Три дня в Иерусалиме

      - А мне нравится вкус, - поблагодарил Той.
      Из своей палатки вылезла медсестра. Она уже успела переодеться и теперь умащивая свое тело маслами из сумки для оказания первой помощи. Увидев пацанов с клаксоном, она крикнула им что-то по-арабски.
      - Ты что, не знаешь арабский? - Наседала медсестра на самого шустрого. - Вас, что, не учат в школе арабскому?!
      - Кричала она в след невозмутимо удалявшимся пацанам.
      - Ты что, всю ночь не спал? - Спросил Тоя мальчишка, надпивая кофе из пластикового стаканчика, переданного охранниками Тою.
      - Не спал. - Той забрал стаканчик.
      - Я тебя видел ночью. - Улыбался мальчишка. - А что ты делал?
      - Ходил кругами. - Ответил Той.
      - И все?
      - Но ведь это же кайф! - Настаивал Той.
      И пацан согласился. Он согласился только после того, как Той объяснил ему, какой, оказывается, кайф вот так ходить ночью кругами.
      - Посмотри, - говорил Той, - посмотри вокруг! Ведь все это кайф. Посмотри на небо, на солнце, на деревья! А воздух! Ты чувствуешь, что здесь за воздух! Здесь ощущаешь дух Иерусалима!
      - Нахон.9 - Согласился пацан. - Меня зовут Эли. А ты русский, правильно?
      - Да.
      - Ты папа Мирика! - Просиял Эли. - Я тебя узнал. Мы с Мириком друзья.
      - Значит ты - такой же бандит, как и мой сын.
      - Он - хамуд.10 - Защищал сына от отца Эли.
      С этим настроением Той стал собирать воедино все впечатления сегодняшнего утра. Он поднял голову и увидел, как непременный соглядатай Луна, сама превращалась в одно из тех облаков, которое, шипя под неистовой силой солнечных лучей, спешило исчезнуть из этого мира. Покинуть его. На время. Часы засуетились, и стали подгонять все механизмы, имеющиеся в этом мире. Механичном мире механизмов, подчиненных законам. Законам физики.
      Теперь этот мир был уже далеко от Рассвета. Днем Бог во всем полагается на людей. И Луна спешила вслед за ночью, оставить на это время мир, отданный Богом людям. Той почувствовал усталость
      4.
      На закате
      Бродяжничая по горам в окрестностях Иерусалима, Той не переставал восхищаться небом, которое нависало над ним то голубым миром, то голубым куполом, то просто прозрачным, светящимся пузырем... Лучи солнца прогибались под тяжестью света и становились меридианами, исходящими из одной точки.
      Единственной точки. Точки, не имеющей ни формы, ни размера, ни объема. Это то, что он помнил из математики.
      Солнце превратилось в точку, на периферии его мира. И едва Солнце становилось периферией, как Земля превращалась в центр Вселенной. А он, затерянной на этой земле песчинкой, устремлялся в бесформенную, не имеющую ни размера, ни объема, ни формы, точку...
      Многочисленное войско подростков, облаченное в единую форму, едва ли размышляло над подобными парадоксами. Они еле волочили ноги, капризничая и стеная, придумывая себе недомогания, оговаривая себя, и друг друга, в надежде, что их снимут с маршрута. Некоторые дезертиры невероятными усилиями добивались того, что их передавали в руки охраны, и изможденные охранники вынуждены были сопровождать их назад, к автобусам, а затем снова проделывать нелегкий путь по горам, нагоняя растекающееся в жаре и пыли войско, чьи белые футболки с девизом: " Мир с Голанами" по-прежнему были белыми, но пот и пыль превратили их белизну в цвет поражения. Это была грязь капитуляции, полного бессилия.
      Той вспомнил сегодняшний рассвет и подумал о том, как далек теперь он сам от тех божественных ощущений.
      Сколь инородными теперь выглядели его прозрения. Какими невероятными, пустыми и смешными казались ему теперь рассветные откровения. И он горько усмехнулся, вспомнив себя, возомнившего черт знает что!
      "Неужели не получилось? - Стучало в груди. - Неужели теперь всю оставшуюся жизнь я буду винить себя в этом?"
      Он стоял на закате, провожая усталое Солнце. Он видел, как садилось оно где-то там, за горами, уступая место надвигающейся тьме. Той самой тьме, с которой и начинаются любые поиски самого себя. И Солнце мудро уступало мир тьме той самой Иерусалимской ночи, вслед за которой приходят волшебные как рассветы прозрения...
      Октябрь, 1999г., Иерусалим, Кацрин.
      1 Тода раба эт ха Исраэль. Ба алия. - Многие благодарения Израилю. Пришло восхождение - Игра слов, связанная с названием партии Щаранского " Исраель ба алия", где эти слова молитвы , произнесенной Тоем, теряли свой мистический смысл. (прим. автора).
      2 Эйзе кейф! - Какой кайф.
      3 Тфилин. - ... Очевидно Той ссылается на специально разработанную в иудаизме технику, благодаря которой, призванная посредством религиозного ритуала энергия, по каналам, начерченным кожаными ремешками, направляется внутрь молящегося.
      4 Рука Мистерий - Рука, покрытая многочисленными символами, касалась неофита, входящего в Храм Мудрости. Понимание новообращенным символов Руки Мистерий, наполняло его Божественной силой и вело к возрождению.
      5 Еш кесеф, еш. - "Есть серебро". Слово "серебро", со временем, стало означать в иврите деньги. И хотя израильские деньги не содержат того серебра, слово "серебро" прочно означает деньги. Искажение.
      6 "Яхоля литфок" - Могу трахнуть.
      Употребляется, в силу понимания, чаще в переносном смысле. Искажение.
      7 Эйзе гуф. - Какое тело.
      8 Магия леха! - Тебе причитается.
      Употребляется в смысле: получил именно то, что тебе и следовало.
      9 Нахон - правильно.
      10 Хамуд - милый.