Неизвестный венецианец

      – Я никогда не видел этого человека, комиссар.
      – Ну что – убедились? – поинтересовался из своего угла кашемировый свитер.
      Брунетти положил рисунок обратно в папку.
      – Это лишь примерный портрет, как его представил художник, синьор Креспо. А теперь ознакомьтесь, пожалуйста, с фотографией.
      С этими словами Брунетти одарил Креспо самой обольстительной улыбкой, которую только была способна родить его мимика. Пальцы Креспо взлетели, трепеща, точно бабочка, и нежно прикрыли впадинку в разлете ключиц.
      – Разумеется, комиссар. Я выполню любое ваше желание. Любое.
      Брунетти снова оскалился и вытащил со дна папки одну из фотографий наугад. Они все были одинаково хороши.
      – Возможно, его убил клиент. То есть для таких, как он, сейчас существует опасность со стороны того же преступника.
      Молодой человек взял фотографию, ухитрившись при этом коснуться пальцев Брунетти, помедлил, глядя в глаза комиссару и улыбаясь, и медленно склонил сияющее лицо над снимком. И тут улыбка испарилась, и рука, что все лежала на горле, метнулась и зажала разинутый рот.
      – Нет, нет, – забормотал он, вытаращив от ужаса глаза. Он машинально сунул листок в грудь Брунетти и в страхе стал пятиться назад, будто от чумного. – Они не сделают этого со мной, нет, только не это. – Его голос повышался с каждым словом, грозя сорваться на истерический визг, и, наконец, сорвался. – Со мной такого не будет, со мной никогда ничего не случится, – протестующе визжал он, пятясь от Брунетти все дальше и дальше. Когда он натолкнулся на стол посредине комнаты, то в панике лягнул это препятствие, не позволявшее ему скрыться от злосчастной фотографии и от человека, который ее принес. Хрустальная ваза, точно такая же, как и возле Брунетти, грохнулась на пол и разбилась.
      Дверь распахнулась, и в комнату вошел еще один человек.
      – Что такое? – спросил он. – Что случилось?
      Они с Брунетти тотчас узнали друг друга. Джанкарло Сантомауро был не только одним из самых известных адвокатов Венеции, часто оказывающим юридические услуги патриарху , причем бесплатно, но также и президентом Лиги по защите нравственности, светского христианского общества, которое провозглашало своей целью «поддержку и укрепление веры, семьи и добродетели».
      Брунетти молча кивнул. Если присутствующие не знают, что за птица клиент Креспо, то лучше не называть его по имени.
      – Что вы здесь делаете? – недовольным тоном поинтересовался он у Брунетти. Затем обернулся к старшему из двоих мужчин, стоявшему возле Креспо, который сидел теперь на диване, спрятав лицо в ладонях, и всхлипывал. – Да успокойте его, наконец! – Кашемировый свитер склонился над Креспо, сказал ему что-то, потом взял за плечи и стал трясти. Голова Креспо моталась из стороны в сторону. Он перестал плакать, но рук от лица не отнял. – Что вы делаете в этой квартире, комиссар? Я, как адвокат синьора Креспо, требую, чтобы полиция прекратила эти издевательства.
      Брунетти молча рассматривал парочку на диване. Кашемировый свитер сел рядом с Креспо, обнял его за плечи, и тот постепенно успокоился.
      – Я спрашиваю вас, комиссар, – настаивал Сантомауро.
      – Я пришел попросить синьора Креспо помочь нам установить личность жертвы одного преступления. Я показал ему фотографию этого мужчины. Вы видите, как он отреагировал. Довольно бурная реакция на смерть незнакомого ему человека, не правда ли?
      Кашемировый свитер недовольно зашевелился на диване.
      – Если синьор Креспо сказал, что он не знает его, значит, он ответил на ваш вопрос и вам следует оставить его в покое, – сказал Сантомауро.
      – Разумеется. – Брунетти сунул папку под мышку и направился к двери. Остановившись на полпути, он обернулся к Сантомауро и заметил как бы невзначай: – А вы забыли завязать шнурки, Avvocato.
