6

Бледная как смерть, Алекс дрожала от страха и холода. Она сидела, сжавшись в комочек, прижав колени к подбородку. Слезы непрерывающимся потоком струились по ее лицу.

Холодный и требовательный взгляд Костоса ждал ответа, но ей так хотелось куда-нибудь исчезнуть, провалиться сквозь землю и никогда больше не показываться ему на глаза. Как глупо с ее стороны не подумать о том, что, когда они будут близки, он сразу же догадается, что она не та опытная куртизанка, за которую себя выдает.

Кто знал, что она не сможет сдержаться от вскрика, что могут быть другие свидетельства того, что она девственна. Но с другой стороны, разве она не читала, что некоторые мужчины не всегда могут определить разницу между неопытной девушкой и зрелой женщиной? – Теперь рассказывай, кто ты такая? – истребовал ответа Костос тихим и враждебным тоном.

Его тон не позволял ослушаться.

Алекс понимала, что ей не остается ничего другого, как рассказать всю правду, всю до остатка, ничего не утаивая, потому что он не потерпит никаких отговорок. Она готова была расплакаться от унижения, которое сама накликала на свою голову.

Сидеть голой перед совершенно одетым и до предела разгневанным мужчиной – не самое удобное из положений для того, чтобы убедить его в чем бы то ни было, но еще труднее объяснить, что она обманула его, руководствуясь исключительно благими намерениями, только любовью к ребенку.

– Я жду ответа, – повторил Костос, и его тон не обещал ничего хорошего.

Алекс дрожала крупной дрожью, несмотря на то что воздух в комнате был очень теплый. Она дрожала бы и в пустыне Сахара.

– Можно я оденусь? – жалобно попросила она Костоса, надеясь на его милость.

– Нет! – Он был непреклонен как скала.

В его глазах не осталось ничего от того Костоса, которого она знала всего несколько минут назад.

Алекс опустила глаза, желая прожечь своим взглядом дырку в этой проклятой простыне. Пусть будет пожар и они сгорят вместе. А что? Очень романтично.

– Я бы тебе порекомендовал начать свой рассказ немедленно, пока я еще сдерживаюсь, хоть и с трудом, – угрожающе посоветовал он.

– Сандра... Мать Патрика разбилась на горнолыжном курорте почти два месяца назад, – прошептала Алекс прерывающимся голосом и охватила колени руками. Ей было тяжело опять возвращаться мыслями к этой трагедии. – Она была моей троюродной сестрой. Как ни странно, у нас были одинаковые имена.

– Одинаковые имена? Что за глупость? – недоверчиво прервал ее Костос.

– Наши отцы были двоюродными братьями, поэтому мы обе носили фамилию Вилсон. Нам обеим дали имя Александра при крещении в честь одной из тетушек. Когда мне было восемь лет, Сандра потеряла родителей и стала жить с нами...

– Ты что, хочешь меня убедить, что вас было двое? Ха, ха, ха! Очень интересно, но верится с трудом. Выкладывай всю правду, пока я не вытряс ее из тебя.

Алекс подняла глаза и тут же опустила их, не выдержав его взгляда, хлестнувшего ее как плетка.

– Последние три года мы жили с Сандрой в одном доме. Квартира и все, что находится в ней, принадлежало Сандре, а я... я присматривала за Патриком с того самого дня, когда он родился.

Так это ты – гувернантка Патрика? – спросил Костос, с недоверием глядя на нее. – Ты прислуживала своей сестре?

Его голос был полон презрения.

Алекс залилась краской и спрятала лицо в коленях, стараясь свернуться в маленький-премаленький комочек. Так вот как он на нее смотрит теперь. Как на прислугу. Ну что ж, с точки зрения его высокого полета так оно, наверное, и есть.

– И ты еще посмела залезть ко мне в постель? – Его негодованию не было предела.

У Алекс перехватило горло от его вопиющей наглости. Разве это она залезла в его постель? Ведь это же он ее туда затащил!

Голос Костоса становился все более гневным. Он схватил простыню, лежащую у его ног, и швырнул ею в испуганную девушку.

– И не пытайся разжалобить меня, смотря своими колдовскими глазами. Кто обвинит меня, если я сейчас же выброшу тебя из дома в чем мать родила? Ведь ты за наше короткое знакомство уже не раз успела воспользоваться обманом.

