Прошло несколько минут и Гитлер взял себя в руки. Вытерев сопливым рукавом пиджака слезы, он спросил:
      - А что она говорила обо мне?
      - Вам надо лечиться, мой фюрер!
      - Да, она права! - сказал глава Третьего Рейха и покрасневший вышел вон.
      Дверь тут же, чьей-то подлой рукой была заперта на ключ.
      Штирлиц подошел к двери и попробовал ее толкнуть - дверь не поддавалась. Тогда Штирлиц со всей силы ударил по ней ногой - дверь не поддавалась. Но разведчик Исаев был очень упрям и, разбежавшись, попробовал проломить дверь плечом - она не поддавалась. "Закрыто!" - подумал Штирлиц.
      Прошел час и Штирлицу послышался лязг ключей, а через минуту в камеру вошел Мюллер, у которого под правым глазом красовался синяк бурого цвета.
      - Штандартенфюрер, вы свободны! Я только что получил приказ фюрера о вашем освобождении!
      - Скотина, ты мне еще ответишь за все! - заорал Штирлиц, ясно понимая, что никто иной как Мюллер запер дверь.
      - Вы забываетесь, Штирлиц! Я старше вас по званию и, в конце концов, по возрасту!
      - Да, пошел ты! - сказал Штирлиц и, дав пинка Мюллеру, вышел из камеры, оставив бедного старика распластанным на грязном полу.
      ГЛАВА 18. ВОСПОМИНАНИЯ
      Штирлиц решил отдохнуть и поэтому направился в свой любимый кабачок "Три поросенка". Заказав, как всегда, три банки тушенки, пачку "Беломора" и бутылку водки, он сел за свой столик и принялся c животным аппетитом ухлестывать тушенку, чем обратил на себя внимание не только посетителей кабачка, но и фрау Заурих, которая играла в покер со старым, тускнеющим генералом.
      - Господин Бользен, можно c вами посидеть? - спросила фрау Заурих, подсаживаясь к Штирлицу.
      - Валяйте! - процедил Штирлиц и выпил стакан водки.
      - Вы плохо выглядите!
      - Хорошо, что еще живу!
      - Трудное время?
      - Гадкое время!
      - Родные пишут?
      - Пишут!
      - Все хорошо?
      - Да, ну их! - махнул рукой Штирлиц.
      - Зря вы так, ваша жена очень симпатичная женщина, - и фрау Заурих прослезилась. - Тогда, в тридцать третьем, она была так добра ко мне. Вы помните, в то время меня бросил мой неповторимый Герберт.
      - Успокойтесь, найдете себе другого.
      - Да, где уж мне!
      - Не расстраивайтесь! Жизнь прекрасна! - сказал Штирлиц и выпил еще один стакан водки.
      - Расскажите что-нибудь о себе, господин Бользен. Вы так интересно рассказываете.
      Штирлиц недоверчиво посмотрел на Заурих. Особой враждебности он к ней не испытывал. Открыв еще одну банку тушенки, Штирлиц налил водки, выпил, закусил и рассказал вот такую байку:
      - В 1922 году, когда наша революция, как вы знаете, победила, ЧК меня направила на работу в Кремль для выявления особо опасных врагов советской власти среди членов политбюро. Да, это было в 1922 году. Москва! Эх, фрау Заурих, знаете ли вы, что такое Москва?! Именно тогда я впервые увидел товарища Ленина. Он был в то время слишком болен, но все же сохранял присущую ему работоспособность. Когда я вошел в его кабинет в Кремлевской квартире, Владимир Ильич что-то писал, сидя за своим рабочим столом. Увидев меня, он встал и, подойдя ко мне, сердечно, по-товарищески, пожал мне руку, - Штирлиц облизнулся. - И прямо глядя в мои честные глаза, мягко спросил:
      "Товарищ Исаев, вы к нам, как мне сказал Феликс Эдмундович, присланы для оперативной проверки?"
      "Да, Владимир Ильич!" - ответил я ему.
      "Ну что ж, батенька, тогда приступайте к работе! Может начнете c меня?"
      "Ну что вы, Владимир Ильич..." - прошептал я краснея.
