Феодалы-военачальники, до королей включительно, должны были лично вести в бой своих людей, и в случае их гибели или пленения сражение, как правило, прекращалось – вернее, считалось выигранным теми, кому это удалось, независимо от сложившейся на поле битвы ситуации, и проигравшая сторона сдавалась или отступала. В то же время монгольские уставы предписывали военачальникам находиться вне непосредственного соприкосновения войск, руководя сражением из безопасного места (мысль, что «кадры решают все», как мы видим, тоже отнюдь не является новейшим изобретением).

Все подразделения монголов были отлично вышколены, умели держать строй и менять его по команде в ходе боя, в обязательном порядке выделялся мощный резерв, который и наносил решающий удар, а так же силы прикрытия.

Монголы великолепно умели вести маневренную войну на больших пространствах – искусство, европейцам той эпохи абсолютно неизвестное.

Их подвижные стремительные тумены могли легко пройти за сутки втрое -вчетверо большее расстояние, чем армии христианских стран, благодаря этому имея возможность навязать врагу бой там и тогда, когда и где это было им нужно, и разбить его по частям. Имели возможность опустошить местность на пути врага, лишив его конницу фуража, а людей – продовольствия, отравить колодцы, могли неожиданно атаковать неприятеля на марше, вступая в схватку прямо с похода, разгромить его обозы, и т.п.

Могли обойти его с флангов и тыла, измотать множеством нападений, до последнего уклоняясь от решительной схватки. Наконец, в самом крайнем случае, если сражение развивалось неблагоприятно – были способны без труда выйти из боя, оторвавшись от противника – и все благодаря своим великолепным скакунам.

Именно эти животные, собственно говоря, и были главным оружием степняков. ^[45] (15,8) Монгольская лошадь – низкорослая и внешне неказистая, тем не менее заметно превосходила резвостью и выносливостью рыцарских боевых коней лучших пород, одновременно будучи куда как менее требовательной к условиям содержания и корму. Прибавим сюда великолепно поставленную разведку, и едва ли не первую в мире службу дезинформации – и напрашивается однозначный вывод: ни одна армия описываемого времени не сумела бы выдержать прямого столкновения с монгольской конницей.

По масштабам боевых действий, уровню полководческого искусства, стратегии и тактики, войны, которые вели монголы не имели себе равных в истории, и европейским рыцарям и военачальникам просто нечего было противопоставить всему этому. Можно смело утверждать, что Центральная и Западная Европа избегли завоевания по чистой случайности. (104,362)

Лишь тогда, когда основную массу ордынских войск составили утратившие замечательные боевые качества пращуров полуоседлые потомки завоевателей, а покоренные народы восприняли многое из их тактики: по прошествии многих десятилетий и веков, победа над ними стала возможной.

Напомним в этой связи, что легкая конница кочевников, вооруженная луками и копьями, доставляла немало проблем Польше и России в ходе конфликтов с Крымским ханством, и происходило это уже в Новое время, в эпоху появления массовых армий, с их мушкетами и артиллерией. Заметную часть едва не взявшей Вену в 1683 году османской армии составляла кавалерия крымчаков и ногайцев. ^[46]

Разумеется, война есть война, и степняки тоже, неизбежно терпят поражения. Иногда на их оторвавшиеся от основных сил отряды нападают из засад или ночами, жестоко мстя за все, что те творят на европейской земле. Случается и так, что рыцарям удается навязать врагу фронтальное столкновение с превосходящими силами, и тогда легкая монгольская кавалерия просто втаптывается в землю тяжелыми подкованными копытами могучих коней. Но, нанеся монголам одно или десять поражений, у них нельзя выиграть войну. Хотя бы по той единственной причине, что вместо каждого погибшего, каракорумский каган легко поставит в строй еще десяток. А в тогдашней Европе резервов обученных воинов, как уже говорилось, нет – рыцарство относительно немногочисленно, и заменить выбывших из строя практически некем.

