Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Калевала

ModernLib.Net / Мифы. Легенды. Эпос / Лённрот Элиас / Калевала - Чтение (стр. 10)
Автор: Лённрот Элиас
Жанры: Мифы. Легенды. Эпос,
Поэзия

 

 


Как вели быка дорогой,

В Похъёлу его тащили.

Бык идет своей дорогой,

У пролива Сариолы,

Ест траву у вод болотных,

Туч касается спиною.

Но мясник не находился,

Чтоб быка того зарезать,

Из сынов той Сариолы,

Из большой толпы народа,

Ни в растущем поколенье,

Ни среди уже старевших.

Прибыл старец из чужбины

Вироканнас от карелов,

Говорит слова такие:

"Подожди-ка, бык несчастный,

Как приду сюда с дубиной,

Как колом тебя ударю

В самый череп твой, несчастный,

Так ты следующим летом

Головы не поворотишь,

Напирать не будешь мордой

На края поляны этой

При заливе Сариолы!"

Вот уходит Вироканнас,

Отправляется Палвойнен,

Чтоб того быка зарезать.

Повернул бык головою,

Глянул черными глазами -

Старый прыгает на сосны,

Скоро в кустики Палвойнен,

Быстро в ивы Вироканнас.

Мясника прилежно ищут,

Чтобы мог быка зарезать.

И в Карелии прекрасной,

В Суоми — на полях широких,

В ласковой земле у русских,

И в земле отважных шведов,

И в Лапландии обширной,

И в земле могучей Турья,

Ищут в Туонеле туманной,

В низких местностях у Маны,

Ищут долго — не находят,

Спрашивают всех — напрасно.

Мясника прилежно ищут,

Резника все не находят

На хребте прозрачном моря,

По волненью вод открытых.

Черный муж поднялся в море,

Богатырь в морских потоках.

На хребте прозрачном моря,

На пространстве вод открытых.

Не из очень он великих,

И не очень чтоб из малых,

Смог бы спать под малой чашей,

Поместиться б смог под ситом.

Был он стар, на вид железный,

У него кулак тяжелый,

И скала служила шлемом,

А утесы сапогами,

Золотой в руке был ножик,

Нож был с медной рукояткой.

Так мясник быку был найден,

Так нашелся умертвитель -

Зверю финскому убийца,

Чудище земли сразивший.

Увидал мясник добычу,

Он быка ударил в шею

И поставил на колени,

Бросил он быка на землю.

Что ж, и много получили?

Получили там немного:

Только сто ушатов мяса,

Колбасы сто сажен вышло,

Крови вышло на семь лодок,

Жиру вышло на шесть бочек -

Все для свадьбы в Сариоле,

Все на пир в стране тумана.

Средь покоев Сариолы

Был один большой, широкий,

В девять сажен он длиною,

В семь он сажен шириною:

Закричит петух на крыше,

А внизу его не слышно,

В глубине щенок залает -

Не слыхать его у двери.

И хозяйка Сариолы

Все там по полу ходила.

Средь покоев хлопотала,

Поразмыслила, подумав:

"Где же я достану пива,

Как питье я приготовлю

При устройстве этой свадьбы,

При заботах о пирушке?

Варки пива я не знаю,

Ни его возникновенья".

На печи сидел там старый,

И промолвил старый с печи:

"Ведь ячмень для пива служит,

Также хмель идет в напиток,

И вода нужна для пива,

И огонь с ужасной силой.

Хмель от Ремунен родился,

Малым он был брошен в землю

Как змея, туда прополз он,

Муравьем пролез он малым

Близ ручья той Калевалы,

Около поляны Осмо.

Так подрос младой отросток,

Поднялся зеленый прутик,

Потянулся по деревьям,

Поспешил к вершине прямо.

А ячмень посеял старец,

Старец счастья в поле Осмо;

Хорошо ячмень родился,

В вышину прекрасно вырос

На конце поляны Осмо,

На полянах Калевалы.

