— К сожалению, никого. Я живу в Париже. Я вам уже говорил.

— Ах, да! И где именно?

— Набережная де Бурбон… набережная де Бурбон, 128. Жандарм достал из ящика блокнот и начал записывать.

— Итак, подытожим. Вас зовут Гратьен Пулье, вы проживаете в Париже, на набережной Бурбон, 128. Какой это округ?

— Пятый… Нет, четвертый…

— Вы не знаете точно?

— Нет, нет! Четвертый.

— Отлично! У вас «ситроен» с временным регистрационным номером… На каком основании вы получили временный номер? Вы что, иностранец?

— Простите, капрал… Видите ли, я… не совсем владелец этой машины…

— Ага! А можно узнать, кому она принадлежит? Пулье пришел в замешательство.

— Я не помню… — наконец выдавил он из себя.

— Очень жаль. Так или иначе, я должен знать. И кроме того, любая деталь может вам помочь. В списках угнанных машин этот «ситроен» не значится… Восстановим цепь событий. Итак, вы ехали по государственному шоссе номер шесть по направлению к Шамбери, вам внезапно стало дурно; вы из последних сил дотянули до отделения жандармерии и потеряли сознание. Мой подчиненный из чистого любопытства попросил вас предъявить удостоверение личности. И поскольку вы сказали, что потеряли его, он пригласил вас сюда. Все точно?

— Да… Но зде…

На этот раз в голосе Пулье появилась нервозность.

— Не волнуйтесь, месье… Как вы объясняете исчезновение своих документов?

— Откуда я знаю! Какой-нибудь бродяга украл, пока я был без сознания.

— Под носом у жандармерии? Редкостная наглость. Но что самое удивительное — он украл ваши бумаги, но оставил деньги. Уникальный бродяга! Никогда такого не встречал.

— Что вы хотите от меня услышать?

— Полагаю, вы могли бы многое порассказать, если бы захотели, месье Пулье. Для начала — о происхождении вашей травмы. На вид она совсем свежая.

— Дьявол! Я ударился о руль или еще обо что-нибудь, когда терял сознание.

Жандарм внимательно посмотрел на своего собеседника.

— Со времен Куртелина[9] каждый считает жандармерию скопищем идиотов.

— Что вы сказали?

— Ничего, месье, ничего. К моему величайшему сожалению, я вынужден задержать вас здесь до выяснения вашей личности и личности владельца машины. Таков закон!

Пулье нахмурил брови, но, вопреки ожиданию, не разразился страшным криком.

— Сколько времени это продлится?

— рискнул полюбопытствовать он.

— Трудно сказать. Учитывая, который теперь час, вряд ли мы управимся до ночи.

— Тогда я должен предупредить, что опоздаю. Можно отсюда позвонить? Я, разумеется, заплачу. Начальник отделения скорчил гримасу.

— Вообще-то, это против правил…

Пулье поднялся и, опираясь руками о стол, наклонился к нему.

— Но, я полагаю, данные правила распространяются только на арестованных? Меня же вам пока не в чем упрекнуть, кроме потери удостоверения личности, из-за которого я влип в эту историю. Ну же, капрал, не будьте крючкотвором. Вряд ли вы любите, когда ваша жена сердится из-за непредвиденных задержек, а моя милая женушка сразу вообразит жуткую аварию и доведет себя до нервного срыва.

Кончик карандаша снова застучал по столу. В конце концов жандарм сдался. Он был неплохим парнем.

— Ладно уж, звоните домой, только без болтовни. Через пять минут Пулье разговаривал с кем-то, кого называл «Эдит», причем к предполагаемой супруге обращался на «вы». Его абонент находился где-то в районе Анжу, и жандарм незаметно записал номер.

— Эдит? Это Гратьен… Я звоню вам из шамберийской жандармерии… Да, из жандармерии… Нет, ничего серьезного… Я потерял свое удостоверение личности, и меня пока не отпускают… Досадно и глупо… Тем более, что я должен был ПОВИДАТЬ НАШУ ПОДРУГУ ДО СЕГОДНЯШНЕГО ВЕЧЕРА, ПОКА ОНА НЕ УЕХАЛА, САМИ ЗНАЕТЕ С КЕМ… Спасибо, Эдит. До встречи…

— Ну, вот и все!