А когда против монголов, в отчаянии, пытаются бросить крестьянское и бюргерское ополчение, оно, не привыкшее ни к оружию ни к войне, просто бессмысленно гибнет. Сначала на вооруженных косами, вилами и дубинами бездоспешных землепашцев и ремесленников обрушивается ливень стрел, сохраняющих убойную силу на четырехстах метрах, а потом дело довершают монгольские сабли, безжалостно кромсая бегущих в панике.(15,7)

Монголы продолжают поход по германским землям. Собственно, все происходящее там можно уложить в несколько слов – резня, грабеж, всеобщее разрушение и смерть. Последовательно берутся Мюнхен, Аугсбург, Майнц – крупнейшие центры Священной Римской Империи Германской Нации и наконец, монголы овладевают ее столицей – Ахеном. Имперские регалии и знамена брошены к ногам Бату – хана.

На прирейнской равнине монголы встречают соединенное войско крестоносцев – французов, англичан и немцев из западных земель, предводительствуемое королем Людовиком IХ, героем крестовых походов. Людовик (в будущем – Святой), безоговорочно верит в победу и божью помощь. Но его надеждам – увы – не суждено сбыться, и крестоносцев ожидает та же судьба, что армии Генриха Силезского и Белы IV. Несмотря на отчаянную храбрость христиан, подогреваемой ненавистью к язычникам, осмелившимся осквернить святыни и умертвить папу, победа достается монголам. Беспроигрышная тактика – не вступая в непосредственную схватку, засыпать врага меткими стрелами, как всегда, приносит свои плоды.

И, вполне возможно, государя Франции и других знатнейших вельмож Западной Европы ждала бы точно такая же мучительная и позорная смерть, что двадцатью годами ранее постигла русских князей после битвы на Калке. ^[47]

После поражения франко-германских крестоносцев в Европе уже не остается серьезных сил, способных хоть как-то противостоять монголам.

К поздней осени 1242 года конница Батыя выходит к берегам Атлантического океана – того самого «Последнего моря» монгольских легенд, о котором грезил уже давно покойный Тэмуджин, может быть, еще в бытность вождем крошечной шайки степных разбойников.

В эти же месяцы монголы пройдя через Шлезвиг и Гольштейн, опустошая материковую Данию.

Среди европейских владык находятся такие, что стремясь сохранить власть и жизнь, отправляют посольства к победителям-язычникам, шлют изъявления покорности и дань. Но это опять таки помогает далеко не всегда.

…Стремясь окончательно подавить волю европейцев к сопротивлению, монголы выжигают поля и убивают скот, обрекая жителей целых стран на голод (почти так же так же действовали они в Китае и Хорезме, разрушая ирригационные сооружения). Десятки и десятки тысяч деревень превращаются в пепелища. Стены европейских городов и замков взрывают пороховыми минами. При осадах нередко применяется сваренная из человеческого жира огнесмесь (существование которой, наряду с существованием самих монголов, вслед за Фоменко отрицает А. Бушков).

Там же, где не хватает ни пороха, ни китайских мастеров осадных машин, просто сгоняют окрестных жителей заваливать рвы и сбивать лестницы, а потом, наспех вооружив, гонят несчастных на приступ, ставя между неизбежной смертью сзади и возможной – спереди (именно так был взят, в свое время, Пекин) ^[48] (76,235)

Баронессы, графини, герцогини, принцессы и королевы становятся наложницами ханов, темников, нойонов, а то и простых сотников. Вчерашние аббаты, епископы, бургомистры и университетские профессора из Сорбонны и Болоньи, наравне со вчерашними сервами и поденщиками пасут баранов в донских и заднепровских степях, или надрываются под кнутом на строительстве очередной монгольской столицы где-нибудь на Дунае а, может быть, на Адриатике или в венгерских степях.

Монголы, пройдя по следам Хайду, опустошают побережье Балтики, разграбив и предав огню города и земли Ганзейского союза. Одновременно, их тумены свирепствуют на крайнем юге Европы – в Болгарии, Македонии, Греции, Латинской Империи.

Однако, полностью покорить Европу, тем более с налета, не просто даже для мировой империи Чингизидов.

Уже и после разгрома основных сил христиан, война растягивается на несколько лет. Стойко обороняются города и земли северной Франции и Фландрии, заставляя захватчиков все дороже платить за победы.

Иным даже удается отразить врага, по примеру Смоленска и Каменца. Укрепившиеся в островной Дании – на Зеландии и прилегающих островках датчане, и защищенные морем скандинавы раз за разом отбивают попытки покорить их. Неудачей – на первых порах по крайней мере, заканчиваются попытки высадить десант в Англии. Раз за разом восстает выжженная казалось дотла, но по прежнему отчаянная и непокорная Польша.

