Кэтрин ЛЭНИГАН
      ВОЛШЕБНОЕ ОЧАРОВАНИЕ МОНТАНЫ
      Анонс
      Он - преуспевающий брокер из Чикаго, сугубо городской человек. Она девушка, выросшая в уединенной хижине в горах, вдали от людей и цивилизации. Они нашли друг друга в горах Монтаны - нашли, чтобы никогда не разлучаться.
      Глава 1
      Хр-руп!
      Стоя под слабой струйкой ледяной воды в душевой без дверей, которую дедушка построил шестьдесят пять лет тому назад, Моника Скай никак не ожидала услышать треск ломаемой ветки. Подобный звук означал лишь одно - опасность.
      Тело будто пронзило током. Моника кинулась к дробовику, прицелилась и выстрелила в смутный силуэт неповоротливого зверя. Вой, очень похожий на человеческий вопль, прорезал воздух. Моника напрягла зрение, пытаясь разобрать, что за существо корчится на земле. При чувстве опасности ей не нужно было дневного света: по запаху, по звуку она сразу понимала, откуда исходит угроза. За двадцать лет жизни среди диких зверей Моника научилась стрелять быстро и без промаха. В мыльной пене, стекающей по стройной спине и ногам, она скрылась за высокой сосной, где оставила тонкое льняное полотенце, принадлежавшее ее бабушке Аделаиде, еще до того, как они с дедушкой осели в этих краях в конце 1920-х. Моника накинула его на себя. В критических ситуациях не до одежды.
      Девушка бросилась в хижину за старым фонарем, с которым частенько преследовала лисиц, волков или диких горных кошек, то и дело нападавших на домашний скот, и приблизилась к стонущему существу, подстреленному ею.
      - Проклятье! Ты что - задумала убить меня? - услышала Моника искаженный от боли мужской голос.
      - Да. - Она подняла высоко над головой фонарь и бесцеремонно уставилась на мужчину.
      - Почему? Я же ничего не сделал!
      Моника подумала, что мужчина застонал громче прежнего не столько из-за физической боли, сколько желая подчеркнуть несправедливость учиненной над ним расправы.
      - Нарушения права частной собственности уже достаточно...
      - ..чтобы приговорить к смерти? - прервал ее незнакомец. - Ты чокнутая?
      - Кое-кто говорит, что да, - промолвила Моника, выразительно пожав плечами.
      Не сводя с нее глаз, с искаженным от боли лицом, мужчина поднялся на ноги, стараясь не делать резких движений, поскольку ствол ружья был направлен ему в голову.
      - Они правы! О, господи! - Он зажал ладонью бедро, из которого сочилась кровь. - Я заблудился, понятно?
      - А по-моему, ты всего-навсего любитель подглядывать, - с угрозой в голосе возразила она. - Ты часто этим занимаешься?
      - Никогда, - ответил мужчина, смахивая хвою с новеньких голубых, запятнанных кровью джинсов и свитера из кашемира и стараясь при этом не причинить себе боль. - Послушай, я не преступник и не хочу тебя обокрасть. Просто случайно увидел тебя обнаженной. Я не подглядывал, клянусь Богом!
      Что-то в его голубых глазах, устремленных на ее плечи и грудь, подсказывало ей, что минуту назад мужчина занимался не чем иным, как именно подглядыванием.
      - Лжец!
      Моника вновь нацелила на незнакомца ружье. Он издал глубокий гортанный звук и наконец выпрямился во весь рост. В нем было более шести футов. Несмотря на широкие плечи, узкие бедра и плоский живот его мускулатура не была столь хорошо развита, как у местных горцев и фермеров. Насколько могла судить Моника, этот мужчина не обременял себя добросовестным фермерским трудом изо дня в день. На его мужественном лице выделялась крепкая челюсть, будто вытесанная из гранита. Голову украшали густые вьющиеся волосы цвета каштана. Глаза незнакомца были почти такого же глубокого синего оттенка, как фиолетовые кромки Биттеррутских гор. Темные, вразлет брови придавали лицу серьезное, решительное выражение.
