Кэтрин ЛЭНИГАН
      ВОЛШЕБНОЕ ОЧАРОВАНИЕ МОНТАНЫ
      Анонс
      Он - преуспевающий брокер из Чикаго, сугубо городской человек. Она девушка, выросшая в уединенной хижине в горах, вдали от людей и цивилизации. Они нашли друг друга в горах Монтаны - нашли, чтобы никогда не разлучаться.
      Глава 1
      Хр-руп!
      Стоя под слабой струйкой ледяной воды в душевой без дверей, которую дедушка построил шестьдесят пять лет тому назад, Моника Скай никак не ожидала услышать треск ломаемой ветки. Подобный звук означал лишь одно - опасность.
      Тело будто пронзило током. Моника кинулась к дробовику, прицелилась и выстрелила в смутный силуэт неповоротливого зверя. Вой, очень похожий на человеческий вопль, прорезал воздух. Моника напрягла зрение, пытаясь разобрать, что за существо корчится на земле. При чувстве опасности ей не нужно было дневного света: по запаху, по звуку она сразу понимала, откуда исходит угроза. За двадцать лет жизни среди диких зверей Моника научилась стрелять быстро и без промаха. В мыльной пене, стекающей по стройной спине и ногам, она скрылась за высокой сосной, где оставила тонкое льняное полотенце, принадлежавшее ее бабушке Аделаиде, еще до того, как они с дедушкой осели в этих краях в конце 1920-х. Моника накинула его на себя. В критических ситуациях не до одежды.
      Девушка бросилась в хижину за старым фонарем, с которым частенько преследовала лисиц, волков или диких горных кошек, то и дело нападавших на домашний скот, и приблизилась к стонущему существу, подстреленному ею.
      - Проклятье! Ты что - задумала убить меня? - услышала Моника искаженный от боли мужской голос.
      - Да. - Она подняла высоко над головой фонарь и бесцеремонно уставилась на мужчину.
      - Почему? Я же ничего не сделал!
      Моника подумала, что мужчина застонал громче прежнего не столько из-за физической боли, сколько желая подчеркнуть несправедливость учиненной над ним расправы.
      - Нарушения права частной собственности уже достаточно...
      - ..чтобы приговорить к смерти? - прервал ее незнакомец. - Ты чокнутая?
      - Кое-кто говорит, что да, - промолвила Моника, выразительно пожав плечами.
      Не сводя с нее глаз, с искаженным от боли лицом, мужчина поднялся на ноги, стараясь не делать резких движений, поскольку ствол ружья был направлен ему в голову.
      - Они правы! О, господи! - Он зажал ладонью бедро, из которого сочилась кровь. - Я заблудился, понятно?
      - А по-моему, ты всего-навсего любитель подглядывать, - с угрозой в голосе возразила она. - Ты часто этим занимаешься?
      - Никогда, - ответил мужчина, смахивая хвою с новеньких голубых, запятнанных кровью джинсов и свитера из кашемира и стараясь при этом не причинить себе боль. - Послушай, я не преступник и не хочу тебя обокрасть. Просто случайно увидел тебя обнаженной. Я не подглядывал, клянусь Богом!
      Что-то в его голубых глазах, устремленных на ее плечи и грудь, подсказывало ей, что минуту назад мужчина занимался не чем иным, как именно подглядыванием.
      - Лжец!
      Моника вновь нацелила на незнакомца ружье. Он издал глубокий гортанный звук и наконец выпрямился во весь рост. В нем было более шести футов. Несмотря на широкие плечи, узкие бедра и плоский живот его мускулатура не была столь хорошо развита, как у местных горцев и фермеров. Насколько могла судить Моника, этот мужчина не обременял себя добросовестным фермерским трудом изо дня в день. На его мужественном лице выделялась крепкая челюсть, будто вытесанная из гранита. Голову украшали густые вьющиеся волосы цвета каштана. Глаза незнакомца были почти такого же глубокого синего оттенка, как фиолетовые кромки Биттеррутских гор. Темные, вразлет брови придавали лицу серьезное, решительное выражение.
      Но искры гнева, которые метали его глаза, заставляли Монику держаться в отдалении. Столь же хищный взгляд она множество раз замечала у пум и рысей, а потому не доверяла ни единому слову незнакомца.
      - Разворачивайся и ступай туда, откуда пришел, - велела она.
      - С удовольствием, но я не знаю дороги. А кроме того, прошу заметить, что я истекаю кровью! взмолился мужчина. - Я был бы весьма признателен, если бы ты вызвала "скорую помощь". Надеюсь, это не очень обременительная просьба.
      - Зачем?
      - Мне нужен врач! Неужели не видишь? Или надо умереть, чтобы пробудить в тебе хоть крупицу сочувствия?
      Она качнула стволом, демонстрируя готовность выстрелить.
      - Ты пробудишь во мне сколько угодно сочувствия, как только исчезнешь с моих глаз.
      Пошатываясь и изнывая от боли и гнева, мужчина неожиданно споткнулся и наступил на цветы, разбросанные по земле. На мгновение он удивился тому, что эта чокнутая находит время украшать лужайку перед домом собранными в лесу цветами.
      - Ты всегда так агрессивно держишь оборону? спросил он. - На этой заброшенной ферме совершенно нечего взять.
      - На ранчо, - поправила она, по-прежнему не сводя с него глаз.
      - Прекрасно. Пусть на ранчо. Но как ни назови, рухлядь остается рухлядью. На твоем месте я бы все здесь разрушил и отстроил заново. - Мужчина со смешком оглядел бревенчатую хижину, бледно-красный выцветший сарай, водокачку с желобом, ветряную мельницу за сараем. - Держу пари, что это место не знало ремонта с...
      - ..с двадцать восьмого года, когда мой дедушка отстроил его. С тех пор здесь жили только бабушка и я.
      - Да? И где же твоя бабушка? Может, она обладает большей чуткостью и вызовет врача для меня?
      Моника указала ружьем на землю под ногами незнакомца:
      - Она умерла. Ты стоишь на ее могиле. Чувствуя, как по спине побежали мурашки, мужчина убрал ногу с цветов.
      - Прости. Я не знал.
      - Похоже, ты многого не знаешь об этих краях.
      - Согласен. Но я быстро обучаюсь.
      - Поскольку ты вряд ли одолеешь и милю из-за раненой ноги...
      - Раненой по твоей вине, - заметил с укором мужчина.
      - ..то мне придется подбросить тебя на машине.
      - Ни в коем случае! Не желаю больше ни минуты оставаться с такой ненормальной, как ты, - усмехнулся он и добавил после того, как ему свело от боли ногу:
      - Я сам вызову врача из собственного дома!
      Моника помотала головой; мокрые длинные волосы разметались по плечам.
      - Я знаю в этих горах каждое ранчо и каждую ферму. Никогда не видела тебя здесь раньше.
      - Это потому, что я лишь недавно купил ферму у Харрисонов.
      - Не может быть! - изумилась Моника. - Я бы знала. Их земля примыкает к моей.
      - Именно это я и хотел тебе сообщить. Я всего лишь исследовал свои владения и случайно забрел на твой участок.
      - Никто в городе не известил меня о твоем приезде, - усомнилась Моника, предостерегающе блеснув глазами.
      - Когда ты была в Силвер-Спе в последний раз? спросил он, разглядывая тонкое, изъеденное молью полотенце, облепившее ее гибкое тело так, что отчетливо обрисовывались все округлости и даже родинки на коже. Казалось, будто он рассматривает обнаженную женщину сквозь дымчатую вуаль. Остин подумал, что эта красавица, похоже, не знает себе истинной цены. Если бы знала, то накупила бы изысканного белья, куда лучше той старой тряпки, что намотана вокруг ее тела.
      - Я бываю в городе достаточно часто, - возразила она.
      - Прекрасно, тогда ты знаешь туда дорогу... просветлел мужчина, улыбнувшись впервые за все время их беседы. Моника не могла не заметить, насколько обворожительна его улыбка. Она не сомневалась, что незнакомец - один из тех самовлюбленных проходимцев, о которых ей рассказывали мама и бабушка, тех, что одеваются броско, щеголяют модными словечками и с улыбкой меняют одно мнение на другое. Такими были ее дедушка, Фостер Скай, и отец, Тед Мартин. Мужчины, которые "используют женщину", а потом бросают ее с разбитым сердцем на произвол судьбы. От таких надо держаться подальше, а еще лучше - не подпускать на ружейный выстрел. - ..и сможешь подбросить меня до больницы.
      - В Силвер-Спе нет больницы. Только врач, но он не принимает по ночам. Придется ждать до утра или извлечь дробинки самому.
      - Дробинки? А я думал, что это - пуля, - пробубнил он себе под кос, но так, что и она услышала. -Я не могу извлечь их: я брокер, а не доктор.
      Его слова показались ей довольно странными, поскольку она знала, что брокеры связаны с биржей и живут обычно в Нью-Йорке, а не в Биттеррутских горах. Ее дедушка работал брокером на бирже в 20-х годах, хотя и прожил большую часть жизни в Сан-Франциско. Ему улыбнулась удача в бизнесе, и он купил здешнюю землю, желая сбежать от городской суеты. Моника окинула незнакомца проницательным взглядом. На глаз не определишь, что это за фрукт.
      - Я не говорила, что ты доктор. Я всего-навсего хочу сказать, что здесь нет ни "скорой помощи", ни больницы, ни доктора. Во всяком случае, до утра.
      - Ладно, потерпим до утра, - сказал он и вновь застонал. - Если единственное, что ты можешь предложить, - это довезти меня до дома, то я готов принять эту крупицу милосердия. Однако не могла бы ты поторопиться? Я истекаю кровью.
      - Ты, похоже, нытик, - засмеялась Моника. Она попятилась от мужчины, по-прежнему держа его на прицеле. - Прежде всего мне нужно одеться. Стой на месте и не дергайся.
      Моника оставила фонарь за стенами дома не столько ради незнакомца, сколько ради себя самой: так легче было присматривать за ним из спальни. По этой же причине она не задернула занавески на окнах. Ей было все равно, увидит он, как она одевается, или нет. Зато ей было далеко не безразлично, не предпримет ли он попытки сделать шаг в сторону хижины. Ни один мужчина доселе не переступал порога ее дома, наполненного бабушкиными антикварными вещами и сокровенными предметами ее собственного быта. Это было имущество рода Скай, и ни при каких условиях оно не будет принадлежать мужчине.
      Моника натянула голубые, вылинявшие от времени джинсы, сунула ноги в старые ковбойские сапоги, надела свою любимую фланелевую рубашку из красной шотландки, которая, по утверждению бабушки Аделаиды, была куплена в тридцатые годы и после множества стирок в чистейшей дождевой воде стала мягкой как шелк, и подхватила ключи от подержанного грузовика, купленного ее мамой.
      Прежде чем покинуть хижину, Моника проверила, всюду ли выключен свет. Привычку экономить на электричестве и воде она унаследовала от Аделаиды и Розы. Каждый дюйм своего дома она знала столь же хорошо, как каждое дерево и каждый цветок, растущие в ее владениях: Моника могла бы с закрытыми глазами проследовать через просторную, но уютную гостиную к выходу.
      Затворив за собой входную дверь, она услышала собачий лай. Это был голос шотландской овчарки Дэйзи, которая, очевидно, только что прибежала с восточного пастбища, где паслась небольшая отара овец Моники. Дэйзи была надежным сторожем. Никогда раньше собака не возвращалась к хижине до наступления темноты. Однако сегодня Дэйзи учуяла пришельца и сочла своим долгом прогнать его подальше от дома и своей хозяйки.
      - Дэйзи! Все в порядке. - Моника с улыбкой приблизилась к длинношерстной, черно-белого окраса собаке. - Это наш сосед. Во всяком случае, по его заверениям.
      Овчарка сразу перестала лаять, но по-прежнему держала незнакомца в поле зрения.
      - Я действительно твой сосед. Поверь мне! - нахмурился мужчина.
      - Почему я должна тебе верить? - усомнилась Моника, направляясь к темно-синему грузовику. - Ты до сих пор не назвал даже своего имени.
      Медленно проковыляв между Моникой и рычащей овчаркой, мужчина пробубнил сквозь зубы:
      - Ты до сих пор не спросила меня об этом. Моника замерла. Резко развернувшись к нему лицом, с румянцем гнева на щеках, она произнесла:
      - Ты должен был представиться сам. В твоем воспитании, мистер, большие пробелы. Если бы ты сразу назвал свое имя, то ничего этого, возможно, не случилось бы.
      Он хлопнул себя ладонью по лбу, но глаза его сохраняли скептическое выражение.
      - Синклер. Остин Синклер.
      - Залезай в машину, Остин Синклер. С радостью доставлю тебя до дома, чтобы ты унял там свои боли.
      - Ты всегда столь же любезна, мисс?.. - спросил он, садясь в грузовик.
      - Далеко не всегда, - ответила она сдержанно. -Кстати, мое имя - Моника Скай. Мама хотела назвать меня Монтаной, чтобы я всегда помнила, откуда родом, но бабушка сказала, что Монтана не очень-то подходящее имя для дамы.
      - Она права, - подтвердил мужчина. Моника дала знак Дэйзи вскочить в грузовик. Заводя мотор, она кинула на Остина насмешливый взгляд.
      - Итак, ты один из тех, кто мотается по стране и сгоняет людей с насиженных мест. Я слышала про таких.
      - Я никого не "сгонял" с насиженного места. Харрисоны продали мне землю по доброй воле.
      - Ну да! За все эти годы я ни разу не слышала от них о желании совершить такую глупость.
      Остин закрыл глаза в надежде приглушить боль.
      - Послушай, поскольку нам выпало стать соседями, то ты могла бы, наверное, оказать дружескую услугу и.., помолчать.
      - Это мне по душе, - ответила она.
      Моника подняла глаза на полную луну, освещавшую грунтовую дорогу. Луна была похожа на мерцающее серебром озеро, воспарившее над волшебными горными вершинами цвета индиго. Множество раз Моника испытывала безумное желание шагнуть в мир за этими горами, но всегда ее отрезвляло сознание, что ее подлинная жизненная цель - это родной дом и родные корни, глубоко ушедшие в здешние края.
      От других она слышала о гипнотической луне над далеким Средиземным морем или о красотах лунного света в экваториальных странах, но не вполне доверяла этим речам. Луна над Монтаной напоминала один из тех кружевных зеркальных шаров, которые бабушка обычно развешивала в гостиной в канун Нового года. После пожелания друг другу здоровья, богатства и счастья Аделаида советовала Монике полагаться только на собственные силы, чтобы воплотить мечты в реальность.
      Моника не верила ни в сказки, ни в досужие вымыслы, ни в мужские слова о доверии. Она была реалисткой. Луна не сойдет со своей орбиты. Жаль, что не все понимают это.
      Глава 2
      Моника свернула на деревенскую дорогу, которая вела из ее земель к Харрисонам.
      - Это ненадолго, девочка, - рассеянно сказала она Дэйзи, спокойно сидящей на обитом рассохшейся кожей сиденье между хозяйкой и незнакомцем.
      Моника не могла понять, почему Харрисоны уехали не попрощавшись. Их исчезновение повергло ее в печаль, сродни той, что бывает после смерти близких. Как бы там ни было, но у Моники возникло чувство, будто она брошена.., в очередной раз. Она больше не увидит старушку Харриэт, очаровательную ирландку, подругу Аделаиды. Ту самую Харриэт, которая постоянно угощала Аделаиду своей выпечкой, соленьями, желе или просто приходила поболтать. Аделаида в ответ обучала Харриэт шитью, вязанию, плетению кружев и вышиванию. Харриэт была тем живым звеном, что связывало Монику с бабушкой. Вместе они предавались воспоминаниям, пересказывали любимые бабушкины истории о детстве ее внучки в горах. Благодаря Харриэт Моника никогда не забывала о тех жестокостях, что ей довелось пережить в школьную пору. Она с радостью бы стерла из памяти то время.
      - Необязательно провожать меня до дома, - вывел ее из задумчивости Остин.
      - Меня это не обременит. Хотя, по-моему, ты вполне мог бы в наказание добрести до дома своими ленивыми ногами.
      Остин застонал в полный голос.
      - У меня не "ленивые ноги", а ранение по твоей вине! Я всего лишь хочу поскорее избавиться от тебя и твоей зловещей собаки!
      Она нажала на тормоза и резко остановила грузовик. Остин вылез, придерживая раненую ногу. Дэйзи готова была наброситься на Остина, едва тот сделает неверный шаг. Трудно сказать, от чего он устал больше - от нацеленного на него ружья Моники или от мысли, что зубы овчарки вот-вот вцепятся в его раненую ногу.
      - Спасибо, что подбросила меня. - Он с опаской заковылял к дому вслед за Моникой. - Теперь ты на моей земле, и, пожалуйста, покинь ее. В противном случае я возьму ружье и подстрелю тебя, ясно? Как тебе это понравится?
      - Ты осквернил дом Харрисонов! - всплеснула руками Моника. - Что ты натворил? Разрушил крышу, фасад... Господи, дом выглядит так, будто в него угодила молния!
      - Отныне это мои владения. Я волен поступать здесь как пожелаю. Я расплатился за дом наличными. - Добравшись до дверного проема, где некогда была входная дверь, он повернулся лицом к Монике. - Я отстрою его заново на современный лад.
      От дома Харриэт и Чака не осталось практически ничего. Моника хорошо помнила их старую кухню с белыми столешницами, с крытым линолеумом в черно-белую полоску полом, с печкой, работавшей от баллонов с газом, от которой по всему дому шел аромат свежей выпечки. Помнила старинные немецкие часы с кукушкой на стене, коллекцию петухов из фаянса, дерева, гипса и фарфора, которые Харриэт расставляла по полкам, столам и подоконникам. Маленькой девочкой Моника собирала цветы для Аделаиды, Розы и Харриэт. Всякий раз, когда она вешала на шею Харриэт гирлянду из маргариток, добрая женщина заключала Монику в объятия, целовала в щеку и отпускала домой с какой-нибудь изысканной сладостью, а ими скромные трапезы в бревенчатой хижине семейства Скай не были богаты.
      Глаза Моники увлажнились слезами, но она не хотела, чтобы этот мистер Остин Синклер заметил ее слабость. Сдержав поток воспоминаний, Моника дала себе клятву узнать подлинную причину, почему Харрисоны покинули здешние горы. Даже если для этого потребуется ехать в Силвер-Спе и расспрашивать кое-кого из горожан. Больше всего на свете Моника ненавидела обращаться к кому-либо за помощью. Нет ничего хуже, чем под давлением обстоятельств позволять лезть в свою личную жизнь. Мало ее били раньше? Неужели прошлое вновь повторится?
      Если бы Остин Синклер не покидал своих родных мест, то ничего этого не произошло бы. Это он виноват в том, что последние из тех, кто по-настоящему заботился о Монике, уехали отсюда. Он, кажется, страдает? Так ему и надо! Она метнула в него взгляд и пробормотала:
      - Ты зря все тут разломал, Остин Синклер! Пожав плечами с напускным высокомерием, он промолвил в ответ:
      - Держи-ка свое мнение при себе, мисс Скай, и убирайся с моей земли. Я хочу побыть один.
      Моника отошла от груды строительного материала и направилась к своему грузовику. Сев за руль, она хлопнула в ладоши, призывая к себе Дэйзи, и с грохотом затворила дверцу, как только собака запрыгнула в кабину. Дав задний ход, Моника вывела грузовик на наезженную колею и надавила на газ...
      Остин смотрел, как она уходит, освещенная узкими лучами фар, словно это была не девушка, а инопланетянин с космического корабля. Он слышал байки о летающих тарелках, якобы садившихся в здешних краях, но никогда не верил в подобные истории. Однако теперь он бы ни за что не поручился. Должно же быть какое-то объяснение, отчего эта безупречно красивая девушка ведет себя так агрессивно.
      В раздумьях над тайной Моники Скай Остин проследовал через разоренную гостиную по коридору, точнее, тому, что раньше им было, в спальню, единственное жилое помещение в доме. У дальней стены стоял письменный стол, ломящийся от всевозможных электробытовых приборов. Слева к стене была придвинута односпальная кровать, застеленная дорогим темно-синим бельем с золотистыми узорами и красным шерстяным пледом, а у противоположной стены возвышался шкаф из натуральной сосны. Остин приобрел его в Бате три недели назад, когда подписывал документы о покупке имения Харрисонов.
      Он взял сотовый телефон и набрал номер врача, найденный им в телефонной книге. Трубку подняли лишь после четырнадцатого звонка.
      - Доктор Килрой слушает.
      - Доктор, мне сказали, будто вы не оказываете медицинской помощи до утра. В трубке раздался смех.
      - Это зависит от того, насколько критическая ситуация, и от того, поужинал я или нет.
      - В меня стреляли!
      - Господи Иисусе! Где?
      - Попали в правое бедро. Кровь еще течет.
      - Я спрашиваю: где в вас стреляли? Остин закатил глаза.
      - Недалеко от моего дома. Я расскажу вам позже. Послушайте, я истекаю кровью. Мне срочно необходима медицинская помощь. Вы не могли бы направить сюда машину "скорой помощи"?
      - Исключено, - последовал грубоватый ответ.
      - Почему, черт подери?
      - У меня нет машины.
      - Господи! Что же вы делаете, когда кто-нибудь при смерти?
      - Не знаю, сынок, - ответил доктор Килрой после короткой заминки. - В моей практике еще не было такого. Обычно пациенты подолгу болеют, а потом умирают естественной смертью.
      У Остина возникла мысль, будто он на другой планете. От слов доктора он впал в куда большее отчаяние, чем тогда, когда был с Моникой. Наверное, решение перебраться в здешние края нужно было хорошо обдумать, а не вспоминать о том, что из окон дома Харрисонов открывается столь впечатляющий вид на горы, каким никогда в жизни ему не доводилось любоваться. Если бы он поближе познакомился с соседями, ему бы не пришлось торчать здесь со жгутом вокруг бедра и тратить время на препирательства по телефону с шутом гороховым, который именует себя доктором. В горле у Остина пересохло, но он все-таки спросил:
      - Вы в состоянии оказать мне сейчас помощь или нет?
      - Конечно, в состоянии, сынок. Только тебе придется подъехать ко мне. У моего грузовика сломана ось. Сэм Белтон говорит, что через пару дней она будет как новенькая.
      - Через полчаса я приеду, - пообещал Остин.
      - Прекрасно. А я пока приведу в порядок бумаги. Как твое имя, сынок?
      - Синклер. Остин Синклер.
      - Не слишком гони машину, Остин Синклер. Я все равно никуда не уйду. Я отужинал только полчаса тому назад. И готов извлечь из тебя пулю в любое время.
      Остин не стал вдаваться в подробности. Он нуждался в болеутоляющем, и как можно скорее.
      - Я буду осторожен, - заверил он доктора и повесил трубку...
      Моника припарковала грузовик возле дома с тяжелым сердцем. Она не знала, как справиться с потрясением, и винила во всем Остина Синклера. Однако, по правде говоря, он был причиной лишь малой толики ее проблем. Ей нравилось думать, будто она - свободное существо, живущее в горах по доброй воле и ничем никому не обязанное. Неважно, как долго она питала иллюзии на свой счет, но вот пришло время, когда люди и обстоятельства развеяли их.
      Появление в ее жизни Остина Синклера стало одним из таких обстоятельств. Он не просто подглядывал, а нарушил традиционный уклад ее жизни.
      Пока она вылезала из грузовика и пересекала лужайку перед хижиной, ей пришло в голову, что этот человек, возможно, решил скрыться в горах от тех, кого облапошил. Это было единственное правдоподобное объяснение того, почему он неожиданно возник в здешних краях. Она на всю жизнь запомнила бабушкины рассказы о биржевых брокерах, подбивавших стариков вкладывать свои пенсионные деньги в сомнительные акции или, того хуже, просто сбегавших с их деньгами.
      Монику редко подводило чутье на людей, а едва познакомившись с Остином Синклером, она сразу увидела в нем мошенника. Возможно, это было ошибочное суждение, но как она могла поверить в его историю о том, будто он заблудился? Он что принимал ее за дурочку? Боже мой! Нужно было догадаться сразу! Он обманом сжил Харрисонов с их земли! Вот почему они уехали не попрощавшись. Им было до смерти стыдно.
      - Он получит хороший урок, Дэйзи, если думает, что я поддамся на его уловки! - сказала Моника, открывая дверь в хижину.
      Услышав свое имя, Дэйзи радостно замахала хвостом и вслед за хозяйкой вбежала в дом. Моника мрачно уставилась на пустое кресло-качалку у камина. Когда же она наконец привыкнет к тому, что бабушка больше не ждет ее в этом кресле? Дэйзи залаяла, после чего протрусила мимо кресла и свернулась клубком на коврике возле него.
      - Девочка моя, - вымолвила Моника, склонившись над Дэйзи. Она стала ласкать собаку, а потом сделала то, чего с детства не делала в присутствии кого бы то ни было, кроме Дэйзи, - заплакала. - Не понимаю, что творится со мной, - сказала она сквозь слезы. - С тех пор как умерла бабушка, я живу как в тумане. Любая мелочь вызывает слезы. Сегодня, например, увидела на пастбище желтые лютики и розовые примулы и сразу позабыла о работе. Нарвала целую охапку цветов и принесла домой, зная, как любит их бабушка. Проблема только одна - бабушки нет в живых. Не могу понять, отчего так трудно уяснить раз и навсегда, что.., я ведь была с бабушкой в последние минуты ее жизни, держала ее за руку... -Слезы струились по щекам Моники, и Дэйзи, встав лапами на ее колени, слизывала их. - Я ведь обещала доктору, что позабочусь о ней, но моя забота не помогла.
      Она помнила, как Аделаида наставляла ее ни о чем не жалеть: смерть, говорила она, - это часть жизни. Моника слышала каждое бабушкино слово, но в ту минуту даже и не предполагала, что это ее прощальные слова. Крепче прижав к себе Дэйзи, она поняла, что чувство опустошенности - это и есть одиночество. Это открытие было подобно шоку.
      - Я должна перебороть это. Женщины из рода Скай всегда были стойкими. Она опустила Дэйзи на пол и стала разводить в камине огонь. - На ужин, Дэйзи, приготовлю тушеное мясо. После мытья посуды займусь глажкой. Завтра мне потребуются выглаженная блузка и джинсы, потому что мы едем по делам в город.
      Дэйзи запрыгнула в кресло-качалку.
      - Если занять себя делами, то все будет в порядке. Работа и труд все перетрут, - закончила Моника с вымученной улыбкой.
      Глава 3
      Остин Синклер поднялся, прихрамывая, по деревянным ступенькам выкрашенного в белый цвет викторианского дома, где доктор Килрой принимал пациентов, и постучал в дверь. На широкую веранду, окружавшую дом, из окон второго этажа падали золотистые прямоугольники света. Воздух вокруг был напоен тонким ароматом горного лавра и роз.
      - Кто там? - раздался грубый голос.
      - Доктор? Это я, Остин Синклер. Я звонил вам насчет своей.., раны.
      - Ах да.
      Массивная дверь распахнулась. На пороге стоял широкоплечий пожилой джентльмен приблизительно одного роста с Остином.
      - Ты, парень, из большого города?
      - Простите?
      - Из какого города ты, парень? Нет, не говори. Дай я сам угадаю. Из Лос-Анджелеса? Нет, не из Лос-Анджелеса. Ты слишком бледен для голливудского парня. Хотя у нас в округе многие оттуда. Из Сан-Франциско... - Доктор взглянул на модные джинсы Остина. - Нет, не оттуда. Там не носят голубые джинсы. По крайней мере, с тех пор как повымерли или пропали хиппи. - Доктор расхохотался над собственной шуткой. Он болтал уже без малого минуту, но не сказал ничего путного.
      - Из Чикаго.
      - Вот это да! - присвистнул доктор. - Далекий путь ты проделал из дома.
      - Доктор, мне нужна помощь. Нога.
      - Верно. Заходи. - И хозяин милостиво впустил Остина в дом.
      Внутри пахло старым деревом, лимоном и яблочным пирогом. В прихожей было тепло и уютно. Пейзажи, написанные маслом, украшали стены бывшей гостиной и бывшей столовой, приспособленных теперь под приемную и смотровую. Как ни странно, дом мало напоминал медицинское учреждение.
      Остин ощутил, как его обволакивает атмосфера ненавязчивого дружелюбия, как будто и боль, и страхи остались за порогом дома. При виде старинных газовых светильников, дорогих зеркал, буфетов с богатой резьбой, покрытых парчой диванов и стульев в викторианском стиле у него возникло чувство, будто он попал в иной мир, в иное время.
      - Ты не коллекционер? - спросил доктор.
      - О нет. Я слабо разбираюсь в антиквариате. Доктор впихнул Остина в смотровую и похлопал по белому столу, крытому бумажной простыней.
      - Прежде всего скинь штаны.
      - Разумеется, - ответил Остин и снял джинсы. Оставшись в боксерских трусах, он лег на стол для осмотров и вытянул поврежденную ногу.
      - Дробь? - спросил доктор, всматриваясь в рану то сквозь, то поверх очков с бифокальными линзами.
      - О да, сэр.
      Доктор хмыкнул, а потом расхохотался так, что его обширный живот заходил ходуном.
      - Эй, парень, ты мог бы вытащить эту дрянь пинцетом без моей помощи.
      Остин уставился на него в изумлении.
      - А вдруг заражение? И потом, мне нужно.., болеутоляющее.
      - Болеутоляющее? - переспросил доктор, выпучив и без того круглые карие глаза.
      - Да, сэр. Демерол. Перкодан. Когда мне оперировали колено, то давали демерол.
      - Оперировали колено? - вновь переспросил доктор, продолжая таращиться на Остина.
      - Да, сэр. Разрыв связки. Травма при катании на лыжах.
      Доктор хмыкнул, развернулся и молча вышел. Остин слышал, как он прошагал тяжелой гулкой поступью по коридору. До ушей Остина донесся звон стекла, хлопок дверцы шкафа. Доктор не заставил себя ждать.
      - Вот "Дикий турок", - заявил он, подняв бутылку. - Вот "Черный Джек". Чем не болеутоляющее? -Он до краев наполнил два стакана. - Тебе достанется "Дикий турок". Я не трачу свою лучшую выпивку на пациентов. Опрокинь это внутрь, сынок, и я возьмусь за работу.
      Остин не смог скрыть недоверчивую улыбку.
      - Вы шутите.
      - Прекрасно, - промолвил доктор, пожав плечами, и потянулся за стаканом Остина, - будь по-твоему. Хорошей выпивке незачем пропадать.
      - А как насчет демерола?
      - У меня его нет.