Алекс медленно подняла глаза, и на ее мертвенно-бледном лице отразился панический ужас. Она не знала, что сказать, что сделать. В ее голове не было ни одной мысли.

– Если ты и в самом деле говоришь правду, ты – самозванка, не имеющая никаких прав на Патрика, – гневно выпалил Костос. – Но я разберусь с тобой позже. Сейчас меня ждет отец.

Костос вышел из комнаты вне себя от гнева. Ему хотелось вернуться и вытрясти из этой девицы полное признание. Совсем некстати ему в голову пришла мысль, что она все-таки не принадлежала Георгосу, но он тут же отбросил ее как несущественную.

Кем бы ни была покойная мать Патрика, какими бы недостатками она ни обладала, какой бы распутной ни была, нужно отдать ей должное – она никогда не притворялась. Итак, он дал расчетливой авантюристке и лгунье втянуть себя в эту историю. Так называемая «преданная няня»! Волна ярости опять охватила его.

Через час начало темнеть, и Алекс, одетая в измятый костюм, вышла в прохладный холл, окна которого были распахнуты в сад. До самого горизонта простиралась розовая, персиковая и золотая дымка. Какая-то магическая сила тянула ее туда. Она знала, почему ей так хотелось вернуться в сад: какое-то странное, неспокойное чувство, связанное с появлением этого человека в ее жизни, запало ей в душу. Ей хотелось выйти из дома, где произошла тягостная сцена, отдышаться, отвлечься видом прекрасной природы и разобраться в себе.

Алекс винила только себя за то, что оказалась в таком затруднительном положении. Теперь Костос даже и не подумает помочь ей встретиться с Патриком, ведь она ему не мать. Кроме того, он теперь не чувствует к ней ничего, кроме отвращения. Она вспомнила, какими холодными чужими глазами он смотрел на нее, уходя.

А чего еще она ожидала? Пытаясь добиться свидания с Патриком, она сыграла с Костосом недобрую шутку. Каково было ему узнать, что она совсем не та женщина, за которую себя выдает? Говорили же ей все, что она не имеет права решать судьбу ребенка, матерью которого не является. Но она любила Патрика! Она не могла бы любить его больше, если бы он действительно был ей родным сыном, потому что сильнее любить просто невозможно.

Но как она не подумала заранее о том, что, когда все ее тайны откроются, все ее секреты, шитые белыми нитками, вылезут наружу, единственный человек в этой стране, который мог бы помочь ей, превратится в злейшего врага?

А зачем она легла в постель с ним? Здесь ей нет совсем никакого оправдания. Боль в сердце напомнила ей об этой самой досадной и наименее простительной слабости. Она так легко поддалась соблазну, так просто дала себя уговорить, что при одном воспоминании об этом ее продирала дрожь.

Чем дольше Алекс думала о том, что произошло, тем яснее ей становилось – все, что она делала с той самой минуты, как Костос позвонил ей, было одной огромной ошибкой, которую уже никак не исправишь.

Рано утром на следующий день Костос с племянником на руках вышел из вертолета. Мальчик крепко вцепился в его шелковую рубашку и не переставая, как заезженная пластинка, повторял одно и то же имя: «Аля», вытирая слезки второй свободной ручкой. И в который раз Костос не уставал поправлять его:

– Не Аля, а Алекс. Не плачь, мы сейчас ее найдем.

Гувернантки и нянечки, медсестры и детские врачи, присматривающие за Патриком, сбились с ног, не понимая, имя какой любимой игрушки называет мальчик, не останавливаясь ни на секунду. Они готовы были найти все что угодно, лишь бы он перестал плакать и капризничать. Если бы он звал маму, тогда все было бы понятно, но как раз слово «мама» мальчик не произносил ни разу.

– Аля...

Лицо мальчика покраснело, нижняя губка дрожала, большие карие глаза были подернуты невыплаканными слезами, он уже потерял всякую надежду на то, что его любимая Алекс найдется.

Смуглое лицо Костоса стало более суровым при воспоминании о том, каким веселым, доверчивым и общительным был мальчик при их первой встрече в Лос-Анджелесе.

Теперь его доверие к окружающим было подорвано, все знакомые и любимые люди и предметы исчезли из его окружения, и Патрик капризничал и плакал по любому поводу и даже без него.

