Николай Леонов, Алексей Макеев

Первая пуля – последняя пуля

Глава 1

Получив на проходной свои личные пожитки, состоявшие из скудной летней одежонки и наручных часов, Ружаков неторопливо направился к выходу из административного здания колонии. Рыжий усатый прапорщик, больше напоминавший своим телосложением бочонок с пивом, нежели человека, большую часть жизни проведший на неблагодарной и нервной работе, посторонился, выпуская на улицу вчерашних зэков.

Сегодня освободились сразу четыре человека. Среди них был и некогда авторитетный столичный рэкетир, под началом которого находилась внушительных размеров группа боевиков, Антон Ружаков по прозвищу Кулак. Высокий, широкоплечий молодой мужчина тридцати четырех лет с раскосыми карими глазами и квадратным подбородком. Шесть лет, проведенные за колючей проволокой, как это ни странно, мало изменили Ружакова. Все тот же стальной блеск в глазах, все тот же гордый вид.

Сидящий в светло-сером «Опеле» Витя-Расписной сразу заметил бригадира, на голову превосходившего остальных вдохнувших воздух свободы зэков. Витя приветственно посигналил. Кулак повернул голову, улыбнулся и резво зашагал по склону к автомобилю. Расписной вышел из салона навстречу приятелю. На нем была расстегнутая кожаная куртка и зауженные книзу темные джинсы. При виде Ружакова Витя добродушно ощерил в ответной улыбке свои редкие, желтые от никотина зубы и бодро взмахнул рукой.

– С возвращением, братишка! – Витя неопределенно качнул головой. – Чертовски рад тебя видеть. И рад, что ты не изменился. Ты все тот же, Кулак.

Несколько мгновений Ружаков хранил молчание. Старые друзья и подельники просто стояли друг против друга, внимательно вглядываясь в немного стершиеся из памяти лица. Затем Антон стремительно подался вперед, выбросил кисть для рукопожатия, а другой свободной рукой обнял Расписного за плечи. Витя откликнулся на его порыв.

– Я тоже рад тебя видеть, Витек. И спасибо, что не забыл…

– О чем ты говоришь, Кулак? Мы же с тобой кенты по жизни? Забыл? И я… – Расписной на мгновение замялся, – я твой должник, брат.

– Брось, – небрежно отмахнулся Ружаков. – Забудь об этом. И угости меня лучше сигаретой.

Расписной охотно подал ему раскрытую пачку, и недавний зэк с наслаждением закурил, втягивая в легкие бодрящий ароматный дым. Витя с интересом наблюдал за его действиями. Черт! Интересно, каким бы стал он сам, если бы провел шесть лет в изоляции? Произошли бы в нем изменения? А ведь он был так близок к черте, что разделяла их все эти годы. На той стрелке шесть лет назад они были с Кулаком вместе. Были еще трое пацанов. Менты накрыли их неожиданно. Свалились, можно сказать, как снег на голову. Никто толком и сообразить-то ничего не успел. Расписной был единственным, кто чудом вырвался из оцепления. А позже ни в кабинете следака, ни на суде Ружаков ни словом не обмолвился о его персоне. Не потащил за собой друга. Посчитал – западло. И теперь говорит: «Забудь об этом…»

– Ты ехать не собираешься? – Расписной кивнул в сторону «Опеля».

– Погоди, брат, – Ружаков запрокинул голову и с каким-то непонятным для Вити наслаждением уставился на бегущие серые облака. – Дай мне привыкнуть… Насладиться этим чувством. Свобода! Я шесть лет мечтал об этом мгновении, Витек. Веришь ли?

– Верю, Кулак. Конечно, верю.

Ружаков крутил головой то в одну, то в другую сторону, лаская взглядом едва ли не каждый уголок девственной природы. Витя пожал плечами и с разговорами к другу больше не лез. Торопиться им было некуда, а раз такое дело… Единственное, что его беспокоило, так это явно несоответствующее сезону одеяние Кулака. Просторная легкая рубашка навыпуск, льняные брюки. То есть то, в чем он и был тогда, летом девяносто девятого года, когда «легавые завернули ему ласты». Но сейчас-то не лето. Ранний октябрь не радовал теплыми деньками и демонстрировал преимущественно свои пасмурные, а порой и дождливые лики.

