Калервы сын, Куллервойнен,

Юноша в чулочках синих,

Собрался идти войною,

Снарядился для сраженья,

Наточил клинок блестящий,

Навострил у пики кончик.

Мать ему тогда сказала:

"Не ходи, сыночек милый,

Не ходи туда войною,

Где мечей железных много!

Кто воюет без причины,

Сгоряча вступает в битву,

Тот и жизнь в войне теряет,

Тот в сраженье погибает,

От железа смерть находит,

От меча свою кончину.

На козе ль ты едешь в битву,

На козе ль сражаться едешь,

Та коза побита будет,

Упадет козел немедля,

На собаке ты вернешься,

На лягушке в дом ты въедешь".

Калервы сын, Куллервойнен,

Говорит слова такие:

"Не паду я на болоте,

На песках я не погибну,

Там, где ворона жилище,

Где вороны ищут пищу.

Я паду на поле битвы,

Я погибну в битве храбрых.

Хорошо погибнуть в битве,

Умереть под звон оружья!

На войне скончаться славно:

Жизнь герой кончает скоро,

Он отходит, не болея,

Не худея, свет бросает".

Мать ему сказала слово:

"Если ты умрешь в сраженье,

Кто отцу защитой будет,

Кто останется при старом?"

Калервы сын, Куллервойнен,

Говорит слова такие:

"Пусть умрет он на прогоне,

На дворе пусть жизнь окончит".

"Кто ж при матери защитой,

Кто останется при старой?"

"На снопе пусть погибает,

Задохнется в грязном хлеве".

"Кто ж останется при брате,

Чтоб помочь ему в несчастье?"

"Пусть в лесу он истомится,

Пусть он свалится на поле!"

"При сестре твоей кто будет

Утешать ее в несчастье?"

"У колодца пусть погибнет

Иль умрет, стирая платье!"

Калервы сын, Куллервойнен,

Поспешил уйти из дома,

И отцу сказал он слово:

"Ты прощай, отец мой добрый!

Ты поплачешь ли о сыне,

Коль услышишь, что я умер,

Что исчез я из народа,

Выбыл Куллерво из рода?"

И отец промолвил слово:

"О тебе я не заплачу,

Как услышу, что ты умер:

Приживу другого сына,

Будет он тебя получше

И умней тебя намного".

Калервы сын, Куллервойнен,

Говорит слова такие:

"Да и я не стану плакать,

Как услышу, что ты умер;

Сам себе отца устрою:

Голова из камня будет,

Рот из глины, глаз из клюквы,

Борода — сухие стебли,

Ноги — ивовые сучья,

Мясо — сгнившие деревья".

Так потом промолвил брату:

"Ты прощай, мой милый братец!

Ты поплачешь ли о брате,

Коль услышишь, что я умер,

Что исчез я из народа,

Выбыл Куллерво из рода?"

Брат ему промолвил слово:

"О тебе я не заплачу,

Как услышу, что ты умер:

Я себе добуду брата:

Будет он тебя получше,

Вдвое будет он красивей".

Калервы сын, Куллервойнен,

Говорит слова такие:

"Да и я не стану плакать,

Как услышу, что ты умер;

Я себе устрою брата:

Голова из камня будет,

Рот из глины, глаз из клюквы,

Волоса — сухие стебли,

Ноги — ивовые сучья,

Мясо — сгнившие деревья".

Он сестре потом промолвил:

"Ты прощай, моя сестрица!

Ты поплачешь ли о брате,

Коль услышишь, что я умер,

Что исчез я из народа,

Выбыл Куллерво из рода?"

Так промолвила сестрица:

"О тебе я не заплачу,

Как услышу, что ты умер;

Отыщу другого брата:

Будет он тебя получше

И умней тебя намного".

Калервы сын, Куллервойнен,

Говорит слова такие:

"Да и я не стану плакать,

О твоей узнавши смерти;

Я себе сестру устрою:

Голова из камня будет,

Рот из глины, глаз из клюквы,

Волоса — сухие травы,

Из цветов болотных — уши,

Из кленовых сучьев — тело".