      Но искры гнева, которые метали его глаза, заставляли Монику держаться в отдалении. Столь же хищный взгляд она множество раз замечала у пум и рысей, а потому не доверяла ни единому слову незнакомца.
      - Разворачивайся и ступай туда, откуда пришел, - велела она.
      - С удовольствием, но я не знаю дороги. А кроме того, прошу заметить, что я истекаю кровью! взмолился мужчина. - Я был бы весьма признателен, если бы ты вызвала "скорую помощь". Надеюсь, это не очень обременительная просьба.
      - Зачем?
      - Мне нужен врач! Неужели не видишь? Или надо умереть, чтобы пробудить в тебе хоть крупицу сочувствия?
      Она качнула стволом, демонстрируя готовность выстрелить.
      - Ты пробудишь во мне сколько угодно сочувствия, как только исчезнешь с моих глаз.
      Пошатываясь и изнывая от боли и гнева, мужчина неожиданно споткнулся и наступил на цветы, разбросанные по земле. На мгновение он удивился тому, что эта чокнутая находит время украшать лужайку перед домом собранными в лесу цветами.
      - Ты всегда так агрессивно держишь оборону? спросил он. - На этой заброшенной ферме совершенно нечего взять.
      - На ранчо, - поправила она, по-прежнему не сводя с него глаз.
      - Прекрасно. Пусть на ранчо. Но как ни назови, рухлядь остается рухлядью. На твоем месте я бы все здесь разрушил и отстроил заново. - Мужчина со смешком оглядел бревенчатую хижину, бледно-красный выцветший сарай, водокачку с желобом, ветряную мельницу за сараем. - Держу пари, что это место не знало ремонта с...
      - ..с двадцать восьмого года, когда мой дедушка отстроил его. С тех пор здесь жили только бабушка и я.
      - Да? И где же твоя бабушка? Может, она обладает большей чуткостью и вызовет врача для меня?
      Моника указала ружьем на землю под ногами незнакомца:
      - Она умерла. Ты стоишь на ее могиле. Чувствуя, как по спине побежали мурашки, мужчина убрал ногу с цветов.
      - Прости. Я не знал.
      - Похоже, ты многого не знаешь об этих краях.
      - Согласен. Но я быстро обучаюсь.
      - Поскольку ты вряд ли одолеешь и милю из-за раненой ноги...
      - Раненой по твоей вине, - заметил с укором мужчина.
      - ..то мне придется подбросить тебя на машине.
      - Ни в коем случае! Не желаю больше ни минуты оставаться с такой ненормальной, как ты, - усмехнулся он и добавил после того, как ему свело от боли ногу:
      - Я сам вызову врача из собственного дома!
      Моника помотала головой; мокрые длинные волосы разметались по плечам.
      - Я знаю в этих горах каждое ранчо и каждую ферму. Никогда не видела тебя здесь раньше.
      - Это потому, что я лишь недавно купил ферму у Харрисонов.
      - Не может быть! - изумилась Моника. - Я бы знала. Их земля примыкает к моей.
      - Именно это я и хотел тебе сообщить. Я всего лишь исследовал свои владения и случайно забрел на твой участок.
      - Никто в городе не известил меня о твоем приезде, - усомнилась Моника, предостерегающе блеснув глазами.
      - Когда ты была в Силвер-Спе в последний раз? спросил он, разглядывая тонкое, изъеденное молью полотенце, облепившее ее гибкое тело так, что отчетливо обрисовывались все округлости и даже родинки на коже. Казалось, будто он рассматривает обнаженную женщину сквозь дымчатую вуаль. Остин подумал, что эта красавица, похоже, не знает себе истинной цены. Если бы знала, то накупила бы изысканного белья, куда лучше той старой тряпки, что намотана вокруг ее тела.
      - Я бываю в городе достаточно часто, - возразила она.