— удовлетворенно произнес он, вешая трубку. — Теперь я в вашем распоряжении, капрал. Не могли бы вы оказать мне еще одну любезность — распорядиться, чтобы мне принесли пиво и бутерброды?

Начальник отделения послал одного из своих людей в привокзальный буфет, и Пулье усадили в отгороженном углу комнаты, который использовался вместо караульного помещения. Затем он, в свою очередь, принялся названивать в Главную справочную Парижа. Было около восьми часов вечера.

В пять минут десятого он все еще так и не дозвонился в справочную и решил сделать перерыв, когда раздался телефонный звонок. Звонил полковник, командир полка жандармов в Савуа.

— Мне сообщили, что вами задержан некий Гратьен Пулье. Освободите его немедленно. И без лишних вопросов!

— Но, мой полковник, у него нет никакого удостоверения личности и…

— Я отдал приказ, капрал. Исполняйте! Спокойной ночи. …Как могла цепная реакция звонков из посольства на набережную Орсей, с набережной Орсей на площадь Бово, с площади Бово в префектуру и из префектуры полковнику занять меньше времени, чем попытка дозвониться в Главную справочную в необеденное время?.. Для потрясенного капрала это так и осталось загадкой.

— Пра! В приемную адвоката…

Рене Пра поднял голову и посмотрел на охранника, открывшего дверь камеры.

— Ну, пошевеливайся!

— Но я еще не выбрал себе адвоката…

— На это, приятель, мне глубоко плевать. Тебя спрашивает какой-то адвокат. У него есть официальное разрешение — Вот все, что я знаю. Так что шевелись, делать мне больше нечего, как только дожидаться тут тебя.

— Вот ваш клиент, мэтр. Когда закончите, позвоните. — Охранник показал на кнопку электрического звонка у двери.

— Спасибо, мой друг…

Охранник вышел. Адвокат радостно протянул руку Рене Пра. Это был пухленький, кудрявый и элегантный человечек.

— Здравствуйте, голубчик! Очень рад с вами познакомиться. Давид Блюм, парижская адвокатура. Может быть, вы слышали обо мне?

— М-м… простите, нет.

Адвокат поджал губы, то ли с досады, то ли от изумления, Для знаменитостей нет ничего ужаснее, чем быть неузнанными, а мэтр Блюм был звездой адвокатуры. И специализировался, ясное дело, на политических процессах.

— Это не важно. В любом случае из этого следует, что вы еще не успели привыкнуть к залам суда. Тем лучше, тем лучше, голубчик. Я специально поспешил приехать из Парижа, чтобы дело не поручили одному из моих коллег. Хотелось бы обойтись без лишних затруднений.

Рене Пра был потрясен. Откуда на него свалился этот, защитник?

— Если позволите, мэтр, я задам один вопрос.

— Извольте, голубчик.

— Кто поручил вам защищать меня?

— Как? Вы не знаете? Ваши друзья, разумеется! Начиная; с мадемуазель Фабр…

— Лоретта вам поручила?..

— Я и говорю!

— Но я ее ни о чем не просил.

— Как бы то ни было, защитник вам все равно нужен. Ваши действия квалифицируются как кража, статья 401 уголовного кодекса, от одного до пяти плюс штраф. Перед тем, как приехать сюда, я пролистал ваше досье у судьи. Три года назад, если не ошибаюсь, вы были осуждены на два месяца условно.

Рене всегда старался скрыть эту старую историю. После слов адвоката он почувствовал, что краснеет.

— Страшная глупость… — пробормотал он, — неоплаченный вексель… на имя моей приятельницы… В общем, кредитор ухитрился представить это как мошенничество.

— Ну, ну, — утихомирил адвокат разволновавшегося клиента.