      Остин глубоко вздохнул, выхватил виски из рук доктора и осушил стакан единым духом.
      - Так-то лучше, - улыбнулся доктор и поставил стаканы на металлический столик на колесиках возле стола для осмотров.
      Затем он уложил Остина на спину. Натянул перчатки, достал стерильные инструменты, склонился над ногой Остина и стал с осторожностью промывать рану и извлекать дробинки.
      Его осторожность и стремление не причинить лишнюю боль тронули Остина до глубины души.
      - Кто подстрелил тебя, сынок?
      - Я предпочел бы не говорить.
      - Не волнуйся. Хоть ты и новичок здесь, но ты мне по сердцу. Я ничего не скажу тебе во вред.
      - Это была.., женщина.
      - Женщина? Ха! - взревел он. - Единственная чокнутая в этих местах, которая сначала стреляет, а потом спрашивает, - это Аделаида Скай, но она мертва.
      - Тогда это кто-то из ее семейства.
      Доктор выпрямился, зажав в пинцете дробинку.
      - Моника? А что ты натворил?
      - Мне стыдно признаться, - стушевался Остин, закатив глаза.
      - Судя по тому, как ты покраснел, думаю, ты разделяешь мое мнение, что она - самая миленькая женщина в этом городе, а возможно, и во всей Монтане. Правда, я повидал не так уж много мест.
      - Зато я повидал немало и еще не встречал такой, как она, - кивнул Остин.
      - Уверен, что Моника нигде бы не затерялась. Она неповторима.
      - И не только внешностью. - Опершись на локти, чтобы увидеть реакцию доктора, Остин выпалил:
      - Она даже не взглянула, кто я такой. Она просто.., выстрелила в меня!
      - Тогда это точно Моника! - захохотал доктор.
      - У нее не в порядке с головой?
      - Местные говорят, что она чокнутая. Дескать, тронулась рассудком.
      - Это правда?
      - Я бы так не сказал. А как по-твоему? Остин опустил глаза на свою окровавленную ногу.
      - Откровенно говоря, если бы я был женщиной и жил в глуши, как она, то я бы тоже, наверное, одичал. Она сказала, что недавно умерла ее бабушка.
      - Это правда. Ада была замечательной женщиной. В свое время она была красавицей, - задумчиво промолвил доктор. - Долгие годы Ада страдала от эмфиземы. Она умерла в середине девяностых, а появилась здесь семнадцатилетней невестой Фостера Ская в двадцать восьмом. Я помню, как еще ребенком думал, что Ада - это мой идеал женщины. Она была ангелом. Клянусь, что ее смерть для меня так же болезненна, как и для Моники.
      По тому, как говорил доктор об Аделаиде Скай, Остин сделал вывод, что старик был влюблен в нее.
      - Ужасно, но я наступил на ее могилу.
      - Не стоит сокрушаться.
      - То есть?
      - Перед смертью Ада в точности указала Монике, где и как ее похоронить. Иногда она совершала глупости, и это была одна из таковых. Она настояла, чтобы ее погребли прямо посредине двора перед домом. Чтобы "по-прежнему во всем участвовать", по ее словам. Ада очень любила людей...
      - Но у меня сложилось впечатление, что Моника желает вести жизнь отшельницы.
      - Это Роза, ее мать, научила ее ненавидеть все, что движется на двух ногах. У Розы вся жизнь пошла наперекосяк. Она не смогла простить своему отцу, что он ее бросил, а отцу Моники - что тот ворвался в ее жизнь, обольстил, а потом исчез. - Доктор вынул последнюю дробинку из ноги Остина, приложил к ране тампон и обмотал ногу марлей.
      - Однако это не объясняет, почему Моника очень огорчилась, когда увидела мой дом.
      - А что с твоим домом?
      - Я затеял ремонт.
      Доктор снял и выбросил в ведро перчатки. Налил себе новую порцию "Черного Джека". Предложил выпить и Остину, но тот отказался.
      - Она сказала, что я зря все разрушил в доме, продолжил Остин. - Но вы бы видели, доктор. Это был не дом, а рухлядь. Крыша провалилась прямо в спальню!
      При этих словах рука доктора с выпивкой замерла.
      - У кого ты купил дом, сынок?
      - Я думал, вы знаете. У Харрисонов.
      - Что? - Доктор вскочил со стула, пролив виски на живот.
      Остин всплеснул руками.
      - Почему вы так на меня уставились? Что такого ужасного в покупке дома Харрисонов?
      - Они ни словом не обмолвились о продаже дома.
      - То же самое сказала и Моника.
      - Черт подери! - выругался доктор и топнул ногой. - Что за блажь пришла ей в голову?
      - Монике?
      - Нет, Харриэт, - бушевал доктор, глядя на Остина так, будто тот обязан понимать его с полуслова.
      - Почему все так удивляются, когда слышат о покупке этого дома?
      - Дело в том, что Харрисоны - старейшие обитатели здешних мест. Они просто не могут исчезнуть отсюда, ничего не сказав ни единой живой душе. Что ты сделал, чтобы принудить их уехать?
      - Я сказал им, что мне никогда не приходилось видеть такую красоту, какая открывается из окон их дома. - Остин с осторожностью влезал в джинсы. -По-моему, они поняли, что я не лукавлю. На следующий день я представил им денежный чек со своего счета в Чикаго, а они подготовили все необходимые документы для продажи.
      - Эд Ловетт, - щелкнул пальцами доктор. -Единственный адвокат в городе. Бьюсь об заклад, сделка шла через него и он давно знал, что происходит. - У доктора был такой отсутствующий взгляд, будто он разговаривал сам с собой.
      - Извините, доктор, можно задать вопрос? Я сделал что-то не так, когда покупал землю? Может быть, она заложена?
      - Вряд ли, - ответил доктор, помотав головой. -Харрисоны всегда были очень бережливы и никогда не отдавали землю под залог.
      - Тогда в чем проблема?
      - Ни в чем, сынок, - с сочувствием произнес доктор. - Просто мы не привыкли к переменам вокруг нас. Вот и все.
      - Понимаю. Тяжело терять друзей.
      - Да. Ладно, береги ногу. Буду рад завтра осмотреть ее. Хочу убедиться, что нет заражения.
      - Разумеется. - Остин вытащил из заднего кармана чековую книжку. - Сколько я вам должен, доктор?
      Доктор Килрой посмотрел на чековую книжку как на некую диковину и махнул рукой.
      - Нисколько.
      Остин выписал чек на сто долларов.
      - Вот. Остальное выплачу, когда буду уверен, что у меня нет гангрены.
      Доктор взял чек, увидел обозначенную на нем цифру и засмеялся.
      - Это много.
      - Можете меня не провожать, - пробубнил Остин, спрятав чековую книжку и направляясь к двери. Остановившись на полпути, он повернул назад, плеснул в стакан виски и выпил. - Увидимся завтра, доктор.
      - Обязательно, сынок, - кивнул тот со смешком.
      Остин улыбнулся, похлопал доктора по широкой спине и покинул дом. Как ни странно, нога его больше совсем не беспокоила...
      Остин сел за руль абсолютно трезвым. Прояснению ума способствовало не столько виски доктора, сколько воспоминание о том, как обнаженная Моника Скай стоит в душевой без дверей. Он был совершенно ошеломлен случившимся. В глубине души он полагал, что за право наблюдать за такой красавицей можно подставиться и под выстрел, хотя вряд ли признался бы в этом доктору или кому бы то ни было еще в городе. Как ни странно, но больше всего его заворожила не нагота девушки, а то, как горели ее глаза. Было в них что-то помимо гнева, страха и досады из-за того, что за ней подглядывают.
      Он был почти уверен, что ее взгляд излучал сексуальность. В таких вещах он разбирался. Он вовсе не был сексуальным маньяком, но, когда Моника взглянула на него, будто электрический разряд прожег его нутро. Потом, когда она везла его к дому, уже ни боль, ни гнев не могли погасить его желание. Пришлось приложить немало усилий, чтобы утаить от нее свои мысли. На самом деле его нервозность и стенания были следствием скорее сексуального возбуждения, чем ранения. Он жаждал Монику и хотел стать тем единственным, кто избавит ее от отвращения к мужчинам. Для того, чтобы стереть из ее памяти темные пятна из истории рода Скай, о которых говорил ему доктор, нужно куда больше, чем поцелуи, но он не мог не думать о них. Со временем все возможно. Интуиция подсказывала ему, что время и усилия не будут потрачены зря. Моника тоже испытывала желание. Он почувствовал это. Оно обволакивало его, как опьяняющий запах мускуса. Остин сдавил руль машины. За всю свою жизнь он еще не испытывал столь неудержимой страсти. Даже его бывшая невеста Кэлли не вызывала в нем физического влечения подобной силы.
      Кэлли первой проявила инициативу, когда они встретились в полутемном ирландском пабе на северной окраине Чикаго в день святого Патрика. С тех пор они не расставались. У нее были собственные жизненные планы, в которые с легкостью вписывался Остин. Со временем, не дожидаясь предложения с его стороны, она все решила за обоих. Через год состоялась помолвка, а еще через шесть месяцев она сбежала от него прямо из-под венца. В замешательстве Остин извинился перед гостями, покинул церковь, подъехал к ее дому и застал Кэлли, когда она собирала вещи, чтобы укатить в Бостон. Ей предложили работу в солидной юридической фирме. Переговорив с ней, он вдруг узнал, что их отношения, по ее мнению, зашли в тупик и не имеют никаких перспектив для нее. Остин понял, что она права. Разрыв с Кэлли положил начало его поискам самого себя. Две недели спустя он улетел со Стивом и Бредом на рыбалку в Монтану. У него не было каких-то особых целей, кроме как освободиться от житейских передряг, навалившихся на него.
      За семь лет работы на бирже Остин закалил нервы и к двадцати девяти годам существенно пополнил свою казну. Коллеги называли его гением и отмечали его умение ставить на победителей. Однако Остин знал подлинную цену своим успехам - ему просто везло.
      Удача - это сочетание времени, места и действия, на которые у счастливчиков чутье. Остин не был самым сообразительным на своем курсе Чикагского университета. Не вкалывал больше других на бирже, но у него было чутье. Он не только прислушивался к мнениям биржевиков, но и улавливал скрытые подвижки на бирже в целом. Наблюдал за рынком. Изучал компании. Учитывал погодные условия, просматривал "Фермерский альманах", следил за международной политикой. Слушал свой внутренний голос.
      Одной из составляющих успеха было одиночество Остина. Даже когда он был с Кэлли, чувство одиночества не покидало его. Не обремененный семейными заботами, Остин сосредоточился на мыслях о торговых делах. В то время, когда его коллеги ломали головы над тем, что подарить своим женам и подружкам на день рождения, Рождество или в День святого Валентина, Остин думал о том, как новейшие высокотехнологичные компьютерные компании влияют на резкий взлет индекса Насдак. Лишь в последнюю минуту он кидался в магазин, чтобы купить что-нибудь для Кэлли, и заказывал дорогой ужин в ресторане "Чез Пьер", что и было для нее "настоящим" подарком.
      Нет ничего удивительного в том, что в конце своего самого богатого на события лета Остин чувствовал себя совершенно измотанным. Рыбалка должна была снять напряжение.
      Двухнедельная поездка началась с поломки сотового телефона в такой глуши, где даже радиопередатчики были в диковинку. Поначалу Остин воспринимал это с руганью, но на четвертый день сделал два важных открытия. Во-первых, он понял, что в глухих местах Монтаны одиночество тяготит его куда меньше, нежели в четырехмиллионном Чикаго. Второе открытие состояло в том, что естественная красота гор и долин пробудила в его душе нечто необъяснимое. Он испытывал благоговение перед каждым деревом, водопадом, зверем, птицей. У него возникло странное чувство, будто впервые он очутился дома.
      Все дни поездки он утаивал от Бреда и Стива то, что творилось у него в голове.., и на сердце. По возвращении в Чикаго Остин стал наводить справки о том, какие фермы, усадьбы и тому подобное выставлены на продажу в штате Монтана. В рождественские праздники он снова съездил на пять дней в Биттеррутские горы.
      Удача, а не тоска, привела Остина в дом Харрисонов, которые приютили его с дороги, угостили кофе с пирогом. Красота окружающей природы буквально лишила странника дара речи, но он все-таки нашел в глубине души силы спросить Харрисонов, есть ли хоть малейший шанс купить у них эту землю.
      Хозяева быстро согласились. Они сошлись в цене и заключили сделку...
      Вернувшись от доктора, Остин припарковал грузовик рядом с грудой бревен и кирпичей во дворе перед домом и замер, вдыхая полной грудью пьянящий живой и чистый горный воздух.
      "Ни у кого нет столько звезд, сколько у меня", улыбнулся Остин, взглянув на небо.
      Машинально он повернул голову в сторону владений Моники, простиравшихся за его землей словно волшебное пурпурное покрывало. Ни единого лучика света не пробивалось оттуда. "Интересно, спит Моника или мечтает? - подумал он. Сожалеет о том, что выстрелила в меня, или ей все равно? - На гребень холма взошла полная луна. - Нет, не все равно", - мелькнуло у него в голове. Та свирепость, с какой Моника защищала от него свои владения, подсказывала, что ей не все равно. По-видимому, ранчо значит для Моники очень много. Живя в Чикаго, Остин никогда не задумывался о том, где живет, нравится ли ему там жить.
      Теперь он чувствует среду обитания почти так же, как Моника. Эта земля стала его домом. Здесь он нашел умиротворенность, гармонию с тихими ветрами, с горными массивами, обступавшими долину. Нельзя сказать, что его городская жизнь сложилась как-то из рук вон плохо. Просто в ней не хватало гармонии. Если бы он не попал в Монтану, то продолжал бы жить в городе в довольстве. Наверное, банально говорить, что, окунувшись в живую природу, он обрел себя, но это правда. Со стороны, возможно, могло бы показаться, что одной из главных причин подобного перерождения стала встреча с Моникой Скай, но для самого Остина этот вопрос еще требовал разрешения.
      Глава 4
      Моника гнала свой старенький грузовичок вниз по горной дороге в Силвер-Спе, где на десять часов у нее была назначена встреча с Джейком Симмонсом по поводу продажи скота.
      Припарковавшись перед входом в контору Джейка, она выбралась из грузовика и захлопнула скрипучую дверцу, демонстративно не обращая внимания на двух разглядывающих ее фермеров средних лет, замерших возле универсального магазина.
      - Как по-твоему, Уилл, почему эта колымага еще на ходу? Она должна была развалиться на части двадцать лет тому назад, - обратился тощий мужчина в комбинезоне, Перри Клей, к своему другу Уиллу Абрамсону.
      - Я слышал, что Аделаида заправляла ее лунным светом.
      Перри покачался на каблуках.
      - Лунным светом? Эта дрянь сведет с ума кого угодно.
      - Ага, - согласился Уилл, с холодком уставившись на Монику.
      - Должно быть, Моника сама хлещет лунный свет, думая, будто заправляет эту колымагу.., так же, как думает, будто в силах управиться с ранчо в одиночку.
      Удостоив их только презрительным беглым взглядом, Моника пропустила их слова мимо ушей, чтобы не утратить своей сегодняшней решимости. Сделка с Джейком должна обеспечить ей необходимые средства существования на следующий год. На вырученные деньги можно закончить ремонт изгороди, обшить новым гонтом крышу хижины, починить водопровод и купить комплект новых шин. Если бы хватило денег, она купила бы новый грузовик, но проблема в том, что денег никогда не хватает.
      Чуть ниже по улице она заметила Мосса Фаллера. Ей показалось, что в его глазах застыл ужас. Он развернулся волчком и нырнул в салон Руби с такой стремительностью, будто изображал кружащуюся мишень на стрельбище. В аптеке на противоположной стороне улицы Билл Хайстетлер поспешно отпрянул от окна, через которое наблюдал за Моникой. Хотя горожане всегда относились к ней с осуждением, однако сегодня их поведение поразило ее куда сильнее, чем обычно.
      Она вошла в контору Джейка и проследовала к сосновому письменному столу, за которым Трэйс Саутерн полировала ногти. Сквозь прямоугольное окно поверх ее плеча Моника видела, что Перри и Уилл вертятся вокруг ее грузовика.
      - Не знала, что ты работаешь здесь, Трэйс.
      - Я работаю здесь с Рождества, Моника, - ответила Трэйс, закинув за спину толстую косу соломенного цвета. - Если бы ты почаще бывала в городе, то наверняка знала бы об этом.
      Сквозь оконное стекло с намалеванными на нем буквами Моника заметила, как Перри пнул ногой заднее колесо грузовика.
      - Я выбираюсь в город, как только появляется возможность, Трэйс, возразила Моника своей бывшей школьной подруге. - У меня столько дел, что совсем не хватает времени.
      - Не хватает времени? - улыбнулась Трэйс, обнажив крепкие белые зубы прекрасной формы. - Да, наверное, так оно и есть. Стрельба по незнакомцам действительно отнимает много времени.
      - Что?
      - По городу ходит слух, будто ты пыталась убить кого-то прошлой ночью. Ты уверена, что это был незнакомец, а не какой-нибудь твой тайный воздыхатель? язвительно улыбнулась Трэйс.
      - Воздыхатель? - Моника хотела пуститься в объяснения, но внутренний голос подсказал ей, что это лишняя трата времени. - Откуда ты знаешь?
      - Отовсюду, - ответила Трэйс, смахнув невидимую пылинку с рукава белоснежной блузки. - Слухами земля полнится. Почему бы тебе не расспросить доктора? - добавила она, испугавшись испепеляющего взгляда Моники.
      Такой намек уязвил ее в самое сердце. Доктор был ее единственным другом в Силвер-Спе. Она не могла поверить, что он способен досадить ей подобным образом. У нее возникло желание немедленно переговорить с доктором с глазу на глаз, но нельзя было дать Трэйс почувствовать, что ее колкости попали в цель.
      Моника давным-давно научилась держать неожиданный удар. Нужно иметь шкуру носорога и не замечать мелких уколов. Иногда лучшая защита это атака, и чем коварнее атака, тем она успешнее.
      - Хм. Доктор. Да, пожалуй, давненько он не видел настоящего огнестрельного ранения.
      - Огнестрельного? А я думала, что это была дробь.
      Теперь настал черед улыбнуться Монике.
      - Если это была дробь, значит, я никого не желала убить по-настоящему, верно?
      - Да, но.., я... - промямлила Трэйс с весьма глупым видом.
      - У меня назначена встреча с Джейком, - сменила тему разговора Моника.
      - Его нет в конторе, - коротко возразила Трэйс, посмотрев план на день. Здесь нет записи о встрече с тобой.
      - Он прекрасно знает, что каждый год первого мая я приезжаю сюда продавать скот. Послушай, Трэйс, из денег от продажи моего скота тебе платят жалованье! Пусть он выкроит время для встречи со мной сегодня. Это в его интересах.
      - У нас принято договариваться о встрече заранее по телефону, Моника.
      - У меня нет телефона. - В голубых глазах Моники появился пугающий стальной блеск. Язвительность сразу исчезла из тона Трэйс.
      - Утром он в парикмахерской, а потом до полудня свободен. Возможно, он все-таки примет тебя.
      - Уж постарайся, чтобы принял, - сказала Моника и, не оглядываясь, широким пружинистым шагом вышла из конторы.
      Понимая, что на стрижку у Джейка уйдет какое-то время, Моника решила навестить пока доктора. Лучше всего излить гнев прямиком на того, кто пустил по городу молву, иначе дурное настроение может сорвать сделку по продаже скота...
      Остин сидел верхом на столе для осмотров, беспечно скрестив на груди руки, а доктор Килрой наносил на его рану антисептик.
      - Вы уверены, доктор, что эта штука подействует?
      - Да. Прошлой осенью я испробовал ее на кобыле Сэйди Дендриджа. Рана зажила мгновенно. - На лице доктора играла улыбка Чеширского кота.
      - Вы мошенник, - пошутил Остин. В дверях смотровой появилась разъяренная Моника.
      - И негодяй в придачу!
      - Что? - развернулся к ней доктор. Моника наступала на него.
      - Вы говорили, что друг мне, а я была настолько глупа, что верила вам все это время. Бабушка всегда предупреждала: "Мужчины будут вести с тобой двойную игру при малейшей возможности". Я верила ей. У меня не было повода думать иначе. Но для вас я делала исключение. Я доверяла вам, доктор. Но теперь поняла, что вы лживы, как лисица.
      - Укроти свой пыл, Моника. Что тебя так разъярило? - спросил доктор.
      Она кивнула в сторону Остина и промолвила;
      - Не прошло и двух минут, как я в городе, а Трэйс уже спрашивает меня про мужчину, которого прошлой ночью я пыталась убить.
      - Убить?
      - Это она так сказала. А Мосс пялился на меня так, будто увидел вестника смерти. Он, наверное, подумал, что я пробуравлю его из шестизарядного револьвера.
      - Из "беретты" или из "магнума", а не из шестизарядного револьвера, поправил Остин.
      - Прошу прощения? - непонимающе уставилась на него Моника.
      - Или из "глока", - мягко улыбнулся Остин.
      - О чем он говорит, доктор?
      - Это современные типы оружия, Моника, - объяснил доктор.
      - Никогда не слышала о таких.
      - Вот именно, - кивнул Остин. - Как же ты намереваешься убить кого-то, не имея точного представления об оружии?
      Моника посмотрела на него насмешливо.
      - Не откажусь посоветоваться с тобой.
      - Коли так, обращайся ко мне в приемные часы, провозгласил Остин, надеясь, что она наконец уйдет и даст ему одеться. - Ты оплатишь мой счет?
      - И не подумаю. - Она скользнула взглядом по его ноге, увидела рану и вздрогнула. Потом заметила, в каком он виде, и смутилась, но постаралась держаться как ни в чем не бывало. - Я хочу знать, доктор, почему вы разболтали всюду, что я пыталась кого-то убить? Зачем вообще говорить об этом с кем-то?
      - Я и не говорил.
      - Не лгите мне, доктор.
      - Я никогда не лгал и не желал тебе вреда, Моника, - сказал доктор проникновенным голосом. - Ты одна из самых близких мне людей. - Он с нежностью опустил руку на ее плечо. Моника почувствовала, что гнев оставил ее.
      - Если бы вы никому ничего не говорили, никто бы и не узнал о том, что случилось прошлой ночью.
      - Наверняка узнали бы.
      - Как? - в один голос спросили Остин и Моника.
      - Я обязан подавать рапорт шерифу о каждом огнестрельном и ножевом ранении, с которым ко мне обратились. По закону к ним относятся и ранения крупной дробью. Я представил рапорт сегодня утром. Шериф волен поставить это дело на расследование.
      - Расследование? - переспросила Моника в негодовании и указала на Остина:
      - Он нарушил право частной собственности.
      Остин не знал, в какой именно момент заулыбался, но, наблюдая за тем, как Моника защищает свое доброе имя, не мог удержаться от восхищения ею. Когда она повернулась к нему, ее глаза сверкали, как голубые кристаллы. Она оборвала себя на полуслове. Остин не просто удивил Монику, а потряс до глубины души. Ее мысли смешались, а слова иссякли. Она никак не ожидала найти в нем своего сторонника. Она бы охотно спихнула его в привычный круг неприятелей, в которых числила всех, кроме бабушки. Ее мир был построен на противостоянии правды и кривды, белого и черного, ее самой и всех остальных. Но Остин смотрел на нее восторженно. Он хотел чего-то от нее, но чего именно? Ее землю? Скот? Деньги, которые она надеялась выручить от продажи? Он сильно отличался от знакомых ей горожан. Никто раньше не смотрел на нее с уважением... Кроме бабушки. Глаза Остина излучали нечто иное. Это пугало ее, порождало желание убежать и в то же самое время сделать шаг навстречу. Она с трудом выносила эту путаницу чувств и мыслей. Ей по душе была ясность. Остин Синклер был подобен разрушительному смерчу, нацеленному на нее. Самое лучшее - держаться от него в стороне.
      - Я нарушил право частной собственности, доктор, - подтвердил Остин.
      - Знаю, сынок. Я указал это в рапорте.
      - В рапорте? - вновь в один голос воскликнули Моника и Остин.
      - Разумеется. - Доктор почесал затылок. - Это доказывает, что слух по городу пустил не шериф Йейтс, а...
      - Рокси! - щелкнула пальцами Моника.
      - По-моему, тоже, - кивнул доктор.
      - Кто это - Рокси? - нахмурился Остин.
      - Главная сплетница в городе, - пояснил доктор. - Она отравляет существование всем. У нее не сложилась личная жизнь, и поэтому она всюду сует свой нос.
      Остин соскочил со стола, позабыв о том, что на нем только рубашка и короткие трусы.
      - Я поговорю с ней, Моника.
      - Я могу сделать это сама, - парировала она. -Мне не нужна помощь от постороннего.
      - Постороннего? - оборвал ее Остин в праведном негодовании. - По-моему, жертва здесь я, а не ты.
      - Мистер, ты куда более чокнутый, чем говорят обо мне!
      - А как, по-твоему, я должен выглядеть в глазах моих новых соседей после того, как меня подстрелила женщина? - проворчал он.
      - Как дурак.
      - Вот именно, а мне это не по душе. Если я решу взять дело в свои руки, то никто не помешает мне в этом.
      - Прекрасно! - крикнула она, окинув его свирепым взглядом.
      Грозовую атмосферу в комнате рассеял смех доктора.
      - Да, - присвистнул он. - Давненько не видывал такой перепалки.
      - Извините, доктор, - произнесла Моника и после глубокого выдоха спросила Остина куда более спокойным голосом:
      - Что ты можешь сказать Рокси такого, чтобы это исправило положение? Поезд уже ушел.
      - Не уверен. Будучи лицом пострадавшим, я мог бы пойти к шерифу и заявить, что слухи, пущенные обо мне, клевета и что мне известно, откуда они исходят. Он обязан заставить сплетницу заткнуться.
      - Никто еще не поступал подобным образом с Рокси, - улыбнулся доктор.
      - Вы серьезно?
      - Вполне.
      - Тогда вы сами виноваты, что она до сих пор не уймется.
      - Возможно, - согласился доктор, беспечно пожав плечами. - Но никакого серьезного вреда ее сплетни не наносили. В Силвер-Спе жизнь текла своим чередом без особых происшествий. До сегодняшнего дня.
      Остин перевел взгляд на Монику.
      - Тебе стоит подумать о том, чтобы время от времени принимать помощь от других.
      - Я ухожу, - заявила она.
      Остин не мог понять, что выражает ее взгляд, устремленный на него. Он видел, как пульсирует жилка на ее шее, придавая ей вид волчицы, готовой к прыжку. Наверное, местные жители правы, называя ее чокнутой. Возможно, ему следует быть более осторожным в ее присутствии, как она и предупреждала. Возможно, он должен надеть брюки...
      Остин отвернулся, подхватил джинсы и стал натягивать их на себя. Взглянув украдкой на Монику, увидел, что она внимательно наблюдает за ним. Пожалуй, даже слишком внимательно. Он вновь отвернулся от нее, не из скромности, а из желания скрыть торжествующую улыбку на губах. Она хотела его.
      - Занимайся своими делами, - предупредила его Моника, после чего стрелой понеслась к входной двери.
      - Она всегда так груба? - обратился Остин к доктору - Ага.
      - Неудивительно, что ее называют чокнутой. Она всегда воюет подобным образом?
      - В большинстве случаев.
      - Мужчине нужно быть крепким орешком, чтобы спутаться с такой дикой кошкой, как она.
      - Совершенно верно.
      Остин застегнул молнию на джинсах.
      - Между прочим, у меня есть опыт совместной жизни с эксцентричными женщинами. Я перебрался сюда, чтобы избавиться от стресса, полученного именно от такой жизни. Поверьте, вам не нужно напоминать мне об исходящей от нее опасности.
      - У меня даже и в мыслях этого не было, - промолвил доктор и ухмыльнулся, когда Остин покинул дом.
      Глава 5
      Моника застала Джейка Симмонса сидящим по-прежнему в парикмахерской и, похоже, без особого намерения расставаться со своими закадычными дружками. Они обступили его, как безмозглые перепелки. Будучи крупным мужчиной, Джейк с коварством использовал свои габариты, чтобы подавлять всякого, кто был с ним рядом. Джейк принадлежал к категории шутников, высмеивающих чужие неудачи и недостатки. Моника видела в нем алчного, подлого и самовлюбленного человека. Всякий раз, когда ей приходилось иметь с ним дело, у нее возникало чувство, будто она заключает сделку с дьяволом. Однако в Силвер-Спе Джейк был ее единственным деловым партнером по продаже скота на рынке.
      Джейк владел скотопромышленными загонами, знал экспертов из департамента по сельскому хозяйству и каждый год заранее оплачивал дорожные издержки. Он рассчитывался с Моникой наличными, постоянно приговаривая при этом, что она "хорошо ведет дела". Из-за недостатка знаний в делопроизводстве Моника верила ему. В городе Джейк Симмонс был самым богатым человеком.
      В парикмахерской, построенной девяносто два года тому назад, причудливо пахло пряным тоником и антисептическим средством для очистки гребней и ножниц. На каждом из деревянных кресел, стоящих в зале, восседало по жителю Силвер-Спе. Лучи утреннего солнца прорезали жалюзи, освещая голубые клубы сигаретного дыма, висящую в воздухе пыль и обрезки волос. Мужской смех дополняло шмелиное жужжание машинки, которой парикмахер брил шею Джейку.
      Джейк восседал в парикмахерском кресле, обтянутом черной кожей. Его могучие ноги в сапогах упирались в пол. Густые с проседью волосы волнами ниспадали на широкий лоб. Глубокие морщины вокруг темных глаз свидетельствовали о том, что он необратимо стареет. Весь его облик вызывал в Монике представление о ковбоях минувших лет. Но, едва отворив стеклянную дверь в парикмахерскую и наткнувшись на хмурый взгляд Джейка, она тут же вспомнила, насколько Джейк Симмонс далек от романтики.
      - Это не салон красоты, Моника. Или ты пришла перестрелять остальных жителей Силвер-Спе? - загоготал Джейк.
      Его реплика вызвала всеобщее оживление, однако Моника не обратила на это никакого внимания.
      - Если желаешь, Джейк, я могу сходить за дробовиком. Или мы можем заняться делами. Выбор за тобой.
      Джейк уважительно пошевелил лохматыми бровями и спросил:
      - Уже настал срок, Моника?
      - Да.
      Он медленно оглядел ее с головы до ног. Никогда прежде мужчины не смотрели на нее так. В школе из-за костлявости она всегда была мишенью для насмешек. Занятая весь прошедший год хлопотами на ранчо и заботой о бабушке, она не слишком много внимания уделяла тому, как изменялось ее тело, а между тем она вышла из подросткового возраста. Одежда всегда болталась на ней мешком, вплоть до этой весны. Ее джинсы и блузки стали слишком тесными из-за применения, как она полагала, нового стирального порошка, купленного в универсальном магазине.