Собственно монгольских воинов в Европе становится все меньше. На смену им присылают подневольные контингенты из Хорезма, Джунгарии и тангутского Си-Ся. Мобилизуют людей на и без того разоренной Руси – не одна мать и жена оплакали бы своих любимых, павших за ненавистных ханов где-нибудь во французских или немецких землях. Пригоняют на убой отряды из подвластного монголам Закавказья, и грузинские и армянские юноши умирают на стенах Парижа, Утрехта и Гамбурга. Формируются целые тумены из венгерских табунщиков и пастухов – последние, по старой памяти, наводят особенный ужас на европейцев. Сербы, кроаты, валахи и болгары сражаются на равнинах Нормандии и Рейнланда, а генуэзская пехота высаживается в Англии.

…Проходит четыре-шесть лет после начала вторжения, и вот большая часть Западной Европы оказывается под остроносым монгольским сапогом. Между Атлантическим и Тихим океаном остается только один самодержавным владыка – каракорумский великий хан.

Словно огненная буря промчалась от Карпат и Дуная до Нормандии и Аквитании, истребив все, что можно.

«Батый, как лютый зверь пожирал целые области, терзая когтями остатки. Храбрейшие князья… пали в битвах; другие скитались в землях чуждых; искали заступничества но не находили; славились прежде богатством, да всего лишились. Матери плакали о детях, пред их глазами растоптанных конями татарскими, а девы о своей невинности: сколь многие из них, желая спасти оную, бросались на острый нож и в глубокие реки! Жены знатные, не знавшие трудов, всегда украшенные золотыми монистами и одеждами шелковыми, всегда окруженные толпою слуг, сделались рабами варваров, носили воду для их жен, мололи жерновом и белые руки свои опаляли над очагом, готовя пищу неверным… Живые завидовали спокойствию мертвых»(116,279). Эти слова из русской летописи, упомянутые у Карамзина, автор привел здесь, поскольку они дословно соответствуют тем, что в данной вероятностной реальности легли бы на пергаментные страницы монастырских хроник где-нибудь в относительно безопасных Женеве, Инсбруке, или Стокгольме.

Впрочем, вполне возможно, на ум им приходили бы слова других летописей, относившихся ко временам тех бедствий, которые постигли Римскую империю в V веке нашей эры в ходе варварского нашествия.

Скажем, вот отрывок из сочинения того времени, принадлежащего перу епископа Галльского Ориденция.

«…Смотри, сколь внезапно смерть осенила весь мир. С какой силой ужасы войны обрушились на народы… все оказалось под властью варваров.

Те, кто устоял перед силой, пали от голода. Несчастная мать мертвой распростерлась рядом с детьми и мужем. Господин вместе со своими рабами сам оказался в рабстве. Многие стали кормом для собак; другие сгорели в своих домах… В городах и деревнях, вдоль дорог и на перекрестках, здесь и там, – повсюду гибель, страдания, пожарища, руины и скорбь. Лишь дым остался от Галлии, сгоревшей во всеобщем пожаре…».(15,90) История, словно свершив некий круг, повторилась – все обстоит именно так, разве что вместо Галлии или Франции, можно смело вставить название любого из западноевропейских государств.

Европейская столица ханов Золотой Орды (или какой-нибудь Орды – у последнего – моря) представляет собой устрашающее и пестрое зрелище. Немногим уцелевшим христианским книжникам-хронистам она напоминает описания столиц гуннов и авар.

Наспех воздвигнутые аляповатые дворцы, на которые пошли мраморные плиты разрушенных палаццо и соборов, свезенные издалека, рядом с ветхими продымленными юртами, изнутри, однако, убранными парчой и тонкими тканями. Русские князья вместе с немецкими баронами и итальянскими нобилями, неделями и месяцами с трепетом ожидающие приема у какого-нибудь грязного неграмотного монгола; приема, по результатам которого им вполне могут сломать спину или удавить тетивой от лука – две самые распространенные казни у ордынцев. ^[49] Высокопоставленные клирики, смиренно выслушивающие поучения язычников и без возражений терпящие очистительные обряды шаманов. Многочисленные невольничьи базары, где продаются рабы со всех концов Европы, и где бывший дворянин стоит в оковах рядом со своим крепостным, а госпожа – со служанкой.