– Ладно, брат, – Ружаков бросил окурок под ноги. На губах у него играла все та же счастливая улыбка. – Поехали. Прокатишь с ветерком?

– А то! – Расписной проворно обогнул корпус «Опеля» и разместился на месте водителя. Кулак плюхнулся на соседнее сиденье. Синхронно хлопнули дверцы. – Я и пивка прикупил. Специально для тебя, Кулак. Там, в бардачке. Угощайся.

– Благодарствую, кореш.

Загородная подмосковная трасса стремительно полетела под колеса. Расписной чуть приоткрыл окно со своей стороны, и прохладный встречный ветерок приятно ерошил его волосы. Ружаков выудил из бардачка сразу две банки пива. Одну бросил себе на колени, с другой сорвал кольцо и жадно припал губами к жестяному ободку.

– А насчет изменений, тут ты не прав, Витек, – сказал он, утолив жажду и по-простецки утерев рот рукавом своей рубашки.

– Каких изменений? – Расписной скосил взгляд на бывшего бригадира.

– Моих, – легко ответил тот, но Витя заметил, что улыбка с губ Ружакова исчезла. – Изменения со мной произошли. Внутренние. Они просто не могли не произойти. Зона еще ни для кого не проходила бесследно. Она, знаешь ли, неминуемо оставляет на тебе свой отпечаток. Клеймо. Сечешь тему?

– Пока не очень, – честно признался Расписной. – Поясни.

Однако Ружаков не торопился вступать в полемику. Двумя большими глотками он прикончил первую банку пива и сорвал кольцо со второй. Пошарил по карманам брюк в поисках сигарет, но, так и не обнаружив их, взял пачку Вити, лежащую между ними. Быстрый щелчок зажигалки, и салон «Опеля» стал наполняться сизыми клубами дыма.

– Я не намерен возвращаться к старому, Витек, – негромко заявил Ружаков.

– Завязать, что ли, решил?

– Можно и так сказать. – По старой, еще детдомовской привычке Кулак чередовал потребление пива с затяжками. В голове уже приятно зашумело, в руках и ногах появилась небольшая вялость. Кулак почувствовал себя очень вольготно и комфортно. – Времена меняются. Люди тоже меняются, Витек. Рэкет – это уже прошлый век. Правильные и продуманные пацаны не живут теперь на этом. Любой бизнес лучше легализировать. И легавым, таким образом, подкопаться не к чему будет.

– Ты уже что-то надумал? – В голосе Расписного слышалась откровенная заинтересованность, хотя смотрел он при этом не на собеседника, а на проносившиеся мимо трассы реденькие посадки. «Опель» стремительно приближался к окраине столицы.

Ружаков лукаво прищурился и в очередной раз глотнул хмельного напитка.

– Да. У меня созрели кое-какие наметки, – охотно признался он. – Надеюсь, ты со мной, Расписной?

– О чем базар, брат? – с некоторой долей обиды откликнулся тот. – Ты же сам прекрасно знаешь, Кулак. Я за тебя и в огонь и в воду… Только скажи…

– Рад это слышать, – Ружаков не дал приятелю излить все свои эмоции до конца. – Я посвящу тебя в свои планы, но… Не сегодня. Сегодня я намерен отдохнуть. По полной программе, Витек. Как у нас обстоят дела с женским обществом?

– Сделаем, – деловито качнул головой Расписной.

– Притормози-ка, брат, – Кулак пальцами сжал опустевшую жестяную банку из-под пива. – Отлить надо бы.

Расписной молча прижал «Опель» к обочине трассы. С неба накрапывал легкий дождик, и Ружаков с удовольствием ощутил его бритой макушкой, ступив на траву. Витя тоже покинул салон и, обогнув корпус автомобиля, присоединился к приятелю. Процесс, сопровождаемый веселым насвистыванием Кулака, длился недолго. Недавний зэк застегнул «молнию» на брюках и развернулся.