      Взгляд Джейка лишил ее некоторой доли уверенности, но Моника не запаниковала. Она не стала вступать с ним в открытую схватку, предпочла скрыть свои чувства, как она всегда поступала при угрозе, сохраняя невозмутимый, безмятежный вид.
      - Ты.., выросла с тех пор, как я видел тебя в последний раз, Моника.
      - Как поживает твоя жена, Джейк?
      Его дружки вновь загомонили, но как-то быстро умолкли. Джейк отпихнул от себя парикмахера:
      "Достаточно", терпеливо подождал, пока тот снимет с него накидку и обмахнет шею, и промолвил:
      - Сожалею о том, что случилось с Аделаидой.
      - Спасибо.
      - В этом году, наверное, ты не получила от нее никаких наставлений.
      - Нет.
      - Очень плохо. Она всегда была деловой женщиной с хорошим чутьем. Откровенно говоря, не могу понять, как ей это удавалось. Всегда с точностью знала, как сбыть товар с наибольшей выгодой. Откуда, Моника? Ведь у нее не было ни телефона, ни телевизора, чтобы быть в курсе дел на рынке. - Он подмигнул одному из своих дружков. - Колдовство?
      Моника поняла, что он вновь заманивает ее в ловушку. Однако она нуждалась в том, чтобы Джейк купил ее скот. Придется стерпеть от него эти уколы уязвлена будет только ее гордость. Она давным-давно научилась залечивать раны.
      - Возможно, у нее просто хватало ума читать газеты.
      - Вчерашние новости, - махнул рукой Джейк. -Аделаида была колдуньей. Давай, Моника, выкладывай: она была тронутой или слегка не от мира сего.., как ты?
      Его дружки взорвались таким хохотом, что слышно было на улице. Несколько зевак обернулись в сторону открытой двери в парикмахерскую. Почтальон свернул с привычного пути и, перейдя улицу, присоединился к любителям похохотать...
      Силвер-Спе для Остина Синклера мало чем отличался от других маленьких городков в горах Монтаны, в которых он побывал в поисках рая земного. Нет супермаркетов, бутиков, только кинотеатр, почта, универсальный магазин, столовая, бензозаправочная станция, две церкви, прачечная и химчистка под одной крышей, магазин одежды, шесть баров и парикмахерская, совмещенная с салоном красоты. Главная улица снабжена лишь тремя автодорожными знаками, машины припаркованы по обеим ее сторонам, и среди них куда больше грузовых пикапов, чем легковых автомобилей. Нет ни автостоянок, ни ресторанов быстрого обслуживания, ни мест для общественного гуляния. Хотя в барах бурлит ночная жизнь, город по утрам не вымирает.
      Из дома доктора Остин направился на почту проверить, нет ли сообщений на его имя, а выйдя оттуда, услышал раскаты хохота из парикмахерской. Одного беглого взгляда на стоящую в дверях стройную белокурую женщину было достаточно, чтобы понять, что у Моники проблемы.
      "Занимайся своими делами". Эти слова мисс Скай эхом звучали в его голове. Он знал, что лучше перейти на другую сторону улицы. Местные жители были умнее, чем он. Они, видимо, не подпускали к своим семейным делам посторонних, чтобы потом не страдать из-за сплетен. То обстоятельство, что Харрисоны ни слова не сказали о своем отъезде ни доктору, ни Монике, могло бы служить ему предупреждением. Но Остин не прислушался к голосу рассудка.
      - Не говори мне, будто она пользовалась Интернетом, - подзуживал Монику Джейк, сдерживая до поры смех.
      - Интер.., чем? - переспросила в замешательстве Моника.
      Хохот в толпе, собравшейся у дверей в парикмахерскую, усилился.
      - Она не знает, что такое Интернет, - сообщила одна из женщин своей соседке постарше.
      - Кто не знает? - спросил какой-то подросток.
      - Вон та молодая женщина, - пояснил мужчина средних лет.
      В эту минуту к толпе подошел Остин и стал продираться сквозь нее с помощью локтей. Он остановился позади Моники в дверном проеме.
      - Простите, у вас найдется время подстричь меня? - спросил он, глядя на парикмахера и будто не замечая никого вокруг.
      - Разумеется, - кивнул тот.
      - Простите меня, мисс Скай, - произнес Остин с легким поклоном. - Как вы себя чувствуете?
      Хохот сразу стих. Все таращились на незнакомца, которого, как было известно каждому в толпе, прошлой ночью Моника Скай пыталась убить.
      - Я.., в порядке.
      - Вы сегодня прелестно выглядите. Просто очаровательно. - Остин подошел к свободному креслу, поприветствовал кивком головы сидящего рядом тучного мужчину и протянул ему руку. - Меня зовут Остин Синклер. Рад познакомиться. А как ваше имя?
      - Джейк Симмонс, - ответил тот, пожимая Остину руку.
      Остин сел в кресло, и парикмахер тут же обмотал вокруг его шеи белую накидку.
      - Знаете, мистер Симмонс, я прожил здесь совсем немного, но уже могу сказать, что здешние жители очень счастливы. - Остин оглянулся на Монику с сияющим лицом. - Не столько из-за того, что здесь хороший воздух, сколько из-за местных женщин.
      Дружки Джейка открыли от изумления рты. В толпе на тротуаре воцарилась полная тишина. Джейк проследил за восхищенным взглядом Остина.
      - Моника?
      - Мисс Скай, - уважительно поправил его Остин.
      - Но.., но она же стреляла в вас.
      - И правильно сделала, - заметил Остин, будучи в центре внимания всех, включая и Монику. - Я нарушил право частной собственности.
      - Но это не основание палить по кому ни попадя.., даже по незнакомцу, воскликнул ошарашенный Джейк. - Всякому известно, что Моника всегда была немного... - И он постучал по виску.
      - Откровенно говоря, не вижу в ее поступке ничего странного. По-моему, она действовала вполне адекватно. Большинство женщин, которых я знал в Чикаго, хранят оружие под кроватью на случай появления непрошеных гостей. Наставники по стрельбе учат их сначала стрелять, а потом задавав вопросы. Это подтверждает статистика нападений на женщин. Признаюсь, я сказал мисс Скай утром во время нашего разговора в приемной доктора Килроя, что ее главная проблема - это слабая оснащенность оружием. С дробовиком в руках с насильником не совладать. - Он повернулся к Монике:
      - Верно, мисс Скай?
      Моника не верила собственным ушам. Никто никогда еще не заступался за нее. И уж тем более перед Джейком Симмонсом. Ее первым порывом было спросить Остина, зачем он все это затеял, но вместо этого она кивнула:
      - Да, вы посоветовали мне купить современное ружье. Что-то помощнее. Вроде "магнума", кажется.
      - Точно. Хотя лично я предпочитаю "глок", кивнул Остин и вновь обратился к Джейку:
      - А что вам больше по нраву?
      Джейк не нашелся с ответом, и толпа вокруг них опять сосредоточила все внимание на молодом мужчине, признав за ним превосходство перед Джейком.
      - Только подровнять, - сказал Остин парикмахеру, взявшемуся за стрижку.
      Толпа возле парикмахерской поняла, что основные события минули, и постепенно разбрелась. Джейк поспешно поднялся из кресла, швырнул на прилавок пятидолларовую банкноту и обратился к Монике со словами:
      - Пойдем обсудим все у меня в конторе.
      - Обсудите что? - встрял Остин. - Надеюсь, вы, мисс Скай, не возражаете против моего вопроса?
      - Покупку скота, - быстро ответила Моника. -Джейк закупает скот у всех в здешней округе.
      - В самом деле? - благосклонно улыбнулся Остин Джейку. - Почем идет фунт говядины?
      - По сорок центов, - торопливо ответил Джейк.
      - По сорок? - удивилась Моника. - Но в прошлом году я получала почти по пятьдесят. Что случилось?
      - Цены на говядину год от года падают, Моника. Я пытаюсь втолковать тебе, что старые добрые деньки миновали. Каждый год становится хуже, и каждый год твоя бабушка настаивала, чтобы вся ваша прибыль вкладывалась в закупку кормов. Если бы я не уломал ее несколько лет назад прикупить овец, то ты вряд ли вообще сводила бы концы с концами.
      - Да, но овцы также плохо идут на рынке.
      - Нужно выждать время, Моника, - сказал Джейк. - Поверь, все меняется. Люди в больших городах отдают предпочтение курятине и рыбе. Проклятье, даже свинина идет по семьдесят центов. А все это оборачивается падением цен на говядину.
      - Что ж, если у меня нет иного выбора... - Моника была подавленна.
      Остин, подняв указательный палец, прервал ее:
      - Надеюсь, вы не осудите меня за столь бесцеремонное вмешательство в ваш деловой разговор, но так случилось, что я немного знаком с положением дел на рынках. Могу я предложить вам, мисс Скай, не принимать сегодня скоропалительного решения и возобновить переговоры с мистером Симмонсом через пару дней?
      - Переговоры о чем? - пожелал внести ясность Джейк. - Мое предложение окончательное. Я не меняю своих решений.
      - По-моему, разумнее выслушать сначала мнение мисс Скай.
      - Мое мнение? - растерялась Моника. Остин приподнялся в кресле, сохраняя на лице простодушную улыбку, чтобы Джейк не заподозрил подвоха.
      - Когда я незаконно вторгся во владения мисс Скай, то обратил внимание, что на ее пастбищах пасутся телята.
      - Правда? - досадливо полюбопытствовал Джейк. - Ты не сказала мне про телят.
      - Что могут дать мои телята? - спросила Моника, нахмурив брови.
      - Телятину, - самодовольно улыбнулся Джейк. -За телятину я готов платить пятьдесят четыре цента за фунт.
      Остин не дал Монике времени на ответ:
      - Она обдумает это предложение и вернется к нему позже. Верно, мисс Скай?
      - Но это означает, что мне придется приехать в город еще раз, - сказала Моника, беспокоясь о том, сколько поездок туда и обратно выдержит ее ветхий грузовичок.
      - Разумеется, мисс Скай, - признал Остин, бросив на нее повелительный взор.
      Она не знала, что у него на уме, и ей не нравилось, что он перехватил инициативу в ее переговорах с Джейком, но она доверилась своему внутреннему голосу.
      - Я навещу тебя через пару дней.
      - Ладно, буду ждать вестей от тебя, - сказал Джейк, направляясь к выходу.
      У Моники не было ни малейшего представления о том, что означают события этого утра, но одно она знала наверняка: Джейк Симмонс разговаривал с ней так, как не разговаривал никогда прежде. Она готова была поклясться, что услышала в его голосе уважение...
      - Как вам моя стрижка? - победно улыбнулся Остин и протянул парикмахеру пять долларов.
      - Зачем вы сделали это? - спросила Моника.
      - Это было как удавка, - пошутил он, когда парикмахер освобождал его от накидки.
      - Я спрашиваю насчет Джейка. Это мои торговые дела и...
      Остин выскочил из кресла, подхватил ее под локоть и буквально выпихнул наружу.
      - Если не хочешь, чтобы по городу поползли новые сплетни про тебя, держи рот на запоре. - (Неужели он прав опять?) - Пошли к моему грузовику, - сказал он, показывая ей дорогу, и, когда они приблизились к машине, отключил блокировку дверцы с помощью дистанционного пульта. - Полезай в кабину.
      - Как ты это сделал? - заинтересовалась она. - А из чего сиденья?
      - Из кожи.
      - Это не кожа. Кожаные сиденья - в моем грузовике.
      Остин закатил глаза.
      - Послушай, полезай внутрь. Там поговорим без лишних свидетелей.
      - Меня не заботит, что другие...
      - Ну да, они ведь не сплетничают про тебя, верно? - прервал ее Остин. - В машине обсудим условия сделки.
      Моника сделала, как он велел, и закрыла дверцу.
      Остин включил зажигание и установил в кабине комнатную температуру.
      - Что это за грузовик? И что это за штука? спросила она, указывая на небольшой встроенный экран рядом с панелью управления.
      - Ты не рассердишься, если я спрошу тебя кое о чем?
      - Это зависит от вопроса.
      - Ты всегда так враждебна?
      - Не понимаю, о чем ты.
      - Я всего лишь хочу узнать, когда ты садилась в новую машину в последний раз.
      - Никогда, - помотала она головой и скрестила на груди руки. - Я как раз собиралась купить новые шины на деньги от сделки с Джейком.
      - Понятно.
      Он следил за тем, как ее глаза перескакивают с места на место и не мог разобраться, чего в них больше - удивления или страха. Или зависти.
      - Это встроенная магнитола.
      - Я знаю. У Джилл Грэгори в школе была такая, но переносная. Она включала ее во время занятий. У нее были наушники.
      - Хочешь, включу? У меня есть компакт-диски, сказал он и потянулся через нее к бардачку. Его вновь окутал непривычный аромат диких цветов и ванили, исходящий от Моники. Вряд ли она позволяла себе такую расточительность, как трата денег на духи. Возможно, это был запах мыла или шампуня, которым она пользовалась.
      - Ребята в школе часто заводили Бонни Райт. Мне она нравится.
      - Мне следовало догадаться, что ты поклонница музыки в стиле кантри, сказал он, закрывая дверцу бардачка. - В моей коллекции только джаз и блюз.
      - Это то, что обычно слушала бабушка, - просветлела Моника. - У тебя есть Бесси Смит?
      - Ага. Что-нибудь поторжественнее, да?
      - Конечно. Бабушка ставила ее записи на.., своем проигрывателе.
      - Оригиналы? Записи семидесятых годов?
      - Да, - поскучнела она. - У нее сотни пластинок. Я бы хотела узнать.., как быть с закупкой кормов.
      Невероятно! Эта женщина владеет собранием уникальных записей и беспокоится о том, как выручить несколько долларов на продаже скота! Она не чокнутая.., просто слабо разбирается в современном мире.
      - По-моему, Джейк нечист на руку.
      - Он скользкий как масло - вот кто он такой, промолвила она.
      - Наконец мы пришли к единому мнению, - подытожил Остин с улыбкой.
      - "Мы"? Но это мой скот.
      - Послушай. У Джейка преимущество перед тобой. По-моему, он дурачит тебя с назначением цены. Тебе следует проверить расценки.
      - Бабушка всегда сверялась с фермерскими и рыночными сводками по радио, но оно сломано. Я куплю газету.
      Остин помотал головой.
      - Джейк был прав в том, что газеты - это вчерашние новости. А нужно использовать завтрашние. Я позвоню в Чикаго, в фирму, где работал, и разузнаю о прогнозах на будущее. Кроме того, цены на телят, как правило, не попадают в газетные сводки, зато о них можно узнать из Интернета.
      - Что это такое? - нахмурилась Моника. Остин закатил глаза. Он начал понимать, что Моника безнадежно отстала от жизни. Потребовалась бы целая жизнь, чтобы объяснить ей, что такое современные средства связи.
      - Иначе говоря, с помощью моего компьютера, пояснил он.
      - Так бы сразу и сказал.
      - А что тебе известно о компьютерах?
      - В школе компьютер стоял в кабинете директора. Я не знаю, как он работает, но я его видела. Компьютеры ужасно дорогие.
      - Да.
      - У меня есть пишущая машинка. Фирмы "Ройал". Но ей нужна новая лента, робко произнесла Моника.
      - Скорее всего, первого образца, - пробубнил он себе под нос. - Ладно, дай мне знать, если надумаешь выяснить через меня цены на скот.
      - Это трудоемкая работа? - спросила она.
      - Нет.
      Моника оперлась на хромированную дверную ручку и повернулась к нему лицом.
      - Это бы очень мне помогло. Я загляну к тебе после полудня, хорошо?
      - Замечательно, - согласился Остин. Она открыла дверцу и выскочила из грузовика, напоследок окинув Остина пристальным взглядом.
      - Зачем ты все это делаешь, Остин? Почему так дружелюбен со мной, ведь я стреляла в тебя прошлой ночью?
      - Не люблю, когда с людьми поступают несправедливо, - честно признался он.
      Моника задержала свой взгляд на его лице. Она хотела ему поверить, но всякий раз, когда их глаза встречались, слишком отчетливо понимала, что имеет дело с мужчиной. В ее памяти оживал случайно услышанный разговор матери с бабушкой; они беседовали как-то ночью, полагая, что Моника спит: "Мужчины никогда не говорят то, что думают на самом деле, и никогда ничего не делают без тайного умысла. Больше всего ненавижу и презираю, с какой легкостью втираются они в доверие, будто дым сквозь щель под дверью. Заставляют тебя уверовать в то, что драгоценнее их ничего на белом свете нет, а потом исчезают навсегда. Бросают нас, женщин, да еще с детьми". - "Ты любишь Монику не меньше, чем я люблю тебя. Роза. - Бабушкин голос звучал мягче, но с той же болью. - Ты значишь для меня больше, чем все богатства мира. Иногда мне кажется, что единственное предназначение мужчин на земле - помогать нам рожать детей. Они с диким упорством борются за лидерство. Мнят себя кормильцами. Распоряжаются деньгами. Управляют друзьями, женами, детьми. Развязывают войны, чтобы убедиться в своем могуществе. Однако правда в том, что они - ничто. Творцы - это мы, Роза. Мы вынашиваем и даем жизнь". - "Правильно, мама. Нам никто не нужен..."
      Голос Остина вторгся в воспоминания Моники:
      - Джейк Симмонс нажился бы за твой счет, но теперь у нас есть шанс с ним совладать. С удовольствием стану свидетелем его поражения.
      "Поражения? - пронеслось в ее голове. - Чтобы доказать свое могущество? Или мое? Это предложение о помощи мне? Или самому себе, Остин?"
      - Увидимся позже, - сказал Остин, улыбаясь ей. Она захлопнула дверцу грузовика, промолвив на прощание:
      - Может быть.
      Глава 6
      Моника хотела поступить по-своему, не полагаясь на Остина, и поэтому взяла в руки радиоприемник. Его можно было бы починить. Она видела, как раньше бабушка копалась в нем с отверткой. Однако, что бы Моника ни делала встряхивала электролампы, вытаскивала и ставила обратно предохранители, радио все равно не работало, а ей было необходимо услышать фермерские сводки.
      - Проклятье! - воскликнула она, швырнув в досаде отвертку в коробку для инструментов. - Мне придется с ним встретиться.
      Моника подошла к большому окну с зеркальным стеклом, за которым видна была часть ее владений за домом - трава и деревья, уходящие к маленькому озерцу. Она хотела вновь погрузиться в воспоминания о бабушке, чтобы отвлечься от мыслей об Остине Синклере.
      Солнце село за кромку гор, посеребрив сумеречным светом поверхность озера и деревья. Неужели двадцать четыре часа тому назад она выстрелила в Остина? За этот короткий промежуток времени он всерьез растревожил ей душу. О чем бы она ни думала, мысли то и дело возвращались к нему. Куда бы ни устремляла свой взгляд - всюду видела его лицо. Но хуже всего то, что ей отчаянно хотелось увидеться с ним прямо сейчас, пусть даже это пойдет ей во вред.
      "Я не пойду. - Моника озабоченно прикусила нижнюю губу. - Завтра поеду в город и сама закончу свои дела с Джейком. Потребую прибавки в двадцать пять центов за фунт. Может, сойдемся на пятнадцати. И будь что будет".
      Когда с делами будет покончено, потребность увидеться с Остином отпадет. Он станет жить-поживать у себя на ферме, а она - у себя. Моника оперлась плечом на раму широко распахнутого окна, как делала едва ли не каждый вечер. Ей нравился вид, открывавшийся отсюда, особенно в эту сумеречную пору. Ребенком она воображала, будто видит лесных фей, танцующих среди диких цветов. Мама говорила, что фей не существует, и она верила ей, но иногда, когда последние солнечные лучи растворялись в лунном сиянии, Монике казалось, будто земля оживает и воздух наполняется волшебством.
      Она распахнула заднюю дверь, спустилась по ступенькам и пошла по настилу из душистой сосновой хвои к озеру. Многоцветье водной глади прорезали рыжевато-коричневые лучи заходящего солнца. Моника едва не ступила на них, но быстро одумалась и посмеялась над собственной глупостью. Пора детских шалостей безвозвратно миновала. Невозможно вернуться к себе вчерашней, как невозможно воскресить бабушку. По душе ей это или нет, но мир изменился. Монику тревожило чувство беззащитности перед неведомой силой, влекущей ее к Остину. Чувствует ли Остин то же самое? Вряд ли. Он видел ее обнаженной. Если верить материнским рассказам, Остин должен был бы наброситься на нее, словно разъяренный зверь. Хотя Моника, даже живя на ранчо, и была осведомлена о таинствах секса, до встречи с Остином страсть никогда не охватывала ее.
      В школе другие девочки, равно как и мальчики, сторонились Моники. Поэтому ей не с кем было обсудить сексуальные вопросы - не только шуткой переброситься. Моника не просто была девственницей - она ни разу ни с кем не целовалась.
      Склонившись над кромкой воды, залитой золотистым светом, она пристально всмотрелась в свое отражение. Внезапно увидела рядом со своим лицом лицо Остина. Ее глаза томились желанием, а его были спокойны. "Интересно, что будет в его глазах, когда он захочет меня?"
      Зачарованная видением, Моника медленно расстегнула блузку и скинула ее на землю. Окунула руку в холодную воду, коснулась мокрой ладонью шеи. Вода заструилась вниз по телу, охлаждая разгоряченную плоть. Она по-прежнему не сводила глаз с привидевшегося ей лица Остина. Опрокинула полную горсть воды на свои полные груди. Соски затвердели от холода. Станут ли они такими же твердыми, если к ним прикоснется Остин?
      Никогда раньше Моника не изучала так свое тело. Многое ее пугало. Кое-что - нет. Но главное, что владело ею, было любопытство. Если бы Роза была жива, она объяснила бы, что природа заманивает женщину в ловушку, пробуждая в ней желания. Нельзя потакать собственным слабостям. Стыдно самой делать шаг навстречу мужской похоти. Женщина виновата в том, что уступает своим страстям.
      Сегодня ночью она не встретится с Остином. И во все другие ночи тоже. Покуда не укротит дикого зверя внутри себя.
      Приняв окончательное решение, она окунула в холодную воду свои длинные волосы, набросила на плечи блузку и, трясясь от озноба, побежала по мягкой сосновой хвое в хижину...
      Моника сдержала данное себе слово не встречаться с Остином два дня. Вместе с Дэйзи она погрузилась в обыденную работу на ранчо, подсчитала в точности, сколько у нее голов рогатого скота и сколько телят. Заняв себя рутинными хлопотами, отважилась съездить в город. Хотя ее грузовик, как обычно, грохотал на ходу, он все-таки не развалился на части и в целости встал перед аптекой Хайстетлеров, где имелся единственный в городе газетный киоск.
      Моника хотела купить газету и уехать раньше, чем ее заметит Билл Хайстетлер. Уж насколько не по душе ей был Джейк Симмонс, но Билл вызывал еще меньше симпатий. Монику от одного его вида бросало в нервную дрожь. Еще со школы она не могла понять, что он за человек, но всегда старалась держаться от него как можно дальше.
      Аптека была построена в двадцатые годы, когда отстраивалось большинство местных городских зданий. Силвер-Спе притягивал тогда многих богатых калифорнийцев, подобных дедушке Моники. И, как и он, многие потом уехали.
      Внутри аптеки справа от стеклянной двери за рецептурным прилавком работал отец Билла, Верной. В центре зала помещались темные деревянные полки, заставленные туалетными принадлежностями, банками с витаминами и средствами личной гигиены, слева была стойка с газированной водой. К огорчению Моники, газетный киоск находился в глубине зала, и по пути к нему необходимо было пройти мимо Билла, занятого у стойки.
      - Привет, Моника, - сказал он, нацеживая в стаканы молочный коктейль для маленького мальчика и его мамы, которые сидели на хромовых стульях за прилавком из белого мрамора.
      - Привет, - откликнулась она, не сбавляя шага.
      - Странно видеть вас в городе вновь после того, как вы побывали здесь вчера. Что-нибудь случилось?
      - Просто заскочила за газетой, - ответила Моника, схватив с поспешностью экземпляр "Хэлена пейпа". - А "Джорнала" нет?
      Он помотал головой.
      - Мы перестали его закупать. Людей, похоже, больше не интересуют биржевые сводки.
      - В этом есть резон, - высказалась она, притворившись, будто просматривает газетные заголовки. -В условиях экономического спада, по-моему, так и должно быть.
      - О каком спаде идет речь - двадцать девятого года или восемьдесят седьмого? - спросил Билл. Моника закрыла глаза.
      - Об обоих. Странно, что люди не учатся на ошибках прошлого.
      - Еще бы, - откликнулся он.
      Моника порывисто сунула руку в карман и выложила на прилавок доллар. Билл накрыл ее ладонь своею с той стремительностью, с какой атакует гремучая змея. Моника почувствовала, как по ее спине побежали мурашки - Я угощу вас содовой с шоколадом.
      Моника хранила стойкую веру в то, что из всех дивных сладостей на свете нет ничего вкуснее содовой с шоколадом, как это делают в заведении Хайстетлеров. Однажды она пробовала содовую в столовой у Рут. Это было гадкое пойло. Миссис Хайстетлер лично следила за приготовлением ванильного мороженого и сиропа по особому рецепту. Моника знала это от бабушки, которая говаривала ей, что охотно выведала бы у миссис Хайстетлер этот рецепт.
      Моника взглянула на Билла с подозрением. Никогда раньше он не предлагал ей содовой даром...
      Билл сжал Монике ладонь. Внезапно одним рывком она освободилась от его хватки.
      - В чем дело? - произнес он со смешком.
      - Мне нужно идти. У меня много дел.
      - Прекрасно, - сказал он. - У меня тоже. По пути к выходу Моника расслышала, как девушка лет семнадцати, ожидающая у стойки мороженое, сказала своей подружке:
      - Ты видела? Билл - самый привлекательный парень в городе, а она отвергла его. Эта девчонка в самом деле с приветом.
      - Ага. Чокнутая...
      Два дня артель строителей, нанятых Остином, работала не покладая рук по двенадцать часов в сутки и достигла впечатляющего результата. Была отстроена новая крыша, смонтирован верхний свет, внутри все подготовлено для устройства гипсовых перегородок, намеченного на следующий день.
      Остин гордился тем, как перепланировал первый этаж, соединив гостиную, столовую и кухню. Вместо разобранных старого потолка и чердачных перекрытий были установлены мощные балки, что расширило внутреннее пространство, а во всю высоту стены был сооружен камин, выложенный плиткой. Пол был выстлан сосновыми досками, из сосны были сделаны и кухонные шкафчики. Гранитная стойка отделяла кухню от столовой, возле нее Остин задумал выставить скамеечки из некрашеного дерева.
      Из Чикаго только что привезли его старую мебель, и, разгружая обтянутые кожей кресла и диваны, Остин вдруг понял, что предметы его прошлого быта не подходят для убранства нового дома.
      Приняв душ и разогрев в микроволновке пирог, Остин уселся на диван и стал смотреть на звезды сквозь застекленный потолок. Как странно, что до сих пор он никогда не пытался по-настоящему познать самого себя. За годы жизни в большом городе, в успешной гонке за деньгами у него не было возможности взять передышку. Он не думал, что способен вырваться из круговорота жизни, освободиться от возбуждения, вызванного бешеным темпом и азартом победителя. В большинстве случаев чутье его не подводило. Но только в большинстве случаев, подумал он, вспомнив недавние события в парикмахерской.
      Он не сожалел о том, что ввязался в самую гущу отношений между Моникой и Симмонсом. Это произошло инстинктивно. Потребность успешно разрешить это дело будоражила его. Сыграло свою роль, конечно, и то, что Монику пытались обвести вокруг пальца.
      Вернувшись тогда домой, Остин ожидал, что Моника навестит его после полудня. Однако она не пришла.
      Не появилась она ни на следующий день, ни сегодня. Он был разочарован, подавлен. Остин предположил, что она взялась за дело без его помощи.
      Чувство подавленности побудило его по-иному взглянуть на свое прошлое. Возможно, его чикагские друзья правы, полагая, будто его разрыв с Кэлли подкосил его куда серьезнее, чем думал он сам. Он напрочь отрицал это тогда и даже теперь. Не в Кэлли дело, но, возможно, он действительно пока еще не готов уехать из города навсегда. Может быть, ему придется вернуться. "Я не должен этому поддаваться. Разумеется, я знаю, что делаю".
      Он зажмурил и вновь распахнул глаза. Казалось, будто звезды падают на него сквозь застекленный потолок. Их свечение стало ярче, словно они хотели рассеять его душевную смуту. Никогда Остин не ощущал себя так - вершителем планов, хозяином судьбы. Отрезать разом всю свою прежнюю жизнь, оставить Чикаго... Неужели приезд в Монтану был проявлением несусветной глупости? Что он вообще здесь вытворяет? С головой ушел в реконструкцию, потому что старый дом ему не по нраву. А ведь это был прекрасный дом, уютный, только старомодный. Однако ему приспичило все переделать. Лишь потому, что у него были деньги на это. Он мало чем отличается от заурядного среднестатистического американца из числа своих современников.
      Но теперь он не просто американец, а житель штата Монтана, и его образ мыслей должен претерпеть изменения. У людей здесь свои привычки и предубеждения, как, впрочем, и у других повсюду в мире, но нигде Остин не совершал столь безумных поступков. Таких, например, как приход на выручку Монике, словно он герой из голливудского вестерна. Что все это значит? Почему его беспокоит судьба доктора Килроя? Или Джейка? Или Моники? Кто они ему?
      Он начал обозревать свою прошлую жизнь, как черно-белую киноленту, безрадостную и мрачную. За десять без малого лет он заработал сотни тысяч долларов для своих клиентов - людей, с которыми никогда не встречался. Он знал их по голосам в телефонной трубке, по распоряжениям на листах бумаги, по компьютерным файлам. Для него они были ступеньками на лестнице к успеху. В той жизни Остин Синклер чувствовал себя как рыба в воде.
      Теперь он очутился в горах, и ничто больше не связывало его с прежним миром, кроме телефонных линий. Как ни странно, у него не было желания поднять трубку и поговорить с кем-то из своего прошлого. Он не хотел разговаривать ни с кем, кроме... Моники. Но у нее не было телефона. Она сама сообщила об этом, когда велела ему не вмешиваться в ее дела.