Тут он матери промолвил:

"Мать родная, дорогая,

Ты в себе меня носила,

Ты ребенка воспитала!

Ты поплачешь ли о сыне,

Как услышишь, что я умер,

Что исчез я из народа,

Выбыл Куллерво из рода?"

Мать ему сказала слово,

Мать такие молвит речи:

"Ты не знаешь мыслей старой,

Сердце матери, бедняжки!

Горько, горько я заплачу,

Как умрешь ты, мой сыночек,

Из числа людей исчезнешь,

В нашем роде уж не будешь.

Я залью избу слезами,

На полу потоки будут,

Я на улицах поплачу,

Я от слез согнуся в хлеве,

Снег от слез обледенится,

Лед землею талой станет,

Порастет земля травою,

А трава от слез повянет.

Если плакать я устану,

Утомлюся я от воплей,

На глазах у всех рыдая,

В бане тихо я поплачу,

Так что лавки все и доски

Поплывут в потоках слезных".

Калервы сын, Куллервойнен,

Юноша в чулочках синих,

На войну пошел, играя,

Шел он с кликами на битву,

Он трубил, идя болотом,

По лесу он громко топал,

По лугам шумел он громко,

С громом шел он по полянам.

По следам дошло известье,

До ушей достигла новость:

"Твой отец уже скончался,

Отошел навеки старый.

Приходи домой — посмотришь,

Как умершего хоронят!"

Калервы сын, Куллервойнен,

Дал в ответ слова такие:

"Коль скончался, так скончался;

Дома там найдется мерин,

Чтоб свезти его в могилу,

Опустить в жилище Калмы".

И трубит, идя болотом,

И гудит, идя пожогом.

По следам идет известье,

До ушей достигла новость:

"Братец твой недавно умер,

Сын родителей скончался;

Приходи домой — посмотришь,

Как умершего хоронят!"

Калервы сын, Куллервойнен,

Дал в ответ слова такие:

"Коль скончался, так скончался;

Жеребец найдется дома,

Чтоб свезти его в могилу,

Опустить в жилище Калмы!"

И гудит, идя болотом,

И трубит в свой рог по лесу.

По следам пришло известье,

До ушей достигла новость:

"Умерла твоя сестрица,

Дочь родителей скончалась;

Приходи домой — посмотришь,

Как умершую хоронят!"

Калервы сын, Куллервойнен,

Дал в ответ слова такие:

"Коль скончалась, так скончалась;

Дома есть у нас кобыла,

Чтоб свезти ее в могилу,

Опустить в жилище Калмы!"

По жнивью идет, ликуя,

И гудит, идя лугами,

По следам пришло известье,

До ушей достигла новость:

"Мать твоя уже скончалась,

Эта добрая старушка,

Приходи домой — посмотришь,

Как умершую хоронят!"

Калервы сын, Куллервойнен,

Говорит слова такие:

"Горе бедному мне сыну!

Мать моя уже скончалась,

Что готовила постель мне,

Одеяло украшала,

Что пряла на прялке пряжу,

Что вертела веретенцем;

Я же не был при кончине,

Не видал души исхода.

Может, с холоду скончалась

Или с голоду погибла!

В доме мертвую обмойте,

Мойте самым лучшим мылом,

В шелк умершую оденьте,

Полотном ее прикройте,

Отвезите так в могилу,

Опустите в лоно Калмы,

Отвезите с скорбным пеньем,

Опустите с горьким воплем!

Не могу я возвратиться:

Унтамо мной не наказан,

Не погиб противник злобный,

Не сражен еще преступный".

Он идет, трубя, на битву,

К Унтамо в страну победно,

Говорит слова такие:

"Ой ты, Укко, бог верховный!

Ты пошли мне меч получше,

Дай ты мне клинок прекрасный,

Чтоб он мог с толпой бороться,

Устоял бы против сотни".

