Загс, несмотря на всю казенность и официоз, показался Оле очень праздничным. Нарядные люди, ведущие тихие беседы в ожидании церемонии, огромные букеты цветов, расставленные по залу, а в центре она сама в отражении зеркал, в сказочно воздушном убранстве невесты. Все так волнительно – и фата, и шлейф от белого свадебного платья...
      Двое ангелочков, близнецы Маша и Даша, давно готовые к своей важной миссии – нести шлейф за невестой, от утомительного ожидания извелись и пошаливали.
      Родственники украдкой поглядывали на часы. Распорядитель уже дважды переносил время свадебной церемонии.
      – Сейчас-сейчас он приедет, не волнуйтесь, – шептал отец жениха, седой мужчина в темном костюме, наклоняясь к Олиной бабушке. Чувствовалось, что он сам сильно волновался, а потому оправдывался: – Вчера ночью Кирюша мне звонил, прямо перед вылетом из аэропорта, говорил, что никаких задержек рейса не предвидится. Я выяснял, самолет действительно прилетел вовремя.
      – Да-да, я знаю, – абсолютно спокойно отвечала бабушка Таня.
      Не по годам стройная и ухоженная, она поглядывала на красавицу внучку, буквально парящую в этот день в облаках. Поглядывала, вспоминая ушедшую молодость и думая о чем-то своем.
      – Я же говорил, хоть бы на денек пораньше. Ему и переодеться с самолета нужно, и в порядок себя привести. Ведь буквально с корабля на бал! – продолжал отец жениха, в нетерпении поглядывая на массивные входные двери в загс.
      – Так ведь Олечка объяснила, что рейсов не было! – Счастливо улыбаясь и радуясь за любимицу, Татьяна механически отвечала собеседнику, скорее для того, чтобы успокоить пожилого человека, считающего себя ответственным за опоздание сына.
      – Ведь такое событие! Такое событие! Раз в жизни случается! – продолжал сокрушаться он, абсолютно не внемля увещеванием бабушки невесты.
      Гости маялись, утомленные ожиданием. Секретарь, выходя несколько раз со списком, выкрикивала фамилии жениха и невесты. Распорядитель свадебной церемонии продолжал переставлять очередь.
      Только невеста не унывала, оставаясь веселой и жизнерадостной. Она все знала точно о своем ненаглядном.
      – Олька, может, тебе поправить макияж, кажется, правый глаз смазался? – предложила заботливая подруга Леля, доставая косметичку из сумочки.
      – Давай, – сразу же согласилась невеста. – Я теперь только с Машкой и Дашкой передвигаться могу, хвост мешает. – Стоя без движения на одном месте, Оля прикрыла свои прекрасные синие глаза, подставив подруге хорошенькое личико.
      – Так-так, – закусив губу и старательно обновляя подводку, приговаривала Лелька, затем, отодвинувшись на расстояние, словно художник, любующийся своей картиной, пропела: – Ну, Олька, ты сегодня улет!
      Светлые волнистые волосы, обычно свисающие прядками до подбородка, парикмахер подколол на затылке, изобразив высокую вечернюю прическу. Неяркая подводка для губ, чуть розовые румяна, светлый прозрачный наряд и фата, словно нимб, придавали облику Оли божественное свечение. Не зря однажды ей предложили сняться в кино. Известный режиссер назвал ее девушкой с харизмой. Она, порывшись в словарях, нашла, что слово означает божественный дар.
      «На вас бог фонариком посветил, – сказал ей тогда мэтр, – это не с каждым случается».
      Сегодня это свечение проявлялось особенно.
      Свадебный марш Мендельсона, то и дело доносившийся из главного зала, бодрил, напоминая всем, что вот-вот...
      Вдруг откуда ни возьмись среди нарядных гостей появилась девчонка в потертых джинсах и серой застиранной майке.
      – Кто тут невеста Кирилла Петровича? – с напускной и чуть грубоватой небрежностью, запыхавшись, выдохнула она.
      – Я, – продолжая светиться, отозвалась Оля.
      – Кирилл Петрович не прилетит... – отдышавшись, заявила нежданная гостья и, обведя глазами толпу, добавила: – Он не сможет.
      – Как не сможет? Почему? – ахнули присутствующие, в испуге таращась на девчонку.
      – Его в заложники взяли! – выкрикнула девочка.
      – Кого?
      – Директора нашего лицея, Кирилла Петровича!

      В лицей к Кириллу Петровичу Заломову Оля попала случайно, ее направили на дипломную практику из педвуза.
      «Показательная школа Заломова, – твердили со всех сторон, – экспериментальный лицей!»
      То, что позволяли делать в заломовском лицее, не разрешалось нигде: западная система обучения, к каждому индивидуальный подход, специальные учебники и программа! К тому же почти все учителя – мужчины!
      И на тебе, Ольге подфартило! Кто возле ее фамилии в списке дипломников педвуза поставил галочку, ей неизвестно до сих пор! Только она, одна-единственная с курса, удостоилась такой чести.
      На первый свой в жизни урок по литературе она доготовилась до того, что накануне ночью чуть не упала в обморок. Отец, широкоплечий, спортивный мужчина с военной выправкой и характером командира, зашел в ее комнату и, увидев бледную дочь, словно молитву, повторяющую что-то про себя, рассердился.
      – Ты же на ногах сорок пять минут не выстоишь! – набросился он на нее. – Марш спать!
      – Па, разбуди меня в шесть часов, – спотыкаясь, еле добрела до кровати будущая учительница.
      – Да уже два ночи, ты можешь прямо сейчас к своему Заломову отправляться, и ложиться не придется, – прогудел своим низким голосом отец.
      В доме все были в курсе, какую удачу она ухватила: и отец, и мама, и даже бабушка, совсем не последний человек в их семье.
      Проснулась Оля без побудки, сама, ни свет ни заря вскочила. Долго причесывалась и одевалась. Даже чуть-чуть подкрасилась.
      Свой первый урок она выучила наизусть, но волновалась все равно.
      Все бы шло как по маслу, но...
      Ученики, чувствуя ее волнение, старались помочь: и к доске только лучшие по желанию выходили, и отвечали без запинки, и дисциплина – муха не пролетит, и даже мальчишки не пытались с ней заигрывать. На предыдущей практике собственная внешность настолько ее подводила, просто нет слов! Хоть и одежду посолиднее выбрала, чтобы постарше выглядеть, – ничего не помогло! Мальчишки хихикали, про эротические стихи Пушкина стали выспрашивать, ненужную дискуссию навязали. Ей трояк комиссия за открытый урок влепила.
      Может, поэтому в показательный лицей отправили, чтобы у лучшего директора поучилась?
      В общем, ученики в заломовском лицее вели себя как бесполые существа. Щекотливые темы не затрагивала. Ее не экзаменовали, словом, будто она в своей институтской среде просто так с сокурсниками беседу вела. По теме, про любовь Анны Карениной к Вронскому, говорили умно, без стеснения. Каждый высказывал свою точку зрения, достаточно деликатно касался безудержной страсти героини к любовнику, не вызывая насмешек со стороны одноклассников. Чудо какое-то, да и только! Себя по школе помнит. Стоило хоть намек «про это» сделать, так такое начиналось!
      И так все бы шло хорошо, и она бы закончила урок как по маслу, если бы в класс, извинившись, не вошел сам Заломов.
      – Не вставайте, – предупредил он, усадив всех за парты движением руки.
      Она сразу отметила, что авторитет Кирилла Петровича в этой среде не подлежал сомнению. Мальчишки смотрели на него с уважением и гордостью, а девочки с любовью и трепетом, и между ними существовало такое невидимое единение, что Оля сама себе тут показалась лишним, ненужным человеком, случайно заглянувшим в дружную компанию на огонек. Десятки глаз, только что устремленных на нее с любопытством и даже каким-то участием, вдруг потеряли к ней всякий интерес.
      Между директором и учениками возникли общность и взаимопонимание, как в дружной семье: одному стоит бросить ничего не значащее слово, совсем непонятное постороннему, как все тут же подхватывали, сооружая из него шутку или насмешку. Скрытую от постороннего глаза иронию – вот что сразу почувствовала она: мол, «мы поддержали студентку, как вы просили! Только для вас, уважаемый учитель! Она так себе, серенькая личность! Коль вы пришли, мы можем сбросить тяжкий груз помощи и чувствовать себя свободно!» В одно мгновение ощутив себя чужаком, Оля растерялась и сбилась с темы.
      Огорчившись и ужасно рассердившись сначала на саму себя, а потом и на директора, она думала только об одном: что его сюда принесло?
      Добубнив под легкий шепот учащихся свой вызубренный урок, будущая учительница услышала спасительный звонок и, расстроившись окончательно, даже забыв дать задание на завтра, вылетела из класса.
      Кирилл Петрович догнал ее в коридоре.
      Атмосфера школьной перемены: шум, гам, топот, как в любой обычной школе, – не давала услышать директора.
      – Ну, вы что, Ольга Алексеевна, приревновали меня к ребятам?
      – Я? – Оля сделала вид, что не догадывается, о чем это он.
      Ей показалось, что глаза Кирилла Петровича смотрели на нее с сочувствием и иронией.
      Директор лицея оказался совсем не старым, как ей показалось при первом знакомстве в его кабинете, просто выглядел солидно: в костюме, с галстуком, идеально выглаженная сорочка, ботинки начищены до блеска, и сам весь из себя мужчина крупного телосложения. Волевое лицо и строгий взгляд. Таких раньше рисовали на агитационных плакатах «Ты записался в добровольцы?» или «Даешь стране угля!». Она видела в старых бабушкиных альбомах.
      Суровость образа заставляла бояться.
