– С кем ты спал?
– У меня была своя комната. У Роя с Калленом тоже… Или ты думаешь, ночью я прокрался к ней в спальню?
– Либо она к тебе.
Джек выждал минутку и признался:
– Собственно, так оно и было. Ей хотелось поговорить со мной.
– Она забралась к тебе в постель?
– Она сидела сбоку. В смысле, на краешке.
– Да что ты? Ври больше.
– Тебе все мерещится. Она же монахиня.
– Будто монахини этим не занимаются.
– Я не знаю. Ты пойми, я впервые в жизни вижу человека, который думает не только о себе. У нее есть цель в жизни.
– И ради этого она на все готова, верно?
– Хелен, она не из тех монахинь, что преподают в школе. Она провела девять лет в больнице для прокаженных. Она принесла показать мне свой револьвер. Я спросил, неужто она пустит его в ход? Она сказала, заранее такие вещи не планируешь, но будь у нее при себе оружие, когда люди полковника резали ее больных, она бы постаралась убить Берти, не задумываясь ни на минуту, хоть и знала, что его подручные тут же ее прикончат.
– Должно быть, она метит в мученицы, – рассудила Хелен. – Хочет прямиком попасть на небеса.
– Ты смеешься, а она, может, и впрямь туда попадет.
– Я вовсе не смеюсь.
– Ты не думай, она не фанатичка какая-нибудь. Бывает, скажет что-нибудь странное, не как все, но, что в мире делается, она прекрасно знает, очень даже во всем разбирается. Говорит, нужно решить, на чьей ты стороне, нужно сделать свой выбор, и тогда, типа, будь что будет. И тот парень, индеец, он такой же. Он на их стороне, он готов убивать, но он и умереть не побоится за то, во что верит. Он думал, я убью его, и принял это с готовностью. Без крика, без сопротивления.
Хелен протянула Джеку пустую рюмку.
– К чему ты мне все это рассказываешь? Позвонил бы Люси или своим приятелям.
– Я увижусь с ними завтра.
– Похоже, тебе просто нужно выговориться, – решила она. – Ты вроде как хочешь посмотреть на себя со стороны.
– Ну да.
– Ты рассказываешь не затем, чтобы произвести на меня впечатление. В тот раз, когда мы с тобой познакомились, тебя просто распирало, так ты спешил выложить все свои секреты. Теперь все по-другому.
– Еще бы. Эти ребята – не те, что спали в номере.
– Но ты влез в эту историю не только ради денег и не для того, чтобы пощекотать нервы.
– Сам не знаю… – Джек вернулся с пустыми рюмками к холодильнику, налил еще по глотку ледяной водки, да так и остался стоять, держа рюмки на весу. – Сегодня вечером в новостях Том Брокоу брал интервью у Ричарда Никсона, – у Никсона, прости господи! – что, дескать, он думает по поводу того, стоит ли давать «контрас» сотню мильонов? Это он Никсона спрашивает, на которого шайка гангстеров работала, которого из президентов поперли! Конечно-конечно, говорит Никсон, надо дать, ребятам нужна наша помощь. «А это не повлечет за собой военное вмешательство?» – Брокоу его спрашивает. Нет, говорит Никсон, напротив, благодаря этому нам не придется посылать туда наших ребят. «Спасибо, господин президент», – говорит ему Брокоу. Это вместо того, чтобы спросить его: «Из ума выжил, старый пень? С какой стати нам посылать туда наших ребят? Отправляйтесь-ка туда сами и всех этих сраных советников из Белого дома с собой прихватите». Нет, Брокоу ему любезно так: «Спасибо, господин президент».
– Ну, так ведь полагается, разве нет?
– Знаю, знаю, наверное, я схожу с ума. С какой стати им понадобилось брать интервью у этого прохвоста? Его даже в тюрьму не посадили за его делишки.
И тут Хелен сказала:
– Знаешь, что я тебе скажу?
– Что?
– По-моему, ты уже выбрал, на чьей ты стороне.
Да, приснись кому-нибудь в тюряге такое, ему бы на целый день хватило. Джек раскрыл глаза пошире: Хелен вышла из ванной в крошечных белых трусиках.
