Глава 7

В 8 часов 10 минут вечера Джил Уилкинсон заявила Робу и Пэм, ночным дежурным кризисного центра, что лично она намерена убраться отсюда, пока больше ничего не стряслось. Три бессонные смены подряд— вот и вся награда, на которую может рассчитывать добросовестный медработник Южного округа. Если в ближайший час она не доберется до постели, то загремит в Мемориальный госпиталь «Бефизда», чтобы подвергнуться интенсивной терапии в связи с острым нервным истощением, заработанным на службе обществу. Пусть тогда Южный округ ищет себе другого преданного делу и вечно бодрствующего работника, готового работать семьдесят часов в неделю, — одна беда, никто не способен оставаться вечно бодрствующим. За последние сутки они тут получили по полной программе.

Сперва заявился этот здоровенный блондин со своим игрушечным значком и отнюдь не игрушечным револьвером. Копы из Делрея оказались славными ребятами: они, конечно, малость похихикали над этой заварушкой, но сперва предупредили мистера Ричарда Ноблеса: если он еще хоть раз покажется в кризисном центре и будет приставать к Джил, они ему с обеих сторон челюсть переломают, чтобы не разевал пасть, мать его.

Потом посреди ночи Эрл закурил сигаретку и поджег свой матрас — а ведь они тщательно обыскивали его и не нашли при нем ни сигарет, ни спичек. Уолтер продолжал изводить всех и каждого своими вопросами про орла, пока его наконец не увезли в больницу. Девушка, наголо обрившая себе голову и сбрившая брови, заперлась в туалете и просидела там все утро, и двум алкоголикам пришлось блевать в мусорное ведро. Клиент, ожидавший своей очереди, наткнулся на ящик туалетной бумаги, хранившийся в кабинете (а где его еще держать?), и размотал рулоны по всему помещению. В довершение всего, улыбчивый кубинец, откликавшийся на имя Джеральдо Ривера, вошел прямо в приемную в чем мать родила, не считая сетчатых спортивных туфель и темных шелковых носков. Вот симпатяга.

Сперва он заявил, что не знает английского, но когда Джил взялась за телефон, чтобы вызвать переводчика из полиции Делрея, он сказал — погодика, погоди, что-то такое забрезжило, и предположил, что страдает временной потерей памяти. Он собирался на хай-алай, да вот одеться-то и забыл. Это ведь здесь на веранде играют в хай-алай? Джил ответила, тут много во что играют, только не в хай-алай. Она на минуту оставила кубинца одного, и тот принялся шляться по всему заведению со своей длинной свисающей штучкой. Новенькая, Мери Элизабет, аж присвистнула: надо же, никогда такого не видела, такой темный, гораздо темнее, чем все тело. Пьяницы приоткрыли свои опухшие глазки и тоже поглядели на кубинца, но от комментариев воздержались. Что дальше? Уолтер — его тогда еще не забрали — спросил кубинца, видел ли тот орла, и кубинец сказал— еще бы, его воспитала орлица, его-де еще младенцем похитили орлы, унесли в свое гнездо и вскормили, отрыгивая ему полупереваренное кроличье мясо. Кубинца кое-как укрыли простыней, и это ему понравилось, он заворачивался в нее и так и этак, пока не изобрел нечто вроде тоги, выставив наружу одну руку. После этого он малость успокоился.

Двадцатилетний парень, страдающий маниакально-депрессивным психозом и пытавшийся совершить самоубийство, залез на шкаф, где хранились бумаги, сорвал жалюзи и разбил окно под самым потолком в приемной. Его сняли со шкафа: весь в крови, стена забрызгана кровью— он разрезал себе руку от запястья до локтя. Пока они сопровождали незадачливого самоубийцу к машине «скорой помощи», голый кубинец исчез.

Они позвонили в полицию Делрея и сообщили об исчезновении клиента, который, скорее всего, курсирует по их территории, завернувшись в простыню с печатью Южного округа, возможно откликаясь на имя «Джеральдо», — как бы то ни было, пусть его доставят обратно.

