На бронзовом щите, которым небрежно балансировал Йдан, остров был помечен продолговатым темно-зеленым изумрудом. В семистах милях от него, строго на запад, лежало побережье эдората Ксам; в тысяче миль к северо-западу княжество Хаттар, древняя прародина калитанской элиты; до прочих Стран Перешейка и Кинтана было от полутора до двух тысяч миль. Быстроходные суда островитян при попутном ветре покрывали такое расстояние за пять-шесть дней, связывая все страны, лежавшие на западе, севере и востоке, надежной сетью транспортных морских линий.
      Но Блейда гораздо больше интересовал тот факт, что в шестистах милях к югу от Калитана начиналась зона саргассов, непроходимых водорослей, служивших как бы продолжением Великого Болота в океане. Двойным кольцом тысячемильной ширины саргассы и бездонные топи охватывали планету по экватору; и между этими непроходимыми барьерами струился Зеленый Поток. Калитанцы, народ мореходов, знали о нем и страшились больше, чем всемирного падения в огненную бездну под хвостом Йдана.
      Ибо, в отличие от прочих обитателей этого мира, они на собственном опыте убедились, что саргассы не являются столь уж непроходимым препятствием. В полосе водорослей существовали разрывы, извилистые, как скандинавские фьорды; в них текли "реки" - то медленные, то быстрые, соединяющие южную часть Калитанского моря с Зеленым Потоком; и эти течения, зарождавшиеся где-то на границе исполинской багрово-зеленой массы саргассов, иногда уносили суда неосторожных мореходов к экватору.
      Возврата не было; никто не умел ориентироваться в лабиринте этих постоянно меняющихся шхер меж берегов странной растительности, вздымавшейся из океанских глубин; ветры и течения, штормы и извержения подводных вулканов то открывали один проход, то закрывали другой. И никто не мог грести против течения, преодолевая сотни и тысячи миль, или плыть, пользуясь ветром и парусом, в безбрежности саргассова материка. Этот барьер был преодолим только в одну сторону - в сторону вечности, в беспрерывную карусель Великого Потока, протянувшего жадные щупальца сквозь поля водорослей на север и на юг, выхватывающего с этой границы своих владений зазевавшихся мореходов. И корабль Найлы являлся их последней жертвой.
      История, которую она поведала Блейду на превосходном ксамитском, оказалась весьма тривиальной. "Катрейя" принадлежала ее отцу, киссану Ниласту - сей звучный титул странник перевел на английский так: "президент грузопассажирской морской компании". Судя по виду и убранству корабля, компания была не из мелких, что гарантировало Ниласту почетный пост архонта. В последние годы, уже вступив в преклонный возраст, он больше увлекался политикой, чем торговлей. Тогда-то по его заказу и построили "Катрейю" превосходный корабль из драгоценного дерева тум, исключительно твердого, способного противостоять солнцу, ветрам и волнам.
      "Катрейя" напоминала Блейду португальскую каравеллу со старинных гравюр, хотя, несомненно, отличалась от этих земных судов многими деталями, незаметными его неопытному взгляду. Он смутно припоминал, что каравеллы как будто бы несли три мачты, тогда как у "Катрейи" их было только две. Специалист скорее назвал бы ее примитивным бригом, но Блейд в данном случае подчинился чисто эмоциональному впечатлению: ему судно Найлы казалось похожим на каравеллу - и точка.
      Несмотря на свои небольшие размеры, "Катрейя" была настоящим океанским кораблем, предназначенным для плавания в южных водах, ибо дерево тум обладало еще одним замечательным свойством - сохранять прохладу во внутренних помещениях судна. Ниласт, однако, не собирался пускаться на старости лет в рискованные экспедиции; его драгоценная каравелла являлась "престижным имуществом", точно так же громогласно свидетельствуя о богатстве своего хозяина и теша его гордость, как роскошная яхта какого-нибудь американского нефтяного короля. Он часто устраивал приемы для избранных на борту судна, а поскольку в правящем Совете Архонтов Калитана ему выпала честь вести дела с зарубежными странами, то гостями обычно являлись ксамитские или кинтанские дипломаты. И все они, рано или поздно, оказывались у ног прелестной Найлы, аткиссаны Ниласт.