      Однако ребята вовсе не боялись, а уважали и любили его. Это Оля заметила сразу.
      – Пойдемте поговорим? – стараясь перекричать гвалт, мягко предложил он практикантке.
      Его лицо осветила улыбка. На таком близком расстоянии его необычное обаяние чувствовалось особенно. Именно оно располагало людей и вовсе не страшило.
      Не успела Оля ответить, как у него зазвонил сотовый телефон, а на нее откуда ни возьмись набросилась подруга Лелька.
      Извинившись, директор отошел в сторону.
      – Все о’кей, – затараторила подружка. – Я после тебя к ребятам в класс заглядывала.
      Лелька училась с ней на одном курсе и практику проходила буквально в двух шагах, в соседней школе. Не унывающая ни при каких обстоятельствах, Лелька, зная, как волнуется Оля, примчалась ее поддержать.
      – Им понравилось! – перекрикивая гогот и шум перемены, почти в ухо орала она.
      – Что понравилось? – Оля с недоверием посмотрела на Лельку потухшим взглядом.
      – Костюмчик твой. Девчонки фасончик оценили. Небось всю Москву обегала, чтобы его найти?
      – А мальчишки? – иронизируя больше над собой, чем над подругой, усмехнулась Оля.
      – А мальчишки твой электронный адрес попросили, хотят по душам потолковать! Да не расстраивайся ты, все хорошо! Ну, я помчалась, а то на свой урок опоздаю. Пока. – Лелька звонко чмокнула Олю в щеку.
      Этот жест, видимо, не очень-то принятый в стенах школы, удивил директора, он даже оторвался от трубки и с удивлением взглянул на подруг.
      – К сожалению, я тоже должен бежать, – показывая на телефон, прервал разговор Кирилл Петрович, – но мы с вами обязательно потолкуем. Если хотите, прямо завтра.
      Оля кивнула.
      – Ну вот и хорошо, до завтра.
      Однако, заметив ее огорченное лицо, он показал в сторону убегающей Лельки и пошутил:
      – Целоваться не будем.
      Как добрела до дома, Оля даже не помнила. Вовсе не собираясь завтра слушать нравоучения, будущая учительница зашвырнула в угол комнаты хорошенький дамский портфель, который так долго выбирала именно для этого случая, и, как была, прямо в одежде бухнулась на кровать.
      Бабушка Татьяна, заглянув в комнату и увидев зарывшуюся в подушки внучку, подсела к ней. Обняв за плечи, она повернула ее к себе и заглянула в полные слез глаза:
      – Ты что? Опять неудача?
      – Ба, да все было прекрасно: и ребята замечательные, и умненькие, и уровень подготовки на высоте.
      – Так в чем дело?
      – Не знаю!
      – В тебе?
      – В нем! Все дело в нем! – в сердцах выкрикнула Оля.
      – В ком – в нем?
      – Ну как ты не понимаешь?! В Заломове, в этом директоре лицея! Понимаешь, он вошел под конец в класс, и весь мой урок под откос пустил.
      – Как это так? – не поняла бабушка.
      Строгая, прямая, всегда ухоженная, Татьяна принимала живое участие в жизни своей любимицы, опекала, не давала в обиду, когда чересчур строгие родители вмешивались в жизнь дочери. Ее советы всегда были дельными.
      – Не ты ли говорила, что он самый-самый? – удивилась бабушка.
      Не отвечая, Оля сделала сердитое лицо.
      – Нет? Расскажи мне про него? – попросила бабушка, думая о том, как защитить внучку от монстра-директора.
      – Он такой... такой... – У Оли не хватало слов.
      – Злой?
      Оля замотала головой.
      – Надменный?
      – Да нет же, бабушка, нет.
      – Просто неприятный человек? – словно догадавшись, протянула бабушка и сама себе закивала головой.
      – Ну что ты, ба? Он обыкновенный. Нет, совсем не обыкновенный, – сама себе возразила Оля. – Все ребята в него по уши влюблены.
      Бабушка с непониманием пожала плечами:
      – Как-то ты бестолково объясняешь: и не противный, и не заносчивый, и не привереда? Что-то я не понимаю, какой он?
      – Какой-какой? Сама не знаю. – Оля приподнялась с подушки и села, сделав задумчивое лицо. – Я приведу тебе пример, ты поймешь сама. – Она вытерла заплаканное лицо тыльной стороной ладони. – Недавно в одной компании... в общем, мы тусовались у Лельки. Там были самые симпатичные девчонки из нашей группы: и Лелька, и Тамара...
      – И ты, – убирая растрепанные светлые прядки волос с заплаканного лица внучки, улыбаясь, добавила бабушка.
      – И я, – не возражая против того, что ее считают красивой, добавила Оля. – А Денис привел девицу с конкурса «Мисс Очарование». Она была очень... очень. Не то чтобы красивее наших девчонок, даже не знаю, как тебе объяснить.
      – Попробуй.
      – Контактной, милой, обаятельной. Она все время улыбалась, от нее словно лучики исходили... – Оля сама задумалась. – Мы на ее фоне оказались такие обыкновенные. И все мальчишки нас побросали – весь вечер только с ней да с ней. Понимаешь, о чем я?
      – Так он красивый и добрый? – Наконец-то поняв, Татьяна закивала. – И все ребята только с ним да с ним?
      Оля промолчала.
      Татьяна, поглаживая по плечу внучку, задумалась.
      – Попробуй у него поучиться. Стань такой же!
      – Ага, буду на него смотреть и, как попка, повторять, – гордо тряхнув светлой головкой, скривилась Оля.
      – Я не об этом. Чтобы понравиться, не стоит подражать кому бы то ни было! Никогда не появится второй Чаплин, второй Пушкин и даже второй Макаренко, хоть он и просто талантливый педагог. Попробуй понять, чем он, твой великий Заломов, смог завоевать сердца ребят: обаянием, силой характера, умом?
 
      – Он притягивает, как маг.
      Татьяна подняла брови.
      – Ты должна смириться, что никогда не станешь такой же. Ты можешь быть другой, но любить тебя будут точно так же. Ты ведь этого хочешь, правда? Он тебя пригласил поговорить. Не отказывайся от такой возможности. От хорошего человека взять что-то вовсе не грех.
      – Уговорила! – махнула рукой Оля.
      Знала, что бабушка плохого не посоветует.
 
      Еле дождавшись следующего дня, Ольга заявилась к директору на беседу.
      – Заходите. – Увидев поджидающую под дверями кабинета практикантку, Заломов широким жестом пригласил ее войти.
      И вновь, как в первый раз, перед мужчиной-«тяжеловесом», стойким непререкаемым авторитетом, Учителем с большой буквы Оля почувствовала себя маленькой и незначительной, каким-то неоперившимся птенцом. И вовсе не потому, что он вел себя как директора новомодных фирм, которых Оле неоднократно приходилось видеть в кино, показушно развалившихся в креслах навороченных кабинетов и свысока беседующих с молодыми сотрудниками или на ходу дающих указания многочисленной армии подчиненных.
      Заломов был предельно скромен и прост, не выказывал перед будущей учительницей своей великости. Рассказывал о том, что любил, что ненавидел. О детях, которые были частью его жизни, о том, что он считал своим достижением и заслугой. Учитель по призванию, он гордился тем, что за годы, проведенные в школе, они из маленьких карапузов превращались в неуклюжих подростков, а позже в умных, образованных молодых людей. Он не стремился подчеркнуть ни своего явного преимущества над практиканткой, ни силы обаяния, которым он, несомненно, обладал.
      Взрослый, сильный мужчина вел с ней себя на равных.
      А после беседы... предложил работу у себя в школе. Это было для Оли так неожиданно!
      Позже, прокручивая их разговор в голове, она припоминала, как это произошло. Конечно, же, Заломов попросту интервьюировал ее! Но у нее, несомненно, был выбор: она могла промолчать, не показывать своего отношения к его мыслям, не высказывать своего мнения. Однако, эмоциональная по натуре, она долго держать себя в руках, конечно, не смогла бы. А потому признание вырвалось непроизвольно.
      Речь шла о выборочной памяти выпускников. Заломов рассказывал, как ребятам навскидку предложили запомнить и выбрать из нескольких десятков слов наиболее важные для них. Много он перечислять не стал, а назвал только самые новомодные словечки, те, что у молодежи на слуху: гламур, тусовка, винтаж, секс, любовь, улет, оттяжка и прочие.
      – И что чаще всего запоминали и выбирали ребята? – поинтересовалась Оля.
      – К сожалению, не то, что бы хотелось, – улыбнулся Кирилл Петрович.
      – А я бы выбрала любовь, – неожиданно для самой себя произнесла Оля.
      Кирилл Петрович заглянул в синие-пресиние глаза Ольги и с таинственной улыбкой произнес:
      – Тогда я выбираю вас.
      – В каком смысле? – покраснев, спохватилась она.
      – Предлагаю вам место в моем лицее и... классное руководство.
      Для Оли и для распределительной комиссии в ее вузе это был шок.
      Заломов первый раз предложил постоянную работу практикантке из их вуза.

      Своих учеников в лицее Кирилл Петрович знал всех. Занимался ими не для показухи и отчетности, а потому, что считал это своей профессией, которую любил по-настоящему. Мальчишкам из неполных семей уделял особое внимание. И велосипеды им во дворе лицея чинил, и на мотоцикле учил ездить, и в баскетбол играть. Не гнушался директор и в летние лагеря с ребятами ездить, и в походы ходить.
      Даже девочки к нему с сердечными делами обращались. В школе про необыкновенного педагога целые легенды складывали.