Мало времени проходит,

Хмель воскликнул на деревьях,

Говорит ячмень на поле,

Калевы ручья водица::

"Так когда же мы сойдемся

И пойдем один к другому?

В одиночестве жить скучно,

Двум, троим жить вместе лучше"

Осмотар, что пиво варит,

Капо, что готовит брагу,

С ячменя срывает зерна,

С ячменя берет шесть зерен,

Семь концов берет у хмеля,

У водицы восемь кружек,

На огонь котел там ставит,

Чтоб сильнее смесь кипела.

Поместила это пиво

В жаркий день однажды летом

На мысочке, скрытом мглою,

На туманном островочке,

Там, на дне сосудов новых,

Там, в березовых ушатах.

Вот она сварила пиво.

Все же в пиве нет броженья.

Пораздумала и молвит,

Говорит слова такие:

"Что сюда еще подбавить,

Что прибавить к этой смеси,

Чтобы пиво забродило,

Чтоб поспело молодое?"

Вот дочь Калевы, девица,

Дева с ручкою прекрасной,

Та, что всюду быстро ходит,

Что всегда легко обута,

То идет по краю пола,

То пойдет по середине,

То одно в котел положит,

То кладет в котел другое,-

Вдруг увидела там щепку,

Поднимает щепку с пола.

Повернула эту щепку:

"Что из щепки может выйти

На руках прекрасных девы,

Между пальцами девицы,

Если щепку в руки Капо

Положу меж пальцев девы?"

Отдает ту щепку Капо

И кладет меж пальцев девы.

Вот потерла Капо руки,

Обе руки потирает

По своим обоим бедрам:

Белка белая явилась.

Так она сказала белке,

Так советовала дочке:

"Белка, золото в высотах,

Цвет холмов, земли веселье!

Побеги, куда пошлю я.

А пошлю тебя, отправлю

В Метсолу твою родную,

В дорогую Тапиолу.

Полезай там на деревья,

Влезь умно на ель густую,

Чтоб орел тебя не тронул,

Не схватила б птица неба;

Принеси еловых шишек,

Нежных почечек сосновых,

И отдай их в руки Капо,

Дай на пиво дочке Осмо!"

Белка быстро побежала,

Машет хвостиком пушистым,

Пробегает по дороге

Чрез широкое пространство.

Вдоль и вширь бежит лесами:

Поперек их пробегает

В Метсолу свою родную,

В дорогую Тапиолу.

Видит, там стоят три ели,

Там сосны четыре славных;

И на ель в низине влезла,

На ту сосну на равнине;

И орел ее не тронул,

Не схватила птица неба.

Набрала сосновых игол,

Набрала еловых шишек,

Прячет иглы меж когтями,

Их зяпрятывает в лапки,

Принесла их в руки Капо

И кладет у ней меж пальцев.

Капо их бросает в пиво,

Осмотар кладет их в брагу;

Все же пиво не бродило,

Не хотело подниматься.

Осмотар, что варит пиво,

Капо, что готовит брагу,

Пообдумала и мыслит:

"Что сюда еще добавить,

Чтобы пиво забродило,

Чтоб поспело молодое?"

Калеватар, та девица,

Дева с нежными руками,

Что повсюду быстро ходит,

Что всегда легко обута,

То пойдет по краю пола,

То пойдет по середине,

То одно в котел положит,

То кладет в котел другое,-

Вдруг увидела лучинку,

Подняла лучинку с пола.

Повернула ту лучинку:

"Что-то выйдет из лучинки

На руках прекрасных Капо,

Между пальцами девицы,

Коль лучинку в руки Капо

Положу меж пальцев девы?"

Отдает лучинку Капо

И кладет меж пальцев девы.

Вот потерла Капо руки,

Обе руки потирает

По своим обоим бедрам:

Вышла желтая куница.

Так она кунице молвит,

Так советовала дочке:

"Птичка ты, моя куница,

Ты, красотка с ценным мехом!

Побеги, куда пошлю я;

Я пошлю тебя, отправлю

На скалу, в медвежьи норы,

К ворчунам, в берлоги леса,

Где спасаются медведи,

Где их жизнь идет сурово.

