Только в ходе развития этих отношений развивается также и психическое отражение людьми реальности. "…Люди, развивающие свое материальное производство и свое материальное общение, изменяют вместе с этой своей действительностью также свое мышление и продукты своего мышления".[7]

Иными словами, мышление, сознание определяются реальным бытием, жизнью людей и существуют только как их сознание, как продукт развития указанной системы объективных отношений. В своем саморазвитии система эта образует различные инфраструктуры, отношения и процессы, которые могут становиться предметом изучения отдельных наук. Однако марксистское требование состоит в том, чтобы они рассматривались внутри этой общей системы, а не изолированно от нее. Требование это, разумеется, относится также и к психологическому изучению людей, к психологической науке.

Старая метафизическая психология знала только абстрактные индивиды, подвергающиеся воздействию противостоящей им внешней среды и, со своей стороны, проявляющие присущие им психические способности: восприятие, мышление, волю, чувства. Безразлично, мыслится ли при этом индивид как некая реактивная машина (хотя бы и очень сложно запрограммированная), или он наделяется автохтонно проявляющимися духовными силами. Подобно высмеянному Марксом святому Санчо,[8] наивно полагавшему, что ударом стали мы высекаем огонь, хранящийся в камне, психолог-метафизик думает, что психика извлекается из самого субъекта, из его головы. Как и Санчо, он не подозревает, что огненные частички отделяются не от камня, а от стали и, главное, что все дело – в раскаляющем эти частички взаимодействии камня и стали. Психолог-метафизик тоже упускает главное звено – процессы, опосредующие связи субъекта с реальным миром, процессы, в которых только и происходит психическое отражение им реальности, переход материального в идеальное. А это суть процессы деятельности субъекта, первоначально всегда внешней и практической, а затем приобретающей также форму внутренней деятельности, деятельности сознания.

Анализ деятельности и составляет решающий пункт и главный метод научного познания психического отражения, сознания. В изучении форм общественного сознания – это анализ бытия общества, свойственных ему способов производства и системы общественных отношений; в изучении индивидуальной психики – это анализ деятельности индивидов в данных общественных условиях и конкретных обстоятельствах, которые выпадают на долю каждого их них.

К. Маркс заложил основы конкретно-психологической теории сознания, которая открыла для психологической науки совершенно новые перспективы.

Хотя прежняя субъективно-эмпирическая психология охотно называла себя наукой о сознании, в действительности она никогда не была ею. Явления сознания либо изучались в плане чисто описательном, с эпифеноменологических и паралеллистических позиций, либо вовсе исключались из предмета научно-психологического знания, как того требовали наиболее радикальные представители так называемой "объективной психологии".[9] Однако связанная система психологической науки не может быть построена вне конкретно-научной теории сознания. Именно об этом свидетельствуют теоретические кризисы, постоянно возникавшие в психологии по мере накопления конкретно-психологических знаний, объем которых начиная со второй половины прошлого столетия быстро увеличивался.

Центральную тайну человеческой психики, перед которой останавливалось научно-психологическое исследование, составляло уже само существование внутренних психических явлений, самый факт представленности субъекту картины мира. Эта психологическая тайна и не могла быть раскрыта в домарксистской психологии; она остается нераскрытой и в современной психологии, развивающейся вне марксизма.

Сознание неизменно выступало в психологии как нечто внеположеное, лишь как условие протекания психических процессов. Такова была, в частности, позиция Вундта. Сознание, писал он заключается в том, что какие бы то ни было психические состояния мы находим в себе, и поэтому мы не можем познать сущности сознания. "Все попытки определить сознание… приводят или к тавтологии или к определениям происходящих в сознании деятельностей, которые уже потому не суть сознание, что предполагают его".[10] Ту же мысль в еще более резком выражении мы находим у Наторпа: сознание лишено собственной структуры, оно лишь условие психологии, но не ее предмет. Хотя его существование представляет собой основной и вполне достоверный психологический факт, но оно не поддается определению и выводимо только из самого себя.[11]

Сознание бескачественно, потому что оно само есть качество – качество психических явлений и процессов; это качество выражается в их «презентированности» (представленности) субъекту (Стаут). Качество это не раскрываемо: оно может только быть или не быть.[12]

Идея внеположности сознания заключалась и в известном сравнении сознания со сценой, на которой разыгрываются события душевной жизни. Чтобы события эти могли происходить, нужна сцена, но сама сцена не участвует в них.

