В случае отрицательного результата, прошу выслать того же Бормана ко мне.
      Извиняюсь за те оскорбления, которые я нанес Первому. Это была роковая ошибка. Впредь, такое не повторится. Даю слово.
      Юстас".
      ГЛАВА 10. РЕЦЕПТЫ ПАРТИЙНОЙ КУХНИ
      В то время, когда Гитлер ужинал, Борман страдал от голода - Мартина Рейхстаговича уже вторые сутки не кормили. Не кормили его не только потому, что в тюрьме всем было наплевать на судьбу бывшего рейхсляйтера Германии, но еще и потому, что для него еще не было разработано меню. Сталин умер. Штирлиц был в Америке. А кроме этих двух людей, больше некому было придумать адского рецепта для особы такого ранга.
      Мелкий пакостник не мог тогда знать, что в Кремле шло секретное совещание среди высших руководителей партии и правительства. Обсуждался единственный вопрос: "Чем кормить Бормана?"
      Хрущев, который был мастак до всяких пакостей, был в роли предводителя:
      - Товарищи, вопрос, как вы все понимаете, очень сложный. К нам в руки попал бывший рейхсляйтер Германии, гражданин Борман Мартин Рейхстагович. Сейчас он находится в Бутырской тюрьме, там же , где и гражданин Гитлер. C Гитлером все ясно, но чем кормить Бормана? Мы должны сегодня же решить этот вопрос, так как завтра будет поздно - он уже вторые сутки ничего не ест!
      Хрущев вытер пот со лба, высморкался, налил себе стакан самогонки, выпил, рыгнул и пьяным взглядом окинул присутствующих: рядом c ним сидел Брежнев и что-то рисовал, Микоян играл в карты c Пельше, Андропов и Черненко играли в домино, и только Жуков сидел в задумчивости...
      Казалось, что всем не было никакого дела до обсуждаемой проблемы. Хрущеву это не понравилось. Тогда он встал, взял в руки графин и запустил его в Пельше. Пельше ловко нагнулся, и графин пролетел мимо, разбившись о портрет Ленина.
      - Никита Сергеевич, вы что себе позволяете? Вы что против Ленина? Против партии? - заорал возмущенный Леонид Ильич.
      Никита Сергеевич покраснел и сказал:
      - Простите, я не сдержался...
      - Вечно вы - "не сдержался", "не сдержался". Лечиться надо! - и Брежнев покрутил пальцем у виска, давая понять Хрущеву, что он полный идиот. - Ладно, что там у вас?
      Первый секретарь еще раз повторил свою вступительную речь. Брежнев и все остальные очень внимательно выслушали ее. Слово взял Жуков.
      - Товарищи, я предлагаю связаться со Штирлицем. Только он может решить эту проблему.
      - Однако, мы и сами не дураки! Причем здесь какой-то Штирлиц! - сказал Черненко.
      - Правильно, Константин Устинович, - подхватил Андропов. - Надо самим что-нибудь придумать!
      - Товарищ Пельше, а что вы думаете по этому поводу? осмелился спросить Хрущев.
      - Я? Я того же мнения, что и Леонид Ильич!
      Брежнев слегка улыбнулся и незаметным взглядом поблагодарил за такое доверие:
      - Но пасаран!
      - Но пасаран! - ответил Пельше.
      Хрущев оскалил зубы и начал скрежетать ими, затем нажал кнопку под столом и вызвал дежурного охраны:
      - Принесите еще графин самогонки!
      - Слушаюсь, товарищ Первый секретарь! - ответил охранник. Через минуту он вернулся c бутылкой водки.
      - Самогонка кончилась, товарищ Хрущев, осталась только водка.
      - Как кончилась?! - удивился Никита Сергеевич.
      - Молча!
      - Что значит - молча?!
      - А то и значит - молча! Пейте, что вам дают! Пока по голове не получили!
      - Что вы себе позво...
      Но охранник быстро вышел, а Хрущев, плача, налил себе стакан водки и залпом выпил ее. Брежнев брезгливо посмотрел на него и сказал:
      - Никита Сергеевич, а у вас есть какие-нибудь предложения?
      - Есть, батенька, есть!
      - Ну, что ж, дорогой мой человек, мы вас внимательно слушаем.
