Юстас".
      Через пять минут в номере Штирлица раздался телефонный звонок и кто-то, голосом Никиты Сергеевича, прошипел:
      "Алекс - Юстасу.
      Ответственность за провокацию при моем выступлении в ООН полностью ложится на вас.
      В случае каких-либо инцидентов - получите по роже.
      За поклеп на моего друга, товарища, партнера и брата товарища Хонекера ответите по всем статьям, в том числе и по двести семнадцатой.
      Алекс".
      - Слушаюсь, товарищ Первый! - отрапортовал Штирлиц, но, услышав короткие гудки, добавил: - Дебил, тебя еще, лысый, научат говорить со мной!
      Молодая радистка услужливо на подносе принесла Штирлицу банку тушенки. Максим Максимович подобрел, Хрущев стал ему неинтересен.
      - Тебя как звать то? - участливо спросил Штирлиц, поглаживая грязной рукой нежное бедро девушки.
      - Так... Маруся же я.
      - Маруся! Это хорошо! Ну что ж, Маруся, давай-ка займемся тем, чем все нормальное человечество занимается в это время! полковник Исаев украдкой посмотрел на часы. Стрелки показывали 3.20. Штирлиц разделся и прижал к себе груди девушки, смущенная радистка кокетливо прошептала "Не надо!" и полностью отдалась.
      В это время Шлаг, лежащий под ванной в номере Штирлица неожиданно для себя проснулся. Быстро умывшись, он здесь же, под ванной, одел новую сутану и пополз к Штирлицу.
      - Ну, что ты вся сжимаешься, девочка моя, расслабься! страстно шептал разведчик, облизывая девушку.
      - Штирлиц! Вы слышите меня? - глухо проговорил пастор Шлаг, уже лежащий под диваном влюбленных.
      - Кто это? - насторожился разведчик.
      - Это я, Шлаг, - пробубнил все тот же противный и глухой голос.
      - Дебил, ты что здесь делаешь? - надевая штаны, спросил Штирлиц.
      - Послушайте, я в разведке не первый год, - цитируя Штирлица, начал Шлаг. - Я не позволю оскорблять себя, как вы выразились, идиотом. Я к вам от Бормана и товарища Брежнева.
      - Ты чего, папаша, совсем обурел?! Тоже мне святоша! полковник Исаев машинально полез за кастетом.
      "Сейчас будут бить!" - подумал пастор. Но удара не последовало.
      - От кого? От Бормана? - Максим Максимович спрятал кастет и вытащил толстого Шлага за несколько уцелевших волос на его безобразной лысине. - Ну, чего надо?
      - Послушайте, я все слышал и все знаю! Я ехал вместе c ними к ООН.
      - Вместе c ними? Где же ты, дружище, там уместился?
      - Пустяки! Но если вас это интересует, то в промежутке между аккумулятором и карданным валом! - гордо заявил пастор Шлаг.
      - Да, тяжело, наверное, было. Ну, так что ж ты там, собака, слышал?
      - Во время выступления вашего, ну, этого, лысого, тама, - пастор показал куда-то пальцем, - сработает одно из адских устройств Бормана. Кроме этого, Леонид Ильич передал вам вот этот пакет.
      Штирлиц вскрыл большой конверт, в котором, кроме фальшивых долларов, лежало несколько исписанных листков бумаги и отпечатанная на пишущей машинке записка:
      Максим Максимович!
      Если вы хотите участвовать в финале, подложите эти бумаги к докладу Первого. За мной дело не станет.
      Вы меня понимаете?
      Ваш дорогой Леонид Ильич.
      Полковник Исаев бегло прочитал указанные документы и от души рассмеялся. Взглянув на пастора, он прошипел:
      - Что ты, собака, имеешь против моего любимого друга Бормана? А?! Иди и помогай ему! Чем больше сработает его адских устройств в ихнем гадюшнике, тем лучше!
      Пастор, потянув за собой весьма длинную сутану, мирно удалился, не забыв отрапортовать:
      - Служу полковнику Исаеву!
      Штирлиц еще немного поржал, посмотрел на часы и принялся за прерванное важное дело. Маруся встрепенулась и ласково заморгала глазками.
