Серапис, август того же года
      Орландина сладко потянулась, стоя у открытого окна.
      Учитывая тот факт, что из одежды на ней сейчас имелась лишь шелковая лента, да и та в волосах, поступок довольно опрометчивый для почтенной замужней женщины, каковой она с некоторых пор являлась.
      И извинить ее могло лишь то, что окно выходило в сад ее собственного дома.
      Прохладный ветерок приятно ласкал нагое тело, навевая какие?то смутные, игривые мысли.
      Вздохнув, бросила взгляд на широкое ложе, застланное лучшими батистовыми простынями. Сейчас оно было пусто.
      Ее муж, подающий надежды поэт Стир Максимус, не иначе как по привычке убежал в сад, слагать строки своих «бессмертных» творений, или отправился на кухню – закусить. А может, вообще ушел с утра пораньше, не попрощавшись даже с женой, на городской Форум – проводить время в компании таких же сочинителей.
      Молодая женщина сдвинула брови.
      Не то чтобы они со Стиром ссорились или тем более она сожалела о браке с любимым человеком, но…
      Что?то в их отношениях было не то.
      Ой, не то…
      И что хуже всего, это самое «не то»было и во всей ее жизни – с самого триумфального возвращения в город, ставший родным.
      Когда чуть больше полугода назад она сошла с галеры под императорским штандартом на Южную пристань Сераписа и собравшаяся толпа встретила их – ее с сестрой и нового наместника города – Эомая, ставшего мужем Орланды, приветственными криками, чего греха таить, у Орландины сладко закружилась голова – да и у кого бы не закружилась.
      Потом она сама вышла замуж, и им со Старом подарили вот этот двухэтажный дом с перистилем и бассейном в небольшом, хотя и тенистом саду, принадлежавший прежде какому?то из заговорщиков, прирезанному своими же еще до позорного падения Мерланиуса.
      (Первое, что сделала бывшая амазонка, так это рассчитала всех слуг, кроме приходящей кухарки – не привыкла она жить в доме с чужими людьми.)
      И вот уже третий месяц они с супругом обитают тут.
      Чем не жизнь? Да любая из ее товарок по легиону запродала бы душу всем подземным богам за такое счастье.
      Но она?то не любая!
      В детстве Орландине довелось слышать множество сказок самых разных народов – почитай всех, которые были представлены в Сераписском легионе вольных воинов.
      Но рассказанные хоть в скромном уюте домика матушки Сэйры, хоть у лагерных костров, они всегда заканчивались почти одним и тем же. Царевич, принц, конунг, вождь или еще кто?то побеждал узурпатора, рубил голову чудовищу, женился на самой красивой девушке, королевской дочери или даже богине и… и жил долго и счастливо.
      Продолжения обычно не было, и Орландина уже смутно понимала почему.
      Вот вроде есть у нее все. Дом, почести, звание центуриона преторианцев, деньги, честное имя. Муж, наконец…
      А счастье?..
      Нет, не надо гневить богов, сколько их там ни есть, – живет она хорошо.
      И однако не хватает какой?то малости, чтобы чувствовать себя по?настоящему удовлетворенной.
      Ведь даже когда они чудом уцелели в пустыне возле мемфисского Города Мертвых, она вовсе не думала ни о богатстве, ни об особняке в лучшем квартале Сераписа.
      Ее мечтой было спокойно вернуться сюда, поселиться с сестренкой в каком?нибудь домике на окраине, взять к себе матушку, найти себе и сестре хороших женихов, да и жить?поживать, зарабатывая деньги мечом.
      А тут вдруг свалилось все сразу – от гвардейского звания до обожающего ее супруга.
      Невольно позавидуешь сестре – Орланда свое положение жены наместника Сераписа восприняла с христианской кротостью – значит, так Богу угодно. Да и то сказать, Эомай – мужчина завидный…
      У сестренки правда другие проблемы – хотя аббатису Кезию и убрали из сераписской обители Марии?Магдалины, но выдать имперскому суду категорически отказались – ибо Святой остров еще от августа Херония Весельчака получил привилегию судить своих священнослужителей собственным судом, если тех не брали с поличным.
