Брайан одел нас в аккуратные костюмы и рубашки, Пол всегда поддерживал его. Я бунтовал, ослабляя галстук, расстегивая верхнюю пуговицу рубашки, но Пол подходил ко мне и застегивал ее. Я пытался уговорить Джорджа взбунтоваться вместе со мной. Я объяснял ему: «Послушай, эти чертовы костюмы нам ни к чему. Давай выкинем их в окно».
      Я видел самый первый телевизионный фильм о нас. Нас приехали снимать со студии «Гранада», мы были одеты в костюмы и не похожи на самих себя. После этого фильма я понял, что нас уже начали продавать» (70).
       Джордж: «Не думаю, что Джону гравилось носить костюм, как и мне, но мы хотели больше работать и поняли, что без этого нам не обойтись. В те времена правила были строже, так строился весь бизнес».
       Пол: «Думаю, позднее Джону нравилось вспоминать о том, как он бунтовал, а я пытался приструнить его, — но это полная ерунда. Все мы поменяли имидж. Я не стриг за него волосы, не заботился о том, хорошо ли повязан его галстук и застегнуты ли у него пуговицы. Посмотрите на снимки — ни на одном из них Джон не хмурится!»
       Нил Аспиналл: «К 1962 году они приобрели известность на северо-западе, в Ливерпуле и Манчестере. В 1956 году телекомпания „Гранада“ получила региональную лицензию. Когда в местном шоу „Норт“ услышали о „Битлз“, то приехали в клуб „Кэверн“ и сняли концерт. В то время Ринго только появился в группе — это ясно, если послушать, что кричат в зале».
       Джордж: «Помню, в августе в „Кэверн“ приехала съемочная группа „Гранады“. Было жарко, а нас попросили одеться поприличнее. Мы надели рубашки с галстуками и черные пуловеры, поэтому выглядели весьма пристойно. Так мы впервые появились на экране. Это было большое событие, все были возбуждены. Еще бы: телекомпания приехала снимать нас! Оно захватило и Джона».
       Пол: «В сентябре мы отправились в Лондон вместе с Ринго и снова играли в «EMI». На этот раз мы заключили контракт.
      Так мы вступили в тот мир. Мы прошли через служебный вход и установили собственную аппаратуру. Мы появились в студии в десять часов и собирались начать работу ровно в половине одиннадцатого. К половине второго мы записали две песни. Затем нам дали часовой перерыв на обед (за который платили мы). Мы зашли за угол, в паб «Алма», в конце Сент-Джонс-Вуд. Мы были еще молоды, а пабы считались местами для взрослых, поэтому мы закурили, чтобы выглядеть постарше, и заказали по пиву и булочки с сыром. Само собой, разговор крутился вокруг записи. Затем мы вернулись в студию и пробыли там с половины третьего до половины шестого. Это были две главные для нас сессии: за отведенное нам время мы должны были полностью записать четыре песни.
      Когда нам что-нибудь особенно удавалось, нас спрашивали: «Хотите послушать запись в операторской?» И мы думали: «Что? Мы окажемся там наверху, в раю?» До сих пор мы никогда не слышали, как играем. Мы слышали свою игру в наушниках, но когда пленку пускали через динамик, это было классно. Совсем как настоящая запись! Послушать бы это еще и еще, много раз подряд! Так мы пристрастились к наркотику записи, и, когда мы с Джоном сели писать очередную серию песен, мы думали только об одном: «Помнишь, как здорово это было? Посмотрим, сумеем ли мы написать что-нибудь получше».
       Ринго: «На студии «EMI» нас приняли хорошо, поскольку мы выдержали прослушивания, и Джордж Мартин решил попытать удачу. (Хотя то, что мы родом с севера, произвело на многих не слишком приятное впечатление.)
      В мой первый приезд в сентябре мы просто показали несколько песен Джорджу Мартину. Мы даже сыграли «Please Please Me» («Пожалуйста, порадуй меня»). Я запомнил это, потому что, когда мы записывали ее, я держал маракасы в одной руке, а бубен в другой. Думаю, именно поэтому Джордж Мартин пригласил «профессионала» Энди Уайта, когда мы приехали через неделю, чтобы записать «Love Me Do». С ним договорились заранее, видимо помня о неудаче с Питом Бестом. Джордж больше не хотел рисковать, ну а мне делать было нечего.