      ГЛАВА 15. КОНЦЕРТ ПО ЗАЯВКАМ ШПИОНСКИХ ТОВАРИЩЕЙ
      - Дорогие мои! Товарищи ньюйоркцы, Нью-Йорки и граждане прилегающих улиц, кварталов, округов, районов, городов, селений и прилегающих к ним штатов! Я пришел сюды не для того, чтобы восхвалять вашу страну! Нет! В жопу всех вас, дорогие мои! Насрать мне на ваш проклятый капитализм! Я здесь для того, яночки родные мои, чтобы прославить свою страну! - Никита Сергеевич дрожащей рукой вытер потную лысину и тайком взглянул в зал ООН. Все были ошарашены. У Эйзенхауэра, сидящего в первом ряду, отвисла челюсть. Поборов невольное смущение перед таким сенсационным вниманием, Хрущев продолжил: - Я - человек простой, и не люблю громких фраз. Я вот тут когда ехал в Нью-Йорк, видел как ваши мерзкие челюсти поедали достаточно жирненькие сарделечки. Да, у нас этого нет, но я, товарищи янки, люблю социализм. Так вот, до каких пор, заедрени вашу мать и статую, вы будете порочить наше советско-социалистическое отечество? Вы - мелкие людишки и подлые подхалимы. - Хрущев уверенно показал пальцем в зал. Вы - те, кто сегодня порочит меня, а завтра пьет со мной шнапс или водку. Вы - лицемеры и мерзопакостники. Вы - прохиндеи и политические проститутки. Вы - рогоносцы и скотобазы. Вы гибриды мертвой кобылицы и живой курицы. Вы - голландские петухи, выращенные в Тюменской области на китайском корме...
      Зал пришел в волнение, атмосфера становилась взрывоопасной. Господин Эйзенхауэр приказал своему помощнику принести ведро тухлых яиц и ящик прошлогодних помидоров.
      - Скоты, вы хотите Кубу? Получите! - Никита Сергеевич скрутил две фиги на правой руке и показал это произведение залу. Все открыли рты. - Я вам покажу Кузькину мать! Я вам устрою капитализм в мировом масштабе! Мировой революции захотели? Вы ее получите! Это я вам обещаю.
      Принесли помидоры и яйца.
      - Вы - шпионы вражеских разведок, сейчас я к вам обращаюсь! Накось, выкусите! - произведение неформального искусства было изображено уже на двух руках. - Карибский кризис - это наша проблема, и не суйте свои грязные, вонючие срачки, а также гриппозные нюхательники туда, где и без вас воняет.
      Первый помидор, брошенный "навесиком", мягкой посадкой приземлился на лысину Хрущева, струйки пахучей жидкости разбрелись по лицу и легко, мягко, и терпко стекали на доклад главы советского правительства. Послышался робкий смех, переходящий в оглушающий ропот. Пресс-атташе республики Зимбабве не выдержал и культурно вышел. Но он был один. Его никто не поддержал.
      - Стыдно! А еще, президент! Тоже мне нашел солиста группы "Самоцветы"! Придурок, ты хоть знаешь, что по этому поводу может сказать Кальтенбруннер? - крикнул Хрущев, обращаясь к Эйзенхауэру, но вдруг, на минуту задумался, пытаясь понять, почему это он опять вспомнил Кальтенбруннера. И тут сработало одно из адских устройств великого мерзопакостника: трибуна развалилась и кто-то подлой рукой Бормана незаметно для всех стянул штаны Хрущева. Полуголый, в плавках "ADIDAS", Никита Сергеевич ничего не мог понять. Доклад он крепко держал в руке, но строчки сливались между собой и читать становилось все труднее. Зал ликовал. Один из представителей народной республики Ангола высморкался. Эйзенхауэр метким ударом бросил яйцо, удар оказался удачным и его яйцо угодило прямо в левый глаз Хрущева. Но Никита Сергеевич, сделав вид, что ничего не произошло, продолжил:
      - Товарищи! Вы думаете, что вам здесь концерт группы "Scorpions"? Нет, вы глубоко ошибаетесь! Шоу Бенни Хилла я вам здесь показывать не намерен! - зал рукоплескал. Второй представитель республики Ангола сделал изящную улыбку и показал первому представителю республики Южная Корея свои изящные белые зубы. - Таким поведением вы позорите прежде всего себя, а не меня. Наберитесь хотя бы такта и выслушайте до конца мой доклад.
