Всех охватило повальное увлечение «Битлз». Полицейских, промоутеров, лорд-мэров и убийц. «Битлз» были актуальны, о них писали во всем мире, поэтому все пытались погреться в лучах нашей славы, какой бы она ни была. Но мы вовсе не желали, чтобы мы ассоциировались с таким ничтожеством, как Чарльз Мэнсон.
Но еще более оскорбительным я счел то, что Мэнсон вдруг заявил, что длинные волосы, борода и усы — атрибуты типичного убийцы. До тех пор длинные волосы и борода означали только то, что мы не хотим стричься и не бреемся, в крайнем случае ассоциировались с неряшливостью».
Ринго: «Пока мы записывали «Белый альбом», мы снова стали группой, что мне всегда нравилось. Мне нравилось быть членом группы.
Конечно, и у меня бывали минуты сомнений, потому тем летом на некоторое время я расстался с ребятами.
Я уехал потому, что почувствовал, что играю неважно, а еще потому, что остальные трое были по-настоящему счастливы в работе, а я оказался лишним. Я заехал к Джону, который жил в моей квартире на Монтегю-сквер вместе с Йоко с тех пор, как покинул Кенвуд. Я сказал: «Я ухожу из группы, потому что играю плохо, чувствую себя лишним и ненужным, а вы трое по-настоящему близки». И Джон воскликнул: «А я думал, что лишний — это я!»
Тогда я отправился к Полу, постучал к нему в дверь. Я повторил то же самое: «Я ухожу из группы. По-моему, вы трое по-настоящему дружны, а я лишний». И Пол удивился: «А я думал, лишний — это я!»
Съездить к Джорджу я даже не удосужился. Я решил: «Поеду отдыхать», — взял детей и отправился на Сардинию».
Джордж: «Я не помню точно, почему Ринго уехал. Однажды кто-то сказал: „Ринго уехал отдыхать“. А потом мы узнали, что он считал, что мы трое очень близки, а он не вписывается в нашу компанию. Такое иногда случалось. У каждого бывали подобные моменты, всех охватывало раздражение. Я тоже думал: „Ну и какого черта я здесь торчу? Они все такие классные, а мне здесь не место“. И я тоже ушел — во время записи следующего альбома».
Пол: «По-моему, Ринго всегда мучался оттого, что он плохой барабанщик, — потому что ему не случалось солировать. Он терпеть не мог ребят, которые барабанили без устали, пока остальные члены группы уходили выпить чаю или еще что-нибудь. До «Abbey Road» у «Битлз» не было ни одного соло на ударных, и впоследствии другие барабанщики говорили, что им нравится стиль Ринго, хотя в строгом смысле слова он не слишком хороший ударник. Это звучало снисходительно, и, по-моему, мы позволяли им заходить в такой критике слишком далеко.
Я считаю, что он сам, его душа и чувство ритма были огромным вкладом в нашу работу. Я всегда говорю: если есть возможность играть, повернувшись спиной к барабанщику и не следя за ним, это большая удача. Ринго можно было просто объяснить, что мы делаем, и оставить его в покое, и из-за спины всегда слышалась равномерная дробь его барабанов. В целом рок-н-ролл — это чувство и звук. На этот раз нам пришлось убеждать Ринго, что мы считаем его замечательным музыкантом.
Вот как бывает в жизни. Ты просто живешь, куда-то идешь и забываешь сказать такие простые слова: «Знаешь что? По-моему, ты замечательный». Ты не всегда находишь время сказать своему любимому барабанщику, что он и вправду твой любимый барабанщик. Ринго чувствовал себя неуверенно, и он ушел, поэтому мы объяснили ему: «Слушай, дружище, для нас ты — лучший барабанщик в мире». (И я до сих пор так считаю.) Он поблагодарил нас и, думаю, порадовался, услышав это. Мы заказали миллионы цветов и устроили большой праздник в честь его возвращения в студию».
Джон: «Мне нравится, как он стучит. Ринго до сих пор один из лучших барабанщиков, играющих в рок-группах» (72).