Собери дрожжей там лапкой,

Почерпни ты ножкой пену,

Положи на руки Капо,

На ладони дочке Осмо!"

Побежала тут куница,

Златогрудая помчалась.

Пробегает по дороге,

Чрез широкое пространство,

Через реки мчится быстро,

Через них нашла дорогу

На утес, в медвежьи норы,

К ворчунам, в берлоги леса,

Где медведи лишь дерутся,

Где их жизнь идет сурово,

На скалах, железом полных,

На горах, обильных сталью.

Каплет пена с губ медведя,

Дрожжи — из свирепой пасти.

Пену лапками схватила,

Собрала когтями дрожжи,

Принесла их в руки Капо

И кладет на пальцы девы.

Капо их бросает в брагу,

Осмотар кладет их в пиво.

Все же пиво не бродило,

Не шипит мужей напиток.

Осмотар, что варит пиво,

Капо, что готовит брагу,

Пообдумала и мыслит:

"Что ж сюда еще подбавить,

Чтобы пиво забродило,

Чтоб поспело молодое?"

Вот дочь Калевы, девица,

Дева с нежными руками,

Что повсюду быстро ходит,

Что всегда легко обута,

То идет по краю пола,

То пойдет по середине,

То одно в котел положит,

То кладет в котел другое,-

На полу стручочек видит,

Подняла стручочек с полу.

Повернула тот стручочек:

"Что отсюда может выйти

На руках прекрасных Капо,

Между пальцами девицы,

Коль стручок я в руки Капо

Положу меж пальцев девы?"

Отдает стручочек Капо

И кладет меж пальцев девы.

Вот потерла руки Капо,

Обе руки потирает

По своим обоим бедрам:

И оттуда вышла пчелка.

Так она сказала пчелке,

Так советовала птичке:

"Пчелка, быстренькая птичка,

Луговых цветов царица!

Полети, куда пошлю я;

Я пошлю тебя, отправлю

К островам на море синем,

На утесы средь потоков.

Там девица почивает,

У нее свалился пояс,

Сбоку много трав медовых,

Злаки сладкие в подоле.

Принеси на крыльях сотов,

На свою возьми покрышку

Из верхов прекрасных злаков,

Из златых цветочных чашек,

Положи на руки Капо,

На ладони дочке Осмо!"

Пчелка, быстренькая птичка,

Уж летит и поспешает,

Пролетает всю дорогу,

Сокращает путь далекий,

Мчится морем, вдоль второго,

Пролетает третье море,

К островам на море синем,

На утесы средь потоков.

Видит: дева тихо дремлет

В оловянных украшеньях,

На лужайке безыменной,

На краю полей медовых;

На бедре трава златая,

Из сребра трава на чреслах.

Пчелка медом мажет крылья,

Погружает перья в сладость

На верху прекрасных злаков,

В золотых цветочных чашках

И приносит в руки Капо

И кладет меж пальцев девы.

Капо мед бросает в брагу,

Осмотар кидает в пиво:

Наконец-то пиво бродит,

Молодой напиток всходит

Там, на новом дне сосуда,

Там, в березовом ушате.

Пиво пенится до ручек,

Через край оно стекает,

Убежать на землю хочет

И утечь стремится на пол.

Мало времени проходит,

Протекло едва мгновенье,

Вот бегут к питью герои,

Раньше прочих Лемминкяйнен

Опьянел Каукомъели,

Весельчак напился пьяным

Этим пивом дочки Осмо,

Брагой девы Калевалы.

Осмотар, что варит пиво,

Капо, что готовит брагу,

Говорит слова такие:

"Горе мне с моею жизнью!

Ведь я дурно поместила,

Не как надо, это пиво,

И течет оно из кадки

И на землю вытекает".

Дрозд на дереве высоком

Распевает краснохвостый:

"Не дурной напиток пиво,

А напиток превосходный:

Надо бочки им наполнить,

Отнести его на погреб,

Поместить в дубовых бочках,

Что кругом обиты медью".