      Поговаривали, что однажды с одной ученицей выпускного класса случилось несчастье. Забеременела она от какого-то взрослого мужчины, который ребенка признавать не хотел. Так Кирилл Петрович сам разыскал нерадивого папашу, побеседовал с ним по душам. Тот, как выяснилось, не беспричинно отказывался от возлюбленной: не очень уверен был в своем отцовстве. Ветреной казалась ему будущая мама его ребенка: из неблагополучной семьи, сама вертлявая, непоседа, в коротких платьицах бегала, всем глазки строила. После долгих переговоров при участии директора решили не подвергать жизнь девочки опасности – пусть рожает. В том случае, если отцовство будет доказано, мужчина беспрекословно обещал узаконить отношения с девочкой.
      С тех пор прошло семь лет. Родившийся мальчик уже в первый класс к Заломову ходит. Девочка выросла из коротких юбочек, превратившись в хорошую маму, и второго ребенка поджидает. Муж счастлив. Считает, что если бы не Кирилл Петрович, упустил бы свою жар-птицу.
      Бабушка Татьяна оказалась права – подражать Кириллу Петровичу не стоило. К примеру, не пошла бы Оля к мужчине добиваться, чтобы он женился на ее ученице, не в ее это было характере.
      Зато послушать девчонок и понять про все тайные первые влюбленности, которые едва-едва просыпались в их юных душах, – это было по ней! Как заколотилось сердце, когда, стоя перед расписанием на стене, одна лицеистка обнаружила, что урок физкультуры будет проходить совместно с параллельным классом, в котором... учится ее тайный возлюбленный. А значит, она его лишний раз увидит, сможет подойти и переброситься парой фраз. И от такого предстоящего события эта девчонка на ее, Олином, уроке литературы витает в облаках и только думает о том, что вот-вот через сорок пять минут случится это важное событие в ее жизни, которое никто не поймет.
      «Что за глупость? – скажет ей мама. – Ты же можешь просто подойти к нему во время перемены или после уроков и перекинуться теми же самыми словами?» – «Нет, мама, ну как ты не понимаешь?! Он же ни о чем еще не догадывается!»
      Мама все равно не поймет, а вот Оля поймет. Сама недавно так же стояла перед расписанием, озираясь, как бы никто не заметил, что она высматривает вовсе не свой класс, а тот, в котором учился мальчик – ее первая любовь. И не важно, что она ее выдумала. А тогда... Как у нее пересохло в горле и сердце чуть не выскочило, когда на выпускном на дискотеке избранник дотронулся до ее груди. Онемела она от первого прикосновения, слова не могла из себя выдавить, а потом всю ночь не спала!
      Некоторые признавались ей в том, что они тайно влюблены в Кирилла Петровича. Красивая зеленоглазая девушка Катя Земцова, считавшаяся в школе ребенком из неблагополучной семьи, однажды решила исповедаться перед Олей. Мать Кати, бывшая актриса, оказавшись невостребованной, запила. Отца не было вовсе или потерялся в разгульной молодости Катиной мамаши. В видном, авторитетном, талантливом педагоге Заломове Катя нашла все, чего ей не хватало в жизни: наставника вместо отца, рыцаря вместо навязчивых поклонников, осаждавших привлекательную и на вид вполне зрелую девушку, оказавшуюся без родительского присмотра. Оле стоило немало труда уговорить Катю любить Кирилла Петровича издалека, как икону, не навязывая своих чувств. Хотя девушка оказалась не по годам искушенной в сексе и не скрывала это от Оли.
      Молодая учительница постаралась втолковать беспутной девчонке с вульгарно размалеванными глазами, что та может поставить любимого человека в затруднительное положение, что следует потерпеть до окончания школы...
      Катя с недоверием внимала уговорам юного педагога. Она знала о Заломове все и даже разведала про его личную жизнь.
      Собственно никакой личной жизни у Кирилла Петровича не было. Сразу после педвуза его забрали в армию. Он от службы не увиливал, не косил, и это вызывало уважение у мальчишек. Но армия обернулась личной трагедией – разрушила любовь: однажды он получил письмо от любимой и необыкновенно красивой девушки, которая отказалась его ждать и выходила замуж за другого. Легендой обрастали подробности этого письма. Все дружно осуждали неверную красавицу, приписывая ей качества ветреной, корыстолюбивой ведьмы.
      Переживал Заломов измену или нет, никому не известно, только после обожаемый педагог «в любовных связях замечен не был». И это радовало не только Катю, согласившуюся ждать своего часа, но и, как чувствовала Оля, многих других. Он был для ребят вроде пастора, любовь которого принадлежала только Богу. В случае с Заломовым – любимой школе, а потому всем. Правда, самые смелые из девчонок пробовали кокетничать с ним, но он безупречно справлялся с ролью пастора, оставаясь одинаково ровным со всеми. Эти душещипательные тайны мадридского двора Оля постепенно узнала от своих учеников. Он вошла к ним в доверие, и они тоже полюбили ее, конечно, не так, как директора, а по-своему. Молодая учительница, сама совсем недавно сидевшая за школьной партой, нашла путь к их сердцам, и они поверяли ей свои тайны. Оля так же, как директор, проводила с ребятами много времени. Даже когда Кирилл Петрович предложил поехать вместе с ним в летний лагерь, согласилась. Хотя Лелька зазывала на море в Турцию, страшно удивляясь, что она так прилипла к этому показательному лицею.
      – Там компания собирается, ребята из института, Денис, – уговаривала она подругу.
      – Ну и что?
      – Если тебя Денис уже не интересует, то, может, дискотеки, развлечения, восточные танцы, а? – Рыженькая Лелька приложив два вывернутых пальца ко лбу, извиваясь голым животом, изображала из себя танцовщицу. – А ты куда? Комаров на подмосковных болотах кормить? За детей отвечать?
      Оля только загадочно пожимала плечами. Она и сама удивлялась. Действительно, что ее потянуло в летний лагерь? Она пока не могла ответить себе на этот вопрос.
      – Ну хоть на день рождения к Денису ты пойдешь? – тормошила ее Лелька. – Его папочка на сей раз большую тусовку в их богатом доме устраивает.
      – Он меня не приглашал.
      – Ты письменного приглашения в пахнущем розами конверте ждешь? Денис мне устно для тебя его передал и еще обещал позвонить. Этого не достаточно? Потом, мне кажется, он боится, что ты ему откажешь. Поэтому меня попросил. Ты ведь со мной пойдешь?
      – Не знаю. Вроде бы я давно с ним... не общаюсь. И не хочется.
      – Почему?
      – Ох, Лелька, сама не знаю почему. Я теперь как-то оторвалась от нашей институтской компании.
      Оля понимала, что дело, видимо, не в этом.
      – А мне хочется, – тряхнула рыженькой головой Лелька. – Может, среди знакомых его папочки я какого-нибудь олигарха подцеплю.
      – Моя бабушка говорит, что на всех олигархов не хватает, – пошутила Оля.
      – Я все-таки рассчитываю, а вдруг?
      – А я, поскольку ищу вовсе не олигарха...
      – Тебе не надо искать. Дениска – готовый жених. Ходят слухи, он тебе телефон оборвал.
      – А по моим слухам, он ту девчонку, «Мисс Очарование», давно обхаживает.
      – Ты что, ревнуешь?
      – Нет. Просто мой возлюбленный будет любить только меня и никого больше! На другое я не согласна!
      – Ах! – Лелька дернула плечиком, изображая из себя капризную девчонку. – А я согласна, не возражаю делиться. – Лелька, выскочившая по молодости замуж, родившая двойню и пережившая развод, в свои двадцать два не раз поддразнивала мечтательную подругу. – Лучше подумай, в чем пойти, там и вправду богатые соберутся. Все в прикиде будут, а мы?
      – Я еще не сказала, что пойду.
      – Олечка, ну ради меня. Поддержи несчастную. – Лелька сжала кулак, словно хотела собрать в него, как клоун, капающие слезы. – Моих бедных деток, Дашку и Машку, без наследства хочешь оставить? Их родной папочка мне по тысяче рублей на каждую алименты платит. И то не всегда, – серьезно добавила она.
      – Ладно-ладно, не разрывай мне сердце, согласна я! Только, если попусту время потратишь...
      – Твое или мое?
      – Ну конечно, свое. Хоть я и единственный ребенок в семье, и эгоистичный, так считают мои родители, но, во-первых, так нежно к себе не отношусь, а во-вторых... подругу в беде не оставлю. Поедем олигарха тебе искать!
      – Ой, Олька, – Леля смачно чмокнула в щеку подругу, – я ведь правда считала, что ты не согласишься.
      – Почему?
      – Если честно, то ты в последнее время какая-то странная стала. Все о чем-то думаешь... или о ком-то? Подруге признаться не хочешь!
      Оля покачала головой:
      – Не в чем признаваться!

      – Признавайся, признавайся, где был? – кричала взбалмошная мамаша на вполне взрослого юношу, нового ученика, которого привела в класс Ольги.
      Новенькие приходили в лицей, как правило, в начале учебного года.
      Максим был исключением. Мама привела его даже в середине четверти. За несколько минут до встречи Оле позвонила завуч.
      – Ольга Алексеевна, принимайте нового ученика.
      – У меня в классе комплект ребят. Даже посадить некуда, – возразила Оля.
      – Что-нибудь придумаем.
      – Удивительно как-то, старшеклассник посреди года?
      – Они из другого района переехали. Мальчику далеко ездить в старую школу.
      – Если вы настаиваете, пусть приходит.
      – Мне бы хотелось, чтобы вы как классный руководитель побеседовали с мамашей.
      – Прямо сразу? Может, пусть поначалу освоится?
      – Лучше сейчас.
      – Есть о чем?