      Я был подавлен, узнав, что Джордж Мартин сомневается насчет меня. Я приехал играть, а услышал: «У нас есть профессиональный ударник». Потом старина Джордж несколько раз извинялся передо мной, но это не помогло — долгие годы я ненавидел этого мерзавца и до сих пор не простил его!
      Энди играл на записи сингла «Love Me Do», а я участвовал в записях этой песни для альбома; Энди не делал ничего особенного, чего не смог бы повторить я для альбома. С тех пор я участвовал во всех записях (кроме «Back In The USSR» («Снова в СССР») и нескольких других вещей)».
       Пол: «Ужасно! Ринго не понравился Джорджу Мартину. В то время Ринго еще не умел как следует держать ритм. Теперь он четко держит его, и это его главное достоинство, потому-то мы и выбрали его. Но, по мнению Джорджа Мартина, он играл не так четко, как полагалось ударнику на записи. Поэтому от участия в первой записи Ринго был отстранен. Джордж сказал: «Вы не могли бы задержаться, ребята?» — «Да?» — «М-м-м… без Ринго. — И он пояснил: — Я хотел бы, чтобы в этой записи участвовал другой барабанщик».
      Смириться с этим решением нам было очень трудно. Мы твердили: «Ударником должен быть Ринго, мы не хотим терять его». Но Джордж добился своего, первый сингл Ринго не записывал, он только играл на бубне.
      По-моему, Ринго до сих пор помнит это. После возвращения в Ливерпуль все спрашивали: «Как прошла запись в Лондоне?» Мы отвечали: «Вторая сторона вышла удачно». А Ринго был не в силах признаться, что ему нравится первая, ведь на ней он не записывался».
       Нил Аспиналл: «Во время этих сессий, 4 и 11 сентября, „Битлз“ предложили записать песню Митча Мюррея „How Do You Do It“ („Как тебе это удается?“). Обычно все происходило так: автор песен находил издателя, издатель — знакомого продюсера со студии звукозаписи, а тот подыскивал группу для записи песни. Но „Битлз“ заявили, что они предпочитают записывать собственные вещи».
       Пол: «Джордж Мартин объяснил нам, что мир музыкального бизнеса состоит из авторов песен и групп. Обычно группам предлагали песни такие издатели, как Дик Джеймс, а также друзья продюсеров. Но мы начали работать как группа, исполняющая собственные песни.
      Митч Мюррей был одним из авторов. Он принес в студию песню «Как тебе это удается? Как у тебя получается то, что ты делаешь со мной?» Мы прослушали демонстрационную запись и сказали: «Это хит, Джордж, но у нас уже есть песня «Love Me Do». Джордж возразил: «А по-моему, ваша не станет хитом». Мы ответили: «Да, зато она наша, вот и всё. Мы хотим играть блюз, а не сладкие баллады. Мы студенты. Люди искусства. И если мы привезем такую песню домой в Ливерпуль, нас поднимут на смех. Зато мы можем спеть «Love Me Do» — она понравится людям, которых мы уважаем, таким, как «Великие трое». Мы не хотели, чтобы над нами смеялись другие группы. Но Джордж уверял, что его песня обязательно станет хитом. И мы сказали: «Ладно, мы разучим ее».
      Мы вернулись домой, сделали сносную аранжировку и записали «How Do You Do It», а Джордж Мартин сказал: «И все-таки это номер один». Но нам песня по-прежнему не нравилась, поэтому Джордж отдал ее Джерри и «The Pacemakers». Джерри сыграл ее в точности как на нашей демонстрационной пленке, и она стала его первым хитом».
       Джордж: «Мы играли «Love Me Do» на сцене, она звучала неплохо, ее написали Пол и Джон. Мы хотели спеть именно ее: другие песни, которые нам предлагали, были слишком слащавыми.
      Джордж Мартин послушал обе песни и, кажется, решил, что «How Do You Do It» все-таки должна стать нашим вторым синглом. Но мы спешно закончили работу над «Please Please Me» и записали ее».
       Джордж Мартин: «В те дни было обычным делом подыскивать песни для исполнителей. Для этого следовало дойти до Тин-Пэн-Элли и послушать записи у издателей. Такие походы были неотъемлемой частью моей жизни: я подолгу искал песни, и та, которую я предложил «Битлз», была настоящим хитом. Я был убежден, что «How Do You Do It» просто обречена на успех. Она вовсе не была шедевром, не была самой чудесной песней, какую я когда-либо слышал, но я считал, что в ней есть тот необходимый компонент, который притягивает людей, — и мы записали ее. Солировал Джон. Им эта песня не нравилась, но запись получилась, и я чуть было не выпустил ее как первый сингл «Битлз».