      "А вы, батенька, не смущайтесь! - засовывая пальцы в жакетку, сказал он. - Время сейчас такое! Доверять никому нельзя! Даже мне! - И Владимир Ильич улыбнулся. - Ах, фрау Заурих, какая это была улыбка! - Потом он подошел к окну (как сейчас все это помню), посмотрел вниз и, наверное, ничего подозрительного не заметив, повернулся ко мне. - "Поймите, Штирлиц Максимович, что революция была совершена не только для того, чтобы Надежда Константиновна могла спокойно работать не только в Шушенском, но и в Москве, а для того, прежде всего, чтобы каждая кухарка могла управлять государством".
      "Я понимаю, Владимир Ильич..."
      "Ничегошеньки вы, батенька, не понимаете! Революция порождает не только своих героев..."
      И Владимир Ильич гордо посмотрел на меня.
      "Революция, милый мой человечище, плодит еще и бездарных, глупых людей, которые потом перерастают в наших потенциальных врагов! И задача революции - сейчас выявить среди подленькой и гаденькой интеллигенции этих людишек! Если мы этого не сделаем сейчас, то потом, в будущем, c нами сделают тоже самое наши враги!"
      Он подошел к сейфу, открыл его, вытащил оттуда графин, наполненный какой-то белой, прозрачной жидкостью, достал два граненых стакана, поставил все это на свой рабочий стол и, прямо глядя в мои глаза, спросил:
      "Пить будете?"
      "Пить?" - переспросил я его.
      "Да, батенька, пить! И не что-нибудь, а настоящую воронежскую самогоночку! - И Владимир Ильич облизнулся. - Мне ее вчера прислали из коммуны "Заря коммунизма".
      "Но, у вас же ранение, Владимир Ильич!"
      "Пустяки! Забудем про это!"
      И я, фрау Заурих, даже находясь на работе, не сдержался. Выпить c Лениным! О, для меня, молодого сотрудника ЧК, это было величайшей честью! И мы, как полагается в таких случаях, раздавили на двоих крепенькую самогоночку. Когда мы осушили добрую часть графина, я заметил, что Ленин как-то повеселел и мне показалось, что он совершенно не болен.
      "А что, батенька, - спросил он у меня, - не махнуть ли нам на рыбалку?! Вот так - все бросить и на рыбалку! А?"
      "Но революция, Владимир Ильич..."
      "Ах, да, да - революция! Да кому она нужна, эта революция!" - Ленин налил мне еще стаканчик. - "Революция нужна прежде всего идиотам и бюрократам, вроде Троцкого. Кстати, товарищ Исаев, займитесь им!" - И Ленин что-то черкнул в свою записную книжку. - "Понимаете ли, его нужно расстрелять, а еще лучше повесить вверх ногами!"
      А глаза - такие добрые, добрые... Нет, фрау Заурих, Ленин - это был человек! Человек c большой буквы!
      - Я слышала, - проснулась фрау Заурих, - что он был импотентом?
      - У каждого свои недостатки... - задумчиво произнес Штирлиц и выпил последний стакан водки.
      ГЛАВА 19. ГЕРИНГ - АГЕНТ ШТИРЛИЦА
      Геринг вызвал к себе Штирлица. Правда, сделать это было делом нелегким. Штирлиц несколько раз посылал Геринга в неизвестное направление, как в письменной форме, так и по телефону, но Геринг настоял на своем. Штандартенфюрер согласился встретиться c ним только после того, как Геринг пообещал ему достать ящик отличной французской тушенки. Именно поэтому полковника Исаева можно было видеть в приемной Геринга. Когда Штирлица пригласили, наконец, в кабинет маршала авиации, он зашел туда c явным намерением набить кому-нибудь морду, что ясно было выражено на лице разведчика и по приготовленному для этой процедуры любимому кастету.
      - Здравствуйте, товарищ Исаев! - дрожащим голосом, на ломаном русском языке произнес Геринг.
      - Прекратите, господин маршал, издеваться!
      - А я, дорогой мой, и не издеваюсь! Я вам не маршал, а ваш товарищ по партии! - сказал Геринг, протягивая дрожащей рукой Штирлицу толстую папку, на которой в углу был изображен герб Советского Союза.
      - Что это?
      - А вы посмотрите!
      Просмотрев содержимое папки, Штирлиц опешил и даже спрятал свой любимый кастет.
      - Как? Вы секретарь НКПТ?
      - Именно!
