Эльфы не бывают многочадны, и Ринхвивар не стала исключением; но одного ребенка она родила своему возлюбленному сразу, едва лишь они начали жить вместе и это был сын. Чильбарроэс даже вспомнил имя своего сына. Теган. Новый король, которому досталось наследие эльфийской крови.

Чильбарроэс бежал, озираясь по сторонам – всякий миг чудовище могло выскочить из засады и броситься на него. Неожиданно бегущий замер, точно налетев на препятствие: впереди, поперек тропинки, он увидел нечто блестящее. Он остановился, тяжело переводя дыхание, и начал подбираться к странной вещи очень осторожно.

Она была похожа на змею. На прядь длинных женских волос. На ленту. Но оказалась – небольшим мечом, предназначенным для юношеской руки.

Отвратительное фиолетовое пламя бегало вдоль клинка, полизывая мимоходом рукоять. Яд, понял Чильбарроэс. Тот самый яд.

Он обмотал кисть руки краем плаща и взял отравленный меч. Клинок оказался неприятно легким, будто был сделан из соломы и готовился предать своего владельца в любое мгновение, какое только окажется для этого удобным.

Сломя голову Чильбарроэс побежал обратно, туда, где расстался с эльфами, которые называли его «братом».

Он видел труп первого и едва не упал, споткнувшись о растерзанное тело второго. Третьего Чильбарроэс отыскал в тумане спустя несколько минут: по тихим стонам.

Бросившись возле умирающего на колени, Чильбарроэс спросил:

– Теперь ты чувствуешь себя живым?

Темное лицо просияло, улыбка показалась в мягких углах рта, созданного для поцелуев, не для предсмертных гримас.

– Я жив, как никогда... – проговорил эльф. – Опасность, боль, неопределенность...

– А женская любовь? – спросил Чильбарроэс жестоко.

Улыбка не дрогнула.

– О, и любовь была... конечно, – шепнул умирающий. – Не это важно. Не это важно...

Чильбарроэс наклонился еще ниже, но дыхания больше не слышал. Тогда он погладил безвольное лицо, чтобы оно разгладилось и обрело покой, и оно вышло из-под ладони человека странно умиротворенным. Только тут Чильбарроэс понял, что все это время стоял на коленях в огромной луже крови.

Он встал, повертел кистью, в которой зажал рукоять меча, и фиолетовые сполохи брызнули с клинка, точно капли воды, и побежали по туманным столбам, расцвечивая их трупными пятнами.

Чильбарроэс бежал, разрубая на ходу туман, и яд пропитывал комья влаги и падал на землю, отравляя и ее. Тропинка сделалась совершенно прозрачной. Сквозь почву Чильбарроэс видел потроха земли: сплетенные корни, полные брожения грибницы, потайные норы животных и кладовки, где муравьи и пауки хранят свои зимние запасы.

Аньяр убегал по тропинке от катящегося за ним когтистого шара. Чильбарроэс на миг приостановился: он вдруг усомнился в том, что сможет догнать этих двоих, преследователя и преследуемого, так стремительно они неслись. Аньяр, рослый и длинноногий, каждое мгновение норовил скрыться из глаз, а монстр не отставал от него. Из последних сил Чильбарроэс помчался следом и, уже падая от усталости, метнул отравленный клинок прямо в тело монстра.

И упал на тропинку, глотая ртом воздух. Ему было жарко – так, словно он стоял возле гигантского костра.

Послышался визг. Этот звук оказался более высоким и более громким, чем мог вынести человек, и потому Чильбарроэс потерял сознание. Аньяр же, зажимая ладонями уши, приблизился и начал смотреть, как яд действует: бесформенная масса извивалась у его ног, принимая тысячи различных обликов и сбрасывая их. Оно становилось все меньше и слабее, но злоба его не уменьшалась, и наконец на том месте, где корчилось и кричало чудище, осталась лишь выемка в земле, наполненная темно-фиолетовой дрожащей массой. Аньяр взял горсть земли и бросил туда, потом еще и еще, и только когда на том месте вырос небольшой холмик, окончательно затих предсмертный вопль и не стало жидкости: только фиолетовое сияние, очень слабое, по-прежнему тряслось у самой поверхности почвы.

Аньяр топнул рядом с местом, где издохло чудовище, и подбежал к Чильбарроэсу. Тот лежал на боку, выбросив вперед одну руку и неловко запрокинув голову. Эльф остановился рядом с человеком, несколько секунд рассматривал его, затем уселся на землю и покачал головой. Он как будто впервые увидел, как уродлив был Чильбарроэс, как смертен он был, как отвратительно сказалось на нем преодоление этой смертности. Возможно, дело было в том, что для Чильбарроэса обретение бессмертия осталось безразличным.

