Котов Григорий Давидович, старый розыскник, был похож на своего отца-еврея, скрипача третьеразрядного оркестра, носил бородку и очки и походил на кого угодно, только не на опытного, хваткого оперативника. Он был высок и болезненно худ, производил впечатление человека физически слабого, что совершенно не соответствовало действительности. Котов прекрасно стрелял с обеих рук, в уличной драке мог соперничать даже с Гуровым. Друзья шутили, мол, Гриша – это скелет, туго обтянутый воловьими жилами.

Гаврилов Борис Ефимович, тоже битый опер, обладал удивительно несерьезной внешностью, и, если Котов в свои сорок лет выглядел на пятьдесят с лишним, то Гаврилов, имевший от роду тридцать пять, смотрелся шпанистым парнем, готовым в любой момент залезть в карман или вырвать у зазевавшейся дамочки сумку. Он и одет был соответствующе: джинсы, кроссовки, пальтишко якобы из кожи, купленное в Стамбуле на толкучке. В ларьках ему не давали в руки бутылку водки, если он просил разглядеть этикетку, требовали деньги вперед. Над верхней губой у него имелся шрам, а в верхней челюсти поблескивал золотой зуб. Бориска, так его звали товарищи, мог в любой компании и в подворотне выпить на троих, незаметно пролив половину, и через полчаса быть с уличной шпаной своим в доску.

Всех присутствующих объединяли опыт оперативной работы, нелюбовь к начальству, которое не ценило их профессионализма и преданности розыскному делу, и скрытая ненависть к «деловым», чье коварство и жестокость они испытали на собственной шкуре. Они ценили деньги, но не ставили их во главу угла, заработать хотели, но не продавались и не двурушничали.

При наборе команды Станислав ставил человеческую порядочность на первое место, все остальные качества у ребят были хуже или лучше, но честность была обязательной.

Когда все собрались, покурили, вспомнили старое и обменялись новостями, Гуров выдал каждому по тысяче долларов и сказал:

– Парни, работа нам предстоит не очень приятная. – После чего каждому вручил фотографию Юлии, ее адрес, объяснил, из какой она семьи и о письменном предупреждении.

Затем он рассказал о попытке похищения девушки в Париже, приметы похитителей. Минут двадцать обсуждали приметы, вспоминая старых «приятелей», но ничего конкретного не вспомнили.

– Служба безопасности…

– Контрразведка, – возразил Котов, поправляя постоянно сползающие очки. В молодости он страдал близорукостью, которая с годами прошла, но привычка носить очки осталась, только стекла пришлось заменить на простые.

– Не будем торопиться с выводами, – сказал Гуров. – Я вам рассказал о происшедшем, чтобы вы понимали: угроза непростая, у исполнителей руки длинные, раз они до Парижа дотянулись. Геннадий, – обратился полковник к Веткину, протянул листок. – Вот тебе данные ухажера, которого Юлия повстречала в Париже, выясни о парне все, что можно.

– Что нельзя, тоже выясни, – Крячко не мог молчать так долго. – Его в номере оглушили, но, возможно, они из одной команды.

– Слушаюсь, господин полковник. – Веткин кивнул.

– Теперь о вас, ваших задачах и возможностях, – продолжал Гуров. – Завтра вернутся Валентин Нестеренко и Илья Карцев, значит, вас будет шестеро, по необходимости присоединимся Станислав и я. Машин у нас три, но моя «пежо», особенно «мерс» Крячко в определенных местах светятся, а в иной ситуации будут в цвет. Денег не жалеть, расходы по необходимости, никаких отчетов и рапортов не требуется. Писать только оперативно важные материалы.

– Крыша? – спросил Борис, сверкнул золотым зубом.

– Документы, которые у вас имеются, – ответил Гуров. – Разрешение на оружие у вас есть, а как пистолетом пользоваться и не оказаться в тюрьме, жизнь научила. Если власть прихватит, можете дать мой телефон, коли совсем станет плохо, пусть звонят генералу Орлову. Но, ребята, – он вздохнул и покачал головой, – сами понимаете. Вы можете столкнуться и с контрразведкой, и со службой охраны.

– Слова «можете столкнуться» опустите, – вмешался Станислав. – Лев Иванович, ребят обманывать нехорошо, безнравственно. Они столкнутся со службами напрямую или косвенно, но обязательно.

Гуров на друга не смотрел, выдержал паузу и продолжал, словно его и не перебивали:

– Для спецслужб выяснить, что ментовские начальники используют в работе посторонних людей – большой подарок. Старший опер, – он ткнул пальцем в грудь, – это одно, начальник главка, замминистра – совсем иное, соображайте, не маленькие.

– Если яйца дверью не прищемят, промолчим, – сказал Гаврилов.

– У тебя, Бориска, лишь одна пара, береги, дольше проживешь, – сказал Василий Иванович, и все дружно рассмеялись.