Джордж Мартин: «По-моему, все они были слишком мнительными. Когда в отношениях возникает трещина, а атмосфера становится напряженной, как будто ты стал невольным свидетелем ссоры супругов на вечеринке, каждый начинает гадать, не оказывает ли он плохую услугу самим своим присутствием. Думаю, в такой ситуации мы оказались в случае с Ринго. Наверное, он чувствовал себя неловко из-за отстраненности Джона, Йоко и Пола; дух товарищества, к которому они привыкли, исчезал. Наверное, он спрашивал себя: «Может, во всем виноват я?»
Ринго: «На Сардинии я написал песню «Octopus's Garden» («Сад осьминога»). Питер Селлерс предоставил нам свою яхту, мы уплыли в море на день. На ленч мы заказали капитану рыбу с чипсами (потому что мы, ливерпульцы, привыкли к такой еде). Начался ленч, нам подали жареный картофель и еще какую-то еду на тарелке. Он сказал: «Вот ваша рыба с чипсами». — «А это что такое?» — «Кальмар». — «Мы не едим кальмаров. А где треска?» Но мы все-таки попробовали кальмара, и он нам понравился — правда, оказался чуть жестковатым и по вкусу напоминал курятину.
Я остался на палубе вместе с капитаном, мы заговорили об осьминогах. Он рассказал мне, что они живут в пещерках, разыскивают на дне блестящие камешки, консервные банки и бутылки и из них устраивают перед пещеркой что-то вроде сада. Это поразило меня, потому что в то время мне тоже хотелось оказаться на дне моря. А потом было несколько затяжек, гитара — и получился «Octopus's Garden»!
Я отдохнул, отпуск удался отлично. Я знал, что все мы запутались. Дело было не только во мне, разлад начался во всем. Я решительно ушел из группы, я просто не мог больше этого терпеть. Все волшебство исчезло, отношения стали натянутыми. В моей жизни началась черная полоса. Возможно, это была лишь моя мнительность, но я просто чувствовал себя неловко, казался себе лишним в группе. А потом я понял, что все мы чувствовали себя лишними: когда я сказал это вслух, это поняли все.
Я получил телеграмму: «Ты — лучший рок-н-ролльный барабанщик в мире. Возвращайся домой, мы любим тебя». И я вернулся. Всем нам была нужна эта маленькая встряска. Появившись на студии, я обнаружил, что Джордж завалил ее всю цветами, Цветы были повсюду. Я успокоился, мы пережили кризис, и все изменилось к лучшему. А потом, вышел «Белый альбом», мы покинули студию и отправились в маленькую комнату, где все были вместе и как следует отдохнули.
В июне Джордж уехал в Калифорнию снимать какой-то фильм вместе с Рави Шанкаром, и мы с Морин отправились с ним. Мы всегда ездили повсюду вместе. Если кто-нибудь куда-нибудь собирался, он брал с собой еще кого-то — обычно мы везде ездили с кем-нибудь на пару. С Полом мы отдыхали на Виргинских островах, с Джоном — на Тринидаде. Каждый раз мы отправлялись отдыхать с кем-нибудь еще. Вот как мы были близки.
Мы приехали в Пеббл-Бич, поселились там, и это было замечательно. Мы побывали в Есалене и увидели все, ради чего ехали, — свободную любовь и потрясающие идеи. Там часто бывали Алан Уоттс и люди вроде него. А потом Джордж съездил в Сан-Франциско. Он даже пригласил к нам «ангелов ада» — вот сколько любви было вокруг».
Джордж: «Однажды утром Дерек позвонил из таможенного и акцизного управления и сказал: «Нет ли тут ошибки? К нам прибыли семнадцать „харлей-дэвидсонов“, за которые мы должны заплатить пошлину». Я предупредил «Эппл» об этом заранее, потому что в Нью-Йорке один парень сказал: «Когда-нибудь мы приедем в Англию, так что ждите». И я подумал: «Только этого нам не хватало!»
