– Давно? – спросил Радихена, криво изгибая бровь. Он плохо понимал, о чем идет речь.

– Не болтай! – оборвал Калюппа.

Один из собутыльников Радихены прятался в кустах, но делал это с нарочитой небрежностью, и старосте отлично была видна его багровая лысина. К тому же он продолжал пить, и булькание вина, наливаемого из старенького бурдючка, слышалось так же отчетливо, как и сопение вечно простуженного носа.

– Идем, идем, – морщась, сказал староста. – Наконец-то я от тебя избавлюсь.

Радихена широко шагнул вниз, но попал ногой в ямку и едва не упал. Солдат подхватил его, сильно вцепившись пальцами ему в плечо.

– Не надо, – дернулся Радихена. Он боялся физической боли.

По доносам и требованиям старосты его несколько раз наказывали плетьми специально приезжавшие для этого солдаты. Радихена в таких случаях всегда орал и плакал.

Солдат подтолкнул его в загривок и тычками погнал вниз, к дороге, на которой уже находилась крытая телега. Там ждали остальные, которых отправляли на север. По большей части это были молодые неженатые мужчины. Управляющий Трагвилан не без основания считал, что человек, который к тридцати годам не завел семьи, плохо подходит для работы на земле. И деревенский староста охотно поддерживал его в этом мнении.

Увидев телегу, Радихена чуть попятился.

– Это что? – спросил он растерянно.

– Телега, – буркнул староста. – Полезай.

Радихена сделал еще несколько шагов назад.

– Это что, меня продают куда-то? – спросил он с глупым видом.

– Полезай, говорят тебе! – закричал староста. – Ненавижу твою рожу!

Радихена показал ему кукиш и осторожно заглянул под навес. Ничего особенного он там не увидел и осторожно забрался в телегу. Он еще слышал, как пастух отрывисто выкликает скучным, равнодушным голосом:

– Последнего кормильца забрали! Совести у вас нет! Пожалейте сироту!

– Уже пожалели, – отвечали солдаты, отгоняя пьяного пастуха подальше от телеги.

Некоторые из сидевших в телеге неспешно переговаривались между собой – о домашних делах, о тех, кто остался дома, перебирали какие-то мелочи, оставшиеся незавершенными. Радихена угрюмо молчал.

Ветром чуть раздувало ткань, которая укрывала людей от солнечных лучей, и Радихена то и дело видел какой-нибудь обрывок пейзажа: желто-зеленые поля, ровные ряды апельсиновых деревьев и яблонь, искристые речки и босоногих женщин на берегу. А потом как-то раз ткань сорвало внезапным порывом, и на вершине горы перед Радихеной внезапно предстал величественный стройный замок, над которым громоздились белые башенные облака. Где-то там, на самом верху, обитал таинственный господин Адобекк и только тем и занимался, что разрушал жизнь Радихены, которого даже в глаза не видел.

Замок долго оставался на виду – он как будто следил за медленно удаляющейся телегой, увозящей на север нескольких ничтожных крепостных, которые больше не нужны господину Адобекку и могут быть превращены в некоторую сумму денег.

Потом, после очередного поворота дороги, вездесущий замок наконец исчез. Тогда Радихена опустил веки и больше не открывал глаз, пока не настал вечер и всех не выпустили из телеги возле старой корчмы с растрепанной соломенной крышей, низко надвинутой на стену над маленькими окнами.

Корчма стояла чуть в стороне от дороги. Ее окна были мутны как бельма на собачьих глазах, и пахло возле неё не едой, а гниющей соломой. Однако путников накормили вполне сносной густой кашей с мясом и устроили на ночлег в настоящих кроватях, а не на сеновале.

Ничью Радихена пытался найти выпивку, но в темноте случайно споткнулся о солдата и разбудил его.

Солдат, не просыпаясь, крепко ухватил беглеца за ногу.

– Стоять! – прошипел он бодрым голосом и тотчас захрипел. Радихена дернулся – его щиколотка оставалась зажатой в железных пальцах, точно в кандалах.

