Гуров вошел в опустевший уже вестибюль и хорошо известным ему путем проник за кулисы. Профессиональная память позволяла ему безошибочно ориентироваться в лабиринте театральных коридоров, и он довольно быстро нашел гримерную своей жены. Дверь была приоткрыта – в комнате горел яркий свет, и слышались голоса. Услышав их, Гуров невольно замедлил шаг, и все посторонние проблемы вылетели у него из головы в один миг. Он узнал вкрадчивый баритон артиста Емелина, молодого человека, которому предрекали большое будущее и всемирную славу. Емелин считался восходящей звездой экрана и столичной сцены, имел уже массу поклонниц и покровителей и шел по жизни с энтузиазмом и восторгом победителя. Он бесконечно снимался в самых модных сериалах, сверкал белозубой улыбкой на обложках журналов, и только одного не хватало ему для полного счастья – он вбил себе в голову, что должен завоевать сердце Марии Строевой.

Действительно ли он был увлечен ею, или это предпринималось из соображений престижа, Гурова не волновало. С некоторых пор он терпеть не мог этого настырного и самоуверенного юношу, вообразившего, что мир создан исключительно для него. Если быть совершенно точным, то это произошло уже в момент их первой встречи.

Это случилось месяца три назад, когда в театре праздновали юбилей одного из старейших актеров, ветерана сцены трагика Любавина. Было много гостей – даже Гуров сумел присоединиться к жене в тот вечер – и все было чудесно и весело до тех пор, пока Гуров не обратил внимание на постоянно вьющегося возле Марии смазливого парня, у которого была грива темно-русых волос, лучистый взгляд и улыбка во весь рот. А еще у него имелась неприятная манера влезать в любой разговор, тут же переводя его на свою персону. Впрочем, в тот вечер он был щедр на комплименты и знаки внимания. Все они предназначались исключительно Марии. Емелин разошелся настолько, что даже спел под гитару арию из «Вестсайдской истории», в которой то и дело повторялись слова: «Мария, Мария, Мария…». Выглядело это немного странно, словно юбилей был не у Любавина, а у Марии, но молодому таланту и это сошло с рук. Он даже сорвал аплодисменты. Сама Мария делала вид, что сердится на такое избыточное внимание, но делала это не слишком убедительно. И только Гуров невзлюбил Емелина сразу и окончательно.

Конечно, он держал себя в руках, как подобает цивилизованному человеку. К тому же в уме Гуров постоянно делал поправку на известную специфику театральных нравов. Богема есть богема. Но когда восторженный и разгоряченный Емелин в конце праздника предложил Марии продолжить веселье в модном ночном клубе, Гуров эту попытку решительно пресек. Одаренный юноша удостоил его в тот раз снисходительной усмешки и подчеркнуто тепло распрощался с Марией. Он сказал, что с трепетом будет ждать новой встречи, и Гуров едва удержался, чтобы не спустить его с высокой театральной лестницы.

Но с тех пор Емелин действительно стал выискивать любой предлог, чтобы лишний раз увидеться с Марией. Он работал в другом театре, был страшно занят, но доброжелатели время от времени докладывали Гурову, что видели Емелина в компании его жены. Он сидел в зале на спектаклях, наведывался за кулисы, приносил цветы и целовал руки. Ничего большего, но склад характера у Гурова был отнюдь не богемным, и вся эта катавасия ему совершенно не нравилась, тем более что Марии такое внимание, несомненно, доставляло удовольствие. Она понимала чувства Гурова и отзывалась о новом поклоннике исключительно с иронией, но это было слабым утешением. Гуров предпочел бы, чтобы молодое дарование просто исчезло из их жизни.

Но пока об этом можно было только мечтать. Неуступчивость Марии и ее покровительственное отношение только распаляли Емелина. Он не позволял забыть о своем существовании ни на минуту. По крайней мере, та минута, в течение которой Гуров невольно подслушал разговор в гримерной, была посвящена именно его персоне.