      - Прекрасно, тогда ты знаешь туда дорогу... просветлел мужчина, улыбнувшись впервые за все время их беседы. Моника не могла не заметить, насколько обворожительна его улыбка. Она не сомневалась, что незнакомец - один из тех самовлюбленных проходимцев, о которых ей рассказывали мама и бабушка, тех, что одеваются броско, щеголяют модными словечками и с улыбкой меняют одно мнение на другое. Такими были ее дедушка, Фостер Скай, и отец, Тед Мартин. Мужчины, которые "используют женщину", а потом бросают ее с разбитым сердцем на произвол судьбы. От таких надо держаться подальше, а еще лучше - не подпускать на ружейный выстрел. - ..и сможешь подбросить меня до больницы.
      - В Силвер-Спе нет больницы. Только врач, но он не принимает по ночам. Придется ждать до утра или извлечь дробинки самому.
      - Дробинки? А я думал, что это - пуля, - пробубнил он себе под кос, но так, что и она услышала. -Я не могу извлечь их: я брокер, а не доктор.
      Его слова показались ей довольно странными, поскольку она знала, что брокеры связаны с биржей и живут обычно в Нью-Йорке, а не в Биттеррутских горах. Ее дедушка работал брокером на бирже в 20-х годах, хотя и прожил большую часть жизни в Сан-Франциско. Ему улыбнулась удача в бизнесе, и он купил здешнюю землю, желая сбежать от городской суеты. Моника окинула незнакомца проницательным взглядом. На глаз не определишь, что это за фрукт.
      - Я не говорила, что ты доктор. Я всего-навсего хочу сказать, что здесь нет ни "скорой помощи", ни больницы, ни доктора. Во всяком случае, до утра.
      - Ладно, потерпим до утра, - сказал он и вновь застонал. - Если единственное, что ты можешь предложить, - это довезти меня до дома, то я готов принять эту крупицу милосердия. Однако не могла бы ты поторопиться? Я истекаю кровью.
      - Ты, похоже, нытик, - засмеялась Моника. Она попятилась от мужчины, по-прежнему держа его на прицеле. - Прежде всего мне нужно одеться. Стой на месте и не дергайся.
      Моника оставила фонарь за стенами дома не столько ради незнакомца, сколько ради себя самой: так легче было присматривать за ним из спальни. По этой же причине она не задернула занавески на окнах. Ей было все равно, увидит он, как она одевается, или нет. Зато ей было далеко не безразлично, не предпримет ли он попытки сделать шаг в сторону хижины. Ни один мужчина доселе не переступал порога ее дома, наполненного бабушкиными антикварными вещами и сокровенными предметами ее собственного быта. Это было имущество рода Скай, и ни при каких условиях оно не будет принадлежать мужчине.
      Моника натянула голубые, вылинявшие от времени джинсы, сунула ноги в старые ковбойские сапоги, надела свою любимую фланелевую рубашку из красной шотландки, которая, по утверждению бабушки Аделаиды, была куплена в тридцатые годы и после множества стирок в чистейшей дождевой воде стала мягкой как шелк, и подхватила ключи от подержанного грузовика, купленного ее мамой.
      Прежде чем покинуть хижину, Моника проверила, всюду ли выключен свет. Привычку экономить на электричестве и воде она унаследовала от Аделаиды и Розы. Каждый дюйм своего дома она знала столь же хорошо, как каждое дерево и каждый цветок, растущие в ее владениях: Моника могла бы с закрытыми глазами проследовать через просторную, но уютную гостиную к выходу.
      Затворив за собой входную дверь, она услышала собачий лай. Это был голос шотландской овчарки Дэйзи, которая, очевидно, только что прибежала с восточного пастбища, где паслась небольшая отара овец Моники. Дэйзи была надежным сторожем. Никогда раньше собака не возвращалась к хижине до наступления темноты. Однако сегодня Дэйзи учуяла пришельца и сочла своим долгом прогнать его подальше от дома и своей хозяйки.
      - Дэйзи! Все в порядке. - Моника с улыбкой приблизилась к длинношерстной, черно-белого окраса собаке. - Это наш сосед. Во всяком случае, по его заверениям.
      Овчарка сразу перестала лаять, но по-прежнему держала незнакомца в поле зрения.
      - Я действительно твой сосед. Поверь мне! - нахмурился мужчина.
      - Почему я должна тебе верить? - усомнилась Моника, направляясь к темно-синему грузовику. - Ты до сих пор не назвал даже своего имени.
