Тут приходит Ильмаринен,

Вековечный тот кователь,

Быстро в горницу вступает,

Направляется в жилище.

Мед был тотчас же предложен,

Сладкий сок был в кружке подан

Ильмаринену в покоях.

И кузнец промолвил слово:

"Никогда в теченье жизни

И пока сияет месяц,

До питья здесь не дотронусь,

Если деву не увижу,

Если замуж не готова

Та, которой ожидал я".

Молвит Похъёлы хозяйка,

Говорит слова такие:

"Ведь труда большого стоит

Та, которой ожидают.

В башмачок обует ножку

И другую точно так же —

И готова будет замуж

За тебя девица выйти,

Если поле змей ты вспашешь,

Если так взрыхлить сумеешь,

Чтоб сошник не подвигался,

Плуг нисколько не качался.

Пропахал то поле Лемпо,

Взбороздил то поле Хийси

Сошником, богатым медью,

Плугом с огненным железом,

Половину мой сыночек

Недопаханной оставил".

Тут кователь Ильмаринен

К деве в горницу приходит,

Говорит слова такие:

"Дочка сумерек и ночи!

Помнишь ли былое время,

Как сковал для вас я Сампо,

Крышку пеструю украсил?

Ты клялась мне страшной клятвой

Пред всезнающим владыкой,

Пред лицом его великим

Мне дала обет священный,

Что пойдешь за добрым мужем

Будешь спутницею в жизни,

Будешь курочкой любимой:

Мать тебя отдать не хочет,

Дочку мне не доверяет,

Если поле со змеями

Мною вспахано не будет".

Помогла ему невеста,

Подала совет девица:

"О кузнец ты, Ильмаринен,

Вековечный ты кователь!

Выкуй ты сошник из злата.

Серебром укрась прекрасным

Им ты быстро поле вспашешь

Взрежешь поле со змеями"

Тут кователь Ильмаринен

Положил в горнило злата,

Серебра туда прибавил

И сошник из них сработал

Из железа обувь сделал,

Сделал поножи из меди,

Их надел себе на ноги

И покрыл он ими икры;

Взял железную рубашку

Опоясался он сталью,

Взял железные перчатки

Взял он варежки из камня,

Сделал огненную лошадь;

Запрягает лошадь в упряжь -

И пошел пахать то поле,

Бороздить пошел он пашню.

Видит: головы вертятся,

Черепа шипят ужасно.

Говорит слова такие:

"Змеи, созданные богом!

Кто здесь поднял ваши пасти,

Кто вас выслал, кто устроил

Ваши головы так прямо,

Ваши шеи так высоко?

Уходите вы с дороги,

На жнивье идите, злые,

Ускользайте в чащу леса,

Уползайте, змеи, в травы.

Если ж вновь вы приползете,

Укко головы снесет вам,

Разобьет стальной стрелою,

Размозжит дождем железным".

Он прошел змеиной пашней,

Взбороздил поля ехидны,

Поднял змей своей сохою,

И гадюк он поднял плугом,

И сказал, придя обратно:

"Я прошел змеиной пашней,

Взбороздил поля гадючьи,

Поднял землю со змеями.

Ты отдашь ли дочь, старуха,

Мне доверишь ли родную?"

Молвит Похъёлы хозяйка,

Говорит слова такие:

"Лишь тогда отдам родную,

Лишь тогда тебе доверю,

Коли Туонелы медведя,

Волка Маналы седого

Ты поймаешь в царстве мертвых,

В мрачных Туонелы пределах.

Сотни взять его хотели,

И никто не возвратился".

Тут кователь Ильмаринен

Входит в горницу девицы,

Говорит слова такие:

"Мне еще есть порученье:

В Туонеле добыть медведя,

Волка Маналы седого,

Опуститься в царство мертвых,

В дебри Маналы лесные".

Помогла ему невеста,

Подала совет девица:

"О кузнец ты, Ильмаринен,

Вековечный ты кователь!

Выкуй ты узду из стали,

Выкуй ты ремень железный

Посреди воды на камне,

В бурной пене трех потоков!

Ими Туонелы медведя,

Волка Маналы захватишь".

И кузнец тот, Ильмаринен,

Вековечный тот кователь,

Выковал узду из стали,

Выковал ремень железный

Посреди воды на камне,

В бурной пене трех потоков.

Укрощать пошел животных;

Сам сказал слова такие:

"Терхенетар, дочь туманов!

