"Мы -это Партия, Партия -это Германия, Гитлер -- это Партия, Гитлер -это Германия" и т. д.
      Мы являемся христианами постольку, поскольку мы - братья во Христе. Мы -во Христе, и Христос в каждом из нас.
      Нельзя ожидать ни от какой группы, чтобы она держалась достаточно долго на чистом пламени подобного объединенного переживания. Группы склонны исчезать под атаками других групп или из-за неспособности выдержать опустошительное воздействие голода или болезней, внутренних расколов и т. п. Но простейшая и вечная угроза любой группе исходит из простого дезертирства ее членов. Это, так сказать, опасность испарения.
      Под видом групповой преданности, братства и любви вводится этика, основой которой является мое право предоставить другому защиту от моего насилия, если он мне предан, и ожидать его защиты от его насилия, если я предан ему, и моя обязанность устрашать его угрозой насилия с моей стороны, если он не останется преданным.
      Пусть не будет никаких иллюзий насчет братства людей. Мой брат настолько же дорогой мне, насколько я дорог сам себе, мой близнец, мой двойник, моя плоть и кровь - может быть как солинчевателем, так и сомучеником, и в любом случае он, вероятно, примет смерть из моих рук, если решится посмотреть на ситуацию по-иному.
      Братство людей вызывается к жизни отдельными людьми в зависимости от обстоятельств, в которых они находятся. Но очень редко оно распространяется на всех людей. Во имя нашей свободы и нашего братства мы готовы взорвать другую половину человечества и быть взорванными в свою очередь.
      Это вопрос жизни или смерти в наиболее насущном из возможных смыслов, поскольку именно на основе таких примитивных социальных фантазий о том, кто или что есть я или ты, он или она. Мы или Они, связывается или разделяется мир, а мы умираем, убиваем, поглощаем, разрываем и разрываемся на части, сходим во ад или возносимся на Небеса - короче, мы проводим свою жизнь. Что есть "бытие" "красных" для тебя и для меня? Какова природа присутствия, вызываемого произнесением этого магического звука? Разве мы симпатизируем "Востоку"?
      Разве мы ощущаем необходимость пугать, стращать или задабривать "его"? "Россия" или "Китай" расположены лишь в фантазиях каждого, включая "русских" и "китайцев" - нигде и везде.
      Специфически человеческая черта человеческих группировок может использоваться для превращения их в некое подобие нечеловеческих систем.
      Мы не предполагаем теперь, что химические элементы соединяются вместе, потому что любят друг друга. Атомы не взрываются от ненависти. Это люди действуют, исходя ж любви и ненависти, это они объединяются для обороны, нападения или удовольствия, получаемого в обществе друг друга.
      Все те люди, которые стремятся управлять поведением большего количества других людей, воздействуют на переживание этих людей. Если можно заставить людей переживать некую ситуацию сходным образом, можно ожидать, что они будут и вести себя сходным образом. Если заставить всех людей хотеть одного и того же, ненавидеть одно и то же, ощущать одну и ту же угрозу -тогда их поведение уже взято в плен: вы получили своих потребителей или свое пушечное мясо. Вызовите общее восприятие негров как недочеловеков или белых как порочных и упадочных, и поведение может быть согласовано должным образом.
      Хотя большую часть переживаний и действий можно преобразовать в количественно взаимозаменяемые единицы, схема постижения групповых структур и их постоянства совершенно отлична от схемы, которую мы используем, когда объясняем относительные постоянные в физических системах. В последнем случае мы не тем же самым образом прослеживаем постоянную модель в обратном направлении вплоть до взаимной интериоризапии модели, чем бы ни были составляющие ее единицы. Однако инерция групп людей, проявляющаяся как само отрицание практики, фактически представляет собой продукт практики и ничто иное. Такая групповая инерция может быть лишь орудием мистификации, если она воспринимается как часть "естественного порядка вещей". Идеологическое злоупотребление подобной идеей вполне очевидно. Оно столь явно служит интересам тех, чей интерес заключается в том, чтобы заставить людей поверить, что status quo есть "естественный порядок", предписанный божественным образом или "законами природы". Непосредственно же менее очевидно, но не менее затуманивающе приложение эпистемологической схемы, выведенной из природных систем, к группам людей. Теоретическая позиция здесь служит лишь все большему отрыву практики от структуры.