— Пустяк, конечно, однако, сильно отягощает теперешнюю ситуацию. Закон есть закон, дор-р-рогой мой! Он сказал «дорогой» с шестью «р» и стал похож на сытого тигра.

— Послушайте, мэтр, я хочу поговорить с вами откровенно, — произнес Рене с легким волнением.

— Именно так и нужно всегда говорить со своим адвокатом. Вперед!

— Я… Если я получу по максимуму, тем хуже для меня… Адвокат мне не нужен… У мэтра Блюма округлились глаза.

— Но это безумие!

— Согласен. Но мое решение окончательно.

— Можно узнать, почему?

— Нет.

Лицо Рене Пра стало жестким. Не было никаких сомнений в твердости его намерения. Адвокат, однако, не утратил добродушия.

— Может быть, вас следует защищать вопреки вашему желанию?

— Делайте, что хотите, мне все равно. Но я должен предупредить, что, поскольку я украл, то хочу быть осужденным за воровство, и точка. Надеюсь, все решится быстро. Пойман с поличным… Дней через восемь суд займется моим делом. Меня наверняка признают виновным, и я понесу суровое наказание…

Стараясь казаться непринужденным, подследственный встал и нажал на кнопку вызова охранника.

— Вот тебе на! — произнес мэтр Блюм не то насмешливо, не то смущенно. Охранник вошел почти сразу.

— И все таки до встречи, голубчик! — крикнул адвокат вслед Рене.

Марта и Ирвин поднимались на склон на подъемнике. Яркое солнце и свежевыпавший снег обещали острые ощущения и дополнительные гонорары врачам и их подпольным коллегам-костоправам. Склон кишмя кишел лыжниками, основной целью которых было довести до максимума количество освоенных ими трасс. Издалека этот муравейник напоминал мультфильм Диснея.

Добравшись до вершины Лоза, Ирвин и Марта вполголоса посовещались и направились в сторону Вердона — маршрутом довольно популярным и не сказать чтобы опасным. И надо же, как раз около телефонной станции Вердона случилось неизбежное. Принцесса на полной скорости врезалась в мокрый снег, концы лыж застряли в сугробе, и она упала ничком. Услышав ее крик, Ирвин, опередивший ее на двадцать метров, остановился и поспешил назад.

— Вы не пострадали?

Уткнувшись носом в сугроб. Марта смеялась, как сумасшедшая.

— Лично я нет, а вот нога и самомнение… Помоги мне снять лыжи, иначе я так здесь и останусь.

Мимо них, в снежном облаке, переливающемся на солнце, вихрем пронесся лыжник.

— М-да-а, — задумчиво протянул Ирвин, — а мог бы и он…

— Зато скандинавский стиль… Если я грохнусь так еще раз, мне в самом деле придется склеивать кости по кусочкам, — произнесла Марта, выковыривая из снега шпильки.

Серьезный, будто Папа Римский, Ирвин строго посмотрел на нее.

— Вы очень плохо поступили, Марта. Растяжение связок. Преглупая затея.

— А-а, не наводи скуку. Как ты думаешь, какую ногу я растянула?

— Выбирайте любую, только продержитесь минут пятнадцать.

— Тогда правую. Всегда лучше хромать на правую ногу. Сыграем на воображаемую публику? Ты поможешь мне встать и надеть лыжи.

Ирвин согнулся в три погибели, поддерживая спутницу, опиравшуюся на палку, и они заковыляли к началу канатной дороги на Биолей. Метров за сто до цели Марта принялась вопить и стенать во всю глотку:

— О-о! Моя нога! Ой-ой-ой! Не так быстро! Я, кажется, разбила коленку!

Один из спасателей тронулся им навстречу.

— Сжальтесь надо мной, дайте мне умереть! Я хочу умереть! Мне плохо!

— завопила Марта и плюхнулась в снег.

Ничуть не удивляясь происходящему, и даже позволив себе ироническую улыбку, спасатель подошел к Марте.

— Что вы хотите — shuss[10], и вдобавок не по лыжне. Удивительно, как вы не сломали себе шею. Такие трюки не для глубокого снега, постарайтесь запомнить. Марта посмотрела на него затуманенным взором.