      А раз Кезия успела удрать, то и говорить не о чем.
      Живет себе негодная блудница в Новом Иерусалиме, не тужит и козни плетет, распуская паскудные слухи о своей бывшей послушнице, нежданно?негаданно взлетевшей столь высоко.
      И не попрешь ведь против – императорский эдикт, нынешним августом подтвержденный. А император не может быть неправ.
      Ну да это ладно, а вот все остальное…
      Вот, к примеру, мечталось Орландине разыскать их настоящих родителей – не вышло. А как теперь ей все бросить?
      Хотела матушку к себе поселить – пожила Сэйра пару недель у них, да в свой небогатый домик в слободке и вернулась.
      – Не привыкла я, дочка, к такой роскоши, уж как?нибудь доживу по?старому, – только грустно улыбнулась она, собирая скудные пожитки.
      Все острее чуяла Орландина, что в ее внешне такой благополучной жизни что?то не так.
      И теперь начинала лучше понимать тех из своих бывших товарищей?наемников, кому приваливала вдруг большая добыча на какой?нибудь из войн. Они сперва пытались остепениться да жить как все люди, прикупив лавчонку или трактир, а потом вдруг все бросали и возвращались обратно. К мелким войнам, когда подыхаешь за чужие деньги, к жизни на бивуаках под свист стрел да к ранней смерти – обычной для солдата.
      Как?то она пожаловалась на свою непонятную тоску Смолле Смоленой. Та почему?то разозлилась и обозвала ее дурой набитой, а потом выразилась вообще нецензурно, в том смысле, что Стиру надо бы каждый год делать ей по ребенку. Тогда, мол, на глупые мысли времени не останется.
      Орландина подошла к зеркалу – роскошному, стеклянному, какие только недавно научились отливать в Лютеции – первом в Империи городе по части всяких модных штучек.
      Критически передернула плечами.
      И без зеркала знает – лишних фунтов десять нагуляла.
      От такой жизни растолстеешь.
      Присев на край ложа, задумалась.
      Да, определенно с ее жизнью что?то пошло не так.
      А как шикарно все начиналось!
      Весь первый месяц к ней в дом являлись уважаемые горожане.
      Иногда с поздравлениями, иногда – с извинениями.
      От местной тайной полиции, от купеческих корпораций, от магистрата и квартальных старейшин. Все поздравляли с победой, выражали преувеличенную гордость, что их землячка раскрыла злодейский заговор нечестивого Мерланиуса и помогла державе обрести наследника.
      Круг центурионов родного легиона подарил ей золотой меч – знак высшего отличия для вольных воинов.
      Даже от пресловутого Драко пришел человек – скромно одетый мозгляк в фальшивых драгоценностях – и сообщил, что доминус Клавдий Пизон и возглавляемые им «ночные работники» Сераписа к уважаемой Орландине никаких претензий не имеют. Ежели же у нее самой имеются какие?либо обиды, то прощеньица просим и всячески готовы возместить моральный ущерб.
      Последним пожаловал посланец Аргантония – этого жалкого тартесского царька.
      Толстый расфуфыренный вельможа с выкрашенной по древней моде в синий цвет бородой, он все рассыпался в извинениях, благодарил за спасение любимого племянника государя. И даже заявил, что помнит Орландину, когда та поднималась на стены. Под конец от имени Аргантония подарил шкатулку с драгоценностями да еще триста золотых солидов (четыреста пятьдесят имперских ауреусов!) в качестве компенсации за незаконный призыв в тартесское ополчение.
      Весь разговор Орландина лишь презрительно кивала, вглядываясь в лицо гостя.
      «Не знаю, пузанчик, видел ли ты меня, а вот тебя я точно видела…»
      Она хорошо помнила, как Аргантоний со свитой частенько появлялся ввиду стен Тартесса (благоразумно не приближаясь на полет стрелы) и важно сидел на переносном троне, созерцая осажденный город. Не иначе надеялся, что от одного его вида жители откроют ворота. Этот синебородый был в числе вельмож, окружавших узурпатора.