– …нет, в самом деле, Мария, я вас не понимаю, – говорил Емелин. – Вы – талант, вы – богиня! Вокруг вас должен быть постоянный праздник, вакхический карнавал! А вы обрекаете себя на служение некоей культовой фигуре, которую, я уверен, вы большей частью просто выдумали. Ну в самом деле, как это возможно? Я видел вашего мужа. Стопроцентно положительный герой из соцреалистической пьесы. Совершенно картонная фигура…

– Не говорите о том, чего не понимаете, Володя, – перебила его Мария. – Гуров далеко не картонная фигура, и если бы он мог слышать то, что вы здесь в запальчивости плетете, то, боюсь, вам пришлось бы в этом очень скоро убедиться. Боюсь, ваше самолюбие было бы сильно ущемлено, потому что по сравнению с Гуровым вы сущий цыпленок, Володя…

Такое сравнение Гурова заметно приободрило, и он решил на этой ноте прервать дискуссию. Он открыл дверь и вошел в гримерную.

– Привет! – сказал он ровным и теплым голосом, обращаясь в основном только к Марии. – Извини, я опять оказался лгуном. В качестве единственного оправдания могу предъявить только свое сиюминутное присутствие. Честно говоря, обстоятельства были таковы, что я мог вообще не появиться. Сегодня убили человека…

– В самом деле? Расскажите! – оживленно произнес Емелин, сверкая глазами. – Я как раз начинаю сниматься в новом сериале. Условное название «Бандиты». Играю там…

– Не цыпленка, случайно? – с невинным видом спросил Гуров. – Вроде мне что-то такое послышалось… – Он не мог отказать себе в удовольствии нанести этот болезненный укол, хотя и понимал, что для полковника Гурова это слишком мелко.

На скулах актера вспыхнул румянец. Он был уязвлен, но подавил вспышку гнева. Возможно, его остановила ироническая улыбка Марии. Он решил воспользоваться тем же оружием и почти спокойно возразил:

– Нет, у меня другая роль. Мне предложили сыграть полковника милиции. Туповатого, но симпатичного. Такой человеческий тип не имеет со мной ничего общего, поэтому мне это интересно. Может быть, и вы могли бы подсказать что-то ценное в этом плане – какие-нибудь специфические детали, которые позволят оживить образ?

– Могу подсказать только одно – полковников вам пока рановато играть, – сказал Гуров. – Кино, конечно, иллюзия, но все-таки таких зеленых полковников в жизни не бывает. Зритель вам не поверит. Может быть, для начала вам лучше попробовать сыграть лейтенанта? Не обязательно даже туповатого…

– Ну вот что! У меня был трудный день, а вам, видимо, некуда девать свою мужскую энергию, – резко заявила Мария, поднимаясь с кресла. – Если желаете продолжить пикировку, я лучше выйду.

– Человек просто попросил совета, – мирно заметил Гуров. – Я не смог отказать. Но, наверное, это действительно не слишком своевременно. У тебя что-то не так?

– У меня только одно не так, – со значением сказала Мария. – И ты знаешь – что это. Но мы не будем больше ничего обсуждать. Я устала.

– Лимузин у порога, – сказал Гуров с улыбкой.

– Ладно, едем домой, – действительно усталым голосом сказала Мария и, обернувшись к Емелину, добавила: – До свидания, Володя! Спасибо за цветы и добрые слова. Только, честное слово, вы напрасно так себя утруждаете. Лучше бы подарили эти цветы своей девушке.

– Уже не думаете ли вы, что я дарю цветы направо и налево? – шутливо воскликнул Емелин. – Я слишком целеустремленный человек, и вы это знаете, Мария!

– Это знает вся Москва, Володя, – засмеялась Мария и, взяв Гурова под руку, сказала: – Я готова.

Потом, когда они вдвоем вышли из театра и остановились на ступенях под падающим снегом, Мария сказала:

– Не узнаю я тебя, Гуров! Где же твоя хваленая выдержка? Связался с мальчишкой, который только этого и ждет! У него же период такой – он самоутверждается везде и всюду.

– А он не мог бы самоутверждаться где-нибудь в другом месте? – поинтересовался Гуров. – Честно говоря, когда я вижу эту восходящую звезду, у меня просто руки чешутся спустить ее с лестницы.