Меч нашел себе по мысли,

Взял клинок из самых лучших,

Толпы он мечом сражает,

Род весь Унто истребляет,

Обращает избы в пепел;

Только пыль одна осталась,

Лишь остались в печке камни

Да рябина у забора.

Калервы сын, Куллервойнен,

Повернул в страну родную.

Шел к отцовскому жилищу,

На поля родного старца;

Но пустой нашел избушку,

И вошел он, как в пустыню:

Ни обнять никто не вышел,

Ни руки никто не подал.

Протянул он руку к углям:

В печке уголья остыли;

Потому-то и узнал он,

Что уж мать его скончалась.

Приложил он к печке руку:

Холодны у печки камни;

Потому-то и узнал он,

Что отец его скончался.

Пол тогда окинул взглядом:

Пол не подметен в избушке;

Потому-то и узнал он,

Что сестра его скончалась.

Он пошел затем на пристань:

На катках не видно лодок;

Потому-то и узнал он,

Что и брат его скончался.

Начинает горько плакать,

Плачет день, другой день плачет,

Говорит слова такие:

"Мать ты, добрая, родная!

Что оставила ты сыну,

На земле живя на этой?

Но ты, мать, меня не слышишь:

На глазах твоих стою я,

На бровях твоих горюю

И на темени тоскую!"

Мать во гробе пробудилась,

Из могилы отвечала:

"Черный пес тебе остался,

Чтоб ходил ты с ним по лесу,

Ты возьми его с собою

И в леса ты с ним отправься

По ту сторону дубравы,

К дочерям лесным приблизься,

К синим девам, к их подворью,

На конце лесного замка;

Там поищешь пропитанья,

Там попросишь подаянья!"

Калервы сын, Куллервойнен,

В лес отправился с собакой,

Шел далеко по дороге

И прошел сквозь чащу леса;

Там прошел еще немного,

Очень малое пространство,

И пришел к тому лесочку,

На ужасное то место,

Где он деву опозорил,

Обесчестил дочь родимой.

Плачет там и луг прекрасный,

Плачет жалобно и роща,

Травки юные горюют,

На песках цветы тоскуют,

Что он деву опозорил,

Обесчестил дочь родимой.

Не взошла трава младая,

На песках цветы не вышли,

Не росли на этом месте,

Там, на месте преступленья,

Где он деву опозорил,

Обесчестил дочь родимой.

Калервы сын, Куллервойнен,

Меч вытаскивает острый,

Повернул кругом железо;

У меча тогда спросил он,

Хочет знать его желанье:

Не захочет ли оружье

Мяса грешного отведать

И напиться злобной крови?

Понял меч его желанье,

Он учуял мысли мужа,

Говорит слова такие:

"Отчего же не желать мне

Мяса грешного отведать

И напиться злобной крови,

Коль пронзаю я безгрешных,

Пью я кровь у неповинных?"

Калервы сын, Куллервойнен,

Юноша в чулочках синих,

Рукояткой меч втыкает,

Глубоко вонзает в землю,

Острие на грудь направил,

Сам на меч он повалился,

Поспешил навстречу смерти

И нашел свою кончину.

Так скончался этот юный,

Куллерво погиб бесстрашный,

Такова кончина мужа,

Смерть несчастного героя.

Слышит старый Вяйнямёйнен

О кончине той известье,

Что так Куллерво скончался,

И такие речи молвит:

"Не давай, народ грядущий,

Ты детей на воспитанье

Людям глупым, безрассудным,

Не давай чужим в качалку!

Если дурно нянчат деток

И качают безрассудно,

То дитя не выйдет умным,

Не получит мудрость мужа,

Хоть окрепнет мощным телом

И состарится с годами".

Каждый вечер Ильмаринен

О своей супруге плачет,

Все без сна проводит ночи,

Днем не ест, а только плачет;

Ранним утром причитает,

День начнется, он вздыхает,

Ибо нет его супруги,

Умерла его красотка;

Не берет он в руки молот,

Молот с медной рукояткой,

Не слыхать его кованья,

Не слыхать уж целый месяц.