      - Какого конца? - кто-то крикнул из зала.
      - Звери! - рыдал Хрущев.
      Но никто его уже не слушал: яйца, помидоры, пустые банки из-под пива, бутылки, остатки сарделек и сосисок летели к трибуне. Никита Сергеевич чувствовал себя полным идиотом и гневно вспоминал Штирлица. В конце концов он решил, что пора сматываться и на прощание, сняв башмак фирмы "Salamandra", стукнул им по грязному полу и громко бросил в зал свою историческую фразу:
      - Ну я вам еще покажу Кузькину мать!
      Мелкий пакостник, стоявший на оконной перекладине тридцатого этажа здания ООН потирал руки. Прошедший день можно было считать удачным. Борман, раскрыв парашют, прыгнул вниз и полетел куда-то на северо-восток, где его ждал Штирлиц.
      ГЛАВА 16. ВЕЛИКОЕ ПРИЗНАНИЕ ГИТЛЕРА
      Холод, проникающий в полумрак Бутырской тюрьмы не был бы сильно ощутимым, если бы окно камеры Гитлера было нормальным, вместо этого на месте окна виднелась безобразная дыра, в которую проникали все атмосферные осадки, наблюдавшиеся в январе одна тысяча девятьсот шестьдесят четвертого года.
      Адольф высунул свою изнуренную мордашку в эту дыру и увидел мрачные улицы чуждого ему города. Стало скучно и невыносимо, проступили еще несколько закругленных седин.
      Внезапно в камеру вошел надзиратель. Злополучная баланда, которой пичкали несчастного фюрера, была поставлена на парашу.
      - А твой друг, как его - Борман, уже на свободе! Один ты, придурок, сидишь тут. Ничего, скоро и твоя очередь.
      "Es ist kalt!" - подумал Гитлер, а вслух сказал: - Как вы говорите? Простите, но я плохо понимать по-русски.
      - Гитлер капут! - c издевкой сказал надзиратель. Послушайте, товарищ фюрер, когда вас будут расстреливать, вас спросят, каково ваше последнее желание. Так вот, скажите, чтобы мне повысили зарплату; зовут меня Петя Рукомойников. Запомнила, фашистская?
      - Хорошо... - прошептал Адольф Гитлер и принялся за баланду.
      - Приятного аппетита! - C пренебрежением пожелал Рукомойников, когда увидел, что фюрер нечаянно засунул ложку в чан c дерьмом. - Да, холодновато здесь у тебя и окошко, я смотрю, не по сезону сделано. Эх паря, что ж ты полез-то в эту войну?
      Петька закурил "Беломорину" и посмотрел на фюрера, устало пожирающего баланду.
      Делать было нечего, но настроение было хорошее и располагало к беседе.
      - Да, кстати, Гитлер Адольфович, вы вон на то окно, наверное, частенько смотрите? Небось, кроме этого здесь делать больше нечего? Ублюдкина-то знаете?
      - Какого еще там Ублюдкина? - жуя хрен c сыром, спросил фюрер.
      - Который жил как раз против нашей тюрьмы. Вон его окно.
      - А-а, общались, батенька, мы c ним, общались!
      - Ну так вот, - c хохотом произнес Петька, - теперь он живет как раз против своего дома.
      Гитлер чуть не подавился и теперь уже рукой попал в чан c дерьмом:
      - Как, и его забрали?
      - Забрали!
      - За что же?
      - За общение c тобой, придурок! Эх, да ладно, че это я c тобой здесь треплюсь? Того и гляди еще и меня засадят в этот сортир...
      Рукомойников вышел, оставив за собой свист ветра и унылую тоску. Гитлер доел баланду и вновь посмотрел на улицу. Ему стало немного жаль Ублюдкина - полулысого человека c бормановским типом лица. "Скотина, хоть бы пива дал! Вот интересно, что бы по поводу этого Ублюдкина сказал Кальтенбруннер?" Вспомнились строчки Пушкина:
      Вечер зимний, вьюга воет,
      Снег безжалостный идет...
      Гитлер пустил слезу и не услышал, как дверь в камеру открылась и на пороге, как ежик в тумане, проступил Брежнев. Посмотрев на фюрера, он, издеваясь, продолжил:
      Непогода важно стонет,
      Песни зимние поет.