– Ты меня спас, – сказал ему Аньяр. Он осторожно тронул щеку лежащего и почувствовал пальцами все ее морщины. – Ты отвратителен, но ты спас меня. Ты – мой брат, Чильбарроэс... Ты открыл для меня путь домой.

Он снял с пояса маленькую фляжку и вылил немного воды на сомкнутые губы человека. Чильбарроэс глотнул, кашлянул и открыл глаза.

И мир вокруг него и Аньяра изменился: медные стволы открылись во всей своей ослепительной красоте, стройные, проникающие через всю вселенную до самого неба. Синева небес лучезарно сияла, а шелковые ленты музыки извивались в воздухе, точно летучие змеи, и наполняли весь мир сокровенным смыслом. Так обретает осмысленность пустая доселе жизнь, стоит лишь войти красивой женщине. Так расступается нечистота в воде, едва туда попадает свежее яблоко.

Чильбарроэс сел, хватаясь за руку Аньяра, привалился головой к колену сидящего рядом эльфа. Обоих сотрясала дрожь.

– Что это? – спросил Чильбарроэс шепотом.

– Мне страшно, – отозвался Аньяр.

Они оба знали ответ: смерть чудовища открыла им дорогу в эльфийский мир. И оба они желали теперь лишь одного: вернуться туда, где властвуют туман и тишина.

– Эта красота убивает меня, – тихо проговорил Чильбарроэс. – Уведи меня обратно, брат!

Аньяр помог ему встать, и они, преодолевая слабость, побежали прочь, в глубину леса, подальше от синей реки, которая несла свои вздувающиеся, пронизанные светом воды мимо Медного леса, мимо эльфийского города-дворца, разомкнутого на все четыре стороны, мимо овеществленной музыки, мимо той чрезмерности бытия, которая оказалась невыносимой и для Чильбарроэса, и для Аньяра.

Принц Теган легко нес бремя «вечного наследника»: его совершенно огорчало предполагаемое долголетие родителей, особенно матери, которое на неопределенный срок, если не навсегда, отодвигало время вступления на престол самого Тегана.

У молодого человека было много друзей – и среди знати, и среди людей попроще: принц немало дней проводил в лесах, на охоте, в путешествиях, и везде у него находился знакомый трактирщик или какая-нибудь щедрая, жизнерадостная приятельница в зажиточном доме на краю деревни, где можно остановиться большой веселой компанией и хорошо провести денек-другой за угощением и прогулками.

Став королем, Теган вынужден был оставить свои прежние развлечения. Теперь он был постоянно погружен в дела. Смерть матери и исчезновение отца оказали на него страшное действие: прежде веселый, Теган сделался хмурым, молчаливым, он замкнулся в себе и отдалился от всех, с кем прежде так замечательно развлекался.

Никто еще не знал, каким Теган будет правителем: разумным или подверженным минутному настроению, склонным карать или склонным миловать. Из легкомысленного юноши с одинаковой вероятностью мог получиться и превосходный король, и тиран.

С севера за Теганом следили с не меньшим, если не с большим любопытством. Окажись новый король ничтожеством, склонным срывать свои неудачи на окружающих, – и задача герцогов Вейенто будет решена очень быстро. Впрочем, даже если Теган проявит чудеса мудрости и терпения, его правлению неизбежно придет конец: вряд ли новый король справится с неурожаями, голодом, недовольством народа. Северяне придут в столицу как спасители Королевства, и потомки Мэлгвина займут трон, принадлежащий им по праву.

Приблизительно за месяц до годовщины коронации Гиона и Ринхвивар – до знаменательного дня явления эльфийской крови – во дворце произошло событие, внешне совершенно незначительное.

Один из королевских лакеев, служивших еще Мэлгвину, совершил ужасную оплошность: подавая его величеству вино в графине, старик споткнулся, разбил графин, упал сам и сильно поранил руку. Хуже того: падая, он ухитрился еще и толкнуть молодого короля, так что несколько осколков застряли у Тегана в ладони, и их пришлось вытаскивать щипчиками.

Пока с королем возился дворцовый лекарь, злополучного лакея увели. Теган со свежей повязкой на руке перешел в другой зал, где не было пятен разлитого вина и растоптанной стеклянной крошки. Он устроился в кресле возле ока и разложил перед собой на столе дипломатическую переписку: длинное письмо с выражениями соболезнования от герцога Вейенто, два брачных предложения от южных баронов, оба недурные, если принимать во внимание внешние данные предполагаемых невест и влияние в Королевстве их отцов; одно шпионское донесение, где сообщались некоторые новые данные о подземном народце («Все-таки гномы существуют и поддерживают связи с Вейенто!» – думал Теган, покусывая губу).