      - На завтрак я предлагаю давать кукурузный початок, настоянный на конской моче, - начал Хрущев. - На обед суп из кукурузы и конского навоза. На ужин - то же, что и на завтрак.
      - Вы это сами придумали? - спросил Брежнев.
      - Сам, батенька, сам! - и Никита Сергеевич налил себе еще стакан водки.
      - Вы много пьете! - сказал Андропов.
      - А ты мне не указывай! Слышишь?! Не указывай! Не указывай, я тебе говорю! Шо смотришь то, а?! Ты чего пасешь?! А мне плевать на твое мнение! Понял? Нет?! - и Хрущева вырвало на стол.
      - Леонид Ильич, я прошу вас оградить меня от этих пьяных выходок! - закричал возмущенный Юрий Владимирович.
      - Товарищ Хрущев, не забывайте, что вы - коммунист! заорал Брежнев, залезая под стол.
      - Простите, Леонид Ильич, я опять не сдержался.
      В это время пришел Суслов.
      - Товарищи, я разработал отличный напиток для товарища Бормана, - сказал он.
      - Какой еще там напиток?! - спросил Хрущев, вылезая из-под стола.
      - Здравствуйте, Никита Сергеевич! Чертовски отвратительная вещь!
      - Что еще за вещь? - закряхтел Брежнев, высовываясь из-под того же стола.
      - Здравствуйте, Леонид Ильич! Вещь - адская! Вам она не понравится. А товарищ Борман на всю оставшуюся жизнь запомнит, что значит идти против нашей партии.
      - Мы вас внимательно слушаем! - сказал Леонид Ильич. Вы присаживайтесь.
      Суслов сел рядом c Андроповым, открыл папку, достал исписанный листок бумаги и сказал:
      - Я назвал это "От Суслова - Борману"! Рецепт приготовления очень простой: литр "Пшеничной" водки смешивается c литром виноградного сока. Затем, в полученную жидкость добавляются следующие компоненты: свежая канализационная вода (0.25 литра), раствор новокаина (0.25 литра), перекись водорода (0.5 литра), гематоген (0.5 литра), коровья моча (0.25 литра) и, наконец, рюмка "Бургундского", соль, сахар, перец - по вкусу. Все это тщательно перемешивается и отстаивается. В моей лаборатории мы эту жидкость уже пробовали на кроликах - все они живы, только облысели.
      Хрущева еще раз вырвало, Брежнев последовал его примеру. Жуков культурно вышел, Пельше высморкался, Андропов и Черненко закашляли.
      Первым оправился Брежнев:
      - Ну, что ж, товарищи, Никита Сергеевич знает, как кормить арестованного, товарищ Суслов знает, как поить его. Я думаю, пора голосовать. Кто против такой кормежки, прошу поднять хвосты! - Брежнев оглядел присутствующих и улыбнулся. - Хвостов нет, значит все - "за". На этом и закончим.
      ...В полночь дверь в камеру Бормана открылась. Взору мелкого пакостника предстал толстый человек в белом колпаке и халате.
      "Повар, - догадался Мартин Рейхстагович. - Ну, наконец-то, а то так и копыта отбросить недолго!"
      - Твоя жратва! - брезгливо сказал повар и поставил миску c кукурузными початками и кружку c какой-то жидкостью, от которой исходило ужасное зловоние.
      Повар вышел и поэтому не мог слышать звериного рева мелкого пакостника, который чуть не сошел c ума, выпив глоток напитка "От Суслова - Борману". Слышал его только Адольф Гитлер, сидевший в соседней камере и писавший письмо Еве Браун. Узнав знакомый рев, Гитлер насторожился. Но, решив, что это ему показалось, принялся писать дальше, не зная о том, что Мартин Рейхстагович решил покончить жизнь самоубийством. И кто знает, чем бы все это могло кончиться, если бы в Бутырскую тюрьму не приехал Леонид Ильич Брежнев, у которого созрел дьявольский план по смещению Хрущева c поста Первого секретаря ЦК КПСC.
      ГЛАВА 11. РОКОВОЙ ИСХОД ВСТРЕЧИ C МЮЛЛЕРОМ
      Успех любого предприятия зависит от конкретного участия в нем тех или иных индивидуалов. Индивидуалами рождаются, а не становятся. И поэтому, все то, что сделал Штирлиц для провала выступления Хрущева, было защитой как самого себя, так и Леонида Ильича Брежнева. Штирлиц давно понял, что новое задание Центра нужно истолковывать совершенно иначе.
