Глава одиннадцатая

ВЗАПЕРТИ

– Для всего на свете, в силу непреложных законов природы, обязательно должна наличествовать своя особая формула, – объявил Хессицион, когда герцог Вейенто впервые предстал перед ним.

Хессицион далеко не полностью понимал, какие перемены его постигли. Внешнее, как правило, представлялось ему неважным; его тренированный ум давно приучился не воспринимать второстепенного и не засорять себя лишними деталями. Поэтому все материальное, не имеющее отношения к миру чистых вычислений, едва затрагивало край его сознания. И теперь он едва ли был в состоянии охватить мыслью случившееся с ним несколько дней назад. Кажется, его вызвали к воротам академического сада, а после усадили в повозку. Что ж, он не был против. Вещей, которые он хотел бы захватить с собой, у Хессициона давным-давно не имелось. Никаких записей он не вел – они были ему ни к чему. Тысячи расчетных формул покоились у него в голове. Он мог назвать, не прибегая к справочнику, любое положение любой из лун в любое время года и суток. Одно из этих сочетаний – то самое, открывающее путь к Эльсион Дакар. За долгие годы, что прошли после возвращения Хессициона, он так и не сумел отыскать правильную формулу. Он просто жил в уверенности, что таковая наличествует, вот и все.

Его привезли в охотничий домик и разместили в комнатах, которые обычно герцог занимал сам, когда предавался охотничьим забавам. Это были лучшие комнаты. Хессицион не заметил и этого. Сразу по прибытии он погрузился в свое обычное состояние полусна-полубодрствования, полное видений, перепутанных воспоминаний, фантазий и догадок, – состояние, где любая греза мгновенно приобретала математическое выражение.

Герцог пожелал беседовать с высокоученым гостем лично. Хессицион едва обратил внимание на вошедшего к нему человека – невысокого, с широкими плечами и ухватками деревенского молотобойца. Это был герцог Вейенто, ближайший родственник королевы. В его жилах не текло ни капли эльфийской крови. На протяжении десятков поколений потомки Мэлгвина отвергали всякую возможность породниться с Эльсион Лакар; они были и оставались чистокровными людьми и твердо держались заповеди своего предка.

Лицо Вейенто поражало обилием рельефов: выступающие надбровные дуги, выразительные выпуклости лба – точно к черепу герцога были прилеплены две суповые чашки, перевернутые донышками вверх; скулы подпирали нижние веки, заставляя глаза щуриться; ямка врезалась в широкий костлявый подбородок.

Редкие светлые волосы герцог убирал под шелковую шапку, отороченную мехом и украшенную кистями. Этот головной убор выглядел бы шутовским на ком угодно, только не на Вейенто: герцог умел носить вещи с подчеркнутым аристократизмом.

Герцог уселся напротив ученого старика, снял с правой руки перчатку, небрежно помахал ею.

– Мне сказали, что вы занимаетесь поисками возможностей... – начал Вейенто.

Хессицион вдруг подскочил на месте и уставил на герцога вытаращенные глаза – водянистые, почти совершенно белые, с прыгающим безумием на дне зрачка.

– Ты кто, а? Ты кто, а? – завопил Хессицион. – Ты что здесь делаешь, а? Ну, отвечай, а?

Герцог шевельнулся в кресле, выпуклости его лица пришли в движение – точно складки земной коры под влиянием тектонических процессов: брови сошлись, подбородок выпятился, скулы надвинулись на веки и прижали их друг к другу.

Хессицион схватился за спинку кресла, стоявшего перед ним, и начал подпрыгивать, все выше и выше, с силой ударяя ногами в пол при приземлении.

– Какое тебе дело, безмозглый дурак, чем я занят? Почему всякий безмозглый дурак может прийти и тревожить меня? Ты позвал меня трижды? Что тебе надо? Что ты знаешь? Что ты вообще можешь знать?

Вейенто молчал. Он пытался понять – действительно ли безумен Хессицион или же это ловкое притворство. Наконец герцог принял решение. Он будет общаться с престарелым ученым по тем правилам, какие тот предлагает. Поэтому Вейенто спокойно ответил:

– Меня зовут Вейенто, господин профессор. Мне не вполне понятны некоторые проблемы, изучаемые в курсе Академии.