Итак, сознание есть нечто внепсихологическое, психологически бескачественное. Хотя эта мысль не всегда высказывается прямо, она постоянно подразумевается. С ней не вступает в противоречие ни одна прежняя попытка психологически охарактеризовать сознание. Я имею в виду прежде всего ту количественную концепцию сознания, которая с наибольшей прямотой была высказана еще Леддом: сознание есть то, что уменьшается или увеличивается, что отчасти утрачивается во сне и вполне утрачивается при обмороке.[13]

Это – своеобразное «свечение», перемещающийся световой зайчик или, лучше сказать, прожектор, луч которого освещает внешнее или внутреннее поле. Его перемещение по этому полю выражается в явлениях внимания, в которых сознание единственно и получает свою психологическую характеристику, но опять-таки лишь количественную и пространственную. "Поле сознания" (или, что то же самое, "поле внимания") может быть более узким, более концентрированным, или более широким, рассеянным; оно может быть более устойчивым или менее устойчивым, флюктуирующим. Но при всем том описание самого "поля сознания" остается бескачественным, бесструктурным. Соответственно и выдвигавшиеся "законы сознания" имели чисто формальный характер; таковы законы относительной ясности сознания, непрерывности сознания, потока сознания.

К законам сознания иногда относят также такие, как закон ассоциации или выдвинутые гештальт-психологией законы целостности, прегнатности и т. п., но законы эти относятся к явлениям в сознании, а не к сознанию как особой форме психики, и поэтому одинаково действительны как по отношению к его «полю», так и по отношению к явлениям, возникающим вне этого «поля», – как на уровне человека, так и на уровне животных.

Несколько особое положение занимает теория сознания, восходящая к французской социологической школе (Дюркгейм, Де Роберти, Хальбвакс и другие).[14] Как известно, главная идея этой школы, относящаяся к психологической проблеме сознания, состоит в том, что индивидуальное сознание возникает в результате воздействия на человека сознания общества, под влиянием которого его психика социализируется и интеллектуализируется; это социализированная и интеллектуализированная психика человека и есть его сознание. Но и в этой концепции полностью сохраняется психологическая бескачественность сознания; только теперь сознание представляется некоей плоскостью, на которой проецируются понятия, концепты, составляющие содержание общественного сознания. Этим сознание отождествляется с знанием: сознание – это «со-знание», продукт общения сознаний.

Другое направление попыток психологически характеризовать сознание состояло в том, чтобы представить его как условие объединения внутренней психической жизни.

Объединение психических функций, способностей и свойств – это и есть сознание; оно поэтому, писал Липпс, одновременно есть и самосознание.[15] Проще всего эту идею выразил Джемс в письме к К. Штумпфу: сознание – это «общий хозяин психических функций». Но как раз на примере Джемса особенно ясно видно, что такое понимание сознания полностью остается в пределах учения о его бескачественности и неопределимости. Ведь именно Джемс говорил о себе: «Вот уже двадцать лет, как я усомнился в существовании сущего, именуемого сознанием… Мне кажется, что настало время всем открыто отречься от него».[16]

Ни экспериментальная интроспекция вюрцбуржцев, ни феноменология Гуссерля и экзистенционалистов не были в состоянии проникнуть в строение сознания. Напротив, понимая под сознанием его феноменальный состав с его внутренними, идеальными отношениями, они настаивают на «депсихологизации», если можно так выразиться, этих внутренних отношений. Психология сознания полностью растворяется в феноменологии. Любопытно отметить, что авторы, ставившие своей целью проникнуть «за» сознание и развивавшие учение о бессознательной сфере психики, сохраняли это же понимание сознания – как "связанной организации психических процессов" (Фрейд). Как и другие представители глубинной психологии, Фрейд выводит проблему сознания за сферу собственно психологии. Ведь главная инстанция, представляющая сознание, – «сверх-я», – по существу является метапсихическим.

Метафизические позиции в подходе к сознанию, собственно, и не могли привести психологию ни к какому иному его пониманию. Хотя идея развития и проникла в домарксистскую психологическую мысль, особенно в послеспенсеровский период, она не была распространена на решение проблемы о природе человеческой психики, так что последняя продолжала рассматриваться как нечто предсуществующее и лишь «наполняющееся» новыми содержаниями. Эти-то метафизические позиции и были разрушены диалектико-материалистическим воззрением, открывшим перед психологией сознания совершенно новые перспективы.

