Выйдя из служебного входа, Линда стояла на Эль-Сентро, покуривая сигарету. Переулок затемняли ряды кубинских фикусов, и он казался сумрачным. Линда слышала, как внутри разоряются музыканты. Ничего, играют сносно. Вышла Вита, и тут же вслед за ней наружу вырвался «Кошачий концерт». Музыка гремела, пока Вита не прикрыла дверь и тут же закурила сигарету с марихуаной. Надо же подзаправиться, чтобы превратиться в «цыпочку интернешнл».
      – Что, этот киношный продюсер ожидается? – обратилась она к Линде.
      – Я сказала ему, что мы выступаем в одиннадцать, и повесила трубку.
      – Можешь не оправдываться! – Вита затянулась, а потом пропищала: – По-твоему, он настроен серьезно?
      – Посмотрим, – сказала Линда.
      Она рассказала Вите о телефонном разговоре, но распространяться на эту тему сейчас не желала. Она спросила, что поделывает мисс Сайгон.
      – Пьет свой травяной чай, – ответила Вита. – Раджи всячески пытается уломать ее танцевать в дискотеке, с тем чтобы четверть выручки она отдавала ему. Поймать бедняжку на крючок. Я сказала ему, пусть лучше признается, что танец ее там никому не нужен – надо просто сиськами трясти, и все тут. А Раджи разозлился и сказал, что к Мин Лин это не относится: у нее все равно нет чем трясти. – И, бросив взгляд на дверь клуба, Вита сказала: – Черт, вот и он. Его только не хватало.
      Приближался Раджи, их директор. Темный костюм сливался с сумраком вокруг – черный шелковый блейзер свободно висел на нем, а под блейзером ничего, кроме золотой цепочки и светло-коричневой кожи. Черные брюки-фанданго по бокам украшены рядами пуговиц и кремовые ковбойские сапожки с каблуками, увеличивающими его рост до среднего; Раджи шел этой своей неспешной походочкой вразвалку, глаза прикрыты темными очками, а голова – кепочкой, одетой задом наперед, в подражание его кумиру Сэмюелю Л. Джексону. Подойдя, Раджи бросил Линде:
      – Эта сигарета испортит тебе голос, детка, – И, выхватив у Виты ее косячок, сам затянулся, на секунду задержал дыхание, после чего сказал: – Мисс Сайгон будет танцевать в дискотеке четыре вечера в неделю, работа выгодная, только успевай набивать карманы. Я сказал ей, что дело нехитрое: стоит только протянуть «О-о, я такая чувственная» и вильнуть задницей – и все мужики наперебой станут кидать денежки. Я и вас, леди, могу устроить, будете плясать в лучших клубах Лос-Анджелеса. А вдобавок еще по частным вечеринкам, но это за отдельную плату и когда захочется.
      – Чудесная перспектива, – сказала Линда.
      – Слушайте, это поможет вам встать на ноги. Ведь вы поете отлично, «Спайс герлс» вам в подметки не годятся. Я теперь новых цыпочек присматриваю, латиноамериканскую и еще какую-нибудь экзотическую – так сказать, расширяю спектр национальностей. Понимаете, о чем я? Нужен хип-хоп. Это и для диска требуется. Песни уже почти готовы. Мы выпустим си-ди, и вы станете хип-хопершами под новым названием. Назовем вас какой-нибудь «Цыпорамой» или «Цыпогруппой». Обрядим в ковбойские шляпы, какую Дейл Эванс носит…
      – Радж? – вмешалась Линда.
      Он был занят – затягивался новой сигаретой Виты и не сразу взглянул на Линду.
      – Я такой музыкой из подворотни не занимаюсь.
      На секунду она решила, что этим замечанием вывела его из себя, так что он готов даже ударить ее.
      Но по прошествии секунды Раджи лишь покачал головой.
      – Специально доводишь меня до крайности, да? Пробуешь сделать так, чтобы я дал тебе пинка, зная, что я по природе человек миролюбивый и не то что руки на тебя не подниму, – голоса не повышу! Но разреши мне напомнить тебе, что ты всем мне обязана и что мы с тобой в одной упряжке, без меня ты ничто и ни черта без меня не добьешься. Ясно тебе это? Вместо тебя я могу любую подобрать, меня же тебе никто не заменит.
