Жарче, чем тропики

Мари погрузила дрожащие руки в его густые шелковистые волосы. Ее чувства, вошедшие в явное противоречие с высказанным ею отказом, грозили разбить надвое ее сердце, пока Джамал не завладел ее ртом со страстной настойчивостью…

Глава 8

Мари зашевелилась в уютной постели от утреннего холода. У нее все болело, болело даже там, где, по ее разумению, не могло болеть никогда. Но, как ни странно, это физическое недомогание не приносило ей страданий, а ее мозг заполнял поток эротических образов.

Она вспоминала то неземное блаженство, которое ей доставляли горячие поцелуи Джамала, ту феноменальную скорость, с которой ее предательски нетерпеливое тело таяло как воск. Вспоминала яростное соитие, когда он погружался в нее снова и снова, безжалостно доводя до максимального возбуждения, далеко превосходящего самые буйные женские фантазии. Вспоминала свой собственный похотливый экстаз, когда Джамал потерял контроль над собой. Вспоминала и сгорала от стыда за собственную слабость.

Если честно признаться самой себе, то не стоит отрицать, что она упивалась этой чувственной близостью и радовалась жадной потребности мужчины в ней, а больше всего тому, с каким удовольствием засыпала в его объятиях, зная, что он рядом, и чувствуя себя удивительно безмятежной оттого, что она уже не одна.

Итак, началось, удрученно думала Мари. Вот что делает с тобой любовь. Она приводит в горизонтальное положение твою гордость и попирает твои принципы. Заставляет разумную женщину поступать неразумно. Твоя мать была умной женщиной, но ум ни разу не побудил ее разделаться с ее непотребным браком.

Нет, мать держалась до конца, словно наслаждалась болью и унижением, которые причинял ей муж-бродяга. «Он — мой муж, и я люблю его», — с упреком сказала она дочери в те дни, когда Мари была еще достаточно наивной, чтобы считать себя вправе вмешиваться. С какой же радостью она сбежала в университет! Похоронив себя в учебных аудиториях, а потом занявшись своей научной карьерой, Мари постепенно утрачивала связь с родным домом, сведя ее к нерегулярной переписке.

Ослабевшей рукой Мари натянула на себя простыню, пытаясь согреться.

Неужели она хранила себя все эти годы лишь для того, чтобы потерпеть неудачу с сексуальным бандитом, подобным ее отцу? С мужчиной, подогревающим свое неполноценное «я» женской лестью и капитуляцией, сделавшим ложь своей профессией и хранившим преданность лишь собственному эгоизму? Но ведь Джамал не такой, нехотя признала Мари.

Смешно считать его неполноценным. Что же касается его «я», то этот мужчина тверд как сталь. И необычно предан семье. Нечего и говорить о его жестокой прямоте, которая порой чрезвычайно неприятна. В самом деле, если не желаешь услышать что-то о себе, именно об этом и заговаривает Джамал, видимо предполагая, что ты признаешь свой недостаток и постараешься отделаться от него. Увы, ни одно из этих достоинств не делает его менее хищным, с горечью напомнила себе Мари, в то же время она понимала, что именно прирожденная сила и целеустремленность придают ему такую привлекательность. Он, единственный из мужчин, не спасовал перед ней, оказался единственным, кто смог взломать ее защитный панцирь. Да, это единственный мужчина, который удивляет ее, постоянно совершая непредсказуемые поступки и отказываясь лечь на одну из маленьких аккуратных полочек, по которым в прошлом она с презрением раскладывала всех своих поклонников.

Теперь она знает, почему любит его. Но она не слепа и понимает: единственное, чего хочет от нее Джамал, — это сексуального беспредела, с которым он познакомил ее прошлой ночью. Только он, кажется, не готов признать это открыто, не так ли? Возможно, в противном случае его замучили бы угрызения совести. Брак гораздо приличнее мимолетной любовной связи, которая при строгости короля Бутасу вряд ли сошла бы ему с рук. Но их брак все же остается временной связью.