Исходное положение марксизма о сознании состоит в том, что оно представляет собой качественно особую форму психики. Хотя сознание и имеет свою длительную предысторию в эволюции животного мира, впервые оно возникает у человека в процессе становления труда и общественных отношений. Сознание с самого начала есть общественный продукт.[17]

Марксистское положение о необходимости и о реальной функции сознания полностью исключает возможность рассматривать в психологии явления сознания лишь как эпифеномены, сопровождающие мозговые процессы и ту деятельность, которую они реализуют. Вместе с тем психология, конечно, не может просто постулировать активность сознания. Задача психологической науки заключается в том, чтобы научно объяснить действенную роль сознания, а это возможно лишь при условии коренного изменения самого подхода к проблеме и прежде всего при условии отказа от того ограниченного антропологического взгляда на познание, который заставляет искать его объяснение в процессах, разыгрывающихся в голове индивида под влиянием воздействующих на него раздражителей, – взгляда, неизбежно возвращающего психологию на паралелистические позиции.

Действительное объяснение сознания лежит не в этих процессах, а в общественных условиях и способах той деятельности, которая создает его необходимость, – в деятельности трудовой. Эта деятельность характеризуется тем, что происходит ее овеществление, ее «угасание», по выражению Маркса, в продукте.

"То, – пишет Маркс в «Капитале», – что на стороне рабочего проявлялось в форме деятельности [Unruhe], теперь на стороне продукта выступает в форме покоящегося свойства [ruhende igenschaft], в форме бытия".[18] «Во время процесса труда, – читаем мы ниже, – труд постоянно переходит из формы деятельности в форму бытия, из формы движения в форму предметности».[19]

В этом процессе происходит опредмечивание также и тех представлений, которые побуждают, направляют и регулируют деятельность субъекта. В ее продукте они обретают новую форму существования в виде внешних, чувственно воспринимаемых объектов. Теперь в своей внешней, экстериоризованной или экзотерической форме они сами становятся объектами отражения. Соотнесение с исходными представлениями и есть процесс их осознания субъектом – процесс, в результате которого они получают в его голове свое удвоение, свое идеальное бытие.

Такое описание процесса осознания является, однако, неполным. Для того, чтобы этот процесс мог осуществиться, объект должен выступить перед человеком именно как запечатлевший психическое содержание деятельности, т. е. своей идеальной стороной. Выделение этой последней, однако, не может быть понято в отвлечении от общественных связей, в которые необходимо вступают участники труда, от их общения. Вступая в общение между собой, люди производят также язык, служащий для означения предмета, средств и самого процесса труда. Акты означения и суть не что иное, как акты выделения идеальной стороны объектов, а присвоение индивидами языка – присвоение означаемого им в форме его осознания. "…Язык, – замечает Маркс и Энгельс, – есть практическое, существующее и для других людей и лишь тем самым существующее также и для меня самого, действительное сознание…"[20]

Это положение, однако, отнюдь не может быть истолковано в том смысле, что сознание порождается языком. Язык является не его демиургом, а формой его существования. При этом слова, языковые знаки – это не просто заместители вещей, их условные субституты. За словесными значениями скрывается общественная практика, преобразованная и кристаллизованная в них деятельность, в процессе которой только и раскрывается человеку объективная реальность.

Конечно, развитие сознания у каждого отдельного человека не повторяет общественно-исторического процесса производства сознания. Но сознательное отражение мира не возникает у него и в результате прямой проекции на его мозг представлений и понятий, выработанных предшествующими поколениями. Его сознание тоже является продуктом его деятельности в предметном мире. В этой деятельности, опосредованной общением с другими людьми, и осуществляется процесс присвоения (Aneignung) им духовных богатств, накопленных человеческим родом (Menschengattung) и воплощенных в предметной чувственной форме. При этом само предметное бытие человеческой деятельности (Маркс говорит – промышленности, поясняя, что вся человеческая деятельность была до сих пор трудом, т. е. промышленностью) выступает в качестве "чувственно представшей перед нами человеческой психологией".[21]

Итак, радикальное для психологической теории открытие Маркса состоит в том, что сознание есть не проявление некоей мистической способности человеческого мозга излучать "свет сознания" под влиянием воздействующих на него вещей – раздражителей, а продукт тех особых, т. е. общественных, отношений, в которые вступают люди и которые лишь реализуются посредством их мозга, их органов чувств и органов действия. В порождаемых этими отношениями процессах и происходит полагание объектов в форме их субъективных образов в голове человека, в форме сознания.