      Группа становится машиной - и забывается, что она - сделанная людьми машина, в которой машиной являются те самые люди, которые ее создают. Она совершенно не похожа на машину, сделанную людьми, которая может обладать своим собственным существованием. Группа - это сами люди, организующие себя в модели, страты, предполагающие и предписывающие различную власть, функции, роли, права, обязанности и т. п.
      Группа не может стать сущностью, отделенной от людей, но люди могут образовывать круги, чтобы окружить других людей. Модели во времени и пространстве, их относительное постоянство и жесткость не превращаются когда угодно в природную систему или гиперорганизм, хотя фантазия может развиваться, и люди могут начать жить фантазией о том, что относительное постоянство в пространстве-времени моделей и моделей моделей и есть то, ради чего они должны жить и умирать.
      Происходит так, словно все мы предпочитаем умереть ради сохранения своих теней.
      Ибо группа не может быть не чем иным, кроме как разнообразием точек зрения и действий ее членов, и это остается верным даже тогда, когда -посредством интери-оризапии этого разнообразия как синтезированного каждым -это синтезированное разнообразие становится вездесущим в пространстве и продолжительным во времени.
      Это так же верно, как и то, что человек есть общественное животное, поскольку явная сложность и противоречия социального поля, в котором ему приходится жить, столь труднопреодолимы. Они остаются таковыми даже при фантастических упрощениях, которые накладываются на эту сложность,-некоторые из них мы исследовали выше.
      Наше общество множественно в нескольких смыслах. Любой человек, вероятно, является участником большого количества групп, которые могут обладать не только различной системой членства, но и совершенно разными формами объединения.
      Каждая группа требует более или менее коренного внутреннего преобразования от личностей, которые ее составляют. Рассмотрите метаморфозы, через которые может пройти один человек за один день, пока он передвигается из одного вида социальности в другой: семейный человек, пылинка в толпе, функционер в организации, друг. Это не просто различные роли -каждая обладает всей полнотой прошлого, настоящего и будущего, предлагающей различные выборы и ограничения, различные степени изменений или инерции, различные виды близости и отдаленности, различные наборы прав и обязанностей, различные поручительства и обещания.
      Я не знаю ни одной теории индивидуума, которая бы полностью это признавала. Есть искушение начать с понятия некоторой предполагаемой базовой личности, но сопутствующие эффекты не сводимы к одной внутренней системе. Усталый семейный человек в конторе и усталый деловой человек дома свидетельствуют о том факте, что люди переносят из одного контекста в другой не просто один набор внутренних объектов, но разнообразные и интернализованные социальные образы бытия* -зачастую они чрезвычайно противоречивы.
      Не существует и таких постоянных эмоций, или чувств, как любовь, ненависть, гнев, доверие или недоверие. Какого бы обобщенного определения каждого из этих чувств ни было сделано на самых высоких уровнях абстракции, специфически и конкретно каждая эмоция всегда находится в той или иной связи с группой, в которой она встречается. Не существует никаких "базовых" эмоций, инстинктов или
      *См. главу "Индивидуум и структура семьи" в [33 ].
      личностей вне взаимоотношении, которые имеет человек внутри того или иного социального контекста*.
      Происходит гонка на время. Вполне допускаю, что будут возможны дальнейшие преобразования, если люди начнут переживать самих себя как "Одного из Нас", Если, даже на основе полнейшего своекорыстия, мы сможем осознать, что Мы и Они должны быть переведены во всеобщность человеческого рода, что, уничтожая их, мы не должны уничтожить нас всех.
      Пока продолжается война, обе стороны начинают все больше и больше походить друг на друга. Змея хватается за свой собственный хвост. Колесо делает полный оборот. Осознаем ли мы, что Мы и Они - тени друг друга? Мы это Они для Них, так же как Они -это Они для Нас. Когда будет поднята завеса? Когда шарада превратится в Карнавал? Святые могут по-прежнему целовать прокаженных. Самое время прокаженному поцеловать святого.
      *Эта глава, в частности, многом обязана "Критике диалектического разума" Ж.-П. Сартра. Она подытожена в книге "Разум и насилие", написанной мной в соавторстве с Дэвидом Купером в 1964 году.