Радихена с трудом опустился на пол возле спящего. Освободиться от мощной хватки не удалось. Радихене было больно, голова у него раскалывалась. Обеими руками он взялся за один из солдатских пальцев и попытался разогнуть его. Солдат, не просыпаясь, точным ударом кулака попал ему в нос.

Радихена заплакал, упал рядом с охранником и неожиданно для себя заснул.

Его разбудил крик управляющего Трагвилана:

– Кто тебя просил?! Я тебе что говорил?! За что тебе платят?!

Второй голос растерянно повторял:

– Да не помню я... Он сам как-то...

Радихена пошевелился, потер виски ладонями. Пересохший язык не хотел ворочаться во рту. Он прикусил губу и вдруг почувствовал, как горит лицо.

– Посмотри, что ты натворил! – жутким, ровным тоном грозил Трагвилан. – Я вычту разницу из твоего жалованья!

– Да я правда не помню, – сказал солдат.

– Кто его теперь с такой харей возьмет? – осведомился управляющий. – Что я сообщу господину Адобекку? Контракт хочешь мне сорвать?

– А может, его в деревню вернуть? – предложил один из продаваемых крестьян, подходя поближе. Он очень хотел угодить, по голосу было слышно.

Радихена почувствовал, как его трясет.

– В деревню я его не верну, – проговорил Трагвилан. – Лучше приплачу свои, лишь бы от него избавиться.

– «Свои»! – фыркнул солдат. – Небось, из моего жалованья возьмешь.

– Небось, – не стал отпираться управляющий. – Думать надо было прежде, чем руками размахивать.

– Он сбежать хотел, – повторил солдат.

– Я выпивку искал, – сказал Радихена.

Управляющий даже не посмотрел в его сторону. Радихена ощупал себя еще раз. Нос распух, глаз подбит. Теперь полмесяца придется ходить с подушкой вместо лица. Как им удается так ловко бить, чтобы изувечить с одного удара?

– Завтрак – и в путь, – объявил Трагвилан. Настроение у него было испорчено.

И снова они потащились по дороге, все дальше и дальше на север. Нудные разговоры жужжали вокруг, как мухи, норовя проникнуть в уши. Радихена то отмахивался от них, то поневоле прислушивался. Иногда его клонило в сон, и в полусне он думал о своих прежних сновидениях и о том, что ждет его на севере.

О заводах рассказывали самое разное. Например, что всех бывших крепостных с юга отправляют в шахты, где человек живет не больше полугода, а потом погибает от истощения и отсутствия солнечного света. Или о том, что любой в состоянии выслужиться до мастера и, если повезёт, заиметь настоящий дом и накопить много денег. И даже добыть себе дворянство. Что там совсем нет женщин. Или, напротив, что там полно женщин, но ими награждают только тех, кто усердно трудится и доносит на товарищей, если те работают спустя рукава или говорят дурное: про начальство.

Если закопаться поглубже в недра матушки-земли, то можно встретить подземных карликов и завести с ними дружбу, – а уж к каким последствиям приведет такая дружба, остается лишь гадать. Да мало ли что еще говорили – от скуки и желания казаться умнее, чем есть!

На постоялом дворе управляющий положил Радихене компресс на разбитое лицо – это следовало сделать еще утром, но почему-то тогда руки ни у кого не дошли. Радихена сидел на самом краю стола, хлебал плоской ложкой пресный, но жирный бульон и думал о выпивке. Окружающее выглядело черно-серым, мутным. Голоса звучали плоско, как будто окружающее пространство утратило третье измерение. И еще ему было невыносимо скучно.

Чтобы избежать новых недоразумений, Радихену, единственного из всех, приковали за ногу к кольцу в стене – где обычно привязывали лошадей, – и ему пришлось спать в неудобной позе. Несколько раз он просыпался, когда пытался поменять положение и больно выворачивал щиколотку. Наутро щиколотка распухла. Ступать на ногу было больно.

Увидев это, управляющий побелел. Он застонал сквозь зубы, лично наложил тугую повязку и несколько раз хлопнул Радихену ладонями по ушам. Стоимость парня катастрофически падала прямо на глазах.

– Не надо было приковывать, – зачем-то сказал Радихена.