      Отец не торопил ее с выбором, но нравы среди калитанцев, людей южных и с горячей кровью, царили довольно свободные, и никто - ни сам старый Ниласт, ни будущий супруг ат-киссаны - не счел бы себя оскорбленным, если б она вволю порезвилась до замужества. Однако Найла, в которой практическая сметка дочери купеческого рода сочеталась с изрядной долей романтизма, пока что не нашла своего принца.
      Месяц назад Ниласт организовал особо изысканное мероприятие - охоту на гигантских нелетающих птиц, водившихся на Хотрале, довольно крупном острове к югу от Калитана. Главным героем этой затеи был посол Рукбата, весьма могущественного кинтанского государства, человек средних лет, чрезвычайно падкий на женские прелести. В его распоряжении предоставили кают-компанию "Катрейи", и Найла позаботилась о том, чтобы люк, ведущий из нее в нижние коридоры, был надежно перекрыт. Она питала большие подозрения, что сановный гость желает поохотиться прежде всего на нее, а уж потом - на птичек с клювами длиной в локоть и чудовищными когтистыми лапами.
      Они вышли на трех кораблях - "Катрейю" сопровождали два небольших военных судна - и благополучно добрались до Хотрала. Остров был низменный, покрытый травой, почти безлесный, чрезвычайно жаркий и по этой причине необитаемый; птицы носились по нему, как угорелые. Слуги разбили шатры. Гость с Ниластом и офицерами с военных кораблей отправился в степь на охоту в сопровождении полусотни лучников и матросов с копьями; Найла же размышляла о том, как половчее улизнуть с предстоящего вечером банкета.
      Охотники вернулись к закату солнца, покрытые потом и пылью, но довольные. На этот раз обошлось почти без жертв - на носилках тащили только одного лучника со сломанной ударом клюва лопаткой. Затем, как водится, последовал пир с обильными возлияниями и бесконечными историями о том, каким гигантским клювом и огромными когтями мог бы завладеть каждый из участников забавы, если бы ветер не отклонил его стрелу на палец от шеи голенастой добычи. Рукбатский посол все подливал и подливал Найле, от жареных на костре птичьих туш размером с доброго барана поднимался восхитительный парок, и девушка незаметно захмелела. Однако в момент просветления она заметила, что гость совсем не так пьян, как представляется, видимо, этой ночью он жаждал продолжить охоту в ее постели.
      Подарив ему многообещающую улыбку, Найла воспользовалась вечным предлогом женщин, отпросившись на минутку в "дамскую комнату". Она действительно побрела к берегу, где в укромном месте, за копной срезанной утром травы, был выделен для нее уголок. Затем она направилась прямо на "Катрейю", сбросила сходни и выбрала якорь. Каравеллу, как и оба военных корабля, никто не охранял; трудно было представить себе более безопасное место, чем пустынный Хотрал. Предполагалось, что все устроятся ночевать на берегу, и Найла могла прозакладывать голову, что эти все - и солдаты, и моряки, и слуги - уже перепились. А раз так, подумала она, бедной девушке нужно самой побеспокоиться о своей безопасности.
      Она и побеспокоилась, решив, что, когда легкий ветерок отгонит судно на пару сотен локтей от берега, ей не составит труда опять бросить якорь. Это расстояние гарантировало полный покой на сегодняшнюю ночь; а если утром в бухте обнаружат захлебнувшегося рукбатца, то какое ей, в сущности, дело? Каждый должен сам соразмерять свои желания со своими возможностями.
      План был превосходен, за исключением одного пункта - желания и возможности самой Найлы пребывали в тот момент в резкой дисгармонии. Она умела обращаться и с веслами, и с парусом, и с якорем, но судно плыло медленно, плавно покачиваясь на океанской зыби, и девушка уснула. От Хотрала до границы пояса саргассов было миль пятьдесят, и в эту ночь одно из щупалец Зеленого Потока поймало новую жертву.