      Сунув руки в карманы джинсов, Остин вышел на террасу, только сегодня отстроенную, но еще не покрашенную, и всмотрелся в дальние очертания хижины Моники. Там горели огни. Забавно, но из-за кромешной тьмы он не заметил той ночью, когда топтался у нее во дворе, что хижина имеет два этажа. Выглядит так, будто там празднуют вечеринку, подумал он, хотя сам же не верил в справедливость подобного предположения.
      Он заново пережил в мыслях каждое слово, сказанное ею, каждый взгляд, которым они обменялись. Вспомнил с улыбкой о том, как находчива она была в разговоре. Но эта ее неприязнь к нему.., к любому... Каково это - жить молодой девушке одной, высоко в горах, не боясь ничего.., кроме других людей.
      Следуя взором все выше и выше, он увидел, как над горой встает ущербная луна.
      Что это?.. Он сильнее напряг зрение, всматриваясь в какую-то фигурку, движущуюся по горному гребню. Он увидел даже, как развевается юбка вокруг ног идущей женщины. Моника. В ту минуту, как он произнес ее имя, женщина замерла на месте, будто услышав его оклик, а потом пропала в ночной темноте.
      Остин повернулся и вошел в дом в надежде, что привидевшийся ему образ прекрасной горянки не исчезнет, когда он уснет.
      Глава 7
      - Господи! Как это унизительно - просить о помощи! - проворчала она и выпрыгнула из бабушкиного кресла-качалки, едва не наступив на хвост Дэйзи.
      Собака увернулась из-под ног Моники и засеменила за ней в спальню. Там Дэйзи вскочила на массивную кровать с пологом на четырех столбиках, застеленную покрывалом в нежных пастельных тонах. Бабушка сшила его пятьдесят лет назад и хранила в обитом кедром чулане вместе с другими, сшитыми ею за долгие суровые здешние зимы.
      Моника отворила дверь в чулан и осмотрела коллекцию блузок из фланели и хлопка и несколько пар джинсов. Днем, вычищая стойло, она перепачкала свои джинсы и хотела надеть другие. Сняв с вешалки джинсы, купленные четыре года назад, Моника рывком натянула их на бедра, но не смогла застегнуть молнию.
      - Вот так номер, Дэйзи! Не знаю, что со мной, но я располнела так, что скоро застряну в дверях. Талия как была, а вот в бедрах я прибавила по меньшей мере дюйм, а то и два. - Она с трудом стянула с себя джинсы и примерила другие, четырехлетней давности, но результат был тот же. После пятнадцатиминутного поиска Моника была вне себя от отчаяния. -Ведь они почти новые. Только на одних заплатка. Как могла я так измениться за четыре года? Ладно, слезами горю не поможешь. Как только добуду деньги, накуплю себе одежды на два размера больше.
      В досаде, облаченная только в нижнее белье из хлопка, она с топотом поднялась по лестнице и зажгла свет на втором этаже. Здесь находилась ее детская спальня, которая теперь пустовала, - одна из трех других в левом крыле. Моника включила лампу с дымчатым абажуром, отчего по комнате разлился мягкий розовый свет, будто пропущенный сквозь, розовое, с вкраплением зеленого, стекло.
      Дэйзи, семенившая у ног Моники, сразу запрыгнула на громоздкую, крашенную в белый цвет железную кровать с белым кружевным покрывалом. Спальня была задумана как убежище от грубого мужского мира. Здесь Моника хранила свои сокровища. Здесь она ребенком грезила о дальних странах. Большой глобус возвышался на металлической подставке, а возле окна во всю стену стоял телескоп.
      Еще в пору строительства дома здесь были сооружены из клена книжные полки, заставленные теперь старыми книгами, которые Моника покупала на книжной ярмарке во время ежегодного Праздника урожая в Силвер-Спе. Рядом с ее школьными учебниками теснились десятки редких изданий беллетристики, перевезенных из Сан-Франциско бабушкой и дедушкой в 1928 году. Моника множество раз перечитывала любимые книги с биографиями исторических деятелей, представляя себя на их месте.
      Из чулана Моника прихватила аквамариновое платье из хлопка, в котором появилась на выпускном школьном балу. Оно было простенькое, с короткими рукавами. Единственным его украшением были четыре перламутровые пуговицы на лифе. Моника помнила, что платье было ей очень велико.
      - Слава богу, бабушка сшила его на вырост, - сказала она Дэйзи, которая тявкнула, когда хозяйка стала через голову натягивать на себя платье.
      Моника посмотрелась в высокое зеркало на ножках в раме из вишневого дерева и ужаснулась тому, что пуговицы на лифе едва сходятся. Казалось, ее груди вот-вот выскочат наружу. Какой кошмар! Она плотнее прижала грудь, придав себе более пристойный вид, но стоило пошевелить руками, как все опять вернулось в прежнее положение. Она продолжила пристальный осмотр себя в зеркале и обнаружила, что на ее округлившихся бедрах платье сидело как-то странно.
      - Похоже, я выросла и из него, Дэйзи, - сказала она удрученно. - Но ничего больше нет. Боюсь, придется ехать в этом.
      Она еще порылась и нашла белые туфли на плоской подошве, в которых была на выпускном вечере. Слава богу, хоть ноги не располнели.
      Она погасила свет и спустилась в гостиную.
      "Я справлюсь с этим", - подбодрила она себя после глубокого вдоха. Нахлынули мысли об Остине и воспоминания о снисходительности Джейка. Моника без сил упала в кресло-качалку.
      Дэйзи крутила головой то влево, то вправо, следя за хозяйкой, которая вновь вскочила с кресла и принялась торопливо ходить по комнате.
      Решимость действовать то оставляла Монику, то крепла в ней, то опять угасала. Она принуждала себя сделать то, чему противилась ее природа. Ходила из угла в угол, ломая руки. Вышла за порог глотнуть свежего воздуха.
      Ночь выдалась на редкость ясной и тихой. Весна в этом году пришла рано, и о близости лета можно было догадаться по запахам. Полная луна висела над хижиной, словно мячик, в который Моника играла в детстве. Луна и окрестные пейзажи всегда поселяли покой в ее растревоженной душе, и сегодняшняя ночь не была исключением. Вдыхая сосновый аромат, Моника обошла озеро, лежавшее как посеребренное зеркало, и по горной тропинке поднялась на косогор, откуда открывался ее излюбленный вид на Силвер-Спе. Моника смотрела на городские огни, мерцающие словно крохотные звездочки Млечного Пути. Ей нравилось стоять здесь, вдали от людей в низине, воображая, будто она имеет над ними власть, хотя в действительности все было наоборот. Здесь, на вершине, никто не мог причинить ей боль. Здесь она была в безопасности.
      Ребенком она представляла, будто взирает сверху на древние города Египта или Китая. Пыталась вообразить, как жили люди тысячи лет тому назад в своих уединенных селениях. Были бы они добрее к ней, чем те, кто живет теперь? Позже, в школе, научившись читать, она поняла, что с подобными ей во все времена обращаются дурно.
      Во втором классе Моника впервые услышала слово "ублюдок" от Трэйс. "Моя мама сказала, что нам нельзя вместе играть в скакалку", - заявила та однажды. "Почему? Потому что я прыгаю лучше, чем ты?" "Не поэтому, а потому что ты ублюдок". - "Не правда", - ответила Моника, хотя не поняла смысла этого слова. "Правда. Твоя мама не вышла замуж за твоего папу, а это значит, что ты ублюдок, то есть внебрачный ребенок. Поскольку твоя мама умерла, то она уже никогда не сможет выйти за твоего папу. Моя мама говорит, что многое может измениться, но ублюдок есть ублюдок навсегда".
      В поисках правды Моника бросилась к бабушке. "Тебе еще слишком мало лет, чтобы понять это, Моника, - объясняла бабушка, держа плачущую внучку на руках. - Роза очень рассердилась на твоего отца, когда он ушел, однако так было не всегда. Здесь, в то лето, он был иным. Твоя мама просто ожила, такой я ее никогда не видела. Вот отчего ей было потом так больно. Как и мне в свое время. Роза была без ума от Теда Мартина. Я пыталась ее предостеречь, но она не слушала. Он был поэтом, хотя и безработным. Я говорила Розе, что он никудышный человек, однако сама же наняла его к нам на работу. В то лето в обмен на комнату и еду он починил крышу, укрепил изгороди и переделал все то, до чего у нас с Розой не доходили руки. Я видела, что он заглядывается на Розу. Он говорил, что все блага мира не стоят ее сердца. Я хочу, чтобы ты всегда помнила, что была зачата в любви. Но однажды утром Тед ушел навсегда, узнав, что Роза беременна". - "Он не хотел, чтобы я появилась на свет?" - "Не совсем так. Скорее он просто не созрел для отцовства. Растить ребенка - это самая важная работа на свете. Твоя мама знала это. Она не испугалась. Она хотела твоего появления, так же как я когда-то хотела ее появления. В какой-то степени твой отец выполнил роль ангела - принес тебя в нашу жизнь". - "Но я все равно ублюдок". - "Только для тех, у кого недостает в сердце любви, чтобы понять, какая ты чуткая и красивая девочка..."
      Моника всмотрелась сверху в очертания старого дома Харрисонов, где теперь жил Остин. Увидела, как открылась дверь и на террасе появился мужчина. Его лицо было обращено в ее сторону. Моника не сомневалась, что он заметил ее.
      Было что-то удивительное в том, что он возник перед ее глазами, едва она подумала о нем. А вдруг это знак его отличия от остальных людей? Впрочем, она и без того была уверена в его способности. Никто еще не заступался за нее так, как он. Никто в Силвер-Спе не имел смелости противостоять Джейку Симмонсу, а Остин кинул ему вызов. Мужество. Вот что отличало Остина.
      Она могла только надеяться, что наделена отвагой равным образом...
      Остин отправился спать. Он по-прежнему ютился в дальней комнате вместе с нераспакованной электробытовой техникой и компьютером, поскольку в спальне из-за ремонта жить было еще нельзя.
      В тенниске с надписью Чикагского университета и боксерских трусах, он поворочался в кровати, устраиваясь поудобнее, взбил кулаком подушку и натянул на себя плед. Но сон не шел, и тогда он зажег свет, решив часок-другой посмотреть телевизор или почитать книгу. Протопал в полудреме в гостиную, где в картонных коробках лежали книги и журналы. Вытащил из первой подвернувшейся под руку стопки прошлогодних журналов один из номеров "Форбса" и стал его пролистывать, пока не почувствовал сквозняк. Он поднял от журнала голову и увидел, что дверь открыта.
      - Моника? - Он выронил от неожиданности журнал.
      - Ты не починил дверь, - заметила она, входя.
      - Дверь?
      - Замок сломался несколько лет назад.
      - Что? Ах да, замок, - пробубнил он с запинкой. - Я думал, ты меня бросила.
      - Бросила?
      - Когда не пришла, как обещала, я решил, что ты уладила свои дела с Джейком сама.
      - Нет, - помотала она головой. - Просто была очень занята на ранчо.
      - Понятно.
      Она прошлась по комнате, оглядывая происшедшие изменения.
      - Что случилось со столовой? А с камином? Наблюдая за ней, Остин не был до конца уверен, что перед ним все та же Моника Скай, с которой он встречался раньше. На ней было вызывающе соблазнительное платье. Сквозь натянутую ткань обрисовывались соски. Было заметно, что под платьем нет сорочки, настолько плотно оно облегало бедра.
      Волосы ниспадали на спину пышными светлыми волнами и выглядели так, будто Моника расчесывала их несколько часов подряд. Никакой косметики, зато на щеках горел румянец. В ее глазах было выражение такой беззащитности, будто она недавно плакала. Даже в голосе ощущался какой-то надлом.
      Если бы Остин был в Чикаго и в его квартире появилась девушка в столь откровенном одеянии, он знал бы, что делать. Однако здесь было не Чикаго, а у Моники Скай вместо визитной карточки был дробовик.
      - Если тебе не нравится, что я тут натворил, ты пальнешь в меня опять? спросил он.
      Она повернулась к нему с улыбкой на лице.
      - Но мне нравится.
      - Шутишь?
      - Нет, теперь здесь почти так же, как у меня.
      - Как это?
      - У меня такой же потолок и камин. Гостиная и столовая объединены, а кухня - отдельно. Дом мой дедушка построил сам, по проекту своего друга-архитектора. Его звали мистер Морган.
      - Дж. П. Морган?
      - Да, - кивнула она, продолжая осмотр.
      - А ты знаешь, кем был Дж. П. Морган?
      - Да. - Ее глаза сверкнули озорным блеском, когда она вновь повернулась к нему. - В горах Адирондак он строил бревенчатые хижины вроде моей и заработал кучу денег.
      - Точно, - кивнул Остин с улыбкой. Глаза Моники блуждали по комнате, словно выискивая что-то.
      - Ты ищешь что-то особенное? - не выдержал он. - Может быть, какую-то вещь Харрисонов? - И прежде чем она разразится какой-нибудь гневной тирадой, поспешил пояснить:
      - Я сложил все их вещи в сарай. Если тебе что-нибудь нужно на память, то я с радостью...
      - Где твой компьютер?
      Вот почему она надела такое платье. Видимо, полагала, что ради получения информации ей придется его соблазнить. Ее мнение о нем, оказывается, еще хуже, чем он думал.
      - В спальне. - Его слова прозвучали двусмысленно: не подстраивает ли он ловушку для себя самого? - Пойду распечатаю сводки и принесу их тебе.
      Моника обошла гранитную стойку и шагнула к нему ближе.
      - Мне нечем тебя отблагодарить. "Красноречивый намек, лишь глухой не услышит", - подумал он и сказал:
      - Неважно. Я скоро. Присядь пока на диван. - И он пулей вылетел из комнаты.
      Моника не понимала, что с ним. У него был вид затравленного зайца. Она присела на диван и откинулась на спинку, из-за чего на платье тут же расстегнулась верхняя пуговица. Слыша, как Остин наткнулся на что-то в соседней комнате, она хмыкнула себе под нос и привела платье в порядок.
      Казалось странным сидеть на современном кожаном диване, стоящем на недавно уложенном полу, и взирать на новенькие окна и ободранные стены. Она ожидала, что будет во власти теней прошлого, но ничего подобного не ощущала. Наоборот, ей все здесь нравилась. Нравилась прочность каменной кладки камина и то, как вписана в новую среду мебель из прошлой, чикагской жизни Остина. Ее ошеломило ощущение уюта этого места, где еще не закончен ремонт.
      Она залюбовалась звездами сквозь застекленный потолок. Мало сказать, что это было редкостное зрелище. У нее возникло ощущение, будто она лежит под звездным небом на вершине горы. Как у Остина хватило ума додуматься до такого? Откуда у него, мужчины, потребность видеть над головой свечение звезд, не выходя из дома?
      - А вот и я, - сказал Остин, входя в комнату, и замер.
      Моника почти лежала, подняв глаза к потолку, и волны ее светлых волос ниспадали со спинки черного кожаного дивана. Остин скользнул по ее чарующему лицу к наполовину открытой груди. Моника покоилась, блаженно вытянув руки вдоль диванной спинки.
      - Мне нравится твое окно, - промолвила она, выпрямляясь, и взглянула на Остина.
      - Застекленная крыша, - поправил он.
      - Что ты узнал? - спросила она, заметив в его руках листок бумаги.
      - Мы должны продавать телятину по семьдесят пять центов.
      - Ты хочешь сказать, я должна.
      - Извини.
      - Какую цель ты преследуешь, вмешиваясь в мои дела? - хмуро спросила она, поднявшись.
      - Никакую. Просто я всегда занимался подобными делами и, по-моему, не разучился их делать успешно.
      У Моники пробежал холодок по спине. Неужели он такой же, как ее дедушка? Сначала хочет одно, а потом меняет свое желание на другое?
      - Тебе нравилась твоя работа?
      - Да, - живо откликнулся он. - Но слишком много удачи убивает.
      - Тебя это убивало?
      - В какой-то мере. - Он приблизился к ней и протянул лист с распечаткой информации из компьютера. - Нет, работа меня не измотала. В самом деле, я здоров как лошадь. Просто я понял, что еще пять-десять лет подобной гонки, и мне не избежать серьезных проблем со здоровьем. На бирже постоянно играешь с огнем, это часть профессии. Только молодые выдерживают такие перегрузки и стрессы. Нужно точно рассчитать свои силы: вовремя войти в дело, сделать себе имя, разбогатеть и вовремя выйти. Я ушел вовремя.
      - Какой мрачный взгляд на собственную жизнь, На свою работу. Когда ты понял, что пришло время уйти?
      - Когда приехал сюда.., в Монтану. Я всегда крутился как белка в колесе. Закончив одно дело, хватался за другое. Работал на износ круглые сутки. Жизнь неслась мимо меня. До того, как появился здесь впервые, я и представить не мог, что подобные места существуют. Помню, как стоял в болотных сапогах в чистейшей и холоднейшей на всем белом свете воде и забрасывал удочку с наживкой. Меня не особенно заботило, поймаю я что-нибудь или нет. Просто наслаждался солнцем, рокотом водопада у себя за спиной. Помню, что никак не мог надышаться здешним воздухом. Наверное, я опьянел от этого места. Но самое странное случилось, когда я вернулся в Чикаго. Там мне все показалось таким далеким, как будто я был чужеземцем. Я понял, что больше не вынесу чикагской жизни.
      - Ты оставил свое сердце здесь, - догадалась она.
      - Да, - произнес он низким голосом, глядя в ее глаза, глубокие, с чистой голубизной вокруг бархатистых зрачков, что придавало им пленительность и пылкость.
      Остин вновь подумал о том, что Моника пришла соблазнить его. Она получила от него, что хотела. Почему же не уходит?
      - Я рада, что ты обрел его опять, Остин, - сказала Моника, через силу отводя от него глаза.
      Теперь у нее в руках была необходимая информация о ценах. Тема для разговора исчерпана. Больше нет нужды приходить к Остину. Самое замечательное в том, что ей не пришлось ни о чем его просить.
      К сожалению, его власть над ней, побудившая ее сделать шаг к нему навстречу, не уменьшилась, а, наоборот, возросла. Моника хотела увидеть мир его глазами, ощутить солнце и воздух его кожей, а вкус еды - его языком. Глядя на Остина, она чувствовала, как оживает ее тело, так же, как вчера у озера, только теперь ощущения были острее. Телесный жар обжигал ее изнутри...
      - Мне нужно идти.., сейчас, - выдавила она. Возбуждение Остина было неменьшим. Сердце гнало по жилам кровь мощными толчками. Казалось, оно вот-вот взорвется. Он не мог противостоять этому. Будь что будет, а потом они вернутся к прежнему существованию.
      - Да, нужно...
      Он вдруг притянул Монику к себе и поцеловал. Не ожидавшая такого натиска гостья была ошеломлена. Она обмякла в его руках, словно тряпичная кукла. Его руки имели крепость стали, настолько сильно он вдавил ее тело в свое. Сквозь тонкую ткань она чувствовала нежной кожей его мускулистую, рельефную грудь. Запах мужского тела опьянял ее.
      Остин ощущал во рту вкус мятной зубной пасты, исходящий от Моники, и сладость медового напитка, который он пил вечером. Девушка испытала настоящее ошеломление, когда его язык раздвинул ей губы. Страстный озноб пробежал по ее позвоночнику... Она обвила рукой его затылок. Внезапно она поняла, что всю свою жизнь жила в ожидании такого слияния. Она ступила на неведомые земли, а он был ее проводником. С каждым движением его языка желание разгоралось.
      Они покачивались в едином ритме древнего танца, который она жаждала познать.
      Он чуть наклонил ей голову и глубже проник языком ей в рот. Она подумала, что потеряет сознание от желанной силы его натиска. Но вместо этого мощные плотские позывы сотрясли ее тело. Рука Остина сдавила ей грудь, сосок угодил между его указательным и средним пальцами. Медленными и умелыми поглаживаниями затвердевшего соска он истомил Монику. Она сама вдавливала грудь в его ладонь, требуя новых ласк. Внезапно он оторвался от ее рта и прильнул к груди. Ей казалось, что большего наслаждения быть не может. Но она ошибалась.
      Она не заметила, как он приподнял ей платье, зато, когда его рука легла ей между ног, это было как удар тока. Она не могла сдержать стоны.
      - Ты хочешь меня? - спросил он, подняв голову от ее груди и глядя в широко открытые глаза. Она моргнула. Остин резко отдернул руку. - Что я делаю? Его лоб взмок от испарины, кожа горела, как и у нее. Монике казалось, будто она была в тумане, а теперь выходит на свет. Она моргнула опять.
      - Прости, Моника. Я потерял голову. - Он выпустил ее из объятий и стал застегивать пуговицы на лифе платья. Она опустила подбородок, чтобы увидеть, что он делает. - Я хочу, чтобы ты знала... - Его голос звучал надтреснуто. - Я не собирался.., то есть я имею в виду.., это не повторится...
      - Не повторится?
      - Я могу лишь надеяться, что ты меня простишь. Пожалуйста, скажи, что прощаешь.
      - Да, конечно, - откликнулась она.
      Он проводил ее к двери, обняв за талию.
      - Тебя проводить домой? Довольно поздно, и я...
      - Нет, я знаю дорогу.
      Моника сама отворила дверь и вышла наружу Ноги несли ее вперед, но она не ощущала их. У нее не было никакого представления, когда к ней вернутся прежние чувства, если вернутся вообще. Равно как и рассудок.
      А может быть, это именно то, что случилось с ее матерью, когда та влюбилась в отца? Может, именно так она потеряла сердце и разум?
      Страсть. Вот что это такое.
      Ясно только одно - Остин не поддался страсти. Он был в трезвом рассудке. Не утратил способности говорить и отослал Монику домой. Извинился. И сказал, что это никогда не повторится...
      И слава богу! Вряд ли она сможет вынести такое второй раз.
      Глава 8
      Известие облетело город менее чем за час: Моника Скай заставила Джейка Симмонса выплатить ей за телят по семьдесят пять центов за фунт. Еще ни один фермер не сбывал Джейку товар по таким высоким расценкам. То обстоятельство, что именно Моника Скай, "женщина с гор", добилась подобного, придавало сделке еще большую загадочность.
      На новый лад перетолковывались и приукрашивались подробности недавнего разговора в парикмахерской. Мэр города, владевший самым большим в здешнем крае поголовьем крупного рогатого скота, предложил нанять Остина Синклера для проведения всех торговых операций в фермерском бизнесе.
      Давно привыкшая к тому, что горожане таращатся на нее и показывают пальцем, Моника не обратила особого внимания на повышенный интерес к ее персоне, когда ходила сегодня по своим делам. Равно как не заметила, что в устремленных на нее взорах не насмешка, а восхищение.
      Сидящая в салоне красоты под сушилкой женщина увидела в окно, как Моника идет через улицу в универсам, и обратилась к соседке:
      - Элма со слов Трэйс Саутерн утверждает, что с Джейком едва не случился сердечный приступ из-за того, как с ним поступила Моника. Можно подумать, будто она - единственная в долине, кто продает телят.
      - С этой девчонкой держи ухо востро. Вся пошла в свою бабушку, откликнулась соседка.
      К той минуте, когда Моника появилась в универсаме, доктор, покупавший там что-то, знал о деталях ее сделки с Джейком больше, чем она сама.
      - У Трэйс длинный язычок, - прокомментировала Моника данное обстоятельство.
      - Еще какой, - подтвердил доктор. - Она уже оповестила всех в салоне красоты по телефону, пока печатала на машинке твои бумаги. Я услышал об этом в аптеке от Билла Хайстетлера. В аптеку она позвонила сразу после звонка в салон красоты.
      - В самом деле? А почему Биллу?
      - А ты не знаешь? - спросил доктор, подозрительно прищурив глаз.
      - Знаю что?
      - Что Билл Хайстетлер сохнет по тебе.
      - Это, должно быть, шутка, - рассмеялась она. Доктор нахмурил брови и уставился на Монику.
      - Иногда мне кажется, что Аделаида оказала тебе плохую услугу, воспитав такой дикаркой. Всем вокруг известно, что Билл, когда ты появляешься в городе, следит за тобой, словно ястреб за добычей.
      - Это потому, что он ненавидит меня... Я еще никогда не слышала подобной чепухи.
      - А когда ты вообще разговаривала?
      - То есть?
      - Ты мне-то едва доверяешь, что уж говорить про других в городе.
      - Верно. Так лучше всего, - твердо ответила она.
      - Возможно, так оно и было, пока Аделаида была жива, но теперь у тебя другая жизнь. Все изменилось. Вот что я тебе скажу.
      Моника подняла на него глаза.
      - Что вы хотите сказать?
      - Что пора тебе стать женщиной. Выйти замуж. Иметь детей.
      - Если это предложение, то так его не делают, обрубила она.
      - Что происходит между тобой и Остином Синклером? И не говори мне, что ты всего лишь пальнула в него дробью.
      - Остин Синклер? - От одного его имени она ощутила жар и молила Бога, чтобы краска смущения не бросилась в лицо. - Это смешно. Не выношу подобных типов. Он брокер.
      - Да, и он всерьез распалил тебя.
      - Ничего подобного. Он лишь посоветовал мне, как с выгодой продать скот. Вот и все, - солгала она, глядя прямо в глаза доктору.
      - Можешь дурачить других, Моника, но я знаю тебя как облупленную.
      Моника издала раздраженный вздох.
      - Это все, что вы хотели сказать?
      - Нет, но об остальном я предпочел бы побеседовать у себя.
      - Нет ничего такого, что мы не можем обсудить прямо здесь и сейчас.
      - Есть, Моника. - Он подошел к ней вплотную и шепнул:
      - Аделаида говорила с тобой когда-нибудь о контрацепции?
      - По-моему, это не проблема, - смутилась Моника.
      - Надеюсь, что так, - откликнулся доктор и прошествовал к прилавку выбить чек.
      Ошеломленная и смущенная разом, Моника схватила банку овсянки и, повернувшись кругом, уткнулась в Трэйс.
      - Трэйс, я не заметила тебя!
      Моника увидела, как зло блеснули глаза Трэйс. Та всегда цеплялась к Монике по мелочам. Бабушка говорила, что она завидует Монике. Но у Трэйс не было причин для зависти...
      Два дня Остин работал не покладая рук в надежде излечиться от всяких дум о Монике. Старая крыша была заново обшита гонтом, двое плотников заканчивали сборку нового изысканного гарнитура. На кухне Остин отштукатурил и тщательно измерил рулеткой перегородку из гипса и с помощью одного из плотников установил вдоль нее кухонные шкафчики и навесил двери. Ночью, когда рабочие ушли, Остин покрасил в гостиной стены, вмонтировал в потолок подсветку и провел электропровода. Лишь на рассвете он позволил себе часок вздремнуть до прихода рабочих.
      В полудреме он заново пережил поцелуи Моники. Как будто она пришла к нему вновь, появившись в дверях словно призрак, только в ее прикосновениях не было ничего призрачного. На этот раз он не прервал поцелуй, и она не отстранилась, а стала медленно снимать с него одежду, касаясь кончиками пальцев и губами его обнаженного тела. Он едва сдерживал себя.
      - Моника! - жадно выкрикнул он ее имя и проснулся. Он был в испарине. Взъерошил волосы и сказал со стоном:
      - Я обуздаю свои желания. - Он пружинисто выпрыгнул из кровати и протопал на кухню сварить кофе. - Зрелые мужчины не сходят с ума из-за женщин. Во всяком случае, не я!..
      Полдюжины грузовиков съехалось к дому Остина. Звон инструментов, гудение аэрокомпрессоров, свист краскораспылителей звучали для Остина как торжественная симфония. Он гордился домом, который воздвигал, а еще больше тем, что лично участвовал в этом. Изо дня в день он убеждался, что не только наделен талантом строителя, но и получает от этой работы наслаждение.
      - Сегодня я бы поработал на крыше, - сказал Остин бригадиру рабочих Джессу Течнеру.
      - Хозяин - барин, и если упадете, то по собственному произволу, безразлично пожал плечами Джесс. - Только не забывайте, что я не застраховал вас от несчастного случая.
      - Думаю, это я переживу, - рассмеялся Остин и взял у Джесса строительный пистолет.
      Получив наставления от Джесса, Остин уверенно влез на крышу. Под безоблачным небом в ярких лучах солнца работа у него спорилась. Час спустя Остин услышал громовой грохот, идущий откуда-то сверху. Звук рос, подобно реву горной лавины, когда она набирает силу и мощь.
      - Что это? - спросил Остин Джесса, который быстро взобрался на самый верх крыши.
      Тот указал с широкой улыбкой на дальние отлоги косогора.
      - В этом звуке вся Монтана, - объявил он Остину, вставшему рядом.
      - Крупный рогатый скот... - промолвил Остин с чувством благоговения.
      Услышав свист и резкий хлопок кнута из сыромятной кожи, рассекшего воздух, Остин ощутил холодок в затылке. Моника. Хотя он не мог ее видеть, но чувствовал ее присутствие. Защитив ладонью от солнца глаза, стал всматриваться в даль, выискивая фигуру Моники. В резком блеске солнечных лучей он заметил ее верхом на великолепном гнедом жеребце. Ее светлые волосы были небрежно стянуты в хвост и ниспадали за спину. Посадка в седле была как у опытного наездника. Она покрикивала на скот, размахивая над головой кнутом.
      Остин никогда не видел более впечатляющего зрелища. Моника с гордой осанкой правила конем и держала в подчинении стадо. Остин желал ее больше, чем раньше. Не только ее тело, а все, что с ней было связано.
      - Суперженщина, - сказал в восхищении Джесс.
      - Это точно, - согласился Остин, будучи не в силах отвести от нее глаза.
      - И явно чокнутая, как о ней говорят.
      - Это еще почему?
      - Взгляните туда. Она правит стадом в одиночку. Только она да ее собака. Насколько мне известно, она никогда не нанимает помощников.
      - Что в этом такого?
      - Просто это не по-соседски. В городе многим нужна работа. Кормить семьи. Платить по счетам. Возьмите, например, себя: едва появившись здесь, вы первым делом наняли на работу.., мою бригаду.
      В городе видят в вас героя.
      Остин наблюдал, как Моника уводит скот вниз по долине туда, где за чертой города находились загоны Джейка.
      - Я бы охотно сделал всю работу сам, но вряд ли это мне по плечу, - сказал он, думая о дедушке Моники, который построил жилище рода Скай без посторонней помощи, что вызывало восхищение у его внучки.
      - И слава богу, - засмеялся Джесс. - Вы первый, кто вложил живые деньги в эту долину с тех пор... он перевел взгляд в сторону Моники, - с тех пор как Фостер Скай в двадцать восьмом нанял на работу весь город.
      Остин вытянул шею и в недоумении уставился на Джесса.
      - Я был уверен, что Фостер построил хижину сам.