— Хоть вы-то не ворчите. Мне так плохо! Спасатель засмеялся.

— Что вы, я не ворчу. Если бы не такие, как вы, мне целый сезон было бы нечего делать. И потом, я думаю, не стоит волноваться. Я видел, что вы добирались сюда на лыжах. Значит, ничего страшного с вами не произошло.

— Ничего страшного? Послушайте его! Он говорит «ничего страшного», когда я так страдаю. Вы ни черта не смыслите… вот!

Ирвин хмурил брови и выглядел довольно встревоженно. Вокруг столпилось с полдюжины лыжников, покоренных изнеженной, капризной красавицей.

— Оставайтесь здесь, а я пойду за носилками, — распорядился спасатель и ушел по направлению к кабинкам канатной дороги.

— Как ты думаешь, он сказал «ничего страшного», чтобы меня успокоить? — жалобно спросила Марта. — Или ты тоже думаешь, что ничего страшного?

— Это связки, — вмешался кто-то из лыжников. — Дня через три все пройдет.

Спасатель притащил санки-носилки и начал усаживать Марту, захныкавшую с новой силой.

— У-у-й! ой-ой! Полегче, чурбан неотесанный! И когда будете спускаться, пожалуйста, не так быстро! Я умру от страха!

— Кому суждено быть повешенным, тот не утонет, — успокоил спасатель. За последние три минуты вы два раза грозились умереть. Но смерть вас явно избегает.

Марта протянула руку Ирвину, молчаливо стоящему возле санок.

— Иди, дорогой, иди, куда должен идти. Не беспокойся за меня. Я бы очень хотела тебе помочь, но видишь, как глупо получилось. Не терзайся угрызениями совести, ты теряешь время. Месье спасатель, пока тебя не будет, позаботится обо мне, не правда ли?

Афродита призвала к себе Фаэтона… Спасатель, молодой, атлетически сложенный блондин, голубые глаза которого красиво оттенял горный загар, почувствовал необыкновенный прилив сил. Каждый из мужчин, стоявших рядом, мысленно представил себя на его месте. Даже на высоте две тысячи метров, где нет ничего кроме снега и спортивных соревнований, даже там Женщина всегда остается Женщиной, если она достаточно привлекательна, чтобы вдохновить мужчину на подвиги.

Ирвин был единственным, кого не охватило всеобщее воодушевление. Он стоял и внимательно рассматривал лица зрителей.

— Ну, ладно, — согласился он наконец, — встретимся часа через два в отеле.

Марта с заговорщицким видом поманила его пальцем. "" — Послушай-ка, — таинственно прошептала она ему на ухо, когда он опустился на колени рядом с санками, — возвращайся побыстрее.

— Да? Почему? Что-нибудь не в порядке?

— Все в порядке! Но видишь ли, этот спасатель мне слишком нравится. Представь себе, что произойдет, если ты задержишься.

На лице Ирвина не дрогнул ни один мускул. Он серьезно кивнул, словно ему только что сообщили государственную тайну.

— Я буду недалеко, — прошептал он, вставая с колен. — Господа, большое вам спасибо за заботу.

После этих слов спасатель потащил санки в сторону Куршевеля, а Ирвин вместе с зеваками отправился к канатной дороге.

Добравшись до Болея, Ирвин по лыжне спустился к Пралонгу. Его стиль был мягким и легким, но не быстрым. Многие его обгоняли. В районе Пралонга он сориентировался и выбрал лыжню, ведущую в Прамерюель через сосновый лес, потом развернулся и по западному склону Биолея пошел в Куршевель 1850. По дороге он немного понаблюдал за старательными учениками горнолыжной школы, обучающимися тонкостям поворота рывком. И вот уже вдалеке, справа, показались приземистые и наполовину утонувшие в снегу достройки фермы. Ориентируясь на них, Ирвин продвигался только с помощью палок.

Ферма, на которой в этом сезоне никто не жил, представляла из себя двор, окруженный четырьмя постройками.