Полиции ничего не удалось выяснить.

Около пяти часов, когда Джил уже представляла себе, как вернется домой в нормальное человеческое время, как пройдется босиком по комнате, прихлебывая ледяное пиво из бутылки, она обнаружила, что из ее сумки пропал бумажник и ключи. Кто мог их украсть, кроме голого кубинца?

В 6.45 Мери Элизабет сдала вахту. Пару минут спустя она вернулась и принесла ключи и почти пустой бумажник Джил. Она нашла их на парковке, сказала Мери Элизабет. Споткнулась о ключи, когда шла к своей машине.

Странное дело: пару часов назад Джил искала свои ключи и у переднего, и у заднего входа. Тогда их там не было, откуда же они взялись теперь?

Если у этого парня помрачение сознания и он способен голым войти в казенное заведение Южного округа, приняв его за место, где играют в хайалай, а потом, завернувшись в простыню, удрать с ее бумажником и ключами, — кто знает, может быть, в момент просветления он сообразил, что ей понадобятся ключи, водительские права, и, будучи по сути своей хорошим, заботливым парнем, проскользнул сюда и…

Сойдет на первый случай.

И только на пути домой, в Бойнтон-бич, под приглушенную, успокаивающую музыку Джил начала соображать, что за всем этим может скрываться какая-то угроза.

А что, если вся эта история, этот разгуливающий голышом парень — лишь уловка, трюк, разыгранный с целью похитить ее ключи и выяснить, где она живет? Что, если голый, страдающий амнезией кубинец на самом деле— хитроумный взломщик? Может такое быть?

Вряд ли.

И все же она продолжала мысленно рассматривать такую возможность, поднимаясь по бетонной винтовой лестнице на второй этаж, проходя по коридору и отсчитывая оранжевые фонари над задними дверями квартир, пока не дошла до номера 214.

Что, если ее квартиру обчистили?

Открывая дверь, Джил затаила дыхание. Господи, она выложила почти семь сотен за стереопроигрыватель с колонками, более трехсот за цветной телевизор, а там, на балконе, велик за двести…

В квартире было темно. В полосе оранжевого света, пробивавшегося сквозь кухонное окно, она видела очертания раковины и стола. Джил прошла через кухню и маленький холл в гостиную, всмотрелась в стеклянную дверь, выходившую на ее личный балкон, в тусклом свете наружного фонаря различила очертания своего велосипеда, нащупала выпирающий из книжного шкафа телевизор и испустила глубокий вздох облегчения и усталости. «Спасибо тебе, Господи», — подумала она — это была не молитва, а оставшаяся с детства привычка — и тут же снова вдохнула— резко, испуганно— и произнесла вслух: «Господи Иисусе!» — и это тоже не было молитвой.

— Что вам нужно? — спросила она, чувствуя, как горло сводит судорогой. Она лишь отчасти могла разглядеть этот силуэт на фоне окна, она лишь угадывала присутствие этой фигуры в кресле, но уже знала: там, поджидая ее, затаился мужчина.

Она повернулась, хотела убежать. Выскочила в коридор.

И тут за ее спиной вспыхнул свет. Эта проклятая лампа обманула ее, заставив остановиться и обернуться — Джил убедила себя, что все в порядке, вон и свет зажегся, и угрожающая фигура в кресле сейчас окажется давним знакомым, который скажет ей: «Слушай, извини, я тут ждал тебя», — и всему найдется удивительное, почти неправдоподобное объяснение…

Да уж, она сразу узнала его, даже в этой синей с голубым униформе. Одни эти светлые волосы чего стоят… В маленькой комнате он казался крупнее, чем ночью в приемной. Он приближался к ней, двигаясь неторопливо, — все равно она не могла убежать.