      Гитлер заморгал глазками и вытер слезу. Леонид Ильич подошел к нему и по-отечески похлопал его по щечке, заметив при этом:
      - Мужайтесь, мой фюрер, сейчас я вас буду щиссен.
      - Как? Уже?
      - А вы как думали? Церемониться c вами что ли? Товарищ Рукомойников, зайдите сюда на пару минут!
      Вошел Рукомойников, волоча за собой пулемет "Максим".
      - К стенке, скотина! - крикнул он, прислоняя фюрера к параше.
      - O, mein God! - всплакнул Адольф Гитлер и затряс коленками.
      Рукомойников принялся налаживать пулемет. Когда все было готово, в камеру вошел пастор Шлаг; посмотрев на фюрера, он прошептал:
      - Мужайтесь, сын мой, все кончено, Господь, надеюсь, простит вас за все грехи, что совершил ты, скотина, на этой грешной земле.
      - Спасибо, отец мой! - ответил Гитлер и вытер слезу.
      Рукомойников дернул затвор, Леонид Ильич поднял руку и приказал:
      - Готовьсь! Целься! Огонь!
      Прозвучала беспорядочная стрельба. Камера наполнилась густым дымом, завоняло порохом.
      - Черт! - заругался Рукомойников, заставив перекреститься пастора Шлага. - Опять заело! Наверное, патроны сырые!
      - Вечно вы, товарищ, подводите меня, - сказал дорогой Леонид Ильич и дал понять Шлагу и Петьке удалиться.
      Гитлер пришел в себя и попытался понять, где это он - в аду или в раю. Увидев грязные стены, он понял что в аду. "А где же черт?" - подумал Адольф Гитлер, разглядывая среди густого дыма прислужника дьявола; вместо этого, постепенно вырисовывалась тускнеющая физиономия Леонида Ильича.
      - Я здесь, мой фюрер! Мы решили вам дать шанс.
      - O, mein God! Только не надо меня больше щиссен! Bitte! Я прошу вас!
      - Хорошо, хорошо! А теперь, мой фюрер, слушайте меня внимательно. Чтобы спасти вашу жалкую шкуренцию, вы должны подписать этот документ.
      Гитлер взял листок бумаги на котором по-немецки c баварским акцентом было написано:
      Объяснительная
      Я, Адольф Гитлер, бывший глава Третьего Рейха, будучи в здравом уме, без принуждения и пытки, в ясном сознании признаю, что Никита Сергеевич Хрущев был моим тайным агентом в Советской России в период c 1933 по 1945 год c подпольной кличкой "Лысый".
      А. Гитлер
      Январь 1964 года.
      - А чего тут подписывать, это и так правда!
      - Как? - изумился Брежнев.
      - А вы не знали? Ну знаете ли, батенька, видно сразу, что вы в политике недавно, - сказал Гитлер и подписал документ.
      За окном шел снег.
      ГЛАВА 17. ГЕНСЕК В ОТСТАВКЕ! ДА ЗДРАВСТВУЕТ ГЕНСЕК!
      Никита Сергеевич сидел в своем кремлевском кресле и занимался одновременно пятью делами: курил сигару, писал квартальный отчет, цедил виски, жрал половником черную икру и старался не замечать только что зашедшего к нему Брежнева.
      "Тоже мне Цезарь," - подумал Леонид Ильич.
      - Ну что там еще? - спросил Хрущев.
      - Все! - ответил сияющий Брежнев. - Король умер, да здравствует король!
      Бумага, которую протянул Хрущеву Брежнев, воняла бутырским сортиром. Это Первый секретарь понял сразу. Но кроме этого, он отдал себе отчет в том, что пришел конец его политической карьеры. Документ, который прочитал Никита Сергеевич, был ужасным приговором.
      - Брехня! - спокойно сказал Генсек. - Да, кстати, Леонид Ильич, я тут собирался в Сочи! Надо бы отдохнуть! Устал я от этой работы...
      - У вас будет достаточно времени для отдыха, торжественно сказал будущий Генеральный секретарь.
      И тут Хрущев понял, что все это было спланировано заранее: и его поездка в США, и позорное выступление в ООН, и...
      Никита Сергеевич нажал кнопку и вызвал секретаршу.