      В конце концов я согласился на «Love Me Do», но выпустил бы и «How Do You Do It», если бы меня не уговорили прослушать еще один вариант «Please Please Me».
       Ринго: «О студии «EMI», помимо воспоминаний о том, как меня даже не подпустили к барабанам, я запомнил то, что все мы приготовились отстаивать принцип: «Мы написали эти песни и хотим исполнять их». Мы решительно настаивали на своем, остальные держались увереннее, чем я, потому что я был новичком. Я просто говорил: «Давайте, ребята, действуйте».
      Я все еще чувствовал себя неуверенно, но они, к счастью, твердо решили не петь песню, которую им предложили. Вспоминая об этом, я понимаю, как они рисковали, потому что, как я уже говорил, за этот кусок пластмассы любой продал бы душу. Не думаю, что Клифф Ричард стал бы так упорствовать. Клифф никогда не был автором. Всем этим Дикки Прайдам и Билли Фьюри просто приносили песни, а они пели их».
       Джордж: «Мы записали «Love Me Do», выпустили ее — и правильно сделали: в хит-парадах она заняла семнадцатое место. Хит-парады составлялись в основном по результатам продаж, а поклонников «Битлз» насчитывалось немало, поскольку мы выступали повсюду: в Уирреле, Чешире, Манчестере и Ливерпуле. Мы пользовались популярностью, поэтому и цифры продаж вполне соответствовали реальности.
      Впервые услышав, как «Love Me Do» передают по радио, я почувствовал, как по моему телу пробежала дрожь. Ничего лучше со мной еще не случалось. Мы знали, что песню передадут по «Радио-Люксембург» примерно в половине восьмого вечера в четверг. В то время я был у себя дома, в Спике, и мы все сидели у радиоприемника. Песня звучала здорово, но я не помню, что стало с ней потом, после того, как она заняла семнадцатое место. Вероятно, она скатилась на последнее место и исчезла из поля зрения, но для нас это значило одно: в следующий раз, когда мы появились на студии «EMI», нас встретили гораздо дружелюбнее: «А, это вы, ребята! Заходите!»
       Ринго: «Когда вышла песня „Love Me Do“, Брайан раздобыл nporpaмму, сказал нам, что ее будут передавать, положим, в 18.46 или в 18.25, мы остановили машину, чтобы спокойно послушать (потому что мы всегда были при деле — куда-то ехали или работали), и это было классно».
       Пол: «Отказ от песни „How Do You Do It“ был первым проявлением наших притязаний. Сторым поворотным моментом в нашей жизни стал наш ультиматум Брайану Эпстайну: „мы не поедем в Америку, пока не станем там первыми“. Мы выжидали — и поступили, думаю, абсолютно правильно. Да, это было дерзко. Все дело в том, что Клифф Ричард, побывавший в Америке, оказался там на афише третьим, после Фрэнки Авалона. Мы подумали: „Ну и ну! Клифф гораздо лучше Авалона! Как он пошел на это?“ И Адам Фейс, и все звёзды, на которых мы смотрели снизу вверх, — все они прошли через это ужасное унижение на афишах. Поэтому мы и решили: мы не поедем, пока не станем первыми в хит-параде и, соответственно, на афишах».
       Нил Аспиналл: «Они выступали где-то в Уирреле или в Беркенхэде, когда узнали, что продано пять тысяч пластинок с записью «Love Me Do». Помню, Джон сказал: «Ну вот, видите? Что еще им нужно?»
       Джон: «Главное, что песня попала в хит-парады уже через два дня, и все решили, что это надувательство, потому что сведения о продажах присылали в том числе и из магазина нашего менеджера. Все на юге думали: „А-а-а, так это он сам покупает эти пластинки, потому они и попадают в хит-парады!“ Но он ничего подобного не делал» (63).
       Ринго: «Хотя «Love Me Do» и не вышла на первое место, это было здорово. Мы только и мечтали о кусочке винила, который был бы записан не где-нибудь в занюханной студии, и вот — о Боже! — у нас была эта пластинка. А мы уже хотели быть лучшими. Оказывается, важно и то и другое.