Ирвин снял лыжи, прислонил их к стене и быстро взбежал по ступенькам. Маленькая площадка перед дверью была завалена всяким старьем, начиная с ржавого металлического ящика и дырявой кастрюли и кончая зазубренной лопатой и беззубыми граблями. Ветхая дверь была, видимо, совсем недавно покрашена в ядовито зеленый цвет. В довершение ко всему, он наткнулся на два огромных висячих замка.

Ирвин извлек откуда-то маленькую блестящую штуковину, с которой никогда не расставался, и в мгновенье ока справился с этим Сезамом.

Комната была меблирована в том же стиле, что и крыльцо: шаткий шкафчик без одной дверцы, несколько плохо отесанных скамеечек и здоровенный стол, весивший не меньше двухсот кило. Там и сям были разбросаны ящики без крышек, доверху забитые барахлом. На полу, кроме стружек, валялась всякая всячина, у которой и названия-то, наверное, никогда не было. Перешагивая через весь этот хлам, Ирвин подошел к закрытому ставнями окну и приоткрыл одну створку. В комнату ворвался яркий сноп света. Его глазам предстали сияющие вершины гор, а за спиной к проступавшим в темноте предметам добавились грязь и паутина. Тем не менее Ирвин бросился к ящикам и начал методично выбрасывать одну вещь за другой, нимало не смущаясь возможностью перепачкаться. Переходя от одного ящика к другому, он бурчал себе под нос какие-то слова, которые должны были, видимо, отражать его разочарование.

В тот момент, когда в левом окне появилось лицо в горнолыжных очках и черной вязаной шапке, Ирвин быстро повернулся к нему спиной. Поэтому пришлось обойтись без вздрагиваний. Но если бы наблюдатель мог видеть бесовские искорки в глазах Ирвина, он не оставил бы ему времени на размышление.

Ирвин продолжал свою довольно-таки пыльную работенку; жесты его становились все более яростными, а фразы нечленораздельными, временами переходящими в крещендо. При этом он и не подумал хоть разок обернуться к двери, будто ему было наплевать, стоит там кто-то или нет. Незнакомец держал руку в кармане спортивной куртки, и в этой руке у него был большой красивый револьвер, а в стволе револьвера — патрон.

Минут через двадцать, закончив обследование последнего ящика, Ирвин, наконец, выпрямился.

— Damned![11] — произнес он громко и внятно. Ничего, абсолютно ничего!.. Мерзавец Рене наплел с три короба. Может, он ничего и не прятал вовсе? Дьявол! Надо возвращаться в Шамбери…

Произнося этот монолог, он постепенно сделал полный оборот, осматривая все вокруг. Ни за окном, ни у двери никого не было. Ирвин вышел из комнаты, заботливо запер дверь на два висячих замка и спустился во двор. Он ничем не выдавал своего страха, хотя знал, что тот, другой, затаился и, не спуская с него глаз, держит на прицеле. Это была своеобразная игра в покер: неизвестный противник удвоил ставку, Ирвин сделал вид, что не заинтересовался. Ирвин решил привести его на эту заброшенную ферму, и ему это удалось. Теперь нужно было укрепить свои позиции и не попасться на какой-нибудь глупости. Этот субъект не замедлит спустить курок, если почувствует, что его обнаружили. Хотя специальные агенты из разных стран стараются по возможности не попадать в криминальные ситуации.

Не переставая ворчать, Ирвин надел лыжи и выехал с фермы в сторону, противоположную той, с которой приехал. Тем самым он избежал необходимости замечать чужие следы, параллельные его собственным. Он быстро нашел нужную лыжню и вскоре был уже в Куршевеле.

Ключа от номера на доске не оказалось. Он постучался в дверь и вошел, не дожидаясь разрешения.

— Ты уже, чудовище?

— вздохнула принцесса. — Мне было так хорошо, так хорошо.

Глядя на смущенного красавца-спасателя, не знающего как себя вести, Ирвин начал хохотать.

— Держу пари, вы только что массировали колено мадам.

— М-м-м… Да-а, конечно.

