На следующее утро, посетив герцогиню, ла Виолетт застал ее в сильном волнении. Она рассказала ему, что в это утро маршал Ней должен предстать перед судом и что приняты все меры к тому, чтобы дать ему возможность бежать во время самого процесса. Во всяком случае решено было идти на крайние меры, но вырвать маршала из рук палачей. При этом она добавила, что, конечно, в данном случае рассчитывает и на него, ла Виолетта: пусть он соберет как можно больше друзей и станет с ними около тюрьмы, чтобы в случае чего рискнуть силой освободить маршала. Парижане – великодушный народ; они наверное встанут на их сторону, как только узнают, в чем дело, и не дадут – о, нет! – расстрелять маршала Нея!
      Слушая это, ла Виолетт решил, что немыслимо теперь сказать храброй женщине об исчезновении ее сына и похищении внука. Такая весть могла взволновать ее, ослабить ее энергию, а ведь, несомненно, она была душой этого заговора, исход которого в значительной степени зависел от нее. Поэтому он решил промолчать обо всем, а в случае надобности даже солгать. Ведь дело могло зайти гораздо дальше: революции вспыхивают обычно от простой искры, и, кто знает, не превратится ли освобождение Нея в революцию, которая вернет снова былую славу Наполеону? И неужели же ставить на карту такой результат?
      Обещав мадам Сан-Жень быть вовремя на месте, ла Виолетт простился и поспешил к Люси, чтобы уведомить ее о внезапном препятствии, мешающем ему исполнить данное вчера обещание и отправиться вместе с ней. Тем не менее он посоветовал ей не ждать его, а двинуться в путь сейчас же, причем добавил, что, как только он сможет, то отправится туда же, и они могут встретиться в гостинице «Король Георг», местонахождение которой он в точности указал Люси.
      После безрезультатных попыток уговорить ла Виолетта не отказываться от данного обещания, молодая женщина решила последовать этому совету. Она знала, что ее брат, капитан Эдвард Элфинстон, с которым она порвала всякие отношения со времени бегства во Францию, вернулся в Лондон, и надеялась, что он не откажется помочь ей в поисках. Но она просила точно назначить день встречи с ла Виолетом, и последнему, чтобы как-нибудь избавиться от необходимости, с одной стороны – объяснить ей свое поведение, с другой – не проговориться о затеянном заговоре, пришлось солгать ей, будто Шарль попал в лапы полиции по политическому делу и что его, ла Виолетта, задержка вызывается намерением освободить молодого Лефевра.
      Люси не очень беспокоилась о судьбе Шарля, так как ла Виолетт подтвердил, что дело чисто политическое в его арест не будет продолжителен. Молчание Шарля она объясняла строгими мерами предосторожности, принимавшимися бурбонской полицией при ее многочисленных арестах. Поэтому она уехала почти успокоенная, приказав кухарке, ее мужу и бонне передать хозяину, как только он вернется, длинное письмо, в котором объясняла ему все события. Она просила, чтобы Шарль присоединился к ней в Лондоне, куда она отправляется вместе с ла Виолеттом. Вместе с тем она оставила ему адрес гостиницы «Король Георг», где хотела ждать его. Люси не сомневалась, что, получив свободу, Шарль тотчас же отправится в Англию. Она так торопилась увидеться с Андрэ, что не хотела ни на минуту откладывать отъезд. Шарль поймет, почему она решила уехать с такой поспешностью, не постаравшись увидеться с ним; к тому же она даже не знала, куда заключили его. Ее ложное положение мешало ей предпринять в этом отношении какие-либо шаги. Ее встретили бы не особенно ласково, так как она не была законной супругой. Сверх того ла Виолетт уверил ее, что благодаря маршалу Шарль не долго останется под арестом.
      Ложь, сочиненная им по поводу отсутствия Шарля, навела его на мысль, что герцогине тоже придется как-нибудь объяснить отсутствие сына и что она не смирится с такой шитой белыми нитками ложью, которой было довольно для Люси. Но как сообщить ей истину в столь критический момент? И, перебирая в уме все, что только можно было вообразить относительно причин исчезновения Шарля, старый ворчун повторял всю дорогу, выразительно вертя своей дубинкой:
      – Тысяча чертей и одна ведьма! Ну куда только могло запропаститься это животное?