В ювелирных рядах вместе с драгоценной утварью из киевских и суздальских храмов, можно увидеть предметы из дворцов дожей, парижских соборов и аббатств, из поместий польских шляхтичей и домов ганзейских бюргеров.

Широким потоком течет в ханскую казну серебро с богемских и силезских рудников, золото с французских копей, меха из Польши, дорогие ткани и ювелирные изделия из Италии.

Уцелевшие князья церкви и светские властелины наперебой выслуживаются перед новыми хозяевами, интригуют друг против друга, пишут друг на друга доносы в ханскую ставку, шлют богатые дары приближенным Чингизидов, с тем, чтобы за них замолвили словечко, подкупают чиновников, евнухов, ханских жен и наложниц.

При дворе монгольского владыки Запада – Бату -хана, или одного из его ближайших родственников – Байдара, Орду, или кого-то другого, отираются разнообразные знатные подонки со всей Европы. Лебезя, выпрашивают они кто ярлыки на графство или герцогство, а то и на королевство (как унижаясь, выпрашивали ярлыки на великое княжение потомки Ярослава Мудрого и Изяслава Киевского), кто должность епископа – право инвеституры, после гибели великого понтифика, переходит к ханам (вот и решился сам собой давний спор между императорами и папами!). Да и самого римского папу – если завоевателям вдруг взбрело бы в голову, в порыве великодушия возродить эту должность, так же назначает не кто иной, как каган, а конклаву остается лишь принять его волю. Не говоря уже о том, что все энциклики предварительно визируются ханскими чиновниками, если прямо не написаны под их диктовку.

Уцелевшее католическое духовенство, поставленное перед выбором – повиноваться или умереть, призывает с амвонов паству к покорности и смирению, объясняя нашествие язычников тем, что христиане прогневили Бога, требуя молиться и каяться. В обмен оно – как и в реальности на Руси, получает льготы и относительную неприкосновенность. Конечно, есть и обратные примеры – среди руководителей многочисленных восстаний, вспыхивающих то тут, то там, немало лиц духовного звания. В будущем многих из них возведут в сан святых и мучеников, но в то время их ждет только одно – поражение, смерть в бою или мучительная казнь.

В монгольских войсках, и в относительно немалом числе, появляются рыцари. Это может показаться удивительным – ведь в массовом сознании рыцарь – это непреклонный борец за веру Христову, смертельный враг язычества, неукоснительно верный сюзерену.

Действительность имеет очень мало общего с этим образом.

Исторические хроники пестрят сообщениями о рыцарях, в мирное время грабивших торговые обозы и даже монастыри, становившихся пиратами и разорявших владения собственных сюзеренов. Особо этим грешили оставшиеся без средств к существованию мелкие феодалы, изгнанные из уничтоженных арабами государств крестоносцев, которых как раз было немало в описываемое время. И это не считая тех представителей европейской знати, что принимали магометанство, пополняя ряды берберских корсаров.(117,146)

Один из рыцарей уже позднейшего времени – Вернер фон Урслинген, приказал выбить на своих доспехах девиз, в переводе с латыни гласивший: «Враг Бога и милосердия».(76,211)

А чего стоит, например, история пресловутой «Каталонской компании» – шайки (иного выражения не подобрать) из двух с половиной тысяч конных рыцарей, не считая оруженосцев и ландскнехтов, терроризировавших в начале следующего – XIV века Афинское герцогство, и увенчавших свои похождения убийством герцога и организацией в его владениях настоящей пиратской республики.(117,451)

Такие и им подобные личности вполне пришлись бы ко двору в воинстве Чингизидов.

Тем более и в нашей истории ханам служили не только отдельные европейские рыцари – отщепенцы, но целые воинские части, сформированные из высокородных воинов. Так, наемный рыцарский полк был в составе войск Мамая, и тех вовсе не смущало, что они проливают кровь за язычников и мусульман.

Итак, Европа во власти монгольских государей – внуков Тэмуджина, сыновей Джучи -хана. Но власть эта отнюдь не полная и абсолютная.

Некоторые шансы имели страны Иберийского полуострова – Леон, Кастилия, Португалия – объединенные войска которых могли надеяться остановить монголов в Пиренеях.

По прежнему не смирились с порабощением польские земли.

Успешный отпор завоевателям дают швейцарцы, умело используя горную местность, и не одна тысяча степняков полегла в попытках оседлать альпийские перевалы. Попытки десантов в Швеции и Норвегии пресекаются скандинавскими флотами, а их высадки в тыл монголам, доставляют захватчикам изрядное беспокойство.