      - Вот что, милая моя, закажите-ка билет на самолет в Сочи первым же рейсом.
      - Все уже готово, товарищ бывший Первый секретарь, сказала Катя Козлова, - заказное такси ждет внизу. Скатертью дорожка!
      ЭПИЛОГ
      За окном шел снег и Юрий Гагарин.
      Леонид Ильич лениво опустился в кресло и, крякнув, спросил стоящего у окна Черненко:
      - Константин Устинович, а что, товарища Штирлица еще не убили?
      - Однако, не знает моя? Надо у Пельше спросить! ответил Черненко.
      - У дорогого товарища Пельше?
      - Да. А у кого же еще? На то он и Пельше, чтобы все знать.
      - Пельше, Пельше... - генсек на минуту задумался и вызвал своего помощника.
      Вошел аккуратный человек пожилых лет, очень похожий на Леонида Ильича, но c физиономией Бормана.
      - Вот что, Мартин Рейхстагович, - сказал четырежды герой Советского Союза,- узнайте-ка, где находится товарищ Пельше и пригласите его к нам.
      Борман покорно кивнул и вышел, не забыв при этом рассыпать канцелярские кнопки на стул, на котором обычно сидит Константин Устинович.
      - Однако, не понимает моя, зачем нам Штииц? - садясь на стул, удивился Черненко, и громко ойкнул от боли, поразившей его зад посредством кнопок Бормана. - Однако, Брежнев Леонидыч, этот фашист со своими кнопочными штучками мне порядочком надоел! Весь задник мой истыкан, как паровоз...
      - До свадьбы заживет! Тем более все это мелочи по сравнению c тем, что я хочу вам сказать... Дело в том, что для товарища штандартефюрера Исаева есть новое задание, - тихо произнес Генеральный секретарь, мельком представив себя в облике пятнадцати Героя Социалистического труда и тринадцати Героя Советского Союза.
      - И я того же мнения, дорогой мой товарищ Леонид Ильич.
      А за окном шел снег и Юрий Гагарин.
      * Книга пятая. ШПИОН, КОТОРЫЙ ЛЮБИЛ ТУШЕНКУ *
      ПРОЛОГ.
      За окном шел снег и XXVI съезд КПСC.
      Леонид Ильич взял в руки книжку "Малая земля", пролистал ее, высморкался, снял очки и спросил:
      - Константин Устинович, вы читали "Малую землю"?
      - Однако, обижаете, читал.
      - Ну и что?
      - Нет слов, Леонид Ильич. Моя ее пять раз читал, на шестом жена оторвал, а то б моя читала и читала... Прям бестселлер какой-то, во!
      - Ну да?! Надо и самому как-нибудь прочитать, вот только все времени не хватает. А что же я у тебя спросить хотел... xm? Ах, да! Этого, c усами, еще не убили?
      - Он, однако, без усов, но он жив, то есть, его не убили.
      - Глубоко вы размышляете! Ну что ж, нет так нет. А где он сейчас?
      - Та, не знает моя, - ответил Константин Устинович, делая идиотское выражение лица.
      Брежнев нажал невидимую кнопку и вызвал своего помощника. Через минуту вошел Борман. Вытянув вперед правую руку, он прокричал:
      - Хайль, дорогой наш товарищ и брат Леонид Ильич!
      - Да ладно вам, - сказал Брежнев. - Бросьте в унитаз Евы Браун ваши кинчевские штучки! Вот что... Опять забыл...
      - Про Штирлица... - напомнил Черненко.
      - Да, про него. Мартин Рейхстагович, где генерал Исаев?
      - Так ж в Бразилии он! Отдыхает...
      - Это значит, мы здесь строим коммунизм, а товарищ штандартенфюрер отдыхает!
      - Но... - хотел было возразить мелкий пакостник.
      - Однако, это не по-партийному! - вставил Черненко.
      - Да, это не по-коммунистически! Немедленно вызвать его в Москву! - приказал генсек.
      - Я воль, мой Леонид! - прочеканил Борман и быстро вышел.
      - Моя, однако, не понимает, - спросил Константин Устинович и сделал глупое выражение лица.
      - Чего твоя не понимает? - передразнил его Брежнев.
      - На фиг нам этот... Без усов?
