Поэтому для нее стало ужасным переживанием, когда подросток Джулия вместо проявления какой-то благодарности за все, сделанное для нее и отданное ей, стала обвинять мать в том, что та "никогда не давала ей быть". Таким образом, хотя мне кажется вполне возможным, что благодаря некоему генетическому фактору этот ребенок родился с организмом, сформированным так, что инстинктивная потребность и удовлетворение потребности, выражая это наиболее общо, не проявлялись у него свободно, к этому добавлялся тот факт, что все остальные в его мире воспринимали эту самую черту как признак "хорошести" и отмечали одобрением отсутствие самопроизвольных действий. Можно указать на сочетание почти полного отсутствия у ребенка достижения инстинктивного удовлетворения и полного отсутствия у матери осознания этого как одной из повторяющихся тем в самом начале отношений матери с ребенком-шизофреником. Нужно дополнительное исследование, чтобы установить, насколько специфическим является данное сочетание.
      2. От груди ее отучили без труда. Именно при кормлении ребенок впервые активно живет с другим. Ожидается, что ко времени отнятия от труди у обыкновенного ребенка развивается некоторое ощущение самого себя как бытия в своем праве. У нею есть "свой собственный путь" и какое-то ощущение матери как прототипического другого. На основе этих достижений отнятие происходит без особого труда. Ребенку на данной стадии дают играть в "игры с отнятием", при которых он роняет, скажем, погремушку для того, чтобы ее возвратили ему; роняет ее снова, чтобы ее вернули, и т. д. до бесконечности. По-видимому, ребенок здесь играет с объектом, который исчезает и возвращается, исчезает и возвращается,-в сущности, центральный вопрос отнятия от груди. Более того, в эту игру обычно играют по его сценарию, так что мы находим "естественным" быть с ним в сговоре, создавая впечатление, что он всем заправляет. В случае, описанном Фрейдом, маленький мальчик удерживал свою катушку за конец привязанной к ней нитки, когда ее выбрасывал, в противоположность тому факту, что не мог таким же образом удержать под контролем мать, ухватившись за завязки фартука. Итак, если, как мы заключили, эта девочка в первые месяцы жизни не достигла автономии, являющейся необходимым условием развития способности идти своим собственным путем и обладать своим умом, то неудивительно, что ее, как должно было казаться, отучили от груди без труда, хотя едва ли можно назвать это отнятием, поскольку младенец бросил то, чего никогда не имел. По сути, в случае Джулии едва ли вообще можно говорить об отнятии от груди. В то время все шло настолько гладко, что ее мать смогла воскресить в памяти лишь пару настоящих инцидентов. Впрочем, она вспомнила, что играла с пациенткой в "выбрасывание". Старшая сестра Джулии играла в обычный вариант этой игры и доводила этим г-жу X. до белого каления. "Я удостоверилась, что она (Джулия) не собирается играть сомной в эту игру. Я выбросила что-то, а она принесла мне это обратно", как только научилась ползать.
      Едва ли необходимо комментировать подтекст такой инверсии ролей при неумении Джулии отыскать хоть какие-то собственные реальные пути.
      Говорят, она рано пошла (ей было чуть больше года) и кричала, если ей не удавалось достаточно быстро дойти через комнату до матери. Мебель была переставлена, поскольку "Джулия боялась стульев, стоявших между ней и матерью". Мать истолковывает это как знак того, насколько сильно дочь всегда ее любила. До трех или четырех лет она "чуть не сходила с ума", если мать хоть на мгновение скрывалась из виду.
      Скорей всего, это подтверждает предположение, что в действительности ее никогда не отнимали от груди, поскольку она так и не достигла стадии, когда отнятие, в более чем физическом смысле, могло иметь место. Так как она никогда не устанавливала автономного самобытия, она не могла прорабатывать вопросы присутствия и отсутствия для овладения способностью быть одной, самой по себе, ради открытия того, что физическое присутствие другой личности не обязательно для ее собственного существования, как бы сильно ни были сорваны выполнения потребностей и желаний. Если индивидуум нуждается в другом для того, чтобы быть самим собой, это предполагает полный провал в достижении автономии, то есть личность вступает в жизнь с основополагающе неуверенной онтологической позиции. Джулия не могла быть самой собой ни в присутствии матери, ни в ее отсутствии. Насколько помнит мать, она физически всегда находилась в пределах слышимости Джулии, пока той не исполнилось три года.