      Сантомауро глянул на свои ботинки: шнурки были аккуратно завязаны. Подняв голову, он едва не испепелил Брунетти взглядом, но промолчал.
      У дивана, где сидел Креспо, Брунетти сделал вторую остановку:
      – Моя фамилия Брунетти. Если вы что-нибудь вспомните, позвоните в полицию Венеции.
      Сантомауро открыл рот, но Брунетти был уже за дверью.

Глава девятая

      Вторая половина дня не принесла ничего нового ни Брунетти, ни двоим его помощникам, отрабатывавшим список. На вечернем совещании в квестуре Галло сообщил, что трое из опрошенных им не признали человека на рисунке, еще двоих не оказалось дома, а еще один сказал, что вроде бы где-то встречал его, но где и когда – не помнит. У Скарпы результаты были не лучше: все, с кем он говорил, уверенно заявляли, что видят это лицо впервые в жизни.
      Было решено, что назавтра они продолжат ездить по адресам и постараются навестить всех оставшихся. Брунетти также попросил Галло составить второй список, включив туда женщин легкого поведения, которые болтаются на дорогах возле заводов и на виа Капуччина. Вероятность того, что какая-нибудь из них могла приметить и запомнить убитого, хоть и маленькая, но была.
      Взбираясь вверх по лестнице к себе домой, Брунетти вдруг размечтался: как будто бы пока его не было, в его доме произошли волшебные метаморфозы. Эльфы принесли кондиционер, установили новый душ с двадцатью головками, какие показывают в рекламе и в американских сериалах. И вот он приходит и лезет под этот душ, и из двадцати леек на него брызжут прохладные ароматные струйки. Потом он заворачивается в необъятное пушистое полотенце и идет в бар, садится возле бассейна, и негр в белом смокинге предлагает ему коктейль со льдом в высоком бокале, и сверху плавает цветок гибискус. Затем, утолив непосредственные нужды его тела, эльфы подсовывают ему двоих послушных, воспитанных детей и преданную жену, которая сообщает, что убийство уже раскрыто, он совершенно свободен, и назавтра они вчетвером уезжают в отпуск.
      В действительности, как обычно, все вышло немного по-другому. Семья на балконе наслаждалась первыми минутами вечерней прохлады Кьяра, оторвавшись от книги, сказала: «Чао, папа». Едва ее чмокнули в подставленный подбородок, она снова погрузилась в чтение. Раффи листал свежий номер «Дженте Уомо». Он тоже поздоровался с отцом и вернулся к созерцанию новой коллекции модного белья. Паола поднялась, обняла его и поцеловала в губы.
      – Пойди прими душ, Гвидо, а я пока приготовлю тебе что-нибудь выпить.
      Где-то за стеной у соседей зазвенел телефон, Раффи перевернул страницу, Брунетти потянул за узел галстука.
      – И не забудь бросить туда гибискус, – сказал он и пошел в ванную.
      Через двадцать минут он уже сидел на балконе, в слаксах и льняной рубашке, задрав босые ступни на перила, и рассказывал Паоле о том, как прошел день. Дети уже успели куда-то подеваться-не иначе как отправились совершенствоваться в послушании и воспитанности.
      – Так ты говоришь – Сантомауро? Джанкарло Сантомауро? – заинтересовалась Паола.
      – Он самый.
      – Какая прелесть! – воскликнула она. – Жаль, что я когда-то обещала тебе хранить твои секреты, а не то я бы уж отвела душу.
      – Ведь ты не проболтаешься, правда? – спросил он, хоть и знал, что зря.
      Паола уже приготовилась съязвить в ответ, но вдруг наклонилась к нему, положив руку ему на колено:
      – Нет, Гвидо, я никому никогда не пробалтывалась и никогда не проболтаюсь.
      – Извини, глупый вопрос. – Он смущенно уткнулся в свой кампари с содовой.
      – А ты знаешь его жену? – спросила она, возвращаясь к теме.
      – Мы, кажется, встречались на каком-то концерте пару лет тому назад, но сейчас я бы вряд ли узнал ее, если бы встретил. А что в ней такого особенного?