– Ложись скорее в постель, а то замерзнешь до смерти, – посоветовал он ей.
– Вроде ты собирался за кем-то заехать к десяти часам?
– За Калленом. Мы с ним едем в Галфпорт.
– Я так поняла, вы уже ездили вчера?
– Ездили, но того парня не застали. Лезь сюда? – и он приподнял край одеяла.
– Осталось двадцать минут. – Хелен принялась делать зарядку: уперлась руками в бедра, расставила ноги, изогнувшись так, что груди легли ей чуть ли не на плечи. – Ты заметил, что мы не занимались любовью? Просто легли и уснули. Не могу поверить, Джек. Похоже, ты вышел в тираж.
– Отчего же, хоть сейчас. Это ты зачем-то встала.
– Такое у нас впервые – чтобы мы легли вместе в постель и не занялись любовью.
– Верно.
– Прямо как если б мы были женаты.
– Кстати, кухня внизу, сразу за бальзамировочной.
– Не напоминай мне про бальзамировочную!
– Я думал, ты мне кофе сваришь.
Постояв под душем, Джек натянул джинсы и рабочую рубашку, прихватил жилетку и спустился вниз. В кухне было темно. Дверь в бальзамировочную была открыта, оттуда доносился голос Лео. Джек заглянул туда.
– Нет, першагло – это раствор, которым мы заполняем артерии вместо крови. А это другая жидкость, ее мы через троакар впрыскиваем во все полости. Специальный состав, чтобы внутренности оставались упругими.
На бальзамировочном столе перед Лео лежал труп, кажется, мужской. Хелен в черном платье стояла у покойника в головах и внимательно наблюдала за действиями Лео.
– В рот тоже надо впрыснуть малость, а то губы западут.
– Потрясающе, – сказала Хелен.
– Вот, видите? Это такая пуговица, от троакара.
– Чтобы заткнуть отверстие?
– Ага, тогда нет надобности накладывать швы, как на надрезы. Пуговица, а сверху специальный воск.
– Кофе никто не приготовил? – вмешался Джек.
– А, вот и ты, – приветствовал его Лео. – Я показываю твоей приятельнице, как мы обряжаем покойничков.
– Ее зовут Хелен.
– Да мы знакомы.
– Ну, раз кофе нету, мне пора ехать, – вздохнул Джек.
– Погоди, – попросила Хелен. – Я еще хотела посмотреть, как приводят в порядок лицо.
– Оставайтесь, – предложил ей Лео. – Я вас потом отвезу. Правда, оставайтесь.
– Я еду в Галфгюрт, – известил их Джек и побрел прочь. Позади него Хелен продолжала свои расспросы.
– А это что?
– А это прокладки для глаз, отвечал ей Лео, – нужно засунуть их под веки покойничка.
Люди стали какие-то странные, подумал Джек. Все, как один, посходили с ума.
Или дело в нем самом? В том, как он смотрит на других людей, как воспринимает их?
Фрэнклин де Диос наблюдал за домом Люси Николе. Он видел, как подкатила старая тачка, светлая, смахивающая на «фольксваген». Ее бы подремонтировать, чтобы не тарахтела. Знакомая тачка.
Машина остановилась у дома. Прошло тридцать пять минут. С подъездной дорожки вырулил синий «мерс» и повернул на Сен-Чарльз. В машине сидели двое. Фрэнклин де Диос наблюдал за ними из-за угла, с того места, где красивая улица под названием Притания сходится с улицей Одубон. Он дал «мерсу» время отъехать на квартал и поехал за ним, сперва по Клеборн-авеню, затем по Десятому шоссе на восток. Они покинули город, переехали по мосту через озеро (красивый, однако, выдался денек!), а взятый напрокат черный «крайслер» все не отставал от синего «мерседеса». Вот бы купить такую тачку! Или кадиллак, как тот, что был у Криспина Рейна во Флориде. Фрэнклин еще ни разу в жизни не садился за руль «мерседеса». Он и водить-то научился в восемьдесят первом, водил сначала грузовик, потом военный транспортер. Водить его научил тот парень в Гондурасе, работавший на мистера Скейлса. Он так и сказал мистеру Скейлсу в присутствии самого Фрэнклина: дескать, Фрэнклин – прирожденный водитель, он уважает машину, не то что те придурки, которые шалеют, едва оказавшись за рулем, и вдребезги разбивают машину.