Вместе с теорией сознания Марксом были разработаны и основы научной истории сознания людей. Важность этого для психологической науки едва ли можно переоценить.

Несмотря на то, что психология располагает большим материалом по историческому развитию мышления, памяти и других психических процессов, собранным главным образом историками культуры и этнографами, центральная проблема – проблема исторических этапов формирования сознания – оставалась в ней нерешенной.

Маркс и Энгельс не только создали общий метод исторического исследования сознания; они раскрыли также и те фундаментальные изменения, которые претерпевает сознание человека в ходе развития общества. Речь идет прежде всего об этапе первоначального становления сознания и языка и об этапе превращения сознания во всеобщую форму специфически человеческой психики, когда отражение в форме сознания распространяется на весь круг явлений окружающего человека мира, на собственную его деятельность и на него самого.[22] Особенно же большое значение имеет учение Маркса о тех изменениях сознания, которые оно претерпевает в условиях развития общественного разделения труда, отделения основной массы производителей от средств производства и обособления теоретической деятельности от практической. Порождаемое развитием частной собственности экономическое отчуждение приводит к отчуждению, к дезинтеграции также и сознания людей. Последняя выражается в том, что возникает неадекватность того смысла, который приобретает для человека его деятельность и ее продукт, их объективному значению. Эта дезинтегрированность сознания уничтожается лишь вместе с уничтожением породивших ее отношений частной собственности, с переходом от классового общества к коммунистическому. «…Коммунизм, – писал Маркс, – уже мыслит себя как реинтеграцию или возвращение человека к самому себе, как уничтожение человеческого самоотчуждения…».[23]

Эти теоретические положения Маркса приобретают особенно актуальный смысл в наше время. Они дают ориентировку научной психологии в подходе к сложнейшим проблемам изменения сознания человека в социалистическом, коммунистическом обществе, в решении тех конкретных психологических задач, которые выступают сейчас не только в сфере воспитания подрастающего поколения, но и в области организации труда, общения людей и в других сферах проявления человеческой личности.

Марксистское учение о природе сознания создало общую теорию человеческой психики. Вместе с тем оно нашло свое воплощение в теоретическом решении таких крупнейших проблем, как проблема восприятия и мышления. В каждую из них Марксом были внесены идеи, которые для научной психологии являются основополагающими. Идеи эти предвосхитили на многие годы главное направление ее развития в области психологического изучения восприятия и мыслительной деятельности человека.

Марксизм рассматривает восприятие, т. е. непосредственно чувственное отражение действительности, и как ступень, и как основную форму познания, достигающую в процессе исторического развития человека высокой степени совершенства.

Возможности восприятия, разумеется, обусловлены устройством органов чувств человека, его сенсорными способностями, или, говоря языком ранних произведений Маркса, соответствующими сущностными его силами. Однако для того, чтобы в голове человека возник осязательный, зрительный или слуховой образ предмета, необходимо, чтобы между человеком и этим предметом сложилось деятельное отношение. От процессов, реализующих это отношение, и зависит адекватность и степень полноты образа. Значит, чтобы научно объяснить возникновение и особенности субъективного чувственного образа, недостаточно изучить, с одной стороны, устройство и работу органов чувств, а с другой – физическую природу воздействий, оказываемых на них предметом. Нужно еще проникнуть в деятельность субъекта, опосредующую его связи с предметным миром.

Совсем иной, созерцательно-сенсуалистический подход к восприятию господствовал в домарксистской психологии. Подход этот нашел свое выражение в том казавшемся самоочевидным положении, которое было сформулировано психологами-сенсуалистами: для того, чтобы в сознании человека возник образ предмета, достаточно иметь этот предмет перед глазами.