Хессицион перестал прыгать. Уселся в кресло, заложил ногу на ногу. Уставился на собеседника с поддельным интересом – глаза старика по-прежнему оставались пустыми и сумасшедшими.

– Слушаю вас, коллега.

– Мы изучаем формулы, позволяющие нам левитировать при определенном сочетании...

– Чушь! – пронзительно выкрикнул Хессицион, глядя все так же пристально и доброжелательно. Он даже выражения лица не изменил. – Чушь! Какой дурак вам это сказал?

– Наш преподаватель по оптике...

– А вы знаете, – тут Хессицион наклонился вперед и зашептал, – вы знаете, что наш преподаватель по оптике – не человек? А? Вот Вейенто – это есть такой герцог, говорят, страшный дурак, – он ненавидит Эльсион Лакар. Дескать, все беды – из-за эльфийской крови. Но что бы он запел, если бы проведал про гномов!

Вейенто выслушал эту тираду, не дрогнув ни единым мускулом.

– О каких гномах вы толкуете, господин профессор?

– О самых гнусных, жирных, твердокаменных гномах! О бородавчатых, уродливых тупицах – вот о каких! Что, удивлены? Между прочим, один из них читает у вас оптику! Почему никого из вас, тупиц, не удивило, что преподаватель искусства левитации ни разу не взлетел сам?

– Возможно, нас это и удивляло, господин профессор, однако задавать вопросы касательно личности преподавателей...

– Чушь! – еще более пронзительно заорал Хессицион. Его лицо задергалось, словно в тщетной попытке сменить черты, а затем обмякло: щеки повисли, веки дря6ло опустились. – Чушь, – прошептал он. – Вы обожаете сплетничать за спиной у преподавателей... Я ничего не желаю больше слышать о левитации. Это слишком просто. Примитивный уровень – для Академии.

– Мы, группа прогрессивно настроенных студентов, придерживаемся абсолютно того же мнения, – заявил Вейенто.

Подрагивающие веки старика медленно поднялись. Теперь глаза Хессициона выглядели иначе. Вейенто даже вздрогнул. Сквозь дряхлую оболочку старца глядел молодой человек, умный, полный сил и, главное, – переполненный сильным, почти животным желанием обладать женщиной. Вейенто, и сам время от времени подверженный подобным порывам, сразу различил то же свойство в другом человеке.

Дребезжащий голос проговорил:

– У меня нет подходящей базы для проведения опытов. Не говоря уж о том, что отсутствуют объекты для испытаний.

– Какие объекты вам нужны? Только скажите – все будет! – Вейенто стиснул пальцы. Он боялся и того, что был чересчур напорист, и того, что не проявил надлежащей настойчивости.

– Какие объекты? Вы что, осел? – Хессицион презрительно передернул плечами. Он встал, прошелся по комнате, взял в руки вазочку, процарапал на ее лаковом покрытии ногтем черту, уронил и сразу же забыл о ней. – Какие объекты? Какие объекты? – Он пробежал пальцами по бархатной шторе, ущипнул бахрому, рассыпал коробку с золотыми пряжками для верхней одежды. – Объекты... – Неожиданно лицо старика стало растерянным, как будто он перестал понимать, о чем идет речь. Повернувшись к Вейенто, он жалобно спросил у него: – Какие объекты?

– Я говорю об объектах для проведения ваших опытов, господин профессор, – невозмутимо отозвался Вейенто. – О людях, обладающих достаточной чувствительностью к малейшим нюансам в действии лунных лучей.

– Разве таковые объекты наличествуют? – осведомился Хессицион, вновь обретая презрительную величавость.

– Полагаю, да, – молвил Вейенто.