Мистер Скейлс велел ему оставить в покое Люси Николе, но полковник настаивал на своем: следи за ее домом, если увидишь, как отъезжает машина, следуй за ней.
Они пересекли границу между штатами. Теперь они уже в Миссисипи.
Фрэнклин уже не преклонялся перед мистером Скейлсом, как прежде. Он понял, что тот не слишком-то разбирается в людях. Однако он ему доверял по-прежнему и любил поговорить с ним. С полковником и с Криспином он не мог разговаривать на равных. Они бы его и слушать не стали. Кто он для них? Дерьмо под ногами. Индеец, да еще с примесью негритянской крови. Другое дело – мистер Скейлс, человек из ЦРУ, который привез Фрэнклина в Майами. Они, можно сказать, друзья – или что-то в этом роде. Мистер Скейлс прислушивается к тому, что говорит ему Фрэнклин. Вот и сегодня Фрэнклин сказал ему, что больше не доверяет полковнику и Криспину. Скейлс спросил его, почему он перестал им доверять.
– Потому что у них только и разговоров что про Майами и Флориду. Они больше не думают о войне.
– В самом деле? – Мистер Скейлс даже приподнял брови, чтобы показать, как он этим озабочен. – Ну, ты присматривай за ними.
Такие вот дела. Хороший человек, и выслушать тебя не откажется, но чутья ему не хватает – не разбирается он в людях. Или ему на все наплевать.
Фрэнклин спросил его насчет Люси Николе, и человек из ЦРУ ответил так:
– А, она из этих, из борцов за мир. Добренькая, всех-то ей жалко. На полковника у нее зуб, вот она и вывезла его подружку из города, спрятала где-нибудь. Это все пустяки.
Тогда он спросил насчет того парня из погребальной конторы, и мистер Скейлс опять сказал:
– Джек Делани? Она втянула его в это, уговорила как-нибудь. Безмозглый тип, бывший заключенный. Пустое место.
В этот момент Фрэнклин де Диос окончательно понял, что хоть цэрэушнику и можно доверять, но полагаться на его знание людей никак нельзя. Он перестал задавать вопросы и не предупредил Уолли Скейлса о том, что с этим «пустым местом» он встречается уже пятый раз за три дня.
А сейчас, того и гляди, произойдет шестая встреча.
В той синей машине, за которой ехал Фрэнклин, сидел Джек Делани и еще какой-то парень. «Мерседес» свернул с шоссе в Галфпорт.
Если Фрэнклин хочет знать больше, придется поговорить с этим парнем из погребальной конторы.
Нужно спросить Джека, почему он не пристрелил его в ванной. Что он задумал. На чьей он стороне.
Фрэнклин проехал еще пять миль за синим «мерседесом». Шоссе перешло в главный проспект Галфпорта, Двадцать пятую авеню шириной в четыре полосы. Впереди высился какой-то небоскреб. Фрэнклин де Диос задумался, сколько же сторон в этом деле. Две или больше? И сам он на той ли стороне, на какой хотел бы быть? Ему показалось, что он совсем одинок.
19
На рекламном щите большими буквами значилось: «КРОМВЕЛЬ», а внизу, мелкими буковками было написано: «Мужская одежда. Спорттовары. Оружие новое и бывшее в употреблении».
– Что вам нужно, ребята? – спросил Элвин Кромвель. Джек и Каллен еще и оглядеться толком не успели. – Хотите спортивный костюм? Одежду для отдыха? Скажите, что вам нужно, и я вам помогу.
Вместе они прошли в дальнюю часть магазина. Сколько Джек ни вертел головой, других покупателей не было видно. От нечего делать он спросил, имеется ли в продаже одежда фирмы «Голландия» – ну та, с тюльпанчиком на груди.
Элвин Кромвель остановился, призадумался.