– Учти, – ответил ему управляющий, – ты теперь почти бесплатный. Еще одна выходка, и я тебя убью. Все равно выручка от тебя ожидается нулевая.

Радихена тупо посмотрел на него и несколько раз моргнул, а потом длинно, печально всхлипнул.

И снова потянулся бесконечный день в телеге. Спина болела, ноги болели, как ни сядь, как ни повернись – все неудобно.

Пейзаж постепенно менялся, воздух становился более прохладным и все более прозрачным, дорога под колесами делалась все более каменистой, и Радихену начало укачивать. Когда его вырвало прямо на солому, товарищи по путешествию набросились на него с кулаками и, прежде чем вмешались солдаты, успели намять ему бока. Радихена вытер лицо соломой и выплюнул кровь. Телегу пришлось останавливать посреди дороги за несколько лиг до следующей таверны.

Управляющий молчал. Все приказания он раздавал безмолвно, взмахами рук. Гнев кипел в нем бурно и скрытно, как в котле под крышкой. Крепостные чувствовали это и работали на удивление быстро, слаженно. Они выбросили испорченную солому, вытерли доски телеги, подняли полог – все равно солнце уже садилось и особой надобности в тени больше не было.

Радихена стоял в стороне, чуть скособочась, и держался за щеку. На происходящее он смотрел отстраненно и как будто плохо понимая. Острая потребность в выпивке теперь перестала им осознаваться – ему просто было дурно, вот и все.

Наконец все было готово, люди опять забрались в телегу. Радихена сел на краю, свесил ноги.

– Сбежал бы ты, что ли, – с сердцем обратился к нему один из крепостных.

– Зачем? – спросил Радихена, глядя, как уходит вдаль дорога.

Она извивалась среди гор, и там, на хвосте этой бесконечной змеи, пряталась ненавистная деревня. Если змея изогнется, она хлестнет кончиком хвоста Радихену по голове, и он провалится в свою деревню, как в преисподнюю.

А пока змея лежит на земле и он сам, Радихена, бежит по ее спине все дальше и дальше от хвоста, опасности нет. Лишь бы успеть. Лишь бы спрыгнуть с ее головы и удрать как можно дальше. И тогда все исчезнет: и пьяницы на пастушьем лугу, и деревенский староста Калюппа, и управляющий господин Трагвилан, и бледно-зеленые моря пшеницы, и замок на вершине горы, и прекрасное заплаканное лицо белошвейки, чье имя он теперь не мог вспомнить.

Кругом высились горы. Расстояния здесь были совсем другими, нежели на юге, где господствовали равнины: то, что видел человек, могло находиться в двух днях пути от того места, где он стоял; а то, что располагалось совсем близко, зачастую было скрыто от глаз. Это сбивало с толку, но и придавало пейзажу таинственную привлекательность.

Радихена рассеянно думал об этом, пока топтался на ветру возле дощатого барака. Рядом находилось еще несколько помещений, и все они имели такой вид, будто их сколотили наскоро. То ли дело домишки юга: там каждая хижина имеет такой вид, словно ее возвели на века.

Контракт оказался общим на всех пятерых, поэтому внимательному индивидуальному осмотру их не подвергали, и опасения управляющего касательно Радихены оказались напрасными.

Ждать пришлось довольно долго. Наконец из барака вышел рослый человек с грубым лицом. Радихена подумал, что у него очень удобная одежда: просторные штаны с кожаными вставками, домотканая рубаха, тяжелый, пропитанный животным салом плащ, который отлично защищает от дождя. Тонкий южный хлопок был здесь нехорош: холодно. Радихена постоянно чихал и ежился, дивясь тому, что его товарищи держатся молодцами.

Окинув всех пятерых быстрым взглядом, этот новый человек объявил:

– В контору!

И показал пальцем на первого. Они вдвоем скрылись в дощатом бараке. Прочие остались снаружи. Начал накрапывать дождик. Управляющий господина Адобекка и оба солдата устроились в телеге.

– Трогай! – распорядился управляющий, и телега покатила прочь. Ни с кем из бывших крепостных Трагвилан больше не сказал ни слова. Дела с ними были для него закончены.