От усилий сосредоточиться у Мари даже пересохло во рту. Она намеревалась подняться, как вдруг невыносимая боль пронзила ее руку, стоило ею пошевелить. Преодолев слабость, Мари откинула простыню и воззрилась на руку со странным безучастным интересом. Та распухла и выглядела ужасно, особенно вокруг пластыря, которым были заклеены нанесенные Баньяни царапины. Заражение крови, решила Мари. Вот, наверное, отчего ее лихорадило и донимал озноб.

Мари услышала звук открываемой двери. Выходит, ее заперли? Она вспомнила об угрозе Джамала запереть ее и выбросить ключ и улыбнулась. Его приверженность к драме тоже нравилась ей. Мои мысли разбредаются, с раздражением отметила она, мне необходим доктор.

Джамал явился в великолепно сшитом сером костюме. Сегодня у него было такое настроение, словно он вспомнил Европу в ее объятиях, и выглядел он сокрушительно красивым, но она видела его фигуру какой-то размытой, словно у нее расстроилось зрение. Интересно, почему это он несет поднос, украшенный цветами? У него вид человека, понятия не имеющего, что делать с этим чертовым подносом…

— Проснулась… Проголодалась? — спросил он, остановившись у постели. — Вот, принес тебе завтрак.

Доктор, напомнила она себе, рассчитывая, что на Джамала можно положиться в трудную минуту. Но не успела ничего сказать, как он нарушил молчание:

— Ты, естественно, ждешь извинений…

Жду ли? И почему я должна их ждать? — Мари продолжала следить, словно через какую-то пелену.

— Я сожалею о своем поведении прошлой ночью, — выдал он. Его крепкие скулы потемнели, в глазах проглядывало беспокойство. — Мне нет оправдания. Я потерял самообладание. Такого со мной никогда еще не случалось.

Мари никак не могла сосредоточиться. Доктора! — билась у нее в голове единственная мысль.

— Мне нужен врач, — промолвила она слабым голосом.

— Врач? — встревожился Джамал.

Мари сбросила простыню с больной руки.

— Посмотри!

Поднос с грохотом выпал из его рук. Мари ошеломленно заморгала, когда Джамал бросился к постели. Поток непонятных ей африканских слов взорвал напряженную тишину. Он озабоченно уставился на ее руку. Да он запаниковал, в изумлении отметила Мари.

Джамал схватил телефон, но его рука дрожала так, что он, очевидно, неправильно набрал номер, поскольку тут же свирепо выругался и принялся набирать заново. Да и сам в конце концов состоявший телефонный разговор не отличался присущим принцу хладнокровием.

— Извини за доставленные хлопоты, — вздохнула Мари, в надежде успокоить его.

Джамал бросил что-то на родном языке, забыв в волнении о французском, и стал надевать на нее ночную рубашку, потом осторожно запеленал ее сначала в простыню, затем в покрывало, словно египетскую мумию. К тому времени она уже погрузилась в лихорадочное бессознательное состояние.

Очнувшись спустя некоторое время, Мари обнаружила, что находится в слабо освещенной комнате, в кровати с предохранительным ограждением, а к ее руке подключена капельница. Ее мучил страшный жар, чувствовала она себя отвратительно. Она услышала, как что-то сказал Джамал и как огрызнулась на него медсестра, и это показалось ей весьма странным. Если бы Мари чувствовала себя получше, то, конечно, постаралась бы выяснить, что здесь происходит.

В следующий раз она пришла в себя, слово после нормального сна. Рука уже не болела, но одолевала крайняя слабость. Переговаривались те же голоса. Мари пошевелилась, проклиная непослушные мышцы, и открыла глаза. Над кроватью склонялись с одной стороны Джамал, с другой — его сестра Намири.

— Ну вот и замечательно! — с удовлетворением сказала Намири. — Говорила же я тебе, что Мари просто спит, — обратилась она к Джамалу.