– Есть тут у меня рубашки с разными зверюшками. Ну-ка, посмотрим… – Сам он был бородатый, смахивал на борца-тяжеловеса, туловище его обтягивала черная футболка с белой надписью: «Бойся не собаки, бойся хозяина». Но вообще-то на вид славный парень.
– Нет, – сказал он наконец, – с тюльпанами у меня ничего нет.
– Но уж пушки у вас есть, это точно.
– Вы разбираетесь в пушках?
Тут вмешался Каллен:
– Держу пари, я с закрытыми глазами разберу «М-1» и соберу его снова.
Для Джека это было новостью, но он не стал расспрашивать Калли, куда больше его сейчас интересовало оружие – целый склад пистолетов, винтовок, автоматов, лежавших и висевших вдоль задней стены магазина. Каждая единица товара была снабжена аккуратным красным ярлычком.
По пути они миновали стопки камуфляжной одежды – комбинезоны, куртки, брюки – с надписью: «Распродажа! Цены снижены с $29. 95 до $24. 95». Новые и потрепанные пилотские куртки Военно-воздушного флота США, рейнджерские куртки, «приятные на вид и практичные», детские камуфляжные футболки, сержантские фуражки, рейнджерские шляпы, каски, кобуры, бинокли, фляги, ножи, штыки с зазубренным лезвием – все вперемежку.
Они подошли к деревянным полкам и стойкам у дальней стены, и Элвин Кромвель сказал:
– Если вы, ребята, побывали на войне, если вы разбираетесь в оружии, вам это придется по вкусу.
– Я был в Первом кавалерийском корпусе на Большой войне, – заявил Каллен. – На Второй мировой. Впервые в истории Первого кавалерийского нас спешили, и мы взяли остров Лос-Негрос в группе Адмиралтейских островов.
Джек уставился на него. Он и не знал, что Каллен служил в армии. Элвин Кромвель горячо пожал руку Каллену, и Джек поспешил сказать:
– Я чертовски хотел попасть во Вьетнам, но меня комиссовали на хрен.
Элвин кивнул, но Джеку руки не подал.
– Это вы вчера меня искали? – поинтересовался он.
– Мы заглядывали, – ответил Джек. – Мой друг посеял где-то ключи от машины, мы и заехали, думали, может, он их тут оставил.
– Ребята из комиссии по спиртному, табаку и оружию тоже вечно что-то «теряют» у меня, а потом приезжают искать. Я им сколько раз говорил, у меня только разрешенное оружие – спортивное, охотничье. Полуавтоматы еще можно найти, но автоматов нет.
– Если ты принял нас за агентов, мы немедленно уезжаем и подадим в суд за оскорбление личности, – пригрозил Джек. – Мы просто смотрим себе, я пока даже не пойму толком на что.
– Ну-ну, что за обиды! – проворчал Элвин Кромвель. – Вот вам, пожалуйста, слева направо: «Рюгер-мини-14», «Узи», «Тех-9», дальше «НК-91», к нему подходят патроны от «НАТО-672» и от «Винчестера-308». «Томпсон» хоть узнаете? Кто побывал на Второй мировой, за него денег не жалеют. А вот легкая, удобная «AR-15». К ней можно добавить пару деталей, и получится «М-16», если кому нужно. Во Вьетнаме мы выбрасывали их чаще, чем банки из-под консервов. Когда мы впервые получили винтовку «М-16», все думали: наконец-то, с газовым возвратным механизмом. Но все дело как раз в этом чертовом механизме: газ должен поступать спереди назад, чтобы винтовка сработала, а как только в механизм попадает песок или еще что-нибудь, ему капут. Так что оставалось только прикончить какого-нибудь вьетнамца и прихватить его автомат Калашникова – вот это вещь, ребята, его только бельгийский «ФАЛ» переплюнет. Не знаю, как они ухитрились сделать такую штуку, но он чертовски хорош, этот «ФАЛ». Его и англичане использовали, да и к кому он только в руки не попадал, даже к этим придуркам бешеным в Ливане. Нам удалось добыть партию для «контрас», но уж больно маленькую.
– Для «контрас» из Никарагуа? – уточнил Джек.