      - Поздравляю вас, товарищ Геринг! Давно пора!
      - Означают ли ваши слова, что я и мои доверенные офицеры приняты в ВКП(б)?
      Штирлиц загадочно улыбнулся.
      - Дорогой мой! - начал Штирлиц. - Партия - это не сброд психов вроде придурка Рибентропа или фаната Геббельса! Партия - это организация в которой действует единый Закон Закон Братской Любви! - И Штирлиц еще раз вспомнил Ленина.
      - Я понимаю...
      Партия - это сила класса и дело класса! Вот, что такое партия! - Штирлиц принял особо бюрократическое выражение лица. - Я, конечно, со своей стороны, еще раз просмотрю все эти бумаги и постараюсь что-нибудь для вас сделать.
      - Хорошо! Два ящика тушенки! - начал торговаться бывший маршал авиации Германии.
      - Как! Вы мне пытаетесь всучить взятку?
      - Ну, что вы, товарищ Исаев...
      - Именно взятку!
      - Три ящика!
      - Дело очень сложное... - промямлил Штирлиц.
      - Четыре!
      - Конечно, надо подумать, обмозговать столь щекотливое дело.
      - Четыре ящика и триста пачек "Беломора"!
      - Хорошо! Но товар вперед! Вы мне товар - я вам партийные билетики! По рукам?
      - По рукам! - сказал сияющий Геринг, провожая Штирлица до двери.
      - Да, чуть было не забыл, так как вы теперь наш человек, даю вам первое партийное задание.
      - Я вас внимательно слушаю, товарищ Исаев.
      - Подготовьте документы, раскрывающие всю деятельность Бормана. Особенно меня интересует вопрос, связанный c золотом партии. Кроме этого, постарайтесь выяснить куда верхушка собирается смыться, когда здесь будут наши.
      - Но, штандартенфюрер...
      - Никаких но!
      - Я просто хотел сказать, что это задание не совсем для нашего управления... - уныло пролепетал Геринг.
      - Вы что, отказываетесь? - закричал возмущенный Штирлиц.
      - Товарищ Исаев, мне, как коммунисту, будет стыдно перед самим собой и перед моими новыми товарищами по партии в случае, если я не смогу выполнить задание такой важности. Вот поэтому, я обеспокоен критерием фрустрационной талерантности психологического воздействия на диалектическую концепцию влияния на массы в нашей умирающей Германии.
      Штирлиц опешил и, простояв в нерешительности двадцать минут, сказал:
      - Как понос изо рта, господин фельдмаршал! Вы далеко пойдете по нашей иерархической лестнице, идите по ней и никуда не сворачивайте, как завещал великий Ленин!
      - Слушаюсь, товарищ полковник!
      - Выполняйте задание! - четко сказал Штирлиц и вышел из кабинета.
      ГЛАВА 20. ПОСЛЕДНЕЕ МГНОВЕНИЕ ВЕСНЫ
      Вольф возвращался из Швейцарии на поезде "Берн - Берлин", у которого был отцеплен последний вагон, а вместо него была прикреплена цистерна c отличным армянским коньяком - все, чего сумел добиться от американцев Вольф. Гиммлер знал это и готов был сгореть от стыда. Вольф не знал того, чего знал Гиммлер и поэтому хоть на что-то еще надеялся.
      Но ни Карл Вольф, ни Генрих Гиммлер, ни Вальтер Шелленберг даже не могли предположить, что в тот момент, когда поезд "Берн - Берлин" прибудет в конечный пункт своего назначения, в Берлине уже будет громыхать русская канонада, а цистерна c армянским коньяком войдет в историю, так как в ней вся элита Германии вместе со Штирлицем благополучно переправится на Кубу, где окончательно наступит разгром Третьего Рейха.
      ЭПИЛОГ.
      За окном стояла весна, радистка Кэт и рота красноармейцев.
      Товарищ Сталин отошел от окна, посмотрел на наглого Жукова, мирно похрапывающего в кресле, разбудил его и спросил:
      - Простите, не найдется ли папироски, товарищ Жюков?
      Жуков злобно взглянул на Верховного, для виду порылся в карманах и не найдя ничего, кроме носового платка и рубля мелочью, ответил:
      - Папиросы уже того... кончились!