И вот этот день настал. «Ангелы ада» прибыли из Сан-Франциско вместе со своими «харлей-дэвидсонами», прошли контроль в аэропорту Хитроу и направились прямо на Сэвил-Роу, 3. Я быстро разослал всем сообщения: «Будьте осторожны, не раздражайте их. Занимайтесь обычными делами и будьте с ними вежливы. Помните, они могут вас убить». Я пошутил, но они и вправду были способны убить».
Нил Аспиналл: «Джордж сказал: «Когда будете в Англии, загляните к нам», — или что-то вроде этого. И через пару месяцев мотоциклисты подъехали к офису на Сэвил-Роу и заявили: «Нас пригласил Джордж». В конце концов они поселились в офисе «Эппл», наводя на всех ужас.
Мы устроили для «ангелов ада» рождественскую вечеринку. Помню, все проголодались, и наконец четверо человек внесли на подносе огромную индейку. От двери до стола, куда хотели поставить поднос, было десять ярдов, но преодолеть их так и не удалось.
«Ангелы ада» завопили, и вдруг все перемешалось: руки, ноги, туловища. К тому времени, как поднос поставили на стол, он был уже пуст. Они рвали индейку на части, топча тех, кто помоложе, чтобы добраться до нее. Ничего подобного я в жизни не видел».
Ринго: «Они испортили весь праздник, мы не могли отделаться от них. Они не желали уезжать, нам пришлось выпроваживать их с помощью полиции. Это было отвратительно, все до смерти перепугались. Рождественская вечеринка не удалась».
Джордж: «Джон и Йоко нарядились Санта-Клаусами. Я не приехал, потому что знал, что там что-нибудь случится. Я только слышал, что вечеринка не удалась и что была драка».
Нил Аспиналл: «Их попросили покинуть „Эппл“. Я сам попросил их, но они ответили в духе хиппи: „Не ты нас пригласил, не тебе и прогонять“. Другими словами, поскольку их пригласил Джордж, то он и должен был попросить их уехать. По-моему, Джордж сделал это очень ловко. Не помню, что именно он сказал: „да“ или „нет“, „инь“ или „янь“, „заходите“ или „вон“, „останьтесь“ или „уходите“ — но они поняли и сказали: „Ну, если ты настаиваешь, Джордж, то конечно“. И уехали».
Дерек Тейлор: «По сути дела, Джордж сам пригласил «ангелов ада» в «Эппл», если они когда-нибудь приедут в Англию. Но вместе с ними приехали и многие другие. Бездомная семья из Калифорнии явилась в офис и в буквальном смысле слова поселилась в одном из кабинетов — мать, отец и несколько детей, а «ангелы ада» из Сан-Франциско расхаживали по всему зданию.
Приехал и Кен Кизи, который позаимствовал у нас пишущую машинку и магнитофон и по утрам устраивал поэтические чтения в моем кабинете. Приехав как-то на работу, я обнаружил, что «ангелы ада» расселись на полу, почесываясь, пуская газы и повторяя: «Эй, Кен, прочти-ка нам еще что-нибудь, старина!» Они собрались в моем кабинете послушать таких великих людей, как Билли Тамблвид или Фриско Пит (последний должен быть известен американским читателям), и многих других».
1969-70
Пол: «Мы начали работу над фильмом «Let It Be» в январе 1969 года в Туикенемской киностудии, выбрав рабочее название «Get Back». Режиссером был Майкл Линдзи-Хогг. В фильме мы хотели показать, как «Битлз» репетируют, импровизируют, сыгрываются и наконец дают большой концерт. Мы хотели показать весь процесс работы. Помню, у меня родилась идея финальной сцены: панорама бесконечных рельсов, а потом — концертный зал.
Поначалу мы решили сняться на океанском лайнере, уплывающем от всего мира; зрители видели бы, как мы репетируем и как в конце концов получаем вознаграждение за работу. Но съемки в конце концов стали проводить в Туикенеме. Думаю, так было проще и безопаснее для режиссера и всех остальных. Никому не хотелось проводить их на океанском лайнере. В то время мы перессорились, потому что пробыли вместе уже слишком долго, и наши отношения дали трещину».