– Неужели ты ревнуешь, Гуров? – восхищенно воскликнула Мария. – Это что-то новенькое! В таком качестве я тебя еще не знала!

– Я ревнив, как Отелло, – заверил ее Гуров. – Как ты можешь в этом сомневаться? И я официально тебя предупреждаю, что встречи с этим типом, цветы и прочее будят в моей душе самые низменные инстинкты. Может разыграться трагедия. Как это у вас в «Гамлете»? И все умерли…

– Только вот про «Гамлета» не надо! – досадливо сказала Мария. – Это еще слишком свежая рана, дорогой! А что касается Емелина, то не могу же я вот так запросто выставить человека, который пришел поздравить меня после спектакля! Тем более человека, которого носит на руках вся Москва. Это будет выглядеть глупо.

– Глупо будет, когда это сделаю я, – возразил Гуров. – Но давай больше не будем об этом. Слишком много чести для зеленого мальчишки. Может быть, закатимся в ресторан? Закажем ужин при свечах и простим друг другу обиды…

– Не выйдет, Гуров, – отмахнулась Мария. – Я устала и хочу домой. А кто это сидит у тебя в машине?

– Это Крячко, – вспомнил Гуров. – Да, кстати, он очень страдает. У него что-то вроде аппендицита. Может быть, возьмем его с собой? Устроим скромный семейный ужин…

– Ты неисправим, – вздохнула Мария. – По-моему, у меня гораздо больше поводов для ревности. Ты проводишь со своим Крячко больше времени, чем со мной.

– Но мы же с ним делом заняты, – немного обиженно сказал Гуров. – Вот, например, сегодня два известных тебе туповатых полковника искали двух убийц, тоже, кстати, не самого великого ума. Конечно, не царское это дело – дешевых налетчиков хватать, да человека они убили не простого, а со связями. Потратили мы с Крячко кучу нервов, но остались с носом. Думаешь, мы похудели меньше, чем если бы сыграли какого-нибудь «Гамлета», пускай даже в новом прочтении и без суфлера?

– Просила ведь, не трогай «Гамлета»! – воскликнула Мария. – Вы с Крячко не видите никакой разницы между вечным и преходящим. Лишь бы было, о чем за рюмкой водки покалякать! Лучше не зли меня!

Она решительно пошла к машине, опередив Гурова, а он с виноватым видом шел за ней следом, недоумевая, как так получается, что женщина всегда оказывается права, и почему трагедия вымышленного принца датского заслуживает большего внимания, чем самое что ни на есть реальное убийство, случившееся всего несколько часов назад в том же самом городе, где живут они сами и еще несколько миллионов самых что ни на есть реальных людей?

Глава 3

С наружной стороны окно было оборудовано стальной решеткой, стойки которой были намертво посажены в бетон. Вид из окна был самый паршивый – на глухую кирпичную стену, сверху донизу покрытую какой-то зеленовато-сизой плесенью. Комнаты в квартире были проходные, и в той, что была ближе к выходу, круглосуточно дежурили охранники шефа. Один, по имени Олег, был, можно сказать, старым знакомым. Он все еще прихрамывал на ту ногу, которую повредил ему Будила, и был по этой причине зол как собака. Двое других сторожей, Сергей и совсем молодой Ленька, держались индифферентно, но все они были при оружии и безо всякого сомнения при надобности пустили бы его в ход. Будила был уверен в этом на сто процентов. Однако от решительных действий его удерживало совсем не это. Проклятый «шеф», этот надменный коротышка в широкополой шляпе, о котором Будила до сих пор ничего определенного не знал, загнал его в ловушку, из которой был только один выход – на территорию, огороженную «колючкой», с вышками и холодными бараками. Будиле в барак не хотелось.

Они уже знали, что человек, которого они с Фертом ограбили, скончался, знали, что милиция землю роет, мечтая их найти, и уже точно знали, что убитый имел высокопоставленных родственников. Из этого следовал только один вывод – пощады им ждать было неоткуда. Вся Москва была сейчас для них западней. Их словесные портреты были развешаны на каждом углу, и Будиле с его приметной внешностью не дали бы погулять и суток, тем более без документов. Даже переодеться им было не во что – на квартире, где их с Фертом поселили, не было ничего, кроме жратвы и телевизора.