      А еще в ее памяти сохранилась картина, когда почтенный Эргион Ушбар (так звали толстяка), возглавлявший посольство Тартесса в Дельфах, требовал от жрецов заключить их с сестрой под стражу и выдать юного царя?беглеца Кара (между прочим, своего воспитанника) на суд Аргантония.
      Солиды она отдала во «вдовью казну» легиона. Туда же думала пожертвовать и украшения, да муж как увидал их, прямо ахнул – среди этих побрякушек, оказывается, были и штучки древней тартесской работы, созданные по образцам времен Атлантиды.
      Чуть не на коленях уговорил жену оставить цацки, и при каждом удобном случае заставлял цеплять на себя.
      Хорошо хоть не требовал носить ритуальное кольцо для носа жриц тамошней богини… как ее там? Ладно, неважно.
      Но все остальное – святое дело.
      Словно гордость мужчины не в жене, а в том, что на ней надето! Право слово, как будто не поэт, а торгаш.
      Вот на вчерашней вечеринке у Публия Трималхиона, уже месяц праздновавшего удачное избавление от уголовной ответственности за измену престолу (по слухам, стоившее банкиру чуть ли не половины его немаленького состояния), она сидела в шелковой тунике и в дурацком тартесском ожерелье, напоминающем золотой ошейник, слушала разговоры гостей про цены на вино и оливковое масло да комплименты мужчин с сально блестящими глазками. Для вида, правда, говорили – какие прекрасные стихи пишет ее муж и как они гордятся, что столь замечательный служитель муз живет в их городе.
      Да, вот еще проблема – Стир. Вернее, его стихи.
      Писал бы эти… элегии или гекзаметры. Ну, на худой конец – песни про пиратов и веселых девиц.
      Так нет же – пробило вдруг ее муженька на сатиры с политическим подтекстом.
      Взбрела ему в голову чушь несусветная. Дескать, нелады у них в державе. Оттого вся история с Арторием и Мерланиусом и стала возможной.
      Писал он, конечно, без оскорбления величества и покушения на отеческих богов– в этом смысле жители аллеманских провинций выдрессированы как следует. Чувство самосохранения им еще Атаульф Клавдий Безумный привил.
      Но вот все остальное…
      Вот на вчерашнем пиру он, встав на стол, хотя вроде и выпил мало, прочел очередные стишки:
 
В Империи немного света,
Царят в ней деньги и чины.
В Империи мечта поэта –
Наесться вдоволь ветчины.
Мне за Империю не стыдно…
 
      Дальше Орландина не помнила – тем более собравшиеся дружно зааплодировали, наперебой восхваляя творца и при этом многозначительно ухмыляясь.
      Еще бы – в Сераписе каждый третий патриций и по сию пору не против, чтобы Арторий сел на александрийский трон.
      В общем, с пира она ушла злая, да еще и чуть не разругавшись со Старом.
      К тому ж девушку жутко злило, что весь вечер на ее законного мужа пялилась, подмигивая, эта похотливая купчиха Диана Винценгеторикс, вызывая труднопреодолимое желание запустить в нее блюдом или тарелкой.
      Да у них в Солдатской слободке начни кто?то столь нагло делать намеки чужому мужу – выдрали бы все патлы! А тут нельзя – высшее общество!
      И хотя ночью Стир попытался возместить ей испорченное настроение, но между любовными ласками бывшая амазонка некстати подумала, что свою немалую сноровку в ублажении прекрасного пола супруг наверняка приобрел в постели всяких распутных патрицианок да артисток, падких до смазливых певцов.
      Да, еще немного, и она таки выскажет Стиру, что, видать, кое?что ослиное у него осталось – мозги.
      Вот, между прочим, ушел с утра и даже не предупредил. Опять небось заявится ближе к ночи и скажет, что просто будить не хотел!
      От невеселых размышлений Орландину отвлек шум за стеной.