      Отпив глоток, Паола поставила бокал на перила. Детям за это всегда от нее попадало.
      – Понимаешь ли, – задумчиво начала она, придумывая, вероятно, как бы похлеще закончить, – будь я синьором Сантомауро и мне предложили бы на выбор мою высокую тощую стильную жену с прической а-ля Маргарет Тэтчер и с таким же характером и какого-нибудь мальчика – все равно какого: худого, толстого, с характером, без характера, – то я бы определенно предпочла бы мальчика.
      – А ты откуда ее знаешь? – Что до предпочтений Брунетти, то он всегда предпочитал суть фигурам речи.
      – Мы сталкивались несколько раз в магазине у Бибы. – Биба был ее приятель-ювелир. – А еще они были вдвоем в доме моих родителей на обеде, на которые ты не ходишь.
      Так она поквиталась за то, что он усомнился в ее умении держать слово. Брунетти проглотил упрек.
      – Ну и что это за парочка?
      – Она все время трещит как сорока, а он молчит с таким видом, будто в радиусе десяти километров нет ни одного человека, мало-мальски отвечающего его высоким требованиям. Мне всегда претило их лицемерие и чванство. Я послушала ее пять минут и поняла: это какой-то мелкий персонаж из Диккенса. Знаешь, есть у него такие – смесь ханжества и злобы. На его счет я не была уверена, потому что супруга беседует за обоих, но догадывалась. Теперь я рада, что не ошиблась.
      – Паола, – предостерег он, – у меня нет никаких оснований полагать, что Креспо пригласил его не ради юридической консультации.
      – Ага, и для этого понадобилось разуваться? – фыркнула она. – Гвидо, вспомни, в какое время ты живешь. Сантомауро приехал к нему с одной единственной целью, которая не имеет отношения к его профессии. Либо он установил для Креспо особую форму платы за свои адвокатские услуги.
      За двадцать лет их жизни с Паолой он хорошо узнал категоричность ее суждений, хоть до сих пор не понял, недостаток это или достоинство. Так или иначе, это была неотъемлемая часть ее характера. Он уже знал этот диковатый блеск ее глаз – предвестник очередного резкого заявления. Так было и теперь. Он не мог угадать, что у нее на уме, но видел, что она готова высказаться.
      – Сдается мне, что патриарх расплачивается с ним той же монетой, – выдала Паола.
      За это самое время он также выяснил, что, когда ее несет, лучше всего не обращать внимания.
      – Ну так вот, – сказал Брунетти, – я тебе уже говорил, если Сантомауро и навещал Креспо, то это еще ничего не доказывает.
      – Дай-то бог, Гвидо, чтобы это было так, как ты говоришь. Иначе я буду вздрагивать каждый раз, как увижу, что Сантомауро выходит из Дворца патриарха или из Базилики. Ну, или, наоборот, – заходит.
      Брунетти и ухом не повел.
      – Ну ладно, Гвидо, пусть он был по делу, как адвокат.
      Помолчав, она добавила совершенно другим тоном, что означало готовность обсуждать вопрос серьезно:
      – Но ты говорил, что Креспо узнал человека на рисунке.
      – Мне так показалось, в первый раз. Но прежде, чем я увидел его лицо, он успел совладать с нервами, так что выражение у него было совершенно спокойное.
      – Значит, убитый мог быть кем угодно. Мог быть и проституткой, и клиентом. А почему бы не предположить, Гвидо, что это был клиент, которому нравилось являться на свидание к мальчикам переодетым женщиной?
      На рынке секс-услуг, в силу своего возраста, убитый действительно скорее являлся покупателем, нежели продавцом.
      – Если так, то получается, что мы немного не там ищем, – усмехнулся Брунетти.
      Паола взяла свой коктейль, легонько взболтала его и прикончила одним глотком.
      – Да уж. Списочек дополняется и расширяется. Если он из клиентов, то опрашивать придется гораздо больше народу, включая патриарха.