      3. Она была сухой с того момента, когда в год и три месяца ей перестали подкладывать подгузники. В этом месте можно заметить, что далеко не необычно обнаружить у шизофреников раннее развитие контроля за телом, хотя неизвестно, как они выглядят в этом отношении по сравнению с другими. Очень часто родители шизофреников говорят, как гордились они своими детьми из-за их раннего развития - ползания, хождения, функционирования кишечника и мочевого пузыря, речи, прекращения плача и т. п. Однако приходится спросить, рассматривая связь между тем, о чем родители с гордостью рассказывают, и тем, чего ребенок достиг, какая часть поведения ребенка является выражением его собственной воли. Вопрос не в том, насколько хорош или насколько испорчен ребенок, а в том, развивает ли ребенок ощущение того, что он есть начало собственных действий, что он -источник, из которого возникают его действия; или чувствует ли ребенок, что его собственные действия порождаются не внутри него, а внутри его матери, несмотря на возможное впечатление, что он - деятель своих действий (ср. с человеком под гипнозом, который вследствие приказов притворяется автономным). Может случиться, что тело будет совершенствовать свои умения и, таким образом, делать все, что от него ожидается. Однако подлинное самопроизвольное действие, по-видимому, никогда не было установлено ни в какой степени, но вместо этого любое действие является почти полным угождением и приспособлением к указаниям извне. В случае Джулии ее действия, похоже, были поставлены матерью, но ее "в" них не было. Должно быть, именно это она имела в виду, говоря, что так и не стала личностью, а в ее постоянных повторах типичной хронической шизофренички она "послу снится" (или "послушница"). Другими словами, она была лишь послушной девочкой, делавшей то, что ей велели.
      4. Она всегда делала то, что ей велели. Как мы отмечали раньше насчет высказывания правды и лжи, существует множество причин быть послушным, но неспособность быть непослушным - не самая лучшая из них. Пока в описании г-жи X. нельзя увидеть, что мать признавала в Джулии какие-то другие возможности, кроме становления тем, что сама Джулия назвала "послушницей". Она "отдала свою жизнь" ей -снящейся какому-то послу,-но полностью oтрицала (и по-прежнему отрицает двадцать пять лет спустя) возможность того, что эта хорошая, послушная, чистенькая девочка, которая так любила ее, что чуть не сходила с ума. когда ту отделял от матери стул, окаменела и превратилась в "вещь", чересчур охваченную ужасом, чтобы стать личностью.
      5. С ней никогда не было "хлопот". Теперь стало ясно, что с первых месяцев жизни эта пациентка была лишена автономии. Она так и не нашла, насколько я могу судить по воспоминаниям ее матери, своих собственных путей. Инстинктивные потребности и их удовлетворение никогда не находили никакого выражения через каналы телесной деятельности.
      В первую очередь не было реального удовлетворения, возникающего из реального желания реальной груди. Мать рассматривает последствия этою с тем же самым одобрением, с каким рассматривала первые проявления этого.
      "Она никогда не брала чересчур много торта. Нужно было просто сказать: "Достаточно, Джулия", и она не возражала".
      Мы ранее отметили, как так может произойти, что ненависть выражается только через угодливость системы ложного "я". Мать хвалила ее за послушание, но Джулия начала доводить свое послушание до такой степени, что то стало "невозможным". Таким образом, у нее был промежуток времени, в возрасте около десяти лет, когда ей нужно было говорить все, что произойдет в течение дня и что она должна делать. Каждый день должен был начинаться с зачитывания такой программы. Если мать отказывалась исполнять это ритуал, Джулия начинала хныкать. По словам матери, ничто не могло остановить ее хныканья, кроме хорошей взбучки. Когда она стала старше, то сама не тратила деньги, которые ей давали. Даже когда ее подбадривали сказать, чего она хочет, или купить самой платье, или познакомиться с юношами, как другие девушки, она не выражала своих собственных желаний; она заставляла мать покупать ей одежду и не проявляла инициативы при знакомствах. Она никогда в жизни не приняла ни единого решения.