Так промолвил Ильмаринен:

"Горе молодцу-бедняге,

Как мне быть теперь, не знаю.

Сплю ли, бодрствую ли ночью,

Ни о чем не в силах думать,

И от горя ослабел я.

Вечерами мне так скучно,

Мне тоскливо ранним утром,

Ночь еще того тяжело,

А проснусь, так станет горше.

Я не жду, как прежде, ночи,

Поутру не жаль вставать мне,

День ли, ночь ли — все равно мне:

Я печалюсь о прекрасной,

Я тоскую по желанной,

Я грущу по чернобровой.

Часто в середине ночи,

На перине мягкой лежа,

Вижу милую во сне я,

Тщетно руки простираю,

Тщетно ощупью скольжу я

В обе стороны рукою".

Без жены кузнец страдает.

Постарел он без супруги.

Два-три месяца проплакал,

Но, когда настал четвертый,

Взял он золота из моря,

Серебра в морских теченьях;

Кучу дров нагромоздил он,

Тридцать раз за ними ездил;

Пережег дрова на угли,

Наложил углей в горнило.

Взял он собранное злато,

Серебра он взял обломок

В рост осеннего ягненка

Или зимнего зайчонка.

Бросил золото расплавить,

Серебро в горнило бросил

И к мехам рабов поставил

За поденную оплату.

Раздувать мехи пустились

И накачивают воздух

Голыми рабы руками,

Плечи вовсе не покрыты.

Сам кователь Ильмаринен

Поворачивает угли -

Изваяние из злата,

Из сребра невесту сделать.

Но плоха рабов работа,

И мехи качают слабо.

Сам кователь Ильмаринен

Раздувать мехи подходит.

Раз качнул, качнул другой раз

И потом, при третьем разе,

Посмотрел на дно горнила,

На края горящей печки,-

Что выходит из горнила,

Что в огне там происходит?

Вот овца из печки вышла,

Побежала из горнила,

Шерсть из золота, из меди,

Шерсть серебряная также.

Все любуются овечкой,

Но кователь недоволен.

И промолвил Ильмаринен:

"Это волку нужно только!

Я жены хотел из злата,

Ждал из серебра супруги".

И кователь Ильмаринен

Вновь овцу в огонь кидает,

Прибавляет больше злата,

Серебра еще бросает,

Вновь рабов к мехам он ставит

За поденную оплату.

Раздувать мехи пустились

И накачивают воздух

Голыми рабы руками,

Плечи вовсе не покрыты.

Сам кователь Ильмаринен

Поворачивает угли -

Изваяние из злата,

Из сребра невесту сделать.

Но плоха рабов работа,

И мехи качают слабо.

Сам кователь Ильмаринен

Раздувать мехи подходит.

Раз качнул, качнул другой раз,

И потом, при третьем разе,

Посмотрел на дно горнила,

На края горящей печки,-

Что выходит из горнила,

Что в огне там происходит?

Из огня бежит жеребчик,

И к мехам он подбегает,

Златогривый, среброглавый,

А копытца все из меди.

Все жеребчиком довольны,

Но кователь недоволен.

И промолвил Ильмаринен:

"Это волку только нужно!

Я жены хотел из злата,

Ждал из серебра супруги".

И кидает Ильмаринен

Вновь жеребчика в горнило,

Прибавляет больше злата,

Серебра еще бросает,

Вновь рабов к мехам он ставит

За поденную оплату.

Раздувать мехи пустились

И накачивают воздух

Голыми рабы руками,

Плечи вовсе не покрыты.

Сам кователь Ильмаринен

Поворачивает угли -

Изваяние из злата,

Из сребра невесту сделать.

Но плоха рабов работа,

И мехи качают слабо;

Сам кователь Ильмаринен

Раздувать мехи подходит.