В горах Пелопоннеса, болгарского Пинда, в Татрах, в лесах Трансильвании и Мазовии продолжают существовать не принявшие власти монголов земли – своего рода, партизанские края.

Теперь отвлечемся на время от бед католического мира, и обратим взгляд на восток, на земли наших предков.

Положение Руси – увы – практически не улучшилось сравнительно с имевшим место в нашей истории.

Да, у монголов нет возможности тратить силы и время на окончательное «умиротворение» русских земель. Но зато им приходится испытать на себе всю тяжесть положения тыла действующей вражеской армии.

Через южную Русь проходят пути, по которым в Европу следуют монгольские войска (точнее – войска монгольской империи, ибо, как уже говорилось, с течением времени в них все больше преобладают иноплеменные подданные Чингизидов), не делающие особой разницы между землями уже включенными в состав империи, и теми, которые еще предстоит покорить.

Туда же отводят на отдых уже повоевавшие части, и думается, не надо уточнять, как ведут себя их воины.

Для снабжения армии у еще уцелевших жителей отбирают последнее, в результате южнорусские земли, до Киева и Чернигова, на долго, на многие века приходят в полное запустение.

Не менее тяжелые последствия влечет непрерывная мобилизация в воюющую в Европе армию русских людей.

Как ответ вспыхивают восстания – в Твери, Владимире, Суздале.

«И побиша татар везде, не терпяше насилие от них» – так говорят летописи.

Ответом служат карательные экспедиции – так же, как и в действительно произошедшей истории. Разве что в них участвует меньшее число войск.

Единственные, кому удается более – менее спокойно пережить происходящие бедствия, откупаясь, правда, обильной данью и посылкой относительно небольших отрядов, – это новгородские земли, Ярославль, Полоцк.

Правда, в будущем, по всей видимости монгольские набеги были бы не столь частым бедствием, и не так, если можно выразиться, интенсивны. Все-таки, основные силы ордынцев, переместивших центр тяжести своих устремлений к западу, находятся достаточно далеко от северо-восточной Руси, хотя юго-западные земли страдают не меньше, чем в реальности.

Итак, подведем печальный итог. К шестидесятым-семидесятым годам ХIII века цивилизации в Европе фактически нет. Словно бы ход времен и в самом деле повернулся на семь-восемь веков назад, к эпохе Великого переселения народов, когда царили Аларих и Атилла.

В неприкосновенности остались только несколько городов на северной окраине христианского мира – в Швеции, Норвегии, Финляндии, Дании, норманнские поселения в Исландии, да еще орденские города и крепости Ливонии, и языческая Литва. В центре покорной, растерзанной Европы успешно обороняются мужественные швейцарские горцы, чья доблесть входит в легенду.

Могли уцелеть Британские острова – так же как уцелела Япония, успешно отбив два десанта (третий, имевший все шансы оказаться роковым, был уничтожен ураганом). Ирландия даже бы выиграла – англичанам уже не до нее. Средиземноморские острова – Сардиния, Корсика, Балеарский архипелаг, защищенные сотнями километров водного пространства так же избавлены от угрозы вторжения, хотя, возможно, и страдают от набегов подчиненных ханам корсаров. Но этого, к сожалению нельзя сказать о Сицилии – раньше или позже, но захватчики преодолели бы неширокий Мессинский пролив, и предали этот благодатный остров грабежу и разорению.

Большинства же христианских государств просто не существует. Немногие уцелевшие европейские феодалы раболепствуют перед монголами, забыв о рыцарской чести и достоинстве христиан.

Другие вообще служат ханам с оружием в руках и вместе с пришельцами участвуют в избиении еще смеющих сопротивляться единоверцев.

Стены тех городов, которые не сожжены, срыты по приказу завоевателей

(как были срыты стены городов Галицкого княжества), и в Париже, Милане, Риме, Геттингене, Тулузе и Мюнхене самовластно распоряжаются ордынские баскаки, выколачивая плетьми и саблями дань из оставшихся в живых.