— Вы совсем заработались! — посочувствовал ей Ноблес. — Они загоняли вас, точно негритянского мула, столько времени там просиживаете. Я подумал, вам не понравится, если я буду дожидаться вас в машине, вот и зашел. Ждал тут, ждал, аж проголодался… — Он потянулся, зевая. — Я уж было собрался в спальню пойти, забраться в постель. Каково, а? Вы пришли бы домой, а тут я у вас под одеялом, сплю сном младенца.

Этой патоки в голосе ему хватит ненадолго.

Джил постаралась собраться с силами и удержать рвавшиеся с языка крики, проклятия, все грязные, непристойные слова, которые она знала.

Она видела, как Ноблес ухмыляется, произнося эту чушь, и понимала, что его ничем не прошибешь. Она сосредоточилась на том, чтобы наладить дыхание, постепенно расслабить сведенные судорогой мышцы, а главное — ничего не говорить. Нужно выждать. Ждала же она почти полчаса полицию, когда психопат разносил в клочья ее кабинет, рвал папки… Джил умела терпеть.

— Да-да, вы очень устали, — гнул свое Ноблес. — Идите сюда, садитесь. — Он подвел ее к дивану и подтолкнул, чтобы она села. — Принесу вам попить холодненького. Я видел, у вас там в холодильнике стоит зеленая бутылка, а в ней что-то типа мочи, но если вам это нравится…— Он стоял вплотную, нависая над ней. — Идет?

На уровне ее глаз находились бедра, обтянутые плотной темно-синей материей, вытертой до блеска, пояс с патронами, револьвер в кобуре. Джил молчала.

— Язык прикусили? — съехидничал Ноблес — Или злитесь на меня? Слушайте, это я должен обижаться. Как вы со мной обошлись сегодня ночью? Ну перебрал маленько, но я же вам ничего не сделал, а? Так, подурачился малость, удостоверением помахал у вас перед носом. Да я бы его открыл и предъявил вам, но этот парень, знать не знаю, кто он такой, вдруг прыгнул на меня, так неожиданно. Бах! — и перед глазами точно молния взорвалась. Я так и не понял, чем он меня треснул. Стулом, что ли?

Ноблес умолк, выжидая. Повисло молчание. Сунув большие пальцы за пояс с оружием, Ноблес лениво оглядел комнату, потом снова неторопливо обернулся к Джил:

— Что это был за парень? Ваш приятель?

Она промолчала.

— Он сказал, что работает в газете. Хотел бы я знать, в какой именно.

Она промолчала.

— Эй, я вас спрашиваю!

Джил откинулась к спинке дивана и поглядела снизу вверх на Ноблеса. Жесткие линии по обе стороны носа, губы поджаты, лицо лоснится. Психопат, того и гляди слетит с катушек.

— Вам известно о нем больше, чем мне, — осторожно произнесла она.

— Как его звать?

Отсутствует самоконтроль.

— Не знаю, он не представился.

— Что ему там понадобилось?

Низкий порог гнева: локтем ткни— прорвешь.

— Право, не знаю. Кажется, пришел вместе с кем-то.

— С кем именно?

— Люди целый день то приходят, то уходят. Я не могу запомнить всех. Со многими из них я даже не пересекаюсь.

— Вы видели, чем меня треснул этот подонок?

Она ответила, не подумав:

— Ничем не стукнул, он бросил вас на пол и сел сверху. — Она готова была откусить свой болтливый язык.

Лицо Ноблеса вспыхнуло от гнева. Джил видела, как он достает револьвер, как выпирают костяшки его пальцев, как приближается к ее лицу дуло— приближается вплотную, почти упираясь ей в лицо.

— Открой рот! — приказал он.

— Зачем вы это делаете?

— Открой рот, стерва! — повторил он. Наклонился, ухватил ее за волосы, когда она попыталась отвернуться, и с силой прижал к спинке дивана. Она задохнулась от боли, хотела крикнуть, и тут он засунул ствол револьвера в ее раскрытый рот.

Выражение его лица вновь изменилось, опять появилась ухмылка.