Костос покрепче обнял племянника, взглянув на него еще раз. Его сердце дрогнуло. Когда мальчик впервые улыбнулся ему, у Костоса исчезли все сомнения по поводу того, течет ли в ребенке кровь Сикельяносов, потому что это была улыбка Георгоса.

Алекс не услышала звука приближающегося вертолета, так как стены в доме были очень толстые. Она только под утро заснула на софе в гостиной, где напрасно ждала Kocтoca. Возле нее стояла недопитая чашка чая – единственное, к чему она притронулась за весь день.

Всю ночь она мерила шагами красивую комнату, рассуждая, почему же Костос не ночевал дома? Вернется ли он когда-нибудь?

Усталая и бледная, она приподняла голову с подушки, услышав шаги в коридоре, а затем увидела Костоса, стоящего на пороге комнаты с мальчиком в руках. Его темные глаза не переставали укорять и судить ее, что не помешало ее сердцу опять наполниться любовью к нему. Она замерла и боялась дышать. Она даже не смела надеяться, что Костос поможет ей увидеть Патрика после того, что он узнал о ней.

Костос поставил мальчика на пол, и неуклюжие ножки помчались к Алекс. Она, ни секунды не раздумывая, бросилась ему навстречу, казалось, летя, не касаясь пола. Уже через мгновение она держала маленькое тельце в руках, крепко прижимая его к себе.

Голос Алекс дрожал и прерывался, когда она говорила в крохотное ушко какие-то глупые и понятные только им двоим слова. Пальчики Патрика крепко схватились за нее, слегка дрожа. Алекс обнимала и целовала его как заведенная и никак не могла насмотреться на его чудесное личико. Скоро на лице Патрика заиграла улыбка, хотя слезы еще не совсем просохли.

Алекс посмотрела поверх головы мальчика на Костоса, который все еще стоял на пороге. В ее глазах стояли слезы облегчения.

– Я никогда не смогу отблагодарить тебя за то, что ты сделал. Я понимаю, что не заслуживаю этого счастья, но спасибо тебе от меня и от Патрика.

– Мне не нужна твоя благодарность. – Его суровые глаза заставили ее покраснеть. – Мой племянник очутился здесь только потому, что он нуждается в тебе.

Алекс понуро опустила голову.

– И не разыгрывай из себя мученицу. – Его взгляд был неумолим. – Ты ведь никогда и не собиралась расставаться с ним.

При этих словах ее бирюзовые глаза загорелись огнем противоречия.

– Но я ведь...

– И не спорь, ты всегда ставила свои собственные интересы превыше потребностей ребенка.

Обиженная несправедливостью обвинения, Алекс сказала с болью в голосе:

– Это совсем не так!

– Ты ведь просто его гувернантка, а не опекун. Что ты можешь предложить ему по сравнению с семьей его отца? Безопасность? Ты ведь одинокая молодая женщина без средств, достаточных, чтобы содержать ребенка, – произнес Костос с презрением в голосе.

– Может быть, но... – Она так любила Патрика, что видела только одну сторону этого вопроса.

– Ему только два года, но он принадлежит к семье, у которой вековые традиции, – продолжал Костос. – Ему предстоит такое блестящее будущее, какое ты никогда не смогла бы дать ему. Его место здесь – на земле его предков. Он больше никогда не вернется в Америку.

– Наверное, все, что ты говоришь, правильно. И на это я могу ответить тебе только одно. Да, у меня нет таких финансовых возможностей, которые есть у вас. Единственное, что я могу дать Патрику, это моя любовь. Но я уверена, что это не так уж мало, – проговорила Алекс тихим голосом, стараясь говорить ровно, так как малыш сразу же поднял головку, готовый опять захныкать.

– Кроме того, вместо того чтобы признаться, что ты только воспитательница Патрика, ты солгала мне.

– Но я ведь ни разу не сказала, что я – мать Патрика...

– Но ты промолчала, когда могла бы с легкостью разъяснить этот вопрос, – прервал ее Костос, не давая ей возможности уйти от ответа. – Если бы ты сказала, кто ты на самом деле, я бы сразу же согласился взять тебя в Грецию вместе с Патриком.

– А я думаю, что ты вообще не стал бы считаться со мной.

– Мои чувства никогда не влияют на решения, которые я принимаю. Я так понимаю, что ты тоже чаще принимаешь решения, руководствуясь здравым смыслом, а еще чаще – выгодой.

Его глаза были полны пренебрежения.