Вот как пиво появилось,

Пиво Калевы хмельное,

Оттого и имя славно,

Хорошо прозванье пива,

Что оно возникло дивно,

Что мужам оно приятно,

Что на смех наводит женщин.

А мужам дает веселье,

Храбрым радость доставляет,

А глупцов на драку гонит.

Тут хозяйка Сариолы,

Услыхав начало пива,

Собрала воды в кадушку,

Налила до половины,

Ячменя туда наклала, '

Хмелевых головок много,

Начала готовить пиво

И кругом мешает воду,

Там, на новом дне сосуда,

Средь березовой кадушки.

Целый месяц греют камни,

Кипятят все лето воду,

На дрова деревья рубят,

Из колодцев воду носят;

И леса все поредели,

В родниках вода иссякла:

В пиво все употребили,

Положили все для браги

На богатую пирушку,

На веселье в Сариоле.

Дым на острове поднялся,

Запылал огонь на мысе;

Дым густым выходит клубом,

Он густой поднялся тучей,

Там, где был огонь ужасный,

Там, где пламя распростерлось,

Дым пол-Похъёлы наполнил,

Всю Карелию окутал.

Весь народ на небо смотрит,

Боязливо смотрит в выси:

"Дым откуда мог подняться,

Протянуться мог до неба?

На войне бывает больше,

Пастухи сжигают меньше".

Лемминкяйнена старушка

К роднику выходит утром

Зачерпнуть себе водицы,

Увидала тучу дыма

Там, над Похъёлой туманной,

Говорит слова такие:

"Это — дым войны, конечно,

От огня вражды ужасной".

Ахти, тот Островитянин,

Молодец тот, Лемминкяйнен,

Посмотрел кругом по небу,

Поразмысливши, подумал:

"Я хотел бы видеть ясно,

Там поблизости разведать,

Где берет тот дым начало,

Где на воздух дым выходит?

Это — дым войны, быть может,

От огня вражды ужасной".

Кауко вдаль глядит прилежно

На места густого дыма;

Это не был дым сраженья,

От огня вражды ужасной.

Это был огонь от пива,

Пламя было там от браги

У пролива Сариолы,

Близ утеса при заливе.

Кауко смотрит вдаль прилежно

Покосился молча глазом,

А потом другим косится,

Искривил немного рот он,

Наконец, сказал он слово,

Так через пролив промолвил:

"Теща Похъёлы родная,

Ты, разумная хозяйка!

Ты вари получше пиво,

Чтобы брага пригодилась,

Как питье толпе великой,

Лемминкяйнену всех больше,

На моей на свадьбе пышной

С милой дочерью твоею".

Уж готово было пиво,

Уж поспел мужей напиток,

Пиво красное убрали,

Отнесли младую брагу,

Чтоб в земле започивало,

В крепком погребе из камня,

В бочках, сделанных из дуба,

Там, за втулками из меди.

И хозяйка Сариолы

Стала кушанье готовить;

Все котлы заклокотали,

Сковородки зашипели.

Испекла большие хлебы,

Много толокна сварила,

Чтоб кормить народ хороший,

Напитать толпу большую

В Похъёле на пышной свадьбе,

На попойке в Сариоле.

Испекла большие хлебы,

Много толокна сварила.

Мало времени проходит,

Протекло едва мгновенье -

Зашумело пиво в бочке,

Молвит в погребе младое:

"Ведь могли б меня уж выпить,

Брагу выхлебать могли бы,

Чтоб меня прославить с честью

И воспеть бы по заслугам!"

Вот певца повсюду ищут,

Чтоб он был певец искусный,

Восхвалять бы мог прилично,

Мог бы спеть прекрасно песни.

Принесли для пенья семгу,

Щуку, чтоб прекрасно пела,

Но не дело семги — пенье,

Щука тоже петь не может:

Семга — с жабрами косыми,

Щука — с редкими зубами.

Вот певца повсюду ищут,

Чтоб он был певец искусный,

Чтобы петь он мог прилично,

Пел бы звучные он песни.

