В то же самое время, когда Лев Гуров, Станислав Крячко и Петр Николаевич Орлов проводили в генеральском кабинете первое оперативное совещание по «делу Арзамасцева», в небольшой подсобке книжного магазинчика на Грузинском Валу состоялся еще один примечательный разговор.
      Собеседников было двое, и для одного из них, высокого щеголеватого мужчины средних лет с короткой стрижкой, английский язык, на котором велся разговор, явно был родным. Второй выглядел помоложе и попроще, а произношение и некоторая неуклюжесть в строении фраз выдавали в нем нашего соотечественника. И еще что-то неуловимое в его внешности и манере поведения натолкнуло бы опытного человека, тем более профессионала уровня Льва Гурова, на мысль: этот из блатных. Не из «пехоты», нет. Хороший средний уровень.
      А то, что английский неплохо знает, особо удивлять не должно. Далеко не все российские мафиози – тупые скоты с одной извилиной.
      – Вчерашний прокол не может быть дурацким совпадением! – возбужденно говорил второй, и было ясно, что он оправдывается. – Тут, скорее всего, трюк. Почему только половина? В записке Арзамасцева речь шла о целом документе, не так ли? А теперь этот уголовник набивает себе цену, он хочет вас кинуть, понимаете вы это, лорд? Пользуется тем, что проверить правдивость его слов мы не можем! Арзамасцева теперь не расспросишь... Стоило ли торопиться? Зачем вам вообще понадобились такие крайние решения? Мы так не договаривались. Или мое слово здесь вообще ничего не значит?
      – Нас кинуть, – холодно поправил его «англичанин». – Нас, а не «вас», мы в одной лодке. Забыли, сколько денег мы уже выплатили вам? Среди порядочных людей авансы принято отрабатывать. А непорядочных людей принято воспитывать. Не стесняясь в средствах. Еще раз: я ведь плачу вам хорошие деньги, не так ли? И если до вас еще не дошло, то поясню: плачу я их не только за то, чтобы вы делали свое дело, согласно нашим предварительным договоренностям, но и за то, чтобы вы не проявляли излишнего и неуместного любопытства. Не забывайте, Павел, кто здесь главный. Помните, что вы второе лицо лишь номинально, вас за этим и нанимали. Для вывески. Для обеспечения безопасности нашего предприятия. Для связи с вашими гм-м... знакомыми в определенных сферах. Но не более! Что, зачем и для каких целей понадобилось мне и моим гм-м... коллегам и заказчикам, вас совершенно не касается. Есть хорошее правило: «Меньше знаешь – крепче спишь!» А вот если знаешь больше, чем тебе положено, особенно в таких делах, как наше, то появляется солидный шанс уснуть совсем крепко. Навеки. Замечу, кстати, что этого, как вы изволили выразиться, уголовника мы наняли с вашей подачи.
      – И что с того? Настоящие профессионалы продаются. Но не перепродаются. Особенно профессионалы такого... э-э... профиля.
      – Верно, только с одним уточнением. В цивилизованных странах. А в вашей проклятой России возможно все. Ненавижу эту страну. Хоть третий год сижу здесь, как проклятый, не могу ее понять.
      – Если бы только вы, – криво усмехнулся его собеседник. – Третий год, говорите? Э-хе-хе... Я вот тут родился тридцать с лишним лет тому назад, каких только дорожек не топтал, пять лет у хозяина чалился, а это те еще университеты с академиями. И то никак привыкнуть не могу. Какое тут, к лешему, понимание!
      Что верно, то верно. В России многое, если не все, делается сдуру, словно по пьяни, как бы само собой. На халяву. Дворцовые перевороты, реформы и революции, стройки и перестройки, репрессии и реабилитации, приватизации и деприватизации... Особенность национального характера! Раз уж даже Федор Иванович Тютчев свою родину «умом понять» не мог, то куда там нам, грешным! И тем более какой спрос может быть с западных обывателей? Ведь в массе своей они до сей поры уверены, что Россия – дикая страна, где в городах не встретишь домов выше двух этажей, а по заснеженным улицам шляются медведи и толпы нищих. А хоть бы и не к обывателям это относилось, а к более серьезным людям со специфическими интересами. Какой тут третий год! Тут жизни не хватит. Оттого-то и попадают западные варяги впросак. Кстати, «варяги» очень похожи на «ворюги». Коими, заметим, варяги и были.