      24.05.59
      (5 часов утра)
      После очередной попойки Штирлиц решил опохмелиться. Но что-то не складывалось так, как хотелось бы. И поэтому, голова разведчика болела также, как и его мочевой пузырь. Не складывались не только обстоятельства, позволяющие сбить головную боль, разведчик не мог ощутить связи между Хрущевым и Эйзенхауэром, Борманом и Брежневым, и вообще, Москвой и Нью-Йорком. Тот факт, что Борман был как-то причастен к новому заданию Центра не укладывался ни в одну из гипотез, построенных Штирлицем. "Что, черт подери, эти злыдни задумали?" - подумал полковник Исаев и открыл еще одну банку пива.
      Штирлиц знал, что Хрущев мог бы и без Брежнева начать переговоры c американцами. Но Брежнев удивительным образом вписывался в первую гипотезу: во время пребывания Первого в Америке, на него совершается покушение, организованное Брежневым. Вторая гипотеза была более проста: Дуайт Эйзенхауэр не признает советского лидера в лице Хрущева и не принимает последнего в Соединенных Штатах. Третья гипотеза была связана c Борманом: Борман приезжает вместе c Хрущевым в Америку и является его гидом; затем Борман, будучи не Борманом, а одним из деятелей ЦК, позорит советского лидера перед лицом капиталистической общественности.
      Все эти три гипотезы были связаны c Брежневым и поэтому Штирлиц решил ставить карту на него. Исходя из последней шифровки Центра, третья гипотеза была наиболее вероятной задание исходило от Брежнева, и только Леонид Ильич подхватил идею полковника Исаева об участии Бормана в провале выступления Первого.
      - Да, это может плохо кончиться, - тихо сказал Штирлиц, стоя перед унитазом.
      В Нью-Йорке шел дождь. Город готовился к приему советских гостей. Повсюду были развешаны плакаты c приветственными надписями.
      Мюллер шел по Двенадцатой авеню и плевался. "Как они любят этих русских и как я их ненавижу!" - думал бывший шеф Гестапо и вождь Четвертого Рейха, разглядывая шикарный плакат c надписью:
      Да здравствует Кукурузный король!
      Мюллер знал, кого имеют в виду под кукурузным королем, но боялся даже думать об этом - советские лагеря до сих пор давали о себе знать шатающейся челюстью. И поэтому Мюллер сдержался и не плюнул на плакат. Он решил зайти в кафе и что-нибудь перекусить. Денег было мало, но на бутерброд c черной икрой и бутылку виски хватило. Он сел за дальний столик и принялся цедить бодрящий напиток. Когда бутерброд был съеден и выпита половина бутылки, в кафе появился штандартенфюрер CC фон Штирлиц.
      Штирлиц не сразу признал в седом старике бывшего вождя Четвертого Рейха, но Мюллер понял, кто подходит к его столику и поэтому насторожился.
      - Разрешите? - вежливо сказал Штирлиц, усаживаясь за столик Мюллера.
      "Наверно, он меня не признал", - подумал Мюллер и кивком головы дал свое согласие.
      Штирлиц щелкнул пальцами, подозвал официанта, заказал три банки тушенки и бутылку водки и принялся жадными глазами рассматривать уставшее лицо Мюллера.
      "Вот теперь точно! Сомнений быть не может - это Штирлиц! Тушенку и водку поглощает только он. Возможно, сейчас будут бить". - Мюллер тоже впялился в суровое лицо Штирлица и начал усиленно стучать зубами.
      - Простите, может мы c вами где-нибудь раньше встречались? - начал Штирлиц.
      Мюллер промолчал. Он боялся, что его голос может выдать его и поэтому решил занять выжидательную позицию.
      Штирлиц повторил свой вопрос на русском языке. Мюллер промолчал.
      "А c другой стороны, все равно я влип. От Штирлица вряд ли уйдешь. Он зануда известный", - подумал Мюллер и выпил еще одну рюмку виски.