– Что еще, какие вопросы? – спросил Гуров.

– Я так понимаю, что мы берем девочку завтра из Шереметьева и таскаемся за ней круглые сутки, – сказал Котов, почесывая бороду. – Как мы меняемся, сколько работаем – дело наше. Если мы засекаем за ней наблюдение, то сообщаем вам. А в каком случае мы имеем право расшифроваться?

– Простенькие вопросы задаешь, Григорий Давидович, – усмехнулся Гуров. – На то ты и доктор, чтобы решить, в каких случаях нужна операция, а когда достаточно грелку поставить. Мы знаем, что ее хотят выкрасть, кто и где собирается это сделать, неизвестно. Зачем? Тут возможны варианты. Ясно, главная цель – папаша. Будь она дочерью рядового инженера, ничего бы девчонке не угрожало. Возможно, лишь пошлая попытка получить деньги. Но мне чудится, что история связана с предвыборной кампанией. И при помощи дочери попытаются оказать на Горсткова давление, повернуть его со товарищи, то есть огромные капиталы, в определенную сторону.

– Тогда другой противник – и наша не пляшет. Вы, Лев Иванович, силы-то соразмеряйте, мы ведь только обыкновенные менты на пенсии. Нас в политической сваре раздавят, не заметят. Клопа раздавишь – воняет, а от нас и запаха никакого не останется, – сказал Веткин, которому Гуров поручил установить Виктора.

– Боишься? – Крячко привстал со стула. – Нормальное дело, все боятся. Только не крестись загодя, может, и гром не грянет.

– Станислав, – остановил друга Гуров. – Генка рассуждает верно, но смотрит под ноги. Я не хотел касаться данного вопроса, лишнюю болтовню разводить. ФСБ – организация мощная, нам против нее выступать неразумно. Возьмем худший вариант: и контрразведка либо служба безопасности Президента в этой истории заинтересована. Но ведь они своих людей, свою мощь тут использовать не могут. Там же не дураки работают и прекрасно понимают, что если в подобном деле государственная структура засветится, то Президенту крышка. Он политический труп, ему придется срочно снимать свою кандидатуру. Значит, что? Напрямую они никак действовать не могут. И происшествие в Париже тому прямое доказательство. Немецкие фашисты Муссолини украли. А тут девчонку-туристку не могут умыкнуть. Конечно, они о наших ребятах не знали, но все равно работа дилетантская. Почему ее брали в номере, а не где-то на улице, в переулочке? Потому, что языка не знают, с полицейским, если что, объясниться не способны. Это спецслужба? Уж нашлась бы парочка ребят, которые на французском ля-ля тополя развести способны.

Спецслужбы в данной истории тоже раком стоят. И хочется, и колется, и мамка не велит. Они могут действовать только через свою агентуру, причем агентуру невысокого класса. Уголовники, которых на мелочевке повязали, вербанули и отпустили гулять. Вот они-то и станут вашими непосредственными противниками. А случись что, так генералы наверху благим матом заорут: «Не знаем! Не ведаем! В первый раз слышим!» Иначе Сам их головы оторвет быстрее, чем Кот Бегемот оторвал башку конферансье Бенгальскому. Впрочем, я это сравнение уже употреблял.

– Ты вообще повторяешься, Лев Иванович, – сказал Крячко. – Вам, ребята, неважно, кто за кем стоит, важно, с кем по асфальту кататься. А публика знакомая, приятная, как зубная боль.

– Станислав ваш непосредственный начальник. Начнет припекать, соберемся, обсудим, завтра вы встречаете в Шереметьеве рейс из Парижа…

– Извини, Лев Иванович, так не пойдет, – перебил Котов. – Я хочу знать, при каких обстоятельствах могу расшифроваться. – Этот сын Давида был самым осторожным и дотошным. – Разговорчики о враче и диагнозе – для сопляков. Девчонку на моих глазах с улицы в машину берут и увозят. Какой диагноз?

– Ты глупей дурного не прикидывайся! – повысил голос Крячко. – Берут, увозят, не мешок картошки с тротуара подобрали. Ты потому и сыщик, чтобы в секунду решить, мальчик девочку в койку повез или это иная ситуация. Твое дело – повиснуть на хвосте и не дать оторваться, связь у тебя будет.

– Все, господа сыщики, до завтра. – Гуров вышел из-за стола, каждому пожал руку, Котова придержал. – Если работа не по душе, сомневаешься, скажи, свои люди, поймем.

– Не сомневаются дети и дураки. – Котов кивнул и вышел из кабинета.

– Не нравится он мне, – сказал Станислав, когда оперативники ушли. – Привык, чтобы ему отмеряли от сих и до сих этого.

– Брось, Станислав, ребята хорошие, а Гриша так просто лучший. Он вопросы задает, ты уши развесил. Полагаешь, он не знает, когда тихо сопеть, когда стрелять по колесам, а когда в лоб? Все он знает, ему интересно, как далеко мы можем зайти.