Как и обещал шеф, им не дали и капли спиртного, и на исходе вторых суток Будила всерьез затосковал. Договариваться с охранниками было бесполезно. На все у них был один ответ – вот приедет шеф, он все скажет.

Кормили, правда, неплохо – даже фрукты давали. Будиле фрукты были не в диковинку, да он их и вообще не любил, а вот Ферт в одиночку уничтожил два кило винограда и был, кажется, очень доволен.

Он вообще воспринимал заточение гораздо спокойнее – жрал вволю и спал всласть, да еще и приговаривал, что такой лафы ему никогда в жизни не перепадало. Расстроился он только один раз, в самом начале, когда его по наводке Будилы накрыли в их любимой пивнухе. Но, сообразив наконец, что попался он не один, а с Будилой вместе, и, главное, что их не собираются сдавать в милицию, Ферт тут же воспрянул духом и налег на дармовой виноград.

Нельзя сказать, что он совсем не обиделся на Будилу, но открыто никаких претензий ему не высказывал. Во-первых, просто боялся, а во-вторых, понимал, что и сам сплоховал, когда дал деру с паршивым мобильником. Телефон, кстати, у него отобрали сразу же, как и замусоленный паспорт, и он теперь тоже зависел от воли таинственного шефа. В качестве умственной гимнастики Ферт гадал, каким образом может проявиться эта воля и что их ждет в ближайшем будущем.

– На что же это мы с тобой подписались, Будила, как думаешь? – озабоченно бормотал он, запихивая грязными пальцами кисть винограда в прожорливый рот. – Уж точно не стены штукатурить!.. И кормят как на убой. Я знаешь что думаю? Я вот в одной газетке читал, что есть такие деятели, которые людей для опытов сплавляют. За большие бабки. Берут самых здоровых, вроде нас с тобой, лучше таких, которые под статьей ходят или, скажем, родни никакой у них нет – и сплавляют лепилам. Может, на органы, а может, еще для чего…

Будила слушал этот бред, никак не комментируя, и только мрачно хмурился. Ферта он не считал умным человеком, а газетам не верил. Но то, что их готовят для какого-то грязного дела, не вызывало у него никаких сомнений. Весь вопрос был в том, выполнит шеф свое обещание или нет. Шансов на благоприятный исход было мало. И опыт, и интуиция подсказывали Будиле, что и на этот раз их кинут, как двух дешевых фраеров. Зачем тратить деньги, когда всегда можно найти более простой и надежный выход? Будила ничего не говорил Ферту, но был уверен, что, как только они выполнят работу для шефа, их тут же уберут. И не выполнить было невозможно – тогда их уберут сразу.

Нужно было найти какой-то выход, поймать момент, когда представится хотя бы минимальная возможность бегства. Тогда можно будет попробовать отдышаться, пораскинуть мозгами и потребовать от шефа свое. Дело это опасное, но иного выбора нет. К тому времени не только шеф будет знать кое-что о Будиле, но уже и Будила будет знать кое-что о шефе. На таких условиях можно вести переговоры.

В эти туманные расчеты он не включал своего прожорливого дружка. Это как-то само собой получилось. Просто Будила понимал – если начнется серьезная заварушка, Ферту не выбраться – не тот замес. А в таких случаях каждый думает только о себе. Так вообще устроена жизнь – если будешь думать о ближнем, о тебе самом уже некому будет думать. Разве что такому вот шефу, который на твоем горбу в рай хочет въехать. Или, скорее, в ад, потому что на ангела он не похож. Да он и сам не скрывает этого.

Два дня уже шел снег. Решетка за окном была облеплена белыми хлопьями. Еще и сейчас на улице порхали снежинки, но уже не так часто и с ленивой неторопливостью. Будила представлял себе оживленные, сверкающие белизной улицы, урчащие механизмы, сгребающие снег, машины с оранжевыми мигалками, вокзалы, от которых во все стороны разбегаются гладкие бесконечные рельсы, и ему делалось все тошнее и тошнее. Ему хотелось поскорее вернуться домой. Москва оказалась слишком огромной и слишком бестолковой, а может быть, слишком сложной для него. То, что дома его никто не ждет, Будилу сейчас не волновало.