Мари с удивлением смотрела на принца. Он выглядел так, словно не спал и не брился целую неделю и валялся где-то в одежде. Глаза покраснели, костюм измят, галстука и вовсе не было…

— Как ты себя чувствуешь? — встревоженно спросил он, не обращая внимания на слова сестры.

— Как долго я нахожусь здесь? — ответила вопросом на вопрос Мари.

— Почти двое суток…

— Самых длинных суток за всю мою жизнь, — простонала Намири. — Пожалуйста, Мари, прогони его домой, пока я не совершила преступление, которое наказывается смертной казнью, — нападение на их величество…

— Не смей так говорить! — прорычал Джамал.

— Человеческое существо не в состоянии обходиться так долго без сна и не потерять при этом чувства реальности… И вообще, куда девался твой юмор? — поинтересовалась Намири.

— А ты хотела бы, чтобы я шутил и острил, когда моя жена оказалась на краю могилы? — с удивлением спросил Джамал.

— Твоя жена вовсе не была на этом краю. Да, она болела, но не настолько серьезно. А теперь, пожалуйста, отправляйся домой, пока я не прибегла к непопулярным мерам. Ты не хуже меня знаешь, что случится, если я скажу отцу о твоем нынешнем состоянии. Один лишь намек на то, что его любимый сын отнюдь не радует своим здоровьем, и он прикажет доставить тебя домой.

— Я остаюсь с женой! Пока она нездорова, мое место радом с ней.

— Пожалуйста, поезжай домой, — пробормотала Мари, чувствуя себя виноватой за распри между братом и сестрой. Да и как ей было не прийти в смятение оттого, что Джамал провел двое суток без сна.

Мари заметила, как при ее словах напряглись мышцы у него на скулах. Густые ресницы прикрыли утомленные, темные как ночь глаза. Он так остро отреагировал на предложение оставить ее, словно она вонзила ему нож в спину. С натянутым выражением лица он отступил от кровати.

— Если ты так настаиваешь… — Когда дверь за ним закрылась, Намири громко застонала.

— Тебе следовало бы сказать это помягче, не так прямо. Ты же обидела его, и все по моей вине. Ндаманга съежился бы от страха, услышав, как я разговариваю с наследным принцем, но небо свидетель — я старше его на двадцать лет, прожила большую часть жизни в Париже и постоянно забываю, что мой младший братик станет в один прекрасный день нашим королем. Я всегда болтала лишнее, — устало добавила Намири, — но он вел себя по-идиотски с тех пор, как тебя доставили сюда…

— По-идиотски? — отозвалась Мари негромким эхом.

— Он запаниковал. Сначала хотел доставить тебя в Париж, опасаясь, что мы не сможем оказать тебе квалифицированную помощь. Я сказала ему, что у него действительно появится причина для волнения, если тебе придется долго ждать врачебной помощи. Потом он решил доставить сюда самолетами специалистов из Европы. Потом кто-то из младшего обслуживающего персонала, точнее, молодой мужчина, ядовито подчеркнула Намири, случайно вошел в эту палату. Джамал взбесился и пригрозил, что заберет тебя домой, раз его жену не могут надежно оградить здесь от ужасных посетителей. И ни на минуту не отходил от твоей постели. Не ел и не спал. А за дверью стоят четыре стражника. С минуты на минуту я жду появления официального опробователя блюд!

Широко распахнутыми глазами Мари смотрела на сестру Джамала.

— О небо! — только и сумела она вымолвить.

— Вот именно! — С кривой ухмылкой Намири опустилась на стул. — Ладно, мне понятно, что он очень волнуется за тебя, но я не могу взять в толк, почему Джамал ведет себя так, будто это именно он виноват в твоей болезни!

Мари смутно припомнила его извинения. Несомненно, необычное поведение Джамала вызвано угрызениями совести. У нее сердце ушло в пятки. Она почувствовала бы себя лучше, зная, что его поступки объясняются неподдельным беспокойством и заботой о ее самочувствии.

— Кстати, откуда у тебя эти царапины? — поинтересовалась Намири.