      К концу 1962 года было распродано сто тысяч пластинок с записью «Love Me Do», главным образом в Ливерпуле. Целая куча таких пластинок до сих пор валяется у нас дома (шутка)».
       Пол: «Тед Тейлор первым объяснил нам, как пользоваться гримом. В конце этого года мы выступали в кинотеатре «Эмбасси» в Питерборо и значились на афише почти последними, после Фрэнка Айфилда и «Четверки Теда Тейлора». К пианино Теда был приделан забавный маленький синтезатор, на котором он мог наигрывать такие мелодии, как, например, «Sooty». На нем он играл и «Telstar» — зрители сходили с ума, услышав звуки синтезатора. Именно Тед сказал: «На сцене вы кажетесь уж слишком бледными, парни. Попробуйте-ка наложить грим». Мы спросили его, как это делается. Он ответил: «Вот это прессованная пудра „Leichner 27“. Ее можно купить в аптеке. Возьмите тампон и разотрите ее по лицу, и она будет выглядеть как загар. А еще обведите черным глаза и губы». Мы засомневались: «Не слишком ли это вызывающе?» А он сказал: «Поверьте, этого никто не разглядит, а вы будете выглядеть классно».
       Джордж: «У „Четверки Теда Тейлора“ была пластинка под названием „Son Of Honky Tonk“. Мы сидели у них в гримерной, где нашли сценический прессованный грим. Мы решили загримироваться, поскольку свет был ярким, а мы считали, что на сцене положено появляться в гриме. Вот мы и загримировались и стали похожи на огромные апельсины. Нас сфотографировали, а Джон еще наложил тени для век и подвел глаза черным. Большие оранжевые лица и черные глаза».
       Пол: «Сразу после выступления нас фотографировали на плакат для Блэкпула. До этого все плакаты были бутлегерскими (что означало, что мы уже довольно популярны), и вот компания сказала, что мы должны выпустить официальный. Плакат разделили на четыре квадрата, по одному на каждого из нас. На снимках отчетливо видны черные линии вокруг глаз. Этот позор мы никогда не забудем!»
       Нил Аспиналл: «Брайан сам занялся организацией концертов, чтобы в них участвовали его группы. Он арендовал „Тауэр-Болрум“ в Нъю-Брайтоне и пригласил настоящую звезду — Литтл Ричарда, который как раз в это время гастролировал в Англии. Брайан позвонил его агенту в Лондон и договорился, что Литтл Ричард выступит в „Тауэр-Болрум“ как хедлайнер. На той же афише — концерт состоялся 12 октября 1962 года — значились названия: „Битлз“, Джерри и „The Pacemakers“, „The Undertakers“ — целая орава ливерпульских групп. На афишах всех концертов, в которых участвовали приезжие звезды, „Битлз“ всегда стояли сразу следом за ними».
       Джон: «Брайан приглашал рок-звезд, популярность которых уже пошла на убыль, таких, как Джин Винсент и Литтл Ричард. Их приглашали по причине их популярности, а поскольку на афише печатали и наше название, получается, что мы использовали их для привлечения зрителей.
      Вам трудно представить, каким событием для нас, для каждого из нас четверых, стала возможность хотя бы увидеть настоящую звезду рок-н-ролла. Мы почти преклонялись перед каждым из них. А мелко-мелко с краешка было приписано, что Литтл Ричарду аккомпанирует Билли Престон. В то время на вид ему было лет десять» (75).
       Джордж: «Имя Литтл Ричарда красовалось на нашей афише во время нашей четвертой поездки в Гамбург в ноябре. На этот раз нам жилось в Германии гораздо лучше. Всем группам предоставляли новые усилители «Фендер», мы жили хоть и в маленьком отеле на Рипербане, зато каждый в своей комнате. Брайан Эпстайн нанял Литтл Ричарда выступать вместе с нами в ливерпульском «Эмпайр» и в «Тауэр-Болрум» в Нью-Брайтоне, поэтому мы подружились с ним.
      В Гамбурге жизнь кипела ключом, в клубах зарабатывали огромные деньги на выпивке и плате за вход. Там устраивали по четыре концерта, чтобы за ночь зрители успевали смениться четыре раза».