      – Да уж! У меня нет сил! – Завуч тяжело вздохнула.
      – Что-то не так?
      – Увидите сами.
      Несмотря на то что решения администрации не обсуждались, Оля, чувствуя подвох, съехидничала:
      – В знаменитый лицей захотелось?
      – Возможно, – согласилась завуч. – Но мальчик хороший, интересный. Только вот мамаша... Попробуйте найти с ней общий язык.
 
      – А что, трудно?
      Завуч не отозвалась.
      Оля не могла понять, почему завуч так настаивает на беседе с мамой Максима, ровно до того момента, пока они не появились в классе.
      Максим оказался широкоплечим высоким юношей, не по годам рослым, еле умещающимся за партой. Внимательный и чем-то подкупающий взгляд, манера держаться напоминали Оле кого-то. Только кого? Припомнить она не могла. А вот мама!
      Эффектная, броско одетая, ухоженная женщина, совсем не похожая на мать такого взрослого юноши, всем своим видом являла образец самоуверенности и нахальства.
      – Макс до двенадцати лет был идеальным мальчиком, нежным, послушным, как девочка, а теперь в него словно вселился бес! – переступив порог, тут же заявила она, вовсе не стесняясь, что унижает взрослого молодого человека. – Представляете, сейчас вот собрались ехать к вам в лицей, он ничего не сказал и исчез. Я всю милицию на ноги подняла, думала, случилось что, а он как ни в чем не бывало заявляется и не говорит, где был!
      – Максим, пойдем, я тебя познакомлю с ребятами, а мы поговорим с мамой, – решила защитить мальчика Оля.
      Максим неохотно поднялся со своего места.
      Оля отвела его в соседнее помещение, где ребята готовились к контрольной.
      – Прошу любить и жаловать. У нас новый ученик. Максим Скобцев, – представила она чуть засмущавшегося юношу.
      – У-у... – раздалось в классе.
      Ребята, приосанившись, старались показаться взрослыми и не ударить в грязь лицом. Девчонки, многозначительно переглядываясь, оценивали новенького. Максим производил впечатление крутого парня.
      – Не обижайте его, – как бы в шутку предупредила Оля.
      – А приставать можно? – сделав кошачьи глаза, громко поинтересовалась Катя Земцова.
      Максим густо покраснел.
      – Если разрешит.
      Оля вернулась к маме Максима.
      – Я вас слушаю, Лариса Петровна.
      – Это я бы хотела вас послушать. – Красиво очерченный рот сложился в кривую усмешку.
      – Что бы вы хотели узнать? – не поддалась на вызов Оля.
      – Как вы тут воспитываете детей?
      – Мы вообще-то учим ребят различным дисциплинам. В возрасте Максима пытаемся выявить склонности, чтобы помочь выбрать дальнейший путь, – стараясь скрыть раздражение, пояснила Оля, – а воспитанием, тем более такого сформировавшегося юноши, занимается семья.
      – М-да! – Высказывание Оли мадам Скобцева приняла совсем недоброжелательно. – Видите ли, милая девушка...
      – Меня зовут Ольга Алексеевна. Я классный руководитель и преподаватель русского языка и литературы. Мне бы не хотелось, чтобы вы меня так называли.
      – Хорошо-хорошо, я собиралась с вами поговорить по душам и думала, что такое обращение нас с вами сблизит. Не обижайтесь!
      – Я не обиделась. Просто в нашем лицее это не принято.
      – Так вот, мы с Максимом переехали в ваш район, потому что я развелась с мужем и вышла замуж за другого. А он, мой новый муж, живет, то есть теперь мы с ним живем в малоквартирном доме напротив вашего лицея. Вы, надеюсь, знаете, о чем я говорю? – Она многозначительно посмотрела на Олю.
      – К сожалению, нет.
      – Что вы, милочка? Ой, простите, запамятовала, как вас величать?
      – Ольга Алексеевна.
      – Это же элитный дом! Тот самый, что недавно построили. Он до сих пор во всех рекламных проспектах и на растяжках.
      – Да-да, я вспомнила, чудесный дом! – чувствуя, что мадам Скобцева не успокоится, пока не увидит восхищения ее новым жильем, согласно закивала учительница.
      – Так вот, как только Максим узнал, что я бросаю его отца, в него словно вселился бес. Домой поздно приходит, с компанией какой-то связался и отчиму грубит.
      – Это естественно, – перебила ее Оля.
      – Как вы можете такое говорить! – возмутилась мамаша. – Мой новый муж – уважаемый человек, известный в политике и бизнесе. Он отказывается терпеть выходки неуравновешенного подростка. Мы специально определяем его в ваш лицей. Наслышаны. И желаем, чтобы вы, воспитатели, приняли соответствующие меры.
      – А в старой школе он как себя вел?
      – Я вам и пытаюсь это рассказать. Он бросил старую школу, болтается бог весть где.
      – Где, вы не знаете?
      – Знаю. – Мадам Скобцева поджала губы. – К отцу таскается.
      – А вы?
      – Что я?
      – Не разрешаете?
      – После того как я ему сказала, что его любимый папаша на самом деле не его родной отец, он и вовсе с нами считаться перестал.
      – Не понимаю, кто не его отец?
      – Ну что тут не понимать? Когда я выходила замуж в первый раз, я, к несчастью, оказалась беременной... от другого мужчины. Я, естественно, скрыла это от будущего мужа. Мне удалось убедить его, что ребенок родился раньше срока. Ну, вы понимаете? В общем, это было так давно!
      – А кто же настоящий отец ребенка?
      – Можно, я буду с вами откровенна?
      – Конечно, мы для этого с вами и беседуем.
      – Встречалась я с одним очень положительным молодым человеком, с красным дипломом, подающим большие надежды, кстати, тоже, кажется, педагогический закончил.
      Однако как вы понимаете сами, надежды – это перспектива. К тому же на зарплату учителя не проживешь! А я хотела жить сразу, а не через годы. Тем более нас жизнь разлучила. И как раз подвернулся состоятельный человек, бизнесмен. У него все было для такой девушки, как я. Вы понимаете, о чем я? Кстати, вы замужем?
      – Какое это имеет значение?
      – Значит, нет. В общем, когда Максик родился, мой муж был вне себя от радости отцовства.
      – А тот, настоящий, отец?
      – А-а, он вообще не знал о сыне. Перед тем как выйти замуж, я написала ему письмо: мол, увы, не могу вытерпеть разлуки, ну, вы понимаете?
      – Не очень! Только это не имеет значения! Главное, чтобы вас понимал Максим.
      – То-то и оно, после того как я честно призналась во всем, а ведь ребенку, в книжках пишут, надо говорить правду, не про капусту же, его словно подменили. Озверел ребенок. Никогда больше умных книжек читать не буду. И если до этого разговора он ненавидел только меня и отчима, то теперь порвал отношения и с отцом.
      – Так он нашел своего отца?
      – Нет, порвал с тем, кто его воспитал, то есть с моим первым мужем! Это так просто запомнить, почему все путаются? – Дамочка, щелкнув замком дорогой сумочки, вынула пачку салфеток и приложила одну из них к глазам. – Вы не представляете, какой до этого Максик был положительный мальчик. И в кино вместе с нами, и отдыхать к морю, даже машину вместе с отцом чинил, они вдвоем машины обожали, а теперь?
      – Ну что вы хотите, у ребенка стресс.
      – Стресс стрессом, а я хочу, чтобы он вернулся домой.
      – А он что, еще и из дома ушел?
      – А откуда же?
      – Вы же про школу только говорили.
      Мадам Скобцева вновь вздохнула.
      – Где же он теперь обитает?
      – У бабушки.
      – Может быть, пусть пока там и остается?
 
      – Нет, там совершенно иные условия. У нас в новом доме, – она вновь со значением посмотрела на Олю, – и бильярдная, и кабинет для него отдельный, и бассейн. Вы должны его заставить. Школа обязана прививать детям любовь к родителям.
      – Мы попробуем. У нас работает постоянный психолог. Я вам ничего не обещаю. Но ваш сын мне понравился.
      – Правда? – обрадовалась Скобцева. – Значит, договорились. – Она с облегчением вздохнула, словно переложив мешок с грузом на плечи Оли. – Я вам лично буду очень признательна. Вы понимаете, о чем я? У меня большие возможности: подарки к дню рождения, на праздники за мной и вообще. – Скобцева презрительно оглядела Олину скромную одежду: – Вижу, запросы у вас небольшие.
      – Я... – Оля от возмущения потеряла дар речи.
      – И еще я вашему руководству пообещала, что мой муж – я ведь вам говорила, он большой человек... – так вот, если что нужно для лицея, он похлопочет. Ведь всем что-нибудь нужно? Он в высокие сферы вхож. И вообще мы элитные родители!
      – Я просто учитель. – Взяв себя в руки и поняв, что с такой мамашей лучше не выяснять отношений, сухо произнесла Оля. – Об этом вы можете поговорить с руководством лицея.
      – Да-да, я слышала, у вас какая-то знаменитость работает, и учителя все за границей образование получали. Ведь так?
      – Я могу сказать только о себе. Я окончила московский вуз.
      – Значит, практику за рубежом проходили! – с уверенностью воскликнула мадам.
      Оля почувствовала, что не должна разочаровывать элитную мамашу, но врать не хотелось.
      – Нет.
      – И никогда не бывали за границей? – Голос Скобцевой звучал угрожающе.
      – Почему? Приходилось.
      – Где же? – грозно наступала элитная мамаша.
      – Во Франции. – Оля даже немного опешила от такой атаки.
      Лицо мадам мгновенно подобрело.
      – О, Париж! Елисейские поля! Монмартр! Надеюсь, вы были в Париже?