      Медленно проковыляв между Моникой и рычащей овчаркой, мужчина пробубнил сквозь зубы:
      - Ты до сих пор не спросила меня об этом. Моника замерла. Резко развернувшись к нему лицом, с румянцем гнева на щеках, она произнесла:
      - Ты должен был представиться сам. В твоем воспитании, мистер, большие пробелы. Если бы ты сразу назвал свое имя, то ничего этого, возможно, не случилось бы.
      Он хлопнул себя ладонью по лбу, но глаза его сохраняли скептическое выражение.
      - Синклер. Остин Синклер.
      - Залезай в машину, Остин Синклер. С радостью доставлю тебя до дома, чтобы ты унял там свои боли.
      - Ты всегда столь же любезна, мисс?.. - спросил он, садясь в грузовик.
      - Далеко не всегда, - ответила она сдержанно. -Кстати, мое имя - Моника Скай. Мама хотела назвать меня Монтаной, чтобы я всегда помнила, откуда родом, но бабушка сказала, что Монтана не очень-то подходящее имя для дамы.
      - Она права, - подтвердил мужчина. Моника дала знак Дэйзи вскочить в грузовик. Заводя мотор, она кинула на Остина насмешливый взгляд.
      - Итак, ты один из тех, кто мотается по стране и сгоняет людей с насиженных мест. Я слышала про таких.
      - Я никого не "сгонял" с насиженного места. Харрисоны продали мне землю по доброй воле.
      - Ну да! За все эти годы я ни разу не слышала от них о желании совершить такую глупость.
      Остин закрыл глаза в надежде приглушить боль.
      - Послушай, поскольку нам выпало стать соседями, то ты могла бы, наверное, оказать дружескую услугу и.., помолчать.
      - Это мне по душе, - ответила она.
      Моника подняла глаза на полную луну, освещавшую грунтовую дорогу. Луна была похожа на мерцающее серебром озеро, воспарившее над волшебными горными вершинами цвета индиго. Множество раз Моника испытывала безумное желание шагнуть в мир за этими горами, но всегда ее отрезвляло сознание, что ее подлинная жизненная цель - это родной дом и родные корни, глубоко ушедшие в здешние края.
      От других она слышала о гипнотической луне над далеким Средиземным морем или о красотах лунного света в экваториальных странах, но не вполне доверяла этим речам. Луна над Монтаной напоминала один из тех кружевных зеркальных шаров, которые бабушка обычно развешивала в гостиной в канун Нового года. После пожелания друг другу здоровья, богатства и счастья Аделаида советовала Монике полагаться только на собственные силы, чтобы воплотить мечты в реальность.
      Моника не верила ни в сказки, ни в досужие вымыслы, ни в мужские слова о доверии. Она была реалисткой. Луна не сойдет со своей орбиты. Жаль, что не все понимают это.
      Глава 2
      Моника свернула на деревенскую дорогу, которая вела из ее земель к Харрисонам.
      - Это ненадолго, девочка, - рассеянно сказала она Дэйзи, спокойно сидящей на обитом рассохшейся кожей сиденье между хозяйкой и незнакомцем.
      Моника не могла понять, почему Харрисоны уехали не попрощавшись. Их исчезновение повергло ее в печаль, сродни той, что бывает после смерти близких. Как бы там ни было, но у Моники возникло чувство, будто она брошена.., в очередной раз. Она больше не увидит старушку Харриэт, очаровательную ирландку, подругу Аделаиды. Ту самую Харриэт, которая постоянно угощала Аделаиду своей выпечкой, соленьями, желе или просто приходила поболтать. Аделаида в ответ обучала Харриэт шитью, вязанию, плетению кружев и вышиванию. Харриэт была тем живым звеном, что связывало Монику с бабушкой. Вместе они предавались воспоминаниям, пересказывали любимые бабушкины истории о детстве ее внучки в горах. Благодаря Харриэт Моника никогда не забывала о тех жестокостях, что ей довелось пережить в школьную пору. Она с радостью бы стерла из памяти то время.
      - Необязательно провожать меня до дома, - вывел ее из задумчивости Остин.