      Вся эта история показалась Блейду очень похожей на истину. Слишком похожей, думал он, прислушиваясь к звонкому голоску Найлы. Ну, ничего; дознаваться до правды было его специальностью, и рано или поздно все выяснится. Для начала будет испробован самый простой метод - он попросит Найлу почаще повторять свой рассказ и проанализирует различные версии. Не то чтобы он ей не верил, однако... однако слишком уж вовремя подвернулась эта посудина, набитая хрусталем, коврами и деликатесами - шикарная упаковка для этой изящной и явно неглупой прелестницы.
      Ну, уж во всяком случае один момент в ее показаниях он проверит особо тщательно, размышлял Блейд, переворачиваясь на живот и лаская губами нежную кожу бедра. Судя по словам потерпевшей, она пыталась защитить свою невинность; осталось выяснить, было ли что защищать... Он резко дернул головой и прижался ртом к очаровательной щелке под треугольником мягких темных волос. Найла взвизгнула, вскочила на ноги, сбросив с колен его голову, и отбежала к фок-мачте.
      - Эльс, мы же договорились... - протянула она, обиженно надув губки.
      Блейд, потирая лоб, ухмыльнулся и снова лег на спину. Да, они договорились. Когда он вытащил ее из этой каморки на носу, то пообещал, что не убьет, не сварит в масле и не изнасилует. Последнее обещание он, пожалуй, дал сгоряча.
      Но сделанного не вернешь. К тому же Блейд никогда не был груб с женщинами и не пытался получить силой то, что они рано или поздно отдавали ему по доброй воле. И сейчас, через четыре дня после встречи с Найлой, он предпочитал не спешить; яблоко созреет и само свалится ему в руки.
      В то первое утро они довольно быстро выяснили отношения. Все преимущества были на стороне Блейда, но он благородно отказался использовать их до конца. Он только выслушал рассказ девушки и еще раз осмотрел корабль вместе с ней. Розовая нагая фигурка на носу оказалась богиней-хранительницей каравеллы: катрейя - прекрасная калитанская наяда морских глубин - дала свое имя судну. На дне решетчатого ящика, торчавшего у борта, блестели серебром несколько мелких рыбешек; оказывается, Найла в ту ночь занималась промыслом. Парус на фок-мачте и встречный ветер слегка замедляли ход судна; впереди него, на двух веревках, спущенных с борта, вздувался небольшой невод, в котором оставалось все, что тащило течение: рыба, водоросли и забавные небольшие существа, похожие на кальмаров.
      Увлеченная своим занятием, девушка не замечала преследователя, пока арбалетная стрела не стукнула в корму. Она метнулась в каюту и увидела в окно затянутого в кожу и вооруженного до зубов гиганта, который лез на "Катрейю". Все, о чем она могла думать в тот миг - спрятаться! Спрятаться подальше и понадежней. Но, посидев полчаса в кладовке, Найла поняла, что деваться ей некуда. Она помолилась Йдану и уже готова была вылезти, чтобы начать переговоры, когда Блейд вышиб дверь.
      Через полчаса девушка уже робко пыталась угостить его жареной рыбой и, когда он с отвращением скривился" в растерянности опустила руки. Ему пришлось поведать о причинах столь стойкого отвращения к дарам моря правда, без пикантных подробностей насчет айритского котла и тоге/что в нем варилось.
      Всплеснув руками, Найла вывалила на стоя все, что хранилось на полках и в ларях камбуза. Блейд с волчьей жадностью набросился на копченое мясо, сухари и сушеные фрукты, запивая трапезу вином; девушка глядела на него уже не со страхом, а с жалостью. Внезапно глаза их встретились, они улыбнулись друг другу, потом - расхохотались. И с этой минуты между двумя путниками, затерявшимися в безбрежном Зеленом Потоке, больше не было недомолвок. Возможно, каждый из них еще собирался рассказать другому кое-что о себе не всю, так часть правды; но Блейд знал, что может уснуть, не думая о кинжальчике на поясе Найлы, а Найду больше не тревожила перспектива проснуться, извиваясь под тяжестью тела этого великана.