Король все еще был занят этими мыслями, когда к нему без доклада вбежала одна из давних его приятельниц, графиня Азелиона, некогда – постоянная участница всех вылазок принца, его верный друг и поверенная детских тайн. Азелиона была старше Тагана на шесть лет – в те годы разница казалась большой. Длинные пепельно-русые волосы она носила заплетенными в две косы, стянутые тонкими ремешками. Эта девушка не любила украшений. Её просторные одежды стягивались в талии очень простыми серебряными наборными поясками; сходными же были и обручи, которые подхватывали рукава: выше локтя эти рукава, неизменно длинные, с тонкой меховой опушкой, вздувались пузырем, а ниже – свисали свободно.

Тегану нравилось лицо Азелионы: круглое, с ярким румянцем. После долгой скачки по полям оно обветривалось и пылало.

Когда в жизни Тегана произошла перемена, Азелиона почти исчезла из поля его зрения. Казалось, он даже не вспоминает о ней. И сейчас, заслышав ее быстрые шаги, он поднял голову и посмотрел на девушку как на незнакомку.

– Вы отрываете меня от важных дел, – отрывисто проговорил Теган. – Что случилось? Почему вы входите ко мне вот так, без предупреждения?

– Вы... – Она остановилась, тяжело дыша. Огненный румянец пополз от ее щек к скулам. – Вы... как вы можете!

– Мне очень некогда, сударыня, – сказал Теган. – О чем идет речь?

– О человеке, которого по вашему приказанию бросили в тюрьму.

Теган зловеще сблизил веки.

– Могу я также узнать имя этого человека? – осведомился он.

– Хотите сказать, что впервые об этом слышите?

Теган сложил письма и отодвинул их от себя.

– Садитесь, госпожа Азелиона... – Он кивнул ей на кресло, стоявшее напротив.

Девушка повиновалась, продолжая настороженно смотреть на короля. Она держала спину очень прямо, руки положила на колени и, сама того не замечая, стиснула кулаки.

– Вы так изменились! – вырвалось у нее.

Король покачал головой.

– Это иллюзия. Я тот же, что и был прежде. Так кого это я распорядился бросить в тюрьму?

– Иофа. Старого лакея.

– Что?

Теган, до сих пор сохранявший невозмутимость, вдруг подскочил.

– Я распорядился бросить старика в тюрьму? Впервые об этом слышу!

Азелиона недоверчиво посмотрела на Тегана. Он уселся в кресле поудобнее.

– Подробности, – потребовал Теган. – Что вам известно об этом деле?

– Вероятно, меньше, чем вам... – Азелиона вздохнула, разжала кулаки. – Иофа подавал вино его величеству. Иофа упал, разбил графин и, более того, поранил его величеству ручку. Было такое?

– Было, – кивнул Теган, – однако я до сих пор не понимаю, каким образом вышло так, что Иофа...

– Его величество, – продолжала Азелиона, бесцеремонно перебивая короля, – бросил верным стражам: «Уведите его!», после чего отправился в объятия дворцового лекаря.

– Положим, не в объятия, но близко к тому, – согласился Теган. – Я действительно попросил стражников увести старика, потому что он плохо держался на ногах. Он сильно поранился, к тому же, по-моему, у него кружилась голова...

– Речение его величества было истолковано в том смысле, что виновного надлежит поместить туда, где место всем виновным, – сказала Азелиона.

– Так его даже не перевязали? – Теган вскочил. – Я никогда в жизни не приказал бы так поступить с человеком, даже если он и пытался меня убить... А Иофа не пытался. У него даже в мыслях такого не было.

– Уверены? – спросила Азелиона.

– В чем? – Теган поднял брови. – В том, что Иофа не замышлял худого, или в том, что я не отдавал распоряжений наказать его?

– Идём, – просто сказала Азелиона. – Не вздумайте отделаться от меня каким-нибудь письмом с королевской печатью. Вы должны прийти туда лично.

Теган фыркнул, однако ни возражать, ни добавлять ничего не стал. Сейчас, как показалось Азелионе, он снова сделался прежним. И, взяв графиню за руку, Теган побежал за ней из зала и из дворца – к широкой угловой башне, в подземелье которой помещалась тюрьма.

Заточение в подвалах не было обычным наказанием для Королевства: после нескольких дней, иногда недель тюрьмы обвиняемый бывал либо оправдан, либо осужден на работы где-нибудь на маслобойнях или каменоломнях: в любом месте, где требовался тяжелый ручной труд. В очень редких случаях преступник оставался в заключении до конца дней своих.