      Кроме упомянутого выше хныканья, было еще несколько эпизодов в детстве Джулии, когда та сердила мать. В промежутке с пяти до семи лет она кусала и грызла ногти;
      как только она начала говорить, у нее появилась склонность перевертывать слова задом наперед. Внезапно в восемь лет она стала переедать, и это продолжалось несколько' месяцев, пока она не вернулась к своей обычной вялой манере есть.
      Впрочем, ее мать не принимала в расчет такие вещи, как временные фазы. Тем не менее мы имеем, в них внезапные проблески разрушительно неистового внутреннего мира с мимолетными отчаянными приступами явной жадности, которая, однако, вскоре вновь стала обузданной и приглушенной.
      Фаза II: "Плохая"
      Примерно с пятнадцати лет ее поведение изменилось и вместо "хорошей" девочки она стала "плохой". К тому же в это время начала меняться позиция матери по отношению к ней. Тогда как прежде та считала правильным, что Джулия должна быть с ней как можно больше, теперь она начала побуждать ее чаще выходить из дома, иметь больше подруг, посещать кинотеатры и даже танцы, заводить кавалеров. Все это пациентка "упрямо" отказывалась делать. Вместо этого она сидела и ничего не делала или бродила по улицам, никогда не говоря матери, когда вернется. В комнате у нее царил экстравагантный беспорядок. Она продолжала играть с куклой, из которой, как ощущала мать, она должна была уже "вырасти". У нас будет позднее повод вернуться к этой кукле. Обличения Джулией матери были нескончаемыми, и всегда в них присутствовала одна и та же тема:
      она обвиняла мать в том, что она той не нужна, что та не дает ей быть личностью, что та никогда не давала ЕЙ дышать, что та ее душила. Она ругалась как извозчик.
      Однако для других людей она могла, когда хотела, быть весьма очаровательной.
      До сих пор мы рассматривали только взаимоотношения Джулии с матерью. Но теперь, прежде чем пойти дальше, мы должны сказать пару слов о всей семье.
      В последние годы было введено понятие "щизофрено-генной" матери. К счастью, оттенок в этом понятии, связанный с "охотой на ведьм", потускнел. Это термин можно раскрыть различными способами, но его можно изложить следующим образом: вероятно, существуют некоторые варианты материнства, которые скорее препятствуют, чем содействуют любой генетически определенной, врожденной склонности, имеющейся в ребенке (или "усиливают" ее), к достижению первичных эволюционных стадий онтологической уверенности. Не только мать, но также и вся ситуация в семье может скорее препятствовать, чем содействовать способности ребенка принимать участие в разделяемом с другими мире в качестве "я"-с-другим.
      Тезис данного исследования состоит в том, что шизофрения есть результат более чем обычного затруднения при бытии всей личности с другим без разделения с ним здравого (то есть здорового) смысла при переживании себя в мире. Мир ребенка, как и взрослого, есть "единство данного и построенного" (Гегель), единство для ребенка того, что опосредуется родителями, в первую очередь матерью, и тою, что он из этого создает. Мать и отец в большой степени упрощают мир для маленького ребенка, и когда крут его способностей расширяется настолько, чтобы осмыслить, одушевить хаос структурой, ухватить различия и связи все большей и большей сложности, тогда, как выражает это Бубер, он выведен в "подходящий мир".
      Но что может произойти, если мироустройство согласно матери или семье не соответствует тому миру, в котором ребенок может жить и дышать? Тогда ребенок должен развить собственное пронзающее видение и стать способным жить им -как Вильям Блейк преуспел в деяниях, как Рембо преуспел в изложении, но не в жизни -или, иначе, стать сумасшедшим. Именно из самых ранних уз любви, связывающих его с матерью, младенец развивает начала бытия-для-себя. Именно через эти узы мать в первую очередь "опосредует" мир для младенца. Мир, который ему дается, может быть миром, в котором ему удастся быть; и наоборот, вполне вероятно, что данное ему непригодно для него в это время. Однако, несмотря на важность первого года жизни, природа среды, в которой ребенок должен существовать в течение своего младенчества, детства и отрочества, может все еще так или иначе оказать большое воздействие. Именно на этих последовательных стадиях отец или другие значимые взрослые могут сыграть решающую роль в жизни ребенка -либо в прямой связи с ребенком, либо непрямо, через воздействие на мать.