– Поехали. И не забудь про обещанных телок…

Расписной не успел ответить. Со стороны Москвы на трассе появился темно-синий джип «Ниссан», приближавшийся к ним на предельной скорости. Взвизгнули тормоза, внедорожник слегка вильнул и остановился в полуметре от «Опеля». Кулак нахмурился, пристально наблюдая за неизвестно зачем пожаловавшими незнакомцами. Расписной инстинктивно нащупал под курткой рифленую рукоять своего «макара».

Из джипа вышли только двое, но Кулак мог бы поклясться, что они были не единственными пассажирами темно-синего авто. Высокий плечистый парень под два метра ростом с вытянутой бульдожьей физиономией и безобразным серпообразным шрамом под левым ухом, облаченный в длинный, до пят, кожаный плащ и остроносые белые туфли, выступил вперед и развязной походкой двинулся в направлении Кулака и Расписного. Его товарищ, не такой колоритный в плане внешности, коренастый бритоголовый парнишка, утянутый в облегающую «косуху» и серые джинсы, остался возле автомобиля, небрежно заложив руки в карманы и покачиваясь на каблуках. Он первым заметил настороженные телодвижения Расписного и теперь внимательно следил за его руками.

Амбал с лицом бульдога остановился. Его колючий взгляд пересекся с взглядом Ружакова. Какое-то время он продолжал стоять так на одном месте, сохраняя тягостное молчание.

– Привезли бабки? – выдал наконец пассажир «Ниссана».

Голос его был глухим и надтреснутым, как скрип старого покореженного пня, который выкорчевывают в лесной глуши.

Кулак удивленно вскинул брови и повернул голову к Расписному. Для него происходящее было загадкой, но он надеялся, и вполне резонно, что Витя хотя бы в общих чертах имеет представление, о чем идет речь, и объяснит, что происходит. Не может же быть случайным появление этих типов на трассе и последующий за этим обращенный к Ружакову и его приятелю вполне конкретный вопрос? Однако Витя ничего не объяснил. Напротив, дальнейшее поведение Расписного внесло еще большую сумятицу и непонимание в сознание Кулака.

Витя переместился вправо, коснувшись бедром капота своего «Опеля», и таким образом слегка загородил Ружакова от мужчины в длинном черном плаще.

– Че за дела, пацаны? – В голосе Расписного появились привычные блатные интонации, к которым он успел привыкнуть за долгую практику ведения деловых разборок. – Вы кто такие?

Бульдожья физиономия осталась совершенно бесстрастной. Ни один мускул не дрогнул на ней, и вообще она больше была похожа на восковую маску, чем на лицо. Не шелохнулся и крепыш в «косухе».

– Телка нужна? – едва заметно шевельнулись тонкие губы мужчины в длинном плаще. – Или порезать ее на мелкие кусочки? По большому счету, нам конкретно положить, в каком виде доставить ее. Все зависит только от степени вашей сговорчивости и… – на этот раз незнакомец усмехнулся, – платежеспособности.

Тонированные стекла «Ниссана» по-прежнему не позволяли Кулаку и Расписному видеть всю компанию нежданно-негаданно наехавших на них явных отморозков. Но, судя по тому, как вел себя «бульдог», по его манере держаться и разговаривать, он чувствовал за своей спиной реальную силу.

– Я чего-то не догоняю, пацаны… – Кулак почувствовал, что Витя немного растерялся.

– Сейчас догонишь! – вклинился в разговор крепыш, делая один-единственный шаг вперед.

«Бульдог» вскинул руку, останавливая соратника.

– Остынь, Губа. – Затем его глаза снова переместились в направлении Расписного. – Так что с бабками, ребята? Привезли?

Кулак решил, что сейчас самое время взять ситуацию под собственный контроль. Судя по всему, произошла какая-то ошибка… Или Расписной ломает комедию?.. Так или иначе, следовало по-человечески разобраться во всем происходящем.

– Один момент, – Ружаков встал рядом с приятелем. – Сдается мне, тут происходят какие-то непонятки, братва. Мы натурально не рубим, о чем базар? Вы нас ни с кем не путаете?