— Баньяни…

— Джамал знает об этом? — открыла в изумлении рот его сестра.

Мари кивнула, погруженная в свои печальные мысли.

Намири внезапно расхохоталась, приведя Мари в замешательство.

— Эта новость компенсирует все, что мне пришлось вытерпеть, — энергично объявила Намири и, поднявшись со стула, нажала сигнальную кнопку на стене у кровати. — Твой врач хочет осмотреть тебя. Ты не проголодалась?

— Нет…

— Ты уж постарайся нагулять аппетит, — посоветовала Намири. — Если ты этого не сделаешь, Джамал отправит твоего шеф-повара обратно в Преторию… И, чего доброго, его примеру последуют все наши богачи. Я же очень рада, что ты здесь.

Мари не сводила с нее вопрошающих глаз.

— Как поступает принц, так поступают и все остальные, — весело пояснила Намири. — Если бы он отправил тебя самолетом в Париж, у нашей больницы не осталось бы и намека на репутацию! Я надеюсь также, что и первого королевского отпрыска ты родишь в этих стенах, но, пожалуйста, давай заключим пакт, что мы напичкаем Джамала успокаивающими средствами задолго до великого события, иначе я просто задушу братца, если он попытается указывать мне, как принимать роды!

Королевский отпрыск? Мари лежала неподвижно, будто привыкая к этой мысли. Так Намири считает их брак действительным? Очевидно, именно так. Почему же Джамал не поставил всю свою семью в известность о том, что связь с француженкой — всего лишь временное помрачение ума? Зачем, если он прекрасно знает, что она исчезнет к концу лета? Но ведь королю известно истинное положение вещей, а? Может, только поэтому отец и разрешил Джамалу жениться на ней.

Ну, королю Бутасу нечего беспокоиться, а Намири на этот раз ждет разочарование. Джамалу не грозила опасность, что она забеременеет. Даже в разгар необузданной страсти в бассейне, хорошо помнила Мари, Джамал не пожелал рисковать. Он отнес ее обратно в постель и… предохранил от беременности.

Какого черта это причиняет ей такую боль? Происходящее служит лишь подтверждением того, что она знала с самого начала. Их не ждет общее будущее. Почему же ее память подбрасывает ей смущающие соблазнительные картинки с участием Джамала?

Ее нос сморщился, а глаза защипало. Рассердившись на себя, Мари состроила гримасу. Уже давно она отдавала себе отчет в том, что единственный реальный изъян принятого ею обета безбрачия — это то, что у нее никогда не будет собственного ребенка, а ведь она любит детей.

И любит Джамала… Каким бы ненавистным гадом он ни был, с горечью размышляла она, пряча лицо в подушку и презирая себя за слабость. Ей становилось дурно от одной мысли о Баньяни и Джамале вместе. Да эта принцесса — маньяк! А Джамал не произнес в ее адрес ни одного слова осуждения, когда Мари сообщила ему, кто ее так исцарапал.

Конечно, какое ему дело до того, что Мари так досталось от этой злючки, у которой буйный кровожадный нрав. А ведь Баньяни вполне может стать матерью детей Джамала!

От всех этих мыслей Мари захотелось умереть — пусть он мучается от своей вины так, чтобы стать ни на что не способным как мужчина!

— Как я понял, ты почти ничего не ешь…

— Не очень хочется. — За сутки, что он не показывался ей на глаза, Мари замкнулась в своем горе. И когда Джамал появился на пороге — мрачный, нервный, как и она сама, — ее чаша страданий оказалась переполнена.

— Понимаю, — проронил он напряженным голосом. — Но будь же благоразумной…

Молчание подавляло. Мари отвернулась к стене. Джамал стоит Баньяни, мрачно подумала она, стараясь возненавидеть его, но это стремление странным образом лишь умножило ее собственные страдания.

— Я совершил ошибку, заманив тебя в Королевство Нботу, — горько посетовал Джамал.