– Ну да, черт возьми. Нужно помогать им всеми силами, ребята. Если «контрас» побьют, придется посылать туда наших.
– Ты уверен?
– Я-то знаю, – сказал Элвин Кромвель. – Я скажу тебе, почему я в этом участвую: как вспомню Вьетнам, плакать хочется. Мы позволили каким-то малявкам, каким-то засранцам вышибить нас оттуда. Когда я вернулся, не знал, куда деваться. Ку-клукс-клан – они на всех бросаться готовы. Ниггеры, евреи, католики – все у них враги. Я им говорю: «Вы что, не понимаете, существует одно только мировое зло, и его надо остановить: это комонизм». Ненавижу комонистов, всегда ненавидел, но от ненависти толку мало, надо ею правильно распорядиться. В стрелковом клубе меня связали с ПГВ, «Проектом гражданских волонтеров». Я, можно сказать, обрел новую жизнь. Наше дело – помогать борцам за свободу во всем мире. Поставлять им оружие, пищу, боеприпасы, учить их воевать. Во Вьетнаме я служил наводчиком на «Кобре», мы подорвались, я полгода провалялся в госпитале, пока мои ноги по кусочкам собирали… Но я там был, понимаешь? Я потратил две с половиной штуки своих кровных на то, чтобы обучить индейцев мискито стрелять из «М-60». Паршивый автоматишко, но других у нас нет. Я возил этих индейцев из Никарагуа в Гондурас, это у нас называется «практические занятия» – сами понимаете, что имеется в виду, только не болтайте лишнего. И про ЦРУ, считайте, я вам ничего не говорил – ведь не говорил же? Семь недель я проторчал там с индейцами, тридцать фунтов веса потерял, на бобах да рисе, больше у них ничего нет, но как мне было хорошо-о-о! Я знаю, что поставлено на карту, я знаю, во что нам обойдется победа. Это вам не Вьетнам, тут у противника есть и эти чертовы вертолеты, и до фига оружия.
– Вы были с индейцами? – уважительно переспросил Джек.
– Да, приятель, а мне-то уж давно не двадцать лет. Суровая жизнь у этих ребят. Всё сандинисты виноваты.
– Странные они?
– Они правильные ребята. Ни во что не лезли, занимались своими собственными делами еще с доколумбовых времен, а тут являются сандинисты и хотят их поиметь. Знаете, на кого эти комонисты похожи? Тупоголовые, узколобые, точь-в-точь ку-клукс-клан. Они друг друга стоят.
– Поедете туда еще?
Элвин Кромвель с тоской оглядел свой полупустой магазинчик.
– Жена не пускает. Я ей говорю: «Золотце, там у меня дел побольше, чем здесь». На меня работают две дамочки и один парень, мне столько и не нужно. Сейчас они на обед ушли. Я им говорю: «Ребята, обедайте, не торопитесь. Потом пойдите домой и поспите». Отец всегда приходил среди дня домой, обедал и ложился отдохнуть. Времена изменились, да? – Он снова огляделся по сторонам, потом обернулся к Каллену и Джеку: – Я вам еще кое-что скажу, только не выдавайте. Есть возможность отправиться туда в ближайшие выходные, и, черт меня подери, упускать этот шанс я не намерен. Каждый должен что-то сделать в этом мире.
– Полетите на самолете? – спросил Джек.
– Нет, это чересчур дорого. Надо везти оружие, припасы. У нас тут полно «банановых лодок». Эти повезут любой груз, лишь бы не возвращаться порожняком.
– Интересная у вас жизнь, – сказал Джек.
– Ага, – подтвердил Элвин Кромвель. – Когда удается вырваться отсюда.
Они вышли из магазина, щурясь от яркого солнца.
– Неужели ты поверил ему? – спросил Джек. И тут Каллен вновь удивил его.
– Ты не был на войне, Джек, так что помалкивай.
– Да при чем тут это?…
– Только идиот может не поверить такому человеку, как Элвин Кромвель. Из таких ребят получаются самые лучшие солдаты. Они всегда наготове, случись война. Только они нашу задницу и спасают.
– Чего ты разошелся?