      – Вот и уволь меня, – предложила Линда. Раджи улыбнулся.
      – А мне нравится твоя попка. – И, уже уходя, бросил: – А теперь за дело, дорогуши! Пора на сцену.
      Вита затушила сигарету о ствол ясеня, а окурок сунула в карман джинсов, отстегивающихся в промежности. Обе они были теперь в узких шортах, в туфлях на каблуках и лифчиках-бикини.
      Вита сказала:
      – Зачем ты так разговариваешь с ним? Хочешь уйти – уходи, скатертью дорога, но зачем злить его? Такие, как он, что паинькой прикидываются, на деле способны на жуткие мерзости. Никогда не знаешь, что у них на уме. – Вита помолчала. – Ну и что ты на это скажешь?
      Линда прикончила свою сигарету и отшвырнула ее.
      – Я уже сказала. Никакого хип-хопа я делать не буду.
 
      Стоя около входа, Чили ждал, пока капельдинер отыщет его фамилию в списке приглашенных. Его заметил выходивший Хью Гордон и остановился поздороваться с ним. Хью Гордон, музыкальный редактор обеих картин – «Поймать Лео» и «Пропащего», в свое время объездил с Чили все клубы Лос-Анджелеса, подбирая с ним музыку для этих картин.
      Хью сказал:
      – Ты снимаешь картину без меня?
      Чили объяснил, что никакой картины не снимает, а приехал посмотреть «Цыпочек», узнать, что они из себя представляют.
      – Ты пропустил самое интересное, – сказал Хью, – «Кошачий концерт» и Дерек Стоунз только что окончили выступление. А «Цыпочки», они лишь перепевами занимаются, подражают «Спайс герлс». Своего рода рекламная акция, группа поддержки. Белая и черная цыпочки петь могут, обе они и для сольных выступлений сгодятся, если предоставить в их распоряжение хороших музыкантов и провести рекламную кампанию. Вот насчет азиатки я сомневаюсь. Она держится неуверенно, и голос дрожит.
      – Белую цыпочку я знаю. Ее зовут Линда Мун.
      – Ага. Думаю, она может и блюзы петь, и кантри, и все, что ей заблагорассудится, в том числе баллады. Она молоток, и успех ей обеспечен.
      Чили слышал, как играет оркестр, слышал голоса девушек, изображавших импровизацию. Номер окончился, и раздались аплодисменты и свист. Чили сказал Хью Гордону:
      – Публике вроде бы нравится.
      – Ну, они выпить пришли, время провести. Почему бы и не похлопать? Это как разглядывать девушек на подиуме.
      Тут к обочине подрулил автомобиль, за рулем которого сидела женщина, и Хью поспешил сказать: – Ну, рад был тебя повидать, Чил.
 
      Внутри в темноте грохотала музыка – звуки взвивались вверх, резонируя от потолка, но Чили это нравилось. Нравился четкий ритм, обволакивающая чувственность движений, когда девушки гнали лирику, близко держа ко рту микрофоны. Линда была в центре. Едва увидев ее, он порадовался тому, что пришел. Господи, вот это ножки так ножки! Черная цыпочка тоже не отставала, да и азиатка была неплоха, хорошенькая девушка, но до Линды и черной цыпочки ей далеко. Девушки двигались в такт музыке и знали, как сделать голос влекущим и нежным одновременно, под стать лирическим мелодиям, которые они исполняли. Но, на взгляд Чили, звездой среди них была Линда. Девушка оказалась действительно талантлива. Во время выступления лицо ее сохраняло отстраненное холодноватое выражение, как у стриптизерши, делающей ровно столько движений, сколько требуется для того, чтобы тебя завести, но не больше. Оркестр, расположившийся на эстраде, занимал ее почти всю: четыре парня с торчащими во все стороны и выкрашенными золотистой краской волосами – бас-гитара, гитара, клавишник и ударник. Поэтому «цыпочки» выступали на танцевальной площадке, то и дело оказываясь совсем близко от стойки небольшого бара, за которой Чили потягивал темное пиво, сидя на табуретке в форме бокала для мартини. Он не сводил тогда взгляда с Линды и видел, что и она смотрит на него, а потом, окинув его беглым взглядом, делала в его сторону движение бедрами под музыку «Кто ты есть на самом деле» – чудесную мелодию, отчего у него мурашки пробегали по коже, она отворачивалась и опять начинала двигаться в такт движениям черной девушки. Если она видела его с Чарли Роузом, она, должно быть, его узнала, но не подала вида, что знает его, не улыбнулась, а лишь вот так виляла бедрами. Оставалось гадать, ему ли предназначены эти движения или нет – возможно, в зале было слишком темно, чтобы разглядеть его, одетого в темный костюм. Девушки исполнили двенадцать номеров.