Мари хмуро взглянула на него сквозь упавшие на глаза спутанные пряди.

— Я верил, что смогу осчастливить тебя… хотя бы на время. — Черты его лица заострились. — Теперь я понимаю, что поступил самонадеянно… и даже глупо, непростительно глупо. Поддался своим чувствам. Никогда еще не желал я ни одну женщину так, как тебя. Ты была моей мечтой… о боги, я говорю как мальчишка! — За хриплым, смущенным смешком Джамал попытался скрыть свою растерянность. — Я наивно полагал, что мы неплохо проведем какое-то время вместе, и это не будет тебе ничего стоить. У меня практически не оставалось времени и не было свободы выбора. Я должен был жениться и завести детей. Мне уже тридцать. Критический возраст для холостяка в моем положении…

— Да, — неуверенно прошептала она, пораженная его откровенностью, которой никак не ожидала.

«Ты была моей мечтой», — мысленно повторила Мари, испытывая невыносимую боль. Хотя он говорит о том, что было ей известно с самого начала. Она была его сексуальной фантазией, желанным завоеванием, мешавшим исполнению уготованной ему роли, но ставшим в результате еще более желанным. Он хотел порезвиться напоследок с женщиной, не принадлежавшей к его миру, — сильной, независимой женщиной, которая вряд ли разнюнилась бы, когда все кончится, и принц, конечно, никак не предполагал, что последний холостяцкий загул выльется во что-то значимое.

— Если бы не моя семья, я организовал бы твое возвращение во Францию без промедления, раз уж ты желаешь этого, — отрывисто проговорил Джамал. — Но ради родственников я прошу тебя остаться в Королевстве Нботу еще на некоторое время. Слишком стремительный отъезд моей молодой жены привел бы их в немалое смущение.

Мари не осмеливалась посмотреть на него. Мысль о немедленном возвращении домой привела ее в ужас. И все же откладывать неизбежное равнозначно трусости. «Провести вместе время»… Ну почему она не из тех женщин, которые охотно согласились бы на это? И только тут Мари наконец-то осознала, почему такой вариант ее не устраивал.

Она хочет большего! С самого начала она этого хотела, даже когда спорила с Джамалом и говорила ему, что не верит в брак. У нее тоже были мечты, даже если она не признавалась в них. Она хочет его навсегда, хочет, чтобы он любил ее, чтобы он доказал ей, что их брак переживет любые испытания. И это было неизмеримо наивнее всего того, что он ожидал, с болью признала Мари. Золушка заполучает своего принца… Да кто в Королевстве Нботу поверит, что какая-то Мари Третье может питать подобную мечту?

— Так что ты решила? Я должен знать, — негромко обратился к ней Джамал.

Слава Богу, что он боится доставить неприятность своей семье, подумала Мари.

— Я остаюсь, — тихо ответила она и попыталась привести разумное оправдание в пользу своего решения: — Я хочу заняться научными исследованиями.

— Разумеется, твои научные исследования, — хмуро отозвался Джамал.

Но не только этим я займусь, подумала Мари в порыве неожиданной решимости, удивившей ее саму. Сейчас Джамал мечтает, чтобы лето прошло как можно быстрее. Он уже сыт ею по горло. Он разочарован.

Джамал чувствовал, что свалял дурака. Он отказался от своей мечты. А вот она не собиралась отказываться от него с такой легкостью. Если ей предстоит прожить остаток жизни безнадежно влюбленной в мужа другой женщины, то она просто обязана заиметь стоящие воспоминания, с которыми можно было бы спокойно вернуться домой! Пока еще он ее муж, и, подумала Мари, Баньяни с ее чувством жестокой мстительности всегда будет считать себя второсортной, а сам Джамал обречен тосковать по своей первой жене всю оставшуюся жизнь!

— Я многое передумала, пока была прикована к постели, — сообщила ему Мари, и в ее признании было немало правды. Лишенная в течение двадцати четырех часов компании Джамала, она примирилась со своими чувствами.

