Луна в небе, звезды к краям ползут, - ночь глубокая. Посидели дружки на синем снегу, на луну повыли в голос, а потом домой вернулись, залегли, укрывшись старым лоскутом, - кухарке доброе здоровье.
      Вздохнул Бурыга, стал Шарику свои странствия рассказывать:
      - Происходим мы из лесу, откуда сюда солнце приходит. Кроме меня, еще Волосатик там жил, а с нами еще один - Рогуля... И жил в том бору один старец справедливый, Сергий, - он бога славил и всю земную тварь любил. Раз в зиму одну... а у нас зимы лютые: там утром примерзнет солнце к самому краю земли и встать не может, темь весь день! - раз в ту зиму, - некуда нам деваться, теплин ни одной не было, - мы и залезли к старцу в трубу печную, там и проживали. Знал это старец и молчал и оставлял иногда нам, как бы случаем, на шестке то хлебца корочку, то щец в плошке, а мы и сыты...
      Да вот пришла Волосатику пустая блажь - старичку тому табачку нюхательного подсыпать. Посмеяться и мы были не прочь... А старец, надо сказать, строг был: блоху жалел, себя же еженощно терзал по-разному.
      Откудова достал, не знаю - и посыпал Волосатик табачком старцеву просфору... Затихли мы в трубе, ждем. А Волосатик мне хвостом ноздри щекочет, смех меня разрывает...
      Тут мы слышим вдруг чихание и гневный клич: "Ты, говорит, Волосатик, сгоришь золотым цветом на Иванов день. Тебя, говорит, Рогуля, зашибет дед на Ерофея до смерти. А ты, - это мне-то он говорит, - Бурыга, с перешибу от поганой руки будешь в чужой земле сдыхать, - не сдохнешь, но завоняешь..."
      Вот как вышло. Нету теперь моих приятелей... один я, да ты у меня.
      Завздыхал Шарик, душа в нем не по-людскому отзывчивая. Думает Шарик свои думы, Бурыга свои... Тепло в конуре, шерсти много.
      А за конурой идет бледная луна, остановилась синяя ночь, звезды по небу, повыть охота!..
      XVI
      Раз как-то в начале марта случилась такая же пронзительная ночь.
      Лежал-лежал детеныш да повернулся к Шарику, взглянул на друга - и как взглянул, так в самом дух и замер:
      - Шарик, а Шарик...
      - Ну, чево тебе?
      А Бурыга замолчал. Потом опять:
      - Шарик...
      - Да чего тебе, право, не лежится?
      - Я, Шарик, домой собрался... туда!
      У Шарика под сердце подкатило:
      - Зачем тебе туда?
      - Не то у вас тут, у нас лучше... Тебе, Шарик, не понять. Я туда пешком пойду.
      Опять оба замолчали.
      ...В небе синяя ладья. В ладье той плывут неведомые сны, по земле цветут синие снежные цветы, - кто Хороший посеял вас?
      Только здесь Шарик с ответом собрался:
      - Ну что ж, валяй... Оно ведь как, у каждого свое влеченье сердца!
      И спиной повернулся к Бурыге. Потому и повернулся, что не хотел показывать свои собачьи слезы.
      Бурыга спросил обеспокоенно:
      - Ты с чего это, Шарик?
      Проскулил Шарик грубо:
      - Так это, пустяки у меня... Видать, от старости.
      В эту ночь они в последний раз на луну сообща повыли. Больше лун не было, - крались исподтишка по небу сырые низкие тучи, караулили весеннее солнце.
      И однажды собрался.
      Март на исходе, - у Бурыги в тряпку кости завернуты, хлебца кус там же, на самом кофта ватная старая - кухаркин подарок. Добро вам, люди добрые!
      Постояла кухарка на крыльце, поглядела на окаяшку, прошептала жалостливо, как молитву:
      - Ну, ступай!.. Замерзла я тут с вами, Да смотри под машину не попади! Эка нескладный зародился...
      И ушла.
      Подсел Бурыга к Шарику, лизнул его тот в нос-хоботом и опять спиной повернулся: собачьи глаза слез не держат.
      Вышел Бурыга за калитку.
      И опять в небе ночь была. Она шептала молитвенно вниз:
      - Ступай, Бурыга, ступай... Я тебя, где нужно, в тьму закутаю, где нужно - на крыльях пронесу, - ступай.
      ...В ту ночь до утра выл Шарик на дворе. В одиночку выл, вытянув в небо круглую свою глупую волосатую морду... И выл и выл, не давал графу спать, не давал тишине землю сном окутать...
      Понятно: собачья тоска - не фунт изюму!
      Так дед Егор из Старого Ликеева рассказывал.
      Леонид ЛЕОНОВ.
      Январь 1922 г.
      ----
      Повествование о невзгодах, выпавших на долю беспомощного лесного детеныша, было встречено теплом понимания и высокой оценкой: "...необычный фантастический рассказ совсем юного писателя... и уже ясно: это талант, крупный, почвенный, народный русский талант" (журнал "Свирель пана", 1923). Добрым юмором, поэтичностью и крестьянской фантазией пронизаны все эпизоды рассказа "Бурыга": испанский граф, любитель русских щей и чаепития с самоваром; испанский Ваня; Рогуля и Волосатик, Бурыгины приятели из-под лохматого пня; чувствительный Шарик, всю ночь до утра промучившийся из-за разлуки с полюбившимся ему другом. Что же это за странное лесное существо "детеныш-нос-хоботом"? Иван Вихров, один из главных героев романа Леонова "Русский лес", тонкий и глубокий знаток природы со всеми ее тайнами и закономерностями, говорил на лекции своим студентам, будущим лесоводам: "Как установлено народной молвой, лешие - тоже патриоты своих лесов... В общем же русский леший - вполне безвредная личность, хотя и не прочь покуражиться над запоздалым путником, не столько для С В О Е Й забавы, пожалуй, сколько самой жертвы, чтоб было ей о чем рассказать внучатам в новогоднюю вьюжную ночь". Словом, эти жители наших лесов - лешии, окаяшки и лесовики - "попроще и подушевнее" своих соплеменников из немецких баллад. Они вписывались в "поэтический образ - существа живого, чрезвычайно благожелательного и деятельного...", - и неудивительно, что, выходя из него, навсегда оставались в русских сказках и преданиях.
      Н. Леонова.