      Солнце уже встало, и появление на палубе могло грозить неприятностями. Правда, в открытом океане не было такой удушающей жары, как в Потоке, зажатом между двумя огромными полосами болот; свежий ветер умерял зной и развеивал влажные испарения. От солнца, однако, мог защитить лишь корпус корабля, и маленький экипаж "Катрейи" просидел весь день в кормовой каюте, Блейд отъедался и слушал рассказы и песни Найлы.
      Девушка превосходно играла на маленькой лютне с восемью струнами. Когда он поведал ей несколько отредактированную историю своих злоключений, Найла задумалась на миг, потом запела звонким приятным голоском. Это было нечто вроде баллады о страннике - как она потом сказала, одна из любимых песен калитанских мореходов:
      Поговори со мной - еще не время спать,
      Разделим груз который мы несем,
      Есть, правда то
      о чем я не могу сказать,
      Но намекнуть могу,
      пожалуй
      обо всем.
      Ты спросишь тихо - как мои дела,
      Что видел я, в каких краях бывал,
      Откуда шрамы и не сильно ль жгла
      Застрявшая в груди слепая сталь?
      И, замолчав, ты улыбнешься мне,
      А я отвечу - снова невпопад:
      Ты знаешь, я готов гореть в огне
      Лишь за один твой мимолетный взгляд...
      3а тень улыбки на твоем лице,
      И, суете мгновенья вопреки,
      За этот выстрел, миновавший цель,
      За легкое касание руки...
      Поверить мне, возможно, тяжело,
      Ведь струны слов моих поникли взаперти,
      И ты прозрачной стала
      как стекло...
      Прошу тебя, постой,
      не уходи!
      Но быстро блекнут милые черты,
      И сновиденье тает словно дым,
      И разум мне твердит - отвергнут ты,
      А сердце
      глупое
      зачем-то спорит с ним.
      Однако, песне вопреки, сама она явно предпочитала больше говорить, чем спрашивать, что вполне устраивало Блейда, отрекомендовавшегося при первом знакомстве с лапидарной краткостью Эльс, хайрит. Но вечером, когда он разгрузил свой флаер и поднял его на борт "Катрейи" с помощью переброшенных через реи канатов, глаза Найлы изумленно округлились.
      - Твоя лодка такая странная, - задумчиво произнесла она. - Ни мачты, ни руля... Можно? - она показала в сторону кабины.
      Блейд кивнул, и она забралась в пилотское кресло, поджав под себя стройные ноги. На пульте перед ней горели два красных огонька и один зеленый - странник предусмотрительно опустил заднюю переборку; ниже светился экран с яркой точкой, убежавшей уже на целый дюйм от берегов Ксайдена.
      - Карта? - ладошка Найлы скользнула по монитору, задев торчавший рядом с ним торец опознавателя. Светлая точка на экране исчезла. Блейд, протянув руку, нажал крохотную кнопку, и сигнал появился вновь.
      - Этот огонек на карте всегда должен гореть, - объяснил он. - Точка показывает место, где мы находимся.
      - Как интересно! - Найла несколько раз надавила торец опознавателя, наблюдая с детским любопытством, как огонек то вспыхивает, то пропадает на голубой океанской поверхности. Она склонилась к экрану, что-то разглядывая, потом подняла на Блейда грустные глаза: - Карта очень маленькая, но я нашла Калитан... Мы так далеко от него! И с каждым часом все дальше...
      Блейд, сидевший на палубе у дверцы, похлопал ее по обнаженному колену.
      - Не унывай, малышка! Знала бы ты, сколько отсюда до моих родных мест! - Непроизвольно он поднял глаза к небу, на котором загорались первые звезды. Где-то среди них, в безбрежной дали, сияло Солнце... Или оно еще не зажглось? Или уже погасло?
      - Откуда ты, Эльс?
      Поколебавшись, он показал на запад Хайры.
      - Вот. Слыхала о такой земле - Хайра?