— Ты только и делаешь, что думаешь, — хмуро бросил принц, словно Мари нанесла ему самое страшное оскорбление, на которое только способна женщина.

— Исследования очень важны для меня, но я, к сожалению, не говорю на вашем языке. — Мари тяжело вздохнула. — Его знает мой помощник. Поэтому я и выбрала его. Кто-то должен его заменить. Представляю себе, как ты занят, но все же не могли бы мы поехать вместе?..

— Куда поехать? — удивился он, не сразу поняв, о чем идет речь.

— В джунгли и в саванну, чтобы я могла ознакомиться с флорой тех мест, где еще не проходили исследователи. Естественно, я хотела бы получить точные научные данные об этих районах.

— Тебя и в самом деле интересует флора нашей страны? — спросил Джамал, явно стараясь скрыть, насколько он поражен ее предложением.

— Да, знаешь, настоящее возвращение к природе… Только ты и я, без когорты охранников и слуг — они лишь будут отвлекать от моих целей. А ты как думаешь? — не совсем уверенно спросила Мари.

— Но ты же останешься наедине со мной, — сухо указал Джамал, напряженно прищурившись и вглядываясь ей в лицо. — Я и не думал, что ты желаешь подобной интимности.

Мари сделала глубокий вдох, покраснела и опустила глаза.

— А когда я говорила, что она нежелательна? Я ведь не испытываю ненависти к тебе…

Еще никогда тишина не была для нее такой оглушающей.

— Ты полагаешься на то, что я не притронусь к тебе? А вот я-то совсем не уверен, что устою перед искушением, когда останусь наедине с тобой. — Его признание прозвучало так, словно оно причиняло ему физическую боль.

— Надеюсь, нет… — Мари облизала пересохшие губы и еще больше покраснела. Она начала сомневаться, в здравом ли она уме, и почувствовала, что и его одолевают такие же сомнения. Зеленый свет, потом красный стоп-сигнал, вспомнила она, терзаясь чувством стыда.

— Надеешься, что я не устою перед искушением? — уточнил Джамал.

Мари как-то обреченно кивнула, шокированная тем, что только что сказала ему.

Джамал вогнал ее в трепет. Пробормотав что-то, он вытащил ее из постели вместе с трубкой от капельницы, и в это самое мгновение открылась дверь.

— Что это ты надумал? — спросила изумленная Намири.

— Я забираю свою жену домой, — вызывающе объявил Джамал, словно ожидал возражений. — Заберу и сиделку.

Намири постаралась сохранить серьезное выражение.

— Ох уж эти молодожены! Вы напоминаете мне, какая я уже старушка.

Когда его сестра вышла, Джамал впился в Мари испытующим взглядом сверкающих золотистыми искрами глаз!

— Я постараюсь, чтобы это лето стало самым счастливым в твоей жизни, — страстно поклялся он.

Мари пронзила острая боль, будто в нее впился осколок стекла. Конец лета представился ей страшнее смерти. Почему Джамал постоянно напоминает об этом? Словно сыплет соль на раны. Однако незачем забывать реальность, твердо напомнила она себе.

Глава 9

Вечерело. Джамал в пестрой африканской одежде до щиколоток, слегка хмуря густые брови, подошел к Мари, сохраняя непроницаемое выражение лица.

— В это время ты обычно дремлешь, — напомнил он, оглядывая темно-желтыми глазами точеную женскую фигуру, расслабленно лежащую в тени деревьев.

— Я совершенно здорова.

— Ты все еще бледна… и выглядишь утомленной.

Мари не стала возражать. Только неделю назад она сдала свои позиции, сожгла за собой все мосты и полностью отдалась во власть Джамала. Ни в одном самом кошмарном сне не представляла она себе, что пожертвует своей гордостью. А каков результат? — вопрошала она себя с возмущением и негодованием, которые росли на протяжении всей недели.

