Получив положительный ответ на петицию по делу Софи в палате общин, а это был лишь первый шаг в многотрудном деле с разводом, Джулиан уже к вечеру вернулся домой в приподнятом настроении. Никто не высказал возражений по поводу его петиции. Стэнвуд покинул Лондон с пятьюдесятью тысячами фунтов, очевидно поверив, что Джулиан способен окончательно уничтожить его. Юджиния сообщала, что Софи крепнет с каждым днем, полна умиротворения и, идя по стопам Клодии, проводит время с детьми и женщинами из бедных семей.

Джулиану не терпелось написать Юджинии о последних новостях, и он, проходя мимо заснувшего на скамье дворецкого, похлопал его по плечу. Приблизившись к кабинету, он заметил, что там кто-то есть, и остановился. Рядом с его женой на кушетке сидела какая-то женщина. Клодия обняла ее за плечи, а женщина то и дело прикладывала к глазам платок. На ней было поношенное коричневое платье. Руки – натруженные, волосы убраны под шляпку. Клодия смотрела на нее с тревогой, явно не замечая различия в их положении, словно они были сестрами.

И в эту минуту поразительного просветления Джулиан вдруг понял, что должен сделать, недоумевая, как это не пришло ему в голову раньше. Улыбнувшись, он деловитой походкой направился в кабинет.

Спустя некоторое время Клодия разбудила Тинли, терпеливо ожидая, пока тот придет в себя, прежде чем попросить подать карету. Потом она вернулась в маленькую гостиную, где сидела Берне Кольер, судорожно сжав руки на коленях. Бедная женщина, не имея никаких средств к существованию, оказалась одна с ребенком. Каким-то чудом она добралась до Сент-Джеймс-сквер. Ей понадобилось четверть часа, прежде чем, переселив стыд, она призналась, зачем ищет Клодию. Брошенная отцом ребенка, женщина осталась без работы и без жилья. Напуганная до смерти свалившимися на нее несчастьями, она в отчаянии бросилась к Клодии. Но Тинли, дворецкий, не пустил ее в дом. К счастью, Клодия увидела ее в окно и, выйдя из дома, пригласила войти.

Сейчас она помогла мисс Кольер встать и обняла за плечи.

– Вам очень понравится дом на Аппер-Морленд-стрит, – сказала она, провожая женщину к двери. В прихожей Клодия попросила лакея принести голубую накидку. Когда он вернулся, Клодия набросила накидку на плечи мисс Кольер.

– О нет, я не могу...

– Вам непременно нужна теплая накидка, мисс Кольер, – твердо сказала Клодия. – Я не позволю вам отказаться.

Глаза женщины наполнились слезами.

– Значит, правду говорят о вас, миледи. Вы просто ангел. Клодия от души рассмеялась:

– Вовсе нет! – Она вложила в руку женщины записку: – Отдайте это миссис Коннер, когда приедете. Лучшего дуга вам не найти, уверяю вас.

– Карета подана, мадам, – сказал лакей, и мисс Кольер, разинув рот от удивления, уставилась на роскошное внутреннее убранство экипажа.

Клодия стояла на крыльце, терзаемая глубокой печалью. Ей хотелось сделать гораздо больше для таких женщин, как мисс Кольер, но сейчас с трудом удавалось содержать дом на Аппер-Морленд-стрит.

Проклятие! Даже скудные и редкие поступления прекратились две недели назад, когда этот осел Дилби написал письмо редактору газеты «Тайме» в ответ на бурные дебаты о предоставлении женщинам избирательного права. Он утверждал, что пагубные последствия ожидают женщин, добивающихся равных прав с мужчинами.

«...Возьмите, например, дочь нашего уважаемого лорда Редборна, леди Кеттеринг. В случае положительного исхода дебатов и принятия соответствующего закона ее призыв создать организации для защиты женщин и детей на фабриках приведет к призывам предоставить им еще больше прав, которые, в интерпретации леди Кеттеринг, будут, очевидно, включать распутство в оранжереях и пренебрежение законными правами мужа. Господа, мы не можем позволить, чтобы дамские причитания и заламывания рук затуманили наше сознание».

После появления этой статьи даже самые верные сторонники Клодии прекратили пожертвования. И она едва ли могла винить их. Угроза осуждения была вполне реальна. К сожалению, высший свет злопамятен, как слон.

Когда карета с мисс Кольер исчезла из вида, Клодия устало вздохнула и вернулась в дом, где жила практически затворницей с тех пор, как распространились слухи о Софи.

И в последующие недели ее терзания не утихли.

Энн родила сына перед Рождеством, и Клодия никогда не видела, чтобы Джулиан так ликовал. Он, сияя, держал малыша на руках и не хотел отдавать его Виктору. Клодия внутренне сжалась – вся эта радостная сцена лишь усугубила ее страдания. Она чувствовала себя такой бесполезной: даже ребенка зачать не могла.

Впервые в жизни она потеряла цель в жизни и просто плыла по течению. Единственным ярким пятном в ее тоскливом существовании был Джулиан. И она не переставала благодарить за это Бога. Но дело в том, что раньше она была уверена, что его любовь не даст ей потонуть даже в худшие времена. А сейчас, как это ни странно, чем больше она чувствовала его любовь, тем больше ощущала утрату собственной цели в жизни. Ей нечего было предложить ему, она лишь могла цепляться за него, словно ребенок. Она утратила какие-то важные ориентиры, не знала, как их вернуть, и теперь катилась в черную пропасть безысходности, безуспешно пытаясь спастись.