Джордж: «Кажется, изначальная идея принадлежала Полу — отрепетировать несколько новых песен, выбрать место и записать альбом живьем. Нам предстояло разучивать мелодии и записывать их без наложения, делать альбом вживую».
Пол: «Не думаю, что мы решили сознательно придать ощущение реальности присутствия в нашей студии. Да, оно возникло, но я не помню, чтобы мы умышленно пытались создать его. Настоящая запись началась позднее, в студии „Эппл“. Помню, как мы наслаждались там музыкой. Эту музыку было приятно исполнять».
Джордж Мартин: «В то время они переживали «революционный» период, старались придумать что-нибудь новое, хотели работать с новым инженером. Они работали с Джеффом Эмериком, а теперь к работе подключился и Глин Джонс. Думаю, в основном им хотелось работать с новым продюсером, но они мне об этом ни разу не сказали. Поэтому я тоже присутствовал на сеансах.
В то же время у них появилась удачная идея, и я считал, что ее стоит осуществить. Они хотели собрать песен на целый альбом, отрепетировать его, а потом исполнить вживую перед большой аудиторией. Живой альбом новых песен. Большинство людей, записывая альбом вживую, предпочли бы переделать старые песни, но они решили: «Давайте запишем пластинку совершенно новых песен, которые еще никто не слышал, и сыграем эти песни перед зрителями».
Это была грандиозная идея, но дать в Англии концерт под открытым небом в феврале было невозможно, а здания, которое вместило бы всех поклонников «Битлз», не нашлось. Мы подумывали о том, чтобы снять эту сцену за границей, в Калифорнии, но это обошлось бы слишком дорого. Потом мы задумали съездить в Маракеш и привезти туда зрителей, но и эта затея, провалилась. В конце концов они никуда не успели уехать и начали репетиции в Туикенемской киностудии. Я был с ними.
Но между ними постоянно вспыхивали ссоры, им недоставало организованности. В сущности, в то время они стали неуправляемыми. Они цепляли друг друга и часто ссорились между собой».
Джон: «Я не принимал никаких осознанных решений. Все происходило на уровне подсознания, я просто делал записи вместе с „Битлз“, будто ходил на работу к девяти утра. Пол или кто-то еще сказал: „Пора записываться“. И я просто приходил и работал, почти не думая об этом. Когда запись удавалась, мне нравилось. Когда дело сдвигалось с мертвой точки, это было замечательно. Когда мы буксовали на одном месте, а чаще всего так и бывало, происходящее напоминало мне работу» (80).
Пол: «Помню, однажды, во время обсуждения «Let It Be», Джон сказал: «А, я понял. Ему нужна работа». И я сказал: «Да, это так. Думаю, мы должны работать. Это было бы полезно». Все мы были рады отдохнуть, но я считал, что мы должны и что-нибудь сделать.
Со временем я уговорил всех взяться за «Let It Be», и начались бурные споры. Поэтому фильм получился скорее о конце «Битлз», чем о том, о чем мы планировали его снять. Вероятно, это печальная история, но так уж все вышло».
Джон: «Что нам делать, если мы не сможем ничего придумать? Худшее, что мы придумали, перестав давать концерты, — заснять то, как мы записываем альбом. Все это мы делали ради общения. И показ фильма по телевидению тоже был общением, у нас появился шанс улыбнуться людям, как в „All You Need Is Love“. Это и побудило меня взяться за такую работу» (69).
Нил Аспиналл: «Не знаю точно, кто был инициатором того, что работа началась в Туикенемской студии. Но они решили снимать все, что они делают. Продюсер Денис О'Делл объяснил, что, если предстоят съемки, понадобится место для камер. Ребята и прежде работали на Туикенемской киностудии — во время съемок „Help!“ и „A Hard Day's Night“, вот и на этот раз решили сниматься там. В январе в Туикенеме было очень холодно, это было не самое удачное место для записи альбома. Происходящее выглядело не то съемками фильма, не то записью пластинки. И в этом было что-то неправильное. Все чувствовали себя неуютно. На киностудии был большой павильон звукозаписи, ребятам пришлось работать с портативной аппаратурой, поскольку павильон был оборудован иначе, чем студия звукозаписи. Постоянные напоминания о том, что непрерывно идет съемка, — не самая подходящая атмосфера для творческой работы и записи альбома».