Время тянулось медленно и тягуче, как патока. Почти пустая комната с решеткой на окне и голой лампочкой под потолком с каждым часом казалась все меньше и неуютнее. Она давила и раздражала, как тесный костюм. Единственным развлечением был поход в туалет, который происходил под непременным и бдительным контролем охраны. У Будилы при этом здорово чесались руки – так хотелось навалять этим чистюлям в белых рубашках, но у чистюль из-под распахнутых пиджаков угрожающе торчали рукоятки тяжелых пистолетов. Это были не игрушки, вроде той, что Будила выудил из кармана убитого им человека, – такой штукой запросто можно было снести полчерепа – поэтому он смирял свои порывы, ограничиваясь лишь язвительными замечаниями в адрес своих церберов. Но они пропускали все мимо ушей – к своим пленникам эти ребята относились совершенно равнодушно, словно к неодушевленным предметам или бессловесной скотине, из которой вот-вот должны сделать консервы. Исключение составлял только Олег, который, похоже, сам с удовольствием бы попытался свернуть Будиле шею при первой возможности, но у него не было на этот счет никаких инструкций.

Часам к четырем быстро стемнело. Ферт уже давно завалился на плоскую кушетку и беззаботно уснул. В соседней комнате о чем-то вполголоса бубнили охранники. Будила смотрел на серебрящееся от инея окно и наливался тяжелой глухой злобой. Он уже был готов на все, лишь бы вырваться из тесных стен и не видеть опостылевших лиц. Если бы ему сейчас предложили прыгнуть в жерло действующего вулкана, он и на это, наверное, согласился бы. Неизвестно, насколько хватило бы его терпения, но судьба наконец решила сжалиться над ним. Часам к восьми вечера в квартиру нагрянули новые люди.

Их было двое. Коротко поздоровавшись с охранниками, они сразу прошли в комнату, где изнывал от тоски Будила, зажгли свет и растолкали дрыхнущего Ферта. Разговаривали без лишних свидетелей.

Из двоих один был обыкновенной «шестеркой». На протяжении всего разговора он скромно стоял возле двери, внимательно прислушиваясь к каждому слову. В левой руке он держал черный кейс.

Его спутник – суровый, с жесткими чертами лица мужчина – был здесь, несомненно, главным. Но Будила ожидал, что инструкции ему будет давать лично шеф, и был заметно разочарован. Расплывчатая фигура шефа становилась еще более неясной, почти нереальной, а их с Фертом будущее еще более туманным. С кого требовать гарантий, если даже тот, кто давал инструкции, отказался назвать свое имя?

– Мои анкетные данные вас не касаются! – резко заявил он Будиле, сверля его неприязненным взглядом. – Ваше дело внимательно слушать, мотать на ус и выполнять. Малейшая ошибка будет стоить вам очень дорого.

– Это мы поняли, – угрюмо сообщил Будила. – Говори, чего надо делать и когда мы получим свои деньги и ксивы!

– Деньги получите, когда выполните работу, – скупо ответил инструктирующий. – Вот на работе сейчас и сосредоточьтесь. Дело будет непростое. Нужно завалить одного человека.

Он выдержал паузу, пытливо всматриваясь в лица Будилы и Ферта, пытаясь уловить их реакцию.

– Ну, это козе понятно, – презрительно заявил Будила, которого подобное заявление совершенно не тронуло. – В смысле, что вы нас не коровник строить подписали. Мы свое согласие уже дали. Сказали – значит, сделаем. Другой вопрос, когда мы свое получим?

– Получите! – прикрикнул на него инструктор. – Сначала результат представьте. Загубите дело – мы от вас сразу избавимся, имейте это в виду… В общем, прекращайте базар и слушайте! Завтра утром вас отвезут на место. Это будет жилой дом. Из подъезда выйдет человек – вот этот… – Он медленно извлек из кармана цветную фотографию и показал ее Будиле, не дав, однако, в руки.