      – Это что – очередная теория заговора, Паола? По-твоему, так все счастливо женатые венецианцы спят и видят, как бы им улизнуть в кусты с трансвеститом.
      – Я тебя умоляю, Гвидо, спустись с небес на землю. Что вы обсуждаете в своей мужской компании? Футбол? Политику? Неужели вы никогда не сплетничаете?
      – Но только не о мальчиках с виа Капуччина. – Брунетти свирепо шмякнул себя по лодыжке, давя москита, и яростно заскреб место укуса.
      – Это потому, что среди твоих знакомых нет геев.
      – Нет, у нас полно знакомых геев. – Брунетти пришлось покривить душой ради принципа, в пику жене.
      – Да, у нас – есть, но ты с ними не общаешься, Гвидо.
      – А для чего мне с ними общаться? Чтобы обмениваться кулинарными рецептами или секретами красоты?
      Паола хотела что-то возразить, но не договорила, а пристально уставилась на него:
      – И что это было – глупость или оскорбление?
      Он задумчиво почесал ногу. Она молча смотрела и ждала.
      – Вроде как оскорбительная глупость. Прости.
      Она улыбнулась.
      – Ну ладно, разрешаю тебе просветить мою персону по этому вопросу.
      – Я тебе хотела рассказать, что у меня есть несколько человек знакомых, которые говорят, что многие мужчины – женатые, отцы семейств, врачи, юристы, священники – с удовольствием занимаются с ними сексом. Скорее всего, они привирают, дабы потешить свое тщеславие, но доля правды в их рассказах есть. Тебе, как полицейскому, наверное, приходилось слышать нечто подобное. Хотя мужчины отмахиваются, не верят. Или делают вид, что не верят.
      Его, по-видимому, она не относила к числу недоверчивых. Впрочем, точно нельзя было сказать.
      – А откуда же у тебя такие сведения? – полюбопытствовал он.
      – От Этторе и Базилио, – ответила она, называя имена своих коллег по университету. – Да и некоторые из друзей Раффи тоже рассказывали.
      – Что?
      – Двое одноклассников Раффи. Что ты так удивился, Гвидо? Им уже исполнилось семнадцать.
      – Им исполнилось семнадцать, и что теперь?
      – Да ничего. Они обычные гомосексуалы, Гвидо.
      – И они его близкие друзья? – вырвалось у него против воли.
      Паола вдруг поднялась:
      – Пойду поставлю воду для пасты. Давай сначала поужинаем, а после продолжим разговор. У тебя будет время подумать о своих словах и о своих домыслах.
      Она взяла оба пустых бокала и ушла, оставив Брунетти наедине с его домыслами.
      Ужин прошел мирно, несмотря на его страхи, вызванные столь внезапным отбытием Паолы на кухню. Она приготовила новый соус из тунца, свежих помидоров и паприки и его любимые толстые спагетти «Мартелли». Потом был салат, pecorino , привезенный с Сардинии родителями Сары, подружки Раффи, и на десерт – свежие персики. Словно угадав его желания, дети вызвались помыть посуду – подлизывались, конечно, думая опустошить его бумажник накануне отъезда в горы.
      После ужина он вышел на балкон с бокалом охлажденной водки и уселся на прежнее место. В темноте у него над головой носились целые стаи летучих мышей. Брунетти любил мышей: они жрут москитов. Пару минут спустя к нему присоединилась Паола. Он протянул ей бокал. Она, пригубив, спросила:
      – Это из той бутылки, что лежала в морозилке?
      Он кивнул.
      – Где ты ее достал?
      – Это взятка.
      – От кого?
      – От Доницелли. Он попросил меня так составить расписание отпусков, чтобы он смог съездить в Россию – то есть в бывшую Россию. Оттуда он привез мне бутылку.
      – Россия есть Россия.
      – Гм?
      – Бывший – это Советский Союз, а Россия осталась, как была – старая добрая Россия.
      – Ах вот оно что. Спасибо.
      Она кивнула: пожалуйста, мол.
      – Что они еще едят?
      – Кто? – Паола едва не удивилась.
      – Мыши.
      – Не знаю. Спроси у Кьяры, она должна знать.