Нечто подобное, вероятно, ожидало и Иофу; появление короля оказалось для него полной неожиданностью.

– Открыть двери! – приказал Теган ошеломленному стражнику. – Вы что, еще и заковали его в цепи? Кто он, по-вашему: старик с порезанной рукой или разбойник с большой дороги? Немедленно снять! Где врач?

Пока один стражник возился с цепью, а другой ходил за лекарем, Теган поднялся по ступеням наверх и снова вышел во двор. Азелиона стояла там, нетерпеливо притоптывая ногой.

Теган приблизился к ней.

– Сейчас его приведут, – заговорил он. – Я невероятно благодарен вам.

– В другой раз будьте более определенным в своих высказываниях, – сказала Азелиона и чуть наклонила голову – упрямо, словно намеревалась боднуть собеседника.

Теган схватил ее за руку:

– Вы согласитесь стать моей?

Она чуть дернула рукой, но освобождаться не стала – задержала ладонь в его пальцах.

– Это определенное высказывание? – спросила девушка.

– Вполне. Я предлагаю вам вступить со мной в брак, Азелиона, – сказал Теган.

У нее задрожали губы.

– Я старше вас.

– Это весьма кстати: мне необходимо материнское руководство.

– Вы король, – сказала Азелиона и снова безуспешно дернула рукой.

– Последнее обстоятельство мне известно даже лучше, чем вам... Выражайтесь определеннее. Что означает – «Вы король»? Неужели это отказ?

– Возможно, и согласие... Король может принудить, – сказала неисправимая Азелиона.

– Принудить девушку к браку? – безжалостно уточнил Теган.

Она кивнула, ужасно краснея.

– Вы – невыносимая... невыносимая жаба! – сказал Теган, отпуская ее руку. – Я люблю вас. Почему вы отказываете мне?

– Ну... потому что... я тоже люблю вас, – выпалила Азелиона. Она сделалась совершенно багровой.

– Не вижу препятствия в названном обстоятельстве.

– Государь! – взмолилась Азелиона. Она никогда прежде так его не называла, да еще столь жалобным голоском. – Вам предстоят ужасные дни. Возобновление коронационной клятвы. А после – неурожаи, бунты. До семьи ли вам будет...

– Ничто так не утешает королей в разгар народных смут, бунтов и пожарищ, как хорошая семья, – ответил Теган, улыбаясь.

Она наконец рассердилась.

– Чему вы радуетесь? Если действительно начнется голод...

– А если не начнется? – спросил Теган.

– Что? – Девушка растерялась. – Но ведь все говорят...

Теган взял ее за плечи, придвинул к себе, заглянул в лицо и вдруг поцеловал в обе пылающие щеки.

– А если все прыгнут в пропасть – вы тоже прыгнете вслед за ними? Я хочу вам кое-что показать...

Тут по ступенькам поднялись сперва дворцовый лекарь, а за ним – старый лакей с перевязанной рукой. Лекарь хмурился.

– Что с ним? – спросил Теган, быстро оборачиваясь к врачу.

– Ничего страшного. Почему было не сделать этого раньше?

– Рассуждать о причинах вашего промедления будут грядущие историки, – величественно произнес Теган, чем сразу сбил лекаря с толку. – Вы свободны. Навестите его ближе к вечеру. Если понадобится, смените повязку и дадите лекарства. Только не горькие, поняли меня? Таков королевский приказ, вполне ясный и определенный.

Лекарь невежливо махнул рукой и ушел.

– Похоже, приближенные меня совершенно не уважают, – пробормотал Теган. – Женщины не хотят вступать со мной в брак, лекарь грубит, лакеи обливают меня вином...

Он повернулся к Иофе и подозвал его к себе жестом.

– Ступай к себе и ложись в постель. Ты больше не работаешь.

Старик поморгал красными веками, как бы силясь заплакать, но было совершенно очевидно, что слез у него не осталось.

– Это не наказание, а наоборот: выражение моей королевской милости, – продолжал Теган. – Благодаря тебе я понял одну очень важную вещь...

– Но если я не работаю, – проговорил старик, – то как я буду жить?

– Ты будешь жить во дворце, совершать короткие прогулки, кушать три раза в день на королевской кухне... и заведешь себе собаку. Выбери на моей псарне любого щенка, какой понравится.

Иофа еще немного поморгал, ничего не сказал и поковылял прочь.

Теган всплеснул руками:

– Вот и вся людская благодарность!

