Глава двадцать пятая

ЗАВЕТНОЕ ИМЯ

Радихена приехал в столицу, когда заканчивалось время дождей. Он путешествовал как господин, в экипаже, с сундуком, полным разной одежды. Никогда в жизни у него не было столько собственных вещей. Он отзывался на чужое имя. Он и сам был каким-то чужим человеком – во всяком случае, не Радихеной, это уж точно.

Не без удивления он вдруг понял, что привык к роскоши. Прежде ему случалось задумываться: что ощущают богатые господа, когда надевают на себя тонкую рубашку, бархатный колет, сапоги из мягкой кожи? Должно быть, они принадлежат к какой-то особенной породе людей, если при этом не испытывают восторга.

Сам-то он погрузился в этот восторг, точно в теплую воду, и по ночам иногда просыпался, вставал, зажигал свечу и гладил пальцами меховую оторочку на своем новом плаще. Он испытывал именно восторг – в его чувствах не было радости, какая его, бывало, охватывала в юности, когда он полез в колодец за звездой для той девушки.

Другое обстоятельство, которое мешало ему спать по ночам, было чтение. Волшебство свершилось: мертвые значки начали превращаться в слова. В слова, которые правильно обозначали все сущее, и людей, и животных, и неодушевленные предметы, и связи между ними.

Его сны наполнились странными видениями. Ему являлись деревья с буквами вместо листьев: эти буквы, прибитые к ветвям, страдали – истекали кровью, бледнели, погибали, падали, кружась, на землю; но вот приходил некто с новыми буквами в корзине, приставлял к стволу лестницу и прибивал новые жертвы. А потом собирал умерших и уходил, и ветер летел ему вслед, торопясь догнать и отдать ему те несколько высохших трупиков, что были им забыты под деревом...

У незнакомца было лицо Радихены, только он не знал об этом.

Его крашеные волосы были серыми. Внешне он сделался скучным, неприметным человеком. Достаточно респектабельным, чтобы не обращать на себя внимания.

За окном экипажа бежали поля и рощи, то и дело проскакивали деревни, подолгу глазели вслед путешественнику рослые мельницы на вершине холмов или какой-нибудь одинокий дуб со сломанной, избитой молниями вершиной. Радихена смотрел на них так, словно видел впервые, хотя этой же самой дорогой он проезжал, когда его везли на север, и скоро должны были показаться его родные места.

Но он не узнавал их. Он был путешественником с севера – он забыл, каково жить на юге и работать на земле.

Вейенто позаботился о том, чтобы изменить не только волосы и одежду своего человека, но и его руки. Ничего не скажут постороннему наблюдателю эти руки с гладкой кожей и чистыми ногтями.

Случившееся в замке во время празднества удивило Радихену. Впервые в жизни с ним заигрывала женщина. Да еще какая! Он даже не понял, хороша ли она собой; она принадлежала к какому-то совершенно другому миру. Таких он никогда не видел. Танцовщица, певица, с сильным, гибким телом, с душистыми волосами. Ее глаза диковато поблескивали в полумраке комнаты, а руки порхали, едва прикасаясь к обнаженному телу Радихены, – они сводили его с ума, и когда он пытался перехватить инициативу, женщина принималась смеяться.

Он едва не умер в ее объятиях и потом долго лежал без движения, а она, взяв лампу, рассматривала его. Ее странный взгляд смущал его, но он не мог и пошевелиться. Потом она вздохнула и поцеловала его в затылок, а после – убежала.

Они встречались потом еще несколько раз, и она подмигивала ему из-за спины своего приятеля, но близко больше не подходила.

Возможно, эта женщина была частью его новой, непонятной еще жизни.

Радихене предстояло увидеть столицу. Мысленно он готовился к этому – и все равно оказался абсолютно безоружен перед открывшимся зрелищем: шесть концентрических стен, тысячи крыш, флюгеров, причудливых фигур, устремленных в небо, – все они теснились перед взором путешественника, словно тянулись к нему в тщетной попытке вырваться из тугого пояса стен и подбежать ближе, окружить, задушить в каменных объятиях.