      Все это приводит к мысли, что, может быть, лучше говорить о шизофрепогенных семьях, а не исключительно о шизофреногенных матерях. По крайней мере, это может поощрить дальнейшие работы по динамике семьи как целого вместо изучения матерей, или отцов, или братьев и сестер без достаточных ссылок на всю динамику семьи*.
      Сестра Джулии, на три года старше ее, была самоуверенной и напористой замужней женщиной, не лишенной, однако, женственности и шарма. Со слов ее матери, она была "трудной" с самого рождения -требовательной и вечно вызывающей "хлопоты". Короче, она, по-видимому, была относительно "нормальным" ребенком, которого мать никогда особо не одобряла. Но они, похоже, довольно хорошо ладили друг с другом. Сестра считала, что мать являлась господствующей личностью, если ей позволяли властвовать. Но "она делала для Джулии все, и Джулия всегда была ее любимицей". Совершенно ясно, что сестра раньше достигла неотъемлемого автономного статуса. Если поближе присмотреться к ее личности, то в ней можно найти множество невротических элементов, но кажется несомненным, что она, по крайней мере, достигла первичного онтологического статуса, до которого Джулия так и не добралась. Когда она была ребенком, у нее были подруги ее возраста, слишком большие для Джулии, и последняя,
      *См., в частности, [29].
      похоже, с ней не сблизилась. Однако младшая сестра встроила в свою схему фантомов старшую, которая была одной из немногих преимущественно добрых фигур в се 'I. ЛИЧНОСТИ И ПЕРЕЖИВАНИЕ
      ...что великие и подлинные амфибии, по природе своей, живут подобно существам не только иных стихий, но и других, далеких миров.
      СЭР ТОМАС БРАУН. "Religio Medici:":
      1. Переживание как свидетельство
      Даже факты становятся выдумкой без соответствующих способов видения "фактов". Нам нужны не теории, а переживание, которое есть источник теории. Мы не удовлетворены верой в смысле иррационально поддерживаемой неправдоподобной гипотезы -нам требуется пережить "свидетельство".
      Мы можем видеть поведение других людей, но не их переживание. Это заставляет некоторых людей утверждать, что психология не имеет ничего общего с переживанием другой личности, а занимается лишь ее поведением.
      Поведение другой личности -мое переживание. Мое поведение -переживание другого. Задача социальной феноменологии - связать мое переживание поведения другого с переживанием другим моего поведения. Ее предмет - связь между переживанием и переживанием, ее истинное поле деятельности -взаимное переживание.
      Я вижу вас, а вы видите меня. Я переживаю вас. а вы переживаете меня. Я вижу ваше поведение. Вы видите мое поведение. Но я не вижу, никогда не видел и никогда не увижу вашего переживания меня. Точно так же, как вы не можете "видеть" моего переживания вас. Мое переживание вас не находится "внутри" меня. Это просто вы, какими я вас переживаю. И я не переживаю вас находящимися внутри меня. Сходным образом я понимаю, что вы не переживаете меня находящимся внутри вас.
      "Мое переживание вас" - лишь иная форма выражения . "вы-такой-каким-я-вас-переживаю", а "ваше переживание меня" равно "мне-такому-каким-вы-меня-переживаете". | Ваше переживание меня находится не внутри вас, и мое переживание вас - не внутри меня, но ваше переживание меня невидимо мне, а мое переживание вас невидимо вам.
      Я не могу переживать ваше переживание. Вы не можете переживать мое переживание. Мы с вами - люди-невидимки. Все люди -невидимы друг для друга. Переживание обычно называют Душой. Переживание как невидимость человека человеком в то же самое время свидетельствует больше, чем что-либо иное. Свидетельствует единственно переживание. Переживание - единственное свидетельство. Психология есть логос переживания. Психология - структура свидетельства, и, следовательно, психология -наука всех наук.
      Если же, однако, переживание есть свидетельство, как можно изучать переживание другого? Ведь переживание другого для меня не очевидно, поскольку оно не является и никогда не сможет являться моим переживанием.