– А то, что ты у нас больно умный. Если парень верит в свою страну и готов умереть за нее, значит, он тупица, урод?! А ты где был, когда мы воевали во Вьетнаме?
– Я же тебе говорил: я пытался завербоваться.
– Чушь собачья!
– Я не прятался в Канаде, не сжигал повестку. Меня забраковала медицинская комиссия.
– А ты и рад.
– Рад, конечно. Да что с тобой, Калли? Я всего-навсего спросил, можно ли ему верить.
– Слышал я, как ты спросил.
Они подошли к оставленному на улице «мерседесу», открыли дверцы, постояли, дожидаясь, пока машина хоть немного проветрится. Солнечный луч, отражаясь от крыши, попал Джеку прямо в глаза. Прищурившись, он попытался разглядеть выражение лица Каллена.
– Я и не знал, что ты был на войне. Ты никогда об этом не говорил.
Каллен не ответил. Он внимательно всматривался в здание напротив.
– Ты всю войну оттрубил?
– Три с половиной года, – отозвался Каллен. Теперь он осматривал улицу, взгляд его скользнул мимо немногочисленных автомобилей, припаркованных возле склада, потом Каллен повернулся, посмотрел в сторону маленькой гавани и пирса, где причаливали рыболовные суда.
– Господи Иисусе! – На это раз в его голосе звучало неподдельное изумление.
– Что такое?
– Самый первый банк, который я грабанул, взял в одиночку, был тут, в Галфпорте.
– В самом деле?
– Прямо тут и был. А теперь нету. Куда он мог подеваться?
– Мы проходили мимо большого нового здания, это и есть банк.
– Не, то был старый банк.
Джек сделал шаг вперед, прикрывая глаза ладонью от солнца.
– Вон, Калли, по ту сторону новостройки вывеска: «Банк Хэнкок».
Каллен подошел и стал рядом с ним позади машины.
– Господи, так и есть. Мы прошли мимо него. Джек обернулся к машине, теперь его взгляду открывалась вся широкая Двадцать пятая авеню. Шагах в двадцати от него, возле черной машины, припаркованной на той же стороне улицы, стоял какой-то человек. Джек пригляделся к нему и понял наконец, что прямо на него смотрит все тот же креол.
– Да, точно, – сказал Каллен. – Те самые колонны у входа.
Фрэнклин де Диос был в темном костюме и белой рубашке, пиджак расстегнут. Стоит неподвижно, смотрит в упор.
– Поехали, Калли, – позвал Джек.
Они сели в машину, сдали назад. Теперь он видел индейца через ветровое стекло. Парень так и не сдвинулся с места, только повернулся, когда они проезжали, посмотрел на них, сделал еще полоборота и продолжал смотреть им вслед. Теперь Джек видел его в зеркало заднего вида.
– Калли! – позвал он.
– Я вот думаю: служба в армии – это было лучшее время моей жизни! – вздохнул Каллен.
Они добрались до порта и свернули направо, проехали мимо трейлеров, ожидавших во дворе бананового склада, потом проехали мимо причала, принадлежащего компании «Стандард фрут», мимо маленькой гавани для рыболовецких судов и лодок, владельцы которых занимались ловлей креветок. Вскоре они уже любовались белым песчаным пляжем, протянувшимся вдоль берега Мексиканского залива. Тогда Джек снова посмотрел в зеркало заднего вида, потом сквозь ветровое стекло на мчавшегося по поверхности бухты серфингиста, на яхты под голубыми и оранжевыми парусами, а потом снова в зеркало заднего вида.
– Сколько моих приятелей погибло там, на острове. Он всего-то миль семь в длину, на хрена он нам понадобился, сесть посрать и то негде, но война – это когда все вместе, и такого я больше никогда не испытывал. Там мы знали, что мы кому-то нужны, что мы что-то делаем. Маленький остров или большой, не в том дело.
– Мы и сейчас что-то делаем, – подбодрил его Джек.
– Я сомневаюсь, выгорит ли у нас это дельце, но знаешь что, Джек? Даже если и не выгорит, наплевать.
– И все же нам есть о чем беспокоиться, Калли. У нас на хвосте кто-то сидит.
– Коп? С какой стати? Ты еще ничего не сделал.