Будила увидел ничем не примечательное мужское лицо, гладко выбритое, с намечающимся вторым подбородком и заметно поредевшими на висках волосами. Больше всего он был похож на какого-нибудь малозначительного чиновника, не слишком могущественного, но не лишенного амбиций. Таких мужиков Будила презрительно называл «тюхами». Правда, взгляд у человека на фотографии был жесткий и открытый, и назвать его тюхой просто не поворачивался язык.

– Для верности вам подскажут, когда он появится, – продолжал инструктор. – Чтобы вы, не дай бог, не перепутали. Возможно, с этим человеком будет еще и охранник. Поэтому вы тоже будете работать вдвоем. Рассчитывайте только на себя. Действовать нужно наверняка и быстро. Как только убедитесь, что задание выполнено, уходите в ближайший переулок. Он там один – не перепутаете. В конце квартала вас будет ждать крытый фургончик с надписью «Мороженое». Садитесь в него, и вас отвезут куда нужно. Там получите свои деньги и документы. А когда стемнеет, вас вывезут за пределы Москвы, к какой-нибудь железнодорожной станции. Сядете в поезд и уедете к себе в Молдову… или где вы там существуете…

– Я с Хохландии, – глуповато улыбаясь, вставил Ферт.

Главный даже не посмотрел на него. Все внимание его было сосредоточено на Будиле.

– Уверены, что справитесь? – строго спросил он. – Может, лучше сразу откажетесь? Сдадим вас властям, отсидите свою пятнашку…

– Не парь мозги, начальник! – лениво сказал Будила. – Зачем эти понты? Все решено. Чем этого кадра долбить будем?

Главный обернулся, кивнул тому, что стоял у двери. Парень приблизился, щелкнул замками кейса. Там, завернутое в мешковину, лежало что-то продолговатое и, судя по всему, тяжелое. Главный жестом предложил Будиле действовать.

Тот размотал мешковину – внутри лежали два обрезка арматурного прута в дюйм толщиной. Будила скривил губы и недоуменно посмотрел в глаза своему «работодателю».

– Что это за фуфло? – спросил он. – Нельзя культурно, что ли, замочить человека? Мы кто тебе – мясники?

– Шибко культурный стал? – ядовито сказал главный. – Может, ты дипломатический факультет закончил? Жрать без салфетки не садишься и плюешь строго в урну?.. А человека голыми руками не ты замочил? Чего же теперь целку из себя строишь?

– Я его не специально замочил, – буркнул Будила. – Кто знал, что у него чердак такой слабый? Но все равно – чем с этими железяками дрочиться, лучше бы два ствола выдали. Пуля дура, а все равно надежнее. Тем более, сам говоришь, там охранник будет. А у всей охраны сейчас обязательно огнестрельное.

– Базара у нас с тобой не получится, – оборвал его инструктор. – Шефу нужно, чтобы работа была сделана строго по сценарию. Пострелять и без вас любителей полно. Все понял?

– Да уж понял, – процедил Будила. – Поймали мы на свой конец трипперок…

– Сидел бы тихо, – равнодушно заметил инструктор, – никто бы тебя не кантовал. Сам виноват. Короче, я вам все объяснил четко. Будете валять дурака, живыми с того места не уйдете. Этот факт себе на носу зарубите накрепко. Ну а в остальном я вам не советчик. У вас целая ночь впереди – решайте: иметь или не иметь…

Он поднялся и кивнул своему спутнику. Уже в дверях обернулся и сказал напоследок:

– К семи утра чтобы готовы были! Мне тут с вами некогда будет возиться.

Он ушел, а Будила забросил арматурные прутья под кровать и, не произнеся ни слова, завалился спать. У выспавшегося и напуганного донельзя Ферта была масса вопросов, но он так и не решился задать Будиле ни одного. Всю ночь он ворочался, вздыхал украдкой и подумывал о том, что в сложившейся ситуации для него наилучшим выходом будет потихоньку слинять и сдаться властям. На нем крови пока еще не было, и много ему дать не могли, так зачем же ему брать лишний грех на душу?