      V. ШИЗОФРЕНИЧЕСКОЕ ПЕРЕЖИВАНИЕ
      ДЖОНС (громко смеется, затем выдерживает паузу):
      Я -Магдугал. (На самом деле его зовут не так.)
      СМИТ: Как ты зарабатываешь на жизнь, парень? Работаешь на ранчо или что?
      Д: Нет, я моряк гражданского флота. Нужно быть очень жилистым.
      С: Музыкальный автомат, а? Полагаю, музыкальный автомат иногда поет. Если они правильно налажены. Гм-м. Думаю, это был он. Мое полотенце, гм-м. Мы выйдем в море примерно через... восемь или девять месяцев. Как только... будут починены сломавшиеся детали. (Пауза.)
      Д: У меня любовная тоска, тайная любовь.
      С: Тайная любовь, да? (Смеется.)
      Д: Ага.
      С: А у меня никакой тайной любви.
      Д: Я влюбился, но я не ухаживаю... сидит там... выглядит вроде как я... гуляет везде.
      С: Моя, о единственная, моя единственная любовь - это акула. Убирайся с ее пути.
      Д: Разве они не знают, что у меня жизнь, чтобы жить? (Продолжительная пауза.)
      С: Ты работаешь на авиабазе? А?
      Д: Ты же знаешь, что я думаю про работу. В июне мне -тридцать три, знаешь?
      С: В июне?
      Д: В июне мне тридцать три года. Эта штука полетит в окно, после того как я уставлю, э-э... оставлю эту больницу. Так что я разложил сигареты, я условие жизни в космосе, я сам из космоса, без дураков.
      С (смеется): Я -настоящий космический корабль оттуда.
      Д: Куча людей говорят, э-э... так, как сумасшедшие, но "Веришь -не веришь" Рипли, берешь -отдаешь... одна в "Экзаменаторе", это в разделе юмора, "Веришь -не веришь" Рипли, Роберт Рипли, "Веришь - не веришь", но мы ничему не должны верить, если мне не хочется. (Пауза.) Каждая розочка так одинока. (Пауза.)
      С: Возможно. (Фраза не слышна из-за шума самолета.)
      Д: Я -моряк гражданского флота.
      С: Возможно. (Вздыхает.) Я приму ванну в океане.
      Д: Ванна воняет. Знаешь почему? Потому что ты не можешь бросить, когда тебе хочется. Ты на службе.
      С: Я смогу бросить, когда мне захочется бросить. Я выберусь, когда захочу выбраться.
      Д (говоря в то же самое время): Пойми меня. Я - гражданский, я могу бросить.
      С: Гражданский?
      Д: Иди моим... моим путем.
      С: Полагаю, у нас в порту есть гражданские. (Продолжительная пауза.)
      Д: Чего они от нас хотят?
      С: Гм?
      Д: Чего они от тебя и меня хотят?
      С: Чего они от тебя и меня хотят? Откуда я знаю, чего они хотят от тебя? Я знаю, чего юни хотят от меня. Я нарушил закон, и приходится за это платить (Молчание.) [21].
      Это разговор между двумя личностями, у которых диагноз -шизофрения. Что означает этот диагноз?
      Рассматривать гамбиты Смита и Джонса в качестве обусловленных в первую очередь неким психическим дефицитом - все равно что предполагать, что человек, делающий стойку на руках на велосипеде, едущем по канату на высоте тридцати метров, страдает от неспособности стоять на двух ногах. Мы вполне можем спросить, зачем этим людям быть, зачастую блестяще, такими хитрыми, уклончивыми, ловкими и в итоге непостижимыми.
      За последнее десятилетие в психиатрии произошел радикальный мировоззренческий сдвиг. Он поставил под сомнение старые допущения, основанные на попытках психиатров девятнадцатого века внедрить структуру клинической медицины, имеющей отношение к их наблюдениям. Таким образом, считалось, что темой психиатрии является душевная болезнь: думали о душевной физиологии и душевной патологии, искали признаки и симптомы, ставили диагноз, делали прогнозы и предписывали курсы лечения. В соответствии с философскими склонностями врача он искал этиологию этих душевных болезней в разуме, в теле, в окружающей среде или в унаследованной предрасположенности.