      Штирлиц повторил свой вопрос на немецком языке. Мюллер решил, что дальше молчать бесполезно и сказал:
      - Да, это - я!
      - Кто - ты?!
      - Неужели, я так изменился?
      - Я не понимаю, о чем вы говорите?
      Вежливый Штирлиц сделал деликатный жест и слегка шлепнул подошедшего официанта, который принес его заказ. Открыв банку тушенки и налив стакан водки, полковник Исаев еще раз сказал:
      - Дружище, я не понимаю, о чем вы говорите?
      - Да это же я - Мюллер!
      Штирлиц еще раз посмотрел на старика, засунул руку в карман, нащупал свой любимый кастет и сказал:
      - Мюллер? Какими судьбами?! Ты в Нью-Йорке? Вот не думал?! Выпустили тебя, да?
      Старые друзья обнялись. Радости Штирлица не было предела, а Мюллер, видя такой поворот дела, рассказал про свой украденный совочек, на что Штирлиц ответил:
      - Дружище, а ты совсем не изменился! Все также возишься в песочнице?
      - Да я...
      - Да ладно тебе! - и Штирлиц похлопал старого друга по плечу. - Ты здесь один?
      - Как тебе сказать...
      - Говори все, без утайки. - Штирлиц опять нащупал свой любимый кастет. - А не то побью!
      Мюллер давно заметил, как Штирлиц залезает в карман, где у него несомненно лежит кастет, и поэтому сказал:
      - В Америку нас переправил товарищ Керенский.
      - Какой товарищ?!
      - Керенский. Это тот самый...
      - А кого это "вас"?
      - Кого, кого? Всех ваших кубинских и бразильских друзей, которые по вашей же, господин штандартенфюрер, милости оказались в магаданских застенках!
      - И что, Кальтенбруннер c вами?!
      - И Кальтенбруннер, и Холтоф, и Айсман, и даже красавица Тетя Фига - здесь, в Нью-Йорке.
      Штирлиц задумался. Все это могло послужить неплохим козырем в игре, задуманной Брежневым. И поэтому полковник Исаев, закурив папиросу, сказал:
      - Немедленно едем к вашим друзьям!
      - Я не думаю, что это им понравится, - грубо промолвил Мюллер.
      - А их об этом и спрашивать никто не будет, - грубо сказал Штирлиц и въехал кастетом по истрепанной физиономии Мюллера, повергая его в безграничное изумление. - Еще нужны объяснения?!
      Мюллер расплакался.
      - На Кубе - били. В Магадане - сломали челюсть. А теперь, здесь вы теребите мою физиономию. Как вам не стыдно?!
      - О совести заговорил? А что ты думал тогда, в Германии, когда закрыл дверь после ухода Гитлера? А тогда, когда я томился в застенках твоего хренового Четвертого Рейха? Помнишь, собака?! - И Штирлиц вмазал еще раз.
      Мюллер завыл, а Максим Максимович налил себе еще стакан водки.
      - Ну что, я тебя убедил? - спросил он.
      - Вполне.
      - Тогда едем.
      ...Александр Керенский лежал в одной постели c Тетей Фигой. Керенский был стар, но красотка Фига не замечала этого. Этот мужчина заманивал к себе какой-то внутренней силой, порождающей неукротимую энергию молодого, влюбленного болвана, c которым спала красотка намедни.
      В квартире Керенского был организован штаб бывшей нацистской партии Германии. Сюда съезжались все бывшие представители Вермахта.
      - Так это все ваши штучки, товарищ-господин бывший глава Временного правительства? - На пороге стоял восхитительный Штирлиц c гранатой в руках.
      - O, my God! - успел пропищать Александр Керенский. Граната разорвалась как раз под его задом.
      Все остальные "рыбками" повыпрыгивали из окон четырнадцатого этажа.
      - Развели тут бардак! - злобно прорычал Штирлиц, вытирая c мундира что-то похожее на кал.
      То, что еще недавно называлось Сашей Керенским, висело на люстре и оправлялось на Штирлица.
      - Прекратите, товарищ Керенский, заниматься хреновиной! - грозно сказал Штирлиц.
      - Максим ты не прав! Ты что наделал?! - прошипела губа бывшего главы Временного правительства.
      - Я всегда прав! - сказал Штирлиц. - Что это вы тута развели? Фашистский гадюшник? Ты что же это, опять вдарился в политику?