Мужчина в длинном плаще нехорошо усмехнулся. Слишком нехорошо, как показалось Ружакову. Однако прояснения ситуации недавнему зэку добиться так и не удалось – все четверо одновременно повернули головы на шум приближающегося автомобиля. Кулак, наверное, нисколько не удивился бы прибытию к месту событий очередной навороченной иномарки, но, вопреки всем его ожиданиям, в сторону Златоглавой по трассе двигалась старенькая «шестерка» салатового цвета с облупившейся на левом крыле краской. Рядом с водителем восседал пассажир, и похоже было, что на заднем сиденье расположился еще кто-то.

«Бульдог» недовольно прищурился. Нежелательные свидетели ему сейчас были совершенно без надобности. Но то, что произошло уже в следующие секунды, Кулак и подавно расценил как нечто ирреальное, выходящее за рамки нормального человеческого восприятия. Расскажи ему впоследствии эту историю кто-нибудь, он мог бы и усомниться в ее правдивости. Но, по иронии судьбы, только что обретший свободу Ружаков сам стал не только свидетелем, но и невольным участником произошедшего.

«Шестерка» стала притормаживать, вроде как рассчитывая разминуться с загородившим проезд мощным «Ниссаном». Затем правое боковое стекло опустилось, и Ружаков заметил направленный в его сторону вороненый ствол крупнокалиберного пистолета. Сработавший инстинкт самосохранения швырнул Кулака в сторону. Недолго думая, он оттолкнулся носками ботинок от чуть намокшего асфальта и бросился всем корпусом влево. Падая, он каким-то образом все же успел разглядеть вырвавшийся из направленного «ствола» столб пламени и одновременно с этим распахнувшуюся заднюю дверцу «шестерки». Скрипнули тормозные колодки, и вслед за этим звуком застрекотала автоматная очередь.

Ружаков перекатился на живот и оказался наполовину закрытым корпусом «Опеля». Хлопнуло расположенное в непосредственной близости от него колесо, и воздух со свистом стал вырываться из простреленной шины. Менее чем в полуметре от Кулака рухнул на землю Витя-Расписной, и некогда авторитетный столичный бригадир рэкетиров почувствовал, как на лицо ему брызнула свежая горячая кровь. Голова Расписного была похожа на треснувший переспелый арбуз. Сам он лежал в неестественной для живого человека позе – одна рука скрючилась, вторая откинулась в сторону, почти коснувшись ботинка Ружакова. Машинально утерев лицо рукавом просторной рубахи, Кулак сфокусировал взгляд на широко распахнутых, остекленевших глазах Вити. Неподвижные зрачки товарища уставились в затянутое серыми облаками бесконечно-далекое небесное пространство. Мелкие капли дождя падали на залитое кровью лицо Расписного, но последнего уже нисколько не беспокоило это досадное обстоятельство. Кулак скрипнул зубами.

Он не видел того, как обладатель отталкивающей бульдожьей внешности, мгновенно утратив интерес к недавним собеседникам, распахнул полы своего кожаного плаща, обнажая два зажатых в руках мини-автомата «узи», и, крутнувшись на месте, открыл встречный огонь по пассажирам «шестерки», тут же сразив наповал невооруженного водителя. Разлетелось хлипкое боковое стекло, но один из нападавших уже выскользнул из салона, кувыркнувшись на жестком асфальте. С заднего сиденья захлебывался в безудержной истерике «стечкин», но разглядеть того, в чьих руках он находился, не представлялось возможным. Не видел Ружаков и того, как из джипа, словно черти из табакерки, выскочили еще двое крепких широкоплечих ребят с оружием на изготовку. Один из них оказался слева от невысокого напарника «бульдога», другой справа, и все трое синхронно открыли огонь.

Кулак из своего укрытия мог только слышать, но доносившиеся до него звуки были однообразными и типичными для подобных разборок на трассе. Одиночные пистолетные хлопки на фоне автоматных очередей.