– Ты так же использовала Патрика в своих корыстных целях, как и его мать. Ты увидела возможность подняться из нищеты за счет него и не преминула этим воспользоваться.

Похолодев от тех обвинений, которые посыпались на нее, Алекс вскрикнула:

– Это неправда!

Не переставая укачивать Патрика, который уже начинал засыпать, Алекс в упор посмотрела на Костоса. С ее щек сошла всякая краска.

Костос иронично поднял изящно очерченную бровь, его взгляд был тверд как гранит.

– Ты что, все еще собираешься утверждать, что залезла ко мне в постель только из любви к Патрику? Совершила самопожертвование? Я-то просто уверен, что у тебя были гораздо менее благородные причины позволить мне воспользоваться твоим роскошным телом. Все твои претензии ко мне были никак не связаны с заботой о моем племяннике.

Алекс было открыла рот, чтобы попытаться как-то оправдаться, но испугалась, что разговор на повышенных тонах может взволновать мальчика. В ее бирюзовых глазах вспыхнул огонек гнева, а губы презрительно искривились. Костос искажал факты, как ему хотелось. Разве она рвалась в его спальню? Кто соблазнил ее ласковыми словами? Кто так умело воспользовался своим опытом обольстителя? Он, он и еще раз он!

– Не драться же мне с тобой, чтобы убедить тебя в том, что ты не прав, тем более сейчас, когда Патрик спит, – холодно сказала Алекс.

Костос сжал губы.

– Я не дерусь с женщинами, – резко произнес он и вышел из комнаты, хлопнув дверью.

Может быть, оно и так, но почему-то Алекс показалось, что у него ушло бы не так много времени на то, чтобы научиться этому.

Внезапно Алекс вспомнила, что должна была спросить его о многом, но не успела. Как надолго привез он мальчика? Дадут ли ей еще одну возможность увидеться с ним? Весь ее гнев испарился от одной только мысли, что, может, это ее последняя встреча с Патриком.

Ей сразу же расхотелось спорить о чем-либо. Она понимала, что ей сказочно повезло уже в том, что она опять держит ребенка на руках и может заботиться о нем хотя бы в течение нескольких часов.

Алекс вспомнила, как Костос сказал ей, что привез ребенка только потому, что тот нуждался в ней. Что бы это могло значить? Значит, Пэдди было здесь плохо? Ее сердце упало от мысли об этом.

После того как мальчик проснулся, Алекс показала ему их новое место жилья, и они погуляли в саду. Она произвела переполох среди прислуги, приготовив самостоятельно завтрак для мальчика в просторной кухне, очень чистой, но лишенной каких-либо современных бытовых приборов.

Когда мальчик поел, она немного посидела с ним, пока он не заснул, не переставая думать об обвинениях, которыми ее забросал Костос.

Он не хотел дать ей возможности оправдаться, так как был уверен, что она в своих поступках руководствовалась жадностью и коварством. Можно понять его убежденность в том, что она была простой искательницей приключений, ведь именно так жила Сандра – она была не особо разборчива в своих связях и очень любила деньги и драгоценности. Костос прекрасно осведомлен о привычках ее сестры, и почему он должен думать о том, что она другая, если она пока ничем не смогла завоевать его доверия.

Когда мальчик заснул, Алекс оставила одну из горничных посидеть с ним и отправилась на поиски Костоса. По дороге ей попалось зеркало, и она бросила мимолетный взгляд в него. Боже, какое же страшилище предстало ее взгляду! Волосы спутаны, костюм висит, как тряпка, в лице ни кровинки.

Первым ее порывом было пойти и привести себя в порядок, но затем она решила, что это не стоит трудов. Ему плевать, как она выглядит, а ей – уж и подавно. С каких это пор она так озабочена своей внешностью? Ее внутренний голос напомнил ей, что, видимо, с тех самых, когда тягучий мужской голос пропел ей на ухо – ma belle.

Пытаясь найти кого-нибудь из прислуги, кто бы говорил по-английски, а затем воспользовавшись их помощью, она оказалась перед закрытой дверью в левом крыле особняка. Она постучала, немного подождала ответа, но, не дождавшись, вошла.

Она бесшумно подошла к нему, ступая босыми ногами по персидскому ковру. Нежный зеленый шелк плотно обтягивал кушетку. Стулья в стиле Людовика XIV выстроились подобно солдатам на параде. Гобелен, где на фоне нежной морской волны сплетались светло-малиновые цветы, был великолепен. Шторы обрамляли прекрасный вид на море, открывающийся из окна. Серебряные подсвечники сверкали на столе.