Приведен для пенья мальчик

Как певец он был отыскан.

Не мальчишки дело — пенье,

Не слюнявого ребенка:

Языки ребят — кривые,

Языки с согнутым корнем.

И вспылило пиво в бочке,

Сыплет страшные проклятья

В бочках, сделанных из дуба,

Там, за втулками из меди:

"Коль певец не будет найден,

Чтоб он был певец искусный,

Чтобы петь он мог прилично,

Пел бы звучные он песни,

То все обручи побью я,

Проломлю я дно у бочки!"

И хозяйка приказала

Приглашать на свадьбу всюду,

Шлет послов, чтоб всех просили,

Говорит слова такие:

"О ты, милая малютка,

Ты, раба моя, служанка!

Созови людей к пирушке,

Созови мужей толпами,

Всяких бедных, всяких нищих,

Всех слепых и всех несчастных

Всех хромых и всех калечных.

Ты слепых доставь на лодках,

На конях — всех хромоногих,

А калек вези на санках.

Похъёлы народ зови ты,

Калевы сынов на свадьбу,

Вяйнямёйнена седого,-

Пусть поет он здесь искусно

Не зови лишь Каукомъели,

Не ходи на остров к Ахти!"

Так ей девочка сказала,

Говорит слова такие:

"Отчего ж не Каукомъели,

Отчего не звать мне Ахти?"

Но хозяйка Сариолы

Говорит в ответ ей слово:

"Оттого не Каукомъели,

Не зови сюда ты Ахти,

Что всегда он склонен к спору.

Он горячий забияка,

Он возбудит злость на свадьбе,

Бед наделает на пире,

Осмеет девиц невинных

В славных праздничных одеждах".

Отвечает ей девчонка,

Говорит слова такие:

"Как узнать мне Каукомъели,

Чтоб не звать его на свадьбу?

Я не знаю дома Ахти,

Где жилище Каукомъели".

Тут хозяйка Сариолы

Говорит слова такие:

"Ты легко узнаешь Ахти

И жилье его узнаешь:

Там на острове живет он,

У воды живет веселой,

У широкого залива,

На изгибе мыса Кауко".

Звать гостей пошла девчонка,

Та с поденною оплатой.

По шести она дорогам,

По восьми путям проходит,

Похъёлы народ сзывает,

Всех людей из Калевалы,

Всех крестьян наибеднейших,

Казаков в кафтанах узких,

Только Ахти молодого

Обошла без приглашенья. 

Руна двадцать первая

1. Прием жениха и его спутников в Похъёле.

2. Гостей вдоволь угощают кушаньями и напитками.

3. Вяйнямёйнен поет и благодарит хозяев.

Лоухи, Похъёлы хозяйка,

Старая из Сариолы,

Не сидит под кровлей дома,

Спешной занята работой.

Слышит хлопанье с болота,

Шум по берегу от санок.

Взор направила на запад,

Повернула взор на солнце,

Поглядевши, размышляет:

"Что за люди мчатся в санках

Там по берегу? О горе!

Неужели это — войско?"

Вот подходит к месту ближе,

Рассмотреть поближе хочет.

То совсем не войско было -

Юношей толпа большая,

Зять меж ними находился,

Посреди людей хороших.

Лоухи, Похъёлы хозяйка,

Старая из Сариолы,

Только зятя увидала,

Говорит слова такие:

"А я думала, что буря

Валит множество деревьев,

Что бушует берег моря,

Что шумит песок прибрежный.

Подошла я к месту ближе,

Рассмотреть, что там, хотела;

То не буря там шумела,

Не деревья вниз валились,

То не море билось в берег,

Не шумел песок прибрежный,-

Это зять с людьми на санках,

Сотни две мужей хороших.

Как я зятя угадаю,

Как в толпе мужей узнаю!

Он в толпе всегда заметен,

Как черемуха в лесочке,

Словно дуб в зеленой роще,

Словно месяц в звездном небе.