      - Максим... или как там тебя еще... Петька, Отто... или этот, ну как его - Штирлиц, ты, еще раз повторяю, не прав! У нас здесь был творческий вечер Александры Пахмутовой.
      - Какой еще там Ахмутовой? Тут все видно невооруженным глазом - фашистский гадюшник тут у вас, вот.
      Мюллер, торчавший у Штирлица все это время подмышкой, тихо шепнул:
      - Товарищ Штирлиц, я забыл вам сказать, Сашка что-то знает про Хрущева, а точнее про его приезд в USA.
      Рука Штирлица самопроизвольно полезла за кастетом.
      "Сейчас будут бить!" - подумало тело и упало вместе c люстрой к ногам Штирлица.
      Но Максим Максимович сдержался, что случалось c ним редко, и только тихо спросил, пытаясь настроить свой голос на добродушную волну:
      - Что тебе, контра, известно про Хрущева?
      Губа открылась и сказала:
      - Пока ты здесь занимаешься погромом, лысый едет к ООН!
      - Черт, не успел! - пробубнил Штирлиц. - Ну, не успел, так не успел... Ладно... Извините, что побеспокоил. Я просто так зашел.
      ГЛАВА 12. ТАМ, ГДЕ БЕССИЛЕН МИНЗДРАВ
      "А это уже серьезно!" - подумал Штирлиц.
      Едкий смог от дымящейся сигареты глубоко проник в его легкие и разведчик косо посмотрел на грязный потолок.
      "Да-а, видимо, это никогда не кончится..." - мрачно насторожился Штирлиц и сделал еще одно усилие.
      Мирно капала вода из крана, по потолку мелькали гадкие тени. Штирлиц вновь закурил. Сигарета показалась ему менее приятной, однако он продолжал втягивать в свои легкие этот острый, едкий дым, пытаясь сбить ужасное напряжение.
      ...Прошло двадцать минут. Мускулы легендарного разведчика всех времен и народов были на пределе.
      - Черт! - прошипел он. - Должен же быть в этом хоть кто-нибудь виноват?! Но кто? Кто? Кто эта собака?
      Штирлицу показалось, что напряжение на минуту утихло, однако этот факт не помешал закурить ему третью сигарету и мускулы Максима Максимовича снова были на пределе.
      - Скоты! - закричал он в пустоту. - Га-а-а-а-а-ды!
      Что-то ужасное, отчаянное, жаркое, безвыходное было в этом крике. Но стены были глухи и помочь в этот момент Исаеву никто не мог, даже Минздрав, тем более, что последнему было далеко наплевать на временное напряжение мускул легендарного шпиона.
      Вечерело. В номер Штирлица откуда-то из далекой России ворвались стихи великого Пушкина:
      Вечер зимний, вьюга воет,
      Снег безжалостный идет...
      Разведчик почувствовал жар и нестерпимую усталость. Ноги сводило судорогой. Со лба стекали холодные струйки пота. Штирлиц вдруг понял, что это конец.
      "Говорил же Мюллер, предупреждал! - горько подумал он. О-о-о! Как это все-таки жестоко! И самое главное - низко! Низко!"
      - Да, поймите же вы, наконец! Я не выдержу этого! прокричал Штирлиц.
      Это уже был крик не человека, это был рев быка, которого вот-вот должны были зарезать. Это был крик дикого слона, увидевшего подлую кобру. Это был крик загнанной лошади, раненного кабана. Это был крик тигра, нечаянно наступившего на раскаленное золото.
      "Да, Мюллер был прав, что нужно..." - Мысль куда-то унеслась и на смену ей пришло еще одно кажущееся облегчение, но только кажущееся... Прошла минута и Штирлиц вновь почувствовал что-то ужасное. Ему показалось, что его душит кобра. И тогда... он собрал все свои последние силы и закричал:
      - Мюллер! Дружище! Ты был прав! Надо чаще принимать слабительное! Запор - вещь серьезная! - внезапно все кончилось и Максим Максимович почувствовал величайшее облегчение.
      Штирлиц закурил пятнадцатую сигарету и c чувством выполненного долга развернул свежий номер "Morning Star".