Скоро управляющий скрылся из глаз. Радихена плюнул ему вслед.

В дощатый барак его позвали третьим по счету. Когда он вошел, тот новый человек с грубым лицом поднял взгляд от каких-то бумаг и пристально посмотрел на Радихену.

– Садись, – велел он.

Радихена опустился на жесткую лавку. Почему-то ему понравилось сидеть на этой лавке. Он не мог найти объяснения своим чувствам. Просто ему внезапно стало хорошо. Может быть, потому, что управляющий уехал навсегда.

– Ты у нас кто? – задумчиво вопросил новый человек.

– Радихена.

Толстый палец с черным ногтем нашел имя в списке, затем из-под пачки документов была извлечена жидкая стопочка бумаг.

– Ты больше не крепостной, тебе это известно? – спросил человек с грубым лицом.

– Нет, – сказал Радихена безразличным тоном. Ему и вправду было все равно.

– Ну так знай. Читать умеешь?

– Пет, – повторил Радихена.

– У нас есть курсы, научишься.

– А, – сказал Радихена.

– Меня зовут Лахмар, – сообщил этот человек.

Они замолчали. Радихена огляделся по сторонам. В щели между досками задувал ветер, и некоторые бумаги шевелились, прижатые локтем Лахмара.

– А если я не крепостной, то кто? – спросил Радихена.

– Теперь ты рабочий на заводах его сиятельства герцога Вейенто. Держи вот, подписывай.

И он придвинул к Радихене какую-то исчерканную записями бумагу.

Радихена удивленно посмотрел на нее. Впервые в жизни он видел лист бумаги так близко от себя. Осторожно провёл по ней кончиками пальцев – на ощупь она оказалась почти как тонкое полотно. Очень тонкое.

– Что это?

– Контракт.

– Как я смогу его подписывать? – удивился Радихена. – Я ведь не умею читать.

Лахмар заметил, что Радихена сказал «читать», а не «писать», и одобрительно засмеялся.

– Никогда не подписывай того, что не можешь прочесть! – воскликнул он. – Превосходное правило. Но только не в этом случае. Сейчас тебя не обманывают.

– Да? – сказал Радихена.

Лахмар чуть наклонился вперед.

– Я могу отправить тебя обратно в твою деревню, – сообщил он вполголоса. И впервые пристально посмотрел на подбитый глаз Радихены. – Но для тебя лучше подписать контракт и поехать со мной дальше. Просто совет знающего человека. Хуже не будет, могу тебе обещать.

– Да? – опять сказал Радихена. – А что там, в контракте?

– Ты обязуешься отработать на заводах его сиятельства полных двадцать лет, считая с сегодняшнего дня. После этого ты волен делать все, что тебе заблагорассудится.

– Например, помереть в канаве, – проворчал Радихена.

На самом деле ему было все равно. Он понимал, что обратно в деревню его не отправят, что бы там ни говорил этот Лахмар. Самое большее – выставят отсюда и забудут о его существовании. Однако Радихене невыносимо хотелось позлить нового управляющего и посмотреть, как далеко он может зайти в своем гневе.

– Если ты будешь дураком, то помрешь в канаве, согласился Лахмар. Он говорил вполне дружелюбным тоном. («Ого!» – подумал Радихена.) – Но если ты будешь работать добросовестно, если тебе будет интересно – не пропадешь. Мастером станешь, понял? Начальником смены, а там получишь и шахту... Научишься читать. Библиотеки для рабочих бесплатные. У тебя будет собственный счет в банке. Через двадцать лет сможешь купить дом. Тебе сколько лет?

– Не знаю, – сказал Радихена.

– Через двадцать лет ты будешь еще не старый, женишься. Подумай.

– А что думать, – сказал Радихена, – давай бумажки, я подпишу. Палец приложить или загогулину поставить?

Палец, вот здесь, – показал Лахмар. – Через полчаса отправляемся. Пожелания у тебя какие-нибудь есть?

– Только одно, – сказал Радихена, – я хотел бы жить и работать как можно дальше от остальных из моей деревни.

– Это можно устроить, – кивнул Лахмар. – Давай подписывай.