      А между тем тому, кого так невежливо титуловал бывший тамбурмажор, пришлось пережить и на самом деле ряд не совсем обычных приключений.
      В день бала, назначенного в доме Лефевров на Вандомской площади, Шарль, обещав матери появиться на балу вовремя и отговорившись тем, что он якобы назначил свидание нескольким друзьям по важному делу, ушел, чтобы провести вечерок с дорогими Люси и Андрэ.
      Когда он проходил около Пале-Рояль, к нему вдруг подошел какой-то субъект и отрекомендовался его старым товарищем, виконтом де Тивервалем. Хотя Шарлю лицо Тиверваля показалось совершенно незнакомым, но память подсказывала, что как будто в его классе действительно был такой ученик. Поэтому, не видя причин особенно противиться возобновлению знакомства с этим весьма приличным на вид человеком, Шарль без особенных уговоров согласился посидеть с ним в ближнем кафе.
      Там они разговорились и как-то случайно было упомянуто имя Наполеона.
      – Черт возьми! – воскликнул виконт. – Завтра бонапартистов постигнет жестокий удар! Ведь вы знаете – я служу в министерстве иностранных дел и имею возможность читать из первых рук приходящие депеши. Ну, так вот: только пришла телеграмма с сенсационным известием, что Наполеон помешался там, на острове, и в припадке безумия перерезал себе горло. Завтра это известие будет опубликовано.
      – Боже, какое несчастье! – с волнением произнес Шарль.
      – Несчастье? – переспросил виконт де Тиверваль. – Разве вы играете на бирже или, чего доброго, вы бонапартист?
      – На бирже я не играю и по убеждениям я роялист, – ответил Шарль, – но мои родители очень привязаны к Наполеону, и это известие страшно поразит их. Сегодня они как раз дают большой бал, и как им будет неприятно узнать, что в этот же день умер тот, кого они так любили! Однако, – прервал он сам себя, – я с вами заговорился. Очень рад был возобновить с вами знакомство! – И с этими словами Шарль распрощался с виконтом и вышел из кафе, чтобы взять извозчика.
      Однако в тот момент, когда он собирался окликнуть извозчика, чья-то тяжелая рука легла на его плечо. Шарль оглянулся и увидал перед собой незнакомца подозрительного вида, говорившего с ним с самым вызывающим видом:
      – Вы сейчас сказали этому господину, что Бонапарт умер? Это неправда!
      – Я не говорил, что Наполеон умер. Мне сообщили это известие, и я не могу проверить его, но во всяком случае я не позволю вам говорить со мной таким тоном!
      – Мне следовало бы нарвать вам уши, чтобы вы знали, как распространять ложные известия, возбуждающие страсти.
      – Я ни в каком случае не разжигаю страстей и вам не придется нарвать мне уши. Полученное известие очень серьезно. Несомненно, что оно глубоко взволновало вас, и только ради этого я извиняю вашу резкость; этим вы только доказываете, что в данный момент вы не владеете собой. Поэтому отправляйтесь своею дорогой, а я пойду своей.
      – Я не требую от вас извинений, – снова гневно заговорил незнакомец. – Меня зовут маркиз д'Орво, граф де Мобрейль. Я враг этого негодяя Бонапарта. Вы же, по-видимому, относитесь сочувственно к нему, как можно было судить по тону, каким вы передавали известие. Вы принадлежите к тем негодяям-бонапартистам, наглости которых мы не потерпим долее.
      – Вы ошибаетесь, – возразил все еще сдержанно Шарль, – я не принадлежу к числу партизанов Наполеона и считаю, что наш король делает все возможное для счастья своего народа, и я вполне доволен данной населению хартией. Но я – сын маршала империи и поэтому требую, чтобы вы немедленно же взяли обратно оскорбительные выражения, сказанные вами по адресу тех, кто служил низложенному императору.