      Сперва она подумала, что явилась кухарка – спросить, чего госпоже угодно откушать на завтрак. Но звуки раздавались со стороны кладовой, где амазонка держала имевшееся у нее оружие.
      Кто?то, вполголоса чертыхнувшись, зазвенел за стеной железом.
      Орландина сдвинула брови.
      Это уже начинало раздражать!
      Не иначе ее драгоценный супруг решил пренебречь обществом других стихоплетов и придумал себе новое развлечение – вдохновения ради забрался в оружейную кладовую. И теперь наверняка картинно взмахивает мечом, изображая Геракла или Спартака и сочиняя очередную героическую поэму.
      – Стир! – крикнула она. – Положи оружие на место: порежешься еще.
      Вновь зазвенел металл, и снова кто?то воскликнул – вроде бы на непонятном языке, но с испугом.
      – Стир, хватит, это не игрушки!
      Но Максимус не унимался. Теперь он начал греметь доспехами – должно быть, пытался натянуть ее церемониальную преторианскую кирасу.
      – Да перестань же!.. – начала не на шутку сердиться девушка и, как была без ничего, выскочила в коридор.
      Спустя несколько мгновений ее рука решительно рванула дверь оружейной.
      – Ой! – только и смогла растерянно вымолвить отставная амазонка, машинально прикрывая ладонью низ живота.
      В центре оружейной комнаты грудой валялась ее парадная позолоченная броня, подаренная августом Птолемеем Сорок Четвертым.
      А рядом, виновато потупившись, стоял невысокий мохнатый человечек с короткими, как у новорожденного козленка, рожками и детским личиком.

       Куявия, Чернобыль, артанийско?куявская граница, конец июня того же года
      Ну, наконец?то…
      Небритый детина, презрительно зыркнув на путников, брякнул на стол перед Парсифалем обгрызенный деревянный поднос. На нем сиротливо ютилась миска с жареной бараниной. Рядышком примостились две лепешки и пара кружек квасу. Или, лучше сказать, кружечек. На большее у пары экс?рыцарей денег не нашлось.
      Еще пара медяков были отданы за право переночевать сегодня и завтра в этой корчме, расположенной неподалеку от заставы на границе Куявского царства.
      Больше у Гавейна и Парсифаля денег не имелось.
      Вот уже пятый день сидят они тут, в этом забытом всеми богами и чертями местечке, славном лишь древним храмом Чернобога да еще древним запретом – строить в городе и окрестностях на двадцать верст какие?либо гончарные, стекольные и прочие мастерские, где работа связана с огнем. (Сделано это было из?за какого?то древнего предсказания.)
      Заведение именовалось «Три кабана». Вместо вывески конек крыши украшали три клыкастых черепа сих милых созданий.
      Откровенно сказать, бродяги предпочли бы заведение поизысканнее, но выбирать не приходилось – день подходил к концу, а на дорогу до столицы и въездную пошлину в Киев денег уже не набиралось.
      Тускло коптили масляные лампы, неровные багряные отсветы ложились на стены, но несмотря на это все?таки большая часть помещения оставалась сокрытой мраком. За окном мерно капал дождик, в камине сухо трещали поленья.
      Парсифаль жевал жесткую баранину и размышлял о скверном положении, в которое они угодили. И «задница Плутона» было, пожалуй, не самым крепким из выражений, которые просились ему на язык. После того как два незадачливых рыцаря решили отправиться в Куявию, соблазнившись высоким вознаграждением борцов с нечистью и полагая, что там никому не будет дела до их прошлого, злобная Фортуна принялась преследовать их с удвоенной силой, не оставляя своим вниманием.
      Сначала эта зловещая история с крокодилом. Потом – нападение прикинувшихся демонами разбойников, когда Гавейн с Парсифалем лишились и коней, и провожатого.
      Они решили добираться до Куявии сами…
      Ох, лучше бы им внять предупреждению судьбы и поискать себе другого пристанища, нежели эта варварская страна.
      Двинулись к границе пешком.