— Вас можно поздравить? Добились успехов? Ей уже лучше, не так ли, Марта?

— Тру-удно сказать, — лицемерно протянула Марта, — надо попробовать.

И на глазах у изумленного спасателя, без малейшего намека на хромоту, она изобразила какой-то безумный танец.

— Вы душка!

— объявила она и добавила почти безразлично:

— Вы мне очень помогли… Ирвин, не хочешь ли отблагодарить молодого человека за труды?

Получив крупную купюру, снежный донжуан поспешно ретировался.

Принцесса выгнулась, как кошка, и издала звук, напоминающий довольное мурлыканье.

— О, my love! Еще десять минут, и я бы не устояла. Он так прекрасен…

Ирвин, улыбаясь, посмотрел на томную Марту, потом обвел глазами комнату.

— Ты что-то ищешь? — удивилась принцесса.

— Следы вашего героического сопротивления…

— Следы?

— В разбросанной вами одежде не хватает чего-то маленького, темного, скорее всего из белья. Представьте себе, как только я вошел, этот славный молодой человек успел что-то засунуть в карман. Как мне показалось — черное и шелковое… Ну, в общем, жду вас в баре, dearest, с бурбоном «Old crow»!

И он быстро закрыл дверь, чтобы не получить по физиономии туфлей, которой в него запустила Марта.

— Мерзкая рожа!

— донеслось из-за двери.

Десять минут спустя Марта появилась в баре, одетая в экстравагантные брюки из переливчатой ткани и некое подобие спортивной куртки, более уместное при дворце японского императора или в сцене прибытия марсиан, разыгранной на каком-нибудь карнавале, но уж никак не на фоне гор. Однако это не мешало вырядившейся подобным образом Марте выглядеть элегантно и обольстительно.

— Добрый день, мадам, — наклонил голову Анри — шустрый бармен и метрдотель одновременно. — Рад видеть вас в добром здравии.

— Я ужасно страдаю, Анри, но усилием воли подавляю боль.

— Как эти, йе… Йо… Йи… фу ты, индусы?

— Именно как они, Анри. Единственная разница между нами в том, что они не пьют ничего кроме чистой воды, я же…

— Намек понял. Принести вам бурбон «Old crow»?

— Двойной, пожалуйста.

В это время — еще не было двенадцати — бар, так же как и прилегающая к нему терраса, были абсолютно пусты. С коктейлем в руке Марта вышла на террасу и устроилась на солнышке в шезлонге рядом с более задумчивым, чем обычно, Ирвином. Совсем близко неутомимые фанатики на полной скорости мчались с Лоза, а затем торопились к канатной дороге, чтобы успеть опять подняться, не теряя драгоценного времени.

— Итак? — спросила Марта.

— Кажется, клюнули… Я безуспешно рылся по всем углам, не знаю уж как долго, а наш друг неутомимо наблюдал за мной.

— Это был, конечно, тот тип в «скандинавском стиле»?

— Совершенно верно. Никаких сомнений в том, что он вскоре туда вернется, на этот раз с подкреплением, и начнет искать то, что не смог найти я. От души надеюсь, что они сейчас недалеко отсюда. В случае неудачи они должны опять приняться за меня, не подозревая, что мне известно об их существовании. Наблюдая за моими действиями, они позволят мне всегда держать их в поле зрения. Им известно, что искать, но мне-то пока нет. Чертовски досадно будет, если не удастся с их помощью найти какую-нибудь зацепку и составить более точное представление о происходящих событиях. Кстати, как снимки Гратьена Пулье?

— Великолепны… Никто никогда не фотографировал его так хорошо и тщательно.

— Они могут нам пригодиться. Вряд ли нам удалось бы запомнить его физиономию… Dearest! Вы — прекрасный помощник! За ваши связки! Марта подняла бокал.

— Вот как? Ты уже забыл о своей беспардонной выходке?

— Какой выходке? — притворно удивился Ирвин.

— Которую ты учинил, выходя из моей комнаты.

— Ах, да, вы еще помните об этом? А что, разве я ошибался?