Ты просей туманы ситом,

Ты рассыпь туманом тени

Там, где ходят в роще звери,

Чтоб мой шаг им не был слышен,

Чтоб они не убежали!"

Обвязал он пасть у волка,

Он связал медведя цепью

В темных Туонелы полянах,

В глубине лесов дремучих

И сказал, придя обратно:

"Ты отдай мне дочь, старуха!

Взял я Туонелы медведя,

Волка Маналы связал я".

Молвит Похъёлы хозяйка,

Говорит слова такие:

"Эту уточку отдам я,

Эту птичку голубую,

Если щуку ты поймаешь,

Рыбу жирную захватишь

В Туонелы потоках темных

И в глубоких водах Маны,—

Не поставивши тенета,

Не закинув в воду невод.

Сотни там ловить ходили,

Ни один не возвратился".

Стал угрюмым Ильмаринен,

Погрузился он в унынье.

Входит в горницу девицы,

Говорит слова такие:

"Мне еще есть порученье,

И оно труднее прежних:

Нужно выловить мне щуку,

Рыбу жирную поймать мне

В темных Туонелы потоках

И в глубоких водах Маны,

Но без невода, без сети

И без всякого подспорья".

Помогла ему невеста,

Подала совет девица:

"О кователь Ильмаринен,

Никогда не падай духом!

Из огня ты птицу выкуй,

Гордого орла ты сделай!

Он тебе поймает щуку,

Рыбу жирную изловит

В черных Туонелы потоках,

В Маналы глубоких водах".

И кузнец тот, Ильмаринен,

Вековечный тот кователь,

Птицу огненную сделал,

Из огня орла сковал он,

Сделал пальцы из железа,

Из каленой стали когти,

Крылья из огромной лодки.

Сам взошел на эти крылья,

Сел он на спину у птицы,

На костях спины орлиной.

Так орла предупреждает,

Так советует он птице:

"О орел ты мой любезный!

Ты лети, куда велю я:

К черным Туонелы потокам,

К водам Маналы глубоким!

Ты поймай большую щуку,

Рыбу жирную достань мне!"

Полетел орел прекрасный,

Устремился что есть силы,

Чтобы вытащить ту щуку,—

Рыбу с страшными зубами,

В Туонелы потоках черных,

В Маналы глубоких водах.

Волн одним крылом коснулся,

А другим достал до неба;

Загребает дно когтями,

Клювом скалы задевает.

Вот подходит Ильмаринен,

Поискать спешит кователь

В Туонелы потоках черных,

А орел охраной служит.

Тут чудовище явилось,

Ильмаринена схватило;

Но орел хватает зверя,

Повернул его за шею,—

Погрузил его глубоко

И забил в густую тину.

Щука Туонелы всплывает,

Из воды ползет собака —

Щука та не из огромных,

Но не очень чтоб из малых:

С топорище язычище,

С рукоятку грабель — челюсть,

Пасть в широких три потока,

Шириной спина в семь лодок;

Проглотить героя хочет,

С Ильмариненом покончить.

Но орел спустился быстро

Птица воздуха слетает;

Не из очень он великих

И не очень чтоб из малых:

Во сто сажен клюв длиною,

Зев отверстьем в шесть потоков,

А язык длиной в шесть копий.

И в пять кос длиною когти.

Устремился к страшной щуке

К той проворной жирной рыбе

И бросается на рыбу,

Чтоб схватить ее когтями.

Но огромнейшая щука,

Тот пловец проворный, жирны

У орла зажала когти

В глубине воды прозрачной.

Поднялся орел высоко,

Поднялся в свободный воздух

Тащит когти он из тины

По спине воды блестяще

Полетел, остановился,

Попытаться снова хочет:

И одним ударил когтем

По плечу ужасной щуки,

Водяному псу по боку,

А другим ударил когтем

По утесу из железа,

По скале из твердой стали.

Отскочил от стали коготь,

От железного утеса:

Уж уходит в глуби щука,

Уж на дно воды стремится

Из когтей орла большого,

Из когтей огромной птицы;

На боках у ней отверстья,

На плечах большие щели.

Тут железными когтями

Снова бьет орел огромный,

Крылья пламенем блистают,

А из глаз он мечет искры:

Захватил когтями щуку,

Водяного пса сжимает,

Ту чешуйчатую рыбу;

Тащит чудище потоков

Из ужасной водной глуби

Но спине блестящей моря.