Конь у зятя черной масти,

Словно жадный волк, горяч он,

Словно ворон на добыче,

Словно жаворонок реет;

Шесть златых щебечут птичек

На дуге его согнутой,

Голубых семь птичек вместе

Верещат в ремнях запряжки".

Шум на улице поднялся,

Треск оглобель по дороге:

Зять на двор въезжает быстро,

И толпа стремится к дому.

Зять стоит средь провожатых,

Посреди людей хороших,

Стал, вперед не выдвигаясь

И назад не подаваясь.

"Эй вы, дети и герои,

Эй, высокие, спешите,

Вы супонь скорей берите

И ремни освободите,

Опустите вы оглобли

И скорей встречайте зятя!"

Быстро конь бежит у зятя,

Сани пестрые промчал он

По двору большому тестя.

Молвит Похъёлы хозяйка:

"О ты, раб, поденно взятый,

Лучший молодец в деревне!

Ты прими коня у зятя,

Белолобого избавь ты

От шлеи, богатой медью,

Светлым оловом покрытой,

От ремней цены высокой,

От дуги его из ветел!

Отведи ты лошадь зятя,

Отведи ты осторожно

На ремнях, сребром богатых,

И на поводе из шелку,

Отведи на мягкий выгон,

На равнины, на поляны,

На поля снегов бесшумных,

В ту страну с молочным цветом!

Напои ты лошадь зятя,

Где в источнике ближайшем

Влага весело струится

И бежит, как простокваша,

У златых корней сосновых,

У корней тенистой ели!

Накорми там лошадь зятя

Из станка златого резкой

И из медного корыта

Ячменя зерном отборным,

Яровой свари пшеницы,

Яровой корми ты рожью!

Отведи ты лошадь зятя,

Отведи ты к яслям лучшим,

На возвышенное место,

К загородке самой задней!

Привяжи ты лошадь зятя

К золотым и крепким кольцам

И к крюкам, что из железа,

И к столбу, что из березы!

Пододвинь к коню ты зятя

Первое — совсем корыто,

А второе — с свежим сеном,

Третье дай ему с мякиной!

И почисть ты лошадь зятя

Щеткой из моржовой кости,

Чтобы волосы не лезли,

Чтобы хвост испорчен не был!

И покрой ты лошадь зятя

Серебристым покрывалом,

Златотканою попоной,

Сукнами с отделкой медной!

Вы же, мальчики-цыплята,

Зятя в горницу ведите

С непокрытой головою

И с руками без перчаток!

Посмотреть бы я хотела,

Не пройдет ли зять в покои,

Там дверей не поснимавши,

Косяков не отодвинув,

Притолоки не поднявши,

Не понизивши порога,

Не сломав углов меж стенок

И не сдвинув с места балок!

Не пройдет мой зять в покои,

Золотой в жилье не вступит,

Там дверей не поснимавши,

Косяков не отодвинув,

Притолоки не поднявши,

Не понизивши порога,

Не сломав углов меж стенок

И не сдвинув с места балок:

Всех на голову длиннее,

На длину ушей он выше.

Перекладины подняли,

Чтоб он шапкой не цеплялся;

Опустили вниз порожек,

Чтоб каблук не надломил он,

Косяки раздали шире,

Сняли вовсе дверь входную,

Только стал он приближаться,

Подошел поближе, храбрый!

Слава богу, наконец-то

Зять вошел уже в покои!

Я бы в горницу взглянула,

Осмотрела б быстрым взором,

Может, там столы не мыты,

Может, лавки не протерты;

Не отмыты половицы,

Доски вытерты не чисто!

Я взглянула прямо в избу:

Не могу совсем узнать я,

Из каких она деревьев,

Из каких деревьев крыша

И откуда взяты стены,

Как собрали половицы.

Все края ежовой кости,

Все низы оленьей кости,

Двери — кости росомахи,

Косячки — ягнячьей кости.

Все из яблони стропила

С свилеватыми столбами,

Вижу лилии у печки,

Папоротник там у крыши.

Все скамейки из железа,

Пол из планочек немецких,

Все столы блестят от злата,

Пол покрыт ковром из шелку.