      – В Париже была. – Оля вспомнила про поездку, и у нее невольно вырвалось: – Лувр незабываем!
      – Ах, у меня как раз на Лувр не осталось ни капли времени. Проболталась в «Галерее Лафайет»? Слышали о таком магазине?
      – Конечно, сеть магазинов по всей Франции, даже в маленьких городках на побережье они есть.
      – Вы бывали на побережье?
      Оля почувствовала, что ее авторитет в глазах мадам Скобцевой мгновенно подрос.
      – Как раз там я провела больше всего времени.
      – В Каннах? В Ницце?
      – Нет. Я жила в маленьком городке между Марселем и Испанией... ребенком, с родителями.
      – Ваши родители – обеспеченные люди, это хорошо! Вы, конечно, знаете французский язык?
      – Я окончила спецшколу с французским языком, а потом учила его в вузе.
      – Замечательно! В старые времена вся знать владела французским. Сейчас это такая редкость, прагматики – все учатся английскому!
      – Да, побывав во Франции, я решила изучить язык хорошо.
      – Как похвально!
      Оля улыбнулась, воспоминания от поездки захлестнули ее, отвлекли от настойчивой и нахальной мамаши.

      – Хочу говорить по-французски, – заявила маленькая Ольга папе с мамой, когда такая же, как она, девочка Сьюзен, знакомясь, протянула руку и певуче произнесла:
      – Бонжур.
      До этого Оле казалось, что только взрослые могут так быстро и непонятно говорить на незнакомом языке, но дети?
      – Сьюзен учит французский? – удивилась Оля.
      – Нет, она просто живет в другом государстве, – объяснял ей папа, – где все с рождения говорят по-французски.
      Детская психика бунтовала: «Как же так?»
      Первый раз Оля приехала во Францию с родителями, когда ей исполнилось всего шесть лет. Их пригласила знакомая дедушки Алексея, француженка тетя Сабрина.
      Олин дедушка, знаменитый хирург Рогов, давным-давно, сделав сложную операцию, спас ей жизнь. С тех пор началась дружба семьями. Уж и дедушки нет в живых, и родителей тети Сабрины тоже, но она, одинокая женщина, каждое лето приглашала друзей в свой уютный домик на берегу моря.
      Разговоры родителей о том, что когда-нибудь надо принять ее приглашение, Оля слышала каждый год, как только наступало время отпусков.
      И вот наконец папа с мамой решились.
      Тетя Сабрина смешно говорила по-русски, у нее были русские корни, а вот Сьюзен, ее маленькая племянница, которая проводила у нее лето, не знала ни одного русского словечка.
      – Там все будут объясняться на французском языке, – перед поездкой предупредил Олю папа. Но она не поверила. Ей казалось, что только животные могут разговаривать на непонятном нечеловеческом языке, а люди нет! И только приехав во Францию и убедившись, что не понимает ну ни одного словечка, решительно произнесла:
      – Я тоже хочу знать французский.
      – Нет проблем, – пообещал папа. – У нас во дворе детский сад с французским языком. Пойдешь в подготовительную группу перед школой.
      В чистеньком солнечным городке на южном побережье Франции Оля училась выговаривать первые слова по-французски. «Мерси, пардон, бонжур» давались ей легко. А вот Сьюзен даже «спасибо» по-русски не могла выговорить. Но это не мешало девочкам общаться и дружить. Тому способствовали и природа, и обстановка вокруг.
      С детства Оля сохранила в памяти невысокие, выкрашенные пастельными красками домики приморского городка, бульвары с ветвистыми деревьями и белый песчаный пляж. И двухэтажный коттедж тети Сабрины, увитый розами величиной с голову. По утрам они так благоухали! И Оля, встав на цыпочки, подтягивалась, чтобы понюхать их.
      Сьюзен познакомила ее с миром, в котором жила. Кукла Бабетта с начесанными волосами и длинными ногами как две капли воды походила на купленную в Москве Барби. Барби не заинтересовала француженку, а вот Маша! Русская Маша, та, что закрывала глаза и носила не мини-юбочки, а сарафан и кокошник, удивила Сьюзен. Но больше всего девочке понравилась длинная коса, которую можно было расплетать и заплетать, а также головной убор русской красавицы.
      Подружка вообще хорошо разбиралась в кукольной одежде. Она прикладывала ее к себе, даже пробовала пристроить кокошник на собственной голове. Но из этого ничего не получилось, пришлось вернуть его кукле.
      Девочки очень сдружились, научились разговаривать на собственном языке и понимать друг друга.
      Они строили на пляже дворцы и башни из песка. Сьюзен на манер крепости, что возвышалась в центре старой части городка, а Оля возводила кремлевские стены, украшая их морскими ракушками и камешками. В сказочных дворцах должны были жить их куклы, каждая из которых поджидала принца на белом коне!
      Тетя Сабрина подолгу наблюдала за девочками, прислушиваясь к их непонятному для окружающих щебетанию, смахивала украдкой слезу.
      – Она очень любит детей. Ей Бог не дал, – подслушала позже Оля разговор папы с мамой.
      – Счастье, что осталась в живых, – говорила мама, – если бы не руки моего отца, не выжила бы вообще!
      – Конечно, – соглашался папа. – Однако медицинский институт во Франции, в который Сабрина обращается до сих пор, тоже потрудился над ней немало, – заметил папа.
      – После травмы и операции она долго не могла ходить. Если бы ты знал, как ее поставили на ноги, никогда бы не поверил!
      – Как?
      – В институте уже тогда существовала лаборатория по изучению психоэнергетического воздействия на организм человека. Среди прочих, практиковавших новые методы лечения, работал один из учеников незрячей провидицы Ванги. Помнишь, в Болгарии жила старая женщина, в которую ударила молния, после чего она стала обладать внутренним зрением?
      – Да не верю я во всю эту чепуху! – поморщился папа.
      Профессиональный военный, прошедший через ад афганской войны, знавший о смерти не понаслышке, он любил ясность и четкость во всем, в том числе и в науке.
      – Напрасно! – покачала головой мама.
      Она, как приверженец точных наук, тоже любила ясность. Но не была консервативна. Новые течения принимала, стараясь разобраться и дать научное объяснение.
      – Физики считают такое зрение голографическим, – принялась объяснять она папе.
      Оле, хоть почти все из услышанного оставалось загадкой, нравилось слушать про чудеса.
      – Полюс непонятного науке воздействия находится в центре лба человека. – Мама приложила указательный палец ко лбу, чуть выше переносицы. – И от мощности излучаемой из космоса энергетической волны зависят разрешающие способности внутреннего зрения.
      – «А во лбу звезда горит», – с иронией процитировал папа известную русскую сказку.
      – Что-то вроде, – согласилась мама и продолжила свою мысль: – Науке и сейчас еще многое непонятно, но установлено существование информационно-энергетического поля вокруг Земли, где соседствуют и прошлое, и настоящее, и будущее. Хранилище информации всей Вселенной. В принципе каждый человек может пользоваться этим банком данных. – Папа с недоверием покачал головой. – Через подсознание, – пробовала убедить его мама. – Другое дело насколько полно осуществляется этот контакт. Понимаешь? Попросту говоря, какой силы звезда зажжена во лбу.
      – Ну а при чем тут Сабрина?
      – Помимо того, что эти люди, парапсихологи, могут предсказать что-то, они обладают даром помощи безнадежным больным. – Папа опять покачал головой. – С ними сотрудничают крупнейшие медицинские учреждения! Когда традиционные методы бессильны, их подключают к лечению. Результаты бывают ошеломляющими!
      – Сабрину лечили они?
      – Да. Лечили и вылечили! Кроме того, она поделилась со мной секретом, ученик Ванги предсказал ей: «У вас будет девочка». – Папа насмешливо фыркнул. – И что интересно, чернокожая девочка. Вот почему Сабрина так заглядывается на Олю и Сьюзен. Она же еще молодая, немного старше меня.
      – Бред какой-то! – выдохнул папа. – Что она, замуж за негра выйдет?
      – Дети могут и без брака появиться. А впрочем, – мама сама засомневалась, – не всегда ясновидцы правы.
      – Не знаю, не знаю! Я столько смертей на войне повидал, если бы все так просто, столько людей можно было бы воскресить. Полить живительной водицей: «Крекс-кекс» – и снова в бой! Вот в то, что твой отец, знаменитый хирург, ее по кусочкам собрал, верю! Сам видел, как хирурги буквально в поле голыми руками людей сшивали, как тряпичных кукол.
      Оля знала, что отец ее мамы, то есть дедушка Алексей, чье отчество почему-то Оля носила, был известным хирургом, прошел войну, где и познакомился с бабушкой Таней. Самого дедушку Оля не помнит, он умер, когда ей исполнилось три годика. Однако про его «золотые руки» ей часто приходилось слышать. Она воображала себе руки дедушки, от локтя до пальцев покрытые золотом. Но на фотографии у него были обыкновенные человеческие руки и синие-пресиние глаза, такие же как у Оли. Она была вообще очень похожа на дедушку.
      Мама и бабушка хотели, чтобы Оля тоже стала врачом.
      Даже куклу доктора Айболита ей купили. Доктор был в белом халате и с красным крестом на шапочке. Играя, Оля приговаривала, подражая взрослым: «Какие у тебя золотые руки!»
      Но уколы делать боялась, а потому профессия доктора ей не нравилась. Зато она обожала, усадив весь свой детский сад в ряд: и Машу, и Барби, и доктора Айболита, – учить их тому, что знала сама. Все стихи и сказки, которые ей читала бабушка, ее куклы знали наизусть.
      – Быть тебе учителем! – смеялся папа.