       Джон: «Мы стояли за кулисами гамбургского „Стар-клуба“ и смотрели, как играет Литтл Ричард. Иногда он просто садился и разговаривал со зрителями. За кулисами он часто начинал вслух читать Библию, и, чтобы просто поговорить с ним, мы рассаживались вокруг и слушали. Его привез в Гамбург Брайан Эпстайн. Я до сих пор люблю Литтл Ричарда, он один из величайших» (75).
       Ринго: «Мы пробыли там ноябрь и декабрь. Не помню, где мы жили в последний приезд. О нем у меня остались самые туманные воспоминания, чтобы не сказать большего. Жилье не имело значения, нам жилось здорово. Это было потрясающе; я побывал в Гамбурге с Рори Стормом, затем играл с Тони Шериданом (ему я аккомпанировал в течение месяца), а на этот раз приехал вместе с «Битлз» и безмерно радовался этому. Это было все равно что вернуться домой.
      Литтл Ричард выступал в «Стар-клубе» вместе с Билли Престоном. Билли в то время было шестнадцать, он играл изумительно, как играет до сих пор. Я слушал Литтл Ричарда дважды за ночь в течение шести дней — это было классно. Конечно, он немного красовался перед нами, ему было приятно, что мы стоим за кулисами и смотрим на него, — к тому времени он уже слышал о нас.
      Нам было всего по двадцать два года, мы по-прежнему принимали прелудин, любили выпить и могли стерпеть что угодно за возможность выходить на сцену и играть. Немцы не терпели только одного: перерывов в концертах, а продолжать выступления можно было, как мы и делали, в любом состоянии».
       Джон: «На сцене мы устраивали отличные хеппенинги. Мы ели, курили, бранились. Несколько концертов я отыграл в одних трусах — это случилось в большом клубе, в „Стар-клубе“, когда там были Джерри, „The Pacemakers“ и все остальные ливерпульцы. Нам удалось по-настоящему завести публику в тот раз. Я вышел в трусах, с сиденьем от унитаза на шее и тому подобными украшениями. Я был просто не в себе! Я должен был выступить с Джерри Марсденом. Мне предстояло сыграть соло на барабане, чего я никак не мог сделать, потому что вообще не умею играть на барабанах» (72).
       Ринго: «В то время было в порядке вещей оскорблять слушателей. Они понимали, что мы говорим, и отвечали нам тем же, но любили нас. Не скажу за всех немцев, но гамбургские, те самые, которые окружали нас, как Хорст Фашер, Руди и еще несколько парней, были действительно крутыми — не знаю, живы они сейчас или нет.
      Играть мы должны были в независимости от того, как плохо мы себя чувствовали. Я слышал, как музыканты говорили: «Выруби меня, я больше не могу». Потому что иначе их могли избить прямо на сцене. Но каждый раз, когда выступление заканчивалось, все они просто рыдали. Меня потрясала чувствительность гамбургских немцев. Пока мы играли, они разыгрывали из себя крутых, но, когда наше время истекало, все эти здоровые парни плакали и умоляли нас: «Не уходите!» Хорст Фашер плакал навзрыд. А ведь еще недавно нам твердили: «Делайте шоу, черт бы вас побрал! Делайте шоу!» Это нам накрепко вбили в голову».
       Пол: «В группе «The Strangers» играл один парень по имени Гарри. Он вымотался и сидел за кулисами «Стар-клуба», очевидно утратив всякое тщеславие и силы, в отличие от нас. Продолжать играть он не желал и потому просил вырубить его. Помню, я не понимал этого и думал: «Да, все мы устали, но, если ты готов уйти со сцены и бросить свою группу, с тобой что-то не так; наверное, тебя и вправду пора вырубить!»
       Джон: «Мы спали всего по два часа, а потом приходилось просыпаться, принимать таблетку и продолжать играть без конца, поскольку выходных у нас не было. При таком режиме вскоре начинаешь сходить с ума от усталости и думать только о том, как бы удрать отсюда. Но после возвращения в Ливерпуль мы вспоминали только о том, как здорово развлекались в Гамбурге, и потому были не прочь вернуться туда. Впрочем, после последнего приезда нам не хотелось возвращаться (72). Мы измучились от работы и тесноты. Нам всегда приходилось жить в тесноте. Нам надоела одна и та же сцена, но, когда мы уже решили, что с нас хватит, нам предложили выступать на другой. Мы пережили гамбургскую сцену и собирались завязать. Два последних приезда в Гамбург мы вспоминали с отвращением. Эта сцена нас достала (67). Брайан заставил нас вернуться, чтобы выполнить условия контракта, — поступив по-своему, мы нарушили бы их, но мы считали, что ничем и никому не обязаны; это мы превратили все эти клубы во всемирно известные» (72).