      – Я вот все думаю о том, о чем мы говорили перед ужином, – произнес он, потягивая водку.
      Он ожидал взрыва, но она просто сказала:
      – Да?
      – Мне кажется, что ты права.
      – В чем?
      – Может быть, это действительно был клиент, а не мальчик. Я видел его тело. За такое денег не платят.
      – А почему?
      – Знаешь, странная вещь: когда я его увидел, я был поражен тем, насколько он похож на меня. Рост, фигура, возраст. Мне было ужасно неприятно видеть его там, в морге.
      – Да, понимаю, – только и сказала она, хоть он ожидал большего.
      – А что, эти ребята и вправду хорошие друзья Раффи?
      – Один из них. Помогает ему готовить итальянский.
      – Хорошо.
      – Хорошо, что помогает готовить итальянский?
      – Нет, хорошо, что они дружат.
      Она засмеялась и покачала головой:
      – Мне никогда не понять тебя, Гвидо. Никогда. – Паола положила ладонь ему на затылок, наклонилась и взяла у него водку. После одного глотка бокал вернулся в руки Брунетти. – Когда допьешь, я заплачу тебе за пользование твоим телом, ладно?

Глава десятая

      Следующие два дня не принесли ничего нового, только стало еще жарче. Четверых из списка Брунетти вообще найти не удалось. Дома их не было, соседи понятия не имели ни когда они вернутся, ни где их можно найти. Двое ничего не знали. У Галло и Скарпы дела шли не лучше. В списке Скарпы обнаружился уже второй человек, который сказал, что лицо на рисунке кажется ему смутно знакомым, и только.
      Посовещаться решили за обедом в ближайшем от квестуры кафе.
      – Он не умел брить ноги, – вспомнил Галло, после того, как было упомянуто все, что они знают и не знают. Брунетти не понял, что это – шутка или соломинка, за которую хватается утопающий.
      – Ну и что? – Брунетти допил вино и огляделся в поисках официанта, чтобы спросить счет.
      – Да у него ноги все в порезах. Значит, он не привык их брить.
      – А кто, интересно, привык? – риторически удивился Брунетти и уточнил: – В смысле, из нас, мужчин?
      Скарпа улыбнулся себе в бокал:
      – Я бы себе, наверное, коленку снес. Уж не знаю, как это они ухитряются. – Он покачал головой, дивясь одному из бесчисленных женских умений.
      Официант принес счет. Брунетти хотел заплатить, но его опередил Галло. Он вытащил бумажник и положил на стол деньги.
      – Вы же наш гость, – объяснил он, когда Брунетти начал возражать.
      Брунетти представил себе, что сказал бы Патта, если бы узнал, как его подчиненного принимают в Местре. Помимо того, Патта, разумеется, сказал бы, что Брунетти такого приема не заслуживает.
      – Мы опросили всех тех из списка, кого смогли, – подытожил комиссар. – Значит, теперь очередь за теми, кого там нет.
      – Некоторых я знаю. Прикажете вызвать их в полицию, синьор? – спросил Галло.
      Брунетти отрицательно покачал головой: это не лучший способ склонить их к сотрудничеству.
      – Нет. Я думаю, надо нам самим к ним сходить…
      – Но у нас же нет ни адресов, ни фамилий, – перебил его Скарпа.
      – Тогда остается разыскивать их по месту работы.
      Виа Капуччина – это широкая улица с трехполосным движением, которая начинается в нескольких кварталах от вокзала и проходит через торговый центр города. Магазины, офисы, многоэтажные жилые дома – улица как улица, каких немало в итальянских городах. Днем в скверах играют дети под присмотром своих нянек и матерей, стерегущих их от машин, и не только. Когда магазины и учреждения закрываются на обед в двенадцать тридцать, на виа Капуччина наступает временное затишье. Машин становится меньше, дети и взрослые отправляются обедать и отдыхать. Через пару часов жизнь снова кипит на виа Капуччина: дети выходят гулять, машины снуют туда-сюда, магазины и конторы снова открываются и работают до вечера. В семь тридцать продавцы, владельцы магазинов и служащие расходятся по домам, в восемь все жалюзи уже опущены, двери заперты на замки, но люди на улице есть, и это не просто прохожие.