Решение казалось простым и ясным, но как его выполнить, Ферт так и не придумал. Попробуй сбежать под бдительным оком Будилы и этих опасных типов с пушками! Оставалось надеяться на удачу.

Утром Будила удивил всех – он встал рано и опять без единого слова прошествовал в ванную, где, раздевшись донага, принял ледяной душ. Завтракать не стал, только выкурил подряд две сигареты. В глазах его появился опасный стальной блеск и какое-то странное выражение – когда Будила смотрел на Ферта, тот не мог поручиться, что дружок на самом деле его видит. От этого взгляда в груди у Ферта все замирало, и ему уже не верилось, что удача сегодня ему улыбнется.

Ровно в семь раздался короткий звонок в дверь. Снова явились те же двое. Главный возник на пороге и спросил только: «Готовы?» Будила, не отвечая, потянул из-под кровати железяки, не глядя, швырнул один прут Ферту, другой сунул за пазуху и поднялся во весь свой гренадерский рост.

– Значит, вперед! – констатировал главный и предупредил: – На лестнице и на улице не шуметь! Чем меньше глаз вас видит, тем лучше.

Когда вышли из квартиры, Ферт окончательно приуныл. Охрана практически взяла их с Будилой в кольцо – Олег впереди, его напарники по краям, сзади – главный со своей «шестеркой». И захочешь – не побежишь.

В том же порядке вышли из дома и погрузились в джип. Будила даже не успел как следует рассмотреть место. Район был ему незнаком. Пожалуй, захоти он отыскать этот дом, вряд ли это удастся. Он пытался запомнить маршрут, которым они ехали, но водитель так часто менял направление, так много плутал по закоулкам, что окончательно все запутал.

В результате Будила так ничего и не понял. И то место, куда они в конце концов приехали, он тоже не узнал, хотя огромный, раскрашенный в серо-зеленые тона двадцатиэтажный дом показался ему знакомым. Впрочем, фотографии подобных домов встречались в каждом рекламном листке, где предлагалась покупка элитного жилья. Самому Будиле никогда не приходилось строить подобные небоскребы, но оценить постройку по достоинству он мог вполне и отчаянно завидовал тем прохиндеям, которые могли себе позволить подобное жилье.

Территория, прилегавшая к дому с фасада, ограничивалась невысокой стальной сеткой. Ячейки были покрыты пушистой изморозью. Прямо за сеткой на площадке стояло несколько автомобилей. Из выхлопной трубы одного вырывался сизый дымок. Асфальт вокруг дома был уже расчищен, выметен и был мутного серого цвета, как застывшая река.

– Здесь, – сказал главный и резко дернул подбородком.

Охранники, сидевшие по краям, быстро выскочили наружу. Главный обернулся и в крайнем раздражении выкрикнул:

– Чего ждешь? Пошел!

Будила почти выпихнул из машины Ферта, сделавшегося вдруг вялым и неповоротливым. Потом вылез сам и дурашливо притопнул каблуками, будто согреваясь на морозе. По лицу его блуждала диковатая отчаянная улыбка. Главный опустил боковое стекло и с угрозой сказал:

– Смотри, не провали дело! С огнем играешь, сволочь! – Он впервые за эти два дня нервничал и оттого казался Будиле даже опаснее, чем раньше.

Он успокаивающе махнул рукой. Главный откинулся на спинку сиденья, и автомобиль тут же сорвался с места.

– Ладно, пошли! – негромко скомандовал охранник Олег, поглубже опуская на лоб кожаную кепку. – Идите к дому впереди меня и не оглядывайтесь. Когда нужно будет, я вам скажу. Будете валять ваньку, пристрелю обоих без сожаления.

Двое других охранников уже разошлись в разные стороны. Будила понял, что они занимают позиции вокруг дома, чтобы было удобнее наблюдать за происходящим. Действовали они быстро и уже через несколько секунд пропали из виду. Будила мрачно огляделся.