      - Это она вам сказала?
      - Да.
      - Фигурально это правда. Равно как и вы отстраиваете дом сами. На свои деньги.
      - Ноя...
      - Послушайте, возможно, Моника сама верит теперь в эту историю, она рассказывала ее множество раз. Никому не известно, зачем она так часто врет.
      Остин вернулся глазами к едва уже заметной вдали фигурке Моники...
      Работы на крыше были закончены к полудню. Остину позвонили из универсама и сообщили, что на склад завезли крепления для кухонных шкафчиков, которые он заказывал.
      - Я подъеду через час и заберу их, - пообещал он.
      В городе Остин невольно оказался в курсе городских толков о продаже Моникой скота. Дважды он слышал, как было помянуто и его имя. В магазине его не узнали, хотя он стоял возле кассы у всех на виду. О нем говорили так, словно он был героем. Поначалу он хотел возражать: дескать, он не герой, а брокер и всего лишь провел профессиональную оценку состояния рынка.
      Однако больше всего его задевало не это, а то, что каждый раз при упоминании в разговоре имени Моники на него накатывала волна возбуждения и он вытягивал шею, чтобы услышать как можно больше. Беседа была изрядно приправлена упреками в адрес Моники, правда, все они затрагивали ее прошлое и именно поэтому растравляли в Остине жгучий интерес. Он подумал, что ему следует потихоньку уйти из магазина, но не мог.
      - Моника Скай наиболее искренний человек из тех, кого мне довелось видеть в Силвер-Спе, - рьяно ввязался Остин в спор с мужчиной средних лет. -Не говоря уж о том, что столь проницательного предпринимателя из числа женщин я не встречал уже давно. Даже по меркам Чикаго за ум, сообразительность и деловую хватку Моника, на мой взгляд, получила бы больше баллов, чем любой бизнесмен, с каким я имел дело.
      - Я бы не стал заходить так далеко, - возразил мужчина.
      - А я стал бы, - заявил Остин и отошел от него. На улице он сделал глубокий вдох, умеряя гнев, и отругал себя за то, что поступает в точности наперекор своим же прежним намерениям освободиться от зацикленное(tm) на Монике.
      По дороге к аптеке Хайстетлеров Остин поймал себя на том, что заново переживает в памяти, как держал Монику в объятиях, целовал и ласкал ее тело, едва не овладел ею. Переживания были нестерпимо острыми. Он хотел ее страстно. До безумия.
      Не желая себя обманывать, он признал, что его тянет к ней, как мотылька к пламени. Ему было почти наплевать на последствия. Но, будучи человеком совестливым, он обязан обдумывать свои шаги и не позволять эмоциям захлестывать его с головой. Он толком не понимал, что зреет у него в душе, но не вызывало сомнения, что он утратил над собой контроль. Не важно, сколько усилий было потрачено на борьбу с самим собой, однако ясно, что рассудок в этой борьбе спасовал. Нет иного выбора, кроме отрезвления.
      До того, как отправиться в аптеку Хайстетлеров, Остин повстречал в универсаме Трэйс. Он знал, что эта миловидная девушка служила у Джейка Симмонса.
      - Привет, Остин, - проворковала Трэйс.
      - Привет, - ответил он с дружелюбной, но сдержанной улыбкой. Он не мог не заметить ее кокетливого взгляда и в притворной озабоченности покупками взял с полки флакон шампуня.
      - В город на целый день?
      - Так, пара пустяковых дел.
      - Ага. Как идет строительство дома?
      - Замечательно. - Он погрузился в чтение этикетки на флаконе.
      - Я слышала, что таких построек в долине еще не видывали.
      - Угу, - кивнул он и нетерпеливо осмотрелся. -Извини, Трэйс, мне нужно возвращаться к строителям. Сегодня по-настоящему важный день... Надеюсь, ты понимаешь.
      - Конечно, Остин, конечно, - закивала она и напоследок заметила:
      - Давеча я видела здесь Монику.
      После этих слов внимание Остина к разговору резко возросло, но он постарался сохранить внешнее спокойствие.
      - Вот как?!
      - Ага, у нее было свидание с доктором. Остин нашел это замечание нелепым.
      - Уверен, что в этом нет ничего такого.
      - Наверняка, - откликнулась Трэйс, обхватив себя руками и соблазнительно приподняв пышные груди.
      Остин свернул в проход между рядами. Эротическая выходка Трэйс только разожгла в нем телесное томление по Монике. Он будто вживую увидел, как целует ее грудь. Его лоб покрылся испариной.
      - Господи, я всерьез заболеваю. Кажется, мне пора показаться доктору, пробубнил он себе под нос. Он поискал глазами полку с презервативами, решив бороться с "недугом" при необходимости как с помощью силы воли, так и физически. - У меня такое чувство, что скоро мне это потребуется, - промолвил он про себя, взяв с полки одну упаковку.
      Глава 9
      Моника обналичила в банке чек Джейка Симмонса и сунула деньги в дедушкин кожаный саквояж. Она обычно носила в нем все свои документы и банковские квитанции, как, по словам бабушки, делал Фостер Скай. Выйдя из банка с Дэйзи, державшейся у ее ног, она заметила Остина. Он стоял у столба с указанием места парковки, к которому Моника привязала своего жеребца.
      - Я так и думал, что найду тебя здесь, - улыбнулся Остин.
      Плотно сжав под мышкой саквояж, Моника отвязала от столба поводья, стараясь не смотреть в лицо Остину.
      - По-моему, это было нетрудно, ведь я оставила здесь Старшайна. - Она поправила седло, из-за чего подошла ближе к Остину.
      - Я видел сегодня, как ты спускалась с горы, начал он. - Я был на крыше.
      В его глазах светилось восхищение. Если слишком долго стоять с ним в такой близости, то захочется от него такого, о чем лучше не знать.
      - На крыше? Ты уже закончил ее?
      - Да.
      - Здорово. Ладно, мне нужно ехать, - сказала она и сунула ногу в стремя. Держаться как можно дальше от Остина было крайне необходимо. Он схватил ее за талию.
      - Не уезжай... Я хотел... - Внезапно он опустил руку. Его прикосновение обожгло, как огонь, и Моника отреагировала на это наихудшим образом повернулась к нему лицом. Прикосновение к Монике, ее глаза и близость ввергли Остина в опьянение, сродни тому, что наступает после четырех бокалов выдержанного бордо. - Приходи сегодня вечером на ужин. Я хотел бы угостить тебя.
      - Почему?
      - Ты сможешь оценить изменения, происшедшие в доме после твоего визита.
      - Их так много?
      - Не слишком, - весело рассмеялся он. - Просто мне нужен повод, чтобы увидеть тебя. По правде говоря, я бы хотел получше узнать тебя. Мы же соседи.
      Пока он говорил, Моника следила за его губами. Так легко вспомнить его поцелуй и яростный натиск языка, проникшего внутрь ее рта. Она чувствовала, как настойчиво ее тянет к нему, и была в смятении: решимость никогда больше не видеться с ним противостояла желанию быть рядом.
      - Сегодня вечером я занята.
      - В самом деле? - спросил он скептично. - С другим мужчиной?
      Его шутка имела неприятный привкус, напоминая насмешки над ней других.
      - Это не твое дело, - сказала она сердито. Он отвел глаза, надеясь, что ее отказ не означает окончательного разрыва.
      - Ты права. Возможно, встретимся как-нибудь в другой раз?
      - Возможно, - холодно сказала она. - Пошли, Дэйзи.
      Она оседлала коня, вынудив Остина отступить на шаг в сторону, натянула поводья и пустила жеребца рысью вниз по Мэйн-стрит. Сбоку от нее трусила Дэйзи.
      Дела были улажены. Для Моники это был успешный день. В самом конце улицы она оглянулась, думая, что Остин смотрит ей вслед, но его не было видно. В разочаровании она опустила уголки рта...
      Остин нагрянул в дом доктора без приглашения. Его встретила помощница доктора, Мирна Паулсон, с кричащим трехмесячным младенцем на руках. Мать ребенка, видимо, была на осмотре.
      - Где доктор? - спросил Остин Мирну. Она кивнула в сторону приемной.
      - Доктор, мне нужно с вами поговорить, - гневно объявил Остин, чуть приоткрыв дверь.
      - В чем дело, сынок? - доктор оторвался от медицинской карты.
      - В Монике.
      - Господи! Она снова в тебя выстрелила?
      - Нет, доктор, это по другому поводу. Дверь смотровой распахнулась, и оттуда вышла молодая женщина. Остин прошмыгнул в приемную и подождал доктора, который перекинулся парой слов с Мирной.
      - Что на сей раз? - спросил он, затворяя за собой дверь.
      Остин ходил из угла в угол и, по-видимому, не замечал странности своего поведения.
      - По-моему, я заболел. Что-то вроде помутнения рассудка.
      - Каковы симптомы?
      - Общее беспокойство. Много чего. Отсутствие сна. Никогда в жизни я не страдал бессонницей, а теперь не могу заснуть. И еще потеря аппетита. В самом деле, не могу припомнить, когда в последний раз ел. Вчера, кажется, съел немного чипсов, а сегодня - яблоко. Нет, это было накануне. - Он хлопнул себя по голове. - Не могу вспомнить. Господи! Я потерял память. Что-то здесь не то. - Он постучал кончиком пальца по виску. - Должно быть, мое серое вещество начало.., испаряться. Мне нужно какое-нибудь лекарство. - Он посмотрел на доктора. - Как по-вашему?
      Доктор прикусил губу, сдерживая смешок.
      - По-моему, тебе нужно отправиться домой и принять горячий душ. Расслабиться. Выпить. Чего-нибудь покрепче. Это поможет лучше таблеток. Пей медленно, маленькими глотками.
      - И что? - уставился на него Остин.
      - Во время выпивки тебе захочется подумать о Монике.
      - О Монике? А она при чем?
      - Я могу заблуждаться, но, по-моему, болезнь и ее лечение всецело зависят от Моники.
      - Это так по мне заметно?
      - Временами да.
      Остин запихнул руки в карманы джинсов.
      - Она не желает меня видеть, а когда смотрит, во мне возникает ощущение, будто она смотрит на своего дедушку. В ее глазах то почтение к нему, и тогда мне кажется, что я никогда не стану вровень с его образом, то, наоборот, осуждение. На меня накатывает то одна волна, то другая. Я знаю, что мне нужно как-то выбираться на сушу, но в то же время хочется выстоять под ударами, чего бы это ни стоило. -Он уловил выражение озабоченности на лице доктора. - Я помаленьку схожу с ума?
      - Пожалуй.
      - Так что же мне, в конце концов, делать?
      - Пойти домой и выпить, - повторил рекомендацию доктор, похлопывая Остина по спине. - Ответ придет сам собой.
      Остин помотал головой.
      - Вы помогли мне во многом, но в данном случае мне больше подходит постельный режим.
      - Мне пора заняться бронхитом мистера Хаскинса, - улыбнулся врач.
      - Прошу прощения, доктор, - извинился Остин, почувствовав, что его взвинченность спала. - Просто...
      - Я знаю, сынок. Ты никогда не влюблялся раньше. Не волнуйся. Это не смертельно.
      - Не правда. Я едва не женился. Это был болезненный опыт, и я поклялся никогда больше его не повторять.
      - Если бы это так сильно тебя затронуло, - улыбнулся доктор, - то особых проблем с Моникой не возникло бы.
      - Это еще почему?
      - Потому что ты все еще чах бы по своей прежней пассии. Обдумывал бы, как ее вернуть. Если бы ты по-настоящему любил кого-то, то у Моники не было бы ни единого шанса.
      - Ерунда.
      - Прости, но я слишком много пожил на этом свете и научился замечать то, чего не видит большинство людей. Вот почему меня называют доктором. А теперь выметайся отсюда. У меня много дел.
      Остин нехотя вышел из комнаты. Его слегка пошатывало, и Мирна, наверное, подумала, что он был не в себе, когда появился из-за двери.
      Влюбился? Неужели доктор спятил? Он не влюбился в Монику, а хотел ее как женщину. Вожделел. Но разве это любовь? Нет. Он любил раньше, и то чувство не имеет ничего общего с теперешней безумной жаждой обладания. Мания. Опасное расстройство, невроз. Нет, его проблема не в том, что он влюбился, а в том, что в Силвер-Спе нет ни одного психиатра...
      Моника гнала Старшайна в гору по заросшей изумрудной травой земле, где паслись ее овцы. Горный пейзаж мог усмирить ту смуту, в которую погружалась Моника всякий раз, когда видела Остина. Созерцание окрестностей всегда проясняло ее рассудок.
      Дэйзи с лаем понеслась сквозь густую высокую траву к отаре овец. Моника, улыбнувшись ее пастушескому рвению, полной грудью вдыхала свежий воздух. Едва собачий лай смолк, она услышала низкий звериный стон из-за деревьев. Она поняла, что скоро ее отара пополнится новым ягненком. Моника спешилась, осторожно приблизилась к месту, где лежала овца, и увидела, что роды проходят трудно. Однажды Моника принимала тяжелые роды у коровы, и тот опыт пригодился ей теперь.
      - Держись, девочка. Мы сделаем это вместе. Все будет хорошо, - сказала она, засучив рукава.
      Моника выждала, пока стихнут схватки, и сунула руку в родовой канал. Овца закричала от боли, и эхо разнесло ее крик по горам...
      Несмотря на уважение к доктору, Остин знал, что выпивка не решит его проблемы. К тому же расслабиться среди электропил, молотков и аэрокомпрессоров невозможно.
      Рыбалка. Вот что мне нужно, решил он и вооружился удочкой.
      Речка, впадавшая в озеро Моники, стекала с высокогорья над пастбищем и выгонами для скота. К этому живописному водному потоку и устремился Остин. Он опустил стекло в кабине грузовика и наслаждался чистым горным воздухом. Все вокруг - от деревьев до облаков над головой - убеждало его в правильности решения поселиться в Монтане. Это в самом деле был его дом. Остин остановил грузовик и заглушил мотор.
      Любуясь обилием первых летних цветов, он услышал горестный крик. Потом опять. Внезапно он догадался, что звуки доносятся с того участка пастбищных земель Моники, где она держала овец, и развернул грузовик в этом направлении. Что-то случилось. Он съехал с дороги, направив машину прямо через поле.
      Вскоре он увидел Монику. Поначалу он подумал, что ее сбросил на землю жеребец, но потом рассмотрел, что она склонилась над овцой. Остин остановил грузовик в отдалении, чтобы не испугать ни овцу, ни Монику, которая все еще не замечала его, и остаток пути одолел бегом.
      - Помощь нужна? - спросил он, подбегая к Монике.
      Она посмотрела на него, как на сумасшедшего.
      - Сколько раз ты принимал роды?
      - Дважды.
      - Вот уж не ожидала.
      - Только у собак. Не у овец.
      - Держи ей ноги так, чтобы я могла ухватить получше, - властно приказала она.
      Остин опустился на колени и погладил овечий живот перед тем, как крепко взяться за ноги животного.
      - Смещение плода?
      - Боюсь, что так, - ответила Моника. - Нужно повернуть его, но, кажется, я не могу... - Внезапно она смолкла с выражением ужаса на лице.
      - В чем дело?
      - Двойня.
      - И у обоих не правильное положение? - спросил Остин.
      - Похоже, я все перепутала. Ухватилась не за те ноги.
      - Вот так ветеринар, - пошутил он, заметив беспокойство в глазах Моники. У тебя все получится. Только давай побыстрей, а то мама теряет силы.
      Моника перевернула первого ягненка и медленно вытащила его.
      - Какая хорошенькая.
      - Да, - улыбнулся Остин новорожденной, которая попыталась встать на ноги. - Опять схватки.
      Овца застонала утробным голосом, когда на свет появилась голова второго ягненка. Моника помогла ему выбраться из материнского чрева.
      - Ой, мальчик.
      - Полный комплект. Замечательная семья, заметил Остин, наблюдая, как брат и сестра бок о бок пошатываются на слабеньких ножках. - В кабине у меня старые полотенца. Пойду принесу.
      Моника и Остин вытерли ягнят рваными махровыми полотенцами, а потом вытерлись сами.
      Остин присел на корточки, глядя, как один новорожденный сосет свою маму, а она заботливо вылизывает голову другому.
      - В природе много любопытного. На месте мамаши я бы поинтересовался, где это черти носят отца. Почему бы ему не прийти сюда на выручку? По крайней мере, шатался бы где-нибудь поблизости в ожидании благополучного разрешения от бремени, пошутил он.
      - Она здорово со всем управилась сама, - заметила Моника, тщательно осмотрев овцу. - Так поступают большинство женщин.
      - В особенности ты, верно? - Его взгляд отчетливо выражал осуждение, а она хотела выказать в ответ безразличие, но не смогла. Эмоциональный порыв захлестнул ее.
      - Проклятье! - выругалась она и вскочила на ноги.
      Остин уже хорошо изучил наступательную манеру Моники и знал, когда следует быть с ней пожестче, а когда помягче.
      - Теперь, я полагаю, ты намерена изгнать меня со своей земли ради своего спасения.
      - Своего чего?
      Понимая, что резкие движения напугают ослабших животных, Остин тихо повторил:
      - Спасения.
      - Я не просила тебя о помощи. По-моему, ты сам влез в мои дела.., опять!
      - Это не очень обременительно, - улыбнулся он. -Простое "спасибо, Остин" было бы платой мне за услугу. - (Она уставилась на него широко открытыми глазами.) - Не понимаю, - продолжал он, - почему так трудно для тебя произнести простейшие слова? Поблагодарить за услугу - это всего лишь обычная учтивость.
      - И ради этого ты превращаешь мои проблемы в свои? Хочешь, чтобы я благодарила тебя?
      - Предположим, что так.
      - Ты лжешь. Тебе от меня что-то нужно, и это выходит за пределы просто добрососедских отношений, - рассердилась она, чувствуя, как пылают ее щеки.
      Она бы охотно произнесла свою тираду ледяным тоном, но Остин Синклер раздражал ее: с одной стороны, ей хотелось вступить с ним в перепалку, а с другой... Что же с ней такое творилось? Он ведь ничего для нее не значит. Ничего. Нужно затвердить это раз и навсегда. Иначе не избежать очень больших неприятностей.
      Он с такой стремительностью обнял ее и столь искусно впился в губы, что Моника сдалась прежде, чем поняла это рассудком. Его прикосновение было более возбуждающим, чем в прошлый раз, хотя казалось, что это немыслимо. На сей раз его губы были более требовательными. В том неистовстве, с каким он проник языком в ее рот, таилось ощущение, будто это - его первый и последний поцелуй. На сей раз он не сдерживал свой порыв и, казалось, не думал о том, что от его натиска земля поплыла у нее под ногами. На сей раз он готов был идти до конца. Он прижал ее к себе с такой силой, что она слышала, как бурно колотится его сердце. Его ладонь гладила ей спину.
      Ее желания разгорались все больше от того, что вытворял внутри ее рта язык Остина. Они вместе упали на мягкую зеленую траву. Остин расстегнул на Монике блузку и приспустил ее с плеч, обнажая груди.
      - Любые слова меркнут перед твоей красотой, произнес он низким голосом.
      Непривычная к лести, Моника удивилась тому наслаждению, с каким внимала его словам.
      - Никто еще не говорил мне такого, - честно призналась она.
      - Значит, вокруг тебя были идиоты. Ты не только красива, но и очень чувственна.
      - Остин, - шепнула она его имя, словно молитву. -Пожалуйста... - Она запустила пальцы ему в волосы и прижала его губы к своей груди. Внезапно он посмотрел ей в глаза, лаская одновременно ее грудь.
      - Что ты сказала только что?
      - Пожалуйста, Остин, я хочу...
      Ее глаза увлажнились слезами, хотя она не испытывала грусти. Все вокруг стало расплывчатым. Ей трудно было уловить выражение его лица. О чем он думал? Испытывал ли то же, что и она? Способна ли она вообще пробудить в нем переживания подобной остроты и силы?
      - Ни разу еще не слышал, чтобы ты просила меня о чем-нибудь.
      Остин стремительно расстегнул "молнию" на ее джинсах и скользнул ладонью по животу. По телу Моники прошла дрожь. Ладонь скользила все ниже и ниже, вызывая все большие содрогания. Но не от холода, потому что все тело пылало.
      Его голос звучал так низко и гортанно, как будто шел сквозь наждачную бумагу, поэтому Моника едва разбирала слова Остина.
      - Скажи, чего ты действительно хочешь. Она хранила молчание. Потом сдернула джинсы до колен. Вняв ее позыву, он приподнял ее над травой и помог освободиться от одежды. Усадил на колени и вожделенно осмотрел с головы до ног. Потом провел ладонями от шеи до грудей, помедлил, лаская их, и стал спускаться ниже. Тело Моники содрогнулось, как содрогается брошенная на берег рыба, только не от боли, а от мучительного желания. Как ни странно, застенчивость не сковывала ее. Увидев, с какой страстностью взирает на нее Остин, она ответила ему тем же. Она не хотела таиться перед ним.
      Внезапно он прекратил ласки и снял с себя одежду, после чего вытянулся вдоль ее тела. Их лица почти соприкасались.
      - Посмотри на меня, Моника. - (Она открыла глаза и подумала, что не видела ничего прекраснее нежности, которую излучал в эту минуту взгляд Остина.) - Я могу остановиться прямо сейчас и уйти.
      - Зачем?
      - Я хочу, чтобы ты понимала, что происходит.
      - Я понимаю.
      - В самом деле, - обольстительно улыбнулся он и слегка подул на ее затвердевший сосок. - Ты в огне.
      - Я чувствую себя самой собой.
      - Я хочу тебя так сильно, что даже испытываю боль.
      Она коснулась его щеки.
      - Тогда прекрати эту боль, Остин. Прекрати...
      Он с жадностью впился в ее губы. Потом она почувствовала, как в нее вторглась горячая мужская плоть. Ощущение было сродни удару молнии. Монику заполнило восхитительное чувство освобождения, которое быстро сменила внезапная острая боль. Поцелуи Остина не подавили ее крика, усиленного горным эхом.
      - Вот и все, - прошептал он.
      Боль постепенно отступила перед наслаждением. Моника обвила его руками за шею. Их губы слились. Из обоих исторгались стоны. Остин нежно сдавил ладонью ей грудь, отчего новая волна мучительного наслаждения захлестнула ее до самых чресел. Ее кожа пылала, а все внутри, казалось, плавилось от страсти. Она чувствовала себя одновременно пойманной в ловушку и бесконечно свободной. Она хотела поведать ему такое, о чем никогда не рассказала бы ни одному мужчине. Когда Остин достиг самых глубин ее тела, она всем своим существом ощутила, что ей открыт древний, запредельный путь, ведущий их сквозь время и бесконечность.
      - Моника, - скорее не произнес, а выдохнул Остин.
      Никто прежде не вкладывал в звучание ее имени такого благоговения. Ей казалось, что она пребывает не на пастбище, а парит где-то в космической бездне, без сопротивления и без страха, зная наверняка, что, когда вернется на землю, ее встретят любящие руки.
      - Моника, - нежно шепнул Остин, прильнув к ее шее. - Ты в порядке?
      Она пробудилась от своего парения среди звезд. На ее губах появилась благодарная улыбка.
      - Да, Остин.
      - Не хочешь пальнуть в меня? - пошутил он, заправив ей за ухо прядь светлых, влажных от пота волос.
      - Нет.
      - Я причинил тебе боль?
      - Да, но только на мгновение.
      - Больно бывает лишь в первый раз.
      - Я знаю, - кивнула она.
      Глава 10
      Далеко за полночь Остин отвез Монику домой на своем грузовике, привязав ее коня сзади. Ехали всю дорогу очень медленно, в обнимку: одну руку Остин держал на руле, а другой - обвил Монику за талию, она же все время прижималась к его плечу лицом.
      Когда наконец добрались до хижины, Моника отвела Старшайна в сарай, а потом отправилась вместе с Остином любоваться озером.
      Они стояли у края воды обнаженные. Она казалась ему богиней с совершенным телом, залитым лунным светом. Они ласкали друг друга и купались в озере, резвясь как дети. Вся ночь прошла в любовных играх... Крик петуха застал их врасплох.
      - Разве уже утро? - Отказываясь верить в это, Остин плеснул водой себе в лицо.
      - Боюсь, что так, - откликнулась Моника, плавая в обнимку с ним. Он поцеловал ее.
      - Я не слишком злоупотребляю твоим гостеприимством?
      - Я немного устала, - зевнула она.
      Он вынес ее из воды на руках и предложил:
      - Тогда пойдем в дом и поспим пару часиков.
      - Нет! - отрубила она. Как объяснить ему, что ни один мужчина не переступал порога ее хижины с тех пор, как навсегда уехал дедушка? Даже Тед Мартин не проводил там ночи с ее матерью. Для Моники ее дом был как святыня. Позволить Остину переступить его порог - значит расстаться с частичкой своей души. Отдать Остину свое тело - это одно, но отдать ему душу - совсем другое.
      - В чем дело? - спросил он, все еще пребывая в веселом расположении духа и не заметив, как хозяйка хижины нахмурилась. - Боишься, что в доме беспорядок?
      Моника нагнулась за одеждой и свернула ее в клубок.
      - По-моему, тебе лучше уйти.
      - Моника, что случилось? - спросил он с беспокойством в голосе. - Я чем-то тебя обидел?
      - Нет.
      - Тогда почему ты хочешь, чтобы я ушел?
      - Тебе сегодня работать. Так же, как и мне.
      - Я понимаю, но пара часов сна нам обоим придаст силы. - Он попытался ее обнять, но она встретила его ласку сдержанно. Что-то здесь не так.
      Моника хотела отступить на шаг, но Остин не разжал рук вокруг нее.
      - Ты все осложняешь, Остин.
      - Что я осложняю, желая всего лишь держать тебя в объятиях во время сна?
      - Я ни с кем раньше не спала.
      - А тебе не приходило в голову, что это может быть очень приятно? - Он приподнял ее подбородок и заглянул в глаза. - Возможно, это понравится тебе еще больше, чем занятия любовью.
      Разве такое можно представить? Каким чарам она поддалась, позабыв с Остином о времени и пространстве? Хуже всего то, что она знала со всей определенностью: стоит ему коснуться ее груди - и он вновь пробудит в ней желание.
      От одного лишь взгляда на Остина она испытывала плотское томление. Как же такое произошло? Наверное, ей на роду написано стать жертвой страсти, как и ее матери.
      Можно сопротивляться гипнозу его глаз, но как противостоять дурманной силе поцелуя, а он применил и то, и другое, чтобы покорить ее. Она так же слаба, как бабушка или Роза.
      - Это невозможно, - наконец произнесла Моника.
      - Надеюсь, ты прогоняешь меня не из-за того, что я плохой любовник? спросил он с искушающей улыбкой.
      - Нет, - ответила она, не сводя с него глаз.
      - Слава богу, - сказал он и наградил ее глубоким поцелуем. Прохладный ветер с озера струился по ее спине и ягодицам. Она обхватила Остина за талию и прижалась к нему грудью, разжигая его страсть. Он со стоном сдавил ладонями ее округлые бедра, чувствуя новый приток любовных сил. - Я начинаю понимать, что ты имеешь в виду, - сказал он. - Если я не отправлюсь домой, ни один из нас не получит никакого отдыха. Нам нужно как-то поумерить свой пыл сегодня.
      - По-моему, это будет лучше всего, - кивнула она.
      Он медленно отстранился, по-прежнему, однако, не прекращая поцелуев.
      - Все. Ухожу. В самом деле, - подсмеивался он над собой.
      - Тогда тебе потребуется одежда, - улыбнулась она, протягивая ему джинсы и рубашку.
      - Спасибо. - Он пошел было прочь, но обернулся и посмотрел на нее напоследок. Она держала в руках собранную в комок одежду и была великолепна в своей естественности. Он хотел навсегда запомнить ее именно такой. Обнаженной, бесстрашной красавицей. Внезапно его поразила мысль, что он необходим ей, как бы ни противилась такой зависимости ее гордость. Однако убедить ее в этом будет непросто. - Моника! Если я преподнесу тебе подарок, ты примешь его?
      - Какой подарок? - спросила она.
      - Нечто, в чем ты наверняка нуждаешься. Если ты примешь его, то сделаешь меня очень счастливым. Пожалуйста, скажи, что примешь.
      - Мне ничего не нужно, Остин.
      - Это тебе нужно, - ответил он, бодро натянув на себя джинсы и застегнув "молнию". - Разве бабушка не говорила тебе, что отказываться от подарков неучтиво? - Он сунул руки в рукава рубашки.
      - Что же это, Остин?
      Он влез в грузовик и высунул голову из окна кабины.
      - Увидишь. - Потом помахал рукой и уехал...
      Два дня спустя Моника нацелила дробовик на незнакомца, который приближался к ее хижине.
      - Говори, зачем пожаловал, или я стреляю.
      - Я пришел установить телефон.
      - Какой телефон?
      - Тот, который заказал для вас мистер Синклер. Линейный монтер потратил сорок восемь часов на то, чтобы протянуть провод от дома мистера Синклера сюда. Разве вы не слышали вчера шум со стороны дороги, когда там устанавливали столб?
      - Слышала, но я думала, что это дорожные строители. Каждую весну они укладывают новый гравий. - Она качнула стволом, давая ему понять, чтобы он уходил. Незнакомец пожал плечами.
      - Я передам мистеру Синклеру, что вы отказались...
      - Ничего подобного! - воскликнула Моника и опустила ружье.
      - Вот это другой разговор. Потребуется целый день, чтобы протянуть остаток провода до дома.
      - Проведите его в сарай, - приказала она.
      - Вы уверены, мэм? До сарая путь неблизок, и вряд ли у того, кто будет вам звонить, хватит терпения ждать, пока вы дойдете дотуда и поднимете трубку.
      - Вот и хорошо. В любом случае никто не станет мне звонить.
      Он поскреб голову, потом кивнул и сказал:
      - Мистер Синклер в точности предсказал ваши слова.
      - Правда?
      - Да, мэм. У меня так и записано, - подтвердил он, хлопнув по металлическому корешку своей папки.
      - Дайте взглянуть, - велела она. Он протянул ей папку и наклонился погладить Дэйзи.
      - Милая собачка.
      - Мистер Синклер чересчур настойчив.
      - Да, мэм, - согласился телефонист. - Провести телефонную линию на такое расстояние стоит немалых денег. Можно все-таки посоветовать вам установить телефон в гостиной? Или на кухне. Тогда можно говорить по телефону, готовя ужин или занимаясь стиркой.
      - На кухне?
      - Это практично.
      - Пусть будет на кухне, - сдалась Моника, потому что всегда считала себя практичной хозяйкой...