– Что?! – Хессицион сморщил нос, стянул лицо в отвратительную гримасу, а затем громко, фальшиво расхохотался. – Ну что ты несешь, дурак? Хочешь, чтобы тебя вышибли из Академии? Учти, никаких твоих денег не хватит оплатить твою учебу! Здесь работают серьезные ученые. Больно им нужно тратить свое время на кретинов... на кретинов, да. – Он вдруг сделался ужасно задумчивым. Складки разбежались, лицо его разгладилось. – Говоришь, нашел объект? Сколько ты за него хочешь? Я куплю! Мне одолжат. Мне задолжали за сорок лет преподавания.

– Помилуйте, господин профессор, – сказал Вейенто, похлопывая себя перчаткой по ладони, – мы сами готовы платить вам за работу. Речь идет лишь о том, чтобы предоставить вам надлежащие условия для опытов.

Хессицион замер, двигая челюстью, точно пережевывая только что услышанное. Затем он неожиданно подпрыгнул и завопил тонким, звенящим голосом:

– Где объект?!!

Несвобода смыкалась над головой Фейнне; девушка чувствовала, что тонет. Она перестала сопротивляться похитителям, мечтать о том, что вот-вот явится Элизахар и освободит ее. Она сделалась безвольной и недоступной для внешнего мира, полностью погрузилась в свои размышления – и решила, что отныне никто не сможет причинить ей душевного страдания. Там, в глубинах отчаяния среди полного одиночества, в темноте, она обрела покой.

Однако этот покой оказался обычным самообольщением, и Вейенто без труда сумел вторгнуться в душу девушки – как только в этом возникла надобность. Фейнне-узница сильно уступала в опыте Вейенто-тюремщику, и скоро ей предстояло убедиться в этом.

Подготовку к вторжению начал Алефенор, начальник стражи. Он явился в комнату девушки и по-хозяйски уселся на ее постели. Фейнне повернула к нему голову. Алефенор часто забывал о том, что пленница слепа, так безошибочно она определяла местонахождение собеседника и даже угадывала выражение его лица – если хотела.

– Уйдите, – сказала Фейнне бесцветным голосом. – Вы мне мешаете.

– Я буду входить и выходить, когда мне вздумается, – сказал Алефенор.

Она пожала плечами и отвернулась.

– Дорогая, вы плохо отдаете себе отчет в своем положении, – продолжал Алефенор.

Что-то в его тоне заставило ее насторожиться. Некая торжествующая нотка. Внутренне она сжалась. Что еще они сумели придумать, чтобы уязвить ее? И главное, ради чего они все это делают?

– Говорите, – позволила она высокомерно.

Алефенор расхохотался, хлопнул себя по коленям.

– Ладно, так уж и быть... Скажу. Поблизости от нашего чудесного дома, в лесу, находился один человек. Один человек, которому совершенно нечего было здесь делать.

Она молчала.

– Это был очень дурной человек. Он убивал других людей. Он даже пытался сжечь наш чудесный дом. Вместе с нами!

Фейнне чуть шевельнула плечом.

– Почему это должно меня занимать?

– Ну, дорогая, не стоит притворяться, – небрежно тянул Алефенор, – тем более что у вас это плохо получается... Это же был ваш человек, не так ли? И вы все время ждали, что он придет сюда, подобно сказочному герою, и освободит вас из лап чудовищ... Чудовища – это, разумеется, мы.

– Не льстите себе, – сказала Фейнне.

– Это вы нам льстили, – возразил Алефенор. – До сих пор не понимаю, как такая милая, воспитанная девушка могла Связаться с подобным типом. Чрезвычайно плохо воспитан. Но теперь с этим покончено. Никаких убийств, никаких поджогов.

Фейнне побледнела. Она могла сколько угодно удерживать на лице презрительную улыбку, она могла пожимать плечами, но как ей быть с тем, что кровь внезапно отхлынула от ее щек?

Алефенор засмеялся:

– Никто не собирается жить вечно! Не он ли научил вас этому?

– Замолчите, – попросила она жалобно.

Ну вот еще! Довольно вы издевались надо мной, голубка! Я видел его мертвым, слышите? Я сам всадил в него две стрелы. Он сдох у моих ног. Я даже слышал его последние слова. Сказать вам?