Он уже окончательно понял, что его обманули. Никаких переулков, в которых можно было скрыться, здесь не было и в помине. Перед домом располагалось открытое заснеженное пространство размером с футбольное поле. Все здесь было как на ладони. Рядом находились такие же современные многоквартирные дома с благоустроенными площадками. Наверняка все здесь было заперто, оборудовано видеокамерами, контролировалось охраной, и наверняка где-нибудь рядом торчал милицейский пост. Скрыться можно было только в прилегающих жилых кварталах – метров сто пятьдесят налево и столько же направо – если успеешь добежать, конечно.

– Топай! – зло бросил Олег. – Времени у тебя в обрез. Если жить хочешь, делай что сказано!

Он тоже нервничал и не вынимал рук из карманов. Его-то наверняка ждала за углом машина, и кореша его были где-то рядом. Это Будила с Фертом были здесь как в мышеловке. В лучшем случае их просто бросят на произвол судьбы, а дальше – браслеты, ментовка, следствие и долгие годы где-нибудь в мордовской чаще. А могут и пристрелить, чтобы языком не трепали. Такие случаи происходят ежедневно. Даже если убийц потом найдут, для них с Фертом это будет слабое утешение.

Олег пыхтел за спиной. Тяжелый железный прут оттягивал карман. Будила шел как автомат, исподлобья разглядывая приближающийся с каждой секундой дом. Ферт плелся рядом, тупо глядя себе под ноги.

В том месте, где начиналась огороженная стальной сеткой площадка, Олег вдруг остановился.

– Не оборачивайтесь, – предупредил он. – Сейчас появится. Как скажу, сразу идите навстречу. Не дайте ему добраться до машины.

– А где тот переулок, про который ваш бугор пел? – с вызовом спросил Будила. – Куда нам когти рвать?

– Найдешь куда! – нетерпеливо ответил Олег, который, видимо, уже не хотел даже притворяться. – Жить захочешь – найдешь.

– Подставили, значит? – мрачно заключил Будила.

– Кто тебя подставил? – спохватываясь, зачастил Олег. – Тебе сказали – машина будет ждать. Вон там!..

Он неопределенно махнул рукой в сторону темнеющего в отдалении квартала, и Будила совершенно отчетливо понял – врет. Он сжал челюсти, всмотрелся в окружающий пейзаж, в котором преобладали тоскливые серо-белые тона, и вдруг с ошеломляющей ясностью понял, что на свете нет ни единого человека, который бы опечалился, узнав о его смерти. Только мать, наверное, да ее и самой уже давно нет на свете. Он один как перст в ледяной пустыне.

– Смотри! – прошипел с ненавистью у него за спиной Олег. – Я с тобой не шучу! Тут Москва. Тут принято держать слово.

Будила обернулся. Олег наполовину вытянул руку из кармана пальто – в ней тускло поблескивала рифленая рукоятка тяжелого армейского пистолета.

– Ладно, – сквозь зубы сказал Будила. – Будем держать. Только запомни, козел, – если вы решили нас кинуть, я вас все равно найду и зубами загрызу. Вот такое я тебе даю слово.

– Никто вас не кинет, – сумев сдержаться, ответил Олег. – Все путем будет. Я говорю, тут Москва.

Он опять спрятал пистолет, но с лица его не сходило выражение озабоченности. Вдруг он подобрался и сдавленным голосом произнес:

– Вот он, появился! Кончаем базары! Сломайте ему череп – и все будет путем! Шеф вас озолотит… Пошел!

Он подтолкнул Будилу в спину. Тот рванул за рукав ошалевшего Ферта.

– Шустрее! Живот у тебя болит, что ли?

Они сорвались с места и почти бегом устремились навстречу человеку, который скорым шагом двигался от дома в сторону автомобиля, стоящего примерно на середине площадки. Человек был тот самый – с фотографии. Он был невысок, ростом не выше своего врага, которого все здесь звали «шефом» и который затеял всю эту комедию. «Что эти два шибздика не поделили? – подумал Будила. – Бабки, наверное. Да какая разница! Прутом по черепу, и рвать скорее отсюда. Если нас кинули, буду искать дальше «шефа» сам. Здесь Москва, и надо держать слово».