– Не коп, а индеец. Тот самый, помнишь?
– Да-а? – протянул Каллен. Его это нисколько не интересовало, он даже головы не повернул, только спросил с ленцой: – И что ты собираешься делать?
– Доберемся до той стороны залива… – Джек снова посмотрел в зеркало.
– Там такие большие дома, мне они всегда нравились, – сказал Каллен. – Я все думал, вот бы в таком пожить.
– Вот там я и оторвусь от него, – решил Джек, – выжму все сто двадцать.
– Там крутой поворот, – предупредил его Каллен, – как раз перед тем, как снова выскочить к берегу.
– Черт, ты прав, – признал Джек. – Ладно, сперва пройду поворот, потом оторвусь. Пролетим по мосту, быстренько свернем на Норт-бич, и пусть он поцелует нас в задницу.
Так они и сделали.
20
Джек свернул на тенистую аллею, к старой полуразвалившейся дамбе, и покатил по пустынной улице, тянувшейся вдоль берега. По одну сторону стояли старые деревянные дома, укрытые тенью замшелых дубов, по другую – цементные ступени пирса, все в трещинах, – когда-то в детстве они забирались сюда, забрасывали в неглубокую бухту сетки и ловили крабов. Далеко в залив уходили деревянные мостки для прогулок. Каллен и Джек проехали мимо дома, обтесанного ураганами за добрую сотню лет.
– «Камилла»
унесла у нас крыльцо, – сообщил Джек, – и в доме было грязи по колено.
Они свернули на боковую улочку. Джек впервые обратил внимание на ее название: Леопольд-стрит. Он остановил свой автомобиль позади дома, рядом с «шеветтом» Риджины и чьей-то новехонькой ярко-голубой машиной, на которой вместо названия красовались лишь цифры да слово «турбо». С веранды из-за занавески на гостей взирала какая-то женщина. Другая женщина, покрупнее, не слишком отчетливо видная из-за занавесок, скользнула мимо первой и распахнула раздвижную дверь. Это была сестра Джека Риджина. Выходя из машины, Джек услышал, как она выкрикивает детскую дразнилку:
– Кто стучится в дверь моя? – и, обращаясь к матери: – Мама, это Джек.
На задней веранде был накрыт стол на пятерых. Все говорили разом, Джек представил Каллена, обнял мать, вновь ощутив, какой маленькой и хрупкой она сделалась, и мама тихонько спросила:
– Как поживает мой славный большой мальчик? Джек похлопал ее по спине и спросил, как у нее дела, постаравшись, чтобы голос его и впрямь прозвучал заинтересованно, заботливо.
– Прекрасно, – сказала она.
У нее и в семьдесят пять все было прекрасно: волосы, отчасти еще не седые, а русые, уложены волнами, очки и те сияют, белые сережки как нельзя лучше подходят к бусам. Но все-таки она семидесятилетняя старомодная старушка, и в данный момент ей было явно не по себе. Когда Джек спросил, в чем дело, оказалось, ее тревожит, что за столом на всех не хватит места. Да ладно, сказал Джек, расскажи лучше, как ты, что поделываешь. На это мать снова отвечала, что у нее все хорошо, вот только на прошлой неделе она слегла в постель с «артиритом».
– С кем-кем ты была в постели? – переспросил Джек. – С Арти Ритом?
И мать засмеялась, стараясь не выставлять напоказ вставную челюсть и приговаривая, что Джек – копия своего папочки, ее славного ирландца. Аза спиной у Джека Риджина рассказывала Каллену, что на обед будут креветки и еще остался суп из стручков фасоли, и Каллен причмокивал в ответ.
– Знаешь, кто у нас сегодня в гостях? – спросила Риджина, и Джек тут же догадался по интонации, так что мать могла и не сообщать ему печально-многозначительным тоном:
– Морин с мужем.
– Давайте-ка я налью вам по стаканчику и выйдем на крыльцо, – предложила Риджина.
– Морин спрашивала про тебя, – продолжала мать. – Я сказала, ты по-прежнему трудишься на Лео. Морин сказала, это хорошо. Ее муж приехал вместе с ней, этот врач, как его?