      – Я ничего не возьму обратно, – сказал Мобрейль, – но так как вы защищаете негодяев-бонапартистов, то мы можем решить спор с оружием в руках, а пока…
      С этими словами граф взмахнул хлыстом и хотел ударить им Шарля. Но молодой Лефевр вырвал хлыст из рук Мобрейля и крикнул ему:
      – Вы нахал и забияка. Требую удовлетворения за нанесенное мне оскорбление!
      – Пожалуйста, хоть сейчас! – ответил тот. – Благоволите проследовать обратно в кафе! Там найдется пара добрых шпаг, и мы можем быстро покончить с нашим делом.
      Действительно, в конторке буфетчика нашлась пара дуэльных рапир, и дуэлянты, окруженные собравшимися вокруг них посетителями кафе, привыкшими к подобным столкновениям между роялистами и бонапартистами, принялись отыскивать удобное место. Один из присутствующих предложил им воспользоваться для этого бильярдом, и это предложение было принято. В один миг противники сняли верхнее платье и со шпагами в руках вскарабкались на бильярд.
      Посетители кафе из деликатности вышли в соседнюю комнату и оттуда стали следить за поединком.
      Виконт де Тиверваль и один из его друзей подошли к Шарлю и предложили свои услуги в качестве секундантов. Двое других посетителей стали на сторону Мобрейля.
      Рапиры скрестились, и поединок начался. Шарль, несмотря на молодость, далеко не отличался в искусстве фехтования. Его противник довольствовался тем, что отражал его удары, стараясь утомить Шарля.
      После целого ряда схваток, когда атаки Шарля стали уже слабее, Мобрейль яростно напал на него и через минуту его рапира пронзила грудь Шарля.
      Последний выпустил из рук рапиру и зашатался. Поддерживаемый виконтом де Тивервалем и другим секундантом, он спустился с бильярда и был перенесен на один из диванов кафе. Находившийся среди присутствующих врач сделал первую перевязку, а затем распорядился, чтобы раненого немедленно же отвезли домой.
      Шарль Лефевр слабеющим голосом прошептал Ти-вервалю:
      – Отвезите меня к матери на Вандомскую площадь. Но пусть примут предосторожности, в особенности…
      Он не докончил фразу, потеряв сознание.
      У него едва хватило сил дать этот адрес. Ему не хотелось, чтобы его повезли к нему в дом в таком виде. – Люси и маленький Андрэ были бы слишком испуганы, увидев его раненым.
      Виконт де Тиверваль с готовностью предложил проводить раненого. К тому же он, по-видимому, был единственным лицом, который знал его. Его противник поспешил скрыться.
      Послали за каретой и раненого с большими предосторожностями перенесли в нее. Кучер наклонился, чтобы спросить адрес, и виконт почти шепотом сказал ему, куда ехать. Он не хотел, чтобы собравшаяся вокруг кареты толпа посторонних людей узнала имя и адрес раненого.
      Карета покатила, а посетители кафе возвратились к своим столикам, чтобы продолжать прерванные партии в карты и домино. Подобные поединки между политическими противниками были не редкостью и обыкновенно лишь на короткое время привлекали внимание любопытных. Кроме того, предполагали, что рана не опасна и раненый принадлежал к числу ярых бонапартистов.

      Когда Шарль Лефевр очнулся от забытья, в которое впал, когда его несли в карету, то в первый момент подумал, что бредит в приступе лихорадки. Он увидел, что находится в элегантно обставленной комнате и лежит на громадной чужой постели. Около него стояла молодая брюнетка в изящном утреннем туалете, которая обратилась к нему нежным голосом:
      – Хорошо ли вы спали? Лучше ли вам? – Заметив, что раненый с удивлением осматривается по сторонам, она прибавила: – Лежите спокойно и не волнуйтесь! Доктор сказал, что вы скоро выздоровеете, но только вам нужен абсолютный покой!
      – Но где же я, скажите, ради Бога? Кто вы такая?
      – Вы у добрых друзей. Скоро все объяснится, а пока выпейте вот это лекарство! – И молодая женщина, сверкая ослепительной красотой, грациозно поднесла ему какое-то питье, в котором, наверное, был опий, так как Шарль снова сразу же уснул.