      ГЛАВА 13. ТАЙНАЯ СИЛА КАЛЬТЕНБРУННЕРА
      Бронированный автомобиль Первого секретаря ЦК КПСC c огромной скоростью несся из международного аэропорта "Кеннеди" к Нью-Йорку.
      Никита Сергеевич был очень хмур, настроение, в политическом и идеологическом смысле, было ужасным - мало того, что не было никаких вестей от Штирлица, а тут еще эта шутка c колбасой, которую советское правительство решило в качестве экстренной помощи отправить голодающему народу Кубы; вместо того, чтобы принять ее и поблагодарить кого следует, кубинский лидер, а именно - Фидель Кастро, прислал лично Хрущеву следующую нагло-оскорбительную телеграмму:
      Все в порядке. В вашем кале глистов и
      иной заразы не обнаружено.
      "Скоты, - думал Никита Сергеевич. - Он хочет сказать, что мы им не колбасу выслали, а гавно. Следовательно и все, что мы делаем для их сраной Кубы - тоже понос. Ну, я им покажу Кузькину мать! Я им дам котях! Я вам такой Карибский кризис устрою, что до конца жизни Бермудский треугольник помнить будете!"
      Суслов, сидевший рядом c Первым, противно чмокал губами и внимательно перечитывал засаленные листки бумаги.
      "Не замышляет ли этот гений сапога и гороха против меня какую-нибудь пакость! - c ужасом подумал Хрущев и легко, ради проверки, врезал своему ближайшему соратнику по челюсти.
      - Суслов, твою мать! Ты енто о чем думаешь?
      - О вашем докладе в ООН, Никиточка Серге-е-е-ич!
      - О моем докладе?
      - Угу!
      - Ну, и что же ты там, смерд, надумал?
      - А ничего... Так... кое-какие замечания... вообще-то все нормально, есть слог, стиль, другие подобные штучки...
      - Шож тебе еще, псина, надо?
      - Никиш, а ты не обзывайся! Че обзываешься-то? Вот ты пишешь "вжопу вас всех без хрена c палочкой..." или "А на срать я хотел на весь ваш империализм..."
      - Ну...
      - Баранку гну! Тупак безграмотный! "В жопу" пишется раздельно, а "насрать" - вместе!
      - А пошел ты! - зевнул Хрущев и лениво отвел взгляд к окну.
      По великолепному и гладкому шоссе летели шикарные кадиллаки, мерседесы, москвичи и даже запорожцы, одетые в плавки и валенки якутского производства. Вместе c ними довольно быстро двигался и бронированный "запорожец" советского правительства, управляемый лиловым негром в белых перчатках.
      Никита Сергеевич немного позавидовал этой веселой стране, увидев такое обилие шикарных машин, и впал в уныние, но вспомнив, что сегодня он им задаст "жару", пришел в свое обычное состояние. Шофер - лиловый негр в белых перчатках непринужденно вел бронированный "Запорожец" к Белому дому, туда, где Хрущева должны встретить так, как этого заслуживает особа такого ранга, как глава правительства Великого Совдепа. Этот факт Хрущева на минуту развеселил, но посмотрев на угрюмого Суслова и на грузного лилового негра, товарищ Первый снова впал в уныние и скуку.
      "Эх, Федя, Федя! Ну разве ж можно так шутить! - подумал Хрущев. - Ну, неужели для этого мы тебя засылали на Кубу?"
      - А что, Штирлиц встречался c Федькой-то? - спросил Никита Сергеевич у Суслова.
      - А как же, благодаря Федору Макаровичу и была отправлена вся верхушка Третьего Рейха в места, не столь отдаленные; Штирлиц руководил этим делом, Федька помогал.
      - А теперь позорит нас на весь мир.
      - Это вы про колбасу?
      - А про что же еще то? Про ее родимую!
      - Не знаю, как можно спутать колбасу c калом?
      - А какая колбаса то была? - Никита Сергеевич вытер свою потную лысину замасленной рубашкой Суслова.
      - "Останкинская". Зажрались! А помните, когда мы послали... дай бог памяти, четыре года назад, Шампанское в Англию? Что они нам сказали?
      - Ну, чего? Не помню я!
      - Як же ты не помнишь, Никита?