      После седьмого или восьмого номера Чили подумал, что ему надоел шум, и пожелал, чтобы все это поскорее кончилось и он смог бы повидаться с Линдой и поговорить с ней. Ему нравились ее волосы и то, как она изредка проводит по ним рукой. Фигура у нее была просто классная, и эти потрясающие ноги в белых шортах, может быть, самую малость, слишком уж вызывающих. Девушка была что надо. Вот они окончили выступление и раскланивались под аплодисменты и даже одобрительные крики и свистки. Наверное, в зале у нее есть и друзья… Но она пригласила его, захотела, чтобы он был на концерте. Теперь было видно, что она смотрит в его сторону, и он помахал ей рукой в свете верхнего прожектора. Она заметила его, повернулась и направилась к двери, ведущей за кулисы.
      Теперь его охватило нетерпение, но он не торопился, не спеша поглядывая по сторонам и размышляя о том, почему в помещении так темно, несмотря на разноцветные фонарики, свешивавшиеся с потолка и отбрасывавшие круги света на стойку бара и столики у задней стены. В переднем зале возле входа помещался главный бар, переделанный из корпуса реактивного истребителя со сложенными крыльями. За ним на стене висела карта полушарий. Но появилась Линда, и теперь ему стало недосуг размышлять о том, какое отношение имеет реактивный самолет ко всем этим цветным фонарикам и не означают ли самолетные крылья какое-то новое слово в искусстве – слово, ему пока что неизвестное. Линда была теперь в белой футболке.
      Опершись рукой на его плечо, она взобралась на соседний табурет со словами:
      – Ну, как впечатления?
      Вот так, сразу берет быка за рога. Он сказал:
      – Вы хотите знать, что мне особенно понравилось? «Кто ты есть на самом деле» и «Я подарю тебе весь мир». Это очень хорошие песни.
      – «Я подарю тебе весь мир», – сказала Линда, – это припев, а песня называется «Скажи, что придешь». Эти песни действительно получше, и петь их не так стыдно. Сносные песни. Вот «Маму», если слышали такую песню, я ни за что не стану петь, и рэп петь не стану, и пялиться на публику, и взбрыкивать, как борец кунфу.
      – По-моему, вы великолепны.
      – Я могла бы делать то же самое топлес и заколачивать по две тысячи в неделю чаевыми.
      Подошел бармен. Линда спросила пива, любого, и ждала, пока, нагнувшись, он доставал бутылку из холодильника под стойкой. Чили разглядывал ее профиль, наблюдал, как она ерошит волосы, чуть слипшиеся от этого движения, которое она проделывала и во время танца. Подняв бутылку, она отхлебнула из горлышка, оставив на стойке стакан.
      – Линда?
      Она повернулась к нему, взглянула, склонив голову к плечу в белой футболке, ожидая, что он скажет.
      – Почему же вы не…
      – Что я «не»?
      – Не танцуете топлес?
      – Я баптистка.
      Возможно, в этой шутке есть доля истины. Как тогда по телефону, когда она заверила его, что чертовски привлекательна. Нет, похоже, тогда она говорила истинную правду – вблизи она еще красивее. А самое красивое в ее лице – это, как показалось Чили, идеальной формы нос. И, решив так, он посчитал необходимым поделиться с ней этим наблюдением.
      – У вас идеальный нос, Линда. Вам это известно?
      – В каком смысле идеальный?
      – В смысле формы. Она безукоризненна.
      – Вы что, эксперт по носам?
      – Если вас угнетает то, чем вы занимаетесь и, во всяком случае, вы ненавидите эти ваши выступления, почему вы не уволитесь? – спросил Чили.