Раз качнул, качнул другой раз,

И потом, при третьем разе,

Посмотрел на дно горнила,

На края горящей печки,-

Что выходит из горнила,

Что в огне там происходит?

Из горнила вышла дева

С золотыми волосами

И с серебряной головкой,

С превосходным чудным станом,

Так что прочим стало страшно,-

Ильмаринену не страшно.

Стал трудиться Ильмаринен,

Сам кузнец над изваяньем,

Он ковал, не спавши, ночью,

Днем ковал без остановки.

Ноги сделал этой деве,

Ноги сделал ей и руки,

Но нога идти не может,

И рука не обнимает.

Он кует девице уши,

Но они не могут слышать.

Он уста искусно сделал

И глаза ей, как живые,

Но уста без слов остались

И глаза без блеска чувства.

И промолвил Ильмаринен:

"Хороша была бы дева,

Если б речью обладала,

Дух и голос бы имела".

И повлек красотку деву

На пуховую перину,

На покойные подушки,

На постель свою из шелка.

Вот кователь Ильмаринен

Истопил, напарил баню,

Приготовил в бане мыло;

Он связал ветвистый веник

Да воды принес три кадки,

Чтобы зяблица купалась,

Подорожничек омылся

От нагара золотого.

Вдоволь сам кузнец помылся,

С наслажденьем искупался.

Лег он рядом с этой девой

На пуховую перину,

На стальной своей кровати,

На подставках из железа.

Взял кователь Ильмаринен,

Взял он первою же ночью

Одеял число большое,

Да принес платков он кучу,

Две иль три медвежьи шкуры,

Одеял пять-шесть суконных,

Чтобы спать с своей супругой,

С золотой женою рядом.

Он с того согрелся боку,

Где покрыли одеяла;

Но с другого, где лежало

Изваянье золотое,

Только холод проникает,

Лишь мороз проходит страшный,-

Этот бок уж леденеет,

Уж твердеет, словно камень.

И промолвил Ильмаринен:

"Негодна такая в жены!

В Вяйнёлу ее свезу я,

Вяйнямёйнену в подарок:

Пусть ему подругой будет,

Сядет курочкой любезной".

В Вяйнёлу отвез он деву

И, придя туда, промолвил,

Говорит слова такие:

"О ты, старый Вяйнямёйнен!

Вот возьми красотку деву,

Эту видную девицу,

Рот ее широк не будет,

Не надуты будут щеки".

Старый, верный Вяйнямёйнен

То увидел изваянье,

Бросил взор на это злато,

Говорит слова такие:

"Ты зачем привез мне это,

Это чудище златое?"

Отвечает Ильмаринен:

"Чтоб тебе же было лучше,

Я привез тебе супругу,

Эту курочку в подарок".

Молвил старый Вяйнямёйнен:

"О кузнец, мой милый братец!

Брось в огонь ты эту деву

И накуй вещей различных

Иль вези ту куклу к немцам,

Как диковинку, к венецам,

Пусть ее богатый любит,

Пусть к ней сватается знатный!

Неприлично в нашем роде,

Самому мне точно так же,

Брать невесту золотую,

Брать серебряную в жены".

Запретил тут Вяйнямёйнен,

Не велел Сувантолайнен

Поколениям грядущим,

Возрастающему роду

Перед золотом склоняться,

Серебру уступки делать.

Говорит слова такие

И такие речи молвит:

"Дети бедные, смотрите

Вы, растущие герои,

Будете ли вы с достатком

Иль совсем без достоянья,

Берегитесь в вашей жизни,

И пока сияет месяц,

Сватать деву золотую,

Брать серебряную в жены!

Блеск у золота холодный,

Серебро морозом дышит".

Вот бросает Ильмаринен,

Вековечный тот кователь,

Золотое изваянье,

Из сребра свою невесту.

На коня надел он сбрую,

Он коня запряг как надо,

Сел тут в сани расписные,

Поместился на сиденье.

Он отправиться решился,

И намеренье имел он

Снова в Похъёле посватать -

Похъёлы вторую дочку.