      Девушка задумчиво покачала головой, глядя на монитор,
      - И впрямь очень далеко отсюда... Ты проплыл весь путь на своей лодке с крыльями?
      - Нет. Собственно, это не лодка, Найла. Это птица. И она мчится по небу в десять... в двадцать раз быстрей твоего корабля!
      Лицо Найлы стало серьезным. Ей было, вероятно, лет восемнадцать, но иногда улыбка делала ее похожей на четырнадцатилетнюю девчонку. Теперь же, со скорбной морщинкой на лбу и поджатой нижней губкой, она напоминала тридцатилетнюю женщину.
      - Ты смеешься надо мной, Эльс-хайрит?
      - Нет, - Блейд пожал плечами и неожиданно спросил: - Скажи, как ты относишься к волшебству?
      - К волшебству? - ее лоб разгладился, глаза округлились - это опять была Найла-которой-четырнадцать. - О, магия! Она бывает солнечная и лунная... магия добра и зла... земли и соленой воды...
      - Так вот, - прервал девушку Блейд, - есть еще магия воздуха, и тот, кто владеет его, может летать.
      - И ты?..
      - О, нет. К сожалению... - он немного помедлил, собираясь с мыслями. - Видишь ли, когда-то в Хайре опустились духи воздуха - на огромной сверкающей башне.
      - Да-а-а... - протянула девушка. - Легенды об этом ходят и в Странах Перешейка, и в Ксаме... и в той огромной стране, что лежит к западу от Ксама и вечно воюет с ним... Говорят, эти духи подарили вам странных зверей, огромных, с шестью ногами... - она подняла вопросительный взгляд на Блейда.
      - Верно. Они называются таротами и мчатся в степях Хайры быстрее ветра... Но духи оставили нам еще кое-что. Вот... - он погладил гладкий колпак. - Это добрая, солнечная магия, Найла, но она доступна немногим. Видишь, я не справился... и упал с небес в гнусное логово трогов!
      Девушка гибко соскользнула с кресла, опустилась на колени рядом с Блейдом и ласково погладила его но щеке.
      - Ничего, Эльс! Может быть, волшебная сила еще вернется к твоей птице, и она унесет отсюда нас обоих.
      Блейд нежно обнял девушку и притянул к себе. Он был доволен своей выдумкой. Стоило только поменять юг на север, Южный материк на Хайру, да еще намекнуть на колдовство, как версия его приключений обретала законченность, стройность и достоверность. Внезапно Найла прижалась к нему и закрыла глаза. В тот же миг рука Блейда скользнула по обнаженному бедру девушки, а губы прижались к ее пухлым губам. Но когда он, приподняв воздушную ткань тупики, начал ласкать ее груди, Найла вздрогнула и попыталась вырваться. Он ослабил объятия.
      - Нет, Эльс, нет... Пойми, месяц я не видела человеческого лица... даже заросшего такой колючей бородой, - ее ладонь скользнула по щекам Блейда. - Всему свое время, - твердо закончила она. - Мы ведь договорились.
      Когда женщина произносит эти магические слова - "мы ведь договорились", - значит, она желает, чтобы все было так, а не иначе. Блейд усмехнулся и выпустил Найлу. Но ее намек он понял и незамедлительно побрился - благо в каюте старого Ниласта нашлось все необходимое.
      В дальнейшие дни их отношения приняли характер легкого дружеского флирта, не всегда невинного, о чем свидетельствовал последний поцелуй Блейда. Казалось, Найле нравилось, когда он обнимал и целовал ее - хотя и не в столь интимные места, - однако спать она предпочитала одна.
      Днем, в самую жару, они дремали в каютах, под надежной защитой корпуса каравеллы из чудесного дерева тум; вечером, ночью и ранним утром бодрствовали, то рассказывая друг другу бесконечные истории, то просто в молчании сидя бок о бок: черноволосая головка Найлы была откинута на плечо Блейда, его мускулистая рука обнимала хрупкие плечи девушки. В тишине, нарушаемой только поскрипыванием мачт "Катрейи", они созерцали две бесконечности: звездного неба и великого безбрежного океана.