      - Меня это не обременит. Хотя, по-моему, ты вполне мог бы в наказание добрести до дома своими ленивыми ногами.
      Остин застонал в полный голос.
      - У меня не "ленивые ноги", а ранение по твоей вине! Я всего лишь хочу поскорее избавиться от тебя и твоей зловещей собаки!
      Она нажала на тормоза и резко остановила грузовик. Остин вылез, придерживая раненую ногу. Дэйзи готова была наброситься на Остина, едва тот сделает неверный шаг. Трудно сказать, от чего он устал больше - от нацеленного на него ружья Моники или от мысли, что зубы овчарки вот-вот вцепятся в его раненую ногу.
      - Спасибо, что подбросила меня. - Он с опаской заковылял к дому вслед за Моникой. - Теперь ты на моей земле, и, пожалуйста, покинь ее. В противном случае я возьму ружье и подстрелю тебя, ясно? Как тебе это понравится?
      - Ты осквернил дом Харрисонов! - всплеснула руками Моника. - Что ты натворил? Разрушил крышу, фасад... Господи, дом выглядит так, будто в него угодила молния!
      - Отныне это мои владения. Я волен поступать здесь как пожелаю. Я расплатился за дом наличными. - Добравшись до дверного проема, где некогда была входная дверь, он повернулся лицом к Монике. - Я отстрою его заново на современный лад.
      От дома Харриэт и Чака не осталось практически ничего. Моника хорошо помнила их старую кухню с белыми столешницами, с крытым линолеумом в черно-белую полоску полом, с печкой, работавшей от баллонов с газом, от которой по всему дому шел аромат свежей выпечки. Помнила старинные немецкие часы с кукушкой на стене, коллекцию петухов из фаянса, дерева, гипса и фарфора, которые Харриэт расставляла по полкам, столам и подоконникам. Маленькой девочкой Моника собирала цветы для Аделаиды, Розы и Харриэт. Всякий раз, когда она вешала на шею Харриэт гирлянду из маргариток, добрая женщина заключала Монику в объятия, целовала в щеку и отпускала домой с какой-нибудь изысканной сладостью, а ими скромные трапезы в бревенчатой хижине семейства Скай не были богаты.
      Глаза Моники увлажнились слезами, но она не хотела, чтобы этот мистер Остин Синклер заметил ее слабость. Сдержав поток воспоминаний, Моника дала себе клятву узнать подлинную причину, почему Харрисоны покинули здешние горы. Даже если для этого потребуется ехать в Силвер-Спе и расспрашивать кое-кого из горожан. Больше всего на свете Моника ненавидела обращаться к кому-либо за помощью. Нет ничего хуже, чем под давлением обстоятельств позволять лезть в свою личную жизнь. Мало ее били раньше? Неужели прошлое вновь повторится?
      Если бы Остин Синклер не покидал своих родных мест, то ничего этого не произошло бы. Это он виноват в том, что последние из тех, кто по-настоящему заботился о Монике, уехали отсюда. Он, кажется, страдает? Так ему и надо! Она метнула в него взгляд и пробормотала:
      - Ты зря все тут разломал, Остин Синклер! Пожав плечами с напускным высокомерием, он промолвил в ответ:
      - Держи-ка свое мнение при себе, мисс Скай, и убирайся с моей земли. Я хочу побыть один.
      Моника отошла от груды строительного материала и направилась к своему грузовику. Сев за руль, она хлопнула в ладоши, призывая к себе Дэйзи, и с грохотом затворила дверцу, как только собака запрыгнула в кабину. Дав задний ход, Моника вывела грузовик на наезженную колею и надавила на газ...
      Остин смотрел, как она уходит, освещенная узкими лучами фар, словно это была не девушка, а инопланетянин с космического корабля. Он слышал байки о летающих тарелках, якобы садившихся в здешних краях, но никогда не верил в подобные истории. Однако теперь он бы ни за что не поручился. Должно же быть какое-то объяснение, отчего эта безупречно красивая девушка ведет себя так агрессивно.