Фейнне не ответила. Сейчас ей хотелось только одного: чтобы этот невыносимый человек поскорее закончил то, что собирается сделать, и оставил ее в одиночестве. В слепоте и безмолвии Фейнне могла путешествовать по своей жизни в любом направлении. Она имела возможность уйти туда, где Элизахар еще жив. В сады Академии, на улицы Коммарши, в тот кабачок, где она пила, как заправский студент, и рассказывала о своем путешествии в странное место – место, где у нее было зрение, как у всех людей.

Алефенор тихо смеялся.

– Полагаете, перед смертью он звал вас? Ха! Да я не знаю ни одного солдата, который вспомнил бы в такой миг о своей любовнице! Самые отчаянные головы обычно зовут мать, а все прочие обеспокоены только собственной персоной. И ваш такой же. Я сумел обойти его, я Подстрелил его – вот что волновало его в последний миг!

«Что бы он ни сказал, – думала Фейнне, – я буду держать эти слова у сердца, как младенца, потому что в них спрятано тайное послание, потому что они – сокровенное признание для меня. Самодовольный болтун был избран для того, чтобы передать мне это послание...»

Алефенор наклонился над девушкой и прошептал, отчетливо произнося каждый звук:

– Он сказал: «Я – дурак!» – и после этого уже не двигался...

Две волны, ледяная и обжигающая, столкнулись в сердце Фейнне, но ледяная достигла цели прежде. Девушка застыла, а затем внезапно вцепилась в волосы Алефенора.

– Ты врешь, сволочь! – орала она. – Заткнись! Гадина! Сука! Ты тоже не будешь жить вечно!

Он оглушил ее пощечиной и выскочил из комнаты, где была заперта пленница, растрепанный и красный.

Герцог Вейенто был чрезвычайно доволен результатом разговора – если то, что произошло, можно считать «разговором». Сердце Фейнне дало трещину.

– Кстати, тот наемник действительно мертв? – спросил герцог у начальника стражи.

Тот угрюмо кивнул.

– Я видел, как он умер.

– Ты проверял?

– Говорят вам, он дернулся и затих. Две стрелы в груди. И никого, кто придет к нему на помощь.

– Так он все-таки не умер?

Алефенор пожал плечами.

– Я должен был отсечь ему голову и принести вам?

– Это было бы лучше всего... – вздохнул Вейенто.

Алефенор непонятно дернул углом рта и ушел.

В руки Хессициона Фейнне попала уже мягкой глиной: ее пассивное сопротивление было надломлено; теперь она лишилась воли по-настоящему. Впрочем, Хессициона это обстоятельство занимало в самую последнюю очередь. Его интересовало совершенно иное: наличие у Фейнне надлежащей чувствительности, которая позволит приблизиться к вожделенной формуле опытным путем.

Герцогу Вейенто, который пожелал присутствовать – до крайней мере, при первой их встрече, – казалось, что он наблюдает за двумя слепыми: ни старик, ни девушка не видели друг друга. Погруженный в свои математические мечтания Хессицион вошел в комнату пленницы и принялся кружить там, щупая пальцами воздух – так, как это делают торговцы тканями. Фейнне неподвижно сидела на табурете, съежившись и уставившись в одну точку. Она даже не делала вид, будто следит за вошедшими.

И притом оба они не были безумны – в полном смысле этого слова. Хессицион, поглощенный давнишней своей идеей, не интересовался переживаниями девушки, которую воспринимал исключительно как «объект». Герцог также мало занимал Хессициона. Некто, сумевший предоставить наилучшие условия для эксперимента. Некто, не имеющий больше никакого значения. Смысл существования Вейенто был для Хессициона тем самым исчерпан.

Фейнне заново открывала для себя одиночество. Каким наполненным, оказывается, было это одиночество до сих пор! Там, внутри скорлупы, в которую она, спасаясь от заточения внешнего, заточила сама себя, обитали живые чувства и дорогие ей люди. Теперь скорлупа была разрушена, мир опустел. Только Фейнне – и еще несколько безликих, отвратительных теней. Бессмысленно думать о них. Бесполезно тревожиться о них. Их побуждения все равно останутся загадкой – из числа тех загадок, которые для чего-то навязываются человеку, абсолютно не намеренному их решать.