Так сумел Орел могучий

Наконец, при третьей схватке,

Щуку страшную осилить —

Жирного пловца доставить

Из потоков черных Туони,

Речек Маналы глубоких.

Стал поток неузнаваем —

Столько в нем чешуек щучьих,

Нелегко узнать и воздух —

Столько в нем орлиных перьев.

Потащил орел когтями

Рыбу с твердой чешуек"

На большие ветви дуба,

На сосну с густой верхушкой.

Начал пробовать он щуку:

Клювом ей разрезал брюхо,

Разорвал ей грудь когтями,

Отделил главу от тела.

И промолвил Ильмаринен:

"Ох, орел, плохой помощник!

Что же это за пернатый

И какая ж это птица,

Если щуки сам отведал,

Клювом брюхо ей разрезал,

Разорвал всю грудь у рыбы,

Отделил главу от тела!"

Но орел с железным когтем

Улетает в гневе дальше,

Поднялся повыше в воздух

На края широкой тучи;

Стонет небо, гнутся тучи,

Крыша воздуха погнулась,

Сломан лук у бога неба,

На луне рога сломались.

Вот приносит Ильмаринен

Голову той страшной щуки

Теще будущей в подарок,

Говорит слова такие:

"Голова пусть служит эта

Стулом в Похъёлы жилище".

А потом опять промолвил,

Говорит слова такие:

"Я вспахал с змеями поле,

Взбороздил страну гадючью,

В Манале связал я волка,

В Туонеле я взял медведя.

Вот теперь пришел со щукой,

С тем пловцом проворным, жирным,

Из потоков черных Туони,

Речек Маналы глубоких.

Что ж, отдашь ли дочку в жены,

Мне доверишь ли девицу?"

Молвит Похъёлы хозяйка;

"Все ж ты очень плохо сделал,

Что ей голову отрезал,

Распорол у щуки брюхо,

Разорвал всю грудь у рыбы,

Мяса щучьего отведал".

Тут кователь Ильмаринен

Говорит в ответ старухе:

"Не бывает без ущерба

И из лучших мест добыча,

Я ж из Туонелы доставил,

В Манале ее добыл я!

Ну, теперь готова ль дева,

Долгожданная невеста?"

Молвит Похъёлы хозяйка,

Говорит слова такие:

"Да, теперь готова дева,

Долгожданная невеста1

Эту уточку родную,

Птичку нежную, вручаю

Ильмаринену: пусть будет

Милой спутницею в жизни,

Будет дней его подругой,

Будет курочкой любимой".

На полу сидел ребенок,

И запел с земли мальчишка:

"Показалась у жилища,

Подлетела к дому птица,

То летит орел с востока,

Прилетает с неба ястреб;

Он крылом коснулся тучи,

А другим — волны коснулся,

Он хвостом потоки режет,

Головой достал до неба.

Он кругом прилежно смотрит,

Полетит — недвижно станет,

И летит к мужам в палаты,

И стучит огромным клювом:

Но железом крыта кровля,

Он попасть в жилье не может.

Он кругом прилежно смотрит,

Полетит — недвижно станет,

И летит в палаты женщин,

И стучит огромным клювом;

Но из меди кровля женщин:

Он попасть в жилье не может.

Он кругом прилежно смотрит,

Полетит — недвижно станет,

И летит в палаты к девам,

И стучит огромным клювом:

Полотняная там кровля,

К ним попасть в жилье он может.

К дымовой трубе летит он,

Опускается на крышу;

У окошка рвет он доску,

На окне палат садится,

На стене, зеленоперый;

Сел, стоперый, на стропилах.

Он кудрявую увидел

Деву с длинною косою,

Что подруг своих прекрасней,

Краше всех девиц кудрявых,

Что милее всех нарядных,

Всех украшенных цветами.

Уж берет орел когтями,

Уж хватает ястреб быстро

Деву ту, что всех милее,

Уточку, что всех прекрасней,

Что всех легче и нежнее,

Всех быстрее и белее.

Деву взял орел воздушный,

И уже царапнул коготь

Ту, что держится так прямо,

Ту, чье тело всех прекрасней;

Взял ее на хвост пернатый,

Хвост, покрытый нежным пухом".

Молвит Похъёлы хозяйка,

Говорит слова такие:

"Ты узнал откуда, милый,

Где ты, яблочко, услышал,

Что здесь выросла девица,

Чьи, как лен, прекрасны кудри?

Серебро ль сверкнуло девы,

Или золото блеснуло,

Иль от нас сияло солнце,

Иль светил отсюда месяц?"