Это было и страшно, и притягательно. Радихена остановил экипаж, вышел и долго смотрел на город, покуда ему не начало казаться, что и сам он, и город поднялись в воздух и медленно плывут навстречу друг другу, бесконечно приближаясь – и все же никак не соприкасаясь.

Наконец он опомнился, тряхнул головой и вернулся к экипажу. Возница, один из герцогских слуг, засмеялся.

– Тут многие в первый раз дуреют, – сказал он. – Останавливаются и таращат глаза. А на что таращиться-то? – Он пожал плечами: человек, лишенный воображения. – Вроде большой деревни, только каменная.

– Молчать! – яростно сказал Радихена. – Молчать, ты!..

Однако на возницу его тон не произвел большого впечатления.

– Смотри ты, – протянул он, – уже орем? Уже сразу и «молчать, ты»? Сам-то ты кто? Такой же холоп, как и я, даже похуже того...

Радихена уселся обратно в экипаж, не произнеся больше ни слова.

Он устроился, как ему и было велено, на постоялом дворе между второй и третьей стенами. Заплатил за десять дней вперед и тотчас поднялся к себе в комнаты – распаковывать вещи и отдыхать после путешествия.

Постоялый двор назывался «Стражник и бочка». Он целиком и полностью соответствовал новому облику Радихены – состоятельному, но экономному путешественнику, который намерен провести в столице некоторое время и при том не потратить лишних денег на совершенно не нужную ему роскошь.

Возница должен был оставаться при нем, чтобы после того, как дело будет закончено, сразу же увезти Радихену подальше от города. Тот хоть и входил в число доверенных слуг герцога то есть время от времени выполнял некоторые не вполне объяснимые поручения его сиятельства, – не имел ни малейшего представления о том, для чего Вейенто отправил в столицу этого задавалу.

О Радихене возница был весьма недалекого мнения – как, впрочем, и обо всех южанах. И господина, по мнению того же возницы, Радихена строит из себя весьма неумело. Подражает тому недоумку, который приезжал в их деревню за налогами, не иначе.

Вечером, подавая новому постояльцу ужин, хозяин уселся рядом – поговорить о новостях. Посетителей было пока немного, а свежие сплетни жгли язык.

– Вы, надо полагать, только что из поместья, – начал хозяин, добродушно подталкивая к гостю кувшин с густым домашним пивом.

– Совершенно верно, – сказал Радихена небрежным тоном.

Хозяин навалился грудью на стол.

– Да, жизнь вдали от наших беспокойств, конечно, имеет свои преимущества, – продолжал хозяин. – Говорят, свежий воздух способствует. Здоровье, цвет лица... Хотя по вам, скажу честно, не заметно.

– Чего по мне не заметно? – удивился Радихена.

– Чтобы свежий воздух способствовал, – пояснил хозяин.

И прищурился, с жадностью глядя на гостя: сейчас он расскажет нечто о себе.

Равнодушным тоном Радихена произнес:

– Я от природы бледный. Да и не люблю свежего воздуха.

– А, ну оно понятно! – обрадовался хозяин. – Есть такие, кому не нравится. Ветер, дождь. Если кожа нежная, можно обветрить. Нехорошо. Кому это надо – торчать на солнце да под дождем, верно?

Радихена промолчал.

Хозяин перешел к другой теме, которая, как он надеялся, заинтересует гостя больше.

– Таверна моя хоть и на окраине, – сказал он, – а пользуется успехом. Знаете, господин хороший, как это важно в столичной жизни – пользоваться успехом? Вы в сельской простоте об этом и не ведаете, счастливцы! Для нас же чрезвычайно важно, чтобы был успех. И посетители – самые различные, вплоть до... – Он указал пальцем в потолок и намекающе прикрыл глаза. – Вот, к примеру, больше года назад случилось какое происшествие. Собрались здесь, за этим самым столом, несколько путешественников. Вели различные беседы, как это обыкновенно водится, – ну, знаете сами...

Радихена опять промолчал, сильно разочаровав хозяина. Впрочем, тот огорчался недолго.

– И входит еще одна компания, человек десять молодых людей. Садятся рядышком. Ну, я, как положено, несу выпить, чтобы было им чем заняться, покуда ожидают ужина. А на ужин у меня была в тот вечер свиная отбивная, очень сочная... До сих пор ее запах помню. И корочка розовая, хрустящая.