Зная, с одной стороны, человека с его морфофизиологическими особенностями, а с другой – противостоящий ему мир вещей, психологическое исследование восприятия встало перед неразрешимыми теоретическими трудностями. В частности, нельзя было объяснить главного: адекватности субъективного образа объективной реальности. Поэтому психология восприятия на деле оказалась не в состоянии выйти за пределы истолкований в духе физиологического идеализма и иероглифизма и вынуждена была аппелировать к таким понятиям, как способность к структурированию, образованию «гельштальтов». При этом многие факты из области восприятия все же оставались без объяснения. К их числу относится, в частности, совершенно капитальный факт, состоящий в том, что эффекты, вызываемые в наших органах воздействием внешних предметов, мы воспринимаем не как свои собственные состояния, а как то, что находится вне нас, – факт, который, кстати сказать, был привлечен Марксом для пояснения одной из сторон превращения в сознании людей человеческих отношений в находящиеся вне их отношения ве – щей.[24]

Только под давлением все новых и новых фактов, накопленных особенно в последние, так сказать, «постгештальтовские» годы, усилия исследователей направились на изучение той деятельности субъекта, в процессе которой формируются образы восприятия. Появились многочисленные работы, посвященные исследованию генезиса структуры и состава перцептивных действий – осязательных, зрительных и, наконец, слуховых. Понадобилось, таким образом, целое столетие, чтобы психология освободилась от подхода к восприятию как результату одностороннего воздействия внешних вещей на пассивного, созерцающего мир субъекта, и чтобы в ней начал складываться новый подход к перцептивным процессам.

Конечно, и внутри этого нового подхода продолжают сталкиваться между собой противоположные философские линии – линии материализма и идеализма. Первая требует понимания деятельности восприятия как процесса, включенного в жизненные, практические связи человека с объективной реальностью, как процесса, в котором материальное лишь «переводится», по выражению Маркса, в идеальное. Вторая, идеалистическая, линия трактует эту деятельность восприятия как якобы конструирующую мир вещей.

К сказанному следует прибавить, что данные современных частных экспериментальных исследований перцептивных действий и операций сами по себе еще не дают теоретического решения проблемы человеческого восприятия. Их действительное значение может быть понято только в более широком контексте учения о единстве субъекта и объекта, об общественно-исторической природе связей человека с предметным миром.

Хотя деятельность восприятия есть деятельность особая в том смысле, что в своих развитых формах она непосредственно не связана с практическим воздействием человека на предмет и имеет в качестве своего продукта субъективный образ предмета (т. е. продукт идеальный), она все же является подлинно предметной деятельностью, подчиняющейся своему предмету, как воплотившему в себе целокупность человеческой общественной практики. "Глаз, – говорит Маркс, – стал человеческим глазом точно так же, как его объект стал общественным, человеческим объектом, созданным человеком для человека. Поэтому чувства непосредственно в своей практике стали теоретиками". И далее: "Образование пяти внешних чувств – это работа всей предшествующей всемирной истории".[25]

Цитированные положения непосредственно имеют в виду общественного человека, человека как родовое существо, и его родовую деятельность, т. е. общественно-исторический процесс. Но отдельный индивид в качестве человека не существует вне общества. Он становится человеком лишь в результате процесса присвоения им человеческой действительности. Деятельность восприятия и является одной из форм, в которой осуществляется этот процесс.

Для всей прежней, эмпирической психологии подобные идеи оставались глубоко чуждыми. Только немногие наиболее прозорливые мыслители приближались к пониманию того, что за восприятием лежит как бы свернутая практика и что осязающая рука или глаз не теряются в своих объектах только потому, что научаются выполнять перцептивные действия и операции, сформировавшиеся в практике. Но именно эти идеи и приближают нас к пониманию действительной природы человеческого восприятия.

Вместе с теоретическими основами научной психологии восприятия Марксом были созданы и основы научной психологии мыслительных процессов. Только марксистское учение позволяет преодолеть как идеалистический взгляд на мышление, ставящий мышление над чувственностью, так и ограниченность метафизического материализма, который сводит мышление к элементарным процессам анализа и генерализации чувственных впечатлений и образованию ассоциаций между ними. В противоположность этому марксизм, как известно, рассматривает человеческое мышление как продукт общественно-исторического развития, как особую теоретическую форму человеческой деятельности, которая является не чем иным, как дериватом деятельности практической. Даже на той ступени развития, когда мышление приобретает относительную независимость, практика остается его основой и критерием его истинности.