      – Я подписала контракт.
      – И это единственное, что вас удерживает?
      – Нет, еще удерживает и тот тип, с которым я заключила контракт. Наш директор. Он рвет и мечет; «Если ты уйдешь от меня, детка, тебя ожидают крупные неприятности».
      – Прямо так и говорит?
      – Да. Хлыщ черножопый. Раджи. Ра-джи… Подумать только. Словно у него нет фамилии. Что тебе Принс!
      – Хотите, я поговорю с ним? – предложил Чили.
      Она обдумывала его предложение и ответила не сразу.
      – Вы хотите попробовать освободить меня от контракта?
      – Ага, объявить ему, что вы увольняетесь. Но вот что мне непонятно, это почему вы, зная, чем вам предстоит заниматься, подписали с ним этот контракт?
      – Он увидел меня в клубе – это был вечер открытого микрофона – и начал вешать мне лапшу на уши о том, какую замечательную группу собирает. Этот тип – прирожденный сводник и сутенер.
      – У него своя фирма или как?
      – Он в доле с фирмой «Кар-У-Сель-увеселение. Администрирование и реклама». Они раскручивают «Кошачий концерт», парней, которые выступали перед нами, видели? И еще кое с кем работают. Раджи занимается администрированием, если можно это так назвать, а один парень, с виду настоящий бандит, Ник Кар, отвечает за рекламу и промоушн.
      – Он и есть бандит, – сказал Чили, – или был им. Ник Каркатерра. Никак не уймется. Знавал я его. Правда, дел с ним не имел.
      – Я совсем забыла, – сказала Линда, – что вы тоже темная лошадка.
      – Никогда себя таковым не считал. Правда, мне приходилось заниматься продажей товаров, вывалившихся из фургонов – платьев там, меховых манто, замороженного апельсинового сока… Потом я давал деньги в рост во Флориде…
      – Может быть, вам и стоитпереговорить с ним, – сказала Линда, окидывая взглядом помещение. – Он был возле бара, когда мы выступали. – Теперь она говорила несколько иначе, не так уверенно. – Но вы не знаете его.
      – Вы говорите, он сутенер. Наверное, я знаю его получше вашего.
      – Я сказала, что он сутенер не в буквальном смысле. Хотя он способен и на такое – ведь он и стриптизершами занимается.
      – Я понимаю, что вы имеете в виду: грязный тип, пробы ставить негде. Вы хотите, чтобы я с ним поговорил? Я поговорю. Мне это нетрудно.
      Линда не ответила. Порывшись в карманах шортов, она извлекла оттуда смятую пачку сигарет. Чили вытащил из нагрудного кармана спичку и чиркнул ею о ноготь. Взглянув на него, Линда откинула волосы со лба и наклонилась к нему, чтобы прикурить. Потом, отвернувшись, выдохнула в сторону струйку дыма и, выпрямившись, оглядела зал.
      – Вот он. С мисс Сайгон.
      Чили бросил взгляд туда, куда она указывала.
      – Большой такой парень?
      – Нет, это Элиот, телохранитель Раджи. Он самоанец.
      Островитянин был настоящий великан и вид имел живописный в этой своей безрукавке и надвинутом на самые брови головном платке, из-под которого до самых плеч свисали черные космы.
      – Элиот? Ну и ну, – покачал головой Чили.
      – А второй – это Раджи, – сказала Линда. – Этот хлыщ.
      Рука Раджи обвивала плечи азиатской цыпочки; он был на целую голову выше девушки, но выглядел малышом по сравнению с самоанцем. Однако это его не смущало – держался он уверенно, давая всем понять, кто тут главный.
      – Такие, как Раджи, обычно на углу каком-нибудь стайкой околачиваются. Топчутся, дурачатся, а сами ждут, когда им обломится добыча. На кой черт ему телохранитель?
      – Наверное, по глупости. А Элиоту стоит только бровью шевельнуть, глянуть вот так – и ты у него в кармане. Хочет стать кинозвездой.
      – А там это ценится – шевелить бровями?
      – Наверное.
      – Хотите со мной подойти или здесь подождете? – спросил Чили. Он смотрел, как Линда затянулась сигаретой. Нервничает.