— Эй, киска, ты подала мне хорошую идею! — сказал он.

Глава 8

Они поужинали в «Пиккиоло» на Саут-Коллинс. Морис рассказывал им, как тут все было раньше, пока этот край Майами-бич не пошел вразнос, а Ла Брава следил, как Джин Шоу отпивает из бокала вино, подносит ко рту вилку, и пришел к выводу, что сейчас она стала еще привлекательней, чем была в своих черно-белых фильмах.

В разгар сезона к «Пиккиоло» было не подъехать, говорил Морис, машины выстраивались в очередь. А теперь — хоть из пушки стреляй, авось попадешь в официанта. Они все еще надевают здесь черные галстуки, вы заметили? Ла Брава любовался профилем актрисы: она быстро окинула взглядом пустые столики, приподняла голову, чистые и четкие линии лица, хорошо различимые даже в сумраке отдельного кабинета, стилизованного под гондолу. Иной раз поворачивает голову к сидящему рядом Морису — да, ее надо фотографировать в профиль, обе стороны лица кажутся при искусственном освещении одинаково безупречными. Эта леди играла роковых женщин, обрекавших на смерть второстепенных персонажей и не сумевших заполучить главного героя. «Пиккиоло» и «Джой Стоун Крэб» — больше на южной оконечности берега не осталось приличных местечек, жаловался Морис, все захватили бандиты, головорезы, извращенцы и прочие темные личности. Кубинцы, добирающиеся сюда на лодках, гаитяне — те спасаются вплавь, их суденышки разваливаются еще по пути, старые евреи из Нью-Йорка — у этих людей нет ничего общего, даже английского языка. По ночам разгуливают вампиры, люди запирают дверь на три замка и ждут не дождутся утра. Это уже не Майами-бич, а дырка в заднице, вот что это такое.

Помните, каким раньше был пирс? Вы только посмотрите на него. Хорошее было место. А теперь там продают наркотики, всякие таблетки, какие только пожелаете, ап-энд-даун (во как он владеет уличным сленгом!). А вон в том баре за углом — парни, переодетые девчонками. Ну и ну!

— Я вам говорю, — говорил им Морис, проводя для своей давней знакомой Джин Шоу экскурсию по старым местам в то время, как они медленно преодолевали тринадцать кварталов от ресторана до гостиницы «Делла Роббиа».

Все трое уместились на переднем сиденье «мерседеса», Ла Брава жадно вдыхал, стараясь не издавать при этом ни звука, наполнял свои легкие ее ароматом, соприкасаясь бедром с ее бедром.

— Помните, какие люди приезжали сюда раньше в сезон? Теперь у нас три сотни бродяг, все пересчитаны, ровно три сотни бездомных являются сюда каждую зиму. Вон, смотрите, там, на скамейке, дамочка с пластиковыми пакетами — это Мэрилин. Говорит, она играла в кино, была певицей, а потом поваром для гурманов. Посмотрите на нее — обзавелась тележкой, набила ее пластиковыми пакетами, бутылками, старыми номерами «Уоллстрит джорнэл» и толкает ее перед собой по Линкольн-роуд. Мэрилин ее звать — может, ты была с ней раньше знакома.

— Подрулите поближе, — попросила Джин. — Где она живет?

— Где видишь — на скамейке. Они живут в переулках, забираются в пустые дома. Приличные люди, проработавшие сорок пять лет, торгуя одеждой, приезжают сюда, вкладывают свои деньги в кооператив и ставят на дверь тройные замки. Даже из окна выглянуть боятся. Десять лет назад они собирались тут все переделать, прорыть каналы — типа, Венеция. Людям запретили ремонтировать дома— надо, мол, ждать общей реконструкции, только эта общая реконструкция так и не произошла, сюда явились бродяги и наркоманы, половину этой местности уже загадили. Знаю одного парня, он живет в Бичвью, на Коллинс. Ты представь, он живет на Коллинс-авеню и платит за жилье четыреста семьдесят пять долларов в год! Знаешь почему? Комнатка семь на десять футов, душа нет, вместо мебели газеты на полу, ни кондиционера, ни печки. Верно, Джо? Джо снимал этого парня в его комнате, он тебе покажет фотографии. Смахивает на цыганский фургон, чего только там не навалено. Четыреста семьдесят пять долларов в год за комнату на Коллинс-авеню — вот до чего дошло! Покажи ей «Ла Плайа».