      – А Сьюзен станет великим модельером! – глядя, как девочка разбирается в одежде, как любит рисовать, добавляла тетя Сабрина.
      Сама тетушка, которой по наследству от родителей достались виноградники, любила и хорошо разбиралась в винах.
      – Уважающий себя винодел производит вино только из собственного винограда. Без присмотра виноградники оставлять нельзя. Винодел, по каким-то причинам избравший себе городскую профессию, виноградники свои ни за что не продаст, наймет людей, чтобы ухаживали. Они переходят по наследству веками, некоторым более тысячи лет. Обидно, когда элитные вина исчезают. Например, «Монтескье», по имени знаменитого писателя и винодела, замку которого девятьсот лет. Последняя в его роду дряхлая старушка решила выкорчевать виноградники. Не получалось у нее вино. Терпение, доброта и честолюбие – вот какими качествами должен обладать винодел. Честь винной марки – это как честь... – Француженка задумалась, подбирая слова.
      – Как честь мундира для офицера, – подсказал папа.
      Сабрина кивнула.
      – На виноградниках трудится много людей, которые ухаживают за саженцами, собирают урожай, закупоривают виноградный сок в бочки, разливают вино. Но этикетки всегда наклеивает хозяин.
      – Никогда не думала, – потягивая вино, сказала мама, – что виноград требует такой заботы.
      – Если я вам расскажу, что за лозой тяжелее ухаживать, чем за животными, вы мне не поверите. Специальный виноградный врач, чей визит стоит дороже, чем врача для людей, наблюдает за саженцами, меряет температуру, берет пробы земли, листьев, воздуха и плодов.
      – И ставит диагноз?
      – Обязательно. Вино получает аттестацию специальной контрольной комиссии, и если она обнаруживает погрешности, то дорогую марку разжалуют и переведут в разряд столовых.
      – Как в армии? – удивился папа.
      – Это пощечина. Год усилий и труда погибнет. Цена за бутылку окажется бросовой и может разорить винодела.
      В подвале тетушкиного дома располагался винный погреб. Она водила туда Олю и все объясняла, как виноград, который рос высоко в горах, превращается в вино. В темном подвале было совсем не страшно, а бутылки, лежащие в ряд на полках, напоминали Оле маленьких деток, спящих в своих кроватках, почти как в детском саду. Они с тетей Сабриной выбирали самые пыльные, протирали их тряпочкой, укладывали в специальную плетеную корзинку и несли наверх в гостиную.
      Оля не раз слышала, как тетя Сабрина рассказывала взрослым, что и ее отец, и дедушка, и вообще все предки были потомственными виноделами. Как маленькой девочкой она с папой и мамой отправилась в путешествие на большом корабле из Марселя в Крым к русским виноделам. Она была не очень послушным ребенком, поэтому по дороге с ней случилось несчастье. Разбаловавшись, она пролезла под заграждение, упала с палубы в море и при этом сильно разбилась. Вот тогда-то Олин дедушка, советский хирург Алексей Рогов, пришел ей на помощь, сшил ее буквально по кусочкам и спас жизнь.
      Тетя Сабрина разбиралась во всех сортах вин и учила маму, какое вино надо подавать к блюдам. Оля очень удивилась, что лягушек, которые прыгают в подмосковных болотах, французы едят так же, как россияне кур.
      – Белое алиготе, – рассказывала тетя Сабрина, – замечательно к лягушачьим лапкам. Их нужно готовить так...
      Мама кивала и вежливо улыбалась. Однако Оля чувствовала, что она вовсе не собирается отрывать у лягушек лапки и готовить их по рецепту тети Сабрины, а уж тем более их есть, однако вино алиготе мама пила с удовольствием.
      Папе нравилось бургундское вино, а еще больше ему понравилась французская мудрость, которую, поглядывая на детей, шепотом сообщила тетя Сабрина. Оля, подставив оба уха, запомнила: «Бургундское вино очень полезно женщинам. Особенно если его пьют мужчины». Взрослые долго смеялись, потягивая вино.
      Смысл мудрости Оля постигла, став взрослой. Она прониклась ею так же, как бургундским вином.
      У тети Сабрины был красивый красный автомобиль «пежо», и она сама водила машину. Однажды она повезла московских гостей в другую, соседнюю, страну, которая называлась Испанией. Они долго ехали по берегу моря и по красивым, живописным местам в горах. Оле казалось, хрупкие сахарные горы, нависающие над дорогой, вот-вот рухнут и упадут на их головы, когда им приходилось пробираться на машине через узкие перевалы, или сомкнутся и раздавят их в туннелях. Но, вынырнув из длинных темных лабиринтов, проезжая которые можно было загадывать желание, они опять попадали на широкие, гладкие, словно зеркала, шоссе. Папе очень нравились дороги во Франции. А Оля, всякий раз проезжая по длинному туннелю, загадывала по местному обычаю желание вернуться сюда еще раз.
      Потом они попали в замечательный испанский городок, шумящий торговыми улочками, где продавалось множество всякой всячины. Больше всего девочке понравились испанские куклы в длинных кружевных юбках с воланами и веерами в руках. Их было великое множество, и каждая танцевала танец, который назывался фламенко. Оля, вцепившись в одну из таких кукол, никак не желала с ней расстаться. Мама собиралась наказать ее за это, но выручила тетя Сабрина. Она без разговоров купила и подарила ей полюбившуюся игрушку. Куклу звали Кармен. Она пополнила Олину коллекцию и по достоинству была оценена Сьюзен, которую в поездку не взяли. За это Оля дала ей поиграть с Кармен. А когда они уезжали из Франции назад, в Москву, подарила на память француженке свою Машу. Кокошник от постоянного переодевания уже плохо сидел на голове куклы.
      – О-ля-ля! – пристроив кокошник набекрень любимице, заливисто смеялась Сьюзен.
      Маша стала ее любимой игрушкой.
      Тетя Сабрина плакала при расставании и произнесла прощальный тост за дедушку Алексея, который сшил ее по кусочкам и благодаря которому она получила вторую жизнь.
      По возвращении папа записал Олю в старшую группу сада, где учили говорить по-французски и петь песенки. Позже Оля обучалась языку в школе. Она легко писала письма новым друзьям.
      Тете Сабрине она посылала портреты Кармен, а Сьюзен рисунки с чудесными видами моря и замков из песка, которые они вдвоем когда-то старательно лепили. Подружка в ответ присылала ей свои рисунки про французскую жизнь русской куклы Маши.
      Позже Сьюзен уехала в Париж учиться на факультете искусств. Вот тогда они снова встретились с Олей. Оля приехала к ней в гости.
      Повзрослев, они еле узнали друг друга в аэропорту Шарля де Голля.
 
      Сьюзен жила в богатом аристократическом квартале Парижа, на острове Святого Людовика, у родственницы, которая на время учебы пустила ее в свою пустующую квартиру. После смерти мужа пожилая женщина не захотела оставаться в одиночестве и переехала поближе к детям.
      – Иначе мне пришлось бы снимать комнатенку где-нибудь на окраине, – объясняла Сьюзен. – У нас жилье страшно дорогое! Зато теперь я живу как королева. Прошу в этом убедиться, сильвупле! – Подруга сделала Оле приглашающий жест рукой.
      Дом, построенный в девятнадцатом веке, был обнесен высокой оградой, настолько заросшей дикой зеленью, что Оле показалось невероятным его близость к самому центру столицы.
      Чтобы войти внутрь, девушки миновали массивную застекленную дверь из кованого железа. Консьержка, странноватая немолодая женщина в шляпке, высунув нос из будки, поприветствовала Сьюзен.
      – Мадемуазель Сьюзен, сегодня опять меня осаждали журналисты, – заговорщицки сообщила она.
      – Да-да. – Сьюзен, прикидывая, как разместить чемодан Оли в маленьком лифте, озабоченно кивнула.
      – Оставьте его здесь, проводите гостью наверх, а потом вернетесь за ним, заодно я расскажу вам подробнее об интервью.
      – Думаю, что мы вместимся, – глазами призывая Ольгу избавиться от назойливой особы, отмахнулась девушка.
      – От вас опять пахнет этими вульгарными духами Ива Сен-Лорана! – не отставала консьержка, жеманно сморщив нос.
      – Сколько себя помню, она всегда тут, – шепнула Сьюзен на ухо Ольге.
      – А у вас, мадемуазель, – обращаясь к Ольге, с достоинством королевы произнесла консьержка, – хороший вкус! Хотя этого запаха я не знаю.
      Поднявшись на лифте, еле вместившем двух девушек и чемодан, они очутились перед красивой двухстворчатой дверью.
      Сьюзен открыла ее ключом и пригласила Олю войти.
      Просторная квартира с лепниной на стенах и высоких потолках напоминала музей. Камин, картины, диваны и кресла – все было из прошлого. Даже шторы, обои и скатерти с изображением сценок из деревенской жизни выглядели как музейные экспонаты. Оля провела рукой по обоям.
      – Нравится? – поинтересовалась подруга. – Французы обожают такие рисунки. Хотя мне они кажутся излишне банальными.
      – Для меня наоборот – непривычными, – с восхищением, оглядываясь по сторонам, возразила Оля.
      – Возможно, я присмотрелась, что-нибудь в этом духе положено иметь в каждом приличном доме. Моя бы воля, я все тут сделала бы по-другому. Хотя кухня мне нравится.
      Оле она понравилась тоже. Огромный дубовый стол на десяток мест занимал почти всю площадь помещения. Прилавок, выложенный кафельными изразцами, на котором стояла яркая керамическая утварь. На фоне кем-то раз и навсегда заведенного порядка в глаза бросались разбросанные книги и учебники Сьюзен.