– Ты начальник, тебе с горки видней, – ответил Крячко. – Мне лично очень этот парень, что увивался вокруг девицы в Париже, не нравится. Он опаснее этих горе-похитителей.

– Возможно, разберемся. Твое мнение, сколько дней у нас имеется, пока они перестроятся и по второму кругу пойдут?

– Полагаю, они временно затихнут, выждут, проверят, нет ли за Юлией наблюдения. Считаю, и нам дня на три следует оставить ее в покое, выяснить, где она бывает, но не более того, по городу за ней не таскаться, засветимся.

– Разумно. – Гуров открыл форточку и дверь, решил проветрить кабинет.

– Я поехал, дома надо побыть, дальше неизвестно, как сложится. – Крячко вынул из шкафа куртку. – Ты Марии не звонил?

– С какой стати? – Гуров хотел казаться беспечным. – Она уехала на съемки, вернулась, вроде она и должна позвонить.

– Дурак. Мария – женщина, к тому же актриса, а ты ее в какие-то логические рамки примериваешь. Группа вернулась из Италии со съемок, Мария занята в спектаклях, женщина убеждена, что о таком событии не только влюбленный мужик, вся Москва знает. Ты со своего пьедестала слезь, на земле живешь. – Крячко махнул рукой и вышел.

Гуров закрыл за другом дверь, сел за стол и закурил. Сыщику идти было некуда. Женщины появлялись в его жизни и пропадали. Только с женой он прожил восемь лет. Рита не выдержала жизни с мужчиной, который уходит и неизвестно, когда вернется, когда нельзя договориться с друзьями о встрече, так как у мужа «понедельник начинается в субботу». А может, и не жена ушла, а ушла любовь. Все имеет свой край, Ромео и Джульетта об этом не узнали, так как умерли детьми.

Гуров очень нравился женщинам, знал об этом, воспринимал спокойно, философски, данный факт – не его вина и не заслуга, таким родился. Он был высок, атлетически сложен и голубоглаз, но отнюдь не его физические данные привлекали женщин. Физика лишь форма, она обращает на себя внимание, но не более того. Он был лидер, сегодня такое качество называют биополем, платил за свое лидерство сполна. Вот даже ближайший друг, Станислав, походя ударил по больному, сказал: «Слезь со своего пьедестала». Нормальный мужчина, хочет он того или нет, всю жизнь поднимается по лестнице, завоевывая звания, должности, признание окружающих коллег. Спортсмен стремится победить, преодолеть себя, подняться на пьедестал почета. Он существует не только в спорте, в любой профессии желание быть первым у мужчины в крови, высоту пьедестала мужчина определяет сам, одному достаточно малого, другому не хватает всю жизнь. Каждый меряет на свой аршин, которых в жизни множество. Деньги, слава, власть. Говорят, что самая притягательная и сладкая, она же наиболее труднодостижимая и скользкая вершина – власть.

Гуров никогда не стремился к власти, хотя, конечно, сегодня обладал значительно большей властью, чем в начале своей карьеры, когда был опером и лейтенантом. Но лестница, которая ведет к власти, Гурова не интересовала. Ему не раз предлагали повышение в должности и генеральское звание, но он под различными предлогами отказывался. Он был нормальный человек, хотел быть генералом, иметь отдельный кабинет и персональную машину. Его лишь не устраивала цена, которую придется за все это заплатить. Отдавал себе Гуров отчет или нет, но он был очень тщеславен. Данное качество выражалось у него своеобразно, он не жаждал должностей, званий, орденов, Гуров по-настоящему ценил только свободу. Директора завода можно в любой день заменить, а токаря высочайшей квалификации заменить нельзя, нет таких асов, и все тут, хочешь – не хочешь, а если у тебя в коллективе такой ас имеется, терпи его со всеми его человеческими прибабахами.

Гуров нечасто пользовался своим привилегированным положением, ему хватало сознания, что он им может воспользоваться.

Такая или примерно такая ситуация сложилась у Гурова и во взаимоотношениях с женщинами. Он соблюдал правила игры, ухаживал, целовал руки и ноги любимых. Он делал все, что мог – от готовки, стирки, мытья посуды с женщиной на равных, дарил цветы и комплименты, но женщина при этом должна была твердо знать, что он свободен и главным в его жизни является работа. Все, что касалось его обязанностей, женщины принимали с восторгом; наталкиваясь на его представления о личной свободе и работе, женщины начинали недоумевать, роптать. Гуров никогда ничего не доказывал и отношений не выяснял, тихо уходил.

Потому он вторично не женился, сейчас жил один, его шикарная квартира пустовала. Покидая кабинет, Станислав поинтересовался, звонил ли Гуров Марии, красивой и популярной актрисе, с которой у сыщика был сколь бурный, столь и короткий роман прошлой осенью.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.