      – Мы его подставим, – сказала Линда. – Он меня так просто ни за что не отпустит. Уж какую-нибудь гадость да придумает. Вита его боится.
      – Вита?
      – Черная цыпочка.
      Чили высыпал монетки на стойку бара, чтобы расплатиться.
      – Посмотрим, что он скажет.
      – Я что хочу объяснить, – продолжала Линда, – что это может нарушить все его планы. Он уже и новые песни получил, и двух новеньких неамериканок себе подыскивает. Подписал контракт на новое название группы, но Вита слышала – у нее на рекорд-студии приятель, – будто там они что-то заколебались, хотят другую группу. А если я или она уйдем, вся сделка полетит к черту.
      – Ну, это понятно, – сказал Чили, разглядывая Раджи, по-прежнему не снимавшего руки с плеч миниатюрной азиатки, его собственности, – ведь без вас двоих какое может быть выступление?
      – Дело не во мне, – сказала Линда. – Просто по закону компании предоставляется такое право: если кто-то покидает группу, кто бы он ни был, все равно они могут порвать контракт, аннулировать сделку. Вита говорит, что они только и ждут повода это сделать, поэтому мне и надо оставаться, если я не хочу неприятностей.
      Чили опять бросил взгляд через зал:
      – Они уходят. Пойдем и мы. Нагоним их на улице.
      Линда тронула его за плечо.
      – Знаете, не надо этого делать.
      Он повернулся к ней с некоторым удивлением.
      – Но мы же хотели посмотреть, что будет. Разве не так?
      – Я забыла, – сказала Линда, – что вы просто используете меня. Я для вас лишь материал для кинокартины.
      – Мы взаимно используем друг друга, – сказал Чили.

      Они вышли как раз вовремя, чтобы увидеть, что Раджи и мисс Сайгон движутся по направлению к припаркованному возле служебной двери клуба «линкольну» типа лимузин, а Элиот уже поджидает их, стоя около машины.
      – Интересно, что едят эти островитяне, чтобы стать такими здоровяками? – заметил Чили. – Он похож на шкаф. А вот на Элиота он вовсе не похож.
      Со стороны можно было подумать, что они просто прогуливаются – Линда опирается на руку Чили, размышляющего о габаритах островитян. Его уверенность породила в ней надежду. Хотите, я поговорюс ним?Но вот сейчас это должно произойти, и она нервничает и чувствует потребность болтать, рассказывая Чили о том, что грузовичок этот принадлежит оркестрантам, что музыканты они несерьезные, играют не то чтобы очень – Раджи собирается их вот-вот заменить, еще до того, как «цыпочки» запишут диск. Оркестранты выносили свои инструменты и усилители через служебную дверь, над которой на стене был подвешен гигантский светящийся бокал для мартини. Линда смотрела, как отливают золотом в свете этой вывески их напомаженные губы, и думала: «Золотая корона». Несчастная, втюрившаяся девка напомадила себе хохол, чтобы понравиться никчемному кретину – рок-музыканту, а он лишь смеется над ней. Начать медленно, протяжно, потом печальный рефрен, а когда он смеется над ней, – там громче, назойливее. Она вообразила, как исполняет для Чили эту песню, если та получится, а потом объясняет ему, что натолкнуло ее на мысль. «Помните вечер и „Страну мартини“?» Она покосилась на Чили.
      Его внимание было целиком поглощено Раджи. Тот вместе с мисс Сайгон был возле лимузина. Раджи уже открыл дверцу дистанционным пультом, прикрепленным к его ключам, и пока он вразвалку обходил машину, Элиот с другой стороны распахнул дверцу перед мисс Сайгон. Теперь Раджи глядел в их сторону и явно видел их на тротуаре, видел, как они приближаются к машине. Несомненно, он полюбопытствует, что это за тип в деловом костюме. И уж что-нибудь да скажет.
      Он и сказал. Когда они с Линдой были уже шагах в шести от машины, Раджи произнес:
      – Слышь, Линда… Ты, по-моему, сегодня здорово разошлась с оркестром, девочка. Сбилась с ритма. И знаешь, что я думаю? Истаскалась ты порядком, слишком много энергии тратишь на ухажеров. Ты что думаешь, всех здешних туристов перебрать?