      – Этот его трюк, если это действительно трюк, не должен был сработать, – задумчиво произнес «англичанин».
      Потом помолчал и добавил:
      – А вот, однако же... Сработал. Почему? Я вижу только одно объяснение.
      – Догадываюсь, какое.
      – Держите свои догадки при себе. Даже в разговоре со мной. Я вот держу. Очень рекомендую брать с меня пример. Жадность плохо сочетается с осторожностью, а она вам необходима. Не зарывайтесь!
      – Да не боюсь я никого! Я и сам у хозяина в гостях побывал.
      – Ну? В самом деле? Так-таки никого? Это вы, Бульдозер, зря. Иных стоит бояться. Опасаться, по крайней мере. Меня, например...
      – Расспросить бы его, – с тоской выговорил наш соотечественник с весьма оригинальной кличкой Бульдозер. – С надлежащей... э-э... настойчивостью.
      «Англичанин» поднял на собеседника тяжелый взгляд.
      – Это было бы замечательно! – не скрывая сарказма, сказал он. – В том, однако, случае, если расспрашивать будем мы. А если кто-нибудь другой? С надлежащей настойчивостью?.. Тогда как? В каком мы можем оказаться положении, это вы представляете? Бог мой, пока лишь чистые убытки... Пять тысяч евро – это же не шутка... Когда назначена встреча?
      – Он отзвонился вчера вечером. Контрольный звонок сегодня, в шесть, я думал...
      – А вот этого не надо. Не думайте. Не для вас занятие. Отложите встречу на... Скажем, послезавтра. А еще лучше на четверг. Запись нашего с вами разговора, – он кивнул на диктофон, совершенно открыто лежавший на столе, – пойдет моим, скажем так, коллегам и спонсорам. В Женеву. У них должно быть время, чтобы просчитать изменившуюся ситуацию.
      Тот, кого «англичанин» именовал Павлом, посмотрел на диктофон с кривоватой усмешкой. Ему явно не нравилось, что их разговор писали. И говорить на чужом языке, с трудом подбирая слова, когда знаешь, что собеседник прекрасно владеет русским, ему тоже было против шерсти. Но что поделаешь! «Коллеги и спонсоры» в Женеве изучением русского языка в свое время не озаботились.
      – Значит, в четверг. Ближе к вечеру. Здесь он появиться не должен. Где встречаться – решите сами. Как станете подстраховываться – тоже. Но завтра доложите мне, что вы напридумывали. Он знает вас в лицо?
      – Нет. Переговоры и постановка задания шли через...
      – Избавьте меня от подробностей! – Некоторое время «англичанин» задумчиво молчал. – Что ж, тогда все в порядке, – уверенным тоном сказал он наконец. – Раз не знает. Все хорошо. Не о чем беспокоиться.
      Это он врал. Все было из рук вон как плохо и вот-вот собиралось становиться еще хуже. Оснований для беспокойства хватало с избытком...
      ...Узнав, что Геннадий Вячеславович покинул этот мир, Лев не особенно опечалился: как уже было сказано, к досаде на «недоработку» у Гурова примешивались личные мотивы, – уж очень не нравился ему господин Салманов.
      «Этому типусу и после смерти теплое местечко гарантировано, – думал Лев. – Теплее некуда: сковородки шкворчат, смола в котлах булькает... Обслуживающий персонал сплошь с рогами. Но что это Петр шарадами говорить принялся? Что значит выражение „с отбытием ему помогли“? Было там убийство или нет?»
      – Петр Николаевич, скажи на милость, как понимать твои слова? – словно подслушав мысли друга, спросил Станислав. – «Убийством в прямом смысле слова назвать нельзя...» А как можно?
      – Браком в нелегкой бандитской работе, – совершенно серьезно ответил генерал.