      Когда Остин впервые набрал телефонный номер Моники, он использовал свой сотовый. Наемные рабочие приводили себя в порядок после долгого и чрезвычайно насыщенного трудового дня. Были полностью установлены кухонные шкафчики и бытовые электроприборы, а также водопроводные краны из меди, фарфоровая раковина цвета беж, проконопачен и покрашен выложенный из деревянного четырехгранного бруса пол. Осталось только убрать сор, и кухня будет сиять.
      Дом по частям обретал надлежащий вид, зато в голове Остина засела мысль, будто он сам разваливается на части из-за того, что никак не может дозвониться до Моники. Чем она занимается? Он нажал кнопку сброса и вновь набрал ее номер. Если в первый раз он дотерпел до пятнадцатого гудка, то теперь - до двадцатого. Солнце скрылось за горами, рабочие давно разъехались по домам на своих грузовиках. Остин зажег на кухне свет, по-прежнему прижимая к уху сотовый телефон.
      - Моника, ты меня не переупрямишь. Если мне придется стоять вот так всю ночь, то клянусь, что я...
      Сосредоточенно вслушиваясь в телефонные гудки, он не обратил внимания на порыв воздуха в доме, когда открылась входная дверь.
      Моника тихонько проскользнула через всю комнату и встала под новой люстрой.
      - Клянешься в чем, Остин? - спросила она. Он подпрыгнул от неожиданности.
      - Боже правый, - рассмеялся он. - Ты бросишь это делать или нет?
      - Делать что?
      - Подкрадываться ко мне без предупреждения, пояснил он и положил трубку.
      - А почему бы нет? Ты не установил замок на двери, как я. Поставил телефон у меня в доме без моего разрешения. По-моему, у меня есть право приходить сюда так, как я пожелаю.
      - Ого, и ты желаешь? - игриво спросил он и притянул ее к себе.
      - Желаю.
      - На тебе мое любимое платье.
      - Другого у меня нет. Как же оно может быть твоим любимым?
      - Я видел тебя только в нем. И если мне не изменяет память... - Он опустил руку ей на грудь. Соски сразу затвердели, дыхание Моники стало сбивчивым. Две верхние пуговицы сами собой расстегнулись. Остин склонил голову и сказал:
      - Все в точности так, как было.
      - Не все, - возразила она. - Я оставила дома нижнее белье.
      - Прекрасная мысль, - обрадовался он и, взяв ее на руки, понес в свою временную спальню.
      Сквозь незанавешенное окно мерцали над вершинами гор звезды.
      Монику истомило желание. За два дня с их последней встречи она уяснила для себя одно: позволить Остину впервые поцеловать ее было ужасной, роковой ошибкой. Теперь ее положение хуже, чем было у матери или у бабушки. Возможно, они могли жить без мужчины, без занятий любовью, но она не могла.
      Ни великолепие гор, ни мощь зимних буранов, ни пробуждение природы весной никогда не потрясут ее душу так, как только что пережитое. Ей открылось нечто столь невероятно редкостное, что она невольно усомнилась в том, доступно ли было подобное ее бабушке или матери. Впрочем, они никогда не рассказывали о таких вещах. Ни разу даже не намекнули на возможность любви, уносящей в благоговейную запредельность. Благодаря пережитому Моника поняла, что смертные наделены божественным началом.
      - Почему ты плачешь? - озабоченно спросил Остин.
      - Это было так прекрасно, - ответила она.
      - Я рад, что доставил тебе удовольствие.
      - Разве ты не видел? - Она вытирала струящиеся по щекам слезы.
      - Видел что?
      - По-моему, это были небеса, - нежно промолвила она.
      Он прикоснулся к ее щеке.
      - Это самое сладостное, что я когда-либо слышал.
      Хотя по его словам она поняла, что он говорил искренне, это было не совсем то, что она надеялась услышать. Он не проник в смысл ее слов! Их переживания не были одинаковыми! Моника поцеловала кончики его пальцев и обронила удрученно:
      - Как грустно.
      - Грустно? Но ты ведь сказала, что это были небеса.
      - Да, но для тебя это было не так, - произнесла она.
      Остин тут же перекатился на бок. И хотя продолжал ласкать ее лицо, чары, которыми он обворожил Монику, рассеялись, словно дым. Она выскользнула из кровати.
      - Ты куда?
      - Домой, - терзаемая страхами, она уклонялась от его взгляда.
      - Пожалуйста, останься со мной, Моника.
      - Не могу. - Она нагнулась за платьем, лежащим на пыльном полу. Остин резко выпрямился.
      - Почему? Что пугает тебя в том, чтобы провести со мною в одной постели всю ночь?
      - Ничего меня не пугает, - слабо защищалась она.
      - Нет, пугает. Посмотри на себя. У тебя так дрожат руки, что ты с трудом застегиваешь пуговицы. Ты позволяешь мне заниматься с тобой любовью, но не желаешь со мною спать. В этом нет здравого смысла.
      - Значит, я чокнутая, как тебя и предупреждали. "Только что я побывала на небесах, а ты решил, что я спятила", - мысленно обратилась она к Остину. Она пошла к двери, но Остин рывком соскочил с кровати и остановил ее.
      - Я не собираюсь удерживать тебя здесь силой, сказал он, задержав ее руку.
      - Тогда что ты собираешься делать?
      - Сказать тебе, что, когда захочешь вернуться, я буду здесь.
      Моника почувствовала, как ее сердце вновь распахнулось. Она не понимала, что с ней творится. То ей отчаянно хотелось обвиться вокруг Остина и не отпускать его, то она слышала предостерегающий голос своей матери: "Отдав сердце мужчине, ты позволяешь ему господствовать над тобой всецело. Даже твои мысли и мечты больше не принадлежат тебе. Он проникает всюду, как привидение. Во сне и наяву. Он превратит твою жизнь в ад". От матери Моника научилась только страху и была уверена, что у нее теперь нет иного выбора, кроме бегства. Она никогда не вернется сюда.
      Остин смотрел ей вслед. Как она пришла, так и ушла, с тем же порывом холодного воздуха.
      Глава 11
      Моника помнила, что, только загрузив себя работой до предела, можно выбраться из трясины, в которую грозила превратиться ее жизнь. Укрепление ограды, выгон скота на нижнее пастбище, починка крыши сарая, соскабливание старой краски с западной стены хижины, чтобы потом наложить слой новой, - все это настолько изнурило тело Моники, что плотское томление по Остину немного ослабло.
      Она не могла не думать о строительных работах Остина, о том, как невероятно много сделали его наемные рабочие за месяц. Если бы у нее были деньги, она поставила бы новый забор. Необходимо обновить крышу. Купить новый грузовик. Новую плиту. Продолжать список можно бесконечно.
      Впервые Моника начала понимать безрассудство той жизни, какую вела с бабушкой, пытаясь своими силами обеспечить доходность ранчо. Просматривая банковские счета, она убедилась, что даже успешная сделка с Джейком Симмонсом по продаже телят не обезопасит ее от разорения. Остин наверняка подсказал бы, как можно выручить побольше денег.
      Неплохо, что гордость не позволяет ей просить о помощи. Гордость и трезвый расчет. Нет сомнения, что стоит пойти к Остину, как плотское желание разгорится в ней с новой силой. "Я влюблена в мужчину, который не любит меня по-настоящему", - подумала она. Это столь же очевидно, как восход солнца. Моника побывала на небесах без Остина. Кроме того, если бы он любил ее по-настоящему, то непременно сказал бы об этом. Видеть в этом доказательство мужской любви Монику научила бабушка.
      Женщина в ее положении глупа, если избегает смотреть в лицо реальности. К сожалению, изнурительный физический труд не освободил ее от мыслей об Остине. Ночью вместо сна она плавала в озере. Еда всего лишь утоляла голод, но не доставляла удовольствия. Но труднее всего было не поднимать трубку, когда звонил телефон. Поначалу телефонный звонок звучал как-то странно, эхом раздаваясь по всей хижине, но потом Моника привыкла к его частому звучанию. Остин звонил во время завтрака, после полудня, когда она возвращалась с пастбища, во время ужина и наконец тогда, когда она собиралась спать.., или он ложился в кровать. Ее никак не отпускали воспоминания о тех минутах, которые они провели вместе. Все это вносило еще большую смуту в ее мысли, и она вновь загружала себя работой.
      Месяцами она обещала себе разобрать бабушкины вещи на чердаке сарая. Городская церковь, как она знала, охотно примет, например, старую одежду. Откуда все это взялось, удивлялась она, взирая на целую гору тряпья. Сдернув старое покрывало с сундуков и коробок, Моника раскашлялась и расчихалась от поднятой пыли. Подняла повыше керосиновый фонарь, чтобы прочесть на коробках бабушкины записи. Моника с удивлением обнаружила, что многие коробки датированы сороковыми и тридцатыми годами. Наткнулась на альбом с фотографиями матери, когда та была ребенком. Пожелтевшие фотографии, снятые старенькой бабушкиной камерой.
      С изумлением увидела на одной из карточек маму в нарядной форме той же самой школы, куда ходила сама. Множество фотоснимков запечатлели Розу, стоящую в центре группы одноклассников. Моника помнила из бабушкиных рассказов, что на долю ее матери перепадали в основном насмешки и горькие эпитеты, и поэтому удивилась, залюбовавшись хорошенькой светловолосой девочкой, сидящей в большом автомобиле с откидным верхом рядом с мальчиком, который обнимал ее за плечи. Моника пристально всмотрелась в снимок. Лицо мальчика показалось ей знакомым, однако изображение было смазанным. Моника просмотрела другие фотографии, поведавшие о ее матери такое, чего она не знала раньше. Роза в короне королевы. Роза в очаровательном белом платье возле стойки с газировкой в аптеке Хайстетлеров, а вокруг другие девочки, все улыбаются и одеты столь же нарядно.
      Моника обнаружила много других фотокарточек. Роза, стоящая возле статуи Свободы. Роза на корабле, отплывающем от морского вокзала. Роза на фоне Эйфелевой башни. Роза рядом с гвардейцем у Букингемского дворца. Поначалу Моника заподозрила, что это фотомонтаж, но снимки, похоже, были подлинными. Ее мама, оказывается, вовсе не жила затворницей в здешних горах всю свою жизнь. Оказывается, она путешествовала по Соединенным Штатам и побывала в Европе. Хотя это открытие существенно не изменило отношения Моники к матери, она не могла отделаться от ощущения, будто ее одурачили.
      Пролистав фотоальбом, Моника прочла под снимками названия городов: Рим, Венеция, Женева, Вена.
      "Все годы бабушка твердила мне, какое это счастье жить здесь. Дескать, луна над Монтаной светит ярче, чем где бы то ни было. Дескать, не стоит сходить с ума от желания повидать дальние страны. Однако ради кого она все это твердила? Ради себя самой? Ради меня? Ради Розы?" Не находя ответа, Моника всматривалась в снимки в надежде узнать как можно больше. На одном из них Роза была запечатлена после возвращения в Монтану с кожаным чемоданом в руках, обклеенным этикетками из разных стран. Выражение ее лица было таким, что Моника предположила: пока мама была в Европе, случилось что-то ужасное. На более поздних фотографиях у ее матери было озабоченное лицо, неряшливая одежда, а вместо длинных ухоженных волос растрепанные тусклые космы. Лишь на одном снимке, датированном 4 июля 1976 года. Роза выглядела такой же красавицей, как раньше. В этот день она встретила Теда Мартина.
      Неожиданно Моника наткнулась на снимок, который был сделан ее отцом: Роза, сидящая на коленях, склонившись над озером.
      Ее волосы ниспадали пышными волнами, но глаза выражали то же тревожное предчувствие, какое было в глазах самой Моники, когда она взирала на собственное отражение в воде после того, как занималась с Остином любовью.
      Моника искала фотографию своего отца, чтобы узнать, есть ли между ними хоть какое-то сходство. Но тщетно. Возможно, все снимки Теда Мартина уничтожила Роза, а может быть, она просто не помещала их в альбом.
      Чем глубже погружалась Моника в прошлое своей семьи, тем более упрочивалась ее обида. Она начинала понимать, как самолюбива была ее мать и как велика была в ней жалость к самой себе. Роза не только затворилась от людей после того, как ее бросил Тед Мартин, но сознательно уничтожила все те драгоценные крупицы правды о себе и Теде, которые могли бы развеять страхи Моники перед будущим.
      Подобно лавине, на Монику наваливались обрывки высказываний, которым она в страхе внимала всю свою жизнь.
      Она явственно слышала голос доктора: "Фостер Скай был очень богат. Он отстроил эту долину, но не голыми руками". "Твой дедушка был искусный строитель", - говаривала Аделаида, и Моника воспринимала ее слова так, будто Фостер собственными руками вбил каждый гвоздь. Теперь она знала, что Фостер нанимал людей в городе.., так же, как Остин Синклер. "Фостер Скай работал не покладая рук", - говорила Аделаида. "Фостер Скай думал о будущем, - сказал однажды Вернер Хайстетлер. -Если бы не он и не его деньги, большинство из нас не имели бы средств к существованию". "Однажды он уехал отсюда и не вернулся, - говорила Аделаида. - Ему не нужна была семья". Голоса из прошлого, казалось, переполняли сарай. Поначалу Моника пыталась выстроить все сказанное в хронологическом порядке и сверить с фотографиями. Что-то новое выплыло наружу. Что-то, в чем она не была до конца уверена. И лишь одно не вызывало никаких сомнений.
      Аделаида была молода, когда появилась в Монтане с Фостером. Он был очень богат и, наверное, мечтал о таких же комфортных условиях жизни здесь, какие были у него в Сан-Франциско. По словам бабушки, Силвер-Спе в ту пору был захудалым курортным местечком, и ничем больше. Фостер, как человек с деловым чутьем, прозрел богатые возможности, которые таятся в этом волшебном крае с минеральными источниками. Вместо того, чтобы хранить свои деньги в безопасности под матрасом, как советовала ему Аделаида, он, "искусный строитель", построил не только двухэтажную хижину, в которой они жили. Как полагала Моника, дедушка вложил деньги в строительство аптеки Хайстетлеров. Верной Хайстетлер был в то время ребенком, зато его отец извлек из этого вложения большую выгоду. Методистская церковь в городе по своему убранству напоминала хижину Моники. Не исключено, что Фостер воздвиг и ее. А почтамт? А универсам? Сколько же людей в городе были бы обязаны дедушке, если бы он был жив?
      Готова ли была мириться Аделаида с щедростью Фостера? Будучи практичной женщиной, находящей применение в хозяйстве даже самому потрепанному полотенцу, она, без сомнения, встречала в штыки его денежные вложения. Не это ли вкупе с ее высокомерием побудило Фостера уехать?
      Моника знала наверняка, отчего Аделаида не взыскивала по старым долгам. Из-за гордости. Именно ее гордость привела к разрыву отношений Аделаиды с горожанами. Но раз она не требовала погашения займов, в городе воздерживались открыто ругать ее за то, что по ее вине уехал Фостер.
      Очевидно, что Фостер присылал Аделаиде деньги. Вряд ли выручка от продажи скота покрыла бы расходы на великолепные школьные наряды Розы и на поездку в Европу. Моника не сомневалась, что деньги Фостера оставались в семье, хотя сам он был от нее вдали.
      Моника пристальнее вгляделась в фотокарточки матери и вдруг поняла, кем был тот мальчик в большом автомобиле с открытым верхом... Верной Хайстетлер. Неужели Верной был влюблен в ее мать? Или просто обхаживал ее по совету своего отца? Как бы там ни было, но все закончилось после того, как Роза вернулась из Европы. Было бы любопытно узнать, не женился ли Верной на матери Билла именно в то лето. Нет сомнения, что женитьба Вернона подкосила Розу.
      Подводя итог своим открытиям, Моника пришла к выводу, что главной пружиной во всех этих интригах была Аделаида. Все в жизни Моники - каждый шаг, каждая мысль и каждое движение души - контролировалось Аделаидой. Ни единое сказанное ею слово не ставилось внучкой под сомнение. Аделаида была единственным источником воспитания и заботы. Единственным человеком, кого Моника любила.
      До встречи с Остином.
      Правда открылась глазам Моники, и она выронила альбом из рук. Аделаида разрушила ее жизнь, утаивая от нее правду... Монике казалось, что ее душат. Лишают возможности жить. Нужно выбраться отсюда... Она наткнулась на один из ящиков за спиной и разбила о него керосиновый фонарь. Стекло разлетелось во все стороны. Сноп пламени с металлического фитиля полыхнул, осветив весь чердак, и перекинулся на гору старого сухого тряпья...
      Остин установил особые матовые линзы на телескопе, привезенном из Чикаго. Он купил его из бахвальства, когда положил первый миллион на свой банковский счет. До десятилетнего возраста он ходил в планетарий и тогда же решил, что взрослым следует созерцать звездное небо из собственного телескопа. Остин настроил трубу телескопа на хижину Моники.
      Свет в хижине горел на первом этаже, но никакого движения внутри дома не было заметно. Должно быть, читает в постели.
      Потом он заметил, как колыхнулась кружевная занавеска в гостиной. Однако в окне никто не появился. Чуть опустив телескоп, он поймал в объектив темную фигурку Дэйзи, она исчезла, потом появилась опять. В поведении собаки было что-то загадочное. Дэйзи, похоже, лаяла. И не раз от раза, а взахлеб.
      Внезапно он разглядел на окнах хижины отблески света.., слишком яркого для полуночи. Он направил трубу телескопа к источнику света, и от увиденного у него перехватило дыхание. Боже всемогущий!
      Языки пламени лизали крышу сарая, а дым валом валил из открытого чердачного люка, откуда свисал вниз головой, уцепившись за канат ногами, какой-то человек. Моника!
      Остин рванулся на кухню за ключами от грузовика, схватил из-за двери грязные кроссовки и, прежде чем запрыгнуть в грузовик, из груды недавно купленного оборудования выхватил насос и длинный-предлинный шланг.
      - Господи, я никогда ни о чем не просил Тебя так, как сейчас, - помолился он. - Убереги ее от несчастья...
      Моника слышала ржание Старшайна в стойле. Огненные искры обжигали ей босые ноги. Если добраться до чердачного люка, то можно спуститься вниз по страховочному подъемнику и освободить Старшайна.
      - Я иду! - крикнула Моника жеребцу. Она перепрыгнула через быстро прогорающие доски и вдруг вспомнила, что в последнее время пользовалась канатом и шкивом для спуска с чердака. Невозможно было дотянуться до каната с того места, где она стояла. Оставалось только одно прыгнуть и постараться зацепиться за канат. Перед прыжком она услышала неистовый лай Дэйзи.
      - Все в порядке, девочка! - крикнула она, но вряд ли Дэйзи ее слышала.
      Языки пламени бушевали вокруг Моники. С криком она прыгнула как можно дальше, но не поймала канат и зацепилась за край чердачного люка. Наконец ей удалось обвить канат ногами, как в детстве при гимнастических упражнениях. В следующее мгновение она уже висела на нем вниз головой. Тут же выправила положение, заскользила по канату и с глухим стуком ударилась о землю. Не теряя ни секунды, бесстрашно метнулась в сарай.
      - Я иду, Старшайн!
      Конь колотил передними копытами в дверь стойла. Моника понимала, что своими криками лишь напугает его еще больше, и постаралась успокоиться.
      - Отойди назад! Я открою дверь.
      В темных глазах Старшайна прыгали блики от бушующего в сарае пламени. Сверху падали горящие пучки сена, распространяя огонь по первому этажу...
      Никогда еще Остин не мчался на грузовике с такой скоростью. К тому времени когда он добрался до дома Моники, чердак сарая был полностью охвачен пламенем, - Моника! - позвал он. Никакого отклика. Остин схватил противопожарное снаряжение и бросился к сараю.
      Вцепившись в гриву Старшайна, Моника вывела коня из пламени. Ее волосы развевались в опасной близости от огня. В этот момент позади нее обрушился чердак и пламя охватило весь сарай. Грохот падающих бревен, шипение и свист бушующего огня, стук конских копыт вселяли ужас.
      - Моника! - закричал Остин и кинулся к ней.
      - Остин! - бросилась она к нему, отведя коня в безопасное место.
      - Ты в огне! - Он опрокинул ее на землю и стал катать в грязи. Своей курткой сбил огонь с ее волос.
      Она ощущала запах паленой плоти. Не Старшайна, а своей собственной.
      - Помоги мне! - воскликнула она, всецело доверившись Остину.
      Он сорвал с нее тлеющую блузку.
      - Моника! О, Господи, я едва не потерял тебя! -Он сжал ее в объятиях, покрывая лицо быстрыми поцелуями. Она была в шоке, однако сильных ожогов или ранений на ее теле он не заметил. Она нервно сдавила его пальцы, когда он коснулся ее щеки.
      - Ты весь дрожишь.
      - Ты до смерти меня напугала. Ты в порядке?
      - В порядке? - переспросила она, даже не вникая в смысл вопроса. - Я ничего не чувствую.
      Шок, пронеслось у него в голове. Она в шоке.
      - Надень мою рубашку. Тебе надо согреться.
      - Ты сошел с ума. Я и так горю. Остин закутал ее обнаженное тело рубашкой, потом курткой.
      Она дернулась в сторону сарая:
      - Весь мой инвентарь там!
      - Не глупи! - воскликнул Остин. - Слишком поздно. Нужно спасать то, что вокруг.., и хижину.
      - Хижину, - повторила она, оглянулась на дом и увидела Дэйзи.
      - Пошли! - Он схватил противопожарное снаряжение. - Где у тебя электророзетка? Возьми шнур и воткни в розетку. А я опущу шланг в озеро.
      - Что это такое?
      - Огнетушитель. - Остин размотал шланг. - Отгони свой грузовик подальше от огня, - велел он Монике.
      Остин отважно бился с пламенем, но огненная стихия набрала уже невиданную силу. Он окатил водой ближайшую к сараю стену хижины, чтобы не дать огню перекинуться на дом. Спасти сарай было невозможно, и единственное, что оставалось Остину, так это наблюдать, прижав к себе Монику, за тем, как строение догорает дотла...
      К удивлению Моники, на пожар сбежалась половина населения Силвер-Спе. Одни, как доктор и Мирна, приехали помочь, другие - из любопытства.
      Остин отбивался от горожан, отвечая на их нелепые, навязчивые вопросы, и в конце концов убедил разъехаться по домам. Из тех, кто искренне предлагал свою помощь, Остин организовал бригаду по разборке пожарища.
      Доктор осмотрел Монику и счел, что, кроме нескольких ожогов на спине, у нее нет ничего серьезного. Он смазал ей руки и шею мазью и заклеил пластырем раны на спине.
      - Со мной все обойдется?
      - До свадьбы заживет. Будешь ходить ко мне каждый день в течение недели, юная леди. Нужно менять повязки.
      - Доктор, я не могу...
      - Брось, Моника, - прервал ее Остин. - Я буду возить тебя.
      - Дело не в грузовике, - сказала она и повернулась к доктору:
      - У меня нет денег на оплату лечения.
      - Что-нибудь придумаем, - улыбнулся доктор и похлопал ее по колену. - Тебе очень повезло, что не опалила своего прекрасного лица.
      - Зато сожгла половину волос, - заметила она.
      - Отличный повод сходить в салон красоты, - усмехнулся доктор.
      - На это у меня тоже нет денег.
      - Думаю, что наскрести двадцать баксов мы сможем, - сказал с улыбкой Остин.
      Моника хранила молчание. К ней никогда раньше не проявляли милосердия, и от этого она чувствовала себя странно.
      Остин видел по лицу Моники, что за эту ночь она пережила многое. Что-то случилось с ней еще до пожара. Что она делала в сарае? Зачем полезла на чердак так поздно?
      - Пойти отдохни немного, - посоветовал ей доктор. - Увидимся завтра - Я постараюсь, - промолвила Моника и бросила испуганный взгляд на пепелище.
      - Ей нужно выспаться. - Доктор посмотрел на Остина. - Если будет упрямиться, напои ее.
      - Сделаю все, что в моих силах. Доктор и Мирна уехали последними из тех, кто помогал погорельцам.
      Глава 12
      - Что произошло сегодня ночью? - спросил Монику Остин.
      - Сгорел мой сарай! - воскликнула она, глядя на него как на полоумного.
      - Но из-за чего? Что случилось?
      - Не о чем больше рассказывать, - резко ответила она и села на стул с прямой спинкой напротив бабушкиного кресла-качалки. Вряд ли она сядет в него когда-либо. Скорее выбросит в огонь.
      - Мне не нравится выражение твоих глаз, - сказал Остин. - Словно ты кого-то проклинаешь. Давай поговорим, объяснимся!
      - Нет.
      - Значит, с тобой правда что-то происходит. Расскажи мне все, прошу тебя.
      - Отстань от меня! - Моника вскочила на ноги, изливая на него гнев, словно лаву.
      Остин положил ладони ей на плечи, но она резко отпрянула.
      - Я пытаюсь тебе помочь.
      - Не надо мне помогать!
      - В самом деле?
      - Да, в самом деле! Мне не нужна твоя помощь!
      - Даже после того, как несколько часов назад я спас тебе жизнь?
      - Я спасла свою проклятую жизнь сама! Просто вывела из пламени Старшайна и выбралась без посторонней помощи! - С каждым словом Моника чувствовала все больший озноб. Она обхватила себя руками, но теплее от этого не стало. - Все эти люди здесь.., им плевать на меня! Они собрались, чтобы поглазеть, как сгорит ведьма.
      - Моника, - промолвил он с мягким укором.
      - А впрочем, ты прав, Остин. Кое-что произошло сегодня ночью. Назови это откровением. Назови апокалипсисом. Не имеет значения. И то, и другое верно.
      - Малышка... - Остин попытался притронуться к ней, но она отступила от него на шаг, гневно блеснув глазами, а потом истерично рассмеялась.
      - Знаешь, что это было? Огонь из преисподней. Во искупление грехов.
      - Чьих грехов?
      - Моих.
      - Но ты не совершила ничего дурного. В глазах Моники плясали шальные огоньки, когда она выглянула из большого окна гостиной.
      - Грехи моей бабушки. Грехи моей матери. Из-за них запылало пламя. Не из-за меня. Всю жизнь я была всего лишь инструментом в их руках. Возможно, они думали, что я сгину в огне. Возможно, именно поэтому они устроили пожар. Но я провела их обеих и выжила.
      Остин не знал, как остановить ее истерику. Пришлось довериться своему чутью. Необходимо сохранять спокойствие. Любым способом.
      - Моника, любимая. Не будем сейчас говорить о них.
      - Но ведь ты сам спросил меня об этом!
      - Я? Когда? - Остин осторожно положил ладони ей на плечи. На сей раз Моника не сбросила их. Он посмотрел ей в глаза. - Успокойся и внятно расскажи мне, что ты делала в сарае.
      - Размышляла. Рассматривала старые фотографии. Вот и все, - ответила она взвинченным тоном. Ее интонация пугала. Остин проклинал себя за то, что не упросил доктора дать Монике успокоительного.
      - Наверное, ты обнаружила на фотоснимках нечто такое, о чем не знала раньше, да? - (Моника безучастно кивнула и потупилась.) - Что именно?
      - Ложь. Все лгут. - Она тяжело выдохнула эти слова, словно они душили ее. - Бабушка лгала мне. Всю мою жизнь.
      - Расскажи мне, - мягко попросил Остин.
      - Не могу, - ответила она, отрешенно глядя в сторону.
      - Ты можешь. Должна. Это очень важно для меня.
      Моника упрямо избегала смотреть в глаза Остину, но он повернул ее лицо к себе и поймал ее взгляд.
      - Это больно, - призналась Моника. Измена очень глубоко ранила ее сердце и душу.
      - Прошу тебя, любимая, излей мне свою боль, настаивал Остин. - О чем лгала тебе бабушка? - Остин бережно и нежно провел большим пальцем по ее подбородку. - Она говорила, чтобы ты не доверяла ни одному мужчине, так, Моника?
      - Да... - Моника облизала пересохшие губы, чувствуя полное опустошение, будто ее сожгли заживо.
      - То же самое она говорила твоей матери, так?
      - Да...
      - Ты думаешь, что именно бабушка вынудила твоего отца бросить твою мать?
      - Да... - Глаза Моники увлажнились слезами.
      - Значит, из-за нее ты так и не узнала своего отца?
      - Да...
      - И теперь во всем винишь бабушку?
      - Да. Она лгала моей матери. Твердила ей не правду о дедушке. И то же самое говорила мне. Она сделала так, что люди возненавидели мою мать и меня...
      - Успокойся, любимая, и расскажи, что ты узнала.
      - Я не знаю, Остин, и вряд ли когда-либо буду знать наверняка. - Моника сделала глубокий вдох и продолжила:
      - У меня есть лишь предположения. По-моему, дедушка очень хорошо ладил с горожанами. Они любили его. Дедушка построил не только эту хижину, но и аптеку Хайстетлеров, ратушу, церковь и многое другое. Горожане брали у него деньги в кредит. Он гордился своей работой, но у бабушки это вызывало негодование. Она хотела, чтобы дедушка всецело принадлежал лишь ей. Так же она желала властвовать и над моей матерью. Когда мама влюбилась в Вернона Хайстетлера, бабушка отослала ее в Европу, выбив на это деньги из дедушки. Я обнаружила их многолетнюю переписку. Когда мама вернулась, Верной был помолвлен либо уже женат. Потом, когда мама полюбила моего отца, бабушка выжила из дома и его. Всю жизнь она твердила, что мое счастье возможно лишь здесь, в горах, а за их пределами меня ждут боль и страдание.
      - И что нельзя доверять мужчине, даже если тот полюбит тебя.
      - Да. Вот почему в школе я всегда сторонилась мальчиков. И всякий раз возвращалась сюда. К бабушке. Я думала, что она любила меня. - Моника разразилась рыданиями.
      - Себя она любила больше, - сказал со вздохом Остин. Он осторожно прижал к груди Монику, помня о ее обожженной спине. - Плачь сколько пожелаешь, малышка. Выплачь все свои слезы.
      Они простояли в обнимку очень долго, утратив чувство времени. Остин слегка раскачивался на месте, убаюкивая ее. Наконец он поднял ее на руки и отнес в спальню. Уложил на кровать и, не разжимая рук, вытянулся рядом.
      - Тебе не нужно оставаться, - промолвила Моника через силу. - Со мной все в порядке.
      - Я хочу остаться.
      - У меня нет желания заниматься любовью, Остин.
      - И у меня, - откликнулся он и теснее прижался к ней. - Я просто хочу держать тебя в объятиях, если ты не против.
      - Я чувствую себя в безопасности, - мягко произнесла она.
      - Со мной ты в безопасности, - сказал он.