      Сталин протяжно вздохнул, опять подошел к окну, открыл ставни и, обращаясь к радистке Кэт, сказал:
      - Товарищ девюшка, не найдется ли папироски для товарища Сталина?
      Катюша порылась в карманах и найдя пачку "Беломора", протянула ее Сталину, заметив при этом:
      - Я не девюшка! Я Катя Козлова!
      - Хорошо Катя, товарищ Берия займется вами и выяснит кто Катя, а кто Козлова! - пригрозил главнокомандующий и c грохотом закрыл окно.
      - Товарищ Сталин, дайте закурить! - неожиданно сказал Жуков, увидев у генералиссимуса пачку "Беломора".
      Сталин ухмыльнулся, протянул Жукову папиросу, погрозил ему пальцем и, прикуривая трубку, поинтересовался:
      - А как там дела на Западном фронте?
      Вместо ответа Жуков уставился в потолок.
      - Ах, да... А как там чувствует себя товарищ Исаев? Он по-прежнему много работает?
      Жуков злобно взглянул на Сталина.
      - Это харошо. У меня для нэго есть новое задание.
      А за окном стояла весна, радистка Кэт и рота красноармейцев...
      * Книга третья. КОНЕЦ ИМПЕРАТОРА КУКУРУЗЫ *
      ПРОЛОГ
      За окном шел снег и Юрий Гагарин.
      Никита Сергеевич отошел от окна, посмотрел на обрюзгшего Брежнева, мирно похрапывающего в кресле, разбудил его и, тупо уставившись в глаза будущего генерального секретаря ЦК КПСC, спросил:
      - Леонид Ильич, вы все еще спите?
      Брежнев слегка приоткрыл левый глаз и, глядя в пустоту, сказал:
      - Спю, Никита Сергеевич! Спю, дорогой мой человек, спю!
      Хрущев хмыкнул, зевнул и, качая головой, тихо прошептал:
      - Ну, что ж, тогда спите дальше.
      Леонид Ильич открыл оба глаза, равнодушно посмотрел на Хрущева и через пару минут уснул легким детским сном, c похрапываниями, охами и вздохами.
      Хрущев еще раз подошел к окну, посмотрел на Юрия Алексеевича Гагарина, шагающего кругами по Красной площади, беззвучно открыл ставни и, когда первый космонавт поравнялся c ним, великий прародитель кукурузы поинтересовался:
      - Юрий Алексеевич, лапочка, а вам не надоело?
      - Чего не надоело? - удивился космонавт.
      - Ну, это?
      - Чего это?
      - Ну, в том смысле... шагать! Шагать вам не надоело, погодка-то холодная?!
      Юрий Алексеевич остановился, посмотрел на Хрущева, ухмыльнулся и, сделав злобное лицо, закричал так, что из окон ГУМа высунулись любопытные физиономии, в очередной раз посмотреть и послушать первого космонавта:
      - Нет, Никита Сергеевич! Конечно же не надоело! Все должны знать, что именно Советский Союз, под вашим чутким руководством, первым выйдет в космос и покорит Вселенную! Слава КПСC!
      - Ну, что ж, тогда шагайте дальше, - равнодушно сказал Хрущев и закрыл окно.
      Неожиданно проснулся Брежнев. Глядя в честные и простые глаза Хрущева, он спросил:
      - Что случилось, Никита Сергеевич?
      - Ничегось, Леонид Ильич, спите!
      - Все шагает?
      - Шагает...
      - Кстати, вчера звонил Жуков и спрашивал о дальнейшей судьбе полковника Исаева, то бишь, как его... Штирлица.
      - Какого еще там Штирлица? - удивленно спросил Хрущев.
      - Какого? Какого? - передразнивая Хрущева, пробурчал Брежнев. - Того самого!
      - Ах, да! - Первый на минуту задумался, еще раз посмотрел на Брежнева, плюнул на пол и, вдруг, начал плясать украинского гопака, напевая при этом:
      - А мы дадим ему новое задание! А мы дадим ему новое задание...
      А за окном шел дождь и Юрий Гагарин...
      ГЛАВА 1. ДУРДОМ И МАРТИН РЕЙХСТАГОВИЧ БОРМАН
      Мартин Рейхстагович стоял в очереди за колбасой и проклинал тот день, когда он решился вновь отправиться вместе со Штирлицем в Россию. Дул московский холодный ветер, доставляя Борману немало хлопот, так как его старый, уже давно изношенный костюм рейхсляйтера пришел в состояние тряпки, выброшенной после мытья особо грязного пола. И только колбаса еще хоть как-то ободряла мелкого пакостника.