Какой ей интерес смотреть на сомнительную гостиницу с клопами и блохами?

— Только что проехали.

— Покажи ей! — повторил Морис. —Вон она, на углу Коллинс и Первой, в двух кварталах от полицейского участка Майами-бич, и в этой гостинице только за прошлый год было более двухсот ограблений, случаев применения огнестрельного оружия и поножовщины, изнасилований, краж и тому подобного. Можешь в это поверить? Смотри-смотри. Где мы сейчас? На Вашингтон-авеню? На каждом столбе установили видеокамеры, мониторы для наблюдения, чтобы копы могли следить за продажей наркотиков, не выходя из участка. Смотрите— прямо у нас на глазах две девчонки посреди улицы колотят друг друга насмерть. Каково? Я вам говорю…

Но зачем он говорит все это своей давнишней знакомой, бывшей киноактрисе? Хочет запугать ее, чтобы она сидела в номере и не решалась выходить одна?

Нет, сообразил Ла Брава, это он старается произвести на нее впечатление. Старик выпендривается перед ней: пусть, мол, знает, что это крутое, опасное место, но он-то приспособился тут жить. Лысый коротышка восьмидесяти лет от роду. На самом деле Морис обожал Саут-бич.

Джин Шоу пообещала присоединиться к ним через несколько минут, как только переоденется. Ла Брава смотрел ей вслед, когда она пересекала холл, направляясь в гостевой люкс.

Длинные тонкие ноги, фигуру она сумела сохранить. Когда-то фотографу нравились блондинки с медным загаром, но теперь он понял, что предпочитает темные волосы, разделенные на пробор, и бледную кожу.

Он скинул с плеч спортивную куртку и прошел вслед за Морисом в его номер, превращенный в частную галерею: три стены почти сплошь покрыты снимками, запечатлевшими все достопамятные события из жизни Мориса. В комнате стояли казенные кресла и диван-кровать, лично Морису принадлежал только шезлонг. Подойдя к бару, маленькому шкафчику возле большого обеденного стола, Морис принялся смешивать напитки на ночь — готовил «общеукрепляющее». Ла Брава повесил куртку на спинку стула и по привычке принялся рассматривать фотографии, а Морис, как это было у них заведено, притворялся, будто не замечает его любопытства: обычно Ла Брава прохаживался вдоль ряда оправленных в рамки черно-белых снимков, Морис же, словно ни к кому не обращаясь, говорил:

— Лагерь смолокуров. Густой дым, огромные чаны, мужчины возятся в этой липкой массе за доллар в день, а по вечерам танцуют со своими женщинами на поляне посреди соснового бора — «патио под звездами». Ты принюхайся — прямо-таки пахнет керосинками, видишь, как горят их глаза, и эти грязные пятна на шее красивой женщины…

Ла Брава делал шаг вперед, полностью сосредоточившись на снимках, не глядя по сторонам, и Морис продолжал:

— Банда грабителей из Джорджии, тридцать восьмой. Отсидели до сорок второго. А это капитан Юджин Талмадж, начальник тюрьмы. Он говаривал: «Если вам нужен человек, умеющий обращаться с заключенными, нанимайте того, кто хлебал баланду». Он и сам сидел в свое время. Юджин Талмадж верил в кнут и пряник.

Ла Брава делал еще шаг, и Морис комментировал:

— Это Аль Томани, великан, второй по росту человек в мире. Его жена безногая от рождения, их объявили самой странной парой в мире. Около 1936-го.