      Водители, проезжающие тут вечером, едут не спеша, однако с парковкой у них нет проблем, потому что если они и останавливаются, то ненадолго. Италия в последнее время стала богатой страной, и многие итальянцы теперь могут позволить себе машину с кондиционером. Они едут совсем медленно, чтобы, когда надо, опустить стекло и расслышать цену.
      Среди машин изредка можно увидеть новые сверкающие «БМВ», «мерседесы» и «феррари». Но больше всего здесь солидных семейных автомобилей, что по утрам отвозят детишек в школу, по воскресеньям везут всю семью в церковь, а после – на обед к бабушке с дедушкой. За рулем обычно сидят мужчины из тех, что всякой другой одежде предпочитают строгие костюмы и галстуки, публика весьма преуспевшая за время небывалого для Италии экономического подъема последнего десятилетия.
      А между тем акушеры в частных клиниках, где рожают небедные итальянки, все чаще вынуждены сообщать молодым матерям об обнаруженном в их крови вирусе СПИДа. У новорожденных также выявляют СПИД. Почти всех рожениц это повергает в ступор – такие женщины свято блюдут супружеский долг. Они сразу же начинают искать причину во врачебной ошибке и обвинять медиков. Однако за ответом на вопрос, кто виноват и почему это случилось, следует, может быть, обратиться на виа Капуччина, куда по вечерам наведываются владельцы степенных семейных авто.
      В тот вечер Брунетти появился там в половине двенадцатого, пройдя пешком от вокзала, После работы он поехал домой, поужинал и лег спать. Проснувшись через час, Брунетти оделся так, как, он полагал, надо одеваться, чтобы тебя не принимали за полицейского, и отправился на вокзал. Там он сел на поезд до Местре. В кармане его синего льняного пиджака лежали уменьшенные копии рисунка и фотографий, которые сделал Скарпа.
      Далеко позади слабо гудели машины, проезжающие по автостраде. Почему-то Брунетти казалось, что все их выхлопы стекаются сюда – так густ и плотен был воздух. Он пересек одну улицу, вторую и потом стал замечать автомобили с опущенными стеклами, медленно скользящие вдоль тротуаров, покуда водители приглядывались к товару.
      На улице толпилось немало народу, но галстук и костюм Брунетти сразу привлекали внимание. Кроме того, все стояли, а он шел.
      – Ciao, hello .
      – Cosa vuoi, amore?
      – Ti faccio tutto che vuoi, caro .
      Предложения сыпались со всех сторон во всех видах. Ему обещали море блаженства, реки счастья и бездну удовольствий, сулили выполнить любую фантазию. Под каким-то фонарем к нему прицепилась высокая блондинка. Кроме белой мини-юбки, на ней почти ничего не было.
      – Пятьдесят тысяч, – сказала она и заманчиво улыбнулась во весь рот.
      – Мне нужны мужчины.
      Она тут же бросила его и ринулась к проезжавшей мимо «ауди», выкрикивая ту же цену. Машина не остановилась. Увидав, что Брунетти еще не ушел, она вернулась:
      – Сорок.
      – Где здесь мужчины?
      – Они ничего не умеют, а просят в два раза больше, bello. – Она снова оскалилась.
      – Я хочу показать им один снимочек…
      – Gesu Bambino , – пробормотала она, – только не это.
      И добавила уже громче:
      – Ладно. Но это будет дороже, с этими твоими картинками. За все одна цена.
      – Я хочу, чтобы они посмотрели на снимок и попытались опознать человека.
      – А, да ты из полиции?
      Брунетти кивнул.
      – Я сразу так и подумала. Они дальше, на другой стороне пьяццале Леонардо да Винчи.
      – Благодарю вас.
      Брунетти отправился дальше. Когда через несколько шагов он обернулся, блондинка уже устраивалась на пассажирском сиденье синего «вольво».