– А, – сказал Радихена и уставился в свою тарелку, где также красовалась свиная отбивная, хоть и менее привлекательная, нежели в повествовании трактирщика. Юноше стоило немалых усилий делать вид, будто он подобными вещами питается всю жизнь и не видит ничего особенного в том, чтобы ему подносили блюда и развлекали во время трапезы занимательной беседой.

– Ну вот, стало быть, садятся они и начинают пить. И заходит разговор о самом, – трактирщик понизил голос, – о самом принце! О наследнике.

– Интересно, – бросил Радихена. И откусил кусочек.

– Вот и я говорю: интересно! Главное – чтобы успех... Да. Слово за слово. Принц-то, – еще тише, почти шепотом, – выродок настоящий... Урод. Я знаю, что говорю, господин хороший, я за каждое свое слово отвечаю, поскольку был там и все видел. Ну, среди гостей один человек был – очень знающий. Решительно все знал! Надо думать, связи у него. Он много интересного рассказывал. Поучительного. О том, как эльфийская кровь отравляет не только наши поля и хлеб, но и наших детей.

– В каком смысле? – спросил Радихена. Он знал многие слухи, что ходили среди крестьян, однако далеко не все.

– В том смысле, что рождаются уроды!

– А, – опять бросил Радихена.

Хозяин забеспокоился – слишком уж лаконичен гость, – и начал хлопотать:

– Да вы кушайте, а я буду рассказывать, потому что история – сами увидите! – поучительная. Ну, тот знающий господин говорит: наследник, дескать, уже совсем не человек. Ни то ни се. Ни мужчина, ни женщина. Так, существо без пола и с отвратительным лицом. Он даже не может иметь детей! Так и сказал – представляете? Не в состоянии, мол, наследник иметь детей! Какая катастрофа для Королевства!

Он сделал паузу, засматривая Радихене в глаза.

– Да, – сказал, жуя, Радихена.

– И тут... Я, господин хороший, перехожу к самому волнительному моменту! И тут один из тех молодых людей, что явились целой компанией, как вскочит! Как бросит кубком в голову знающему господину! Ну, завязалась драка, много посуды перебили – и убытки, кстати, возместили мне далеко не все... Оказалось-то что?

– Что? – спросил Радихена, дабы эффектная пауза не пропала даром.

– Да то, что этот молодой человек и был сам наследник!

Хозяин откинулся назад и с самодовольной улыбкой уставился на жующего посетителя.

– Ну, какова история? – вопросил он.

– Сам наследник? – переспросил Радихена.

– Именно!

– И часто он у вас бывает?

– А знаете, мой господин, он ведь здесь еще несколько раз бывал... Точно. Я его запомнил.

Радихена вздохнул. Принц, человек, которого он должен убить, чтобы стать счастливым, сидел за этим самым столом, и тоже ел свиную отбивную, а после полез в драку... Неожиданно Талиессин сделался очень близким. До него, казалось, можно было дотянуться рукой. Это странно обеспокоило Радихену. Он знал, что в нужный момент рука у него не дрогнет, что он сумеет завершить начатое и получит обещанную от герцога награду: свободу, собственный дом, возможность иметь семью – и не работать. Читать книги. Следить за тем, как мертвые значки превращаются в людей, животных, в вещи...

– Вы меня слушаете, господин хороший? – Трактирщик явно заготовил еще одну сногсшибательную историю. – Ну вот, помните, что тут говорили насчет принца – что он якобы не в состоянии иметь детей?

– Да, – сказал Радихена.

– Так все это оказалось сущей неправдой! Принц, может быть, и выродок, но дети от него родятся!

– В каком смысле? – не понял Радихена.

– Вы меня удивляете, господин хороший. В каком смысле родятся дети? Они, прожорливые вопилки, рождаются только в одном-единственном смысле. В том, что появляются на свет.

Радихена отложил столовый нож. Уставился на словоохотливого собеседника.

– Вы хотите сказать, что какая-то женщина родила от принца?