«Что же это за дерьмо такое?» Ружаков переместился еще дальше, не желая стать мишенью ни для шальной, ни для направленной точно в его в сторону пули, и привалился к осевшему на бок заднему крылу «Опеля». «Ствола» у него не было, и, следовательно, Ружаков ничего не мог противопоставить хорошо оснащенному различным оружием противнику.

– Мочи их! – заорал кто-то из ведущих активные боевые действия на дороге. – Твари! В капусту их всех!..

Канонада не смолкала, свидетельствуя о том, что стороны весьма эффективно держат оборону, не позволяя противнику получить преимущество. До Кулака донесся сдавленный стон раненого. Может, последний стон расстающегося с жизнью человека. Ружаков покосился в сторону Расписного. Вернее, в сторону его безжизненного тела.

«У Вити должен быть «ствол», – мелькнула в сознании шальная мысль. Попробовать добраться до него? Тогда и у него, Кулака, появится реальная возможность внести свою лепту в развернувшиеся на трассе события. Но, с другой стороны, тело Расписного находилось на открытом пространстве. Сколько времени отнимет у него поиск оружия? Да есть ли оно вообще? Расписной вполне мог держать его и в бардачке «Опеля». Хотя, когда Кулак лазил туда за пивом, ничего подобного на глаза ему не попалось.

Риск был велик. А разделить печальную участь приятеля Ружакову совсем не улыбалось. Не для того он так долго ждал свободы, чтобы скоропостижно закончить свою неудачную жизнь на обочине загородного шоссе с простреленной навылет грудью или головой, как Витя. Тогда каков выход? Бежать?

От мысли вернуться в салон «Опеля» Кулак отказался сразу – там он будет еще более доступной мишенью. Да и на автомобиле с пробитыми задними скатами далеко не уедешь.

Ружаков слегка приподнялся и, скрываясь за корпусом «Опеля», попытался окинуть взглядом место сражения. «Бульдог» в черном плаще переместился уже к задней части изрешеченного пулями джипа, где, припав на одно колено, подобно киношным героям дешевых голливудских боевиков, вел беспорядочный огонь с двух рук. Из его подельников в живых к настоящему моменту осталось только двое. Невысокий крепыш, которого Ружаков уже имел честь лицезреть прежде, и еще один его товарищ по оружию, грозно выставивший прямо перед собой на вытянутых руках скорострельный «ПСС». Защитой от неприятельского огня этим двоим служила открытая дверца «Ниссана». Рядом, всего в каком-то шаге от них, истекая кровью, бился в предсмертных конвульсиях их приятель. Его длинные ноги, обутые в светло-коричневые ботинки, сучили по асфальту с характерной периодичностью.

Справедливости ради Ружаков вынужден был отметить, что и другая сторона понесла ощутимые потери. Проще говоря, тот тип, чья пуля едва не поставила жирную точку в жизни самого Кулака в первые мгновения только еще наметившейся перестрелки, был уже трупом. Он лежал лицом вниз, и только редкие порывы ветра то и дело колыхали светлую густую шевелюру на затылке. Скрюченные пальцы мертвой хваткой сдавили рифленую рукоятку пистолета, но оружие уже не представляло ни для кого опасности.

Зато единственный оставшийся в живых пассажир старенькой «шестерки» вел себя поистине героически. Его «стечкин» умолкал ровно на столько, чтобы успеть перезарядиться, и снова заливался истеричным лаем. «Братки» под предводительством «бульдога» не могли достать его своими выстрелами, но и он «шпарил» уже не на поражение, а скорее для острастки. Положение становилось патовым, пассажир «шестерки» понимал это и сейчас просто отчаянно боролся за собственную жизнь.

Кулак знал, сколько он будет отбиваться, – пока не кончатся запасные обоймы к автоматическому пистолету. Тогда все и завершится. И тогда «бульдог» с бригадой вспомнят и о нем. Возможно, эта обойма и есть последняя? Ружаков решил не дожидаться того момента, когда выяснится этот вопрос.