Многие города так никогда и не воскресли после уничтожения, как не возродилась Старая Рязань, булгарская столица Биляр, размерами превосходившая Киев и Париж, или один из центров Черниговской земли – упомянутый в предыдущей главе – Вщиж. Или случайно найденный археологами в семидесятые годы ХХ века на Житомирщине, довольно большой город, даже название которого осталось неизвестно историкам.(76,89)

На дорогах и в лесах свирепствуют многочисленные шайки разбойников, в рядах которых и разноплеменные дезертиры из монгольских войск, и остатки армий европейских королевств, и просто согнанные с места бедствиями и войной прежде добропорядочные обыватели.

Ремесла в полном упадке – большая часть мастеров погибла, часть уведена монголами в рабство, и украшает их новые города или мыкает горе на чужбине. Оставшиеся по большей части не могут найти сбыта своим изделиям, и вынуждены уйти в обезлюдевшие деревни, занимаясь крестьянским трудом. В таком же глубоком упадке и торговля.

Война перерезала большую часть торговых путей, прекратились ярмарки, где встречались товары и купцы со всей Европы, да и торговать собственно нечем.

Связи с другими регионами мира тоже практически исчезли.

Даже в уцелевших странах людям стало не до пряностей, иноземных вин и дорогих восточных тканей.

Воскресает уже сильно потесненное межрегиональным разделением труда натуральное хозяйство эпохи раннего средневековья.

В пепел превратились библиотеки, и для будущего безвозвратно погибла большая часть и без того изрядно прореженного временем и церковниками античного наследия. И то немногое, что знают ныне, пришлось переводить с арабского. Да и собственные летописи, художественные произведения и документы тоже не пощадило нашествие, и позднейшим поколениям ученых история Европы, ее духовное наследие известно немногим лучше, чем нам – история и наследие Киевской Руси. Коротко говоря, нашествие монголов на Европу оказалось столь же гибельным для ее культуры, как в нашей реальности – для русской.(76,181)

Прервались традиции университетского образования, архитектурных и художественных школ, литературы и богословия. Нет в живых предков Леонардо да Винчи, Христофора Колумба, Данте, Рафаэля, Иоганна Гутенберга, Вольтера и Ньютона…

Не будет Возрождения, и Америку откроют уже не европейцы, а мусульмане из Гранады, Мараккеша или Танжера – на век или полтора позже.

В ставке монгольских ханов быть может, еще строят планы походов против Малой Азии, североевропейских земель, арабских государств Северной Африки.

Но тут начинается медленный распад монгольской супердержавы, сопровождающийся междоусобицами. Так что надежно и надолго закрепить свои завоевания у «последнего моря» монголам не удается. Увы – разрушить прежний мир куда проще, чем создать из его развалин новый. Конечно, еще десятки лет, а то и целый век монголы еще терроризировали бы Европу, время от времени совершая набеги с Балкан, и в очередной раз заставляя выплачивать дань французов и немцев. Но в конце концов орда рассыпается, а остатки ее быстро ассимилируются.

А ныне, в ХХI веке, Европа только-только направляет на звезды и планеты первые телескопы, спускает на воду первые неуклюжие пироскафы, дивится первым опытам с электричеством, робко запускает в небо первые воздушные шары. Еще не в диковинку крепостное право, а большая часть населения неграмотна. То тут, то там возвышаются руины замков и целых городов, и спустя семь долгих веков наглядно напоминая о жутком нашествии. И никого не удивляет смуглый скуластый ребенок, родившийся где-нибудь в Иль-де-Франсе, Австрии, или Польше.

Собственно говоря, на этом можно и закончить. В конце концов, автор вовсе не задавался целью пугать читателей тенями прошлого. Тем более, вероятностного.

Русь Монгольская

Как мог читатель узнать хотя бы из предыдущей главы, монголы отнюдь не остановились на западных границах русских земель. Но случилось так, что именно Русь стала самым западным государством, которое вошло в орбиту монгольского владычества.

Вместе с прочими землями – от Енисея до Грузии, она вошла в «Улус Джучи», назвавшийся так, поскольку власть над ними принадлежала потомкам старшего сына Темуджина.

Там, где монголы стали правителями достаточно цивилизованных государств – в Иране и Китае, они довольно быстро превратились в обычную феодальную знать, а ханы – в «стандартных», если можно так выразится, монархов, усвоив культуру завоеванных, и в итоге почти начисто ассимилировавшись. Не то было в «Улусе Джучи». Золотая Орда так и осталась по сути бродячим кочевым войском, а Сарай – не подлинной столицей, а всего лишь его зимней ставкой. Формально ханы – преемники Батыя, владели землями от Дуная до Самарканда. Фактически же под их полным контролем была лишь столица, где они были полновластными правителями. На местах же правила уцелевшая знать, вынужденная покоряться – до поры до времени.