Костос отпрянул от окна, у которого он стоял, направив на нее гневный взгляд. Ей сразу стало понятно, что он не собирался общаться с ней сегодня.

– Прости, что я нарушила твое уединение. Я просто думала, что могу войти к тебе, – неловко извинилась Алекс.

Костос был теперь одет в свободную белую рубашку и великолепно сшитые бежевые хлопчатобумажные брюки. Пока Алекс говорила, она старалась не смотреть на него, но он казался магнитом огромной силы, и, куда бы она ни отводила свой взгляд, все равно ее глаза возвращались к его лицу.

Он был так великолепен, что даже его мрачный вид только придавал ему большую выразительность. Все в нем дышало мужской силой – от резковатых черт его лица до высокой, ладно скроенной худощавой фигуры. Все в его облике напоминало ей о том, как нежен он был с ней, как необузданны были его губы и руки, все ей напоминало об испепеляющей силе её собственной страсти.

Стараясь не возвращаться в своих мыслях к событиям вчерашнего дня, Алекс поймала себя на том, что не знает, как начать разговор. Ее руки вспотели, и маленькие капельки пота появились на верхней губе. Алекс удивилась тому, как легко она теряет какой бы то ни было контроль над собой в его присутствии.

– Мне нужно поговорить с тобой, – пробормотала Алекс, чувствуя себя неловко. – Но я не знаю, с чего начать.

– А разве у нас есть о чем говорить? – произнес Костос хрипловатым голосом, который сразу же отозвался во всем ее теле. – О Патрике? Он пока останется с нами. Наверное, несколько раз в неделю его будут отвозить к моему отцу в больницу, но сначала мальчик должен прийти в себя и обрести душевное равновесие.

С трудом верилось, что Костосу удалось добиться такого решения от этого упрямого старикашки.

– Здорово. Но как ты убедил отца?

– Нам пришлось принять такое решение только ради самого Патрика. Мальчику было плохо среди незнакомых людей в доме отца, а отправлять тебя в Афины, с его точки зрения, было бы неразумно.

Алекс в ужасе подняла глаза на Костоса.

– Ты рассказал ему все?

Гримасу на лице Костоса было трудно назвать улыбкой.

– Что я ему сказал, тебя не касается. Алекс покраснела, но так как волнующий ее вопрос разрешился к ее полному удовольствию, она сказала примирительно:

– Я не думала, что все настолько усложнится.

– Не притворяйся такой наивной дурочкой. Тебе ведь наплевать на всех окружающих.

Его тон не оставлял сомнений в том, что именно он думает о ней.

– Ты меня вынудила убедить отца в том, что твое присутствие абсолютно необходимо для психического здоровья Патрика и что я приму участие в его воспитании. Если бы я этого не пообещал, мне бы не удалось привезти его сюда.

Только сейчас Алекс начинала понимать, что ее желание держать Патрика на руках и упрямство, с которым она не хотела никому его отдавать, привело к тому, что многие люди несут теперь ответственность за ее решение и за ложь, сказанную ею.

– Патрик очень скучал по тебе, и, хотя он забыл бы тебя спустя какое-то время, я не мог спокойно смотреть, как он страдает. Он сын моего брата, а я любил Георгоса. Георгос не задумываясь усыновил бы моего ребенка, если бы что-то случилось со мной.

Почему-то Алекс ощутила легкое чувство стыда.

– Прости, если я стала виной того, что тебе придется заниматься воспитанием Патрика. Но на самом деле ты вовсе не обязан этого делать. И вообще, перестань винить меня за вс, что произошло. Если бы ты не похитил Патрика, ничего бы этого не случилось. Кроме того, я могла бы поселиться в каком-то другом доме, чтобы не стеснять тебя.

Костос стал медленно подходить к Алекс.

– Я не думаю, что это хорошая идея. Здесь достаточно места для нас двоих.

– Но ты ведешь себя так, будто ненавидишь меня.

Он подошел еще ближе, и Алекс пришлось отступить к самой стене.

– Разве это помешало нам остаться довольными друг другом вчера? – Он протянул руку и коснулся ее щеки.

– Но ведь... – начала было она, но он прервал ее.