– А разве я этого уже не сказал? Да! Вскоре после той драки Талиессин завел любовницу. Точно доказать решился всему свету – и себе самому в первую очередь, – что он все-таки мужчина. О подробностях ходили весьма смутные слухи. Знаете ведь, как живут аристократы, – до нас, простых смертных, из дворцов мало что доходит. Но кое-что все же стало известно. Слуги ведь тоже люди, иногда болтают, а после по городу расходится.

– Любовница, – машинально повторил Радихена. – Талиессин завел себе любовницу.

Что ж, все к лучшему. Если у Талиессина появилась возлюбленная в городе, то принц делается гораздо более уязвимым. Остается только выяснить, где она обитает, подстеречь там Талиессина и...

– Простая девчонка, едва ли не прислужница, – поведал хозяин. – Он взял ее прямо во дворце. Одно время она там его ублажала, ну а когда стало понятно, что она понесла, – он снял для нее дом за четвертой стеной. Частенько туда наведывается. Его уж приметили все соседи. Поначалу-то не знали, кто содержит девицу, но после все выяснили. И вот третьего дня родила. Мальчика. Ребенка никто, естественно, не видел. Одни говорят, что урод, как и его отец, другие – что обычный ребенок. Кто знает? Уродство и впоследствии может проявиться, когда подрастет.

При мысли о возлюбленной принца и ее новорожденном ребенке у Радихены вдруг сжалось сердце. Ему никогда не приходило в голову пожалеть мать Талиессина. В конце концов, она – не человек, она эльфийка и к тому же королева. В представлении Радихены – абсолютно чуждое ему существо.

Но возлюбленная..» Эта девушка – чистокровный человек и к тому же, как сказал трактирщик, из простых. Наверное, будет горевать, когда Талиессин умрет.

Радихена чуть качнул головой, отгоняя эту мысль. Она молода, эта любовница эльфийского выродка. Как-нибудь утешится.

Он поднял глаза на трактирщика и распорядился:

– Ну, что вы сидите? Налейте мне пива – оно у вас превосходное. И принесите еще одну отбивную.

После того как Талиессин официально объявил Эйле своей возлюбленной, девушка начала избегать Ренье. Она не знала, как отнесется к переменам в ее положении «господин Эмери», и потому старалась не попадаться ему на глаза. Однако «малый двор» представлял собой слишком небольшое пространство для того, чтобы подобная игра могла затянуться надолго, и в один прекрасный день Эйле столкнулась с Ренье нос к носу.

Он преградил ей путь.

– Привет, Эйле.

– Пропустите меня, господин, – попросила она жалобно, боясь поднять на него глаза.

– Ты обижена на меня? Отвечай – только честно и без утайки.

– Я вовсе не обижена. Напротив, это я обидела вас.

Ренье задумался на мгновение, после покачал головой:

– И почему я должен обижаться на тебя?

Девушка отвела взгляд. Ренье засмеялся:

– Ты не первая красотка, которая предпочла меня другому! Если уж быть точным – вторая. Не скажу насчет первой, но твой выбор я одобряю.

Тогда Эйле робко спросила:

– И мы с вами по-прежнему друзья?

– Несомненно! – ответил он со всей серьезностью, на какую только был способен, и увидел, как она расцветает улыбкой. Никто так не улыбался, как Эйле: простодушно и лукаво. Так улыбались бы дикие зверьки, если бы умели.

И тут она порывисто обхватила его шею руками, прижалась к нему всем телом и крепко поцеловала в губы.

– Я так счастлива! – выдохнула Эйле прямо в ухо Ренье. – Я так люблю его! Так люблю!

Талиессин, разумеется, не счел нужным ни объяснять что-либо, ни тем более оправдываться. Несколько дней принц держался настороженно, а затем жизнь вошла в обычную колею. Только прибавилось одно обстоятельство, не такое уж экстраординарное, чтобы от него что-либо переменилось.

Правящая королева прислала Адобекку записку, прося того явиться, и учинила своему верному конюшему строжайший допрос.

– Что это за девица, которую твой племянник подсунул моему сыну?

– Почему бы вам, ваше величество, не спросить об этом у моего племянника? – отбивался, как мог, Адобекк. Не мог же он признаться в том, что и сам ничего об этом деле толком не знает!

– Ну вот еще – спрашивать вашего племянника! – Королева и возмущалась, и смеялась, и заигрывала с Адобекком – и в то же время гневалась на него, все одновременно. – Чтобы мое королевское величество проявляло недостойное любопытство перед каким-то мальчишкой?