       Джордж: «Должен заметить, «Битлз» всегда выполняли свои обязательства. Долгие годы после того, как наши пластинки начали занимать первые места, у нас еще оставались шестимесячные контракты на работу в дансингах, где нам платили фунтов пятьдесят за концерт, и мы играли там, хотя могли заработать тысяч пять. Но мы всегда выполняли условия контрактов, потому что мы были джентльменами — точнее, джентльменом был Брайан Эпстайн. Он не мог сказать: «Ну их к черту! Поедем лучше в лондонский «Палладиум».
       Ринго: «Брайан был действительно классным парнем. Мы выступали повсюду, играли в каком-то дурацком клубе в Бирмингеме, потому что нас туда пригласили. Теперь я радуюсь тому, что мы не променяли маленькие клубы на „Палладиум“, послав всех остальных куда подальше. Мы были честной группой, а Брайан — честным человеком».
       Джон: «Истории о том, что мы вытворяли в Гамбурге — мочились на монахинь и тому подобное, — сильно преувеличены, но в них есть доля правды. На самом деле случилось вот что: в наших комнатах были балконы. Однажды воскресным утром мы просто мочились с них на улицу, когда все шли в церковь, в том числе и монахини. Просто в районе клубов наступило воскресное утро, все вышли на улицу и увидели, как трое или четверо парней отливают прямо с балкона на тротуар» (72).
       Джордж: «По-моему, сам Гамбург и время между поездками в Гамбург, когда мы стали популярными на берегах Мерси, — это было здорово. Но Гамбург оставил больше воспоминаний, потому что там были такси «мерседес-бенц» и ночные клубы. Там жизнь била ключом. Это время запечатлелось в моей памяти, как черно-белые джазовые фильмы пятидесятых.
      Теперь, оглядываясь назад, я вынужден признать, что гамбургский период граничил с лучшим временем в истории «Битлз». У нас не было никакой роскоши, ванных комнат и одежды, мы были неряшливы и ничего не могли себе позволить, но, с другой стороны, мы еще не успели прославиться, поэтому не знали, сколько минусов приносит с собой слава. Мы могли быть собой, делать все, что мы хотим, и никто не писал об этом в газетах. Мы были вправе, если захотим, мочиться, на кого пожелаем, хотя на самом деле мы так никогда не поступали. (Джон вовсе не отливал на головы монахинь — мы просто мочились с балкона на пустынную улицу в половине пятого утра.) Мы были такими же, как все люди, могли отлично проводить время и просто играть рок».
       Пол: «В Гамбурге мы часто думали: «Надо накопить денег, пока мы здесь, — на случай, если этим все и кончится». Но мы так и не сделали этого, хотя меня часто беспокоило то, что у нас нет ничего на черный день, что нам приходится искать работу, часто заниматься тем, чего мы не хотим делать, а денег у нас нет и нет (65).
      Гамбург для нас — одно из ярких воспоминаний молодости. Но по-моему, со временем любое воспоминание становится ярче. В Гамбурге нам жилось здорово, но, думаю, я почувствовал себя лучше только потом, на следующем этапе нашей карьеры, когда стали популярными наши записи».
       Джон: «Мы часто вспоминаем о Гамбурге, «Кэверн» и ливерпульских дансингах потому, что именно там мы раскрылись в музыкальном отношении (72). Там мы и стали артистами, мы играли потрясающий классический рок; в Великобритании с нами никто не мог сравниться.
      К тому времени, как мы начали играть в театрах, нам пришлось сократить выступления с одного или двух часов до двадцати минут, повторять одно и то же двадцатиминутное выступление каждый вечер (70). Внезапно оказалось, что нам надо уложиться в эти двадцать минут, исполнить все наши хиты, отыграть всего два концерта за вечер, поскольку театр вмещал только несколько тысяч человек (72).
      Мы всегда тосковали по тем временам, когда играли в клубах. Позднее мы приобрели опыт записи песен, но это совсем другое — мы были уже настолько уверены в себе, что в любых условиях могли создать нечто достойное"(70).

1963