Единственный путь к спасению лежал для него через лесопосадки. Он вполне успеет пересечь открытое пространство и скрыться в багряной осенней листве деревьев. Заметить этот маневр можно было со стороны «шестерки». С «Ниссана» его не будет видно. Во всяком случае, Кулак на это очень рассчитывал.

И он рванул. Встал на ноги и, не разгибаясь, побежал в выбранном направлении. Ружаков чувствовал, как по его спине, вдоль позвоночника, потекла струйка холодного пота. Мускулы напряглись, ожидая, что в любую минуту в тело вонзится роковая пуля. Но Ружаков не оглядывался. Усилием воли он заставил себя не оглядываться. Расстояние между ним и посадками сокращалось. Кулак мысленно считал шаги до спасительной лесопосадки, отгоняя дурные мысли.

«Стечкин» смолк, когда Ружаков последним неимоверным усилием бросил тело вперед и почувствовал, как одна из сухих веток больно стегнула его по лицу. Он инстинктивно прикрыл щеку ладонью. Его пальцы тут же увлажнились и стали липкими от крови. Но сейчас это было не главное. А главное было то, что он все же успел скрыться! Смешаться со спасительной листвой…

Но успокаиваться было рано, поскольку в любую минуту о нем могли вспомнить. И Ружаков бросился вперед с удвоенной силой. У дороги еще какое-то время стрекотали «узи» «бульдога», но минуту спустя смокли и они. Воцарившаяся тишина буквально оглушила Ружакова. Он дважды спотыкался и падал, касаясь носом опавшей листвы, перемешанной с грязью. Рубашка превратилась в жалкие лохмотья, а две верхние пуговицы оторвались.

Кулака бил легкий озноб, но он был уверен, что это не от пережитого напряжения, а от холода. Что же касается легкого опьянения, которое он испытал в автомобиле приятеля, то от него давно не осталось и следа.

Лесопосадки кончились, и Ружаков вышел на открытое пространство. Впереди, на расстоянии двух-трех километров, виднелись другие заросли – еще гуще, а значит, и надежнее. Так, во всяком случае, казалось Ружакову. Солнце катилось за горизонт, окрашивая серые дождливые тучи в светло-багровые тона. День близился к завершению.

Кулак на минуту остановился, восстанавливая сбившееся дыхание. За шесть лет организм отвык от подобных перегрузок. Во рту все пересохло, и Ружаков беспомощно облизывал потрескавшиеся губы. Пораненная веткой щека продолжала кровоточить.

– Ну, вперед! – подбодрил сам себя Ружаков.

Он огляделся по сторонам и снова пустился бежать. На этот раз по открытому пространству. В тот момент он старался не думать о будущем и о том, каким образом будет добираться до города.

Глава 2

– Ну, как выглядела Маша, я даже спрашивать не стану, – Крячко попыхивал сигаретой, сидя в немного тесноватом для его комплекции салоне «Пежо» рядом с Гуровым. – Тут и так понятно, что ты ответишь. Она, как всегда, бесподобна, как всегда, на высоте… Влюбленность в собственную супругу и в ее божественный талант в тебе неискоренима. Скажи, как сам спектакль? В целом? Не зря потратил время?

Автомобиль с двумя старшими оперуполномоченными Главного управления уголовного розыска МВД РФ Львом Гуровым и Станиславом Крячко стремительно несся по серому, мокрому от дождя асфальту загородного шоссе, держа курс в сторону Кольцевой дороги. Златоглавая уже осталась позади, напоминая о своем близком присутствии лишь разноцветной иллюминацией на фоне черного беззвездного неба. В воздухе откровенно попахивало грозой, которая в любую минуту была готова обрушиться на несчастные головы простых смертных. Мелкий моросящий дождик стучал в лобовое стекло, по которому лениво двигались «дворники», очищая его от назойливых капель.

Гуров вынул из бокового кармана куртки пачку сигарет и тоже последовал примеру соратника. Отмахнувшись от густого дыма, повисшего в салоне, полковник чуть приспустил боковое стекло со стороны водителя, и в иномарку тут же ворвался холодный, пронизывающий до костей ветер, который, несомненно, дул с севера.