Печка сделана из меди,

Весь очаг — из твердых камней,

Печка — из камней подводных,

Стены — Калевы деревьев".

Вот жених в покои входит,

Поспешает он в жилище,

Говорит слова такие:

"Укко! ты пошли здоровья

Под прославленную кровлю,

В это славное жилище!"

Молвит Похъёлы хозяйка:

"Будь и ты здоров, явившись

В эту малую избушку,

В эту низкую постройку,

К нам в еловое жилище,

В наше гнездышко из сосен!

Эй ты, девочка-служанка,

Ты, наймычка из деревни!

Принеси огня в бересте,

На конце сосновой щепки,

Чтоб я зятя посмотрела,

Жениху в глаза взглянула:

Сини те глаза иль кари,

Или белы, как льняные!"

Принесла огня девчонка,

Та наймычка из деревни,

На бересте принесла ей,

На конце сосновой щепки.

"Нет! шумит, трещит береста.

Дым пошел смолистый, черный,

Задымил глаза он зятю,

Цвет лица он сделал черным.

Принеси огня на свечке,

На свече из воску, белой!"

Принесла огня девчонка,

Та наймычка из деревни,

Принесла на длинной свечке,

На свече из воску, белой.

Заблестел дымок от воску,

Засиял огонь от свечки,

Осветил он очи зятя,

Заблестели зятя щеки.

"Я узнала очи зятя:

И не кари, и не сини,

И не белы, как льняные;

Белы, как морская пена,

Кари, как трава морская,

Милы, как цветок прекрасный!

Ну вы, мальчики-цыплята!

Моего ведите зятя

На высокое сиденье,

На возвышенное место,

К голубой стене спиною,

Головой же поверните

На гостей, на красный столик,

Грудью к шуму всех сидящих!"

И хозяйка угощает,

И поит гостей, и кормит;

Кормит их прекрасным маслом,

Кормит мягкими комками;

Всех гостей кормила званых,

Больше ж всех кормила зятя.

Уж и семгу разложили

Возле жареной свинины;

Так полна была посуда,

Что края едва держали,

Всем гостям на угощенье,

А для зятя — прежде прочих.

Молвит Похъёлы хозяйка:

"Ой ты, девочка-малютка!

Принеси-ка пива в кружках,

В кружках, что с двумя ушками,

Всем гостям на угощенье,

А для зятя — прежде прочих!"

Принесла девчонка кружку,

Та служанка нанятая,

Чтоб кругом ходила кружка,

С пивом спелым чтоб гуляла,

Чтобы хмель с бород струился,

Пена белая стекала

У гостей, на свадьбу званных,

А у зятя — прежде прочих.

Что ж тогда случилось с пивом,

Что вспененное сказало,

Как к певцу оно попало,

Знаменитому досталось?

Старый, верный Вяйнямёйнен

Охранитель всех напевов,-

Знаменит искусством пенья,

Всех сильнее в заклинаньях.

Взял он пиво прежде прочих,

Говорит слова такие:

"Пиво, доблестный напиток!

Да не пьют тебя в молчанье!

Дай мужам охоту к песне,

Золотым устам — к напеву!"

Удивляется хозяин,

А хозяйка слово молвит:

"Что-то песни поувяли,

Языки перетупились,

Дурно ль пиво я сварила,

Налила ль питья плохого,

Что певцы не запевают,

Не похвалятся напевом,

Не зальются, золотые,

И кукушка не ликует?

Кто ж начать здесь должен песни,

Голос чей раздаться должен,

В Похъёле на славном пире,

В Сариоле на пирушке?

Не поет ведь здесь скамейка

Без людей, на ней сидящих,

Не звучит здесь пол в покоях

Без людей, по нем ходящих;

Здесь окно не веселится

Без хозяев у окошка,

Не шумит здесь стол краями

Без людей, за ним сидящих,

Не гудит окно для дыма

Без людей, внутри живущих".

На полу сидел ребенок,

На печной скамье малютка.