      Колбаса! При этом слове Борман приходил в состояние транса и всегда зажмуривал глаза, вспоминая старую добрую Германию. Очередь двигалась медленно, что Бормана очень сильно раздражало. Раздражало его и то, что колбаса, ради которой он так долго искал деньги, попрошайничая в подворотнях и на вокзалах, проносилась мимо в сетках, авоськах и сумках ее счастливых обладателей, дождавшихся своей очереди.
      "Гады, подлые гады! - думал Борман. - Никчемные людишки! Знали бы они, кто сейчас стоит вместе c ними..."
      Когда перед Борманом оставалось три человека, колбаса кончилась. Бывший рейхсляйтер взвыл и, расталкивая толпу, бросился в магазин. Голод сморил мелкого пакостника и убил в нем рассудок. Мартин Рейхстагович, не помня себя, начал избивать продавцов, подкрепляя свои удары отборной немецкой бранью. Было бы ясно, чем бы все это закончилось, если бы появился Штирлиц. Но Штирлиц не появился, так как ему было не до колбасы: он выполнял новое задание Центра и поэтому, Борман Рейхстагович попал в психиатрическую больницу.
      Дул холодный московский ветер. Из окна дурдома были очень хорошо видны окрестности. Борман стоял возле окна и смотрел на этот странный и чуждый ему город. Рядом c ним стояли: седеющий старик, называющий себя Наполеоном, молодой человек - Трижды Герой Мира, а также Президент Рузвельт, Премьер Уинстон Черчиль, Капитан Флинт и много других знаменитостей.
      Мелкий пакостник долго доказывал медперсоналу о своем арийском происхождении и, видя, что ему верят только потому, что считают его идиотом, он больше уже не убеждал в этом никого, тем более, что его признания сулили немало неприятностей: Президент Рузвельт, узнав, что к ним прибыл Борман, влепил ему пощечину, подкрепляя ее словами:
      - Грязная фашистская сволочь! Я тебя научу любить Америку!
      Кормили в дурдоме отвратно, бывший рейхсляйтер даже подозревал, что в пищу подкладывают пурген, так как он после еды подолгу не вылезал из сортира, впрочем, как и остальные обитатели этого заведения.
      Однажды Мартин Рейхстагович подошел к Рузвельту и принялся избивать его, подкрепляя удары отборной немецкой бранью. Рузвельт был парень крепкий и так же принялся избивать Бормана, подкрепляя свои удары отборной американской бранью. В результате, обе известные личности очутились в лазарете, где им было прописано "особое лечение". Именно тогда Борман понял, что единственный выход из этого ада - побег.
      ГЛАВА 2. НЬЮ-ЙОРКСКИЕ ПРЕЛЕСТИ И НОВОЕ ЗАДАНИЕ ЦЕНТРА
      Штирлиц уже третьи сутки был в состоянии высшей степени трезвости. Полковник Исаев выполнял очередное задание Центра. И даже нью-йоркские витрины супермаркетов, так заманчиво пестрящие всевозможными спиртными напитками, не могли соблазнить Штирлица. Не соблазняли его и местные проститутки, совершенно не похожие, как казалось Штирлицу на простых и красивых девчонок старой, доброй Германии. Кроме этого, Штирлиц ужасно скучал по Кэт, немного вспоминал Марию Сукину, и почти забыл Барбару Крайн, так жестоко убитую им в одном из жилищно-коммунальных управлений Берлина... Но вся эта лирика совершенно не касалась нового задания.
      Задание, данное ему Центром, было в высшей степени сложным. Штирлиц несколько раз перечитывал только что полученную шифровку:
      "Алекс - Юстасу.
      По нашим сведениям, реакционно настроенные к нашей Родине лица готовят заговор против Первого, во время пребывания его в Нью-Йорке. Готовится провокация c целью оскорбления советского лидера во время его выступления на трибуне Организации Объединенных Наций.
      Вам необходимо выяснить:
      1. Являются ли наши сведения подлинной информацией.
      2. Если "да", то кто за этим стоит.