В качестве функции человеческого мозга мышление представляет собой естественный процесс, но мышление не существует вне общества, вне накопленных человечеством знаний и выработанных им способов мыслительной деятельности. Таким образом, каждый отдельный человек становится субъектом мышления, лишь овладевая языком, понятиями, логикой, представляющими собой обобщенное отражение опыта общественной практики: даже те задачи, которые он ставит перед своим мышлением, порождаются общественными условиями его жизни. Иначе говоря, мышление людей, как и их восприятие, имеет общественно-историческую природу.

Марксизм особо подчеркивает изначальность связи мышления с практической деятельностью. "Производство идей… – читаем мы в "Немецкой идеологии", – первоначально непосредственно вплетено в материальную дея – тельность и в материальное общение людей, в язык реальной жизни. Образование представлений, мышление, духовное общение людей являются здесь еще непосредственным порождением материального отношения людей".[26] В более общем виде это выразил Энгельс, который писал: «…существеннейшей и ближайшей основой человеческого мышления является как раз изменение природы человеком, а не одна природа как таковая…».[27]

Эти положения имеют фундаментальное значение не только для теории познания, но и для психологии мышления. Они не только разрушают наивно-натуралистические и идеалистические взгляды на мышление, господствовавшие в старой психологии, но создают основу и для адекватного осмысления тех многочисленных научных фактов и концепций, которые явились результатом психологического изучения мыслительных процессов в последние десятилетия.

Анализ психологических теорий мышления, исходящих из буржуазных философских взглядов, показывает, что они не в состоянии дать подлинно научные ответы даже на наиболее кардинальные вопросы, нерешенность которых тормозит дальнейшее развитие конкретных исследований по этой актуальной проблеме.

К числу таких кардинальных вопросов относится прежде всего вопрос о том, каким образом, имея своим единственным источником чувственное восприятие, мышление проникает за поверхность явлений, способных воздействовать на наши органы чувств. Единственно правильное решение этого вопроса дает марксистское учение о происхождении и сущности человеческого мышления.

Труд посредством орудия ставит человека не только перед материальными, вещественными объектами, но и перед их взаимодействием, которое он сам контролирует и воспроизводит. В этом процессе и осуществляется их познание человеком, превосходящее возможности непосредственно-чувственного отражения. Если при прямом воздействии «субъект-объект» последний открывает свои свойства лишь в границах, обусловленных составом и степенью тонкости ощущений субъекта, то в процессе взаимодействия, опосредствованного орудием, познание выходит за эти границы. Так, при механической обработке предмета из одного материала предметом, сделанным из другого материала, мы подвергает безошибочному испытанию их относительную твердость в пределах, совершенно недоступных нашим органам кожно-мышечных ощущений: по воспринимаемой деформации одного из них мы заключаем о большей твердости другого. В этом смысле орудие является первой настоящей абстракцией. Только идя далее по этому пути, нам удастся выделить объективные единицы, применение которых способно дать как угодно точное и, главное, независимое от колеблющихся порогов ощущения познание данного свойства предметов.

Первоначально познание свойств предметного мира, переходящее границы непосредственно-чувственного познания, является непреднамеренным результатом действий, направленных на практические цели, т. е. действий, включенных в промышленную деятельность людей. Впоследствии оно начинает отвечать специальным задачам, например, задаче оценить пригодность исходного материала путем его предварительного практического испытания, простейшего эксперимента. Такого рода действия, подчиненные сознательной познавательной цели, представляют собой уже настоящее мышление, хотя оно и сохраняет форму внешних процессов. Их познавательные результаты, обобщаемые и закрепляемые посредством языка, принципиально отличаются от результатов непосредственно-чувственного отражения, которые генерализуются в соответствующих чувственных же образованиях. Они отличаются от последних не только тем, что включают в себя свойства, связи и отношения, недоступные прямой чувственной оценке, но и тем, что, переданные в процессе речевого общения другим людям, они образуют систему знаний, составляющих содержание сознания коллектива, общества. Благодаря этому возникающие у отдельных людей представления, понятия, идеи формируются, обогащаются и подвергаются отбору не только в ходе их индивидуальной практики (неизбежно узко ограниченной и подверженной случайностям), но и на основе усваиваемого ими неизмеримо более широкого опыта общественной практики.

Вместе с тем языковая форма выражения первоначально внешнепредметной формы познавательной деятельности создает условие, позволяющее впоследствии выполнять отдельные ее процессы уже только в речевом плане.