      Термин "шизофрения" придумал швейцарский психиатр Блойлер, работавший в этой сфере деятельности. Используя термин "шизофрения", я не ссылаюсь на какое-либо условие, которое считаю скорее душевным, чем физическим, или на болезнь наподобие пневмонии, но лишь на ярлык, который некоторые люди прикрепляют к другим людям при определенных социальных обстоятельствах. "Случай" шизофрении должен обнаруживаться путем исследования не одного лишь предполагаемого больного, но всего социального контекста, в котором проводится психиатрический церемониал*.
      После демистификации по крайней мере становится ясно, что некоторые люди ведут себя и переживают самих себя и других способами, которые кажутся странными и непостижимыми большинству людей, включая их самих. Если такие поведение и переживание подпадают под определенные, довольно широкие категории, этих людей, вероятно, диагностируют как подверженных некоему состоянию, называемому шизофренией. По недавним подсчетам почти один из ста родившихся детей попадут в эту категорию в то или иное время до достижения сорокапятилетнего возраста, а в Великобритании в данный момент есть около шестидесяти тысяч людей в психиатрических лечебницах, а еще больше вне стен больниц, которых называют шизофрениками.
      *См. [17].
      У ребенка, родившегося сегодня в Великобритании, в десять раз больше шансов попасть в психиатрическую больницу, чем в университет, а примерно одна пятая всех пациентов этих больниц имеет диагноз шизофрения. Это можно воспринять как указание на то, что мы сводим наших детей с ума более эффективно, чем обучаем. Вероятно, именно наша система образования и сводит их с ума.
      Большинство психиатров, но не все, по-прежнему думают, что люди, которых они называют шизофрениками, страдают от унаследованной предрасположенности действовать предпочтительно непостижимым образом, что некий, пока неопределенный генетический фактор (возможно, генетический .морфизм) взаимодействует с более или менее обычным окружением так, что вызывает биохимические и эндокринологические изменения, которые, в свою очередь, порождают то, что мы наблюдаем в качестве поведенческих признаков более глубоких органических процессов.
      Но неверно приписывать кому-либо гипотетическую болезнь с неизвестной этиологией и необнаруженной патологией, если можно доказать обратное*.
      "Шизофреник -это некто, обладающий причудливыми переживаниями и (или) действующий причудливым образом - обычно с точки зрения его родственников и нас самих...
      То, что пациент с таким диагнозом страдает от некоего патологического процесса, есть либо факт, либо гипотеза и допущение, либо суждение.
      Рассмотрение в качестве факта -ложно. Рассмотрение в качестве гипотезы - законно. Нет необходимости делать допущения или высказывать суждения.
      Психиатр, приспосабливающий свою клиническую позицию к наличию еще не диагностированной личности, на которую он уже смотрит как на пациента, склонен верить, что у него в наличии "факт" шизофрении. Он действует так, словно его наличие установлено. Затем он должен исследовать этот случай и многочисленные этиологические факторы, сделать прогнозы и провести курс лечения. Серд
      *См. [45].
      цевина болезни тогда оказывается вне деятельности личности. То есть болезнь воспринимается как процесс, которому личность подвергается,- либо генетический, либо конституциональный, эндогенный, экзогенный, органический или психологический, либо смесь их всех" [29].
      Многие психиатры сегодня становятся более осторожными при принятии такой отправной точки. Но чем можно ее заменить?
      Проясняя новый взгляд на шизофрению, мы могли бы вспомнить о шести слепцах и слоне: один дотрагивается до его туловища и говорит, что это стена, другой дотрагивается до уха и говорит, что это опахало, еще один дотрагивается до ноги и говорит, что это колонна, и т. д. Проблема заключается в отборе образцов, и ошибкой является неосторожная экстраполяция.
      Раньше при отборе образцов поведения шизофреника применялся метод клинического обследования. Вот пример такого рода исследования, проведенного на рубеже веков. Это дословный отчет немецкого психиатра Эмиля Крепелина.