– Харби, – подсказал ей Джек.
– Такая прелестная девушка, – вздохнула мать.
Риджина сказала, что Лео обещал освободиться пораньше. Улучив момент, она спросила Джека:
– Лео говорил, ты где-то столкнулся с Хелен. Ты намерен снова с ней встречаться?
– Лео тебе все рассказывает?
– Надеюсь, что да, – вздернула голову Риджина.
– Ты с кем-то столкнулся на машине? – недослышала мать.
По коридору, застеленному линолеумом, они прошли на переднее крыльцо. Морин и Харби Суле поднялись им навстречу, Морин с милой улыбкой протянула руку Джеку.
– Сама не знаю почему, я догадалась: это твоя машина подъехала.
Знакомым движением Джек принял ее руку в свою, поцеловал Морин в щеку, стараясь не глядеть на Харби. Харби был в полосатом летнем костюме с маленьким галстуком-бабочкой, а усы у него были словно подведены тушью для ресниц. Господи, ему бы еще меню под мышку! Джеку показалось даже, что супруг Морин слегка смахивает на полковника Годоя. Как он обрадовался уюту и безопасности родного дома! Где-то там, по улицам Бей-Сент-Луиса, рыщет индеец, имеющий дурную привычку убивать людей, гонится за ним по пятам, а тут Риджина смешивает водочный коктейль и бросает в него вишенку, а мама спрашивает, начался ли уже вечерний бриз – тут всегда после обеда бывает такой приятный свежий ветерок.
– Помнишь, как вы с Морин любили кататься на лодке? – щебетала она. – Риджина, а что случилось с той лодкой, на которой все катались Джек и Морин?
– Утонула.
– Как работа, Джек? – поинтересовалась Морин.
Джек залюбовался ее изящным телом в открытом голубом сарафане, ее тонкими руками, ее скрещенными ногами. Она поставила стакан с коктейлем на колени и придерживала его уверенной рукой – той самой рукой, которая всегда вовремя останавливала его шарящие руки, когда Джек и Морин лежали в гамаке – в том самом гамаке, что висел теперь, свернутый, ненужный, на стене за его спиной.
– Все то же. Работа у нас скучная.
– По крайней мере, вам не требуется страховка на случай жалоб клиентов, – вставил Харби.
– Да уж, наши пациенты никогда не жалуются, – ответил Джек. В этой компании он держался совсем иначе, чем в других местах. Он чувствовал, как Морин смотрит на него, все подмечает. Если б однажды он не остановился вовремя, если б его руки так и остались на ее теле, если б они занялись любовью… Можно ли представить себе Морин в постели с Харби Суле?
Харби сообщил, что два месяца в году он работает на эту чертову страховку. Каллен спросил, что у него за профессия. Харби ответил: уролог. Каллен недоумевающе нахмурился, и Риджина пояснила: слесарь по твоему крантику. А, сказал Каллен, очень кстати. У него есть вопросик к специалисту, но лучше, конечно, отложить его на потом.
Если б они занялись любовью… они сидели бы сейчас здесь все вместе, кроме Харби, конечно, и Каллена тоже здесь не было бы, и рыщущего креола по имени Фрэнклин де Диос, и всех этих неприятностей с никарагуанцами. Впрочем, в этом случае он все равно мог бы встретиться с Люси Николе.
– Кто-нибудь из вас слышал о сестрах Святого Франциска?
– Вряд ли, – откликнулась Морин. – А что?
– Я познакомился с одной из них. Они ухаживают за прокаженными.
– А! – кивнула в ответ Морин.
– Ты бы могла делать что-либо подобное?
– Вряд ли, – повторила Морин. – Где ты с ней познакомился?
– В Карвиле. Ты бывала когда-нибудь в Карвиле? – Он слишком давил на нее и сам это чувствовал, только не понимал, зачем ему это понадобилось.
– Не была и не собираюсь.
– Очень зря. Красивое место, похоже на университетский кампус, а вовсе не на больницу.
– Харби, ты ведь там бывал?
– Где именно?
– В Карвиле.
– Я – нет. Кое-кто из моих коллег бывал. А что?