Джон:«Съемки фильма „Let It Be“ стали адом. Когда он вышел, многие жаловались на то, что Йоко выглядит в нем плачевно. Но даже самые отъявленные поклонники „Битлз“ не выдержали бы шести недель такой работы. Это была самая печальная в мире сессия грамзаписи» (70).
Пол: «В сущности, когда мы пришли туда, получилось, что мы снимали хронику распада группы. Мы не сознавали, что на самом деле мы движемся к разрыву».
Джордж: «Последние несколько месяцев 1968 года я продюсировал альбом Джеки Ломакса и общался с Бобом Диланом и «The Band» в Вудстоке, отлично проводил время. Приезд в зимний Туикенем и ссоры с «Битлз» не пошли мне на пользу. Но я помню, что я ощущал оптимизм. Я думал: «Ладно, сейчас Новый год, мы по-новому подошли к процессу записи альбома». Думаю, первые два дня все шло нормально, но вскоре стало ясно, что с тех пор, как мы в последний раз работали в студии, ничто не изменилось, атмосфера опять стала напряженной. Слишком уж много было разных мелочей и условностей.
Как всем известно, нам всегда не давали возможности побыть одним, а теперь начали снимать даже наши репетиции. Однажды между мной и Полом вспыхнула ссора. И она вошла в фильм. Там есть эпизод, когда он говорит: «Надо играть не так». А я отвечаю: «Ладно, я сыграю так, как ты хочешь, или вообще не стану играть, если скажешь. Как скажешь, так я и сделаю…»
Нас снимали во время споров. Правда, далеко мы не заходили, но я думал: «Ну и какой в этом смысл? Я вполне могу обойтись без всего этого. Разве в такой обстановке можно ощущать себя нормально? Я выхожу из игры».
Через это прошли все. Однажды ушел Ринго. Мне известно, что и Джон хотел уйти. Это был чрезвычайно трудный, напряженный период, и съемки во время ссор были ужасны. Я злился и думал: «С меня хватит. Я ухожу». Однажды я взял свою гитару уехал домой и тем же днем написал «Wah-Wah» («Уа-уа»)".
Ринго: «Джордж ушел из-за Пола и ожесточенного спора с ним. В тот день они так и не успокоились, и Джордж решил уйти, но ничего не сказал ни Джону, ни мне, ни Полу. Напряжение сохранялось все утро, споры продолжались, и до самого ленча никто из нас не заметил, что Джордж уехал домой. Мы вернулись в студию, а его по-прежнему не было, поэтому мы начали импровизировать. Пол играл, подключив бас к усилителю, Джон отключился, я барабанил так, как никогда прежде. Обычно я играл иначе. В тот момент наша реакция была очень любопытной. И конечно же, во все это вмешалась Йоко, она ведь была все время с нами».
Пол: «Если я что-нибудь предлагал и мое предложение не нравилось, скажем, Джорджу — мгновенно вспыхивала ссора. В сущности, Джордж бросил группу. Не знаю, по какой именно причине, но, похоже, все считали, что я слишком много командую.
И это неудивительно. Я такой человек, которому нравится видеть результаты работы, и потому могу переусердствовать. Я загорался, увлекался чем-нибудь, начинал быстро-быстро говорить: «Да, мы сделаем это, мы будем там в понедельник утром, в Туикенеме, мы это сделаем, вот здорово…» И тут возникали проблемы. Я говорил: «Было бы здорово, если бы мы сняли фильм о том, как работают «Битлз». Он стал бы сенсацией». А они отвечали: «А ты уверен, что хочешь этого?» Такие идеи встречали очень вяло, и я переставал понимать, что я здесь делаю.