      "Господа, случаи, которые я предлагаю вам, весьма любопытны. Первой вы увидите служанку двадцати четырех лет, облик которой выдает сильное истощение. Несмотря ни на что пациентка постоянно находится в движении, делая по нескольку шагов то вперед, то назад; она заплетает косы, распущенные за минуту до этого. При попытке остановить ее мы сталкиваемся с неожиданно сильным сопротивлением: если я встаю перед ней, выставив руки, чтобы остановить ее, и если она не может меня обойти, она внезапно нагибается и проскакивает у меня под рукой, чтобы продолжить свой путь. Если ее крепко держать, то обычно грубые, невыразительные черты ее лица искажаются и она начинает плакать до тех пор, пока ее не отпускают. Мы также заметили, что она держит кусок хлеба в левой руке так, что его совершенно невозможно у нее отнять. Пациентка почти не обращает внимания на окружающую обстановку, если ее оставляют одну. Если вы колете ее иголкой в лоб, она не моргает и не отворачивается и оставляет иголку торчать изо лба, что не мешает ей неустанно ходить взад-вперед наподобие хищной птицы. На вопросы она почти ничего не отвечает, а только трясет головой. Но время от времени она причитает: "О Боже! О Боже! О мамочка! О мамочка!", всегда точно повторяя одни и те же фразы" [25].
      Вот мужчина и девушка. Если мы смотрим на ситуацию с точки зрения Крепелина, все -на месте. Он -здоров, она -больна; он -рационален, она -иррациональна. Из этого следует взгляд на действия пациентки вне контекста ситуации, какой она ее переживает. Но если мы возьмем действия Крепелина (выделенные в цитате) -он пытается ее остановить, стоит перед ней, выставив вперед руки, пытается вырвать у нее из руки кусок хлеба, втыкает ей в лоб иголку и т. п.- вне контекста ситуации, переживаемой и определяемой им, то насколько необычными они являются!
      Характер взаимодействия между психиатром и пациентом таков, что если вырвать из контекста роль пациента, как это сделано в клиническом описании, то она может показаться очень странной. И вместе с тем роль психиатра служит пробным камнем для определения нормальности с точки зрения здравого смысла. Психиатр, психически здоровый ipso facto, показывает, что пациент не вступает с ним в контакт. Тот факт, что он не вступает в контакт с пациентом, показывает, что что-то не в порядке с пациентом, а не с психиатром.
      Но если перестать отождествлять себя с клиническим положением и взглянуть на пару "психиатр-пациент" без подобных предположений, то будет трудно поддержать такой наивный взгляд на ситуацию.
      Психиатры уделяют очень мало внимания переживанию пациента. Даже в психоанализе существует постоянная тенденция предполагать, что шизофренические переживания суть нечто нереальное и необоснованное; в них можно найти смысл, лишь их истолковывая; без истолкования пациент остается в мире заблуждений и самообмана. Американский психиатр Каплан в предисловии к своему великолепному собранию собственных отчетов психически больных о своих переживаниях очень справедливо пишет:
      "Имея все преимущества на своей стороне, он (психиатр или психоаналитик) пробирается сквозь увертки и оговорки пациента и выводит их на свет разума и прозрения. При такой встрече между психиатром и пациентом усилия первого связаны с наукой и медициной, с пониманием и заботой. Переживаемое пациентом связано с болезнью и ирреальностью, с извращениями и искажениями. Процесс психотерапии состоит по большей части в замене ложных субъективных взглядов пациента на объективные взгляды психиатра. Но сущность такой концепции заключается в том, что психиатр понимает, что происходит, а пациент - нет" [23].
      Г. С. Салливан обычно говорил молодым психиатрам, приходящим работать вместе с ним: "Я хочу, чтобы вы запомнили -при существующем состоянии нашего общества пациент -прав, а вы -не правы". Это возмутительное упрощение. Я привожу его, чтобы освободиться от любых навязчивых идей, состоящих в том, что психиатр прав, а пациент -не прав. Однако я думаю, что в отношении внутреннего мира можно большему поучиться у шизофреников психиатрам, чем пациентам -у психиатров.
      Совсем иная картина начинает проявляться, если взаимодействие между самими пациентами изучается без таких предположений. Одно из лучших исследований было проведено американским социологом Эрвингом Гоффманом.