      Прежде чем Линда успела ответить, Чили тронул ее за плечо.
      – Давайте уж я… А вы постойте в сторонке, хорошо?
      Чувствуя, как бьется сердце, но уже не от страха, а скорее от возбуждения, она смотрела, как Чили приближается к лимузину, смотрела на Элиота, стоявшего в нескольких метрах, на оркестрантов на заднем плане с их напомаженными губами – все они не сводили глаз с Чили, как и Раджи, выжидавший, пока тот не подойдет совсем близко.
      Тогда он сказал:
      – Мужик в костюме. Что бы это могло значить? Прикинем. Похоже, на предвыборный съезд поглазеть приехал.
      Чили покачал головой.
      – Нет, но если поглазеть, то поглазеть на тебя стоит.
      Раджи слегка нахмурился с деланным высокомерием.
      – Что это вы себе позволяете!
      – Ты либо сутенер, либо шофер лимузина, – сказал Чили. – Судя по тому, как ты одет, скорее сутенер.
      На секунду Раджи опешил, но тут же, осклабившись, обратился к Линде:
      – Слушай, кто этот твой дружок? Испанский гранд с помойки?
      Чили сказал:
      – Эй, Раджи, погляди-ка на меня!
      Раджи повернулся к нему со словами:
      – Ну гляжу, и что дальше? – Он сказал это так, словно сдерживался изо всех сил, решив проявить терпение.
      – Ты не снимаешь вечером солнечных очков, – пояснил Чили, – чтобы пустить всем пыль в глаза, но я не знаю, видишь ты меня или нет.
      Раджи сдвинул очки на нос и тут же вновь надел их.
      – Ну а теперь? Гляжу прямо в твои ясные глазки. Если хочешь мне что-то сказать, говори, и дело с концом.
      Он прикрыл дверцу.
      – Раджи, – начал Чили.
      – Ну, чего тебе? – нетерпеливо бросил тот.
      – Линда больше не станет работать на тебя. Раджи выждал. Потом сказал:
      – Ни больше ни меньше? Ну а что еще скажешь?
      – Больше ничего, – сказал Чили. – Она бросает «Цыпочек».
      Раджи не спеша обвел всех взглядом, начав с Элиота.
      – Ты веришь тому, что сказал этот тип? После чего обратился к Линде:
      – А ты говорила ему, что у тебя со мной подписан контракт на пять лет?
      Линда безмолвствовала, а Чили произнес:
      – Я разорвал этот контракт.
      Линда не сводила глаз с головы и плеч Раджи, едва видимых из-за машины.
      Раджи поглядел на Чили, сдвинув очки, потом смерил его взглядом.
      – Ты, парень, являешься неизвестно откуда среди ночи… Не знаю, кем ты себя воображаешь.
      – Тем, кто тебя на место поставит, – сказал Чили. – Я новый директор Линды.
 
      Он знал, что за этим последует, и был к этому готов; повернувшись к Раджи спиной, он сделал знак Линде – дескать, нам пора. Приблизившись, она услышала, как Раджи сказал:
      – Элиот, дружище…
      Вот теперь он прикажет Элиоту остановить их, и в дело вступит самоанец. Теперь Линда была вся внимание. Чили проследил, куда она смотрит, и мгновенно путь им преградил Элиот. Он надвигался на них, этот шкаф, этот человек-гора. Недурен собой, голова чистая, волосы блестят, свисают из-под синей банданы. Наверное, парень все-таки не чистокровный островитянин. В чертах его Чили углядел даже что-то африканское: кожа смуглая, глаза смотрят пристально, но не так уж злобно, скорее даже как-то сонно, словно наглотался какого-то успокоительного. Чили опять услышал голос Раджи, как тот сказал за его спиной:
      – Элиот, дружище, я бы попросил тебя сделать вот что…
      И тут Чили, глядя на Элиота снизу вверх, расплылся в улыбке. Он сказал:
      – Вы киноактер, ведь правда? Ей-богу, я вас в чем-то видел. Беда в том, что я новые картины пачками проглядываю. Чуть ли не каждый день просмотры, просмотры. Простите, я не представился. Я Чили Палмер, продюсер «Поймать Лео». Помните такую картину? Я на студии «Тауэр» работаю. А вы Элиот, да?