– Ты завистливый человек, Крячко, – спокойно бросил Гуров, не поворачивая головы. – И это нехорошо. Очень нехорошо. Разве ты не знал, что зависть – это серьезный грех…

– Почему это? – недовольно откликнулся Станислав.

– Что «почему»? Почему зависть – это грех? Так написано в Библии. Ты не читал?..

Крячко раздраженно махнул рукой и, склонившись вперед, загасил окурок своей сигареты в пепельнице под приборной панелью.

– Не умничай, Лева. Ты прекрасно знаешь, что я спрашивал тебя не о грехах и не о том, что по этому поводу сказано в Библии. С чего это ты решил, что я завистливый?

– Потому что так оно и есть, – Гуров прищелкнул языком. – Ты постоянно завидуешь моему семейному счастью и не упускаешь случая воткнуть шпильку по этому поводу. Как шкодливый пацан какой-то. Стыдись, пан Крячко… Ты не забыл, сколько тебе лет?

– Иди ты знаешь куда, – беззлобно парировал Станислав, но по своей извечной привычке обиженно набычился и мгновенно стал похож на большого нахохлившегося воробья. – Я только хотел узнать у тебя…

Гуров рассмеялся.

– Ладно-ладно. Охолонись, старик, – примирительно сказал он.

Генерал Орлов позвонил на мобильник Гурову час назад, когда тот находился в театре. У Марии была премьера, и она пригласила на это знаменательное для себя событие супруга. У Гурова, на счастье, выдался свободный вечер, и он охотно согласился. Вечер обещал быть приятным, и полковник с удовольствием представлял себе тот момент, когда после премьеры и обязательного в таких случаях банкета он вернется с женой домой и у них наконец появится замечательная возможность остаться наедине. Только он и она. И больше никого. Гуров чувствовал, как от подобных мыслей тепло разливается по телу и согревает душу…

А потом этот звонок в антракте, и все его мечты так и остались мечтами. Взглянув на номер, Гуров негромко выругался, жалея, что не догадался отключить телефон, а еще лучше – оставить его дома. Тогда бы никто не смог его достать, даже разлюбезный начальник и друг в одном лице генерал Орлов. Но, как известно, русский мужик задним умом крепок, поэтому на звонок отвечать все-таки пришлось.

Как выяснилось, вечер Гурову испортили какие-то неизвестные типы, устроившие на загородном шоссе жестокую перестрелку. Результатом этих боевых действий стали четыре бездыханных трупа.

Петра Николаевича Орлова, впрочем, как и других ответственных руководителей правоохранительных органов столицы, озаботили проблемой разобраться в случившемся, а генерал в свою очередь, недолго думая, решил спихнуть эту головную боль на двух своих лучших сыщиков в лице полковников Гурова и Крячко.

– Спектакль я так до конца и не досмотрел, – Гуров зажал тлеющую сигарету зубами и положил обе руки на рулевое колесо. – Но увиденное меня впечатлило… Если тебе это действительно интересно, Стас.

– Интересно. Я вообще впервые слышу, что ты способен быть впечатлительным. Что же конкретно так подействовало на твои эмоции?

– Режиссерская интерпретация. Мне, естественно, доводилось прежде читать Вебера. И с его пьесой «Контракт» я также отдаленно знаком. В том смысле, что помню суть произведения… Но в данном случае режиссер едва ли не перевернул все с ног на голову. По-моему, ни одному, даже самому извращенному, индивидууму не придет в голову прочесть Вебера именно таким образом. – Гуров пожал плечами, и было очень похоже, что в данный момент он больше общался с самим собой, нежели с наблюдавшим с интересом за его суждениями Крячко. – Но он это сделал, Стас. Парадоксально, но факт. Он это сделал. И до чего только не додумаются современные гении, лишь бы хоть как-то выделить себя из общей массы… А появления Маши я, к твоему сведению, так и не дождался. Ее героиня появляется только во втором акте, то есть после того, как мне уже пришлось пообщаться с Петей. Следовательно, о ее личном вкладе в данную постановку я судить не могу.