Неизвестно почему Джамал после короткого мига ликования в больнице впал в холодную отчужденность. Он был безукоризненно вежлив и чрезвычайно внимателен, приносил ей цветы и книги, навещал ее несколько раз в день, но вел себя как любезный хозяин, навещающий заболевшего гостя, ибо большего не допускал.

— Когда мы отправимся в лес и саванну? — прямо спросила Мари.

— Быть может, в следующем месяце, когда жара немного спадет. Нынешнее пекло тебе не выдержать…

— Я уверена, что выдержу.

— Ты не знаешь, о чем говоришь, — холодно прервал ее Джамал. — А мне это хорошо известно, согласись. В это время года просто безумие предпринимать путешествие.

Мари сжала зубы.

— Ты можешь поставить для себя отдельную палатку… если именно это… беспокоит тебя! — После этих слов ей захотелось укрыться где-нибудь. Ее начало мучить самое унизительное подозрение. После того как она проявила слабость в больнице, уж не разочаровался ли Джамал в своем выборе? Не проклинает ли сейчас ситуацию, в которой оказался, не жаждет ли уже отделаться от чужестранки и без проволочки заключить в свои объятия Баньяни?

Мари подняла глаза и натолкнулась на его стальной взгляд, заметила насмешливый изгиб его чувственного рта.

— Уж не чувствуешь ли ты себя одинокой в постели? — небрежно спросил Джамал. Мари покраснела до корней волос.

— Я думаю, что стал всего лишь объектом секса, — продолжил он. — Такая роль не совсем незнакома мне. И другие представительницы твоего пола видели меня в ней. Но ты — моя жена…

— Временно! — отрезала Мари, взбешенная тем, что он так легко ее раскусил.

— У меня и в мыслях не было обидеть тебя…

— И тем не менее у тебя это здорово получается! — выпалила она с гневом.

— Я тебе не жеребчик.

— Не поняла? — разъяренная Мари едва выговорила вопрос сквозь зубы.

— Ты хотела бы, чтобы я молча навещал тебя в постели каждую ночь и также молча удалялся к рассвету. Ты бы получала физическое наслаждение, не позволяя мне заглянуть в твое внутреннее «я». Но я не дам использовать себя таким образом. Когда ты научишься разговаривать со мной, я разделю с тобой постель…

— Я не желаю разговаривать с тобой… Не хочу видеть тебя в своей постели… Да хоть бы ты бросился в ближайшую пропасть! — выпалила Мари, дрожа от унижения.

— Я прекрасно знаю, что все не так, — мягко возразил Джамал. — Ты просто терпеть не можешь, когда тебе перечат. Тебя не пороли в детстве?

Мари аж рот открыла от неожиданности.

— Я спрашиваю потому, что сам выкидывал такое… Но меня наказывали. И это пошло мне на пользу.

Мари с силой сжала кулаки и медленно досчитала до десяти, стараясь успокоиться.

Джамал грациозно опустился на стул напротив нее.

— Я бы выпил чего-нибудь холодненького… — Мари взяла кувшин с ледяным напитком и налила в стакан.

— …но не хотел бы, чтобы ты швырнула стакан мне в лицо.

— В самом деле? — угрожающе спросила она.

— Мне не хотелось бы подвергать тебя унижению, окунув в ближайший бассейн. Слухи о твоем купании в фонтане в день нашей свадьбы уже распространились за стенами дворца.

Мари вспыхнула и посчитала от двадцати до пятидесяти в мертвой тишине.

— Уже ни для кого не секрет, что твой нрав не уступает пламени в твоих волосах.

Счет пошел до сотни со сверхзвуковой скоростью.

— Так о чем ты хотела бы поговорить сейчас? — растягивая слова и улыбаясь, поинтересовался Джамал.

— О способах пытки и убийства, — с дрожью выпалила Мари, сделала глубокий вдох и заставила себя наконец взглянуть на него. — Иногда ты так меня бесишь! — призналась она жалобным тоном.

— Я хотя бы не надоедаю тебе, как надоедал отец матери.

— Ты говорил, что она оставила его незадолго до своей смерти, — внезапно вспомнила Мари.