      - А-а! - рассмеялся Хрущев. - Они нам прислали заключение медицинской экспертизы Центральной Лондонской клиники, как щаз помню:
      Уважаемый господин Хрущев!
      Вашу мочу мы подвергли тщательному анализу. Все в норме. Сахара нет, белков нет!
      - А ты говоришь - колбаса! Над нами весь мир ржет! Придурок ты! - Суслов не на шутку рассвирепел.
      - Это кто - придурок?! Ты кому такие вещи говоришь?
      - Тебе, тварь!
      - Ну ты, фраер, заткнись, щас как дам больно!
      - Господа, - на чистом русском языке проговорил шофер. - На вас же люди смотрят!
      И действительно, по обеим сторонам автомобильной магистрали толпились любопытные американцы c цветами, Пепси-колой, сосисками, сардельками, тушенками, очаровательными проститутками и кубинскими сигарами.
      У Хрущева засверкали глаза, когда он увидел транспаранты алого цвета c надписью:
      Товарищи, через двадцать лет наше поколение
      будет жить при коммунизме!
      Догоним и перегоним Америку!
      - Сусликов, твою мать! Я не пойму, мы где: в Нью-Йорке, в Москве или еще где?!
      - В Штатах мы, в них родимых. Просто эти проклятые капиталисты нашего языка не знают, вот и вывесили КПСC знает что.
      - Издеваются, - пробурчал Хрущев.
      - Что по этому поводу скажет Кальтенбруннер! неожиданно для себя и для Хрущева сказал Суслов.
      - Чего?! - хором прокричали Хрущев и лиловый негр.
      - Ой, простите, товарищ Первый секретарь. Это у меня так... просто вылетело, сам не знаю, почему. Наверное, все из-за Штирлица! - и Суслов мирно потупил глазки.
      - Смотри у меня, харя! Давно сортир не драил? - Никита Сергеевич зверским взглядом окутал Суслова и влепил ему, просто так, наверное, для порядка, небольшую пощечину.
      Суслов расплакался. Хрущеву снова стало скучно и противно, казалось, что этому путешествию не будет конца.
      "Ну, Федька, смотри у меня! Я умею сажать не только кукурузу! Я найду на тебя управу!" - Никита Сергеевич еще раз вытер свою лысину и мельком плюнул в морду Суслову, который удивился этому необычайно и заплакал сильнее.
      - Плачь, плачь, срачная задница, Нью-Йорк слезам не верит! Эти сытые хари еще будут возносить меня на самые высокие пьедесталы! Я буду учить их строить социализм! - Хрущев посмотрел в окно и наивно заулыбался. Толпа скучных американцев не заметила его улыбки и продолжала c удивительным бесстрастием пожирать сардельки. - Сусликов, твою мать! А выпустили ли почтовую марку c моей xa... физиономией, в честь моего приезда в Штаты?
      - Выпустили, выпустили, - заплаканным голосом сказал Суслов.
      - Ну и что же?
      - "Ну и что же?" - передразнил Суслов.
      - Ты чо дразнися? А?! Я тэбе спрашиваю, берут марки-то?
      - Не-а!
      - Чавось?
      - Нет, говорю тебе, не берут! На хрена им, Никита, нужны твои марки! Их и приклеить то никуда нельзя!
      - А шо ж, трудно сробить шо ли? Харькни, да клеи себе, на здоровье, хоть на задницу.
      - Да плюют то не туда, куда надо...
      Хрущев надолго задумался, пытаясь понять, куда это плюют на марку так, что ее невозможно приклеить и почему она из-за этого никому не нужна. "Не понятно, - подумал Хрущев. - Надо спросить у Штирлица. Но что бы по этому поводу скажет Кальтенбруннер? Стоп! Какой еще там Кальтенбруннер? Причем здесь он? И вообще, кто он такой?!"
      - А кто такой Кальтенбруннер? - поинтересовался Никита Сергеевич.
      - А бог его знает! - сказал приглушенный голос из багажника.
      - Кто это? - хором спросили Хрущев и Суслов.
      - Так это же я, Пельше.
      - Пельше, твою мать, ты чего там делаешь? Полезай сюды! Ты то мне как раз и нужен. Шофер, останови машину! Эй вы, там, оглохли, что ли? Stop car! Stop! I sad, чувырло!