Ла Брава продвигался дальше, слушая рассказы о мужчинах, копавших оросительные каналы вдоль плантаций тростника, об эмигрантах, срезавших с пальм листья-опахала, о мальчиках под тунговым деревом и об индейцах-миссуки, попивавших сафки — кукурузное пиво.

Так бывало в другие вечера, но не в этот.

Морис сходил в кухню за льдом, вернулся, приговаривая на ходу:

— Прибытие «Орэндж Блосс Спешиал», январь 1927-го, — и запнулся.

Ла Брава стоял спиной к снимкам Флоридской железной дороги.

— По-моему, у нее нет никакой проблемы, — сказал он Морису. — Она выпила пару рюмок скотча перед обедом, и то вторую не допила, а за едой — всего один бокал вина.

Морис бросил кубики льда в ведерко.

— Ты о чем?

— Вчера в машине, когда мы ехали за ней, ты сказал, у нее какие-то проблемы.

— Ну да, она звонила мне.

— Ты сказал, она как-то странно разговаривала.

— Ну да. Она сказала, у нее проблемы, я спросил, в чем дело, а она сменила тему, так что я не в курсе, дело в выпивке или в чем-то другом.

— Но ты решил, что в выпивке.

— Скорее всего. Если человек выплескивает спиртное из стакана прямо в копов, похоже, он не контролирует ситуацию, а? Но сегодня она в полном порядке.

— Ты не спрашивал, с какой стати она так себя вела?

— Она говорит, была не в настроении, зря вышла из дому. Коп вылез из машины, сказал ей какую-то гадость, она и облила его.

— А что она делала на обочине со стаканом в руках?

— Может, проветриться вышла, почем я знаю. Она же кинозвезда, Джо. Они все малость чокнутые.

Она сидела с ними в номере Мориса в слаксах, белом хлопковом свитере и сандалиях, прихлебывая разбавленный скотч. Очень любезная, прекрасный слушатель— впрочем, что ей еще оставалось, раз Морис завел свою пластинку?

Ну он нынче и распустил хвост!

— Неога, Эспаньола, Баннел, Дюпонт, Корона, Фаворита, Харвуд, Нейшнл-Гарденз, Уиндл, Ормонд, Фломич, Холи-Хилл, Дайтона-бич, Блейк, Порт-Орэндж, Харбор-пойнт, Спрус-Грик, НьюСмирна, Хьюкамер, Ариэль, Оук-Хилл, Шилоу, Скоттсмур, Уили, Джей-Джей, Титусвилль, Индиан-Ривер-Сити, Делеспайн, Фронтенак, Хардиз, Шарпе, Сити-пойнт, Спраттс, Диксонз, Иве, Кокоа, Рокледж, Уильяме, Пахтонз, Бонавентура, Пинеда…

Он твердо вознамерился перечислить все станции Флорида Ист-Коаст от Джексонвилля до КиЛарго, без запинки выпаливая названия, заученные в начале тридцатых годов.

Однако на Веро-бич ему пришлось прерваться и выйти в туалет. Ла Брава и Джин Шоу переглянулись.

— Когда мы с ним впервые познакомились, у нас была вечеринка, кажется, у «Гатти», — сказала Джин Шоу.

— Да, это тут недалеко.

— Там он тоже перечислял эти станции — в точности как сегодня, в том же темпе.

— Почем нам знать, может быть, он что-то пропустил, — сказал Ла Брава.

— Какая разница? — пожала она плечами.

Небольшая пауза. Ла Брава оглянулся на дверь туалета и снова посмотрел на Джин Шоу:

— Я хотел кое о чем вас спросить — не идет из ума.

— Пожалуйста. Что-нибудь насчет кино?

— Нет, насчет парня по имени Ричард Ноблес. Вы знакомы с ним?

Точно, знакома. Он видел, как что-то промелькнуло в ее глазах, но она по-прежнему молча смотрела на фотографа. Ла Брава почувствовал себя неловко, но все же продолжил:

— Здоровенный блондин, примерно шесть футов два дюйма.