      3. Наказать виновных.
      4. Сообщить по второму каналу связи о выполнении задания.
      Алекс".
      В Нью-Йорке шел дождь. Штирлиц стоял у окна в своем номере на сто двенадцатом этаже гостиницы "ONLY FOR RUSSIAN" и смотрел на Бруклинский мост. Вдали виднелись небоскребы, заманивающие к себе своей роскошью. Вблизи слонялись ротозеи - агенты ЦРУ, специально дежурившие возле входа в гостиницу...
      Штирлиц долго думал о новом задании Центра, но мысли как-то не приходили в его умную голову. Легендарный советский разведчик устал. Время брало свое.
      Штирлиц закурил сигарету и, прищурившись, еще раз посмотрел на Бруклинский мост. Потом перевел взгляд на ротозеев из местных отделов ЦРУ, и, наконец, вновь посмотрел на Бруклинский мост - советский разведчик строил догадки, перебирая всевозможные шпионские комбинации. Первое, что ему пришло в голову, ужаснуло Штирлица: "А что, если это исходит от Бормана? Такие пакости похожи на его почерк... После того как я потерял его в Москве, прошло, по крайней мере, лет пять-шесть. - Штирлиц глубоко затянулся, мельком подумав об исключительно хорошем качестве здешнего табака. - А что, это мысль! Надо послать Центру шифровку c запросом о местонахождении Бормана..."
      Штирлиц вызвал связную и продиктовал очередное послание Центру:
      "Юстас - Алексу.
      Приступая к новому заданию и понимая его сверхсекретность и важность, прошу Центр сообщить мне о местонахождении бывшего рейхсляйтера Германии Мартина Бормана.
      Кроме этого, прошу выслать по восьмому каналу связи ящик тушенки - здешняя слишком противна.
      Юстас".
      ГЛАВА 3. НИКИТА СЕРГЕЕВИЧ ХРУЩЕВ И ЛЕОНИД ИЛЬИЧ БРЕЖНЕВ
      Никита Сергеевич Хрущев сидел в своем любимом кресле и готовился к предстоящему выступлению в ООН. Хрущев писал доклад. Настроение у него было ужасное, так как доклад не получался: слова слипались друг c другом и, вместо простых, понятных каждому простому человеку, фраз, получались громоздкие словосочетания, очень похожие на ругательства. Но Никита Сергеевич не унывал - советский лидер был твердо уверен в том, что все равно его слушать никто не будет, он также не забывал и о том, что из Главного управления разведки ему сообщили о готовившемся публичном оскорблении советского лидера в Нью-Йорке.
      "Як хватили, - думал Хрущев. - Оскорблять меня! Я им покажу "Кузькину мать"! Гхады! Проклятые капиталисты! Ишь че удумали?!"
      Постепенно Хрущев пришел в состояние бешенства. Решив, что дальше работать бесполезно, он открыл бутылку виски и, прямо из горлышка, выпил добрую ее часть.
      В это время в дверь постучали и в кабинет Первого вошел Леонид Ильич.
      - Никита Сергеевич, - сказал он, протягивая Первому мятую бумажку, - шифровка от Штирлица из Нью-Йорка.
      - Якая еще там шифровка? - удивился Хрущев.
      - От Штирлица.
      - От якакого еще там Штирлица?
      - От полковника Исаева, - поправил Брежнев.
      - Ах, да! Цэ по поводу новохо задания!
      Прочитав шифровку, Хрущев взревел, и так как рядом никого больше не было, решил спустить свой гнев на Брежнева, чего тот, естественно, не ожидал и был сильно удивлен тем обстоятельством, что получил смачный удар в физиономию, в область, чуть правее левого глаза.
      - Ой! - вскрикнул Брежнев. - За что же, батенька, вы меня так?
      Никита Сергеевич не ответил и влепил охающему Брежневу мощную пощечину.
      Леонид Ильич не выдержал и метким ударом в челюсть свалил Первого на пол, оставив его лежать в таком состоянии до того момента, пока тот не очухался.
      - Простите, Леонид Ильич, нервы!
      - Нервы! Нервы! У всех - нервы! Но нельзя же, милый мой, так!
      - Конечно же нельзя! Но вы послушайте, чехо вин пишет! "Пришлите ящик тушенки", так как "здешняя", видите ли, "противна"!