      Я не могу избежать попыток понять ваше переживание, потому что, хотя я и не переживаю ваше переживание, которое мне невидимо (и не-осязаемо, не-обоняемо, неслышимо), однако я переживаю вас в качестве переживающего.
      Я не переживаю ваше переживание. Но я переживаю вас как переживающего. Я переживаю самого себя как переживаемого вами. И я переживаю вас как переживающего самого себя как переживаемого мной. И так далее.
      ' Изучение переживания других основывается на заключениях, которые я делаю - исходя из моего переживания вас, переживающего меня,- о том, как вы переживаете меня, переживающего вас, переживающего меня...
      Социальная феноменология -наука о моем собственном переживании и переживании других. Она занимается связью между моим переживанием вас и вашим переживанием меня. То есть взаимным переживанием. Она занимается вашим поведением и моим поведением, какими я их переживаю, и нашим с вами поведением, каким вы его переживаете.
      Поскольку ваше и их переживание мне невидимо, как и мое -вам и им, я стараюсь сделать очевидным для других, посредством их переживания моего поведения, то, что я заключаю о вашем переживании, посредством моего переживания вашего поведения.
      Именно здесь кроется основное затруднение социальной феноменологии.
      Естественные науки занимаются лишь переживанием вещей наблюдателем, а не тем, как вещи переживают нас. Нельзя говорить, что вещи не реагируют на нас и друг на друга. Естественным наукам ничего не известно о связи между поведением и переживанием. Природа подобной связи таинственна -в марселевском смысле слова. Она, так сказать, не является объективной проблемой. Для ее выражения непригодна традиционная логика. Нет и разработанной методики понимания ее природы. Но эта связь есть связка нашей науки-если наука означает форму знания, соответствующую своему предмету. Связь между переживанием и поведением -камень, который отвергнут строители на свой собственный риск. Без него все здание нашей теории и практики должно рухнуть.
      Переживание невидимо другому. Но переживание - скорее не "субъективно", а "объективно", скорее не "внутренне", а "внешне", скорее не процесс, а практика, скорее не "вход", а "выход", скорее не психическое, а соматическое, скорее не какие-то сомнительные данные, выуженные из интроспекции, а из экстроспекпии. Менее всего переживание является "внутрипсихическим процессом". Подобные взаимоотношения, объективные отношения, межличностные отношения, перенос, контрперенос -поскольку мы должны жить среди людей -представляют собой не просто взаимодействие двух объектов в пространстве, каждый из которых обладает внутрипсихическими процессами"
      Такое различие между внешним и внутренним обычно относят к различию между поведением и переживанием;
      но порой оно относится к некоему переживанию, которое должно быть "внутренним" в противоположность другим, которые являются "внешними". Более точно это различие между разными видами переживания, а именно восприятием (как внешним) в противоположность воображению и т. п. (как внутренним). Но восприятие, воображение, фантазии, грезы, сновидения, воспоминания -лишь разные модальности переживания, они не более "внутренние" или "внешние", чем любые другие.
      Однако подобный способ рассуждений отражает раскол в нашем переживании. По-видимому, мы живем в двух мирах и большинству людей известен только "внешний". Пока мы помним, что "внутренний" мир -не какое-то пространство "внутри" тела или мозга, такой способ рассуждений может служить нашей цели. (Он вполне подходил Вильяму Блейку.) Значит, "внутреннее" - это наше личное средство переживания нашего тела, других людей, одушевленного и неодушевленного мира: воображение, сновидения, фантазии и все остальное вплоть до самых дальних границ переживания.
      Бертран Рассел как-то заметил, что звезды находятся в мозгу.
      Звезды, какими я их воспринимаю, не в большей и не в меньшей степени у меня в мозгу, чем звезды, какими я их воображаю. Я не воображаю, что они у меня в голове, а тем более, что я вижу их у себя в голове.
      Связь переживания с поведением не является связью внутреннего с внешним. Мое переживание не находится внутри моей головы. Мое переживание этой комнаты - вовне, в этой комнате.
      Сказать, что мое переживание внутрипсихично,- значит предположить, что есть душа, внутри которой находится мое переживание. Моя душа есть мое переживание, мое переживание -моя душа.