— Шесть и три с половиной, — поправила его Джин Шоу— Работает в охране и твердо верит, что перед ним не устоит ни одна женщина.

Ла Брава испытал облегчение. Этот разговор каким-то образом сблизил их.

Джин чуть заметно нахмурилась:

— Откуда вы его знаете?

— Прошлой ночью он явился в клинику в Делрее, вы как раз были там.

— В самом деле? — Она не была удивлена.

— Довольно поддатый, — намекнул Ла Брава, надеясь, что она разговорится, но это не слишком помогло.

— Охотно верю, — вот и все, что она сказала в ответ.

Ла Брава испробовал другой заход:

— Он утверждал, что провел вечер с вами— в смысле, он говорил о даме, за которой он приехал, не называя никаких имен.

Она задумчиво кивнула:

— Я ушла из бара, чтобы отделаться от него. — И поглядела в упор на фотографа. — Вы ведь слышали, что я натворила?

— Немного повздорили с полисменом.

— Все из-за этой мигалки. Мне не требовалась их помощь, я просто хотела побыть одна, но они не желали отваливать, даже не выключили эту свою чертову мигалку.

— Да, она здорово действует на нервы, — признал Ла Брава. — Я просто хотел выяснить насчет этого парня, Ноблеса. Он говорил, вы друзья.

— Еще бы он так не говорил! Странно, что не претендовал на большее.

— Милитари-парк, Мельбурн, Хопкинс, Шерс, Пал-бей, Малабар, — бубнил Морис, выходя из туалета. — Валкариа, Грант, Микко, Роузленд, Себастьян… остановка по требованию. Кто желает еще стаканчик? Никто не желает?

— Мори, почему ты не сказал мне, что тот парень меня разыскивал прошлой ночью? — перебила его Джин Шоу. — Ричард Ноблес.

— Какой еще Ричард Ноблес?

— Морис его не видел, — пояснил Ла Брава. — Он все время был с вами.

— Он буянил? Грозился кого-нибудь избить?

— Дежурная вызвала полицию, и он немного присмирел. Я просто хотел знать, вас он имел в виду или нет. Может, мне показалось.

— Да кто он такой?!

— Сядь, Мори, дай своему мотору отдохнуть, — попросила его Джин Шоу. — Мы говорим о парне, с которым я познакомилась несколько месяцев назад, об охраннике из Бока.

— Ты связалась с охранником? — проворчал Морис и, тяжело опустившись в шезлонг, словно его тело отказывалось гнуться, почти слился с креслом, виднелась только склоненная на плечо голова, повернутая так, чтобы видеть Джин и острые кончики собственных туфель. — А как же бармен и тот парень, который работал в Хайалиа?

— Ни с кем я не связалась. Я просто познакомилась с ним и вела себя любезно. А что, я должна была прогнать его? Впрочем, лучше бы я так и сделала, — добавила она, взглянув на Ла Браву.

— Погоди-ка, погоди, — остановил ее Морис — Как ты с ним познакомилась?

— Он работает в охранной фирме, которая обслуживает наш дом. Я наткнулась на него однажды вечером, когда вышла погулять. Он делал обход, или как там это называется. Мы разговорились. — Она явно взвешивала каждое слово.

— И что? — подозрительно переспросил Морис.

— Прежде всего, уясни себе, — предупредила его Джин, — он— парень обходительный. Дружелюбный, с простодушным таким, деревенским обаянием. Ну, ты знаешь этот тип.

— Любуется особняками, разинув рот, — предположил Морис, — и чешет себе задницу.

— Он смотрит собеседнику прямо в глаза и ухмыляется, — уточнила Джин Шоу. — Все время ухмыляется. К тому же он на голову возвышается над любым собеседником. Он вроде бы старается быть приятным, дружелюбным, но есть в нем что-то устрашающее. Я его слегка побаиваюсь.