      В раздумьях над тайной Моники Скай Остин проследовал через разоренную гостиную по коридору, точнее, тому, что раньше им было, в спальню, единственное жилое помещение в доме. У дальней стены стоял письменный стол, ломящийся от всевозможных электробытовых приборов. Слева к стене была придвинута односпальная кровать, застеленная дорогим темно-синим бельем с золотистыми узорами и красным шерстяным пледом, а у противоположной стены возвышался шкаф из натуральной сосны. Остин приобрел его в Бате три недели назад, когда подписывал документы о покупке имения Харрисонов.
      Он взял сотовый телефон и набрал номер врача, найденный им в телефонной книге. Трубку подняли лишь после четырнадцатого звонка.
      - Доктор Килрой слушает.
      - Доктор, мне сказали, будто вы не оказываете медицинской помощи до утра. В трубке раздался смех.
      - Это зависит от того, насколько критическая ситуация, и от того, поужинал я или нет.
      - В меня стреляли!
      - Господи Иисусе! Где?
      - Попали в правое бедро. Кровь еще течет.
      - Я спрашиваю: где в вас стреляли? Остин закатил глаза.
      - Недалеко от моего дома. Я расскажу вам позже. Послушайте, я истекаю кровью. Мне срочно необходима медицинская помощь. Вы не могли бы направить сюда машину "скорой помощи"?
      - Исключено, - последовал грубоватый ответ.
      - Почему, черт подери?
      - У меня нет машины.
      - Господи! Что же вы делаете, когда кто-нибудь при смерти?
      - Не знаю, сынок, - ответил доктор Килрой после короткой заминки. - В моей практике еще не было такого. Обычно пациенты подолгу болеют, а потом умирают естественной смертью.
      У Остина возникла мысль, будто он на другой планете. От слов доктора он впал в куда большее отчаяние, чем тогда, когда был с Моникой. Наверное, решение перебраться в здешние края нужно было хорошо обдумать, а не вспоминать о том, что из окон дома Харрисонов открывается столь впечатляющий вид на горы, каким никогда в жизни ему не доводилось любоваться. Если бы он поближе познакомился с соседями, ему бы не пришлось торчать здесь со жгутом вокруг бедра и тратить время на препирательства по телефону с шутом гороховым, который именует себя доктором. В горле у Остина пересохло, но он все-таки спросил:
      - Вы в состоянии оказать мне сейчас помощь или нет?
      - Конечно, в состоянии, сынок. Только тебе придется подъехать ко мне. У моего грузовика сломана ось. Сэм Белтон говорит, что через пару дней она будет как новенькая.
      - Через полчаса я приеду, - пообещал Остин.
      - Прекрасно. А я пока приведу в порядок бумаги. Как твое имя, сынок?
      - Синклер. Остин Синклер.
      - Не слишком гони машину, Остин Синклер. Я все равно никуда не уйду. Я отужинал только полчаса тому назад. И готов извлечь из тебя пулю в любое время.
      Остин не стал вдаваться в подробности. Он нуждался в болеутоляющем, и как можно скорее.
      - Я буду осторожен, - заверил он доктора и повесил трубку...
      Моника припарковала грузовик возле дома с тяжелым сердцем. Она не знала, как справиться с потрясением, и винила во всем Остина Синклера. Однако, по правде говоря, он был причиной лишь малой толики ее проблем. Ей нравилось думать, будто она - свободное существо, живущее в горах по доброй воле и ничем никому не обязанное. Неважно, как долго она питала иллюзии на свой счет, но вот пришло время, когда люди и обстоятельства развеяли их.
      Появление в ее жизни Остина Синклера стало одним из таких обстоятельств. Он не просто подглядывал, а нарушил традиционный уклад ее жизни.
      Пока она вылезала из грузовика и пересекала лужайку перед хижиной, ей пришло в голову, что этот человек, возможно, решил скрыться в горах от тех, кого облапошил. Это было единственное правдоподобное объяснение того, почему он неожиданно возник в здешних краях. Она на всю жизнь запомнила бабушкины рассказы о биржевых брокерах, подбивавших стариков вкладывать свои пенсионные деньги в сомнительные акции или, того хуже, просто сбегавших с их деньгами.