      Совсем скоро он вышел на пьяццале, без труда пересек ее, пробираясь между ползущими машинами, и увидал кучку личностей, которые паслись у парапета.
      Подойдя ближе, он стал различать голоса, все больше тенорки, предлагавшие проезжающему все то же самое, а именно исполнение всех желаний. Уж не в рай ли я попал, усмехнулся про себя Брунетти.
      На вид они не отличались от женщин, что стояли вдоль всей улицы от самого вокзала: намалеванные губы, вампирские улыбки в облаках обесцвеченных волос, ноги, бедра, груди, мини-юбки, и все самое настоящее, неподдельное.
      Завидев его, двое сразу вспорхнули, подлетели и закружились, как мотыльки вокруг лампы.
      – Все, что хочешь, пупсик, и без резины, ощущения – высший сорт, – говорил первый.
      – Моя машина ждет за углом, caro. Прикажи, и я все исполню, – перебивал второй.
      – Спроси его, не хочет ли он взять вас обеих, Паолина, – посоветовал из темноты третий голос. И добавил в адрес Брунетти: – Соглашайся, красавчик, они тебе такой сэндвич сделают, что ты вовек не забудешь.
      Остальные грубо, по-мужски заржали.
      Брунетти сказал, обращаясь к тому, которого называли «Паолиной»:
      – Не могли бы вы взглянуть на одну фотографию? Возможно, человек, изображенный на ней, вам знаком.
      Паолина обернулся к своим и крикнул:
      – Девочки, это легавый! Он принес нам картинки!
      В ответ послышался хор голосов:
      – Скажи ему, что секс лучше картинок, Паолина! Легавые, они же разницы не понимают! Легавый? Пусть платит по двойному тарифу.
      Подождав, пока у них истощится запас острот, Брунетти спросил:
      – Так вы согласны?
      – А если нет?
      Напарник Паолины одобрительно захихикал. Ему нравилось, что Паолина не пасует перед полицейским.
      – Это портрет человека, которого нашли за городом в понедельник. Я уверен, что вы уже знаете о случившемся. Нам нужно идентифицировать его, чтобы найти убийцу. Я думаю, вы понимаете, как это важно.
      Брунетти обратил внимание, что Паолина с приятелем одеты почти одинаково: узкие обтягивающие топы и мини-юбки, из-под которых росли стройные мускулистые ноги. Оба были в туфлях с высокими шпильками. В таких, если что, далеко не убежишь.
      Приятель, в пышном бледно-желтом парике, ниспадающем на плечи, протянул руку:
      – Дайте посмотреть.
      Если его мужские ступни с грехом пополам скрывались туфлями, то больших и грубых рук ему было не спрятать.
      – Благодарю вас, синьор. – С этими словами Брунетти вытащил из кармана рисунок и протянул ему.
      Во взгляде у того отразилось непонимание, будто Брунетти заговорил на иностранном языке.
      Оба мужчины склонились над рисунком и стали его разглядывать, переговариваясь между собой. Судя по выговору, они были уроженцами Сардинии. Потом обладатель желтого парика протянул рисунок обратно:
      – Нет, мы его не знаем. У вас нет других портретов?
      – Нет, – ответил Брунетти. – Вы не могли бы показать это своим друзьям? – Он кивнул в сторону остальных, которые по-прежнему отирались у парапета, изредка отпуская замечания по поводу проезжавших машин и не спуская глаз с их троицы.
      – Конечно. Почему бы и нет?
      Напарник Паолины с рисунком вернулся к своей компании. Паолина пошел следом. Ему, наверное, было боязно оставаться одному в обществе полицейского. Вдруг первый, которому Брунетти отдал рисунок, споткнулся, едва не упал и грязно выругался.
      Их окружили, листок пошел по рукам. Один высокий долговязый парень в рыжем парике, взглянув, передал рисунок дальше, но потом выхватил его у соседа и опять стал вглядываться. Толкнув стоявшего слева, он сказал что-то и ткнул пальцем в портрет. Тот покачал головой, но рыжий был настойчив. Второй все не соглашался, ив конце концов рыжий махнул рукой. Когда все посмотрели, друг Паолины подошел к Брунетти и отдал ему рисунок обратно. С ним был рыжий.