      Раньше многие люди верили, что звездами движут ангелы. Сегодня оказалось, что это не так. Вследствие такого и сходных откровений сегодня многие люди не верят в ангелов.
      Раньше многие люди верили, что "местонахождение" души расположено где-то в мозгу. С тех пор, как мозг начали довольно-таки часто вскрывать, никто еще не увидел "душу". Вследствие такого и сходных откровений сегодня многие люди не верят в душу.
      Кто мог предполагать, что ангелы движут звездами, или быть настолько суеверным, чтобы предположить, что, поскольку нельзя увидеть душу под микроскопом, она не существует?
      2. Межличностные переживание и поведение
      Наша задача -и переживать, и постигать конкретное, так сказать, реальность во всей ее полноте и целостности.
      Но сделать это непосредственным образом совершенно невозможно. При переживании и постижении мы обладаем лишь частностями.
      Мы можем начать с понятия одной личности, со связей между двумя и более личностями, с групп или с общества в целом; или с материального мира и считать индивидуумов вторичными. Мы можем вывести детерминанты нашего индивидуального и социального поведения из внешних необходимостей. При подобном мировоззрении мы имеем частные взгляды и частные понятия. Теоретически же нужна спираль расширяющихся и сжимающихся систем, которая сделает нас способными двигаться Свободно и непрерывно от различных степеней абстракции к большим или меньшим степеням конкретности. Теория есть членораздельное видение переживания. Данная книга начинается и кончается личностью.
      Могут ли человеческие существа сегодня быть личностями? Может ли быть человек рядом с другим человеком своим настоящим "я"? Прежде чем мы сможем задать оптимистический вопрос: "Что такое взаимодействие личностей?" - мы должны спросить: возможны ли личностные взаимоотношения, или возможны ли личности в настоящее время? Нас интересуют возможности человека. Данный вопрос можно задавать только благодаря многогранности этих возможностей. Возможна ли любовь? Возможна ли свобода?
      Неважно, являются или не являются все человеческие существа личностями (или ими являются только некоторые), я хочу определить личность двумя способами: с точки зрения переживания -как центр ориентации объективной Вселенной -и с точки зрения поведения -как источник действий. Личностное переживание преобразует данное поле в поле намерений и действий: только через действие может быть преобразовано наше переживание. Есть искушение рассматривать "личности" лишь как отдельные объекты в пространстве, которые можно изучать как любые другие природные объекты. Но, как Киркегор заметил, что сознание не найдешь, разглядывая под микроскопом клетки головного мозга или что-нибудь еще, так же не найти и личности, изучая личности, словно они лишь объекты. Личность -это я или вы, он или она: то, посредством чего переживается объект. Неужели эти центры переживания или источники действия живут в совершенно несвязанных мирах собственного производства? Каждый должен обратиться здесь к своему собственному переживанию. Мое собственное переживание как центр переживания и источник действий говорит мне, что это не так. Мое переживание и мои действия осуществляются в социальном поле взаимных влияний и взаимодействий. Я переживаю самого себя, опознаваемого как Рональда Лэнга самим собой и другими, как переживаемого другими и находящегося под воздействием других, которые относятся к той личности, которую я называю "мной", как к "тебе" или к "нему", или группируют вместе как "одного из нас", или "одного из них", или "одного из вас".
      Такая черта личностных отношений не проявляется в связи с поведением безличностных объектов. Многие социологи борются со своим смятением, отрицая саму ее возможность. Тем не менее естественно-научный мир запутан присутствием определенных опознаваемых сущностей, четко переопознаваемых через какое-то время, чье поведение есть либо проявление, либо сокрытие мировоззрения, равного по онтологическому статусу мировоззрению ученого.
      Можно наблюдать, как люди спят, едят, ходят, говорят и т. д. относительно предсказуемыми способами. Мы не должны удовлетворяться наблюдениями только такого рода. Наблюдение поведения должно быть расширено за счет заключений, относящихся к переживанию. Лишь тогда, когда мы это сможем сделать, мы в самом деле сможем построить систему поведения-переживания, являющуюся человеческой особью.