— Она жива, — поправил Джамал. Мари изумленно посмотрела на него.

— Но служанка сказала мне…

— Уверяю тебя, что моя мать жива и весьма активна. Она — светская дама, жена известного европейского политика, и у нее еще два взрослых сына кроме меня.

— Так твой отец развелся с ней?

— Она развелась с ним. Отец слишком горд, чтобы признать, что этот брак оказался не более чем курортным романом. Для него эта женщина умерла. Вот почему ходят разговоры о ее смерти.

— Курортный роман? — повторила Мари.

— Мать Намири умерла, оставив отца вдовцом с четырьмя дочерьми. С моей будущей матерью он познакомился в Ницце, — спокойно объяснял Джамал. — Юная, богатая и избалованная, она решила, что будет забавно выйти замуж за африканского принца. На троне тогда сидел мой дед…

— Так твоя мать француженка? — прервала его Мари. — Христианка?

— Да. Ничего особенного — в Королевстве Нботу христиане составляют треть населения, — мягко напомнил ей Джамал.

Десятилетия назад в эту часть Африки следом за французскими войсками пришли европейские миссионеры. Со временем все больше и больше туземцев стали посещать церкви, детей начали крестить по-католически, а браки заключать под сводами храмов, что, впрочем, не мешало сохранению местных свадебных обрядов. В чем Мари могла недавно сама убедиться. Но она не знала, что Джамал наполовину француз, и, словно поняв ее удивление, о» усмехнулся:

— Я похож на отца, а не на мать, разве что цвет моей кожи светлее, чем у него, и несколько другого оттенка.

— Как долго они прожили вместе?

— Дольше, чем она хотела, — она забеременела в первый же месяц. Патату она покинула, когда мне едва исполнилось две недели.

— Твой отец не разрешил ей взять тебя с собой? — предположила Мари.

— Она сама не пожелала этого. Ребенок от смешанного брака обременил бы ее. К тому же без меня ей было гораздо легче вновь выйти замуж.

«Ребенок от смешанного брака» — Мари передернуло от этого выражения.

— Тебе об этом сказал отец?

— Уж не хочешь ли ты взвалить всю вину на плечи моего отца? — возмутился Джамал, сердито взглянув на Мари. — Он очень любил ее — пожилой мужчина, не очень-то сведущий в повадках западных женщин и весьма беззащитный перед подобным сокрушающим поступком. А то, что и я был отвергнут, нанесло ему самую глубокую рану.

Мари покраснела. Она никак не могла представить себе африканского тирана, каким ее воображение рисовало короля Бутасу, — бесцеремонно брошенным заскучавшей молодой женой.

— Ты когда-нибудь виделся с матерью?

— Однажды. Отец предупреждал меня, что глупо искать этой встречи. — Джамал криво усмехнулся, с силой сжав пальцами стакан. — Поднявшийся из могилы скелет не привел бы ее в больший ужас, чем я. Она не желала вспоминать, что у нее было другое замужество и есть другой сын, поскольку ее муж не любит людей черной расы. В моем присутствии она заставила слугу поклясться, что он сохранит в тайне мой визит.

— Какая мерзость! — воскликнула Мари, возмущенная тем, что мать — какая бы она ни была — могла отказаться признать своего сына. Особенно сына, который, несмотря на то, что она бросила его, продолжал питать к ней добрые чувства.

— Мари, ты говоришь об этом так, словно тебя это волнует.

Она окаменела, столкнувшись взглядом с неотразимыми темными глазами, и быстро отвернулась, оберегая свое сердце.

— Разумеется, волнует. Такого я не пожелала бы и моему злейшему врагу!

— Не очень-то я и переживал, — сухо возразил Джамал. — У меня был любящий отец, а к трем годам появилась и мачеха, которая воспитывала меня как собственного сына. И у меня есть две младшие сестренки, с которыми ты непременно познакомилась бы, если бы не наше поспешное бракосочетание. Они обе вышли замуж и живут за границей.