      Монику редко подводило чутье на людей, а едва познакомившись с Остином Синклером, она сразу увидела в нем мошенника. Возможно, это было ошибочное суждение, но как она могла поверить в его историю о том, будто он заблудился? Он что принимал ее за дурочку? Боже мой! Нужно было догадаться сразу! Он обманом сжил Харрисонов с их земли! Вот почему они уехали не попрощавшись. Им было до смерти стыдно.
      - Он получит хороший урок, Дэйзи, если думает, что я поддамся на его уловки! - сказала Моника, открывая дверь в хижину.
      Услышав свое имя, Дэйзи радостно замахала хвостом и вслед за хозяйкой вбежала в дом. Моника мрачно уставилась на пустое кресло-качалку у камина. Когда же она наконец привыкнет к тому, что бабушка больше не ждет ее в этом кресле? Дэйзи залаяла, после чего протрусила мимо кресла и свернулась клубком на коврике возле него.
      - Девочка моя, - вымолвила Моника, склонившись над Дэйзи. Она стала ласкать собаку, а потом сделала то, чего с детства не делала в присутствии кого бы то ни было, кроме Дэйзи, - заплакала. - Не понимаю, что творится со мной, - сказала она сквозь слезы. - С тех пор как умерла бабушка, я живу как в тумане. Любая мелочь вызывает слезы. Сегодня, например, увидела на пастбище желтые лютики и розовые примулы и сразу позабыла о работе. Нарвала целую охапку цветов и принесла домой, зная, как любит их бабушка. Проблема только одна - бабушки нет в живых. Не могу понять, отчего так трудно уяснить раз и навсегда, что.., я ведь была с бабушкой в последние минуты ее жизни, держала ее за руку... -Слезы струились по щекам Моники, и Дэйзи, встав лапами на ее колени, слизывала их. - Я ведь обещала доктору, что позабочусь о ней, но моя забота не помогла.
      Она помнила, как Аделаида наставляла ее ни о чем не жалеть: смерть, говорила она, - это часть жизни. Моника слышала каждое бабушкино слово, но в ту минуту даже и не предполагала, что это ее прощальные слова. Крепче прижав к себе Дэйзи, она поняла, что чувство опустошенности - это и есть одиночество. Это открытие было подобно шоку.
      - Я должна перебороть это. Женщины из рода Скай всегда были стойкими. Она опустила Дэйзи на пол и стала разводить в камине огонь. - На ужин, Дэйзи, приготовлю тушеное мясо. После мытья посуды займусь глажкой. Завтра мне потребуются выглаженная блузка и джинсы, потому что мы едем по делам в город.
      Дэйзи запрыгнула в кресло-качалку.
      - Если занять себя делами, то все будет в порядке. Работа и труд все перетрут, - закончила Моника с вымученной улыбкой.
      Глава 3
      Остин Синклер поднялся, прихрамывая, по деревянным ступенькам выкрашенного в белый цвет викторианского дома, где доктор Килрой принимал пациентов, и постучал в дверь. На широкую веранду, окружавшую дом, из окон второго этажа падали золотистые прямоугольники света. Воздух вокруг был напоен тонким ароматом горного лавра и роз.
      - Кто там? - раздался грубый голос.
      - Доктор? Это я, Остин Синклер. Я звонил вам насчет своей.., раны.
      - Ах да.
      Массивная дверь распахнулась. На пороге стоял широкоплечий пожилой джентльмен приблизительно одного роста с Остином.
      - Ты, парень, из большого города?
      - Простите?
      - Из какого города ты, парень? Нет, не говори. Дай я сам угадаю. Из Лос-Анджелеса? Нет, не из Лос-Анджелеса. Ты слишком бледен для голливудского парня. Хотя у нас в округе многие оттуда. Из Сан-Франциско... - Доктор взглянул на модные джинсы Остина. - Нет, не оттуда. Там не носят голубые джинсы. По крайней мере, с тех пор как повымерли или пропали хиппи. - Доктор расхохотался над собственной шуткой. Он болтал уже без малого минуту, но не сказал ничего путного.
      - Из Чикаго.