      Из?за очередной мелкой смуты в лехских землях прямой путь к куявской границе оказался перекрыт, и им пришлось двинуться кружным путем. Нет бы тихо пересидеть неприятности в этом самом Большом Дупле!
      Вспомнить только, как их чуть не забили дубинами дикие литовцы – уж чем им не приглянулись два безвредных путешественника, Марс ведает. (Ну, потискал Гавейн торговку на базарной площади – так ведь не убыло от нее!!)
      В конце концов путники сели на струг спускавшихся по Березине в Данапр?Борисфен купцов, заплатив последние деньги, и уже решили, что их злоключения кончились.
      Не тут?то было!
      На рубеже Артании и Куявии тамошний сборщик пошлин, безошибочным чутьем опознав в них подозрительных бродяг, взял с обоих рыцарей мзду за въезд в страну – по пять денариев с головы: ровно столько, сколько у них было.
      После этого купцы высадили их прямо на берег, заявив, что с сомнительными типами им не по пути.
      И вот теперь они здесь, почти у стен столицы Куявии – самой сильной и богатой страны Троецарствия.
      Без денег, без друзей, без знакомых.
      Ладно. Как?нибудь доберутся до Киева, явятся в дружину Велимира, но что там скажут, увидев парочку оборванцев? Борцы с нечистью, ха!
      Именно эту тему они обсуждали вчера и единогласно решили, что деньги добудут, ограбив кого?нибудь. И сделать им это придется завтра, самое большее – послезавтра, иначе их просто выкинут вон и придется ночевать под открытым небом, питаясь подаянием.
      Уже вчерашней ночью заготовили подходящую амуницию – из лишней одежды, длинной ветхой рубахи, украдкой снятой с огородного пугала, и позаимствованной без спросу на кухне рогожи, они соорудили два устрашающих балахона и закрывающие лица маски, в которых должны были слегка напоминать приснопамятных лехских «демонов».
      Не дело, конечно, рыцарям, пусть и бывшим, становиться разбойниками, но жить?то надо!
      И вот теперь они сидели, пили пиво и ждали жертву.
 
      Перси нервничал.
      Поневоле на ум приходили воспоминания о виденной на первой заставе большой доске с вырезанными письменами – свод местных законов.
      Гавейн написанного не разобрал – он и по?латыни читал не без труда, а вот более образованный тевтон сумел понять кое?что из украшавших доску надписей.
      Повествовали они о карах за разные неблаговидные деяния, принятых в Куявии.
      Хотя и давненько уже учился в школе незадачливый потомок римских патрициев и германских вождей и достаточно плохо усвоил здешнее письмо с его «чертами» и «резами», но вбитая указкой педагога наука полностью не забылась.
      И теперь Парсифаль невольно повторял про себя: «сто ударов плетью», «колесование», «четвертование», «отсечение головы мечом», «поджаривание на медленном огне», «разрывание лошадьми с конфискацией имущества»…
      Суровость законов Троецарствия была хорошо известна, а лихих людей преследовали неустанно.
      Вот и сейчас на дверях корчмы висел истрепанный лист бересты с описанием какого?то злодея, совершившего уже непонятно что. Ясно можно было прочесть лишь самую нижнюю строку: «Изловить и повесить».
 
      Гавейна занимали мысли более практичные.
      Дело в том, что в корчме не наблюдалось подходящего для ограбления объекта.
      У очага пристроились молчаливые возчики в надвинутых на глаза широкополых шляпах. Рядом с ними к столам были прислонены бердыши и шестоперы. Чуть правее, за угловым столиком деловито доедал свой припозднившийся обед тучный купец в компании трех угрюмого вида телохранителей.
      Тихо бренчал на гуслях бродячий певец – при нем из оружия имелся лишь нож за голенищем сапога. Но что возьмешь с калики перехожего?
      Остальная публика тоже не производила впечатление легкой добычи.
      Рослые норманны в грубой одежде из меха и дубленой кожи. И у каждого на поясе в петле болтается острый топор с двойным лезвием. Смуглые кочевники в малахаях и просторных пестрых халатах – все при саблях и луках.