Вейенто устроился в кресле возле окна, чтобы удобнее было следить. Хессицион отрывисто бросал фразу за фразой. В бессвязных речах старика мелькали числа и имена давно умерших людей, несколько раз он останавливался перед герцогом и начинал ему выговаривать за дурную успеваемость. Вейенто покорно сносил упреки и обещал исправиться.

Затем Хессицион решительно объявил:

– Здесь невозможно что-либо делать! Мне нужны приборы... Впрочем, можно и без приборов... Завтра – подходящая фаза. Подготовьте объект.

– Каким образом? – спросил Вейенто быстро: он боялся, что период просветления закончится быстрее, чем Хессицион успеет отдать надлежащие распоряжения.

– Разденьте его... Или это женщина?

Хессицион прищурился, рассматривая Фейнне. Девушка не пошевелилась.

– Что расселся? – заревел Хессицион. – А ну, встать! Руки врозь! Я должен видеть!

Фейнне медленно поднялась, развела в стороны руки. Хессицион окинул ее быстрым взглядом.

– Толстовата, не находишь? – Он обернулся к Вейенто, подмигнул ему, как заговорщик – заговорщику. – Впрочем, для левитации сойдет.

Он ущипнул девушку за щеку и махнул ей рукой.

– Садись.

Она опустилась обратно на табурет, сложила на коленях руки.

Хессицион обошел девушку вокруг, высоко задирая колени, и вдруг заорал, наклонясь к ее уху:

– А я ненавижу левитацию! Дешевый трюк! Для дураков, которые любят подглядывать за голыми бабами! Ей-то зачем? Она и сама – голая баба, если уж так хочется!

– Мы говорим не о левитации, господин профессор, – напомнил Вейенто мягко.

– Ну да, ну да, ну да... – забормотал Хессицион и вдруг устремил на Вейенто совершенно пустой взгляд. – А о чем мы говорим?

Минули день, ночь и еще один день. Вечером третьего дня своего пребывания в охотничьем домике Хессицион явился к герцогу Вейенто – собранный, серьезный, полный решимости заниматься работой.

– Вы готовы? – осведомился старик, едва лишь показался на пороге.

Герцог тотчас встал.

– По первому же вашему слову, господин профессор.

– Ну так это слово прозвучало... Ту-тууу-ту-ту! – Он пропел сигнал боевой трубы. Точнее – собственное представление о том, каким должен быть этот сигнал, поскольку трудно представить себе человека более далекого от военной службы, нежели Хессицион. – В поход, господа! Где объект?

Они направились в комнату Фейнне. Там ничего не изменилось: девушка по-прежнему безучастно сидела в углу и на появление своих тюремщиков никак не отреагировала.

– Объект пассивен, но это и к лучшему, – заметил Хессицион деловитым тоном. – Активный объект норовит стать субъектом и спереть у экспериментатора результаты эксперимента, а то и подделать их при помощи ряда безответственных поступков во время проведения опыта...

– Что я должен делать? – спросил Вейенто.

– Ты, дурак? – Хессицион презрительно фыркнул. – Ты – ничего. Стой и наблюдай. Не вздумай вмешиваться! Испортишь. А если ты, паскуда, вздумаешь украсть результаты... – Старик поднес к носу герцога костлявый кулак.

Вейенто даже не поморщился.

– И близко не было такой мысли, господин профессор!

– То-то же. – Хессицион успокоился. Он приблизился к Фейнне. Схватил ее за руку, заставил встать. Провел ладонью по боку девушки. – Да, толстовата, – повторил он свое первое замечание о ней, – но в данном случае это не имеет значения... Вообще женская полнота или худоба практически никогда не имеет значения, как я имел случай убедиться за время своей бесконечно долгой жизни. И уж тем более – при проведении экспериментов. Да.

Он потащил Фейнне за собой, и они вместе покинули дом. Оказавшись на свежем воздухе, Фейнне судорожно вздохнула. Внезапно она ощутила мириады запахов, прежде от нее сокрытых, и возненавидела свое заточение еще больше.