Монголов интересовало лишь бесперебойное поступление дани, обеспечиваемое угрозой грабительских набегов, ничего подобного настоящим государственным институтам они не пытались учредить.

Впрочем, вне зависимости от поступления дани, набеги все равно происходили – и с тем, чтобы напомнить покоренным народам, кто является их хозяином, да и просто когда какому-нибудь хану или царевичу хотелось набить сундуки золотом, или поразвлечься. В данном случае мы имеем дело со откровенным рэкетом в отношении имевших несчастье быть их подданными.

Русские князья обязаны были получать ярлыки на княжение в Сарае и обеспечивать уплату дани – но и только. Князья свободно воюют между собой, свободно съезжаются на сеймы, заключают союзы… Ханы почти не вмешивались в их внутренние дела, хотя активно вмешивались в междоусобицы, поддерживая то одних, то других, натравливая вассалов друг на друга пока, наконец, не остановились на великих князьях московских…

Случается, чем-то не приглянувшегося им правителя убивают, чтобы посадить на его место его сына или брата, чтобы потом удивляться: а с чего это «облагодетельствованный» таким своеобразным методом не проявляет к ним почтения и любви?

Гумилев, непонятно почему, упорно называл эти отношения симбиозом.

Официальное их название «монголо-татарское иго», и оно точно отражает их суть – финансовый вопрос имел для потомков Чингисхана, как уже говорилось, первостепенное значение. Правда, что касается определения «татарское» можно поспорить. В конце 80 г.г. прошлого (ХХ) века, в эпоху роста национальных страстей, казанские ученые довольно остроумно пошутили насчет «татарского ига» над татарами (земли Поволжья облагались данью не в меньшей степени, чем русские).

Впрочем, сборщики дани – баскаки, появились в русских землях лишь спустя девятнадцать лет после монгольского нашествия – до того новые хозяева довольствовались обычным грабежом.

Но надо сказать, что подобное развитие событий, когда Русь оказалась данником паразитического образования воинственных кочевников, было отнюдь не единственно возможным.

Карамзин, например, в своей «Истории государства Российского», выразил такое мнение: «Если бы монголы сделали у нас то же, что в Индии, в Китае, или турки в Греции; если бы, оставив степи и кочевание, переселились в наши города; то могли бы существовать и доныне в виде государства…»(116,424).

А вот что пишет, например, Александр Михайлович Буровский в своей «России, которой не было – 2»; вот какой, с позволения сказать, исторический «ужастик» нарисовал этот уважаемый и небесталанный автор – трубадур радикального западничества.

«Бату – хан полюбил причерноморские степи и сделал своей столицей Сарай – на -Днепре (А почему не на Дону? – Авт.), на днепровских порогах (А почему не в устье? – Авт.)… Названными сыновьями Бату-хана становятся не только Александр Невский, но и…князья Западной Руси. Князья тверские, рязанские, московские, владимирские, пинские, киевские, черниговские, волынские и переяславские – вся Русь кишит в Сарае – на -Днепре, гадит (так в тексте – Авт.) друг дружке, укрепляет самого Бату-хана…После восстания в Киеве в 1280 году вечевые колокола снимают уже по всей Руси… В 1480 году под кривыми саблями подданных великого князя и кагана падет Волынь… В 1500 возьмут Краков…К 1520… доберутся до Новгорода…» В итоге «…Границу Европы приходится проводить в районе Львова…» и это как минимум. «Разве что Польша и Господин Великий Новгород имеют шансы отбиться…» (10,488)

Автор, в отличие от уже упоминавшегося покойного Л. Н. Гумилева, не испытывает ровно никаких симпатий к золотоордынским ханам. Однако, он не видит никаких причин, по которым, при подобном гипотетическом сценарии, принявшие христианство и обрусевшие монголы стали бы худшими государями для русских земель, нежели обожаемые Бушковым и Буровским потомки литовца Гедеминаса – для Западной Руси. Или франко-норманны Плантагенеты – для англосаксов. Или далекие потомки Чингисхана – Великие Моголы – для Индии.