      Гоффман провел целый год в качестве ассистента физиотерапевта в большой психиатрической больнице (около семи тысяч коек) под Вашингтоном. Его достаточно низкий статус в больничной иерархии позволял установить с пациентами братские отношения, на которые не был способен медицинский персонал из высших эшелонов. Один из его выводов таков:
      "Существует старая поговорка, что нет четкой границы между нормальными людьми и пациентами психбольницы;
      скорее существует континуум с хорошо приспособившимися гражданами на одном конце и полностью проявившимися психотиками -на другом. Должен заявить, что после периода акклиматизации в психиатрической лечебнице представление о некоем континууме кажется весьма самонадеянным. Сообщество есть сообщество. Насколько оно диковинно для тех, кто в него не входит, настолько же оно естественно, даже если и нежелательно, для тех, кто живет внутри него. Система отношений, которые пациенты налаживают друг с другом, не ложится на конец какой-либо шкалы, но она скорее дает один пример ассоциации людей -которой, без сомнения, следует избегать,-но которую к тому же исследователю нужно занести в картотеку наряду со всеми остальными примерами ассоциаций, которые он может собрать" [18].
      Большая часть этого исследования посвящена подробному документированию того, как так происходит, что человек, помещенный в положение пациента, стремится стать определяемым как недеятель, как неответственный объект, чтобы к нему относились надлежащим образом, и даже начинает рассматривать самого себя в таком свете.
      Гоффман также показывает, что, смещая фокус с рассмотрения личности вне контекста, чтобы увидеть ее в контексте, поведение, которое могло показаться совершенно непостижимым, а в лучшем случае объясняемым как некая внутрипсихическая регрессия или органическое разложение, может получить вполне обычный, человеческий смысл. Он не просто описывает подобное поведение "у" пациентов психиатрической больницы, он описывает его в контексте личностных взаимодействий и системы, в которой они имеют место.
      "...В действии -процесс порочного круга. Люди, помещенные в "плохие" отделения, обнаруживают, что им дается очень мало какого-либо оборудования и вещей - одежду у них могут отнимать каждую ночь, предметы досуга и игры могут убираться, а из мебели имеются лишь деревянные стулья и скамейки. Акты враждебности по отношению к этому заведению приходится основывать на ограниченных, плохо разработанных приемах, таких как стучание стулом по полу или резкое разрывание газеты, при котором раздается раздражающий взрывоподобный звук. И чем более несоразмерно это оснащение для показа неприятия больницы, тем больше такой поступок кажется психотическим симптомом, тем более оправданным ощущает администрация направление пациента в "плохое" отделение. Когда пациент обнаруживает себя в изоляции, голым и без видимых средств выражения, он может начать рвать матрац, если сумеет, или писать калом по стенам - действия, которые администрация воспринимает как присущие людям, которым требуется изоляция".
      Однако в первую очередь люди диагностируются в качестве шизофреников и направляются в больницу на основании их поведения вне больницы.
      Было проведено множество исследований социальных факторов, связанных с шизофренией. Они включают попытки обнаружить, встречается ли шизофрения более или менее часто в той или иной этнической группе, общественном классе, у представителей того или иного пола, в зависимости от положения в семье и т. п. Вывод подобных исследований зачастую состоял в том, что социальные факторы не играют значительной роли в "этиологии шизофрении". При этом вопрос считается решенным, и, более того, подобные исследования не подбираются достаточно близко к соответствующей ситуации. Если полиция хочет определить, умер ли человек естественной смертью, или совершил самоубийство, или был убит, она не начинает просматривать статистику происшествий, несчастных случаев и пр. Полиция расследует обстоятельства, сопутствующие каждому отдельному случаю. Каждое расследование - это оригинальный изыскательский проект, и он имеет начало и конец, когда собрано достаточно свидетельств для ответа на конкретные вопросы.
      Лишь последние десять лет стали изучаться непосредственные взаимоотношения "шизофреников". Данная работа была в первую очередь вызвана к жизни теми психиатрами, которые создают впечатление, что если у их пациентов наблюдается душевный беспорядок, то зачастую беспорядок имеет место и в семье. Впрочем, психиатры принуждены своим методом оставаться вдали от непосредственного изучения семьи. Сперва проблема сосредотачивалась главным образом на матерях (которых всегда винят за все в первую очередь) и был введен постулат "шизофреногенной" матери, которая предположительно порождает душевный беспорядок в своем ребенке.