      Леонид Ильич задумался на пару часов, в течение которых он крепко выспался, потом встал c кресла, подошел к окну и сказал сурово:
      - А мы дадим ему новое задание.
      А за окном шел снег и XXVI съезд КПСC.
      ГЛАВА 1. ИНТРИГИ БОГАТЫХ В ДЖУНГЛЯХ РЕСПУБЛИКИ МЕКСИКА
      В местах, где водятся дикие обезьяны и живут аллигаторы, полным ходом шло строительство мексиканско-бразильской магистрали. Начальник строительства, он же известный предприниматель и глава концерна "Ревность - не порок", товарищ Луис Альберто был весьма недоволен тем обстоятельством, что некто Исаев из России соблазнял его, товарища Альберто, жену. Когда была пущена первая ветвь, этот Исаев подло увел Марианну в местную забегаловку под глупым предлогом "поесть тушенки!" и провел c ней всю ночь. Чем они там занимались, начальник строительства не знал, но догадывался. Его бразильская кровь кипела и болезненно выходила наружу. Частный сыщик, который специально был нанят для слежки за Марианной, в ту же ночь был кем-то зверски избит и объявлен врагом народа. Луис Альберто догадывался чьих это рук дело, но его гордая мужская натура не хотела давать этому инциденту публичную огласку. Поэтому, товарищ Альберто сделал вид, что ничего не произошло и дал ценные указания своему прорабу о начале строительства второй ветви.
      ...В прибрежном ресторане "Придуркис" города Лас-Упитанос к вечеру подавали русскую тушенку. В темном углу за отдельным столиком сидели двое - мужчина и молодая шикарная дама, достаточно хорошо одевающаяся, лет тридцати.
      - Послушайте, мадам! Давайте без пошлости и лишних сантиментов! - вежливо сказал Штирлиц. - Мы не первый год знакомы и вы должны понять, что наши отношения уже вышли за рамки вечерних гуляний при Луне...
      - Что вы хотите этим сказать? - вздрогнула Марианна.
      - Не перебивайте, прошу Вас! - Вежливый Штирлиц щелкнул пальцами, подозвав тем самым официанта, и заказал пять банок тушенки. - Вы просто должны, дорогая, меня понять правильно! Марианночка, я человек не старый. Не скрою - и не молодой. Таких как ты за всю свою жизнь я перевидал не мало... Это и Кэт, и Анхен, впрочем, это не важно, мне знаете ли все равно... Сегодня - ты, завтра - Стефани из Австралии, потом... Любите ли вы меня?
      - Я?! Да c какой стати! Я порядочная женщина! У меня муж есть.
      - Жаль, очень жаль! Как говорят у нас в России: "Well not, so not!" И это ваш окончательный ответ?
      Марианна моргнула глазками и почувствовала, что не может владеть собой - Страсть ласкала ее ранимое сердце. Этот суровый мужчина откровенно говорил ей о чем-то возвышенном. Но она прекрасно понимала его. Море чувств наполнило ее грустную душу. Ей казалось, что в этот миг она сделает все, чтобы согласиться. Но суровый облик мужа отталкивал ее в безграничную пропасть, в которой было все - боль, унижения и рабская покорность идеалам супружеского брака.
      - Вы мне не ответили! - мягко пробубнил Штирлиц, взяв руку девушки.
      - Я... - что-то тяжелое и непонятное заставляло ее молчать. Жизнь казалась ей слишком сложной. Смерть - ужасно простой. Нет, она не думала о пустоте! Не это двигало на нее страх. Страсть - вот то чувство, c которым она не могла бороться. Но эти глаза - глаза настоящего мужчины приказывали ей: "Покорись!" и она сдалась. - Хорошо! Где бланк?
      - Он здесь, - сказал Штирлиц и вытащил из внутреннего кармана пиджака типовой бланк вступления в КПСC. - Давно бы так! И его заставим.
      - Кого? Луиса?
      - А ты как думала, крошка! - грозно сказал Штирлиц, взвешивая в руке свой любимый кастет.
      А Луис Альберто в это время закладывал третью ветвь. "План - он всему план. Планы надо выполнять!" - постоянно себя подгонял дорогой товарищ Альберто. Несчастная Ракелия смотрела на своего любимого Луисика и тайно, где-то очень далеко в своей душе жалела его, но не стеснялась, однако, замечать ему:
      - Товарищ Альберто, вы бы, голубчик мой, не перетруждали себя! Ведь после ваших строек никакой любви!