      Свою детскую любовь к одежде она не оставила. Занимаясь на факультете искусств, девушка писала реферат по истории французского костюма. Как все французы, она обожала и Коко Шанель, и Кристиана Диора, но особенно увлекалась творчеством Ива Сен-Лорана.
      – Он мой кумир! Создавать такую великолепную одежду!
      – Твоя консьержка сказала, что он вульгарен, – напомнила недавний разговор Оля.
      Сьюзен махнула рукой.
      – Представляешь, она возомнила себя дочкой Франсуа Коти. Слышала о нем?
      – Конечно. У моей бабушки есть старинная пластинка с песнями нашего шансонье Вертинского. «...коньяк “Мартель”, духи “Коти”», – манерно пропела Оля.
      – Так вот она постоянно рассказывает журналистам о том, как стал знаменит ее отец Франсуа Спотурно. Фамилию своей матери – Коти он взял позже в качестве псевдонима.
      На заре карьеры он занимался тем, что разносил шляпки своей жены-модистки Ивонн. Жили они трудно. Однажды будущий мэтр играл в карты в аптеке своего приятеля. Но тому срочно нужно было выполнить заказ клиента. Пока аптекарь стирал в пудру таблетки и отвешивал порошки, Франсуа засел за колбы и мензурки и забавы ради принялся смешивать ингредиенты одеколонов. В тот самый момент бедный недоучившийся школяр, не имеющий о химии никакого представления, почувствовал себя настоящим парфюмером. Бог наградил его необыкновенным чутьем. Он стал экспериментировать и создал потрясающий запах. Требовалось, чтобы его оценили. Жена-модистка смастерила для флакона изящный футляр – выложенную шелком коробочку, похожую изнутри на турецкий пуфик. Прикрепила к ней ленты мягких тонов и завернула в атласную бумагу. Эти духи Коти назвал «Пленник в хрустальном бокале». Романтик, а? Однако в парижских больших магазинах, куда он принес свое детище, на духи даже смотреть отказались, он не был принят надменным товароведом. От злости Франсуа в сердцах грохнул флакон о каменный пол. Духи разлились волшебным ароматом по всему залу. Посетители ринулись к прилавку и заорали: «Как они называются? Сколько стоят?» Представляешь, из дома вышел скромный разносчик Франсуа Спотурно, а вернулся месье Коти – основатель империи, не имеющий себе равных в истории мировой парфюмерии, – закончила рассказ Сьюзен. – Об этом консьержка без устали рассказывает журналистам.
      – Так она дочь модистки Ивонн?
      – Нет. После того как Франсуа стал знаменит и деньги полились рекой, он стал «жрецом» парижской ночной жизни. Его творения стали такой же принадлежностью парижского шика, как шампанское «Вдова Клико», коньяк «Наполеон» и ресторан «У Максима». На него стали вешаться все подряд. Консьержка утверждает, что ее мать танцевала в парижских кафешантанах, была очень красива и стала любовницей Франсуа.
      Миллионы текли у него между пальцами. Многочисленные любовницы и внебрачные дети получали от него пожизненные пансионы, бесконечные подарки. Танцовщица отказывалась от всего. Чтобы откупиться от женщин, мэтр приобретал им дома, усадьбы, автомобили.
      – Настоящий француз, – заметила Ольга.
      – О да! – с гордостью согласилась Сьюзен. – До поры до времени Ивонн терпела альковные похождения мужа и его мотовство. Но, постарев, решила положить всему этому конец. Бывшая модистка развелась со знаменитостью и поделила капитал. Месье Коти повел себя как настоящий рыцарь. Заложив недвижимость, он выплатил Ивонн четыреста двадцать пять миллионов франков золотом и остался беден как церковная мышь. Все женщины бросили его. Не покинула только та самая танцовщица, которой якобы был нужен он, а не его богатство.
      – Она рожает ему дочь? – Оля показала рукой вниз на комнатку консьержки.
      – Да. Наша консьержка утверждает, что она внебрачная дочь Франсуа Коти. Но не такая, как все, а особенная, потому что ее мать прожила со знаменитостью до смерти.
      Я покажу тебе лучшие магазины Парижа, которые теперь торгуют его продукцией. А вот что пишут о нем сегодня. – Сьюзен бросила Оле глянцевый журнал.
      «Хоть знаменитый Коти умер и империю растащили на куски, а среди отпрысков не нашлось никого, кто бы продолжил его дело, в памяти людей навсегда остались марка великого мастера и неуловимый аромат, такой же, как аромат Парижа».
      – Он ваша история! – заметила Оля.
      – Не только он.
 
      – Помню, ты обожаешь Ива Сен-Лорана!
      Позже Сьюзен заставит Олю дважды просмотреть фильм о любимом кутюрье, который прилежная студентка отыскала в фильмотеке: «Если хочешь понять французов, нужно непременно все это знать!» – а пока старалась вкратце познакомить подругу с «парижскими старостями»:
      – Отмечая сорокалетний юбилей в девяносто восьмом году прошлого века, мэтр парижской моды подарил французам фильм под названием «Париж». В нем он признался, что столица помогла ему осуществить мечту и стать тем, кем он стал. Фильм снял известный документалист Жан-Поль Гуд, закрепив за французами титул любвеобильной нации.
      Кадр из фильма, где «вечный муж», мирно созерцающий Париж с высоты Эйфелевой башни, не видит, как за его спиной прехорошенькая жена пылко целует дерзкого любовника, свесившегося с вертолета, был растиражирован на почтовых открытках. Шутка разлетелась по всему миру.
      – Понимаешь, – с жаром убеждала Сьюзен, – чтобы изучать историю искусства любой страны, а тем более костюма, нужно ее понять. Разобраться в глубинных чертах характера, в образе жизни. Даже в таком стереотипе, как француз – лучший любовник. Ты со мной согласна?
      – Я с детства интересовалась Францией, много читала о ней, однако твои рассказы заставляют ответить словами Сократа: «Я знаю, что ничего не знаю, но стремлюсь познать».
      Девушки рассмеялись.
      – Французы считаются законодателями моды во всем мире, – продолжала Сьюзен. – Ведь так? Коко Шанель еще совсем молоденькой девушкой открыла свой бутик модной одежды. Звали ее тогда Габриэль. Кстати, чтобы получить признание как производителю духов, ей тоже пришлось немало постараться. А как просто она назвала свое детище? «Шанель № 5», до сих пор классика жанра. Какова сила таланта!
      Сьюзен гордилась и французской историей, и французскими духами, и французской кухней, и модной одеждой. Она засыпала Олю рассказами о жизни знаменитостей.
      Ощущение бесконечного праздника – вот что осталось у Оли в сердце после посещения Парижа. Незабываемые прогулки со Сьюзен по парижским предместьям, свет зеркал и люстр Версаля, старинные полотна Лувра переполняли ее впечатлениями.
      В маленьких парижских ресторанчиках за бокалами бургундского повзрослевшие девушки вспоминали детство, песочные замки и придуманные ими сказки о принцах, которые у каждой теперь сбывались по-своему.

      – В тебя должен влюбиться принц! В этом платье ты просто красавица! – растягивая слова, торжественно про пела Лелька, оглядывая Ольгу в примерочной бутика. – Я предсказываю тебе! – Словно гадалка, она сверкнула глазами и, вытянув перед собой кулаки, разжала их, посылая энергетический заряд.
      Неугомонная Лелька постоянно дурачилась, каждый раз изображая из себя кого-то.
      Наряд на тусовку к Денису подруги поехали выбирать вместе.
      Огромный торговый дом блистал элегантным убранством. Бутики известных фирм сверкали прозрачными витринами, вызывали желание приобрести и тут же обновить покупку, выставить себя напоказ, пройтись вместе с толпой наряженных девушек мимо фонтанов, игровых центров, баров и ресторанов. Этакая променада, как по Елисейским полям!
 
      Оля с Лелькой, захваченные потоком покупательниц, по-деловому окидывающих друг друга острыми взглядами и подмечающих, что на ком, как и почем, оказались у входа в модный бутик.
      – Не хотите ли платье из новой коллекции? – набросилась поначалу на рыжеволосую Лельку молоденькая продавщица, когда подруги вошли внутрь. – Вам очень пойдет цвет сезона – миндаль в сахаре, – заявила она.
      – Что вы говорите, миндаль в сахаре? – приготовившись высмеять девушку, ехидно пропищала Лелька.
      – Да, – вовсе не смутившись, продолжила продавщица. – Вы представляете, что это за цвет?
      – Миндаль в сахаре? – повторила еще раз Лелька, еле сдерживаясь, чтобы не расхохотаться, и состроила гримасу.
      Но когда ей подали платье необычной расцветки, девушка замерла от изумления и перестала паясничать. Оно оказалось сказочно прекрасным. Однако, к огорчению Лельки, именно этот цвет ей не шел. Он не только не оттенял ее яркой гривы, а даже, напротив, – сливался с ней.
      А вот Оле!
      – Я никогда не носила вещи такого цвета! – примеривая на себя платье необычной расцветки и вертясь перед зеркалом, восклицала Оля. – Всегда отдавала предпочтение только чистым тонам.
      – Надо смелее экспериментировать, полюбить себя в новом образе... – заученно продекламировала продавщица, заглянув в примерочную, и ушла.
      Не выдержав, девушки прыснули со смеху.
      – «Цвет миндаля в сахаре», – передразнила Лелька. – Улет! А вообще-то девчонка права, цвет такой необычный, сахар поблескивает, как стразы. Ох, Олька! Отобьешь всех моих олигархов!
      Платье с низким вырезом и расклешенной юбкой изящно сидело на Оле и действительно было ей к лицу.