— Сейчас же забери свои слова обратно. Меня ужасно смущает, что ты знаешь о моих тайных плотских слабостях. Но подвергаться твоим нападкам я не желаю…

— Моим нападкам, darling love?[12] Но вы имеете полное право…

— Это меня тоже раздражает, Ирвин. У меня есть право, как ты говоришь, но мне это совсем не нравится.

Любой, услышавший их, даже не заподозрил бы, что они безумно веселятся, произнося нелепые фразы серьезным тоном. Это изысканное развлечение — своего рода тренинг или импровизацию в стиле комедий дельарте — они устраивали довольно часто. И нанося друг другу уколы, парадоксальные и иногда циничные, ждали, кто первый засмеется. На этот раз побежденным оказался Ирвин. Он не выдержал и расхохотался.

— Итак, ты берешь обратно свою наглую фразу?

— Беру, беру полностью. Девы Олимпа менее чисты, чем вы. Публично каюсь и торжественно объявляю, что отныне ничто не заставит меня усомниться в вашем неприступном целомудрии.

— Не переусердствуй, иначе я воображу себя непорочной девственницей времен Рыцарей Круглого Стола и буду ходить в средневековом головном уборе, укутанная в прозрачную ткань, — заворковала Марта.

Теперь засмеялись они оба. Ирвин наклонился и поцеловал руку своей спутницы.

— Ты прощен, — вздохнула она. — Теперь я могу рассказать все, что узнала от нашего славного спасателя.

— Ага, — пробормотал Ирвин, — так я и думал…

— Здесь, в Куршевеле, есть еще одна юная особа, питающая нежные чувства к нашему Рене. Она могла бы многое рассказать, если бы захотела. Ирвин приподнял бровь.

— Вот это да!

— Я никогда не упускаю возможности раздобыть какую — нибудь информацию. Лежа на носилках и наблюдая за тем, с какой нежностью на меня смотрел этот Апполон, я подумала, что он наверняка должен знать бывшего спасателя Рене Пра. Но для форсирования разговорчивости савояра было только одно средство… которое я и применила. Я задала ему вопрос в нужный момент, и он страшно разъярился от того, что у него оказался неожиданный соперник, понимаешь? Мужское тщеславие и ревность. Чтобы отвратить меня от него, он рассказал пару-тройку назидательных историй о похождениях Рене и вдруг упомянул имя некой Дени Мормац, самой несчастной из его жертв. Как ему кажется, она работает продавщицей в сувенирном магазине.

— Дени Мормац… отлично! А не упоминал ли ваш чичисбей[13] в ряду типичных примеров безнравственности Рене роман с Лореттой Фабр?

— Ни разу. Я попыталась намекнуть ему, что вроде бы Рене совершал свои амурные набеги в районе Шамбери, но он никак не реагировал. Не думаю, чтобы у него была какая-то причина скрывать это имя.

— Вывод: Лоретта никогда не была в Куршевеле, хотя она заядлая лыжница. Следовательно, если Рене хитрый пройдоха — а я все больше и больше склоняюсь к этой мысли, — то он «засадил» себя в тюрьму именно в Шамбери, где живет Лоретта, единственно для того, чтобы дезориентировать агентов, бросившихся по его следам. Короче говоря, ему нужно было удалить их как можно дальше от того места, где у них есть возможность что-нибудь разузнать.

Принцесса подождала, пока мимо пройдут два молодых человека и спросила:

— И это нечто находится там же, где Дени Мормац? Может быть, ты и прав… Я могла бы взять интервью у этой малышки, условно назовем ее Ариадной.

— Да, пожалуй я прибегну к вашим услугам. И не только потому, что вы путем соблазнения объекта, причем любого, пола, блестяще выпытываете все, что вам нужно…

— О, Ирвин. Ты меня слишком уж экстраординируешь. Женщины…

— Меня всегда интересовало, где вы откапываете ваши неологизмы, — улыбнулся Ирвин. — Похромайте немножко в память о нашей утренней комедии, чтобы усыпить бдительность наших соглядатаев.

— Ты — действительно считаешь, что нужно хромать?