Теперь, вспоминая историю создания этого фильма, я понимаю, что все можно было истолковать как чрезмерный нажим с моей стороны, тем более что я был членом группы, а не каким-то продюсером или режиссером. С моей стороны это был просто энтузиазм, я подолгу беседовал с режиссером, но все это повлекло за собой споры, и в одном из них Джордж сказал: «Хватит. Этого я играть не стану!» Кажется, я предлагал ему сыграть какой-то кусок, а это в любой группе всегда вызывает недовольство партнеров.
Во время работы над песней «Hey Jude», когда мы впервые сели, а я запел «Hey Jude», Джордж вставил после первой фразы проигрыш на гитаре. Я продолжал: «Don't make it bad…» — и снова проигрыш. Он отзывался на каждую строчку, и я сказал: «Стоп! Подождите минутку. Так не пойдет. Может быть, повременим с гитарными вставками? Для начала я хотел бы просто спеть». Он закивал: «Да, конечно, конечно». Но он был явно недоволен. Ему не понравились мои слова.
В группе царила демократия, ему было незачем выполнять мои требования, и, думаю, его раздражало то, что я все время лезу со своими идеями. Наверное, ему казалось, что я пытаюсь командовать. И хотя я добивался совсем другого, выглядело все именно так.
По-моему именно это в конце концов и стало причиной распада «Битлз». Я начал понимать, что постоянно выдвигать идеи не так уж хорошо, а прежде я только это и делал, причем иногда настаивал на своем слишком усердно.
Я не хотел, чтобы в «Hey Jude» появились гитарные проигрыши, для меня это было важно, но, конечно, если сказать такое гитаристу которому не по душе твой замысел, все будет выглядеть так, словно ты пытаешься все сделать сам, без его участия. По-моему Джордж почувствовал это, потому что всем видом говорил: «С каких это пор ты решаешь за меня, как мне играть? Я тоже один из «Битлз». И я могу его понять.
Но меня это уязвляло, я перестал сыпать идеями, а начал обдумывать свои слова: «Постой-ка, а не будет ли это выглядеть излишне навязчиво?» Раньше я просто говорил: «Черт, какая удачная мысль! Давайте-ка назовем эту песню «Yesterday». Это будет замечательно».
Джордж: «Лично я считаю, что во время записи двух последних альбомов, с тех пор как мы перестали ездить в турне, мы лишились возможности импровизировать, играть так, как нам хочется, и в основном в этом был виноват Пол. Раньше, в первые годы, мы просто приходили, брали гитары, разучивали мелодию и аккорды и начинали обсуждать аранжировку.
А потом в какой-то момент — кажется, во время работы над «Сержантом Пеппером» (может быть, именно поэтому я его недолюбливал) — Пол вбил себе в голову, что он знает, как именно надо записывать одну из своих песен. Предложений он не принимал. Джон, например, всегда прислушивался к чужим советам, когда предстояло записать его песню.
А с Полом доходило до абсурда: я открывал футляр, вынимал гитару, а он говорил: «Нет, нет, мы еще не готовы. Сначала запишем партию пианино вместе с Ринго, а остальное доделаем потом». И мне не оставалось ничего другого, кроме как сидеть и слушать, как он играет: «Fixing a hole…», а Ринго держит ритм. Потом Пол начинал накладывать партию баса и заниматься чем-нибудь еще.
У нас были связаны руки, и, хотя предполагалось, что к работе над новым альбомом мы подойдем иначе (мы собирались записывать его вживую), опять возникла ситуация, когда Пол заранее знал, чего он добивается. Пол не хотел, чтобы кто-то исполнял его песни, пока он не решит, как они должны звучать. Для меня все это выглядело так: «А я что здесь делаю? Зачем мне эта головная боль?»
В довершение всего Йоко постоянно была рядом, мы чувствовали ее негативное поле. Джон и Йоко были сами по себе. Вряд ли он хотел по-прежнему постоянно быть с нами, и, думаю, Йоко толкала его на разрыв с группой, поскольку ей не нравилось, что с нами он проводит так много времени.