– Уверен, она не подкачала, – Крячко расплылся в широкой доброжелательной улыбке. – Так что особо не расстраивайся из-за того, что не увидел ее игру.

Гуров недоверчиво покосился в сторону соратника, но Стас только еще раз улыбнулся ему. Он давно уже не видел Гурова таким: рассуждающим о чем-то, не связанном напрямую с его непосредственной работой. О том, что ее не касалось, обычно он старался говорить кратко.

– Я и не расстраиваюсь, – Гуров нахмурился, почувствовав, что Крячко намеренно ерничает в его адрес. – Во всяком случае, не по этому поводу, Стас. Я, знаешь ли, сегодняшний вечер видел для себя несколько иначе. Полагаю, и Маша тоже. Я ведь не сказал ей, что уехал со спектакля. Не смог… – Полковник сверился со своими наручными часами. – Спектакль уже подходит к концу. Минут десять-пятнадцать осталось.

Крячко ничего не ответил. Да и что тут можно сказать? И он сам, и Гуров уже привыкли к подобному образу жизни, когда о себе и своих близких приходится думать в последнюю очередь. Наверняка привыкла к такой постановке вопроса и Маша.

Беседа сыщиков прервалась еще по одной причине – впереди на трассе высветилось скопление автомобильных фар. «Пежо» Гурова достиг места происшествия. Через несколько метров полковник прижал автомобиль к обочине, и они с Крячко неторопливо выбрались из салона.

Представителей различных служб, вырванных из обыденной жизни по долгу службы, прибыло предостаточно. Гуров невольно подумал о том, что их даже слишком много для очередной бандитской разборки. В последнее время этим уже никого не удивишь. Полковник и сам спокойно относился к тому, что преступники убивают друг друга, оказывая таким образом своего рода поддержку органам правопорядка. Конечно, преступление не становится от этого незначительным и в любом случае требует детального расследования, но большая часть вопросов автоматически снимается уже на самом первом этапе. Криминалитет что-то не поделил между собой. Стандартная ситуация. Отсюда стрельба и трупы… Мотивы просты до примитивизма.

Рядом с двумя сине-белыми патрульными машинами у обочины припарковалась и черная «Волга» оперативников из РУБОПа. Чуть дальше по трассе Гуров заметил и автомобиль майора Дмитрука из Центрального РОВД столицы, а также машину «Скорой помощи» и «труповозку». Полный комплект. В самом центре образовавшегося из транспортных средств круга находились еще два автомобиля. Они как раз и являлись средоточием внимания собравшейся публики. Светло-серый «Опель Кадет» с пробитыми задними скатами и двумя лопнувшими боковыми стеклами и старенькая «шестерка» салатного цвета, в настоящий момент больше похожая на решето, чем на средство передвижения. Бесчисленное количество пулевых отверстий в металлическом корпусе свидетельствовало о том, что «Жигули» в течение длительного промежутка времени находились под самым настоящим шквальным огнем неприятельской стороны.

Гуров миновал оцепление и приблизился к покореженной «шестерке». Крячко неотступно следовал рядом. Парочка из РУБОПа – два низкорослых полноватых парня в черных драповых пальто – стояла в стороне от остальных, негромко переговариваясь между собой. Над бесчувственным телом, распластавшимся прямо по центру дороги, склонился пожилой седовласый эксперт, положив рядом с собой на асфальт раскрытый плоский чемоданчик. Дмитрук маячил в отдалении, осматривая вместе с облаченными в синюю форму патрульными светло-серый «Опель».

Гуров присел на корточки рядом с экспертом. Тело поверженного в схватке бойца лежало на животе, но его повернутая набок голова позволяла разглядеть молодое, побитое оспой лицо, подсвечиваемое фонариком медицинского работника. В правой руке убитый сжимал огнестрельное оружие. Затвор замер в заднем крайнем положении, свидетельствуя о том, что в магазине закончились патроны. Похоже, это обстоятельство и погубило паренька. Визуального осмотра Гурову было достаточно, дабы констатировать тот факт, что убитый поймал сразу три пули раскрытой грудью, прошившие его хлипкое тело навылет.