      - Вот это да! - присвистнул доктор. - Далекий путь ты проделал из дома.
      - Доктор, мне нужна помощь. Нога.
      - Верно. Заходи. - И хозяин милостиво впустил Остина в дом.
      Внутри пахло старым деревом, лимоном и яблочным пирогом. В прихожей было тепло и уютно. Пейзажи, написанные маслом, украшали стены бывшей гостиной и бывшей столовой, приспособленных теперь под приемную и смотровую. Как ни странно, дом мало напоминал медицинское учреждение.
      Остин ощутил, как его обволакивает атмосфера ненавязчивого дружелюбия, как будто и боль, и страхи остались за порогом дома. При виде старинных газовых светильников, дорогих зеркал, буфетов с богатой резьбой, покрытых парчой диванов и стульев в викторианском стиле у него возникло чувство, будто он попал в иной мир, в иное время.
      - Ты не коллекционер? - спросил доктор.
      - О нет. Я слабо разбираюсь в антиквариате. Доктор впихнул Остина в смотровую и похлопал по белому столу, крытому бумажной простыней.
      - Прежде всего скинь штаны.
      - Разумеется, - ответил Остин и снял джинсы. Оставшись в боксерских трусах, он лег на стол для осмотров и вытянул поврежденную ногу.
      - Дробь? - спросил доктор, всматриваясь в рану то сквозь, то поверх очков с бифокальными линзами.
      - О да, сэр.
      Доктор хмыкнул, а потом расхохотался так, что его обширный живот заходил ходуном.
      - Эй, парень, ты мог бы вытащить эту дрянь пинцетом без моей помощи.
      Остин уставился на него в изумлении.
      - А вдруг заражение? И потом, мне нужно.., болеутоляющее.
      - Болеутоляющее? - переспросил доктор, выпучив и без того круглые карие глаза.
      - Да, сэр. Демерол. Перкодан. Когда мне оперировали колено, то давали демерол.
      - Оперировали колено? - вновь переспросил доктор, продолжая таращиться на Остина.
      - Да, сэр. Разрыв связки. Травма при катании на лыжах.
      Доктор хмыкнул, развернулся и молча вышел. Остин слышал, как он прошагал тяжелой гулкой поступью по коридору. До ушей Остина донесся звон стекла, хлопок дверцы шкафа. Доктор не заставил себя ждать.
      - Вот "Дикий турок", - заявил он, подняв бутылку. - Вот "Черный Джек". Чем не болеутоляющее? -Он до краев наполнил два стакана. - Тебе достанется "Дикий турок". Я не трачу свою лучшую выпивку на пациентов. Опрокинь это внутрь, сынок, и я возьмусь за работу.
      Остин не смог скрыть недоверчивую улыбку.
      - Вы шутите.
      - Прекрасно, - промолвил доктор, пожав плечами, и потянулся за стаканом Остина, - будь по-твоему. Хорошей выпивке незачем пропадать.
      - А как насчет демерола?
      - У меня его нет.
      Остин глубоко вздохнул, выхватил виски из рук доктора и осушил стакан единым духом.
      - Так-то лучше, - улыбнулся доктор и поставил стаканы на металлический столик на колесиках возле стола для осмотров.
      Затем он уложил Остина на спину. Натянул перчатки, достал стерильные инструменты, склонился над ногой Остина и стал с осторожностью промывать рану и извлекать дробинки.
      Его осторожность и стремление не причинить лишнюю боль тронули Остина до глубины души.
      - Кто подстрелил тебя, сынок?
      - Я предпочел бы не говорить.
      - Не волнуйся. Хоть ты и новичок здесь, но ты мне по сердцу. Я ничего не скажу тебе во вред.
      - Это была.., женщина.
      - Женщина? Ха! - взревел он. - Единственная чокнутая в этих местах, которая сначала стреляет, а потом спрашивает, - это Аделаида Скай, но она мертва.
      - Тогда это кто-то из ее семейства.
      Доктор выпрямился, зажав в пинцете дробинку.
      - Моника? А что ты натворил?
      - Мне стыдно признаться, - стушевался Остин, закатив глаза.