      - Что же здесь непонятного? Человек хочет есть!
      - Вы так думаете? - удивился Хрущев.
      - Конечно. Империалистические продукты надоели советскому человеку и он тянется к простой, понятной пище!
      - Хорошо! Вышлите ему этот ящик! Бог c ним! Но при чем здесь Борман? Мы же ему дали задание выяснить, кто намеревается меня оскорбить?
      - Штирлиц - умный человек. Если он просит сообщить ему о местонахождении Бормана, значит последний замешан в деле, глубокомысленно изрек Брежнев.
      - Вот оно что? - удивился Хрущев.
      - Вот оно что! Вот оно что! Заладили! Бормана искать надо!
      - Бормана? - переспросил Никита Сергеевич. - Но кто такой Борман?
      - Вы тупеете на глазах, дорогой мой человек! Борман это Борман!
      - Ах, да! - вспомнил Хрущев.
      - Ах, да! Ах, да! - передразнил Брежнев. - Какие будут указания?
      - Какие указания? Какие указания... Найдите этого, как его... Бормана!
      - Это все?
      - Все!
      - Гениально!
      - Послушайте, товарищ Брежнев, хватит паясничать! заорал Хрущев.
      - Слушай-ка ты, кукурузная свиноматка, прекрати на меня орать!
      - Чавось? Чехо ты сказал?
      - Заткни пасть!
      - Свою заткни!
      И тут нервы Хрущева, и так расшатанные нелепой шифровкой, не выдержали. Хрущев вцепился обеими руками в горло будущего Генерального секретаря. Но Брежнев был парень крепкий и, четким ударом по почкам, заставил Никиту Сергеевича взвыть:
      - Я тебе покажу "Кузькину мать"!
      Но дать ответный удар Никита Сергеевич уже не мог. Он упал к ногам Брежнева и уснул.
      Леонид Ильич плюнул на распластанное тело и тихо вышел из кабинета, отправившись выполнять указания Первого.
      А за окном шел дождь и Юрий Гагарин.
      ГЛАВА 4. ПОБЕГ
      Мартину Рейхстаговичу приснился ужасный сон. Как будто он купался в молочных реках старой доброй Германии, а за ним следила притаившаяся в кустах Ева Браун, пытаясь пристрелить его из снайперской винтовки. В момент выстрела Борман проснулся... После этого отвратительного сна рейхсляйтер почувствовал себя довольно скверно. К тому же, ему не давал покоя синяк под правым глазом, доставшийся от Наполеона во время традиционной очереди в сортир. Кроме этого, покой Бормана нарушала задница, истыканная уколами со всевозможными успокаивающими средствами. Зад у Бормана болел, но это обстоятельство, мешавшее ему спать на спине, было лишь маленькой долей тех больших неприятностей, которые он мог бы приобрести, если бы его побег не удался. План побега был, как и все гениальное, до безумия прост. Борман должен был заманить в сортир главного врача, где его поджидал бы Рузвельт c кирпичом. Все было бы хорошо, если бы Борман не узнал от того же главного врача о том, что было сделано c парнем, называющим себя "Трижды Герой Мира", который пытался совершить побег, но безуспешно. Парня поймали на Курском вокзале, когда объявившийся "Трижды Герой Мира" пытался требовать от милиционера свои ордена, якобы украденные у него неким перуанским шпионом. Но представитель власти оказался далеко не глупым человеком и воспринял все всерьез, в результате чего "Герой Мира" очутился в том же заведении, откуда бежал. Здесь ему были оказаны почести, соответствующие его положению. Он был отправлен в лазарет, где ему каждый час вводили в заднюю часть тела дистиллированную воду, посредством шприца и длинной иголки.
      Думая о своем заде, Борман, как бы мысленно, чувствовал зад этого парня. Это Мартина Рейхстаговича очень сильно беспокоило. Однако, мысль о побеге не покидала его, тем более, что некий старик из второй палаты, называющий себя Уинстоном Черчилем, пообещал устроить над Борманом суд и привести в исполнение приговор, который уже заранее был вынесен двадцать пять ударов в нижнюю челюсть, посредством, специально приготовленного для этой экзекуции, кастета. Кастетов же Борман не любил.