– Этот мальчишка – дворянин из очень хорошей семьи, – Адобекк поклонился с легкой долей высокомерия, – и к тому же в любой миг готов отдать жизнь за ваше величество!

– Да, такое многое оправдывает... – Она взяла его за руку, провела указательным пальцем по мясистой ладони Адобекка. – Адобекк, голубчик, красавец янтарный-яхонтовый, душа моя! Разузнай у него, кто она – хорошо?

Адобекк обещал...

После двух-трех разговоров улеглись и волнения правящей королевы. Талиессин был счастлив.

А потом настал день, когда Эйле впервые заподозрила неладное.

Выросшая в деревне, она не раз видела, как появляются на свет телята, ягнята, щенки у дворовой суки, но о том, как проистекает сам процесс, имела весьма смутное понятие. Не решаясь тревожить Талиессина, она отправилась разыскивать своего друга – «господина Эмери».

Эйле уже знала, что он – племянник Адобекка, королевского конюшего, ее бывшего хозяина. Теперь это обстоятельство больше не смущало ее. Во-первых, Адобекк понятия не имел о том, кто такая на самом деле эта простушка – возлюбленная принца. О том, что некогда Эйле принадлежала ему, он даже не подозревал.

Во-вторых, девушка знала, что в любом случае найдет у дядюшки «господина Эмери» самую горячую поддержку. В представлении Адобекка нет ничего зазорного в том, что некая юная особа согревает постель владетельного господина. Напротив – это весьма почетно и освящено давней традицией. И женщина, способная подарить мужчине плотскую радость, достойна, по мнению Адобекка, всяческого уважения.

Появление любовницы наследника не наделало ни малейшего переполоха в доме господина старшего королевского конюшего. Визит протекал весьма сдержанно и спокойно. Девушку, закутанную в длинный плащ с капюшоном, встретил Фоллон – доверенный слуга господина Адобекка. Справился об имени гостьи. Ничем не выказал ни удивления, ни любопытства. Молча поднялся наверх – доложить, и скоро в переднюю выскочил Ренье. К одежде молодого человека прилипли разноцветные ниточки – прежде чем явилась Эйле, он занимался рукоделием.

– Что? – выпалил Ренье. – Что случилось? На тебе лица нет, Эйле!

– Я больна, – с трудом проговорила девушка.

– Больна? – Ренье обеспокоенно схватил ее за руку и потащил к себе в комнату, наверх. – Фоллон! – крикнул он по дороге, нимало не заботясь о том, что слуги нет в поле видимости. В небольшом доме Адобекка любые крики разносились сразу по всем помещениям, кроме самых верхних. – Фоллон! Горячего питья в мою комнату!

Эйле была водворена в единственное кресло, стоявшее прямо возле окна. Незавершенная работа лежала на столе. Девушка мельком глянула: Ренье вышивал не хуже дворцовых белошвеек, и ей было любопытно, над чем он сейчас работает.

– Вы очень терпеливы, господин Эмери, – заметила она.

– А как же? – живо отозвался он. – Без терпения женщину не соблазнишь.

– Я не о женщинах. Я о работе.

– Ну, это я тренируюсь. Прежде чем начну соблазнять женщин.

Явился Фоллон: лицо непроницаемое, «тщательно скрываемое» неудовольствие написано на нем огромными буквами. Доверенный слуга господина Адобекка очень не любил, когда легкомысленный юнец своими воплями и требованиями превращал его в обыкновенного лакея. В руках Фоллона кувшин; над широким горлышком клубится парок, напиток источает запах сладкой малины.

– Что-нибудь еще? – вопросил Фоллон таким тоном, что, будь кувшин более чувствительным, он покрылся бы коркой льда.

Ренье, еще менее чуткий, нежели безмозглая фаянсовая посудина, беспечно бросил:

– Нет, все в порядке. Ступай. И не беспокой нас.

Фоллон устремил на него быстрый взгляд, в котором более внимательный юноша прочитал бы явственное: «Ни за какие деньги не желаю вас – не то что беспокоить, но и просто видеть, покуда эта отъявленная особа у вас сидит».