      На следующее утро Остин стал искать фотокарточки Аделаиды. Две он нашел в гостиной, одну в спальне наверху и еще одну на кухне. Он разложил их на кухонном столе и, попивая горячий кофе, внимательно рассматривал.
      Это было почти чудо, что Моника не тронулась рассудком после событий минувшей ночи. Остин приехал в Монтану, чтобы пережить крах своей карьеры и залечить разбитое, как ему казалось, сердце. Теперь он понял, что его боль не идет ни в какое сравнение со страданиями, выпавшими на долю Моники. Если бы Аделаида была жива, Остин охотно придушил бы эту старую перечницу за то, что она сделала с Розой и Моникой. Но она мертва, сказал он себе.
      - Что ты делаешь? - спросила Моника, стоя в дверном проеме.
      Остин вздрогнул от неожиданности.
      - Я не видел тебя.
      - Знаю. Так что же ты здесь делаешь?
      - Здесь? Ты попросила меня остаться прошлой ночью... У меня было предчувствие, что поутру ты об этом не вспомнишь.
      Она прошла к плите, взяла в руки кофейник и налила себе полную чашку.
      - Спасибо, что сварил кофе. - Моника искоса посмотрела на него и указала на стол:
      - Зачем ты их выложил?
      - Хотел получше ее узнать. И попытаться помочь тебе разобраться в причинах, побудивших ее поступить с тобой подобным образом.
      - Я так и думала, - небрежно кивнула Моника и, сделав глубокий вдох, села на стул. - Остин, я знаю, что наговорила много глупостей прошлой ночью. Это из-за шока, вызванного пожаром.
      - Не обманывай меня, Моника. Я же все время был с тобой, помнишь? Всю ночь сжимал тебя в объятиях, пока ты плакала.
      - О, Господи, - опустила она глаза в смущении.
      - Послушай, здесь нечего стыдиться. Прошлой ночью ты прошла сквозь преисподнюю и спаслась. Не знаю, вынес ли бы я подобное... - Он сел на корточки перед ней и робко положил ладонь на ее руки. Она не скинула ее, и это был добрый знак. - Моника, я хочу помочь тебе разобраться с этим.
      - С чем, Остин? Все, во что я верила, разбилось вдребезги и разлетелось на множество осколков... Их уже не собрать и не склеить... Но как дальше жить? Я потеряла себя и не знаю, кто я, и что здесь делаю, и даже чего хочу. Сплошной хаос...
      - Я знаю, кто ты.
      - Интересно! И кто же?
      - Прекрасная женщина, которая всю жизнь сражалась против целого мира.., в одиночку. Сильная. Добрая. И доверчивая.
      - А еще дура.
      - Ничего подобного.
      - А ты приглядись повнимательнее. Моника Скай была настолько глупа, что ни разу не подумала о себе. Жила одними бабушкиными мечтами. Без собственной цели. - Она уставилась на него со стеклянным блеском в глазах. Остин побледнел. Ему не нравилось выражение ее лица. Никогда раньше он не видел ее такой. - Я хочу выяснить, кто я такая, Остин. И я не хочу, чтобы ты вмешивался, пока я буду это делать, - сказала она и выдернула руку из-под его ладони. Он сглотнул комок в горле, не будучи готовым к подобному повороту событий.
      - По-моему, это не очень удачная идея.
      - Это моя жизнь, и я вправе распоряжаться ею по-своему, - твердо заявила она.
      Он принял ее вызов, и в его глазах появилась не меньшая решительность, чем была у нее.
      - Ладно. Держу пари, что ты сделала не правильный выбор. Но ты должна убедиться в этом сама. Я оставлю тебя одну. На столько, на сколько пожелаешь.
      - Замечательно.
      - Но если ты переменишь решение, тебе достаточно лишь поднять эту трубку. - Он указал на телефон. - Обещай, что сделаешь это.
      - А если нет?
      - Тогда я не уйду.
      - Хорошо. Обещаю. Но я не изменю своего решения.
      - Ты всегда так упряма?
      - Да.
      Остин не мог стронуться с места. Что-то не позволяло ему уйти. Он не понимал, что с ним творится. Ей необходимо какое-то время побыть одной. Но проклятье! Он хотел, чтобы она нуждалась в его помощи, нуждалась в нем!
      - Я ухожу, - сказал он.
      - Так уходи же, - велела она.
      Наконец он повернулся и покинул хижину.
      Ее передернуло, когда она услышала, как хлопнула дверь. "Я права, подумала Моника. - Он не любит меня. Он всего лишь добр ко мне. По-соседски. Как Харрисоны. Но этого мне больше не нужно". Моника посмотрела на свои руки. Удивительно. Она так крепко сжимала чашку, что отломила ручку.
      Потом она села в свой тряский грузовик и поехала к доктору.
      Доктор сменил повязки на ее спине, смазал ожог антибактериальной мазью.
      - Вот что я тебе скажу, Моника. На месте ожогов у тебя останутся шрамы.
      - Меня это не волнует, - солгала она.
      - И еще. Я знаю, что тебе очень больно из-за полученных ран. И хотя я крайне редко прибегаю к обезболивающим лекарствам, но в твоем случае сделаю исключение.
      - Мне ничего не нужно, доктор.
      - Нет, нужно. Просто ты слишком горда, чтобы попросить об этом.
      - Горда?
      - Фамильная черта рода Скай, - сказал доктор и достал из шкафчика упаковку таблеток. - Возьми с собой. Принимай по одной через каждые шесть часов. Не более четырех в сутки. Прошлой ночью ты была в шоке, и это притупило боль. Теперь боли усилятся, а лекарство их ослабит.
      - Спасибо, - согласилась она, делая вид, что рассматривает надпись на упаковке.
      - Что такое, Моника? - спросил доктор после долгой паузы.
      - Вы любили бабушку, да?
      - Конечно. Восхищался ее.., чудачествами и всем прочим.
      - Чудачествами?
      - Полагаю, что тебе они известны лучше, чем кому бы то ни было, - произнес доктор со смешком.
      - Я не уверена в этом. Скажите, в чем, по-вашему, было главное ее чудачество?
      Доктор посмотрел на нее изучающим взглядом.
      - Откуда такие мысли, Моника?
      - Когда я была в сарае прошлой ночью, - промолвила она после продолжительного молчания, то нашла там альбом со старыми фотографиями. Я увидела.., нечто странное. Такое, что не вязалось с теми историями, которые бабушка рассказывала мне о себе и о моей матери.
      - О твоей матери? - Доктор остолбенел.
      - Что вам известно, доктор?
      - По-моему, будет лучше, если ты расскажешь мне, что именно ты узнала и что по этому поводу думаешь, а я буду поправлять по мере необходимости.
      Моника изложила свою версию событий и свое предположение о том, что Роза была влюблена в Вернона Хайстетлера.
      - Это правда или нет?
      - Правда.
      - Тогда почему никто не рассказал мне об этом? Почему вы не рассказали?
      - А зачем? Что это изменило бы в твоей жизни?
      - По крайней мере, я бы понимала, отчего Хайстетлеры смотрят на меня как на зачумленную, стоит мне лишь появиться в аптеке.
      - Ерунда.
      - Нет, не ерунда. Есть еще кое-что... Вам известно, вкладывал ли мой дедушка деньги в строительство аптеки?
      - Разумеется, вкладывал.
      - И об этом я не знала...
      - Не гляди такой букой. Никто, включая твою бабушку, не желал тебе вреда. Возможно, у Аделаиды были причины не посвящать тебя в детали некоторых обстоятельств, ну и что? Я первым готов признать, что она была эгоистична и деспотична, ну и что? Она любила тебя. Беспокоилась за тебя. Заботилась о тебе. Делала для тебя куда больше, чем другие родители делают для своих детей.
      - Она устроила так, чтобы моя мама не вышла замуж за Вернона Хайстетлера.
      Доктор взлохматил свои бакенбарды.
      - Я говорил ей, что это не правильно, но она не слушала. Она была упряма, как ты. И слишком горда.
      - Опять это слово... Кое-кто еще сказал, что я слишком горда.
      - Интересно, кто бы это мог быть? - улыбнулся доктор. - А?
      - Я лучше пойду. - Моника поправила блузку. -У меня есть кое-какие дела. Спасибо, доктор.
      - Увидимся завтра, - напомнил он.
      Она кивнула в ответ и вышла...
      С зажатой в кулаке двадцатидолларовой купюрой Моника вошла в салон красоты. "Слишком горда". Остин предлагал ей деньги на стрижку, но она отказалась.
      - Чем могу помочь? - обратилась к Монике крашеная блондинка. - Господи, что вы, золотце, натворили с волосами? Они же опалены!
      - Это был несчастный случай. Женщина прищурила глаза.
      - Вы, должно быть, Моника. - Она протянула Монике руку. - Очень приятно познакомиться. Меня зовут Грэйс. Я много о вас наслышана.
      Моника сразу ощетинилась и, как обычно, приготовилась к защите.
      - Что вы слышали?
      - Об ужасном пожаре прошлой ночью. Святые угодники! С Мэйн-стрит было видно, как пламя поднимается к луне. Какое зрелище! Разумеется, я рада, что с вами, золотце, ничего не случилось.
      - В самом деле? - Моника не верила собственным ушам. Эта женщина действительно говорила о ней?
      - Конечно. А теперь идите-ка сюда и дайте мне взглянуть на ваши волосы. Грэйс усадила ее в кресло. Бледно-розовая ткань замелькала вокруг шеи и плеч Моники, словно облако. - У вас, золотце, сильно обожжена шея. Я не буду затягивать накидку, чтобы не причинить вам боль. Лишь слегка наброшу.
      - Вы очень добры, - откликнулась Моника.
      - Это так естественно, - проворковала Грэйс. - А теперь, что бы вы хотели? Ну.., что бы вам подошло?
      Этот вопрос поставил Монику в тупик.
      - Я никогда не делала прически. Просто давала волосам расти, мыла их. Вот и все.
      - Невероятно, - произнесла Грэйс, разглаживая волосы Моники и всматриваясь в ее отражение в зеркале. - Учитывая форму ваших глаз и высокие скулы, я бы посоветовала вам уложить волосы вдоль шеи, слегка зачесав направо, вот так. И она придала волосам надлежащее положение. Моника кивнула. - Это все, что можно сделать. Срезать придется много. Волосы будут лишь до плеч, чтобы прикрыть ожоги на шее. - Грэйс пристально вгляделась в отражение Моники. Будет мило. Поверьте.
      На стрижку ушло полчаса. Когда Моника с помощью ручного зеркала увидела, как сзади уложены ее волосы, то не удержалась от одобрительной улыбки.
      - Красиво.
      - Это вы красивы, золотце, а я всего лишь уложила ваши волосы так, чтобы они подчеркнули вашу красоту. Я бы посоветовала вам носить шляпку... Не возражаете, если я предложу вам кое-что? -Грэйс прошествовала в другой конец салона и вернулась, держа в руках пластиковый поднос с косметикой. - Можно сделать вам макияж?
      - Нет, спасибо, - отмахнулась Моника. - Не хочу выглядеть как девка.
      Грэйс разразилась смехом.
      - Кто сказал, что вы будете так выглядеть? "Бабушка", - мысленно ответила Моника и внимательно посмотрела на собственное отражение в зеркале. Ее новая стрижка ей очень нравилась. Грэйс доказала, что ей можно доверять.
      - Ладно, но только самую малость, - уступила Моника, улыбнувшись Грэйс.
      - Я хочу, чтобы вы увидели, как красивы на самом деле, а вовсе не превратить вас в куклу. - Грэйс показала Монике, как правильно пользоваться тушью для ресниц и тенями для век. - У вас замечательная кожа, но вам следует применять солнцезащитные средства, если вы все время проводите под открытым небом. Скажете мне спасибо, когда достигнете моих лет. Чуть-чуть румян и губной помады. Это на особый случай.
      - На особый случай?
      - Ага, например.., если ваш парень пригласит вас на праздник.
      - Я не хожу на праздники.
      - Как же так? Если он спас вам жизнь, то неужели не пригласит потанцевать?
      - Кто?
      - Ваш парень. Мистер Синклер.
      - Мы с Остином только соседи, - сказала Моника, чувствуя, как кровь прихлынула к лицу.
      - А я слышала иное. - Грэйс хлопнула себя ладонью по губам. - Ой!
      - В самом деле? Что же вы слышали, Грэйс? спросила Моника, сверля Грэйс глазами.
      - Мне не следовало ничего говорить. Извините.
      - Нет уж. Выкладывайте, что слышали, Грэйс. Не волнуйтесь. Я никому не скажу, откуда узнала это. А если скажете правду, обещаю, что всегда буду ходить стричься только к вам.
      Грэйс глубоко вздохнула.
      - Я слышала, что вы с Остином больше, чем просто соседи. Любовники. А еще, что он купил большущую упаковку презервативов.
      Остин сказал тогда, что это нужно для их безопасности. Чтобы она не забеременела.
      - Я не слежу за тем, как мистер Синклер тратит свои деньги. Более того, не намерена и впредь ломать голову над тем, что он покупает. Это не мое дело. Вы согласны, Грэйс?
      - Да.
      - Почему же делается вывод, что именно со мной Остин...
      - Потому что он помог вам противостоять Джейку Симмонсу... Так сказала Трэйс.
      - Трэйс?
      Грэйс торжественно кивнула. Моника сжала губы.
      - Выкладывайте все до конца.
      - Она сказала, что видела вас.
      - Видела? - ахнула Моника. - Где? Когда?
      - Прошлой ночью. В вашем доме. Она сказала, что Остин остался у вас на всю ночь.
      - Наверное, она пряталась у меня под кроватью, да?
      - Ну не знаю...
      - Вот именно. Потому что если бы она была в спальне, то знала бы, что между нами ничего не было. Он всю ночь держал меня в объятиях, потому что я была в истерике. Разве у меня не было причин для этого? Но она не побеспокоилась выяснить правду. - Моника выскочила из кресла, сдернула с шеи накидку, не замечая боли в местах ожогов. - Но кому нужна правда?
      - Мне так неловко.
      - Этого достаточно? - спросила Моника, вытащив из кармана джинсов двадцатидолларовую банкноту.
      - Более чем. Я дам вам сдачу. Моника сделала глубокий вдох, чтобы успокоиться, и ласково сжала пальцы Грэйс.
      - Не надо. То, что вы мне дали, стоит гораздо больше.
      - Не так уж и много, - возразила Грэйс.
      - Много, Грэйс, много. По-моему, вы были откровенны со мной, как настоящий друг.
      - Вы мне нравитесь, Моника.
      На какое-то мгновение Моника остолбенела.
      - Вы мне тоже нравитесь...
      Монику привело к аптеке не праздное любопытство. Это было место, куда стекались все слухи. К тому же теперь, когда она знала правду о том, как было воздвигнуто это здание, ей хотелось увидеть его иными глазами. Однако все было по-прежнему.
      Стеклянная дверь отворилась перед носом у Моники, и из аптеки вышла Трэйс.
      - Моника? Это ты? Тебя не узнать. Что ты с собой сделала?
      - Прошла сквозь огонь. Пробовала когда-нибудь такое, Трэйс?
      - Нет, - коротко ответила Трэйс и в напряжении отступила на шаг.
      Моника надвинулась на нее с пылающими глазами.
      - Готовься. Наступает твой черед. Трэйс вымученно улыбнулась. При этом нижняя губа у нее нервно подрагивала.
      - Что с тобой, Моника? Ты опять не в себе?
      - Я-то в порядке, а вот ты слишком много болтаешь.
      - То есть?
      - Ты сказала, что я и Остин Синклер - любовники. Будто ты видела в окно, как прошлой ночью он занимался со мной любовью.
      - Я ничего...
      - Вот именно, этого вовсе не было! Знаешь, что я думаю?
      - Что? - Трэйс испуганно отступала шаг за шагом.
      - Я думаю, что нет дыма без огня. Возможно, ты сама крутишь с Остином и не хочешь, чтобы кто-нибудь об этом узнал.
      - Смех, да и только.
      - Ладно, но, по-моему, ты распускаешь сплетни обо мне, чтобы никто не догадался о твоих шашнях. Ты с кем спишь? - Моника видела, что Трэйс вздрагивает от каждого нового вопроса. Значит, ее обвинения попадают в цель. Настала пора для решающего удара. - Жена Джейка Симмонса будет сильно поражена, если узнает правду. Так поражена, что заставит Джейка выгнать тебя в три шеи. Что тогда будешь делать?
      - Ты не посмеешь!
      - Не подталкивай меня, Трэйс. Если ты оставишь меня в покое, то и я тебя. Поняла?
      - Ага.
      - Прекрасно. Еще увидимся. - Моника махнула рукой и покинула Трэйс, застывшую на углу улицы...
      Глава 13
      Через три дня Остин нарушил обещание. После пятого телефонного гудка Моника подняла трубку.
      - Знаю, что обещал не звонить тебе, - сказал он тревожно, - но я хочу знать, все ли у тебя в порядке.
      - Все в порядке.
      - Тебе что-нибудь нужно?
      - Нет.
      - Я виделся в городе с доктором. Он сказал, что у тебя сильные ожоги.
      - Да, болит, но терпимо.
      - Послушай, Моника. Я тут подумал, что, возможно.., ну.., приходи сегодня вечером на ужин.
      - Я ела час тому назад.
      - Мне надо было позвонить пораньше.
      - Вот ведь какая промашка.
      - Промашка? - растерялся Остин.
      - Приглашение на ужин. У тебя было на уме, наверное, что-то другое.
      - Строители говорят, что работы в доме уже почти завершены.
      - Здорово.
      - Ага. Спальня выглядит просто великолепно. Жду не дождусь, когда ты увидишь ее собственными глазами. То есть... - замялся он, проклиная себя за бестактность.
      - Я знаю, что ты имел в виду.
      - Нет, не знаешь, - возразил он.
      - Остин, мне нужно идти.
      - Постой! Пожалуйста, не вешай трубку, - испугался он, дополняя сказанное вслух мысленной мольбой: "Я хочу, чтобы ты говорила со мной по телефону всю ночь. Господи, если бы ты знала, какое счастье слышать твой голос!" - А как насчет ужина завтра?
      - Я не могу.
      - Не можешь? Или не хочешь? - Он затаил дыхание.
      - Не хочу.
      - Этого я и боялся.
      - Пожалуйста, не говори таким голосом, Остин.
      - Каким?
      - Как будто я умерла или что-то в этом роде... Остин, я понимаю, что должна поблагодарить тебя за помощь.
      - Пустяки. У меня богатый опыт по спасению девиц, - сказал он с некоторой издевкой.
      - Я имела в виду не пожар и не сделку с Джейком. Я хотела сказать, что знакомство с тобой было одним из лучших переживаний в моей жизни.
      - Я здесь. Днем и ночью.
      - Знаю.
      - Так знай, что я никуда не исчезну и готов ко всему. - Ни звука в ответ. - Моника?
      - Я бы хотела узнать одну вещь, Остин, перед тем, как повешу трубку... В то время, как ты спал со мной, ты то же самое делал и с Трэйс?
      Он рванул из дома с сотовым телефоном в руках, вскочил в грузовик и погнал его по горной дороге.
      - Остин? - Моника прислушалась к шуму в телефонной трубке. - Остин? Ты слышал меня?
      Он оставил грузовик недалеко от ее дома, стрелой промчался через двор и рывком распахнул дверь.
      - Остин? Ты слышишь меня?
      - Лучше некуда.
      - Что ты здесь делаешь?
      - Защищаю свое доброе имя. Откуда, черт побери, ты взяла эту сумасбродную идею обо мне и Трэйс?
      - Она сказала, что ты купил огромнейшую упаковку презервативов в универсаме.
      - Ну и что?
      - Ты не все их использовал со мной.
      - Ты чокнутая... Правду про тебя говорят. Она метнула в него такой измученный взгляд, что он сразу пожалел о сказанном.
      - Убирайся! - крикнула Моника.
      - Ты веришь, что я способен на такую подлость? Ты веришь им и не веришь мне?
      - У меня нет причин верить тебе.
      - А какие причины не верить? Я собирался использовать оставшиеся презервативы.., в будущем. С тобой. Разве тебе это не пришло в голову?
      Сердце отчаянно колотилось у нее в груди. От одного его вида она испытывала чувственную дрожь во всем теле.
      - Нет, об этом я не подумала, - наконец призналась она.
      - Знаешь, до сих пор я был, по-моему, излишне великодушен, - горячился он.
      - Великодушен?
      - Ага. Дав тебе возможность понять, что, какие бы передряги ни выпали тебе на долю, я всегда буду на твоей стороне.
      - Ты думал, что я приду именно к такому выводу?
      Остин в два шага пересек комнату. Его грудь ходила ходуном, словно он пробежал длинную дистанцию.
      - Хватит валять дурака. Никакого иного вывода быть не может. - Он страстно обхватил ее за талию и притянул к себе. - Здесь тебе будет лучше всего. - Он прильнул к ее губам в таком жадном, властном поцелуе, словно готов был съесть ее заживо.
      Она тут же позабыла обо всех своих доводах. Он был прав. Действительно, нет ничего лучше, чем быть в его объятиях, чувствуя, как в едином ритме стучат их сердца, сливаясь в единое целое.
      - Посмотри на меня!
      Она открыла глаза. Это было невероятно - увидеть свет, идущий из бездонной глубины глаз другого человека, но ей открылась эта бездна с ее серебристым, нежным и прозрачным свечением. Нет, то, что она видела раньше, не было небесами. Небеса были в его глазах.
      - Теперь ты по-настоящему моя.., навеки. Скажи, что ты моя.
      - Я твоя.
      Он поцеловал ее самым требовательным поцелуем. Сегодня он не допустит, чтобы она прогнала его. Сегодня он останется здесь...
      Утром Монику разбудил поцелуй Остина.
      - Моника, я вовсе не из числа ловеласов, - сказал он, глядя в ее глаза. Никогда не был таким и никогда не стану. По-твоему, то, чем я занимался с тобой, - это голая техника?
      - Я.., не знаю.
      - Так знай, это много больше. Мое тело служит лишь доказательством моего отношения к тебе. Я хочу, чтобы через мои прикосновения ты открыла то, чего никогда не познала бы с другим.
      - Я никогда не была с другим мужчиной.
      - Ты сожалеешь об этом?
      - Нет.
      - Точно? То есть я хочу сказать, что, возможно, был чересчур самоуверен. Тебе ведь не с чем сравнивать. Возможно, я вообще морочу тебе голову. Возможно, ты хотела бы попробовать с кем-то еще...
      - Нет! - Она положила руки ему на плечи. - Как можно дать мне больше?
      - Если бы ты только знала, как я боялся спрашивать тебя об этом.
      - Ты? Боялся?..
      - Просто мне было больно от мысли, что ты меня отвергла.
      - А меня это задело.
      - Обещаю, что никогда больше не назову тебя так, - выдохнул он... - Я люблю тебя, Моника.
      Она была ошеломлена. Не пригрезилось ли ей все это? Она так страстно желала услышать от него слова любви, что могла и обмануться. Слишком боязно попросить его произнести их вновь. Что, если это обман слуха? Какое малодушие! Она требовала правды от него, ворошила ради правды собственное прошлое - и вот теперь, стоя на пороге истины, испугалась...
      Остин буквально потерял голову от любви. Он лез из кожи вон, чтобы только угодить Монике. Утром приготовил для нее завтрак, помог разобрать обломки сгоревшего сарая и вывезти их на грузовике. В поту и саже он прерывал работу лишь затем, чтобы взглянуть на нее или поцеловать. Работал он насвистывая.
      - Я говорил тебе до пожара, что надо предпринять кое-какие меры.
      - Например?
      - Страхование. Нужна страховка на пару миллионов. У меня есть друг в Чикаго...
      - Остин, мне это не по средствам.
      - Это не так уж и накладно. За эти дни ты убедилась, что застраховать имущество необходимо.
      Она покачала головой и перестала прислушиваться к его словам, улавливая только заботливую интонацию его голоса. Как просто было любить этого человека и как трудно было отбросить в одночасье правила, подходить с которыми к мужчинам ее научили Аделаида и Роза. Она боролась с собственными страхами яростно и с опорой на твердую веру в то, что правду нужно угадывать сердцем, но это было непросто. "А что, если он бросит меня? терзалась она. - Что, если я доверюсь ему и все потеряю? Он вырос в большом городе и твердо стоит на ногах, а я не знаю ничего, кроме фермы. Мы слишком разные. Я привязана к прошлому, а он устремлен в будущее".
      - Знаешь, - все еще продолжал говорить Остин, когда она очнулась наконец от грустных мыслей, ты сидишь на золотой жиле.
      - На золотой жиле?
      Он выпрямился, смахнул тыльной стороной ладони пот со лба, перепачкав при этом его сажей, и прищурился, защищаясь от полуденного солнца.
      - По моим расчетам, - сказал он, указывая на хижину, - твой дом тянет на полмиллиона баксов. На Монику накатил смех.
      - Не слышала ничего нелепее. Реальная стоимость имения...
      - Подожди, - перебил ее он. - Я говорю даже не о доме, хотя его цена гораздо больше, чем ты можешь вообразить, а о том, что внутри. Об антиквариате. Поправь меня, если я ошибусь. Эти лампы с шелковым абажуром времен Тиффани? Подлинники, да?
      - Угу.
      - Кухонные стулья работы Фрэнка Ллойда Райта. Чайные столики в стиле ранних переселенцев. Из клена.
      - Откуда ты все это знаешь?
      - Я из Чикаго, - ответил он, как будто это все объясняло. - Фрэнк Ллойд Райт был протеже Луиса Салливана, архитектора, который понастроил в Чикаго множество зданий. Из них была снесена чуть ли не половина городской застройки. Фрэнк Ллойд Райт начинал в Чикаго. Создал стиль переселенцев. Чистота линий, ясность, функциональность. В этом стиле выдержана твоя хижина. Твой дедушка знал в этом толк. Настоящий эстет. По-моему, мы бы сошлись с Фостером Скаем. У нас много общего во вкусах.
      - Наверняка, - подтвердила Моника. Он не сразу сообразил, что ляпнул двусмысленность.
      - Я не имел в виду ничего такого. - (Моника промолчала в ответ.) - Я не собираюсь бросать тебя, Моника.
      - Кто знает? Ты можешь передумать, как в свое время он.
      - Я знаю себя лучше. Как убедить в этом тебя? -(Она пожала плечами.) Есть лишь один способ узнать это наверняка.
      - Какой?
      - Довериться мне. Поживем - увидим. Живи со мной. Рискни, и я тоже рискну.
      - Я не люблю рисковать.
      - Извини, но это получится само собой, ведь мы соседи, - заметил он и привлек ее к себе. - А кроме того, я устроил так, что ты доверишься мне поневоле.
      - Как это?
      - Прошлой ночью я не пользовался презервативом, - шепнул он ей на ухо. - А вдруг ты забеременела?
      - Что? - Как он мог об этом забыть? Неужели именно это привнесло в их занятие любовью неведомую доселе остроту? Моника не была искушена в вопросах контрацепции, хотя в школе кое-что усвоила на уроках полового воспитания. - Ты сделал это намеренно?
      - Разумеется, нет. Но ведь в этом нет ничего страшного, верно?
      - Ха! Для тебя, возможно, и нет, а для меня? Опять по городу поползут сплетни. Не хочу, чтобы история мамы повторилась, - сказала она, а мысленно добавила: "Не хочу, чтобы мой ребенок стал ублюдком".
      Он нежно поцеловал ее в губы.
      - Нет, история твоей мамы не повторится. Я не поступлю, как твой отец, и не уеду. Я все поставил на карту, когда покупал у Харрисонов дом, приехав сюда, однако не знал в точности, что именно искал. До тех пор, пока не встретил тебя.
      - Ты имеешь в виду ту ночь, когда подсматривал за мной?
      Он покачал укоризненно головой.
      - У меня не было на уме ничего дурного, даже в ту ночь. Тогда я думал, что узрел ангела. Знаю, что это звучит высокопарно, но я был буквально зачарован тобой. Хотя и отказывался признаться в этом самому себе.
      - Почему?
      - Из страха. Я был напуган, как напугана теперь ты. Я боялся, что ты меня бросишь, потому что был одинок.., очень долгое время. - Как и я. Но я не хочу, чтобы ты желал меня ради избавления от чувства одиночества.
      - Совсем не так. - Он стал гладить ей лицо. - В действительности это совсем другой случай. В тебе было нечто совершенно особенное, что покорило меня сразу. Вот почему я возжелал тебя.
      Он поцеловал ее долгим поцелуем.
      - Остин. - Она прижалась лицом к его шее, а он поцеловал ее в макушку. - Я хочу испытывать такую же уверенность, как ты.
      - Я позабочусь об этом.
      - Не понимаю как.
      - Увидишь, - произнес он уверенно. - Увидишь... Два дня Остин по телефону уговаривал Монику пойти в субботу вечером на Праздник танца.
      - Я не умею танцевать, - отговаривалась она.
      - Я научу. Будет весело.
      Весело? Жизнь всегда казалась ей серьезной. Остин показал, что она подобна алмазу со множеством граней. Моника начала доверять ему.
      - Тогда... Я бы хотела научиться прежде, чем идти на праздник.., если ты не против.
      - В чем дело, Моника? Скажи мне.
      - Я просто не хочу никому давать повода...
      - Можешь не продолжать, любимая. Я понимаю. Приходи вечером, как только рабочие уйдут. Я достану свою магнитолу...
      - Мне было бы уютнее у себя. Если ты не возражаешь. Потом мы могли бы поужинать и потанцевать, если я на что-то гожусь.
      - У тебя все получится, - заверил ее он.
      Остин приехал поздно из-за того, что рабочие долго провозились с укладкой деревянного пола в спальне и покраской стен. Припарковал грузовик у хижины Моники, где во всех комнатах горел свет. Дом выглядел празднично и словно приглашал в гости. Остин постучал в решетчатую дверь, всматриваясь внутрь прихожей.
      - Моника?
      - Сейчас, - откликнулась хозяйка и погасила в гостиной свет. - Я приготовила сюрприз для тебя. -Из старинного проигрывателя полилась музыка Коула Портера, ей вторила дивная игра разноцветных огней.
      - Чудеса... - изумленно пробормотал Остин.
      - Это бабушкин. Она включала его только в новогоднюю ночь, когда дедушка еще был с ней. По ее словам, они танцевали под него, - сказала Моника и объяснила, что к потолку подвешен вращающийся зеркальный шар, сделанный еще в 20-е годы, и его освещает лампа, укрепленная на верхней книжной полке.