И сказал тот мальчик с полу,

С той печной скамьи ребенок:

"Я вот мал и юн годами,

Я и слаб, и тонок телом,

Но пусть будет по желанью,

Не поют ведь те, кто толще,

Мужи сильные примолкли,

Не хотят здесь веселиться,

Я спою, худой мальчишка,

Я спою, ребенок тощий;

Хоть мое и худо тело

И совсем без жира бедра,

Чтобы вечер был веселым,

Был прославлен день прекрасный".

На печи старик лежал там,

Говорит слова такие:

"Не должны петь песен дети,

Лопотать пустые вещи:

Много лжи в ребячьих песнях.

В песнях девушек нет смысла!

Пусть споет премудрый песню,

Тот, чье место на скамейке!"

Старый, верный Вяйнямёйнен

Тут такое молвил слово:

"Есть ли кто из молодежи,

Есть ли кто в честном народе,

Кто б сложил с рукою руку,

Положил бы их друг к дружке

И потом бы начал пенье,

Пенье радостное поднял,

Чтобы день наш был веселым,

Чтобы вечер был прославлен?"

Говорит старик на печке:

"С давних лет здесь не слыхали,

Не слыхали, не видали

Никогда, ни разу прежде

Певуна меня сильнее,

Заклинателя мудрее

С детства, как познал я лепет,

Как ребенком пел я часто

У широкого залива,

На полях шумел, бывало,

Как взывал в лесу сосновом,

Распевал я в рощах темных,-

Силен, славен был мой голос

И напевы превосходны;

И текли они, как реки,

Как поток воды, шумели,

И скользили, словно лыжи,

Словно парусный кораблик;

Тяжело теперь промолвить,

Тяжелей еще услышать,

Что надорван сильный голос,

Что поник мой голос милый:

На реку уж не похож он,

На поток он не походит,

Он как грабля между пнями,

Как сосна на снежном поле,

На земле песчаной сани,

На сухих каменьях лодка".

Молвил старый Вяйнямёйнен,

Говорит слова такие:

"Коль не явится другой кто,

Чтобы петь со мною вместе,

В одиночку петь я стану,

И один спою я песни;

Был певцом уж так и создан -

Песнопевцем от рожденья,

Не спрошу я у другого

Ни пути, ни цели песен".

Старый, верный Вяйнямёйнен,

Пенья вечная опора,

Начал радостное дело,

Исполненье песнопенья,

Зазвучала песнь веселья,

Слово мощно загремело.

Начал старый Вяйнямёйнен,

Людям дал услышать мудрость:

Знал он много слов хороших,

Ведал много дивных песен,

Больше, чем у скал каменьев,

Чем цветов в воде цветущей.

И запел тут Вяйнямёйнен,

Пел он вечеру на радость,

Чтобы женщины смеялись,

Чтоб мужчины веселились,

Чтобы слушали, дивились

Вяйнямёйнена напевам,

И дивились те, кто слушал,

Слух ничем не отвлекая.

Молвил старый Вяйнямёйнен,

Он сказал, окончив пенье:

"Я совсем не знаменитый,

Ни певец, ни заклинатель,

Не могу пропеть я много,

И мое уменье слабо.

О, когда б запел создатель,

Слово с уст своих сказал нам!

Мощно песни он пропел бы,

Произнес бы заклинанья.

Море в мед он обратил бы,

А песок — в горох красивый,

Хрящ морской — в хороший солод,

Солью стали б камни моря,

Хлебородной почвой — рощи,

Темный лес — пшеничным полем,

Горы стали б пирогами,

Стали б яйцами каменья.

Он и пел, и заклинал бы,

Говорил слова заклятья,

Он на двор напел бы стадо,

Мог бы в хлев коров наделать,

В стойла много пестролобых,

В поле множество молочных,

Сотни с выменем обильным,

Целых тысячи рогатых.

Он бы пел и заклинал бы,

Он бы пел, и рысий мех бы

Для хозяина он создал,

На кафтан сукно хозяйке,

Башмачки на ноги дочке,

Сыну — красную рубашку.

О ты, Укко, бог верховный,


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24