Не следует забывать, что с тех пор утекло было много воды, и теперь, когда мы рассказываем об этом, мы опять стали друзьями, мы лучше понимаем, что происходило тогда. Но если вспомнить обо всем, что случилось в то время, вы поймете, как странно все это выглядело».
Ринго: «Джордж писал все больше песен. Ему хотелось, чтобы к нему прислушивались. Сначала мы записывали песни так, как хотелось Джону и Полу, потому что они были авторами. Но Джордж стал независимым, он перестал подчиняться Полу и в конце концов, когда Пол захотел показать Джорджу как играть соло, тот ответил: «Слушай, я гитарист. Я сам как-нибудь сыграю». И главное, он всегда играл прекрасно. Но теперь его позиция изменилась. Если раньше он всем своим видом говорил: «Я написал песню — покажите, как вы будете ее играть», то теперь он говорил: «Я написал песню и хочу, чтобы она звучала так».
Пол: «После ухода Джорджа мы собрались в доме у Джона, и, кажется, первыми словами Джона были: «Давайте позовем Эрика». Я воскликнул: «Нет!» Я думал, Джон шутит. Мне кажется, все мы думали: «Нет, постойте. Джордж ушел, но так поступить мы не можем, это не годится».
Ринго: «Все мы поехали к Джорджу объяснили, что любим его, во всем разобрались, и он вернулся».
Джон: «Пол считал, что мы должны репетировать, как Саймон и Гapфанкель, добиваясь совершенства, а потом записывать альбом. Но мы же большие дядьки, хоть и лентяи, мы играем уже лет двадцать, черт возьми, и мы не собираемся репетировать до потери пульса. Мы не могли привыкнуть к такой системе, мы записали несколько песен, но это было не для нас.
Это было жуткое, ужасное ощущение; нас снимали все время, а я хотел только одного: чтобы нас оставили в покое. Мы приезжали на студию к восьми часам утра, а музыку невозможно записывать ни в восемь, ни в десять, да, собственно, вообще никогда, если ты находишься в малознакомом месте, в свете прожекторов и тебя постоянно снимают.
Получился еще один «Magical Mystery Tour». Короче говоря, этого хотел Пол. Видимо, пришло время снять еще один фильм или сделать что-нибудь еще, он хотел, чтобы мы отправились на гастроли или занялись еще чем-то. И, как обычно, мы с Джорджем заявили: «А мы не хотим!» — ну и так далее. А он настаивал. Начались споры о том, куда ехать, и тому подобное. Я вроде как был с ними, но в то время со мной была Йоко, и мне ни до чего не было дела. К тому же я все время был под кайфом — на героине и на чем-то еще. Мне было просто все равно, как и всем. Как в фильме, когда я собираюсь играть «Across The Universe» («Через Вселенную»), Пол начинает зевать и играет что-то бугиобразное. Что тут скажешь? «Так что, сыграем что-нибудь побыстрее?» Вот как я действовал. За много лет мой энтузиазм иссяк» (70).
Пол: «Все это происходило во время съемок «Let It Be». Джордж ушел, потому что ему казалось, что им пытаются командовать (думаю, причина заключалась в этом). Ринго ушел раньше, потому что считал, что как барабанщик он нам не нравится. Затруднение с ним разрешить было не так трудно, как с Джорджем, но в то же время Джон собрался уходить, и, похоже, все мы почувствовали, что в наших отношениях появились трещины.
Джон: «К тому времени, как «Битлз» достигли своего пика, мы начали загонять друг друга в какие-то рамки. Мы ограничивали свои возможности сочинять или играть музыку, пытаясь подогнать все под кем-то придуманный формат, — вот почему возникли сложности (71).
Не то чтобы мы недолюбливали друг друга. Я миллион раз сравнивал наши отношения с браком, но, надеюсь, все понимают, что супружеские или другие подобные отношения тут ни при чем. Это была длительная дружба. Она началась задолго до того, как американская или английская публика узнала о нас. Мы с Полом познакомились, когда ему было пятнадцать лет, а мне шестнадцать. Мы, все четверо, пробыли вместе очень долго. И из-за того, что случилось с нами за это время, а было все — от скуки до самого невероятного, скажем, смерти Эпстайна или надоедливых бизнесменов, — напряжение начало сказываться на нас. И, как все люди, долгое время пробывшие вместе, мы начали раздражать друг друга. Это выглядело примерно так: «Во всем виноват ты, ты не так сыграл на бубне, и потому я расстроился». Обиды были мелкими, но мы срывали свое раздражение друг на друге, потому что больше сорвать его было не на ком.
Может, виной всему были съемки «Let It Be», во время которых нам приходилось притворяться. То же самое чуть не случилось во время съемок «Magical Mystery Tour», но нам удалось спастись за счет того самого волшебства.
К тому времени, как мы взялись за «Let It Be», мы больше не могли играть в эту игру. Мы видели друг друга насквозь и потому чувствовали себя неловко — поточто до тех пор мы и вправду верили в то, что мы делали, как и плоды наших трудов, и в то, что все будет в порядке. Мы верили. И вдруг мы перестали верить. Наступил момент, когда все волшебство куда-то исчезло» (76)
Джордж Мартин: «Пол пытался во всем навести порядок, распоряжаясь и командуя, что у него получалось хорошо, но Джону и Джорджу это не нравилось.
Общаться с Джоном стало труднее, потому что он всегда был с Йоко, он приезжал поздно или совсем не приезжал, и это создавало большие затруднения. Во время записи этой пластинки в жизни Джона начался чрезвычайно непростой период. Он как-то сказал мне: «Мне больше не нужна вся эта дрянь, в которую ты превращаешь нашу работу как продюсер. Мы хотим, чтобы альбом получился честным». Я переспросил: «Честным? Что ты имеешь ввиду?» Он объяснил: «Я не хочу подвергать его какой бы то ни было редакции. Не хочу никакого микширования. Пусть он будет таким, какой он есть. Мы просто запишем песни, вот и все». Я ответил: «Ладно, если ты так хочешь, так мы и поступим».
Мы начали записывать песню, а она не получалась, и мы записывали ее еще раз, и еще… и так дошли до девятнадцатого дубля: «Джон, бас звучит не так удачно, как в семнадцатом дубле, но вокал отличный, так что попробуем еще раз». Дубль сорок три: «Неплохо, но…» Так можно было продолжать до бесконечности, потому что предела совершенству нет, но такая работа утомляет».
Джордж: «Меня позвали на встречу в Эдстред, в Суррей, в дом Ринго, который он купил у Питера Селлерса. Было решено снова собраться и закончить запись. В туикенхемской студии было очень холодно, тамошняя атмосфера нам не нравилась, и мы решили плюнуть на все и обосноваться в студии на Сэвил-Роу».
Нил Аспиналл: «К 20 января они решили перебраться на Сэвил-Роу. Алексис Мардас подготовил там студию, хотя работы по ее оборудованию все еще продолжались. В операторской и возле пульта повсюду торчали провода, поэтому ребятам пришлось перенести туда портативную аппаратуру. Но сама студия, то есть комната, где они играли, выглядела гораздо уютнее, там они чувствовали себя как дома».
Ринго: «Дни были длинными, нам становилось скучно, обстановка в Туикенеме была никуда не годной. Студия напоминала большой сарай. И мы перебрались в новую студию в подвале «Эппл», чтобы продолжать работу.
Оборудование в «Эппл» было отличным. Там было удобно, все там было наше, и мы чувствовали себя как дома. Нам нравилось приезжать туда, и, когда мы не работали, мы сидели около камина, который соорудили, потому что старались создать уют.
Но, прослушивая записи, мы поняли, что от камина придется отказаться, поскольку различили на пленке отчетливое потрескивание. Мы удивились: «А это еще что такое?» — а потом поняли, что это потрескивают дрова в камине. Мы проводили в студии так много времени, что хотели сделать ее уютной, но из этого у нас ничего не получилось. Во время записи огонь в камине пришлось тушить.