— Уверен, что это придает вам особый шарм.

— Ладно. Но только немножко, вот так. — Марта поднялась и сделала несколько шагов.

— Марта, вы повредили правую ногу!

— А, черт, забыла!

Терраса постепенно заполнялась народом. Гвалт стоял ужасный, потому что каждый, рассказывая о своих утренних впечатлениях, стремился перекричать соседа. Ирвин и принцесса вернулись в бар.

— Зря вы так рано начали ходить, мадам, — крикнул им Анри, — ведь ваша нога еще болит? Марта изобразила слабое подобие улыбки.

— Вы правы, Анри. Силы воли уже не хватает, боль пересиливает.

— На вашем месте я лежал бы сейчас в постели с горячим компрессом. Это лучшее средство, поверьте.

— Ах, нет, увольте. Когда я лежу, я дурею. Лучше ходить. Нет ли у вас взаймы какой-нибудь тросточки?

— Сию минуту, мадам.

Рядом со стойкой, на высоком табурете, мужчина лет тридцати в затемненных очках приветливо улыбался Марте.

— Потянули ногу?

— Да, месье. Ехала сегодня утром с большой скоростью по глубокому снегу.

— Подобная неприятность случилась и со мной в прошлом году в Кортина д’Ампеццо. Ничего страшного, хотя немного больно.

Помогая Марте усесться, Ирвин толкнул незнакомца локтем.

— О, простите, — извинился он.

— Не беспокойтесь.

И между ними сразу установились простые и теплые отношения, как это бывает с людьми хорошо воспитанными и увлекающимися одними и теми же вещами. Они обсудили сломанные конечности, вывихи, лекарства, врачей, слалом, гонки, рекорды, стили, чемпионаты и еще массу всяких тем. Марта демонстрировала восхитительную наивность, Ирвин шутил. Их собеседник оказался образованным, всезнающим и спокойным — короче, вполне светским человеком. В его безукоризненном французском лишь некоторые слова выдавали иностранца.

Но с первой минуты Ирвин знал, что именно этот тип держал его менее двух часов назад под прицелом. Представился он коротко: Элиас Жуани, из Финляндии…

— Нельзя ли как-нибудь устроить, чтобы все это мне принесли в отель?

— Конечно, мадам. Я сама приду туда вечером. Целый час принцесса изощрялась в изобретательности. Она накупила кучу всяких безделушек, ни разу не спросив о цене. Продавщица была очарована элегантной клиенткой, которая под конец заявила:

— Поздравляю вас мадемуазель, вы прекрасная продавщица. Я отлично провела время. Сколько я вам должна?

— Триста сорок тысяч семьсот сорок франков, мадам, — ответила Дени Мормац.

Марта достала пачку купюр из кармана пальто и заплатила.

— Вы работаете здесь круглый год?

— О нет, только в зимний сезон. С мая по сентябрь я работаю в Экс-ле-Бене.

— Тоже продавщицей?

— Да, только там покупатели не такие, как здесь. У девушки был приятный, мелодичный голос. К тому же Марта никогда не видела настолько миниатюрную и в то же время пропорциональную фигурку, как у Дени Мормац.

«Венера-Дюймовочка», — подумала Марта, входя в магазин. — «От силы метр пятьдесят с каблуками».

Потом, когда она смотрела, как Дени, встав на стул, доставала что-то с верхней полки, ей пришла в голову другая мысль: «Если представить ее себе в интимной обстановке с великаном Рене Пра, в голову начинают лезть всякие непристойности».

— Здешние молодые люди, наверное, ухаживают за вами?

— Молодые как раз не очень. Зато все остальные… Не знаю куда деваться от приставал. Если бы они знали, до какой степени мне на них плевать.

Марта погладила ее по голове. Волосы Дени были тонкие и вьющиеся.

— Похоже, вы влюблены?

— Да, мадам, — просто ответила Дени. — Это ведь не возбраняется?

— Напротив! Вы такая симпатичная.

— Спасибо, мадам. Если позволите, я отвечу вам тем же.