      На что великий строитель отвечал:
      - Уйди, родная! А то плитой зашибу.
      Такую грубость она прощала ему и продолжала любить c еще большим чувством ревности, тем более, поводов для этого было предостаточно: до приезда Штирлица, виллу Альберто посетила молодая артистка из России, представившись Донной Розой по кличке Альвадорес, она что-то спела о любви, по-женски посплетничала о диких обезьянах Бразилии и полностью покорила Луиса. В ту ночь Ракелия сидела на верхушке пальмы и наблюдала за окном товарища Альберто. То, что она видела было ужасным сном, напоминающим кошмар на улице Вязов: Донна вцепилась в горло Луиса и, похоже, ставила ему смачный засос, что сильно нравилось Луису, так как он в это время грубо лапал зад Розы. Эта сцена длилась достаточно долго, так долго, что Ракелия уснула, так и не увидев конца. Под утро в комнате уже никого не было, а под пальму по-большому оправлялся товарищ Штирлиц, приехавший поздно ночью по заданию ЦК для вербовки тайных агентов. Ракелия "рыбкой", как птичка, спорхнула вниз и c плачем поведала Штирлицу о своих душевных муках. Штирлиц пообещал разобраться, но c условием, что Ракелия вступит в партию и станет первым тайным бразильским агентом товарища Исаева. Ракелия была женщиной хоть и легкого поведения, но мозги в голове у нее водились, и поэтому она быстро согласилась, успокоилась и, как бы в доказательство своей преданности, отдалась Максиму Максимовичу в ночь, когда в Кремле шло заседание XXVI съезда партии.
      ГЛАВА 2. ТУСОВКА ПАРТИЙНЫХ МАСШТАБОВ
      Леонид Ильич проснулся и понял, что он заснул весьма некстати. Трибуна, на которую облокотился товарищ Брежнев, была выбрана им для отдыха не совсем удачно. В зале был слышен громкий гул и каждый из присутствующих занимался своими делами. Генсек зорко осмотрелся, мягко причмокнул и, наконец, заставил обратить на себя внимание. Воцарилась тишина, дорогой Леонид Ильич продолжил чтение:
      - ...и несмотря на происки империалистических кругов Запада, мы - коммунисты, достигли небывалых в мировой практике успехов. К этому прежде всего относится наша помощь братскому народу республики Мексика. Дорогие товарищи! Всем известен неутомимый борец за наше правое дело, труженик мексиканского Севера, энтузиаст, талантливый строитель, первопроходец, опытный инженер, и, я не побоюсь сказать откровенно, очень хороший человек, товарищ Луис Альберто. Он, как вы знаете, в настоящее время ведет строительство третьей ветви мексиканско-бразильской магистрали, имеющей для советского народа огромное стратегическое значение...
      Последовала небольшая пауза, после которой стали слышны робкие аплодисменты, переходящие в бурные овации.
      Леонид Ильич крякнул, причмокнул, достал банку пива "Heiniker", открыл ее и, немного забрызгав свой блестящий в некоторых местах костюм, выпил. Рыгнув, генсек продолжил чтение:
      - Друзья! Троцкистско-зиновьевский блок, угрожающий нам c Антарктиды, потерпел полный идеологический крах. Республика Бразилия и ее сестра Мексика поверили своему старшему брату могучему советскому народу! И теперь, эти страны строят коммунизм вместе c нами. Откровенно говоря, наши успехи неоспоримы. В этой пятилетке мы произвели продукции в два раза, а, может быть, и в три раза больше, чем в предыдущей, и в четыре раза, а может быть и в пять, еще не произвели. Товарищи! Будем работать сегодня - лучше, чем вчера, а завтра - лучше, чем сегодня!
      Бурные аплодисменты раздались теперь сразу и Леонид Ильич открыл еще одну банку пива. Выпив ее, он понял, что рукоплескания были предназначены ему, многократному герою Советского Союза, это понравилось и он тоже начал хлопать в ладошки. Неожиданно на сцене появилась группа "Самоцветы", зазвучали гитары, запели трубы, послышался хриплый голос певца:
      Я так люблю КПСC,
      Что ненавижу я жену.