      Моника появилась из тени в старинном тонком белом платье до лодыжек. Ткань колыхалась вокруг ее ног, словно молочная дымка. На ее волосах и в глазах играли блики света, и от такого зрелища у Остина перехватило дыхание. Казалось, она выплыла из грез. Впрочем, так оно и было. Она его греза. Остин протянул ей руку.
      - В жизни не видывал подобных красавиц.
      - Это игра света. - Моника прильнула к нему. - Блики. Обман глаз.
      - Нет, это не обман. - Он улыбнулся ей глазами.
      - Что мне делать?
      - Держи мыски туфель поближе к моим и следуй за движением моей стопы. Бедра поближе. Следуй за мной. Покачивание. Наклон. Остальное сделают мои руки.
      - Звучит так, как будто я занимаюсь не танцем.
      - Разумеется, танцем.
      - Ой ли?
      - Доверься мне, - озорно ухмыльнулся он. Моника думала, что будет то и дело натыкаться на него, однако все шло гладко. Танец очень напоминал занятия любовью. Как и в любви, Остин был ее наставником, и в какой-то момент Моника почувствовала себя так, словно плыла. Ее ноги будто не касались пола. Когда зазвучала мелодия "Ночь и день", мысли Моники были так глубоко растворены в музыке, а тело так тесно слито с Остином, что она утратила ощущение самой себя.
      - Словно мы перенеслись в иной мир, правда? шепнул он.
      - Да. Я почти чувствую присутствие моих прародителей, как будто сейчас двадцать девятый год, когда дедушка и бабушка были очень счастливы в этих стенах.
      - Этот дом, Моника, воздвигнут любовью. Я всегда это знал.
      - Как печально, что любовь не смогла удержать их вместе.
      Он притянул ее почти вплотную и промолвил:
      - Ты никогда не думала, что мы призваны вернуть к жизни то, что прервано?
      - Не понимаю.
      - Возможно, нас.., свела судьба, и наше предназначение закончить то, что они начали. Возможно, даже к лучшему, что мы не знаем, отчего они расстались. Возможно, Фостер был просто глуп и самолюбив. Для нас это неважно. Важно другое. Чтобы мы извлекли уроки из их ошибок. Нам предоставлен хороший шанс, Моника... Нельзя его упустить.
      - Я хочу верить тебе, - шепнула она, положив голову ему на плечо.
      Он закружил ее в танце так, чтобы она всецело забылась в музыке. Их смех перекликался с мелодией. Они танцевали более часа, а потом Остин предложил отдохнуть. Моника сварила кофе. Она долго всматривалась в содержимое своей чашки перед тем, как сделать первый глоток.
      - Тебе не понравилось танцевать со мной? спросил Остин.
      - Очень понравилось.
      - Тогда откуда такой удрученный вид?
      - Наверное, от усталости, - соврала она.
      - Тебе нужно придумать отговорку получше. -Он откинулся на спинку стула. Я давно заметил, что ты не позволяешь себе радоваться жизни. Разве не так?
      - Я бы не сказала.
      - Ладно. Я пережил нечто подобное до приезда сюда. Поэтому понимаю твои чувства. Однако горькая правда в том, что не имеют значения ни мои поступки, ни мои слова, потому что все равно я не могу убедить тебя в том, что не намерен причинить тебе боль. С самого начала ты относилась ко мне с опаской. Она попыталась было возразить, но он остановил ее движением руки, а потом достал из кармана конверт. - Я получил это письмо на днях, и когда прочел, то понял, что часть твоего недоверия ко мне, если не все, коренится слишком глубоко. Я не могу воевать с твоими призраками. Ты виновата в том, что отторгаешь меня, не меньше, чем жители Силвер-Спе, когда отторгали тебя.
      - Это не правда... - ужаснулась она.
      - Сама подумай. Ты судишь меня исходя из того, что слышала о Фостере Скае. Если он был мошенником, то, значит, и я такой же.
      Она застенчиво отвела глаза в сторону и призналась:
      - Верно.
      - Быть может, сама судьба послала мне в руки это письмо от Харриэт.
      Моника широко открыла глаза в изумлении.
      - Правда?..
      - Прочитай сама, - сказал он и протянул ей письмо. Моника вынула из конверта лист исписанной бумаги и узнала почерк Харриэт.
      "Уважаемый мистер Синклер,
      Спешу поблагодарить Вас за то, что Вы вняли нашим молитвам. Когда возле нашего дома сломался Ваш автомобиль, мы с Чаком думали, что наша совместная жизнь кончена. Я не хотела посвящать никого из моих друзей в наши трудности, во-первых, потому что слухи в Силвер-Спе распространяются слишком быстро, а во-вторых, чтобы не видеть жалости на лицах горожан при известии о том, что я больна раком. У нас не было медицинской страховки, а значит, и надежды на успешную операцию. Когда Вы дали нам чек, мы с Чаком опустились на колени с благодарственной молитвой. Перебравшись сюда, в Биллингс, я прошла необходимый курс лечения. Я по-прежнему испытываю слабость, но меня уверяют, что надобность в химиотерапии уже отпала. Из-за этого меня переполняет чувство благодарности. И к Вам в первую очередь. Ваших денег хватило на покрытие расходов по проживанию здесь и на оплату медицинских счетов. Вы проявили чрезмерную щедрость, назначив столь высокую цену за наш дом и землю. Часть средств мы вложили в покупку очень уютной квартирки.
      Мы с Чаком не в силах выразить всей меры нашей благодарности Вам. Надеемся, что Вы хорошо проводите время в Силвер-Спе в новом доме. Местные жители медленно привыкают к незнакомцам, но в душе они добрые. Я очень скучаю по друзьям. Если встретите Монику Скай, Вашу соседку, то, пожалуйста, передайте ей от меня сердечный привет. Я виновата перед ней за то, что не сообщила о своей болезни, но смерть Аделаиды повергла ее в такое горе, что я не решилась обременять бедняжку еще и своими проблемами. Откровенно говоря, я не верила, что выкарабкаюсь.
      Мы постоянно поминаем Вас в своих молитвах, Харриэт и Чак Харрисоны".
      Моника подняла от письма полные слез глаза.
      - Она не хотела меня тревожить... - промолвила она.
      - Харриэт сильная женщина.
      - Я прошу прощения, что усомнилась в твоей честности.
      - Принято, - ответил он и протянул ей руку. Харриэт была права насчет местных жителей. Возможно, тебе следует сделать шаг к ним навстречу.
      - Я так заблуждалась.
      - Каждый из нас время от времени испытывает чувство вины. - Он смахнул слезу с ее щеки. - Знаешь старую поговорку? От правды легче дышится. Теперь на душе покой? - улыбнулся он.
      - Да, - улыбнулась она в ответ.
      Глава 14
      Моника настаивала на том, чтобы сгонять в город на своем дребезжащем грузовике за несколько часов до праздника. Она не хотела, чтобы Остин знал о ее намерении купить новое платье. Она потратила уйму времени, убеждая его в том, что нет необходимости ехать в город вместе. По счастью, его рабочие решили доделать за субботу все, что осталось, и получить полный расчет. Моника, обрадованная возможностью распоряжаться временем по своему усмотрению, позвонила Грэйс и договорилась, что та сделает ей прическу и макияж. Грэйс настойчиво советовала сделать также и маникюр. Моника, зная, что ее новая подруга худого не предложит, согласилась.
      В городе Монику поразило обилие автомобилей, которые съехались в Силвер-Спе на праздник. Она не помнила, чтобы хоть раз была на празднике. Возможно, в детстве, но и то сомнительно.
      Городская площадь была украшена цветочными кадками. Гирлянды из маргариток и петуний, переплетенных с зелеными виноградными лозами, обвивали фонарные столбы. На длинных столах под белыми навесами стояли огромные плетеные корзинки с геранями. Викторианского стиля бельведер, где должен был размещаться оркестр, украшали американские флаги и японские фонарики. Ожерелья из крохотных белых рождественских лампочек были развешаны на соснах вокруг дощатой танцплощадки, где вечером будут кружиться в танце Моника и Остин.
      Движение на Центральной авеню по распоряжению шерифа было перекрыто, и вдоль тротуаров выставлены красочно оформленные торговые палатки. Карусель уже работала, звон ее колокольчиков смешивался с торопливыми выкриками и командами тех, кто устанавливал колесо обозрения.
      Моника припарковала свой грузовик на Маркет-стрит и легкой походкой направилась в универсам. Ее голова была свободна от мыслей о собственных ожогах или пропавшем имуществе. Она не думала ни о Трэйс, ни о Джейке, ни о Билле Хайстетлере с его похотливыми взглядами. Ее мысли были сосредоточены на Остине и на том, чтобы сегодня вечером в паре с ним выглядеть привлекательной.
      - В витрине выставлены все платья, какие есть в продаже? - спросила Моника у Беатрис Куэй, хозяйка магазина.
      - Разумеется, - ответила та, не поднимая головы и отсчитывая сдачу одному из покупателей.
      - Я видела у вас симпатичное голубое платье с вышитыми белыми маргаритками...
      - Продано, - отрубила Беатрис.
      - А желтое с фестонами из хлопка...
      - Продано. Несколько недель назад.
      - Мне так понравились эти платья... - расстроилась Моника.
      - Все скупают к празднику. К полуночи сметут даже вот это безобразное, цвета морской волны, с красным поясом.
      Манера общения Беатрис с покупателями раздражала Монику, но хозяйке магазина было под семьдесят, и уже, наверное, поздно что-то менять.
      - Ладно, спасибо и на этом, - поблагодарила Моника и направилась к двери, но перед уходом спросила:
      - Как по-вашему, в комиссионном магазине при церкви есть что-нибудь стоящее?
      - Продано еще раньше, чем у меня.
      - Понятно, - удрученно произнесла Моника.
      - Кое-что наверняка есть в новом магазине для женщин на Элм-стрит. Там продажа идет туго. Уж слишком вызывающая одежда. Я такую в своем магазине не держу, вот что я вам скажу.
      Моника кинула беглый взгляд на отвратительную зелено-оранжевую приталенную блузку и бесформенную хлопковую безрукавку цвета беж и вздохнула:
      - Нужно попытаться. Как называется магазин?
      - "Трина". Его легко найти. Хозяйка арендует старый дом Капланов и сама там живет в заднем помещении.
      - Это практично, - заметила Моника и вышла на улицу под неодобрительное фырканье Беатрис...
      Желтая вывеска "Трина" бросалась в глаза на белой дощатой стене дома. За широким витринным стеклом стояли два манекена в изящных белых летних костюмах, в белых перчатках, с сумочками из черной кожи оригинального дизайна и с черно-белыми зонтиками. Для защиты посетителей от дождя над дверью был укреплен новенький навес в желто-белую полоску. У порога на тротуаре был выложен газон с искусственной травой, а по обе стороны двери выставлены белые глиняные горшки с искусственными, в форме конуса, деревьями. Моника открыла входную дверь, и звон маленького колокольчика оповестил хозяйку магазина о появлении посетителя.
      - Есть кто-нибудь?
      Белые шелковые шторки театрально раздвинулись в стороны.
      - Добрый день, дорогая!
      - Вас зовут Трина?
      - Единственная и неповторимая! - Пышноволосая молодая женщина в туфельках на очень высоких каблуках, в плотно облегающей бедра мини-юбке церемонно поклонилась Монике. На ней позвякивала драгоценная цепочка, столь увесистая, что Моника невольно подумала про узников в кандалах. Блузка на женщине была с таким глубоким вырезом, что обнажала едва ли не всю объемистую грудь. Хозяйка протянула Монике руку с кольцами на каждом пальце. - Рада видеть вас.
      Моника через силу улыбнулась, завороженно взирая на невероятно длинные накладные ресницы Трины и ее накрашенные почти до черноты губы.
      - И я рада. Я впервые в вашем магазине. Она огляделась по сторонам в надежде обнаружить ряды вешалок с платьями, но ничего не увидела, кроме огромной красочной шкатулки, заполненной бижутерией, и целой стены из пластмассовых ящиков с чулками, нижним бельем и шарфиками.
      - Восьмой размер. Нет, девятый, - сама себе возразила Трина, окинув Монику пристальным взглядом с головы до ног. - К вашим глазам подойдет светло-красный, электрик, пастельно-синий с вкраплением серебряного. Нет. Она подняла указательный палец. - Платиновый. Именно! Вам нужно одеться в платиновое.
      - У вас что-нибудь есть?
      - Дорогая, у меня есть все.
      Она огладила ладонями свои пышные груди, осиную талию и полные округлые бедра и исчезла за шторками. Моника услышала звук падения коробок и металлический свист передвигаемых платяных вешалок.
      - Размер обуви? Тридцать восемь с половиной. Верно? - донеслось до нее из-за шторок.
      - Да.
      - Вы носите жемчуг, солнышко?
      - Нет.
      - Жаль. Я могу сразу распознать, где подделка, а где настоящая вещь. Не позволяйте никому дурачить вас. Драгоценности никакой суррогат не заменит. А вы драгоценность, солнышко.
      - Я?
      Трина стремительно появилась перед Моникой, и не с пустыми руками. Она откинула шторку в сторону, закрепив ее на позолоченном канделябре в форме розы, и перед Моникой открылось трехстворчатое зеркало, небольшая платформа и стул с прямой спинкой. Потом Трина выставила на платформу пару нежно-серебристых лодочек на невысоком каблуке, рядом положила под цвет им кожаную сумочку размером с ладонь, а через спинку стула перебросила простое, но элегантное платье из чарующего серебристо-голубого шелка.
      - Оно похоже на мое замерзшее зимой озеро.
      - Вы владеете озером?
      - Да, - ответила Моника, околдованная прекрасным платьем, к которому хотела, но не осмеливалась притронуться; у нее никогда не было такого дивного платья. - Раньше я делала покупки только в универсаме. Это платье наверняка стоит значительно дороже, чем...
      - Я принимаю кредитные карточки.
      - Простите?
      Трина опустила глаза.
      - Полагаю, у вас нет ни одной карточки.
      - Нет.
      - Так я и думала. Похоже, никто в этом захолустном городке не имеет кредитных карточек.
      - А как долго вы здесь работаете? - не удержалась от вопроса Моника.
      - Шесть месяцев, - ответила Трина со вздохом. -При таком положении дел к зиме, возможно, я уеду. Здесь моя одежда не пользуется спросом. Так же, как и я, - добродушно рассмеялась она.
      - Разве вы не знали, когда сюда ехали, что здесь ваш броский вид будет отпугивать людей?
      - Нет, - помотала головой хозяйка. - Я унаследовала этот дом от дяди. Год назад я развелась и была готова к перемене места жительства. Должна признать, что здешние пейзажи просто потрясают.
      - Все так говорят.
      - Проблема в том.., что нужно как-то зарабатывать на жизнь. - Трина пожала плечами и начала было убирать платье.
      - Нет, постойте! - улыбнулась Моника. - Я ведь его еще не примерила.
      - Знаете, а вы правы, - ответила улыбкой на улыбку Трина. - Вы первый посетитель из местных жителей, который воздал должное моим одеждам. Господи! Мне бы ваши ножки. С такими ножками я бы покорила Нью-Йорк! - засмеялась она и задернула шторки, чтобы Моника могла переодеться.
      Когда хозяйка увидела Монику в серебристо-голубом платье, она восторженно ахнула.
      - Вот это да, милочка! Вы сногсшибательны! У вас есть возлюбленный? Если нет, то в этом платье у вас не будет отбоя от ухажеров. Вы заставите позеленеть от зависти Синди Кроуфорд!
      - Какую Синди?
      - Неважно. - Трина взяла из шкатулки пару матово-серебряных серег, похожих на устричные раковины с большой жемчужиной внутри. - Совершенство. Больше нечего добавить.
      Платье струилось по фигуре Моники, словно серебристый поток. Клинообразный вырез лифа приоткрывал лишь верх груди. Длинные рукава точно обрисовывали линию руки и на запястьях венчались скромными манжетами. Юбка ниспадала до лодыжек, и при движении ткань соблазнительно подчеркивала форму бедер и ягодиц.
      - Вы колдунья!
      - А вы богиня.
      - У меня есть немного наличности, которую я собираюсь потратить. - Моника еще раз оглядела внутреннее пространство магазина, намеренно ничем не загроможденное. - Тем не менее я предложила бы вам своего рода торговую сделку.
      - Торговую сделку?
      - Да. У меня есть несколько довольно редких вещей, которые могли бы вас заинтересовать.., для оформления магазина. А может быть, в качестве домашней утвари или с целью перепродажи.
      - Вот как? И что же это за вещи?
      - Вы когда-нибудь слышали про Фрэнка Ллойда Райта?..
      Грэйс полировала Монике ногти, придав им серебристо-розовый оттенок, и между делом восхищалась ее платьем.
      - Вам просто необходимо сделать педикюр. Хотите порвать эти модные колготки в первую же ночь? Тогда забудьте про педикюр. Я всегда говорила, что педикюр продлевает чулкам жизнь.
      - Я редко ношу колготки. На ранчо они без надобности, - засмеялась Моника.
      - Знаю, но ведь сегодня вечером вы идете на свидание.
      - А как это связано с... - не поняла Моника.
      - Мужчины любят, когда у женщин накрашены на ногах ногти. Это очень сексуально.
      - Сексуально?
      - Разумеется. Это их заводит, - рассмеялась Грэйс вместе с Моникой. - Я сделаю вам и маникюр, и педикюр всего за пятнадцать долларов.
      - Ладно, - неохотно согласилась Моника. - И помогите мне с макияжем. По-моему, я никогда не научусь пользоваться кисточкой для туши.
      - Обязательно научитесь. Нужно только время...
      Остин приехал в город, когда уже сгустились сумерки. Визг тормозов и автомобильные гудки напомнили ему Чикаго. Моника просила встретить ее в семь у входа в салон красоты. Остин появился раньше. Эта ночь была важна для них обоих.
      Сквозь окно салона Моника видела, как он переходил Мэйн-стрит. Мускулистый красавец в серых широких брюках, начищенных до блеска черных ботинках, бледно-синей рубашке с длинными рукавами.
      - На нем рубашка из шелка! - ахнула Моника.
      - Господи! - удивилась Грэйс, глядя в окно. -Никогда раньше не видела, чтобы мужчина носил шелк.
      - Он выглядит великолепно.
      Грэйс вручила Монике ее сумочку и торопливо проводила до дверей.
      При виде Моники Остин остолбенел посреди улицы. Водитель грузовика дважды ему просигналил и крикнул:
      - Уйди с дороги, дружище! Остин, подсмеиваясь над собой, перебежал через улицу.
      - Ты сногсшибательна!
      - Тебе нравится мой сюрприз?
      - Очень, - оценил он. - Повернись-ка, дай оглядеть тебя.
      - Я бы не стала тратить деньги, но... Остин приложил палец к ее губам.
      - Забудь о деньгах. Я заплачу за платье. Откуда оно? - спросил он и взял ее под руку.
      Они направились прямиком на городскую площадь, где уже играл оркестр, и по дороге Моника поведала забавную историю о Трине.
      Появление Моники под руку с Остином произвело фурор. Моника ощущала себя не только красивой, но и желанной. И не только Остином.
      - Привет, Моника. Привет, Остин, - улыбнулся им доктор, танцуя с Мирной позади них.
      - Здравствуйте, доктор.
      - Сегодня ты выглядишь очаровательно, Моника, - заметил Джейк Симмонс.
      - Приятно видеть тебя в городе, Моника. Мы должны благодарить за это Остина? - полюбопытствовала его жена.
      - Моника, ты самая симпатичная женщина в городе, - сказал один из дружков Джейка.
      - Вы научились так хорошо танцевать в Чикаго, мистер Синклер? - спросила Остина Беатрис Куэй, кружась в паре со своим толстым мужем.
      Одна мелодия сменяла другую, но для Моники они словно слились воедино. Этот вечер запомнится на всю жизнь. Комплименты со всех сторон обвевали ее, словно теплый ветерок.
      Дети бегали с горящими бенгальскими огнями в руках, влюбленные целовались украдкой среди сосен и возле высокой ограды вокруг площади, мужья шептали что-то женам, пока оркестр играл блюзы. Такие праздники Моника видела раньше лишь на картинках.
      - Ты не устала, любимая?
      - Ничуть, - улыбнулась Моника.
      - А как насчет жажды? Или чувства голода?
      - Остин, тебе надоело танцевать?
      - Вовсе нет, но хочется отведать вон тех пирогов, что продаются под навесом.
      - Звучит заманчиво.
      Едва они покинули танцплощадку, как на их место тут же заступила другая пара, ожидавшая своей очереди.
      - Вот это да! Не думала, что здесь так много народу, - воскликнула Моника, ища глазами свободное местечко на каменной скамье недалеко от концертной эстрады.
      - Поступим вот как. Я принесу кофе, а ты подыщешь нам места.
      - Идет.
      Билл Хайстетлер выжидал, пока отойдет Остин Синклер, как ждет своего часа ястреб.
      - Привет, Моника, - вкрадчиво сказал он.
      - Привет, Билл. Ты здорово выглядишь сегодня, ответила Моника, машинально повторив один из комплиментов, услышанных в свой адрес.
      - Рад слышать. Потанцуем?
      - Я жду Остина, - помотала она головой.
      - Подождешь его в танце со мной.
      Прежде чем она поняла, что происходит, Билл обнял ее за талию и прижал к себе с такой силой, что ее грудь буквально расплющилась о его тело. Они замерли на месте, не сделав ни шага в сторону танцплощадки.
      - Что ты делаешь? - вдруг запаниковала Моника.
      - То, что следовало сделать много лет тому назад. Или, возможно, я уже опоздал? Твой хахаль уже поимел тебя?
      Моника хотела было дать ему отпор, но Билл зажал ей ладонью рот и стремительно потащил сквозь проем высокой ограды. Там он придавил ее к шершавому сосновому стволу. Кора царапала Монике спину. Она стала сопротивляться. Билл уже задрал ей юбку и протиснул одну руку под колготки, а другой больно мял грудь. Моника пронзительно закричала. Билл впился губами в ее рот.
      - Сука!
      Остин с двумя пластмассовыми чашками кофе и парой картонных тарелок с большими кусками морковного пирога крутил головой, высматривая в толпе Монику. Он уже приметил свободное местечко на каменной скамье.
      В ту же минуту он услышал крик Моники. Поставил чашки и тарелки возле клумбы с петуниями и, кинувшись на звук ее голоса, полез сквозь прутья ограды.
      Моника чувствовала запах спиртного изо рта Билла. Она изо всех сил ударила его в живот, но он тут же схватил ее за запястья и так вывернул их, что она взвизгнула от боли. Грудью и бедрами он сильнее вдавил ее в ствол дерева. Извиваясь по-змеиному, она пыталась вырваться.
      - Ну же, Моника, не ломайся... Гнев пересилил боль. Она отбивалась, как могла. Подоспевший Остин одним рывком отшвырнул Билла от Моники и нанес ему пару хорошо поставленных ударов. Билл в ответ со всего размаху заехал Остину в грудь, заставив его попятиться назад. Билл радостно хмыкнул в предчувствии легкой победы и замахнулся ногой, но Остин перехватил ногу Билла и завалил его на землю, после чего нанес ему еще два удара в грудь. Протянул руку Монике и сказал:
      - Если еще хоть раз появишься рядом с ней, я убью тебя. Слышишь ты, недоносок! Без вариантов, тогда ты - покойник.
      - Пойдем отсюда, - попросила Моника.
      - Нет, я отведу эту мразь к шерифу. Ему это не сойдет с рук.
      - Пожалуйста, Остин. Пойдем. Я не хочу никаких осложнений. В городе у меня налаживаются хорошие отношения, а если из-за меня начнутся неприятности, то все опять вернется на круги своя.
      - Не волнуйся, все будет нормально. Остин схватил обмякшего Билла за воротник и потащил его к бельведеру, где рассчитывал найти шерифа.
      - А что, если нет? - настаивала Моника.
      - А мы посмотрим, - сказал Остин и пропихнул Билла между прутьями ограды.
      Моника огорчилась из-за того, что Остин пренебрегает ее просьбами. Но разве это в первый раз? Он всегда вмешивался в ее дела. И улаживал их.
      Внезапно она услышала голоса.
      - Что происходит, Остин? - донесся до нее голос доктора.
      - Где шериф? - услышала она вопрос Остина.
      - Господи! Это же Билл Хайстетлер.
      - Вот именно, шериф. Он напал на Монику Скай. Я требую судебной ответственности.
      Моника застыла на месте. Руки у нее тряслись, а тело болело. Она чувствовала себя оскверненной. Хотелось заплакать, но она скорее провалилась бы сквозь землю, чем прилюдно обнаружила бы свою слабость.
      - Моника? - показался из-за ограды Остин и взял ее за руку. - Пожалуйста, пойдем со мной, любимая.
      - Я... - запнулась Моника, испуганно переводя взгляд из стороны в сторону.
      Остин снял куртку и накинул ей на плечи, а потом поцеловал ее в затылок.
      - Все кончено. Незачем больше прятаться. Не от кого бегать. Теперь я с тобой.
      Она прикусила язык, с которого уже слетал вопрос: "Надолго?"
      Помощники шерифа провели Билла Хайстетлера сквозь толпу и усадили в полицейскую машину. Когда перед собравшимися появилась Моника, по толпе пронесся сочувственный вздох.
      - Мы с Моникой настаиваем на судебной ответственности, шериф.
      - Правильно, Моника, - раздался женский голос, и из толпы вышла жена Джейка Симмонса.
      - Так держать, Моника! - подбодрила Монику Трина и шагнула к ней ближе.
      - Он ответит на полную катушку, Моника, - сказал какой-то мужчина.
      Голоса слились в единый хор. Моника была ошеломлена услышанным.
      - Билл Хайстетлер годами распускал сплетни о Монике, Остин. Никто всерьез его не слушал, потому что все знали, что его слова - ложь. Он пьяница и подлец. И Трэйс того же поля ягода! Она просто завистница.
      - Верно. Зависть буквально распирает ее.
      - Думаю, что Хайстетлеры никогда не могли простить Фостеру Скаю его щедрости. Уж они-то знали, что никогда не сделают для долины столько, сколько сделал старина Фостер. Билл и Верной - одного поля ягоды.
      Моника не верила собственным ушам. Так долго она прислушивалась к мнению немногих недоброжелателей вместо того, чтобы выяснить, что думает о ней большинство горожан. Она заслуживала сплетен о себе, потому что не потрудилась узнать правду. Она чувствовала себя пристыженной и виноватой перед стоящими вокруг людьми.
      - Извините.
      - Вам не за что извиняться, - шепнула Мирна. -Мы рады, что вы готовы постоять за себя.
      Моника робко улыбнулась. Остин прав. Ей незачем больше прятаться.
      - Эй, люди добрые! - воскликнул Остин и сжал Монике руку. - Я не хочу, чтобы из-за Билла испортился наш праздник. Кроме того, сегодняшней ночью я намеревался совершить нечто особенное.
      - И что же это может быть, Остин? - игриво подмигнул ему доктор.
      Остин прижал к себе Монику и заглянул ей в глаза.
      - Я намеревался сделать это наедине, но теперь передумал. Ты выйдешь за меня замуж, Моника? спросил он громко.
      - Что? - растерялась она, застигнутая врасплох.
      - Не сердись и не упрямься, ведь ты же знаешь, что мы созданы друг для друга.
      - Остин... - пробормотала Моника и замолчала. Окинув беглым взглядом взволнованные лица стоящих вокруг людей, Остин продолжил:
      - Проклятье, даже они понимают, что нам нужно быть вместе. Я хочу сообщить добрым жителям Силвер-Спе, что нашел здесь свою судьбу. Я люблю тебя, Моника. Пожалуйста, скажи, что согласна выйти за меня замуж.
      Ни один человек в толпе не шелохнулся в ожидании ее ответа.
      - Я выйду за тебя замуж, - прошептала Моника.
      - Слава богу! - радостно крикнул Остин и нежно поцеловал ее.
      По толпе пронесся восторженный вздох, а потом люди зааплодировали. Неожиданно небо озарилось яркими огнями фейерверка. После поцелуя горожане оставили Остина и Монику пережить случившееся наедине, говоря по дороге друг другу, что это самая лучшая и впечатляющая ночь, которую видел город за всю свою историю.
      - Поедем на моем грузовике, - сказал Остин.
      - А что будет с моим?
      - Видишь ли, я его продал.
      - Продал?!
      - С твоего согласия, разумеется. Покупатель собирает старинные машины. Твой грузовик будет частью музейной коллекции. Соглашайся, Моника. На ходу он недолго протянет. Тебе нужен новый грузовик. Ты же сама говорила.
      - Я не могу позволить...
      Остин с помощью пульта дистанционного управления открыл дверцу своего грузовика.
      - Я сорвал большой куш, - прервал он Монику, и уже подобрал тебе новую машину. Она сердито подбоченилась.
      - Так всегда будет с нами, Остин? Он рассмеялся.
      - Ах, ты имеешь в виду, всегда ли я буду готов разбиться ради тебя в лепешку? Ты об этом?
      - Не совсем...
      Остин распахнул перед ней дверцу и придвинулся к Монике вплотную, глядя на ее губы.
      - Все произойдет с твоего одобрения, разумеется. Я предполагал, что ты сама пожелаешь выбрать машину.
      - В таком случае... Остин Синклер...
      - Да, дорогая? - откликнулся он чувственным голосом.
      - Я бы хотела машину с одной из этих штучек, как в твоем грузовике.
      - Конечно. С пультом дистанционного управления и прочим. - Он победно захлопнул за ней дверцу и прыгнул на водительское сиденье, затем склонился к Монике и поцеловал. - Есть одна проблема, которую я хотел бы решить до того, как мы тронемся дальше, Моника.
      - Например, в чьем доме мы будем жить, да?
      - Нет, это не проблема, потому что мы будем жить в твоем доме, ведь там тебе лучше.
      - Ты.., готов на это? А как же ремонтные работы в твоем доме?
      - Я продам его. - Остин поцеловал ей руку.
      - Тогда что? Ты не знаешь, беременна я уже или нет?
      - И это не проблема, потому что если нет, то я намерен исправить это сегодня же.
      - Остин, хватит меня дразнить! Какая другая проблема может быть?
      Он посмотрел на небо и указал на полную луну.
      - Интересно, услышу ли я от тебя слова любви до захода луны?..
      - Ноя...
      - Нет, ты еще не говорила их.
      - А мне кажется, говорила.
      Он покачал головой и приблизился к ее лицу так, что их губы соприкасались.
      - Скажи их.
      - Я люблю тебя, Остин. Всем сердцем.
      - А теперь повтори.
      - Я люблю тебя...
      - Скажи их вновь...
      - Я люблю тебя...
      - Еще...
      И они растворились в поцелуе, зная, что их любовь продлится вечно.