      Беседовали они на ксамитском, которым Найла, не в пример Блейду, овладела безупречно. Он, однако, делал быстрые успехи, пользуясь давно проверенным методом, гласившим, что лучший способ овладеть языком - изучать его под руководством хорошенькой женщины. Желательно в постели; однако это, как надеялся Блейд, было еще впереди.
      Рахи, видимо, не знал других языков, кроме родного наречия Айдена, хайритского и ксамитского. Найла владела полудюжиной, но ни напевный кинтанский говор, ни плавный музыкальный язык Хаттара, ни щелкающий резкий рукбатский ничего не говорили слуху Блейда. Айденитского девушка не изучала; калитанцы не любили путешествовать по суше, а прямой морской дороги в Айден не было. Однако она слышала о могущественной империи на западе и о Хайре.
      Это тихое и размеренное существование пока не тяготило Блейда. Он выбросил из головы все мысли о будущем - даже о том, что его прелестная спутница могла внезапно превратиться в очередного связника с Земли. Он просто отдыхал, слушал ее рассказы, подолгу размышляя над ними; это позволяло отойти душой и сердцем после тяжких дней, проведенных в пещерах каннибалов, и жуткого путешествия к океану, которое закончилось его ранением, гибелью Грида и встречей с Дж. Постепенно ночные кошмары стали все реже и реже мучить его, сменяясь другими, более приятными сновидениями, в которых фигурировали то Зия и Лидор, то Тростинка и Р'гади, но чаще всего Найла. Вполне естественно - она ведь была рядом, теплая, живая, прелестная... Но - увы! - пока недоступная, ибо собственное слово Блейда охраняло ее прочнее, чем средневековый железный пояс невинности.
      Вся эта расслабляющая обстановка не помешала ему при первой же возможности тщательно обыскать судно. Он сам не знал, что хочет найти, но потрудился на славу, пока Найла сладко дремала в своей каюте. Однако серебряные кувшины, стеклянные кубки, ковры из пестрых перьев, превосходные кривые мечи, бронзовые подсвечники, резные ложа, шкафы, столы и табуреты, бочки с водой, бурдюки с вином, ящики с сухарями, сундуки с одеждой и всяким добром оказались тем, чем выглядели - просто кувшинами, кубками, коврами, подсвечниками, мебелью и емкостями с запасами. Он не обнаружил ничего подозрительного; все было сработано на совесть, и все, несомненно, соответствовало той технологии раннего средневековья, в которой, судя по рассказам девушки, пребывал ее родной Калитан.
      Правда, оставалась еще каютка самой Найлы, но Блейд при случае пошарил и там. Два больших сундука с невероятным количеством воздушных одежд, батарея флаконов с духами, лютня, бумажные свитки с затейливыми калитанскими буквицами, маленький кинжал, украшения... Пожалуй, и все. Золото, серебро, бронза, сталь, стекло, дерево... Ничего похожего на пластмассу, никакой электроники или оружия, более сложного, чем меч, копье, лук. Сомнения, однако, мучили Блейда.
      На вторую ночь, когда он, чисто вымытый, побритый и даже умащенный чем-то ароматным из богатой косметической коллекции Ниласта, начал разминаться на палубе под светом двух лун - зеленовато-серебристого Баста и бледно-золотого Крома, Найла, понаблюдав за ним, внезапно заявила:
      - Не очень-то ты похож на хайрита. Слышала я, что все они светлые или с волосами цвета красной меди. А ты - почти черный!
      Перед лицом такого неоспоримого факта Блейд замер с раскрытым ртом; Найла оказалась более осведомленной в этнографии, чем ему мнилось. Потом он рассмеялся:
      - Ты права, малышка! И тем не менее, я - хайрит... Правда, не совсем чистокровный. Я - Эльс Перерубивший Рукоять из Дома Карот, клянусь в том всеми Семью Священными Ветрами! - Он шагнул к лесенке, что вела на ют, и поднял лежавший на ступеньке фран. - Знаешь, что это такое?
      - Копье... - нерешительно сказала Найла.