      Крупный мужчина с ярко?рыжей бородой в потрепанном пластинчатом доспехе искусной работы. На стойке, рядом с ним, лежал длинный двуручный меч.
      Да, не забалуешься…
      Правда, время еще есть. Но что, если тут за эти два дня не появится никто подходящий?
      Гавейн задремал.
      Снились ему ароматные бифштексы, соленая черноморская кефаль и нежный тунец, копченые осьминоги, заячье рагу, жареные и заливные молочные поросята, фаршированные куропатки, устрицы под соусом из сицилийских лимонов, соленые опята и супы из отборных раков…
      Все то, чем их кормили в трапезных ордена Стоячих Камней.
      И где теперь все это?
      – Эй, Гавейн, проснись: кажется, это то, что надо! – разбудил его шепот приятеля.
      Открыв глаза, британец увидел, что в таверну вошла женщина…
      Черный войлочный плащ скрывал фигуру и лицо гостьи, но как только она сбросила капюшон, стало видно, что ока молода – ей лет двадцать пять от силы. Опиралась на резной посох, но нужен он ей был скорее для украшения.
      Незнакомка скромно уселась в углу и попросила горячего сбитня и жареную курочку, расплатившись вперед – причем серебряной монетой, не пересчитав сдачи.
      У Перси с Гавейном синхронно потекли слюнки. Монета была большой, солидной. Не какой?то паршивый сестерций и не местные мелкие как чешуя грошики…
      И, судя по туго набитому поясу, отнюдь не последней!
      Да и штаны на девке не из чего?нибудь – из дорогого шелка.
      Бывшие рыцари, а ныне бродяги, принялись внимательно изучать будущую жертву.
      Одета она необычно – под потертым плащом на ней были черные широкие штаны и сапоги, безрукавка тонкой замши поверх вышитой сорочки. Весь багаж составлял туго набитый небольшой мешок с широкой лямкой. На поясе висел короткий меч или даже скорее тесак…
      Интересно, кто же она такая?
      Как знал Парсифаль из книг, Куявия, как и прочие земли Троецарствия, страна весьма дикая. Есть в ней племена, где всем заправляют женщины. Наверное, эта из такого варварского народца.
      А стало быть, не ожидает неприятностей от презренных мужланов.
      Правда, вот клинок на поясе…
      В голове Перси враз ожили воспоминания о встрече с амазонкой в песках возле мемфисского некрополя.
      Но там воительница была в компании с несколькими колдунами. А тут как?никак одна, а их двое!
      Теперь осталось дождаться, пока эта глупая дама покинет заведение, а потом отправиться следом за ней.
      Можно будет, кстати, и развлечься, хе?хе…
      Файервинд потягивала сбитень, наслаждаясь отдыхом после долгого пути, и лениво размышляла.
      Со времени встречи с Учителем в северных горах прошло два месяца…
      Проходивший мимо торговый обоз без проблем подобрал ее – купцы удовольствовались легендой, что она – знахарка из Аркаима, ищущая редкие и стоящие баснословных денег целебные травы, которые растут исключительно в этих диких горах.
      Проводник, малорослый смуглолицый парень, попытался было что?то сказать хозяину, лопоча насчет недобрых мест, но колдунья, улучив момент, шепнула ему на ухо на его родном языке: «Не заткнешься, корешок отсохнет».
      Намек был понят.
      В дороге она вправила пару вывихов и вылечила одно расстройство желудка, так что если у кого?то и имелись подозрения, то вскоре они рассеялись.
      Правда, возникла проблема – старший купец, ражий детина лет под сорок, стал слишком уж внимательно глядеть на нее маслеными глазами, а потом и зазывать в свою палатку «посмотреть его больную спину».
      Пришлось наслать на него легкий морок, так что утром он проснулся весь выжатый как лимон и с твердым убеждением, что всю ночь занимался любовью с пригожей знахаркой.