С пола речь повел малютка,

Отвечал отросток юный:

"Вот счастливец, как проведал,

Как нашел себе дорогу

К дому славной той девицы,

Ко двору прекрасной девы;

Об отце ее узнал он,

Что корабль большой он выслал;

А об матери узнал он,

Что печет крутые хлебы,

Хлеб пшеничный славно месит

И гостей им угощает.

Вот как выведал счастливец,

Как он издали прослышал,

Что уж выросла девица,

Что девица стала выше:

Он на двор однажды вышел,

Подошел к овину близко,

Это было рано утром,

Только зорька занималась.

Вся в клоках крутилась сажа,

Дым густой бежал клубами

От жилища той девицы,

Со двора той девы стройной;

Там сама младая дева

Терла брусьями о жернов:

Пели брусья, как кукушки,

Дырья сбоку, словно утки,

Как сверчок, звучало сито,

Камни жемчугом звенели.

Он отправился в другой раз

И пошел по краю поля;

На лугу была девица,

На цветочной той поляне,

Красным красила котельчик,

Краску желтую варила.

В третий раз опять пошел он

Под окно прекрасной девы,—

Слышит, дева ткет прилежно,

Ровно двигается бердо:

Челночок скользит веселый,

Словно горностай по камню;

Слышит стук зубцов у берда,

Словно дятлы на деревьях;

Взад-вперед навой там ходит,

Словно белочка на ветках".

Молвит Похъёлы хозяйка,

Говорит слова такие:

"Видишь, милая девица!

Я ль тебе не говорила:

Не ходи ты петь у елей,

Ты не пой на дне долины,

Не сгибай так гордо шеи,

Белых рук не открывай ты,

Белой груди не кажи ты,

Стройным станом не хвалися!

Всю-то осень говорила,

Лето целое твердила,

Говорила и весною,

При втором посеве хлеба:

Мы такой построим домик,

Чтоб не видно было в окна,

Как работает девица,

У станка сидит прилежно,

Чтоб о том не знали финны,

Сваты с Суоми не узнали".

На полу сидел ребенок,

Так промолвил двухнедельный:

"В доме можно спрятать лошадь,

Жеребца с хвостом хорошим,

Но кудрявую девицу

Ни в каком не спрячешь доме.

Хоть построй из камня замок

В середине самой моря

И держи ты там девицу,

Эту курочку младую,—

Не укроется девица

И не вырастет большая,

Чтоб жених не появился;

Сват придет, жених примчится

На конях, в высоких шлемах,

Сталью кованы копыта".

Тут-то старый Вяйнямёйнен

Головой поник, угрюмый,

Собрался домой в дорогу,

Говорит слова такие:

"Горе дряхлому мне мужу:

Я того и не заметил,

Что ведь сватать надо раньше,

В молодых летах жениться.

Только мрачный по природе

Ропщет, в юности женившись,

Что он рано обзавелся

И детьми и всем хозяйством".

Не позволил Вяйнямёйнен,

Запретил Сувантолайнен

Старцу свататься седому

Женихом к девице юной,

К ней водою плыть упрямо,

За желанной — сушей ехать,

Чтобы свататься к девице,

Если есть соперник юный.

Что б теперь начать такое

И о чем бы спеть нам песни?

Пропоем теперь мы вот что,

Вот начнем какие песни:

О пирушке в Сариоле,

О попойке чародеев.

Долго свадьбу обряжают,

Долго все заготовляют

В Похъёле, в ее жилищах,

В горницах той Сариолы.

Что же там соорудили

И чего там натащили

К долгой северной пирушке,

Для питья толпе огромной,

Для еды прибывшим людям,

Для большого угощенья?

Бык кормился у карелов,

В Суоми жирного взрастили.

Не был малым иль великим,

Был теленок как теленок:

Был у тавастов хвостом он,

Головой — у речки Коми.

Вышиной рога в сто сажен,

В полтораста сажен морда.

Ласка только лишь в неделю

Обежать могла вкруг шеи;

Только в целый день касатка

С рога к рогу пролетает

И при этом мчится быстро,

На пути не отдыхая;

Целый месяц нужно белке,

Чтоб с плеча к хвосту добраться

До конца не достигает,

Прежде чем пройдет весь месяц.

И теленок этот резвый,

Этот бык из Суоми сильный,

Шел из Карьялы с охраной,

Шел он к Похъёлы полянам.

Сто мужей рога держали,

Морду тысяча тянули,