      Затем было уделено внимание мужьям этих, без сомнения, несчастных женщин, потом взаимодействиям между родителями и между родителями и детьми, потом ядру семейной группы, состоящему из родителей и детей, и наконец всей существенной сети людей в семье и вокруг нее, включая дедушек и бабушек пациентов. К тому времени, когда начались наши собственные изыскания, уже был совершен этот методологический прорыв и вдобавок наблюдались значительные теоретические достижения.
      Это была теория "двойной связи", главным архитектором которой являлся антрополог Грегори Бейтсон. Впервые опубликованная в 1956 году [б], она представляла собой первостепенное теоретическое достижение. Зерно идеи зародилось в голове Бейтсона в 1930-х годах при исследованиях, проводимых в Новой Гвинее. Культура в Новой Гвинее - как и любая другая культура обладала встроенными методами установления своего собственного внутреннего равновесия. Например, одним методом, служившим для нейтрализации опасного соперничества, являлся сексуальный трансвестизм. Однако миссионеры и западная администрация порицали подобную практику. Поэтому культура стала подвержена риску внешнего истребления или внутреннего распада.
      Совместно с исследователями из Калифорнии Бейтсон ввел эту парадигму неразрешимой "безвыигрышной" ситуации, особо разрушительной в отношении самоотождествления, в изучение внутрисемейной модели общения при диагностировании шизофреников.
      Изучения семей шизофреников, проведенные в Пало-Альто (Калифорния), в Йельском университете, в Пеннсильванском психиатрическом институте, в Национальном институте душевного здоровья и в других местах, показали, что диагностируемая личность является частью более широкой сети крайне беспорядочных и вызывающих беспорядок моделей общения. Насколько я знаю, везде было выявлено, что любой исследованный шизофреник с беспорядочной моделью общения показывал, что он представляет собой отражение беспорядочных или вызывающих беспорядок моделей (или реакцию на них), характеризующих его семью. Это соответствует и нашим собственным изысканиям [29].
      В более чем ста случаях, где мы с Д. Купером и А. Эстерсоном изучали действительные обстоятельства, сопутствующие социальному событию, при котором личность рассматривается как шизофреническая, нам кажется, что без исключения переживания и поведения, получающих ярлык "шизофреническое", они представляют собой особую стратегию, придуманную человеком для того, чтобы жить в непригодной для ж и з ни ситуации. В своей жизненной ситуации человек стал ощущать, что он находится в незащищенном положении. Он не может сделать ни движения (или не делает ни движения) без напора противоречивых и парадоксальных давлений и требований, влияний и побуждений как внутренних -изнутри самого себя, так и внешних -из его окружения. Он, так сказать, находится в матовой ситуации.
      Подобное положение дел может не восприниматься в качестве такового людьми, находящимися в нем. Человек в самом низу кучи малы может страдать от смертельного удушья, но никто этого не заметит, а еще в меньшей степени желает заметить. Ситуацию, описанную здесь, невозможно рассматривать, изучая по отдельности находящихся в ней людей. Объектом изучения должна стать социальная система, а не отдельные индивидуумы, экстраполированные из нее.
      Мы знаем, что биохимия человека весьма чувствительна к социальному окружению. Подобная матовая ситуация вызывает биохимическую реакцию, которая, в свою очередь, способствует или препятствует определенным типам переживания и поведения, вероятных a priori.
      Поведение диагностированного пациента является частью более широкой сети поведения с нарушенным порядком. Противоречия и неразбериху, "интернализированные" индивидуумом, нужно рассматривать в более широком социальном контексте.
      Что-то где-то не так, но это уже нельзя рассматривать исключительно или даже в первую очередь "в" диагностируемом пациенте.
      Но это и не повод возложить ответственность на кого-либо еще. Незащищенное положение, "безвыигрышная" запутанность двойной связи, матовая ситуация, по определению, не очевидны для протагонистов. Очень редко вопрос состоит в измышленной, надуманной циничной лжи или беспощадном намерении с целью свести кого-то с ума, хотя подобное обычно происходит чаще, чем предполагается. Нам встречались родители, которые говорили нам, что предпочитают, чтобы их ребенок скорее сошел с ума, чем осознал истину. Хотя даже в данном случае они говорят "из сострадания" о том, что человек находится "не в своем уме". Матовую ситуацию не описать в двух словах. Ситуацию в целом нужно схватить до того, как станет видно, что нет возможных ходов, а не делать ходов в равной степени невозможно.