      - Копье! - фыркнул Блейд. - Это - оружие хайритов, и только хайрит может владеть им. Гляди!
      Он сделал стремительный выпад, нанес рубящий удар, потом, перехватив рукоять за середину, крутанул оружие в воздухе сверкающим смертоносным кольцом, перебросил в другую руку, выстрелил на всю длину и завертел над головой - так, что стальное лезвие со свистом проносилось то у основания грота, то у фок-мачты. Найла, присев на нижнюю ступеньку трапа, с опасливым восхищением следила за этим сражением с тенью, изящным и быстрым танцем отливавшего серебром клинка, направляемого рукой мастера.
      Блейд замер а защитной стойке, сжимая рукоять широко разведенными и поднятыми над головой руками.
      - Наверно, ты великий воин, Эльс, - вздохнула Найла, почему-то пригорюнившись; сейчас это была женщина-которойтридцать.
      Блейд, поощренный этим замечанием, гордо выпрямился.
      - Ну, такие штуки умеет делать каждый хайрит, - небрежно заметил он. - А сейчас я покажу тебе кое-что еще.
      Он потянул из ножен, лежавших на ступеньках рядом с Найлой, свой длинный меч. Теперь в левой его руке был фран, в правой - четырехфутовый клинок, наследство Рахи, тот самый, которым он сразил Ольмера из Дома Осе. Блейд огляделся - места между грот-мачтой и фоком было маловато для таких упражнений, тем более, что все пространство у правого борта занимал флаер. Он птицей взлетел на ют и встал там словно на сцене, широко раскинув руки с клинками. Найла, выскочившая на середину палубы, чтобы лучше видеть, восхищенно захлопала в ладоши.
      Блейд приступил к серии более сложных приемов, одновременно манипулируя франом и мечом. Блестящие клинки то скрещивались перед его грудью, то в широком быстром размахе уходили в стороны, вперед, назад; казалось, два стальных кольца окружают воина. Так хайриты не умели; все, что сейчас показывал Блейд, было его собственным изобретением. Меч и фран обеспечивали двухслойную оборону и атаку; более короткий клинок имел зону поражения около двух ярдов, фран пронзил бы шею или разрубил череп врага на расстоянии трех. В надежных доспехах, со шлемом на голове, он мог уложить с полсотни воинов - прежде, чем кто-нибудь дотянется до него длинным копьем.
      Сейчас, словно демонстрирующий свое искусство гладиатор, он делал выпад за выпадом, наслаждаясь собственной мощью и ловкостью. Сила, накопленная за последние дни, бурлила в нем, ища выхода, и странник пытался физической нагрузкой утихомирить беса сладострастия. Но бес был силен!
      Наконец он бросил клинки на палубу и вытер испарину со лба. Даже ночью и даже под свежим ветром ощущалась жара; правда, тридцать-тридцать пять градусов на экваторе Айдена можно было считать прохладой.
      Найла опять захлопала в ладоши, и Блейд посмотрел вниз, на девушку. Ее стройную фигурку заливал свет двух лун, скудное прозрачное одеяние казалось едва заметной дымкой, придававшей еще больше соблазна нагому телу. Минуя трап, он спрыгнул со своей импровизированной сцены и, подхватив Найлу на руки, подбросил вверх. Поймав, он прижал к груди свой нежный груз и спрятал разгоряченное лицо меж маленьких грудей. Девушка замерла в его объятиях, крепко обхватив руками могучую шею, потом тихо, речитативом, пропела:
      Он проносится мимо - блестящий осколок стекла,
      Словно в запертой двери,
      он пойман в своей же гордыне,
      Тонкий солнечный луч не слепит его лат,
      И у пояса спит его верный булат,
      Но мне хочется верить
      удача его не покинет.
      Он исчезнет вдали - я не стану смотреть ему вслед,
      В череде расставаний и встреч
      мы забудем друг друга,
      Пусть в мошне моей пусто и лат на мне нет,
      Я шатаюсь под грузом дурных своих бед,
      Но в стоге, вложив в ножны меч,
      он пожмет мою руку.