      Вполне возможно изучать видимое, слышимое, обоняемое излучение человеческих тел, и многие исследования человеческого поведения проводятся именно в таком ключе. Можно свалить в кучу большое количество единиц поведения и рассматривать их как статистическое население, никоим образом не отличимое от множественности, определяющей систему нечеловеческих объектов. Но это не будет изучением личностей. В науке о личностях я приму в качестве аксиом, что поведение есть функция переживания и что переживание и поведение всегда связаны с кем-то или чем-то ильм, нежели "я".
      Когда рассматриваются отношения двух (или более) личностей, поведение каждой из них по отношению к другой опосредовано переживанием каждой из них, а переживание каждой из них опосредовано их поведением. Нет никакого соприкосновения между поведением одной личности и поведением другой. Большую часть человеческого поведения можно рассматривать в качестве односторонних или двусторонних попыток устранить переживание. Личность может относиться к другой личности так, как если бы она не была личностью, и она может действовать так, как если бы она не была личностью. Нет никакого соприкосновения между переживаниями одной личности и переживаниями другой. Мое переживание всегда опосредовано вашим поведением. Поведение, являющееся прямым следствием столкновения, как в случае бильярдных шаров, или переживание, непосредственно переданное переживанию, как в возможных случаях сверхчувственного восприятия, не личностны.
      3. Нормальное отчуждение от переживания
      Значимость Фрейда в наше время основана на его прозрении, и в 'очень большой степени - его показе того, что рядовая личность -это высушенная, сморщенная частичка того, чем может быть личность.
      Будучи взрослыми, мы забываем большую часть нашего .детства -не только его содержание, но и его вкус; будучи 'людьми, живущими в этом мире, мы едва ли знаем о существовании внутреннего мира - мы едва ли вспоминаем свои сны, а когда это делаем, их почти не осмысливаем;
      что же касается наших тел, то мы сохраняем лишь определенное количество ощущений для того, чтобы координировать свои движения и удовлетворять минимальным требованиям биосоциального выживания - отмечать усталость и сигналы тела на потребность в пище, сексе, необходимых выделениях и сне; кроме этого, очень мало или вообще ничего. Наша способность мыслить, исключая служение тому, в чем мы с опасностью для себя заблуждаемся, есть наше своекорыстие, а при приспособлении к здравому смыслу она до прискорбного ограничена; даже наши способности видеть, слышать, осязать, обонять и ощущать вкус настолько скрыты саваном мистификации, что жесткий порядок неузнавания необходим для любого, до тех пор пока он не сможет начать свежо переживать мир - с Невинностью, подлинностью и любовью.
      . А непосредственное переживание (в противоположность вере в них -демонов, духов. Властей, Сил, Господств, Серафимов и Херувимов, Света) даже еще более удалено. В то время как области переживания становятся все более отчужденными от нас, нам нужна все большая и большая духовная открытость хотя бы для того, чтобы признать их существование.
      Многие из нас не знают или даже не верят, что каждую ночь мы входим в такие области реальности, в которых забываем нашу жизнь наяву точно так же, как забываем свои сны, пробуждаясь. Не все психологи считают фантазию модальностью переживания [27] и, так сказать, контрапунктическим переплетением различных видов переживания. Многие, кому известны фантазии, считают, что фантазия находится за той границей, которую достигает переживание при "нормальных" обстоятельствах. Дальше расположены лишь "патологические" зоны галлюцинаций, фантасмагорических миражей и маний.
      Такое положение вещей показывает почти невероятное опустошение нашего переживания. Тогда начинается пустопорожняя болтовня о зрелости, любви, радости и мире.
      Само по себе это является следствием отхода нашего переживания -того, что от него осталось,-от нашего поведения.
      То, что мы называем "нормальным", есть производное подавления, вытеснения, расщепления, проекции, интра-проекции и других форм разрушительного воздействия на переживание. Оно коренным образом отчуждено от структуры бытия.
      Существуют формы отчуждения, которые относительно инородны статистически "нормальным" формам отчуждения. "Нормально" отчужденная личность по причине того, что она действует более или менее как все остальные, считается психически здоровой. Другие формы отчуждения, выбивающиеся из господствующего состояния отчуждения, клеймятся "нормальным" большинством как дурные или безумные.