      Две недели назад она, поблагодарив торговцев, оторвалась от обоза и направилась к Чернобылю в ожидании подходящей оказии отправиться в Киев. К старому дураку Велимиру. Пара золотых солидов из казны Мар?Гаддона и место на ладье, шедшей на юг, оказалось ей обеспечено.
      Вот еще вопрос – как ей втереться в доверие к князюшке?
      Конечно, магией задурить голову несложно, но…
      Внезапно ощутила направленный на нее поток внимания – и внимания недоброго.
      Незаметно скосив глаза, Файервинд узрела двух небритых типов, внимательно ее изучающих. Подобные встречи случались не раз в долгой жизни ведьмы и всегда заканчивались нехорошо для развратных наглецов.
      Смущало, что во взглядах парочки не было похоти.
      Мысленно чародейка произнесла заклятие и усмехнулась. Аура незнакомцев была серо?коричневой, лишь слегка отливая оранжевыми тонами желания.
      Голод и жадность владели ее новоявленными врагами.
      Ясно – двое неудачников, судя по лицам, жители дряхлой Римской Империи, поиздержавшись, решили пополнить кошель старым как мир способом, при этом выбрав, как им кажется, беззащитную жертву.
      Намерения их читались в ауре элементарно.
      Ограбить, а в случае чего убить и изнасиловать.
      Слава темным богам, именно в такой последовательности, а не наоборот.
      (Признаться, то, что ее великолепное тело было для разбойников всего лишь в лучшем случае приложением к ее кошельку, в глубине души задело ведьму.)
      Минуту или две Файервинд обдумывала, как ей быть. Пришедший в голову план заставил ее улыбнуться. Он был безупречен. В любом случае она выиграет. Тем более нечто подсказывало ей – эта встреча не простая случайность.

* * *

      Утро вступило в свои права.
      Весело пели птицы, приветствуя солнце, и в унисон им доносилось пение жрецов из храма Чернобога – они благодарили своего владыку за то, что тот соблаговолил уйти и ночь сменилась днем.
      А из ворот харчевни «Три кабана» появился одинокий путник, вернее – путница.
      Следом за ней не вышел никто. Ибо те, кто наметил ее своей жертвой, покинули заведение за полчаса до того, и теперь их глаза следили за чародейкой из?под низко надвинутых капюшонов хламид.
      Оба рыцаря осторожно следовали за Файервинд, перебегая от дерева к дереву и маскируясь среди придорожных кустов. Незаметно преследовать и скрытно нападать их выучили еще в первый год пребывания в ордене.
      И сейчас тевтонец и бритт готовились применить столь неблагородные, но порою полезные знания на практике. Да не ради высокой цели и не к вящей славе ордена, а ради того, чтобы отобрать кошелек у беззащитной тетки.
      Между тем Файервинд, прекрасно зная о преследователях, медленно, но верно сокращавших расстояние, не могла удержать улыбку.
      Парочка грабителей действовала довольно ловко и хитроумно, что было весьма странно – обычно лихие люди предпочитают тупую и прямолинейную тактику: засесть в засаде, а потом кинуться на оторопевшего путника, беря не умом, но наглостью и нахальством.
      Чародейка пожала плечами.
      За ее очень долгую жизнь кто только на нее не нападал – от наемных убийц, посланных обиженными ею королями, до боевых монахов из инквизиции Святого острова и от пиратов до коллег?колдунов. (Все попытки кончались для ее врагов одинаково плохо.)
      Но вот разбойники встретились ей первый раз. И то попались какие?то необычные разбойники.
      Ну ничего, разберемся.
      А пока немного поиграем.
      Та?ак…
      Сейчас небольшое заклятие Кружного Пути, какое так любят лешие. Легкий Туманный Полог – и посмотрим, как два охотника за чужим добром будут блуждать в трех соснах.

* * *

      – …Послушай, а ты точно помнишь, что она шла именно тут?! – уже, наверное, в третий раз справился Гавейн.
      – Да говорю ж тебе – сам видел, как она сюда свернула! – рыкнул, теряя терпение, Парсифаль.