День проехал Ильмаринен,

И второй потом он мчится,

Наконец, уже на третий,

В Похъёлу во двор въезжает.

Лоухи, Похъёлы хозяйка,

На дворе сама стояла.

Говорить тут начинает

И все выведать желает:

Хорошо ль ее дитяти,

Хорошо ль живется дочке

С мужем в доме у свекрови,

Как хозяйке и невестке?

И кователь Ильмаринен

Головой поник печально.

Шапка на сторону сбилась.

Сам сказал слова такие:

"И не спрашивай ты, теща,

Не расспрашивай ты больше,

Хорошо ль живется дочке,

Хорошо ль живет родная!

Смерть ее уже схватила,

Был конец ее суровый;

В землю ягодку зарыли

И в песочек положили

Чернобровую под стебли,

Серебристую под травы.

Вот за дочерью второю

Я пришел, за младшей девой.

Ты отдай мне деву, теща,

Отпусти вторую дочку

В дом моей супруги первой,

На скамью сестрицы милой!"

Лоухи, Похъёлы хозяйка,

Говорит слова такие:

"Плохо прежде поступила,

Дурно сделала я раньше,

Что дитя тебе вручила,

Отдала тебе ту дочку,

Чтобы юная скончалась,

Чтобы нежная погибла,

Точно в пасти злого волка,

В глотке страшного медведя.

Не отдам тебе вторую,

За тебя я дочь не выдам,

Чтоб с тебя смывала сажу,

Очищала бы от гари.

Я скорее брошу дочку,

Это детище родное,

В водопад, шумящий бурно,

В пасть пылающей пучины,

В страшный зев налима Маны,

В пасть зубастой щуки Туони".

Тут кователь Ильмаринен

Рот скривил, поник главою,

Волосы все набок сбились,

Головой махнул курчавой

И в избу прошел поспешно,

Сам прошел под кровлю быстро,

Говорит слова такие:

"Ты пойди ко мне, девица,

На скамью своей сестрицы,

В дом моей супруги первой,

Чтобы печь мне хлебы с медом,

Чтоб варить получше пиво!"

На полу запел ребенок,

Он запел и так промолвил:

"Уходи отсюда, лишний,

Уходи от нашей двери!

Повредил ты раньше дому,

Причинил ты дому горе,

Как пришел сюда впервые,

У дверей здесь появился.

Дева, милая сестрица!

Не влюбляйся в жениха ты.

Не смотри на ноги мужа,

На румянец уст не зарься:

У красавца — зубы волка,

Он припрятал лисьи когти,

Когти острые, медвежьи;

Нож его лишь крови жаждет,

Им он головы срезает,

Им, негодным, режет спины".

И промолвила девица,

Ильмаринену сказала:

"За тебя не выйду замуж,

За такого негодяя!

Ты убил свою супругу,

Погубил мою сестрицу,

И меня убить ты можешь,

Сам меня лишишь ты жизни,

Ведь заслуживает дева,

Чтобы муж ее был лучше

И имел бы рост хороший,

Чтоб поехать в лучших санках,

Ехать к лучшему жилищу,

К дому лучшему, побольше,

А не к кузнице с углями,

Не к огню дрянного мужа".

Рассердился Ильмаринен,

Вековечный тот кователь,

Рот скривил, поник главою,

Волосы все набок сбились;

Подбежал, схватил девицу;

Обхватил ее руками,

Из избы бежит метелью,

Подбежал к саням поспешно,

Посадил девицу в сани,

Бросил в сани расписные,

Собрался оттуда ехать,

Отправляется оттуда

И рукою держит вожжи,

А другою грудь девицы.

Горько плакала девица,

Говорит слова такие:

"Я иду к болотной клюкве,

На прибрежную осоку;

Там я, курочка, погибну,

Там умру я, птичка, с горя.

О кователь Ильмаринен!

Если ты меня не пустишь,

Разобью я эти сани,

Расщеплю их по кусочкам,