      Склонив голову к плечу, Чили вглядывался в лицо напротив, в глубоко посаженные глаза и даже чуял запах одеколона телохранителя. Потом, кивнув, он сказал, постаравшись, чтобы это прозвучало раздумчиво:
      – Поразительно, что никогда не знаешь, где может встретиться именно тот типаж, который ты ищешь! Я измучил помощников, занимающихся подбором актеров. Они уже от меня на стену лезут. Проглядел тысячи фотографий – все не то. И вдруг на улице вижу парня, чья внешность просто идеальна для этой роли!
      Он видел, как Элиот, перестав глядеть прямо ему в глаза, потупился.
      – Я сказал себе: «Вот он! Но сможет ли он сыграть?»
      Элиот поднял голову, и правая бровь его поползла кверху. Чили закивал все с тем же раздумчивым видом. Он сказал:
      – Послушайте, почему бы вам не звякнуть мне на студию «Тауэр», а? В любое время.
      И, уже отходя с Линдой, опять услышал за спиной голос Раджи, прозвучавший несколько напористей:
      – Элиот, какого черта!…
      Но топота погони не слышалось. Элиот стал объяснять что-то Раджи, втолковывать ему, что это тот самый человек, который снял «Поймать Лео».
      – Линда, лучше тебе поговорить со мной. Неужели ты думаешь, что можешь вот так меня бросить!
      Но именно это они и сделали, пройдя пешком квартал до «Парамаунта» и завернув за угол.
 
      Уже сидя в темноте в «мерседесе» Чили, она сказала:
      – Когда это вы успели стать моим директором?
      Он положил руку на стартер, собираясь запустить двигатель, но откинулся на спинку кресла.
      – Это получилось само собой. Раджи взбесился. Он не спросил, кто я такой. Спросил, кем я себя воображаю. Вы же сами слышали, не так ли? Вот тут меня и осенило, и я подумал: а почему бы и нет?
      – От меня ждут комментариев?
      – Вы можете в любую минуту уволить меня. Но ведь вам же требуется человек, занимающийся деловой стороной вашего бизнеса, разве не так?
      – Мне требуется человек, который в этом разбирается.
      – Подозреваю, – сказал Чили, – что никаких законов тут нет. Делаешь то, что может выгореть, пригрозишь пару раз бросить все к черту и смотришь, повысят ли они ставку. Ну что, почти угадал?
      – Я устала и хочу домой, – сказала Линда. – Живу я на Квинс-роуд, чуть дальше Сансета.
      – Знаете, как вы сейчас это сказали? Как Дорис Дэй, помыкающая Роком Хадсоном!
      – Большое спасибо.
      – Дорис всегда была жутко капризна и умела настоять на своем, а вот почему – не понимаю.
      – Что же в этом удивительного?
      – Да у нее вид целки, словно она никогда в постели с мужиком не была.
      – Была, – сказала Линда. – Просто раньше этого не афишировали. Но иногда Дорис поглядывала так, словно только и мечтает что о постели.
      – Вы так считаете?
      – Определенно.
      Чили нажал на стартер, все еще думая о том, что сказала Линда, и стараясь припомнить, как иногда поглядывала Дорис. Когда они уже отъехали на порядочное расстояние, он сказал:
      – Видели, как поднял бровь этот Элиот? Если он так же ловко с челюстями управляется…
      – Вита говорит, что он из Комптона. Она рассказывала мне, что он самоанец не чистокровный, что он немного цветной, я хочу сказать – афроамериканец. Она, конечно, тоже не употребляет слова «цветной». И что он голубой.
      – Голубой телохранитель?
      – Вита говорит, что он отсидел срок на Гавайях и в тюрьме обнаружил, что ему больше нравятся мужчины.
      – Чтобы это обнаружить, не обязательно было попадать в тюрьму. За что его загребли?
      – Она не сказала.
      – А вы его полное имя знаете?
      – Элиот Вильгельм.
      – Бросьте – это у самоанца-то?
      – Вита говорила, что это псевдоним, чтобы было как у кинозвезды.
      Они ехали по пустынной в столь поздний час Сансет, и Чили только диву давался. Все еще недоумевая, он спросил у Линды: