Пол: «Вместе с нами над обложкой работала группа художников, называвших себя коллективным псевдонимом «Глупец». Позднее они же оформили магазин на Бейкер-стрит, а затем делали для нас костюмы. Они предложили поместить большую психоделическую картину на внутреннем развороте обложки, и «Битлз» понравилась эта идея. Но Роберт Фрейзер воспротивился. Он сказал: «Это не настоящее искусство». А я ответил: «Мне нет дела до твоего мнения, дружище. Даже если картина тебе не нравится, обложка-то к нашему диску». Мы настояли на своем, «Глупцы» нарисовали картину, но Роберт продолжал твердить: «Нет, это скверная картина». У него было удивительное чутье, и теперь я с ним соглашаюсь, но в то время картина казалась нам отличной. Но Роберт настоятельно советовал нам поместить на разворот нашу фотографию, сделанную Майклом Купером, и оказался прав. Мы подолгу советовались с друзьями, и каждый из них высказывал свои предложения.
      Когда мы только начали обдумывать идею обложки, главным затруднением было то, что наши предложения оказывались слишком дорогостоящими. Никто и никогда не тратил таких денег на обложку пластинки. Обычно ее оформление обходилось в семьдесят фунтов: приходил какой-нибудь известный фотограф вроде Энгуса Макбина, снимал группу, и ему причитался гонорар — семьдесят фунтов».
       Нил Аспиналл: «Когда работа над обложкой завершилась, сэр Джозеф Локвуд встретился с Полом. Я присутствовал при просмотре обложки альбома. На ней, были цветы, барабан, четыре битла и синее небо. Фон — коллаж из портретов — убрали, опасаясь, что эти люди предъявят иск или не захотят, чтобы их лица красовались на обложке чужого альбома».
       Пол: «Я сказал: «Не волнуйся, Джо, это будет здорово». Он возразил: «Нам грозит с десяток судебных исков — это будет ужасно. Юридический отдел озвереет». Я ответил: «Не беспокойся, просто напиши им всем письма. Ручаюсь, они не станут возражать. Так что напиши им, а потом приходи ко мне».
       Нил Аспиналл: «Пол заупрямился и заявил, что без фона вся работа пойдет насмарку. В конце концов из офиса Брайана послали каждому письмо со словами: „Поставьте свою подпись вот здесь, если вы согласны“. Все согласились — за исключением Лео Горси из „Бауэри Бойз“, который потребовал пятьсот долларов. Но его портрет располагался в последнем ряду, поэтому вместо него было легко вмонтировать клочок голубого неба. Брайан считал, что обложка чудесна. Ему пришлось немало потрудиться, добиваясь разрешений на публикацию портретов, но он был убежден, что сама идея прекрасна».
       Джордж: «Были и такие, кто отказывался помещать свои портреты на обложке, говоря: «Я не из „одиноких сердец“ или: „Я не хочу, чтобы мой портрет был здесь“. Письма с просьбами дать разрешение на публикацию были отправлены всем, и кое-кто нас подвел».
       Пол: «В то время „EMI“ была во многом колониальной компанией звукозаписи. И до сих пор является таковой — она продает пластинки в Индии и Китае, — поэтому ее руководство заботится о чувствах жителей тех стран. Помню, как сэр Джо (наш добрый друг) приехал ко мне домой в Сент-Джонс-Вуд и сказал: „Знаешь, Пол, придется отказаться от этой затеи. Нельзя помещать портрет Ганди на обложку“. Я ответил: „Но почему? Мы уважаем его“. — „Нет, нет, это могут понять превратно. В Индии его считают почти святым“. Так нам пришлось обойтись без Ганди».
       Нил Аспиналл: «Ганди был изображен сидящим под пальмой, поэтому его заменили пальмовыми ветвями».
       Джордж: «Я до сих пор понятия не имею, кто выбирал некоторые из этих портретов. Думаю, Питер Блейк вставил туда лица никому не известных людей. Они были самыми разными. Я предложил поместить портреты только тех, кем я восхищался. В составляемый список я не вносил тех, кто мне не нравился (в отличие от некоторых)…»
       Пол: «Джон предлагал внести в список и неожиданные имена, такие, как Гитлер и Христос, — думаю, только для того, чтобы продемонстрировать свою дерзость и смелость. Ему нравилось рисковать, и я понимал, что все дело только в этом. Хоть я и не согласился, он был в своем репертуаре.
      Роберт Фрейзер и Майкл Купер были знакомы с «Роллинг Стоунз», как и мы, и они сказали: «Было бы здорово вспомнить на обложке и про «Стоунз». И мы приняли этот совет».
       Джон: «Если присмотреться к обложке альбома, вы заметите двух воспаривших человек и двух прочно стоящих на земле. (Это просто шутка, понятная в узком кругу. Первые двое не захотели поделиться с двумя другими.)» (75)
       Ринго: «Рассмотрите внимательно обложку и сами сделайте выводы. Там полно снимков с „красными“ глазами».
       Пол: «Мы хотели сделать обложку „Пеппера“ такой, чтобы ее можно было рассматривать годами, вглядываться в лица и читать тексты песен на обороте. А еще в конверт были вложены небольшие подарки — значки и прочая ерунда. Сначала мы хотели, чтобы внутри пластинки был конверт с подарками, но осуществить эту идею оказалось слишком трудно. Компании звукозаписи и без того пришлось пойти на уступки: изготовление обложки этого альбома обошлось дороже, чем изготовление обычных двухпенсовых картонных конвертов».
       Джон: «Оркестр клуба одиноких сердец сержанта Пеппера» — один из самых важных шагов в нашей карьере. Он должен был оказаться правильным. Мы старались и, по-моему, преуспели в достижении своих целей. Если бы мы не старались, у нас бы вряд ли что-нибудь вышло» (67).
       Джордж Мартин: «Вспоминая о «Пеппере», понимаешь, что он стал культовой пластинкой. Это был диск своего времени, который, вероятно, изменил все традиционные представления о пластинках, но сознательно мы к этому не стремились. Думаю, все дело было в развитии самих ребят, которые старались делать записи более интересными. Они считали: «Нам незачем, выходить на сцену и играть все это, мы можем делать это только для себя, только в студии». Поэтому запись пластинки превратилась в совершенно иной вид искусства — как, например, фильм отличается от театрального спектакля. Это повлияло на их мышление и творчество, а также на то, как работал я сам.
      Думаю, «Пеппер» символизировал то, к чему стремилась молодежь, его выпуск совпал с революцией молодежного мышления. Эта пластинка подвела итог под «свингующими шестидесятыми». Она напрямую связана с Мэри Куант, мини-юбками и всем прочим — свободой секса, употреблением некрепких наркотиков вроде марихуаны и так далее».
       Джон: «Работа заняла девять месяцев. Но мы не провели все это время в студии — мы работали, затем делали перерыв, снова брались за работу, отдыхали и снова работали… Мне просто нравилось погружаться в работу и отрываться от нее. Однако постепенно мне становилось скучновато. Как правило, самая интенсивная работа над другими нашими альбомами занимала недели три. Потом мы замедляли темп на неделю, затем оценивали, что у нас получилось. „Пеппер“ стал нашим самым дорогим альбомом, и, конечно, компания возмущалась. Их раздражали затраты на подготовку обложки, и так далее, и тому подобное. А теперь она, наверное, висит на каждой стене» (74).
       Пол: «После того как запись завершилась, я решил, что альбом получился замечательным. По-моему, это был грандиозный прорыв, я был очень доволен, потому что месяцем или двумя раньше в прессе и в музыкальных изданиях мелькали статьи: «Над чем работают „Битлз“? Похоже, они исчерпали себя». Поэтому было приятно выпустить такой альбом, как «Пеппер», и думать: «Да, исчерпали, как же! Ждите!» Было бы здорово увидеть их лица, когда альбом вышел. Все это мне нравилось. Я устроил вечеринку в честь выхода альбома — она продолжалась весь уикенд. Помню, как я получал телеграммы: «Да здравствует „Сержант Пеппер“!» Люди приходили и говорили: «Классный альбом, дружище».
      Конечно, он не остался незамеченным. Его выпустили в пятницу, а уже в воскресенье Джими Хендрикс открыл концерт в Сэвил-театре «Сержантом Пеппером». Для меня это стало важным свидетельством признания. Я был поклонником Джими, он разучил эту песню за каких-нибудь два дня.
      Джон тоже был очень доволен этим альбомом. В него вошли наши лучшие вещи, в том числе и песни Джона, a «A Day In The Life» стала просто классикой».
       Джордж: «Когда „Сержант Пеппер“ был закончен, он мне понравился. Я знал, что публика воспримет его по-своему, а меня восхищала идея обложки. В песне „A Day In The Life“ есть большая партия оркестра и рояля, в „Lucy In The Sky With Diamonds“ мне нравилась сама мелодия. Но остальные песни были мало чем примечательны».
       Джон: «Все отличия «Пеппера» видны в сравнении с предыдущими работами. Неверно представлять себе это так: значит, приняли мы ЛСД и стали бренчать на гитарах… (67)
      В те дни отзывы о диске не имели особого значения — что сделано, то сделано. Это теперь я стал слишком чувствительным, каждую рецензию я принимаю близко к сердцу. Но в те дни мы были слишком популярны, нас не смели критиковать. Я вообще не помню никаких рецензий. Мы так пресытились славой, что перестали читать газетные публикации. Я не обращал на них никакого внимания и ничего не читал про нас. Это было скучно» (70).
       Ринго: «Видимо, «Сержант Пеппер» отражал атмосферу того года, кроме того, он позволил многим забыть о прошлом и начать все заново. Как только альбом вышел, он понравился слушателям. Это было что-то удивительное. Он понравился всем, все называли его настоящим шедевром. Впрочем, так оно и было.
      Пока мы работали над альбомом, люди думали, что «потрясная четверка» просто валяет дурака в студии. Как в фильмах, когда знаменитости в конце концов уединяются в студиях и пишут грандиозные оперы, которые никто никогда не услышит. Но мы и вправду работали, создавали один из самых популярных альбомов за всю историю музыки».
       Пол: «Многие заинтересовались нашей работой. Мне всегда казалось, что «Стоунз» следуют по нашим стопам. Стоило нам сделать что-нибудь необычное, такое, как «Пеппер», как год спустя они выпускали «Сатэник». Были и другие, к примеру, Донован, которые записывали неплохие пластинки, но вряд ли кто-нибудь тогда так углубленно занимался текстами, звуком и инструментовкой, как это делали мы. Я часто повторял, что наибольшее влияние на нас оказал альбом «Pet Sounds» группы «Beach Boys», многие свои гармонии я позаимствовал оттуда. Опять-таки это не было авангардом, это была обычная музыка, серф-музыка, но несколько тягучая — как с точки зрения текстов, так и — самой музыки.
       Джон: «Если вдуматься, то у нас появился всего-навсего альбом «Сержант Пеппер», в который вошло несколько песен. Когда-то сама идея казалась нам замечательной, но теперь она ничего не значит.
      Я не могу слушать те куски, которые получились не так, как мне хотелось. Такие фрагменты есть, например, в «Lucy In The Sky With Diamonds»; «Mr Kite» кое-где звучит не так, как надо бы. Мне нравится «A Day In The Life», но она получилась не такой красивой, как мне хотелось во время работы. Думаю, мы могли бы приложить больше усилий, но на это меня уже не хватило. «Sgt Pepper» — красивая песня, «Getting Better» — красивая песня, вещь Джорджа «Within You Without You» замечательная. Но разве все они чем-нибудь примечательны в музыкальном отношении — если не считать идеи «перетекания» одной песни в другую?» (67)
       Пол: «Настроение этого альбома — дух того времени, потому что мы сами находились под его влиянием. Мы не ставили задачи передать это настроение — так получилось, что мы изначально пребывали в нем. Не повлиял на нас и общий настрой; я пытался отталкиваться от более абстрактных вещей. Реальное настроение времени отражали скорее «The Move», «Status Quo» и тому подобные группы. А вот авангард развивался вне рамок времени, и это, по-моему, и нашло свой выход в «Пеппере».
      Люди менялись, и я могу сказать одно: мы не пытались передать эти перемены или начать меняться сами — мы просто были неотъемлемой частью происходящего. Как всегда. Я придерживаюсь того мнения, что «Битлз» были не лидерами поколения, а выразителями его интересов. Мы занимались только тем, чем занималась молодежь в художественных школах. Это было безумное время, теперь оно представляется мне чем-то вроде иного мира, существующего параллельно основному времени, благодаря которому мы оказались в некоей волшебной стране. На нас бархатная одежда из лоскутков, мы жжем благовонные палочки… Бац! И мы снова в привычном мире и вполне цивильно одеты».
       Джордж: «Лето 1967 года стало для нас летом любви. Тогда проводились музыкальные фестивали; повсюду, куда мы приезжали, люди улыбались, сидели на лужайках и пили чай. Большинство этих фестивалей были дрянными, их хвалили только в прессе. Но одно было ясно: мы чувствовали, что настроены на одну волну и с нашими друзьями — людьми в Америке, хотя они находились от нас в тысячах миль. Но это было не важно, ведь мы с ними были настроены на одну волну».
       Ринго: «Разумеется, сцена происходящего была не столь уж и мала — Англия, Америка, Голландия и Франция, — но речь идет о крупных городах. У меня в Уэйбридже работал один художник, Пол Дадли. Когда он бывал у меня, то надевал бусы и свою афганскую одежду, но когда он отправлялся на север Англии, то переодевался в цивильный коричневый костюм. „Власть цветов“ была не так заметна, скажем, в Олдхэме или Брэдфорде и почти отсутствовала в Ливерпуле. Но я чувствовал, что она распространяется по всему миру».
       Пол: «1967 год был счастливым для нас временем. Я помню наш успех, когда мы появлялись в лондонских клубах, ходили по магазинам, гуляли по Кингс-Роуд, Фулхэм-Роуд, ездили в Челси и Мейсонс Ярд (где находилась галерея «Индика» и книжный магазин). Почти все дни были солнечными, мы надевали вычурную одежду и маленькие солнцезащитные очки. Все остальное было музыкой. Может быть, название «лето любви» звучит слишком беспечно, но это лето и в самом деле было счастливым.
      Из Сан-Франциско привозили психоделические плакаты — они были классными. В тот год Джордж съездил в Сан-Франциско. И я совершил такую же поездку. Это был чисто ознакомительный визит. Помню, однажды утром я разбудил Грейс Слик и познакомился в числе прочих с Джеком Кэседи из «Аэроплана Джефферсона». Я поехал туда просто для того, чтобы узнать, что это за место, незадолго до того, как в Хейт-Эшбери начали ходить туристические автобусы».
       Дерек Тейлор: «Я перестал работать с «Битлз» в декабре 1964 года и уехал на три года в Голливуд. Дела шли на редкость «успешно», и это означало, что я многое повидал: «The Byrds», «Beach Boys», «Van Dyke Parks», «Mamas and Papas», Чеда и Джереми — отличного, умного американского попа, но в конце концов я пресытился им.
      Чтобы не заскучать, я стал одним из трех основателей Международного монтерейского поп-фестиваля, который состоялся в июне 1967 года. Очень скоро мы выставили рядом с нашим маленьким, обшарпанным офисом афишу, и первым на ней значилось имя Петулы Кларк. Поскольку мы уже арендовали концертную площадку в Монтерее на три дня — на пять концертов, каждый на восемь тысяч зрителей, — требовалось срочно заполнить всю афишу. Мы задались вопросами: «Зачем мы устраиваем фестиваль? Почему он должен кому-то приносить доходы?» Фестиваль проводится ради людей, ради музыки, любви и, конечно, цветов. Эти слова стали моим лозунгом, мы печатали его на наклейках для автомобилей на плакатах, старались соответствовать ему. Фестиваль стал благотворительной акцией, в которой никому не платили за выступления.
      Справиться с приготовлениями было легче благодаря опыту, полученному с помощью ЛСД: слова «музыка», «любовь» и «цветы» не только красовались на наклейках, но и витали в воздухе, чувствовались в офисах и, похоже, передавались по телефонным проводам. Мы старались избегать слова «проблема» (к примеру: «Проблема, как накормить восемь тысяч человек»), но при этом не делали вид, будто проблем у нас не существует. Утратив чувство реальности, мы ни за что не сумели бы провести фестиваль. Мы просто не зацикливались на чем-то одном.
      Сам я с головой погрузился в работу, о которой имел абсолютно четкие представления. Труднее всего поначалу оказалось иметь дело с полицией и отцами и матерями города. Ссорясь, умасливая и уговаривая их не мешать, мы привлекли к работе коммуну «копателей», которые верили в бесплатную еду, напитки и музыку для всех и каждого, и «ангелов ада» («Бесплатное пиво и зелье для нас, дружище!»), затем и других кислотников, которые поначалу стремились убраться от греха подальше, а теперь решили обеспечить безопасность тех, кто придет на фестиваль. А почему бы, собственно, и нет?
      Полицейские и пожарники, которые поначалу отнеслись к нашей идее резко отрицательно, выяснили, что им абсолютно не о чем беспокоиться, и вскоре обстановка стала такой клевой, непринужденной и мирной, что они сами начали дарить друг другу цветы. На заключительной пресс-конференции я подарил шефу полиции ожерелье из стеклянных призм. «Это вам от всех нас, теперь вы с нами», — сказал я, не моргнув глазом, и он без тени сомнения принял подарок. Вот время было! Только представьте себе… Интересно, удастся ли это вам? Это случилось в Монтерее давным-давно.
      В музыкальном отношении фестиваль стал неописуемым событием. Почти все артисты были выше всяких похвал — не только потому, что согласились выступать бесплатно, но и потому, что выкладывались на полную катушку. Все, кто побывал на каждом концерте, — а я не смог, потому что был слишком занят, — видели парад звезд популярной музыки, который ни шел ни в какое сравнение ни с чем. Сказочная страна? Нет! Земной рай? Конечно! Хорошо, если бы так везло всем поколениям».
       Пол: «Джон Филлипс и другие навестили меня в Лондоне и спросили, будут ли „Битлз“ выступать в Монтерее. Я ответил, что не сможем, и порекомендовал Джими Хендрикса. О нем они никогда не слышали. „А он ничего?“ Джими участвовал в концерте и был великолепен».
       Джордж: «Меня там не было, об этом фестивале я ничего не знаю. Мы просто приняли кислоту в Сент-Джордж-Хилле и стали гадать, как бы все это могло выглядеть».
       Пол: «После того, как я принял ее, у меня открылись глаза. Мы используем только одну десятую часть своего мозга. Только представьте себе, чего мы все могли бы добиться, если бы научились пользоваться скрытыми ресурсами! Мир стал бы совсем другим. Если бы политики принимали ЛСД, в мире больше не было бы войн, нищеты и голода» (67).
      «Когда появилась кислота, мы услышали, что после ее употребления перестаешь быть прежним, она меняет всю твою жизнь, ты начинаешь думать совершенно по-другому. По-моему, эта перспектива привела Джона в восторг, а меня напугала. «Только этого мне не хватало, — думал я. — Я решу развлечься, а потом узнаю, что обратного пути у меня уже нет. О господи!»
      И я отказывался от кислоты и, похоже, немного отдалился от группы. Вот вам и нажим со стороны сверстников! «Битлз» просто не могли не оказывать на меня давление, они были моими товарищами, коллегами по ремеслу. Помню, в 1965 году, когда мы несколько дней отдыхали в Лос-Анджелесе, мы сняли дом в Голливуде. Там Джон, Джордж и Ринго приняли кислоту, а я в тот день отказался. Мне понадобилось немало времени, чтобы свыкнуться с мыслями о ней, дождаться, когда я в конце концов пойму: мы не сможем и впредь быть «Битлз», если я останусь единственным из них, кто так и не попробовал кислоту.
      19 июня 1967 года в интервью с ITN меня спросили о наркотиках. Это было на следующий день после моего дня рождения — просто замечательно. Помню, как появились двое ребят с ITN, а потом и сам журналист: «Правда ли, что вы употребляли наркотики?» Они стояли у двери моего дома, я не мог вышвырнуть их, и я думал: «Мне придется либо соврать, либо рассказать им всю правду». Я принял правильное решение: «Черт с ними! Скажу им правду!»
      Я предупредил репортера заранее: «Вы знаете, что будет дальше: меня обвинят в том, что я рассказываю налево и направо о том, что употребляю наркотики. Но на самом деле об этом расскажете вы». Я сказал: «Ладно, вы узнаете правду. Но если вы беспокоитесь о том, что эта новость может как-то повлиять на молодежь, не пускайте этот репортаж в эфир. Я скажу вам всю правду, но, если вы предадите ее огласке, я снимаю с себя всякую ответственность. Мне бы не хотелось говорить об этом, но, раз уж вы спрашиваете, — да, я принимал ЛСД». К тому времени я принял кислоту уже четыре раза — и так и сказал. По-моему, я поступил разумно, но этот репортаж стал сенсацией».
       Джон: «Кто дал наркотики «Битлз»? Я не сам изобрел их, а купил у кого-то, а тот человек, в свою очередь, раздобыл их у кого-то еще. Мы сами ничего не выдумывали.
      Шумиха вокруг «Битлз» и ЛСД поднялась после того, как британское телевидение взяло интервью у Пола и задало ему вопрос: «Вы когда-нибудь употребляли ЛСД?» Пол ответил утвердительно, а потом репортеры спросили: «И вы не чувствуете никакой ответственности, объявляя об этом?» Пол сказал: «Чувствую. Не пускайте эту запись в эфир». Но конечно, они показали все интервью. Эти же люди пять лет спустя твердили: «Пол Маккартни и «Битлз» пропагандируют наркотики». Но мы этого не делали. Как они посмели утверждать, что мы пропагандируем ЛСД, ведь они искажают сказанное нами! (75)
      Не думаю, что мы оказали какое-то влияние на молодежь. Те, кто употреблял наркотики, делали это и без нас (72). Я никогда не чувствовал никакой ответственности только потому, что меня называли кумиром. Этого от нас не стоило ожидать. Это они переложили на нас свою ответственность, как сказал репортерам Пол, признаваясь, что употребляет ЛСД. Если бы их это беспокоило, им следовало бы подойти к делу со всей ответственностью и не предавать его слова огласке — так они должны были поступить, если бы по-настоящему боялись, что Полу начнут подражать (67). Если кто-то покупает наши пластинки, это еще не значит, что эти люди подражают нам во всем. Так не бывает» (75).
       Пол: «Я не знаю, обвиняли меня или не обвиняли. Наверное, и тех и других было поровну. Многие и раньше были в курсе того, что происходит. Друзья говорили: «Ого! Я слышал, что ты сказал в интервью», — или что-нибудь вроде того. Уверен, обвинили меня в пропаганде наркотиков главным образом газетчики, но я заранее предупреждал, что вовсе не хочу оповещать всех, что принимаю ЛСД. Кажется, я упомянул об этом даже в интервью.
      К тому времени мы все начали принимать ЛСД, и как раз тогда они задали мне этот вопрос. Если бы его задали любому из наших друзей, то получили бы тот же ответ. Просто до моего дома было ближе, чем до всех остальных, — я жил совсем рядом со студией ITN».
       Джон: «По-моему, в газетах нет ни слова правды. Единственное правдивое слово в любой газете — это ее название. Я не хочу сказать, что они умышленно искажают факты, — они просто ничего не могут с этим поделать. Они скрывают истину, значит, вся существующая система в корне неверна.
      Телевидение хоть и немногим лучше, но и оно находится под влиянием системы, которая стремится замалчивать истину. У нас по-прежнему существует эта система, запрещающая людям говорить то, что они думают. Мы пытаемся быть откровенными, но нам все равно навязывают какие-то рамки и правила, призванные стоять на страже чего-то. Однако такая «охрана» имеет побочные эффекты. Задача заключается в выборе момента, когда стоит подвести черту. Мы не можем говорить о своей любви к кому-нибудь, потому что это запрещено системой» (68).
       Джордж: «Всему виной газеты. Они стали смаковать этот скандал. Я думал, Пол промолчит. Лучше бы он ничего не говорил, потому что шум поднялся нешуточный. Нас давно пытались на чем-нибудь подловить. Наверное, до кого-то докатились слухи, вот Пола и решили расспросить о наркотиках.
      Все это было так странно: полтора года мы уговаривали его принять ЛСД, а потом в один прекрасный день он рассказал об этом телевизионщикам».
       Джон: «Он всегда удачно выбирал время для своих заявлений, верно?»
       Пол: «Остальные решили, что я рассказал про ЛСД умышленно. Но на самом деле на меня направили камеру, и мне пришлось быстро решать, говорить правду или нет».
       Ринго: «Мы никому не рассказывали про ЛСД, кроме людей, которые знали нас, а Пол решил сообщить об этом всем. Он часто делал такие заявления. Реакция публики была противоречивой. Беда заключалась в том, что у прессы появился повод обвинить нас всех. Лично я считаю, что это не их дело, но, раз уж Пол во всем признался (и его слова отнесли ко всем нам), остальным троим пришлось принимать ответные меры, что мы и сделали со всей любовью, потому что любили друг друга. Но я лично предпочел бы обойтись без этой шумихи.
      Нам стали задавать вопросы вроде: «Считаете ли вы, что в употреблении наркотиков нет ничего плохого, ведь вам подражают?» В те времена мы и вправду считали, что наркотики должен попробовать каждый. По-моему, все должны попробовать покурить травку или принять кислоту. Мне было двадцать семь лет, и я прекрасно понимал, что я делаю. Это был наркотик любви — любви к товарищу или к женщине».
       Джон: «Мы никого не учим жить. Единственное, на что мы способны, потому что к нам приковано внимание публики, — рассказывать о том, чем занимаемся мы, а дело других — рассуждать о том, что происходит с нами. Если же из нас пытаются сделать образец для подражания, мы можем только продолжать делать то, что находим нужным для нас и, следовательно, для них» (68).
       Пол: «Да, я признаю, что употреблять наркотики опасно, но я принимал их, поставив перед собой конкретную цель: найти ответ на вопрос, в чем заключается смысл жизни».
       Ринго: «мы уже достаточно большие, чтобы управлять такой огромной аудиторией, и делали это мы ради любви. Ради любви и мира. Это были замечательные времена. Я до сих пор прихожу в восторг, вспоминая, ради чего все это делалось: ради мира и любви. Цветы в стволах автоматов…
      Программа «Наш мир» удалась — ее посмотрели сотни миллионов человек во всем мире. Это была первая спутниковая телевизионная трансляция. Сейчас такие программы обычное дело, но тогда они были в новинку. Это было удивительно, мы многое делали первыми. И времена были замечательные».
       Пол: «Перед выступлением я не спал всю ночь, разрисовывая рубашку. У меня были химические красители «трихем», ими можно рисовать по ткани, краски не смывались даже во время стирки. Я часто пользовался ими, раскрашивал рубашки и двери. Это было отличное развлечение. Та рубашка после передачи порвалась. Как принято говорить, легко досталось — легко потерялось.
       Джордж: «Не знаю, сколько миллионов человек смотрело эту передачу, но предполагалось, что число зрителей будет феноменальным. Вероятно, это были первые попытки установить такой спутниковый телемост: передача шла на Японию, Мексику, Канаду — на все страны.
      Я помню эту передачу, потому что мы решили собрать людей, представлявших поколение любви. Если присмотреться повнимательнее, то можно увидеть Мика Джаггера. Был там и Эрик Клэптон в полном психоделическом прикиде и с завитыми волосами. Это было неплохо: группа играла вживую. Мы немного порепетировали, а потом услышали: «Вы пойдете в эфир ровно в двенадцать, ребята». Человек наверху указал на нас пальцем — это был сигнал к началу. И мы сыграли, как говорится, с первого дубля».
       Нил Аспиналл: «Все было сделано вполне профессионально. Я помню телеоператоров и множество необычайно пестро одетых людей. Атмосфера была психоделической, но ВВС почему-то снимала все происходящее на черно-белую пленку. Если бы мы знали это, мы организовали бы съемки сами».
       Ринго: «Нам нравилось наряжаться, мы заказали специальные костюмы на этот случай. Мой сшили Симон и Марийке из «Глупца». Он был чертовски тяжелым из-за бисера и бус и весил чуть ли не тонну.
      Ну а наши счастливые лица вы можете видеть сами. Рядом со мной стоял Кит Мун. Нам подпевали все. Это было замечательное время — и в музыкальном, и в духовном смысле. Что же касается передачи, то авторы песни умели вколачивать гвозди прямо в голову».
       Пол: «Битлз» пели «All You Need Is Love». Эту песню Джон написал почти самостоятельно, она была одной из тех, над которыми мы работали в то время. Она отлично вписывалась в программу, будто ее написали специально для этого случая (так и вышло, ее подгоняли под программу). Но я считал, что это просто одна из песен Джона. Мы отправились в студию «Олимпик» в Барнсе и записали ее. И все сказали: «Именно эта песня и должна прозвучать в передаче».
       Брайан Эпстайн: «Я ни на миг не сомневался в том, что они выдадут что-нибудь удивительное. Об участии в телевизионной программе мы договорись за несколько месяцев. Назначенный день приближался, а они так ничего и не написали. А потом, за три недели до передачи, они принялись сочинять песню. Запись сделали за десять дней.
      Это была вдохновенная песня, потому что предназначалась для международной передачи, а ребята хотели сказать свое слово миру. Едва ли можно было написать что-нибудь лучше. Это чудесная, красивая, завораживающая песня».
       Пол: «По стилю она немного напоминала наши ранние вещи, но, видимо, это был очередной виток спирали. Я назвал бы ее неким подведением итогов, взглядом в прошлое, но с новыми чувствами» (67).
       Джон: «Мы просто записали эту песню. Поскольку я знал аккорды, я играл на клавикордах. Джордж играл на скрипке, потому что так нам хотелось, а Пол — на контрабасе. Толком играть на этих инструментах они не умели, поэтому просто издавали радующие слух звуки. В целом это звучало как оркестр, но на самом деле музыкантов было всего двое: один играл на скрипке, другой на контрабасе. Тогда мы и подумали: „Надо дополнить наш причудливый оркестрик и превратить его в настоящий оркестр“. Но мы не представляли себе, как будет звучать окончательный вариант песни, пока не начались репетиции в тот самый день. До последнего момента песня звучала как-то странно» (80).
       Джордж Мартин: «Джон написал песню „All You Need Is Love“ специально для телевизионной передачи. Однажды прибежал Брайан и объявил, что мы будем представлять Великобританию в международной передаче-телемосте, поэтому мы должны написать для этого новую песню. Нам бросили вызов. У нас оставалось в запасе меньше двух недель, когда мы узнали, что передачу будут смотреть более трехсот миллионов зрителей, что для того времени казалось невероятным. Джону в голову пришла идея песни — волнующей и необычайно подходившей для этого случая».