      Поздно ночью, когда обитателям дурдома снился семнадцатый сон из одного достаточно известного сериала о советском шпионе, Мартин Рейхстагович решился на побег. Он давно думал над планом Рузвельта - план был хорош, но Рузвельта не хотелось брать c собой. И поэтому, Борман приготовил новый план побега.
      Ночью, ударом ноги вышибается окно в процедурном кабинете и через него готовится выход во двор, посредством мощнейшего удара по стальной решетке, прикрепленной к окну.
      Окно находилось на четвертом этаже. Это долго смущало мелкого пакостника, так как он c детства боялся высоты. Но после долгих размышлений, он нашел выход - из пододеяльника, простыни и наволочки должна быть скручена неплохая веревка.
      Дул холодный московский ветер, его порывы достигали стальных прутьев решетки, издавая таинственный свист, который будоражил мелкого пакостника, рождая в нем чувство страха. Но страх предстоящей экзекуции был несоизмеримо больше и поэтому, Борман решился идти напролом.
      - Сейчас или никогда! - прошептал он и ударил табуреткой по голове невинного санитара так, что тот не успел даже ойкнуть.
      Мартин Рейхстагович на минуту затаился. В палате был полумрак, и только огромная тень Бормана дрожала на стене в такт постукиванию зубов.
      Отдышавшись, Борман поставил оглушенного санитара "раком" и вместе c ним вышиб стальную решетку. Путь к свободе был открыт и Мартин Рейхстагович не заставил себя ждать.
      ГЛАВА 5. УЗНИК БУТЫРСКОЙ ТЮРЬМЫ
      "Никогда не прощу себе той гаденькой нелепости, которую совершил я на Кубе! Никогда, батеньки мои, никогда! Это же надо, заядрени его мать, поддаться такой ловушке! Я же еще c тридцать третьего знал, что Штирлиц - это не Штирлиц, а полковник, да какой там полковник, тогда он не был полковником... Не важно! Исаев - он и есть Исаев! Ну, хоть бы пива тогда дал! Ан, нет! Заколотил в ящик - и в Москву! И это та скотина, что всегда соблазняла мою жену! И это тот человек, которому я доверял и нежно, no-отечески любил! Гад! Тварь! Подлый трус и предатель, и еще этот... как его... злыдня... вот!" - думал узник Бутырской тюрьмы Адольф Гитлер.
      Гитлер был не похож на самого себя. Его былые важные усы поседели и осопливились тринадцатилетним слоем грязи и пыли, оседавшей на бывшего фюрера c 1945 года. Пол в камере был грязный и скользкий. По стенам прокладывали себе караванные пути таинственные насекомые, неизвестные по сей день просвещенной науке. Весь вид Гитлера как бы сливался со всей этой грязью и зловонием. И только грустные глазки, горящие в таинственном мраке темницы, оставались такими же, какими они были тогда, в сорок пятом, когда фюрер стоял на коленях перед Евой Браун и просил у нее вечной любви, несмотря на свою импотенцию.
      "Какая подлость c его стороны! - плакал Адольф. - Какая непростительная самоуверенность c моей! Ну, хоть пива бы дал! Скотина! Russisch Schwein! Schwein! И это после всего того, что я сделал ему хорошего! Да я его бы мог сгноить в казематах Мюллера в один присест, как гноят меня здесь! А он, скотина, даже пива не дал!"
      Гитлер посмотрел на алюминиевую кружку, стоящую рядом c парашей, и еще раз вспомнил о кубинском пиве, думая про содержимое этой кружки - тухлая вода, разведенная слабым раствором рыбьего жира, марганцовки, свежего парного молока и шампанского. Такую адскую жидкость, специально для Гитлера, придумал Сталин и ее, вот уже тринадцатый год, подавали к завтраку, обеду и ужину великого фюрера.
      Но не только питье беспокоило Адольфа. Еда, которой его пичкали все эти годы, была приготовлена на основании особых рецептов, разработанных Министерством здравоохранения еще в 1947 году. Автором и душой проекта был Штирлиц. На завтрак Гитлеру подавали полусвежую тушенку, пропитанную особым раствором рыбьего жира. На обед - суп из говядины, предварительно обжаренной в рыбьем жире. На ужин - свежую тушенку, пропитанную слабым раствором марганца, серной кислоты, мышьяка и другой гадости, о которой знал только Штирлиц.