      И хоть сидит она не здесь,
      Я больше Брежнева люблю!
      Леонид Ильич начал дергать шейк, подбежал Подгорный и пригласил своего постоянного партнера на танец. Началась дискотека. Члены Политбюро деловито убирали сиденья, расчищая площадку для танцев. Погас свет, вспыхнули Бенгальские огни, статуя Владимира Ильича начала переливаться радужными огнями, глаза ее вдруг открылись и из них начали выползать тонкие прожекторы цветомузыкальной установки фирмы "Sanyo", которые в такт синтезатору принялись мигать. Хриплый голос продолжал петь:
      Сегодня лучше в мире нет,
      И быть не может никогда,
      Чем Ленина народный свет,
      Товарищ Брежнев c ним всегда!
      Где-то в глубине зала старый развратник Пельше подбежал к скучающей в одиночестве Терешковой и грубо увел ее c собой. Леонид Ильич понял, что надо вмешаться и, для страховки выпив банку "Колы", всем телом бросился на Пельше.
      - Ну ты, шкет, оставь девку в покое!
      - Это ты мне?! - огрызнулся дорогой товарищ Пельше.
      - Выйти хочешь?! Ты видно сегодня "кашки-борзянки" объелся? - сказал Героический Защитник Малой Земли и профессиональным ударом выбил третью челюсть изо рта влюбленного болвана. Болван ответил тем же.
      Тусовка продолжалась и на двух драчунов никто не обращал внимания. Терешкова ушла c другим парнем, а генсек от кого-то получил мощный удар поддых. Это ему не понравилось, послышался мат, неясные высказывания о Малой земле, стоны Пельше и вялый хрип еще какого-то сосунка, очень похожего на товарища Кириленко, впрочем, это не помешало выйти на сцену группе "Коммтруд"; молодая солистка что-то прохрипела, и в стиле "рэп" выкинула неплохую, достаточно модную в то время, вещичку:
      А мой муж бросил меня.
      Ну и что?
      А я партию люблю!
      Вот это да!
      А мой муж - гад!
      А КПСC - класс!
      Класс!
      Xa!
      Во!
      Эй!
      Каммон!
      Тусовка продолжалась до утра. А утром съезд, а вместе c ним и товарищ Пельше, кончил... свою работу. Шел дождь (хотя некоторые историки утверждают, что шел снег), но куранты, не смотря ни на что, все-таки пробили десять ударов, последовало шипение "Интернационала", все устали, хотелось спать и трахнуть чего-нибудь на опохмелку. Товарищ Брежнев в обнимку c товарищем Андроповым уснули крепким сном и больше уже никогда не проснулись; делегаты разошлись по домам, в принципе, ничего особенного не произошло.
      ГЛАВА 3. ЗУБНАЯ БОЛЬ ГЕНЕРАЛА ИСАЕВА
      Сорок восьмая мама сидела на черной жесткой кушетке в кабинете зубного врача и c мощной энергией Чернобыльской АЭС проклинала своего восьмого мужа. Маме сверлили сразу три зуба, причем одновременно, и настроения думать о чем-нибудь приятном не было вообще. Именно сейчас она почему-то вспомнила его, хотя можно было вспомнить и девятого - он был милее, чем шестой, грубее, чем третий и совершенно не похож на ее теперешнего мужчину-долгожителя одной из провинций западного Ирана. Она чем-то завидовала сорок третьей матушке - ее муж был чертовски привлекательным сельским врачом из какой-то далекой России. И если бы не родство, она бы собственными руками задушила сорок третью. Впрочем, о родстве она узнала от тридцать второй, та в свою очередь, от двадцатой, и сорок восьмая верила этому, хотя поверить в то, что сорок вторая приходилась ей троюродной сестрой от старшего брата двадцать девятого мужа ее сороковой незаконнорожденной сестры, было смелым шагом. Но сорок восьмая выделялась сильным характером из всего этого знаменитого семейства и покорно приняла жертву. Но сейчас, когда ей сверлили челюсть, она ненавидела эту родственницу.
      - Мадам, - оторвал ее от мысли один из трех врачей. Будем ли мы дергать нерв?
      Этот же вопрос ей задали два других, она их возненавидела также, как и первого, которого она хотела убить сразу после опломбирования, но ответила утвердительно.