– Признайся, ведь тебе было хорошо? – бархатным низким голосом проговорил он.

У нее не было сил смотреть в его глаза, и она отвела взгляд, боясь сгореть в огне его страсти.

– Но дело ведь не в этом.

Костос обхватил ее талию, отрывая Алекс от стены, в которую она, казалось, вросла.

Ее тело напряглось и дыхание участилось, но она постаралась сохранить свое самообладание.

– Только посмей ко мне...

– Я всегда смею, – произнес Костос, и его темные глаза остановились на ее полных губах, заставив их затрепетать. – Ты дразнишь меня и становишься все желаннее. Скажи, что ты меня не хочешь...

– Я тебя не хочу, – поторопилась заверить его Алекс.

– ... и я назову тебя лгуньей.

Руки Костоса скользнули по ее бедрам, делая контакт их тел еще более полным.

Ее тело затрепетало, во рту пересохло, сердце колотилось как сумасшедшее. Теплый мужской запах, смешанный с легким ароматом мужских духов, заставил ее почувствовать жажду.

– Отпусти меня...

Костос поднял руку и коснулся ее волос, не сводя глаз с Алекс. Внезапно он наклонился, и Алекс напряглась, когда его губы коснулись ее губ. Алекс в смятении закрыла глаза, поклявшись, что она будет стоять как скульптура изо льда.

Не встретив никакого отклика, он хмыкнул и провел по ее губам кончиком языка. Ее сердце прекратило свой бег и на мгновение замерло, а тело, наэлектризованное легкими прикосновениями его рук, устремилось ему навстречу.

Грудь напряглась, и соски стали твердыми, ощущение было нестерпимо восхитительным. Чувственная волна накрыла ее с головой. Его мягкий язык продолжал исследовать ее губы, затем проник в нежную пещеру ее рта, возбуждение внутри ее росло, призывая сдаться ему на милость. У нее вырвался стон отчаяния.

– Ты так волнуешь меня, – нежно бормотал Костос, его длинные пальцы задирали вверх подол ее юбки, лаская бедро.

Его другая рука притянула ее лицо еще ближе, и разразился поцелуй, безудержный, как тропический ливень. Волна чувств обрушилась на Алекс – горести и печали жизни, радости и восторги, шок от физического контакта после стольких лет одиночества.

Она протянула руки, чтобы прикоснуться к нему, но он схватил их и прижал к стене над ее головой, так что она оказалась всецело в его власти. Плотно прижавшись к ней бедрами, он уже готов был проникнуть в нее.

Алекс полностью растворилась в нем, испытывая потребность слиться с ним воедино, крепко прижимаясь к нему. Она потянулась к нему каждой клеточкой своего тела, каждым тайным уголком, отчего задрожала и тут же пожелала большего. Большего, чем поцелуй...

Закрыв глаза, она чувствовала, как он укладывает ее на холодную твердую поверхность. У них не было времени раздеться, одним быстрым движением он поднял ее короткую юбку до талии, а затем приподнялся над ней, опираясь на ладони. Дрожь пробежала по его телу, когда он взял в рот ее сосок.

Внезапно какой-то звук из внешнего мира, о существовании которого они полностью забыли, донесся до них. Это был резкий настойчивый телефонный звонок. Мгновенно отрезвев, Алекс оттолкнула его.

Отодвинувшись, Костос постарался привести в норму свое дыхание.

– В чем ты права, так это в том, что любовью вовсе не стоит заниматься на полу.

Физический контакт с Костосом вызвал у Алекс целую волну неконтролируемых эмоций. Она задавала себе множество вопросов. Что же в конце концов происходит с ней?

Костос говорил по телефону. Она поднялась и хотела сбежать, пока он был занят, но он стоял так, что загораживал собой дверь. Она поднесла руку к своим распухшим губам.

Костос положил трубку на рычаг и повернулся к ней.

– Мне необходимо срочно вылететь в Нью-Йорк. Моего заместителя положили в больницу с острым приступом аппендицита, поэтому требуется мое присутствие на важной встрече. Я буду отсутствовать несколько дней.

Он вышел из комнаты, больше не взглянув на нее.

7

Через два дня к ней нагрянула посетительница. Алекс только-только проснулась, позавтракала и принялась разбирать детские вещи, которые прислал дедушка для Патрика. Тут вдруг пришла экономка и сообщила, что ее ждет госпожа Мелисса.