      Когда он вторично проснулся, то долго не мог прийти в полное сознание. Он уже не спал, но еще не бодрствовал, так как у него не было ясного представления о действительности. Далекое и близкое – все перепуталось в его голове, и фигуры Наполеона, Людовика XVIII, императора Александра как-то фантастически правдоподобно смешались с образами матери, Люси и маленького Андрэ.
      И вдруг из этого хаоса впечатлений вынырнуло лицо той очаровательной, кроткой мадонны, которая говорила с ним таким ласковым голосом, подносила питье, обещала быстрое выздоровление. Почему ее нет здесь с ним? О, она, наверное, придет – он это чувствовал!
      Мало-помалу сознание крепло и прояснялось. Тогда ему опять пришли на ум странность и таинственность случившегося. Почему он здесь? Кто хозяева этого помещения? Почему они взяли его к себе, а не отвезли, как он просил, к матери?
      В соседней комнате послышался шепот двух человек. Шарль стал прислушиваться, надеясь уловить из этого разговора хоть какое-нибудь объяснение случившегося. Но разобрать слова ему не удалось, а напряжение настолько утомило его, что он снова впал в тяжелое оцепенение.
      Вдруг скрипнула дверь и на пороге комнаты появилась вчерашняя незнакомка. Шарль прикрыл глаза, притворяясь спящим, чтобы иметь возможность без помехи отдаваться радостному созерцанию этого милого образа. Его уже влекло к ней, влекло сильно и сладостно…
      Молодая женщина подняла штору, и в комнату хлынул ослепительно яркий солнечный день. Затем она подошла к постели и посмотрела на раненого.
      Шарль открыл глаза и сделал вид, будто только что проснулся. Молодая женщина сказала ему: «С добрым утром», – спросила, как он провел ночь и осведомилась, не нужно ли ему чего-нибудь.
      – О, нет! Ничего! Только видеть вас, только слышать мелодию вашего голоса! – ответил Шарль, жадно впиваясь взором в свою хорошенькую сиделку, которая, видимо, была очень приятно тронута комплиментом, звучавшим в его ответе. Но она все-таки укоризненно покачала головой и сказала, что ему нельзя так много говорить, так как доктор поставил это условием выздоровления.
      – Если вы запрещаете мне говорить, – ответил ей Шарль, – то дайте по крайней мере возможность хоть видеть вас! О, не уходите, умоляю вас!
      – Я не ухожу, – успокоила его незнакомка, – но только будьте рассудительны и помолчите!
      Она подсела к нему на кровать и в течение целого часа Шарль мог наслаждаться созерцанием незнакомки, которая с какой-то непонятной силой все больше и больше захватывала его душу. Затем она ушла, обещав вскоре вернуться, и Шарль снова впал в полусонное забытье, пытаясь разобраться в странности и необъяснимости своего положения.
      К вечеру, после посещения доктора, отметившего улучшение в здоровье и распорядившегося относительно диеты и нескольких перевязок, Шарль выразил желание сообщить некоторые сведения о себе лицам, которые, как он сказал своей обольстительной сиделке, должны быть сильно обеспокоены его отсутствием.
      Молодая женщина попросила продиктовать ей письмо и, взяв перо и бумагу, с грациозной любезностью предложила себя в секретари.
      Шарль колебался. Он не хотел давать адрес и имя Люси. И тем не менее ему очень хотелось известить как-нибудь и успокоить подругу. Следовало также предупредить и мать, которой он вместе с тем не хотел говорить всю правду. Само собой разумеется, герцогиня была не из тех женщин, которые способны упасть в обморок при одном виде обнаженного клинка, но, узнав о том, что он ранен, она, вероятно, приедет, чтобы отвезти его к себе на Вандомскую площадь. И тогда прощай светлое явление, прощай ангел-хранитель у его постели! Он, может быть, никогда в таком случае не узнает имени незнакомки и роман окончится, не успев начаться… Да, но все-таки нужно предупредить мать и сообщить часть истины Люси, не пугая ее. Кроме того, желая сообщить всем, кто будут обеспокоены его отсутствием, Шарль в то же время хотел насколько возможно продлить свое пребывание в гостеприимном доме. Ему так было хорошо и он хотел остаться. Подумав, Лефевр продиктовал своей прекрасной сиделке короткую записочку к ла Виолетту, в которой извещал верного тамбурмажора о случившейся дуэли и полученной ране, которая вскоре будет излечена, и попросил его осторожно предупредить о случившемся Люси и мать.