      – Buona sera , – поздоровался Брунетти, протягивая рыжему руку. – Гвидо Брунетти.
      Они на мгновение замерли, будто каблучищами вросли в асфальт. Друг Паолины, потупившись, нервно оправил юбку. Рыжий потянул себя за нижнюю губу, а потом решился и неожиданно крепко пожал протянутую руку комиссара:
      – Роберто Канале. Приятно познакомиться.
      Брунетти протянул руку и второму. Тот трусливо оглянулся на своих, ожидая насмешек, но они молчали. Тогда он тоже обменялся с Брунетти рукопожатием и представился:
      – Паоло Мацца.
      Брунетти обратился к рыжему:
      – Вы узнали человека на рисунке, синьор Канале?
      Парень будто не слышал, стоял и смотрел в сторону, пока не вмешался Мацца:
      – Ты никак оглохла, Роберта? Или забыла уже, как тебя зовут?
      – Да помню я, – огрызнулся рыжий, а потом обратился к Брунетти: – Лицо вроде знакомое. Да, я видел его где-то. Но кто он – не помню. Просто похож на кого-то знакомого.
      Понимая, что Брунетти вряд ли будет удовлетворен подобным ответом, он пояснил:
      – Знаете, как бывает, когда встречаешь на улице булочника? Он идет по дороге, без фартука, а не торгует в своей лавке, ты его вроде знаешь и не знаешь. Ты не помнишь ни кто он такой, ни где видел его раньше. Вот так и у меня с этим человеком на портрете. Он для меня вроде булочника, которого я узнаю только за прилавком.
      – А вы помните, здесь ли вы его встречали или в каком-нибудь другом месте?
      – Нет-нет, не здесь. И это самое странное. Где угодно, только не здесь. К нам он не имеет отношения. Это все равно как если бы сюда пришел кто-нибудь из моих школьных учителей. Он точно не отсюда. Или врач, например. Я встречал его в другом месте, это совершенно точно. Я хоть и не могу объяснить, но уверен. Вы понимаете?
      Он неуверенно взмахнул рукой, как бы ища поддержки у собеседника.
      – Да, я очень хорошо вас понимаю. Однажды я шел по улице в Риме и со мной поздоровался прохожий. Я помнил, что мы, кажется, где-то встречались, и больше ничего. – Помолчав, Брунетии все же отважился на продолжение: – Оказалось, что за два года до того я арестовал его в Неаполе.
      К счастью, оба слушателя рассмеялись. Канале спросил:
      – Можно я оставлю себе рисуночек? Если я иногда буду смотреть на него, то, возможно, я что-нибудь да вспомню.
      – Разумеется. Я очень признателен вам за помощь.
      Мацца, помявшись, поинтересовался:
      – А как он выглядел, когда вы его нашли? Ну… сильно он был на себя непохож?
      Брунетти кивнул.
      – Неужели им мало? – вмешался Канале. – Для чего им еще и убивать нас?
      И хоть этот вопрос был выше компетенции тех сил, которым служил Брунетти, он ответил:
      – Понятия не имею.

Глава одиннадцатая

      Назавтра была пятница. Брунетти решил, что стоит наведаться в квестуру Венеции и разобрать всякие бумажки и почту, что поступила на его имя за неделю. За утренним кофе он признался Паоле, что ему не терпится узнать, что новенького в «II Caso Patta» .
      – Ни «Дженте», ни «Оджи» ничего не сообщают, – доложила Паолд, ссылаясь на два самых популярных «желтых» журнала. – Хотя, скорее всего, синьора Патта не настолько знаменита, чтобы о ней писали «Дженте» или «Оджи».
      – О да! Только ей об этом не говори, – засмеялся Брунетти.
      – Я очень надеюсь, что синьора Патти никогда не услышит от меня ни слова, – сухо заметила Паола. Впрочем, ради продолжения разговора она тут же смягчилась и спросила: – Как ты считаешь, что станет делать Патта?