      Лелька остановилась на костюмчике изумрудного цвета. Приталенный пиджачок с отстающей от шеи модной стойкой, крупные пуговицы в два ряда выглядели очень стильно, а узкая юбка подчеркивала округлые формы ее бедер.
      – У меня есть туфли к нему, на платформе, круглоносые, темно-зеленые, закачаешься! – возбужденная от покупок, тараторила Лелька.
      – А у меня нет.
      – В чем дело? Вон там обувной, – показала Леля рукой напротив, – какие хочешь, все на тебя смотрят.
      – Да и ценами улыбаются, – вздохнула Оля.
      Покупка туфель для Оли вымотала их вконец и физически, и морально.
      Оставив по двухмесячной зарплате, довольные и счастливые подруги, с опустошенными кошельками и глянцевыми пакетами с эмблемами бутиков, еле добрели до ближайшего кафе, расположенного тут же в торговом доме. Плюхнувшись в кресла, они разом воскликнули: «Уф-ф!»
      – Я давно так не уставала, – протянула Оля, – все в горле пересохло. Пить хочется. И чего-нибудь сладкого. Столько калорий выдала.
      – Это у тебя от переживания, что кучу денег истратила, – прокомментировала ее состояние Лелька.
      Упитанная официантка в коротенькой юбочке, с толстыми коленками и гакающим акцентом завистливо поглядывала на пакеты с покупками богатых москвичек.
      Лелька, в свою очередь, позавидовала девушке, сидевшей напротив.
      – Посмотри, мне очень нравятся сборки под грудью и бант у нее на кофточке.
      Оля пожала плечами.
      – Только фигура получается бесформенной, как у беременной.
      – Так оно и есть, – заметила Оля.
      – Что, девушка беременная?
      – Нет, я не об этом. Моя знакомая во Франции занимается историей костюма. Знаешь, что она мне рассказала, откуда пошел этот фасон?
      – Откуда?
      – Фаворитка французского короля Карла Седьмого, это пятнадцатый век, была страшной модницей и опустошала его казну тратами на тряпки. Она первой надела безрукавку-лиф с разрезами, зашнурованными по бокам, через которые была видна рубашка. Это так волновало мужчин, что получило название «адские окна».
      Лелька фыркнула:
      – Сейчас тоже носят такие лифы, только без рубашки, на голое тело. Никакого ада, чистый рай!
      – Сейчас, – протянула Оля, – носят и не то! Ну вот, когда эта дамочка забеременела, чтобы скрыть живот, стала собирать юбку-котт в горсть и складками прикрывать живот.
      Поскольку ее знали как известную модницу, все стали подражать ей. Мода так прижилась, что после смерти фаворитки знаменитые художники даже новобрачных изображали таким образом: невеста держит котт на животе так же, как беременная Агнесса Сорель.
      – Ее так звали?
      – Да. Кстати, так же как и сейчас, тогда была мода на высоких, худеньких девушек, это называлось «изящная худоба»! Девушка с тонкими руками и длинными пальцами, с гибкой, чуть змеиной пластикой. – Оля сделала волнообразный жест рукой. – В общем, что-то неземное, как готика, стремящаяся ввысь.
      – Она была такой? – Полноватая Лелька недовольно повела плечиком.
      – Не совсем. Но она соответствовала облику Прекрасной Дамы из рыцарских романов – нежной, благородной, недоступной. Фаворитка, хотя происходила из довольно скромной дворянской семьи, обладала врожденной элегантностью.
      Лелька приосанилась.
      – Но самым главным и неотразимым ее достоинством была потрясающая грудь! – Сказав это, Оля тяжело вздохнула. Грудь была той частью тела, которая ее беспокоила. – Жан Фуке написал ее с обнаженной грудью: «Мадонна с младенцем и ангелами».
      – Ты видела картину?
      Оля кивнула.
      – Что и вправду грудь – улет?
      Оля кивнула.
      – На лицо она красивая?
      – Сейчас очень трудно судить.
      – Почему?
      – Модна другая красота.
      – Если красива, то во все времена.
 
      – Не скажи. У нее мелкие черты лица, крохотный ротик и огромный, искусственно увеличенный лоб. Ты знаешь, что было модно выщипывать и брови и волосы на лбу, как у инопланетян.
      – Специально делать лоб высоким?
      Лелька достала зеркальце и, убрав рыжую челку, подняла вверх волосы.
      – Кошмар! – ужаснулась она, представив, как выглядели средневековые красавицы.
      – Да-а, – согласилась Оля.
      – Значит, если эта Сорель была не совсем худенькой, то есть с большой грудью, то мы тоже можем позволить себе заказать... Мне кофе со сливками, – заглянув в меню и состроив Оле огромные глаза, попросила Лелька подошедшую официантку.
      – И два эклера, – не поняв знак подруги, добавила Оля. Обращаясь к Лельке, она спросила: – Ты что, собираешься дотянуться до неземной красоты?
      – Угу, – промычала подруга.
      – У вас есть эклеры? – глядя на официантку, поинтересовалась Оля.
      Официантка лет шестнадцати от роду, хлопая круглыми голубыми глазами, с непониманием посмотрела на клиентку.
      – Вы что, не знаете, что такое эклеры? – удивилась Лелька.
      – Не-а. У нас своя выпечка: «Волна», «Медовый», «Космический».
      – Это что такое?
      – Тортик, разрезанный на кусочки.
      – По десять долларов за кусочек?
      – Не, по триста.
      – Триста чего?
      – Рублей.
      – Обойдемся без космических цен, только кофе, – заключила Лелька и добавила: – Я же не зря говорю, олигарха надо искать. Мы с тобой по одежке купили – и зубы на полку!
      – А эти все? – Оля показала на девчонок и мальчишек, беззаботно жующих и пьющих в зале за разноцветными пластиковыми столиками.
      – Родителей обирают. Я когда со своими дочками в кафе захожу, знаешь, как они меня выставляют? Что для любимого чада не сделаешь?

      Для любимого чада отец Дениса постарался на славу. Столы были накрыты на лужайке возле бассейна их загородного дома, куда Оля с Лелькой добрались на перекладных – сначала на метро, потом на маршрутке.
      Дорогу в рай за массивной кирпичной оградой открывали автоматические раздвигающиеся ворота.
      Оля с Лелькой в своих стараниях выглядеть на уровне оказались не одиноки. Все приглашенные Денисом девушки были красиво одеты. Они прохаживались по зеленому, аккуратно постриженному газону с бокалами в руках. Повсюду в кадках благоухали яркие цветы. Официанты в белых пиджаках юрко разносили напитки на подносах, предлагая на выбор шампанское, вино, виски, джин, коньяк.
      – Это по-английски называется парти, – шепнула Лелька Оле, когда они очутились за воротами рая. – Сейчас крутые в Нескучном саду такое устраивают!
      – Скажи еще в Александровском, – не поверила Оля.
      – Ты что, «желтую прессу» не читаешь? Теперь модно вот так, как здесь, на природе! – Лелька, несмотря на эффектный наряд, чувствовала себя скованно. – В Нескучный все знаменитые столичные тусовщики подгребают бриллиантами посверкать, – продолжала шептать она Оле на ухо.
      Оля вытянула пальцы, скосив глаза на скромное колечко с фианитом, которое ей подарила на восемнадцатилетие бабушка Татьяна.
      В отличие от подруги она вовсе не комплексовала, что у нее нет ни такой шикарной виллы, ни авто, ни дорогих украшений.
      Несмотря на то что Денис был чуть старше Оли, он всегда одевался прикольно, по-молодежному. Сын богатых родителей мог позволить себе такой стиль. Все приятели давно привыкли и не обращали внимания. На дорогие бутиковые джинсы и яркие кеды, что он себе покупал, западали совсем юные девчонки, которых он сюда наприглашал и которые сейчас резво накачивались шампанским.
      Та самая королева красоты, о которой Оля рассказывала бабушке, тоже оказалась среди приглашенных.
      – Смотри-смотри, – толкнула Лелька в бок подругу, – теперь не сводит с Дениса глаз. Все свое миссовское очарование направила на него!
      – Пришли? – Увидев Олю, Денис засветился счастливой улыбкой, но роль хозяина большого банкета тут же заставила его заняться делами.
      – Девочки, не стесняйтесь, – вновь вернулся он к ним, ему очень хотелось уделить больше времени Оле. – Угощайтесь. – Ваза с ранней клубникой оказалась в руках у Лельки. – Купальники захватили?
      – Плавать будем? – Огорчившись, что не подумала про купальник, Лелька вернула вазу на стол.
      – Да. Родитель решил летний сезон открыть.
      – В этом бассейне? – Лелька с недоверием бросила взгляд на голубую гладь воды. – А не прохладно? – задрав голову на яркое, но не жаркое подмосковное солнце, засомневалась Лелька.
      – У нас два бассейна, закрытый тоже имеется. Но думаю, что после шампанского...
      – А родители твои тю-тю? – Лелька интересовалась не зря – солидных мужей с кошельком, о которых она мечтала, среди молодежной тусовки не наблюдалось.
      – С чего ты взяла? Отец там своих гостей собрал. – Денис махнул рукой в сторону дома.
      – Тоже поздравить тебя пришли?
      – А то! Они в большом зале наверху тусуются.
      – А мама? – полюбопытствовала Оля.
      – А мама – своих, – ответила за Дениса Лелька.
      – Почти, – нехотя проговорил Денис.
      – Так где мама? – не отставала Лелька, опустошив второй бокал шампанского.
      – У меня мачеха. Она сейчас отдыхает на островах. Я с отцом живу, а моя родная мама отдельно, – чувствуя, что все равно придется раскрыть секрет, неохотно буркнул Денис.