      Взяв перо, чтобы подписаться под письмом, Шарль подумал, что следовало бы дать ла Виолетту свой адрес. Но когда он сказал об этом своей сиделке, та, отрицательно покачав головой, улыбаясь, ответила ему: – Вы обещали мне, что будете меньше говорить. Так зачем же вы затрудняете себя вопросами, на которые я не могу вам ответить? Прошу вас, ограничьтесь тем, что ваше письмо будет отправлено по адресу, но не пытайтесь далее узнавать, кто я и где вы находитесь. Верьте мне и будьте уверены, что вскоре все это разъяснится.
      И снова молодой человек принялся ломать голову необъяснимыми вопросами. К чему молодой женщине таиться от него? Кто мог привезти его к ней? Знала ли она, кто он такой? Девушка она или замужем? Но если она замужем, то где же ее муж? Может быть, она жила самостоятельной, независимой жизнью? Но к чему же тогда эта игра в прятки?
      Он терялся в предположениях, но не подвигался ни на волос далее.
      В течение трех дней в закрытой и тихой комнате происходили все те же сцены. Лихорадка прошла, Шарль становился с каждым днем сильнее и в продолжительных разговорах с молодой женщиной старался разузнать что-нибудь о ее положении и о том, где он находится. Но его собеседница постоянно отвечала улыбкой и отрицательным покачиванием головой. Все чего он добился, это что ее зовут Лидией и что она еще не замужем.
      Несмотря на эти неоткровенные ответы, Шарль несколько раз делал движение, как бы желая схватить руку женщины и поднести ее к своим губам. Но Лидия мягко уклонялась и говорила, что если он не хочет выздороветь, то ему только стоит постоянно так ворочаться и двигаться в кровати.
      – Мое единственное желание действительно только и состоит в том, чтобы оставаться так с вами вечно, – отвечал Шарль.
      Молодая женщина принимала при этом возмущенный вид.
      Наконец Шарль не выдержал и начал говорить ей о своей любви, клянясь, что сорвет все перевязки и истечет кровью, если она не согласиться выслушать его.
      – Вы безумец, – ответила она, – вы опять начинаете бредить и мне опять придется ухаживать за вами! Неужели вы хотите, чтобы я снова не спала ночи из-за вас?
      Шарль обещал быть благоразумным и не делать никаких попыток к объяснению, чтобы не волновать себя. Лидия снова стала весела и дружески распрощалась с ним, послав ему воздушный поцелуй.
      Мало-помалу молодой человек приобрел благосклонность своей сиделки и уже можно было предвидеть, что между ними не замедлит возникнуть полная интимность, как только силы больного вполне окрепнут. Тем не менее ему не удалось раскрыть тайну его хозяйки. Ее прекрасные глаза оставались мягкими и нежными, но непроницаемыми. Лидия по-прежнему оставалась загадкой, и мрак, среди которого все это время жил Шарль, до сих пор не рассеялся. Но настоящее не внушало ему никаких опасений. Однако ему все-таки хотелось разгадать тайну, он не мог оставаться вечно в этом непроницаемом мраке.
      Прошла приблизительно неделя и Шарль уже настолько окреп, что мог передвигаться кое-как по комнате. Он решил ускорить ход событий и, снова объяснившись в любви, настаивал, чтобы Лидия снизошла к его мольбам. Лидия ответила, что подумает, и прибавила, что если она будет принадлежать ему, то он также должен быть весь безраздельно ее.
      Она ушла, поставив ему на прощание как бы ультиматум:
      – Если вы свободны, как свободна я, друг мой, то я буду вашей. В противном случае я постараюсь вытравить из своего сердца воспоминания об очаровательных днях, проведенных вместе с вами.