      Автомобиль остановился, из багажника вылез дорогой товарищ Пельше. Через минуту c грохотом открылся капот и из-под радиатора начал выползать Борман.
      - Здравствуйте, Никита Сергеевич! - поздоровался Пельше.
      - Guten Tag! - поприветствовал Мартин Рейхстагович.
      - Хиллоу, халлоу! - неохотно поздоровался Хрущев.- Живо в машину, тут люди кругом, еще покалечат не на шутку.
      Автомобиль вновь тронулся, дорогой товарищ Пельше начал записывать очередное послание Центра Штирлицу:
      "Алекс - Юстасу.
      По нашим сведениям установлено, что мы ни хрена не знаем о гражданине Кальтенбруннере. Однако, среди членов ЦК, как зараза, распространяется страшная болезнь, суть которой состоит из двух вещей:
      1. При принятии любого важного решения возникает вопрос: "Что по этому поводу скажет Кальтенбруннер?"
      2. Кальтенбруннера никто не знает и в глаза его никогда не видели.
      Вам необходимо изучить объект, в котором обитает указанный выше субъект и в случае удачи, доставить его в Москву.
      Впредь, до особого распоряжения, это задание будет фигурировать в секретных документах ЦК под названием "Брунистская зараза".
      Алекс".
      - А что вы там делали, в багажнике? - спросил Никита Сергеевич. - И кто это c вами, говорящий по-перуански?
      - Так работа же у меня такая, - гордо сказал Пельше. А это Борман! И говорит он не по-аргентински, как вы изволили выразиться, а по-китайски. Он немец английского происхождения, бывший фашист и рейхсляйтер. Хотя Андропов говорит, что он наш человек и работает на его ведомство давно.
      - А-а! - протянул Хрущев. - Это тот, который побирался у меня под носом! Дорогой товарищ Пельше, а на хрена он нам?
      - Нужен, Никита, нужен! - Пельше тоже стало жарко и он открыл окно.- Я тебе потом расскажу.
      Вдруг Пельше увидел плакат c надписью:
      Колхозники Техасщины,
      Мичиганщины и Примиссисипья!
      Дадим трехлетку досрочно!
      "Бред какой-то!" - подумал дорогой товарищ Пельше и закрыл окно. От этого плаката ему стало как-то холодно, в глазах появился туман.
      Когда автомобиль главы Советского правительства подъехал к Нью-Йорку, Пельше торжественно обратился к Хрущеву:
      - Никита, помни, что ты представляешь великую страну! Веди себя достойно, кедами по трибуне не стучи, гопака не пляши! Не матерись... И вообще, веди себя в рамочках.
      - Ты кого это, cpaka срачная c хреном безмозглым, учишь? - культурно оборвал его Хрущев. - Я без тебя знаю, как мне себя вести c этими проклятыми янки.
      Пельше покачал головой, а Борман приготовил веревочку на его лице застыла улыбка великого мерзопакостника...
      Впереди показались бараки, похожие на небоскребы и гордая башня ООН, ни на что не похожая.
      ГЛАВА 14. НАД ЧЕМ СМЕЮТСЯ ШПИОНЫ
      В эту ночь Штирлиц не спал. Великое потрясение постигло легендарного разведчика. Чудовищные душевные муки одолевали его четкий и холодный рассудок. "Что делала эта грязная фашистская сволочь под карбюратором? Что эти злыдни замышляют? На кого делать ставку? На лысого или на толстого? И что, наконец, означает эта шифровка?" - думал он, сидя на унитазе и читая вечернюю "MORNING STAR".
      Но Родина ждала твердых решений от своего кумира и Штирлиц ровно в три часа ночи вызвал радистку.
      "Юстас - Алексу.
      Все в порядке, против вас никто ничего не замышляет, можете спокойно работать. Товарищу Федору Остаповичу Русову объявлен строгий выговор и лишение квартальной премии, и вообще, этого Kacmpy мы поставили на вид. Так что все негры довольны. Кроме этого, я лично заставил его сожрать сто килограммов "Останкинской".
      Кальтенбрунер находится в Берлине, вся информация о нем у товарища Хонекера (говорят, что он, Хонекер, голубой, но мой вам совет: не верить этим слухам. Вы меня понимаете?). В случае необходимости, готов вылететь за ним немедленно."