– А вам бы хотелось, чтобы он целовал вам ноги, рыдая от счастья? – осведомилась Азелиона.

– Если вы станете моей женой, мне придется постоянно вас запугивать, – задумчиво протянул Теган, – иначе вы меня, пожалуй, со свету сживете – с таким характером... Смотрите.

Молодой король быстро размотал повязку и открыл несколько глубоких царапин на своей ладони. Азелиона сморщилась.

– Ненавижу кровь!

– Придется посмотреть, – сказал Теган. И провел ногтем по царапине. Тотчас на землю упали три поспешных капли, и пыль всосала их в себя без остатка. Спустя несколько минут – как раз после того, как Теган водрузил повязку на место, – из пыли появилось несколько тонких зеленых ростков.

– Что это? – шепнула Азелиона.

Теган с улыбкой наблюдал за ней и не отвечал. Ростки прямо на глазах становились все длиннее и гуще, и скоро по земле побежал вьюн. Один за другим на нем появлялись длинные розоватые бутоны.

– Ну так что? – спросил Теган. – Выйдете за меня замуж, дорогая графиня?

Лопнул первый бутон, и большой бело-розовый колокол распахнулся на земле; солнце мгновенно упало в сердцевину цветка и высветило золото пыльцы.

– Боитесь сделаться королевой при ничтожестве короле? – спрашивал Теган, взяв в руки длинную косу Азелионы и выдергивая прядь за прядью из тонких ременных пут.

Второй бутон созрел и явил себя миру, и свет проник и в его сердцевину. Золота прибавилось, легкие блики бегали по мясистым белым лепесткам.

– Грядущие неурожаи вас пугают? – Теган растрепал одну косу девушки и принялся за другую. – Бунты нам не по нраву? Крови боитесь?

Она всё шире раскрывала глаза. Таким Теган еще никогда не был. Он приближался к ней с каждым мгновением – хотя, казалось бы, куда ближе: они и так стояли, вплотную прижавшись друг к другу. И все же Азелиона ощущала, как эта близость делается почти полным слиянием, все более тесным, все более необходимым. Смуглое лицо Тегана потемнело еще больше, и от глаз к скулам и ниже, до самого подбородка, по коже побежали тонкие золотые контуры цветов. Ноздри короля вздрагивали, губы изгибались, как будто жили на лице собственной жизнью.

Бутоны с легким треском раскрывались один за другим, и все они, точно так же один за другим, отзывались в сердце Азелионы. У нее было странное ощущение: как будто в самой потаенной глубине ее существа вздуваются и лопаются радужные воздушные шары...

– Эльфийская магия, – беззвучно прошептала она, прежде чем король успел остановить движение ее губ поцелуем.

– ...Магии не существует... – сказал Теган, и теперь Азелиона не позволила говорить ему дальше...

В сером междумирье шла своим ходом потаенная жизнь. Там всегда было по-своему неспокойно. Живые туманы впитывали в себя сны и смешивали их, рассыпая по обе стороны границы видения и кошмары. Иногда там зарождалось и принималось бродить, изнемогая от голода, бесформенное чудище. Оно не служило стражем границы, как полагали многие – в том числе и Гион поначалу, – оно просто там находилось. Одно из многих явлений состояний «между». Когда Гион убил его, то спустя неопределенное время в тех же оврагах начало сгущаться новое «нечто», такое же голодное и алчущее, такое же бессмысленное.

Аньяр и Чильбарроэс потратили огромную часть жизни на то, чтобы выслеживать и уничтожать эти существа: в туманах они представляли для них серьезную опасность. Другие враги были менее страшны и легче подчинялись. Чильбарроэс научился входить в чужие сны: с годами он начал следить за Королевством и своими потомками, а иногда – и давать им советы.

Он испытал нечто, похожее на счастье, когда понял, что эльфийская кровь, даже разбавленная человеческой, сохраняет свои чудесные свойства. Ринхвивар никогда не говорила об этом: возможно, она и сама не знала.

Сны Тегана, даже после женитьбы на Азелионе, были тяжелыми: ночь за ночью он переживал исчезновение отца, растаявшего у него прямо под ладонями. И Чильбарроэс осторожно проник в эти сны, изменяя собственный образ в грезах сына. И со временем тяжесть ушла; Теган вспоминал отца юным, счастливым, сильным. «Я таким и остался, – шептал Чильбарроэс из далеких, невозможных туманов, – я до сих пор таков... Я в тебе, в твоей крови и твоей памяти; я – в пограничном мире... Я буду охранять тебя, и твоих детей, и их детей – тоже. Я буду рядом с королями до тех пор, пока мои потомки видят сны...»