      Не всегда, однако, их отношения складывались столь идиллически. На третью ночь, после которой наступило утро с целованием заветной щелки, Найла затеяла генеральную уборку судна. Она заботилась о "Катрейе" с трепетной нежностью, иногда вызывавшей у Блейда приступы ревности. Еще при первом осмотре корабля его поразил порядок, царивший на палубе и в каютах; его поддерживали маленькие руки Найлы. И работы ей хватало!
      Теперь экипаж каравеллы пополнился сильным мужчиной, на которого Найла решила возложить мытье палубы. Блейд, оглядевшись по сторонам, заявил.
      - Тут чисто!
      - Возможно. Но чтобы завтра было так же чисто, сегодня надо вымыть все, - Найла неопределенно повела рукой, и странник, прикинув площадь палубы, количество изысканных резных рельефов - которые, видимо, следовало протирать с особым тщанием, длину бортового ограждения и число цветных стеклышек в круглом оконце, ужаснулся. Маленькая "Катрейя" вдруг показалась ему огромной. Он задрал голову, оценивая высоту мачт. "Неужели и их тоже?" - мелькнула паническая мысль.
      - Вот ведра, веревка и метла, - продолжала тем временем Найла, показывая на сии орудия производства - Да, еще тряпки... Эти - для палубы, эти - протирать резьбу... и кусок воска - потом надо потереть им все деревянные детали и еще раз пройтись тряпкой... - Она покачала черноволосой головкой, наморщила нос и задумчиво произнесла: - Не знаю, что делать с наружной обшивкой... Ее тоже надо бы навощить... - девушка окинула взглядом могучую фигуру Блейда - Пожалуй, ты мог бы спуститься на канате...
      - Да, и плюхнуться в воду при первом же неосторожном движении! - с отчаянием взревел объект ее посягательств. Похоже, на его плечи ложились все неудобства семейной жизни - но без ее преимуществ.
      - А ты будь аккуратнее, - рассудительно заметила Найла. - Впрочем, ладно!.. бортами займемся в другой раз. Надо же нам делать хоть что-то...
      - Я знаю, что нам делать! И могу обеспечить тебе это занятие на всю ночь, моя милая!
      - Ну, Эльс, мы же договорились... И потом - кто же тогда будет мыть палубу и прибираться в каютах?
      Внезапно Блейда осенила блестящая мысль. Выпрямившись во весь рост, он величественно заявил:
      - Я, капитан этого судна, отменяю приборку! Экипаж может отправляться на камбуз и готовить обед. Выполняй, юнга, если не хочешь отведать линьков! - последнее слово он произнес на английском.
      - Капитан? Юнга? - Найла сощурила глаза и презрительно сморщила носик. - С каких это пор? Это мой корабль! - Она гневно топнула босой ножкой о палубу, приняв облик Найлыкоторой-тридцать.
      - Нет, это мой корабль! - Блейд тоже топнул ногой.
      - С каких это пор? И по какому праву? - с вызовом поинтересовалась девушка.
      - По праву сильного! Кажется, моя дорогая, ты забыла, что твой корабль был взят на абордаж и захвачен безжалостным корсаром Зеленого Потока. Так что судно - моя законная добыча... и ты, кстати, тоже.
      Внезапно Найла опустилась на палубу и, сжавшись в комочек, закрыв ладошками лицо, зарыдала.
      - С твоей стороны... Эльс... не очень-то хорошо... напоминать мне... об этом... - разобрал Блейд сквозь всхлипы. Сердце его растаяло. Он присел рядом с девушкой, развел ее руки и поцеловал мокрые глаза. Потом обнял ее и посадил к себе на колени.
      - Не огорчайся так, крошка... В любой момент ты можешь сделать блестящую карьеру, перепрыгнув из юнг прямо к должности первого помощника капитана... и первой капитанской наложницы. - Тут слезы опять покатились градом, и Блейд в отчаянии воскликнул: - Ладно! Я назначаю тебя адмиралом Флота Ее Величества королевы Великобритании в акватории Кинтанского океана! Ты довольна?