День перед рождественским сочельником выдался мрачным. Серый туман навис над улицами Лондона. Клодия стояла у длинного ряда окон в золотой гостиной и смотрела на площадь. Она пригласила на ужин отца, но он отказался, сказав, что его вполне удовлетворит вечер в клубе. Энн и Виктор тоже отказались – Энн боялась, что младенец простудится. Они собирались заехать на следующий день, после службы в церкви, и Клодия с Джулианом остались в сочельник совершенно одни. Всех слуг и в Кеттеринг-Хаусе и в Кеттеринг-Холле Джулиан отпустил.

Она взглянула на свинцовое небо и закрыла глаза.

«Я не позволю меланхолии испортить Джулиану праздник».

Он не заслужил, чтобы она кисла в этот самый главный праздник года. Вот если бы ей удалось найти повод для хорошего настроения! Джулиан был с ней необычайно терпелив, принимая ее объяснения по поводу затянувшейся хандры. Он заслуживал гораздо большего, чем она могла ему дать. Клодия взглянула на сверток, лежавший на маленьком столике у его любимого кресла. Это был ее рождественский подарок Джулиану, единственное, на что у нее хватило денег, и то их дал ей отец.

– А, вот ты где. – Голос Джулиана обволакивал ее словно теплое одеяло. И Клодия, улыбнувшись, повернулась к нему.

Он стоял в дверном проеме, скрестив руки на груди, и улыбался. Даже через разделявшее ее расстояние Клодия видела блеск в его глазах. – Прекрасна, как всегда, – заметил он.

Клодия взглянула на свое платье из зеленой и золотой парчи.

– Думаю, я самый счастливый мужчина на земле, – заявил он, направляясь к ней. – Мое сердце едва выдерживает такое счастье.

– Вы безжалостный обольститель, сэр, – сказала Клодия, засмеявшись, когда он обвил рукой ее талию и заставил замолчать жарким поцелуем, опьянившим ее. – У меня есть для тебя подарок, – пробормотала она.

– Ты, моя дорогая, самый лучший рождественский подарок.

Вспыхнув, она вырвалась из его объятий.

– Как мало вам надо, милорд.

Взяв его за руку, она увлекла его за собой, усадила в кожаное кресло и вручила коробочку, перевязанную золотистой и серебристой лентами.

– Счастливого Рождества!

Торопясь, словно ребенок, Джулиан взял коробочку.

– Я отгадаю, что там, хорошо? – спросил он и потряс коробочку. – Она слишком легкая для жилета. А, там, наверно, сигары из американского табака. Я даже подумал, не таскает ли их кто-нибудь у меня, – добавил он.

– Если хочешь знать, Тинли к ним пристрастился в последнее время.

Джулиан рассмеялся, развязывая коробочку.

– Клянусь, в этом году он уйдет на покой в свой домик, даже если для этого мне придется нести его на руках, – весело сказал он и открыл коробочку. Внутри оказалась еще одна, меньшего размера. – А тут у нас что? – пробормотал он и снял крышку. Улыбка покинула его лицо при виде запонок из больших рубинов. Размером с фартинг, они были искусно обработаны и вставлены в золотую оправу. – Они изумительны, – прошептал он, поднимая их к свету.

– Нравятся? – взволнованно спросила Клодия.

Его взгляд остановился на ней, потом вновь скользнул к запонкам, и губы расплылись в улыбке.

– Нравятся, дорогая? Да они просто великолепны. Клодия несказанно обрадовалась и живо подалась к нему.

– Там есть еще заколка для шейного платка. Джулиан только заметил еще одну, совсем маленькую коробочку. Заколка для шейного платка, украшенная рубином, чуть меньшим, чем в запонках, словно подмигнула ему.

– Боже, – выдохнул он. – Приколи ее, хорошо?

Она приколола булавку к его шейному платку, так, как делал ее отец, и Джулиан направился к зеркалу.

– Твой отец будет посрамлен, – заметил он со смешком. – Спасибо, любовь моя, – сказал он, целуя ее волосы и снова опускаясь в кресло. Вдевая запонки в рубашку, спросил: – А что бы ты хотела на Рождество, дорогая?

«Тебя, и ничего больше», – подумала Клодия и покачала головой:

– У меня все есть.

– Правда? Все? Ты уверена?

О да, она была уверена. Самым большим подарком в ее жизни был он. Больше она ничего не хотела. – Совершенно уверена, – сказала она улыбаясь.

– Полно, наверняка тебе чего-нибудь хочется. – Прикрепив вторую запонку, он залюбовался рубинами.

Нет, платьев у нее столько, что ей их не сносить, столько же туфель, шляп и перчаток. А то, чего бы ей хотелось, не положишь в коробочку.

Она хотела повернуть жизнь вспять.

Хотела снова стать Клодией Уитни, способной горы свернуть, чтобы помочь обездоленным женщинам и детям. Снова стать любимой дочерью графа, пользоваться его уважением и поддержкой. Джулиан стал ее жизнью, но себя она потеряла.

– Нет, ничего, – повторила Клодия.

Взяв ее за подбородок, Джулиан с улыбкой посмотрел на нее:

– Ну, тогда жди здесь, глупая девочка.

Он мгновенно исчез и вернулся, что-то держа за спиной. Она подумала, что он принес дорогое изящное украшение, и, улыбнувшись, встала.

– Знаешь, от твоей лучезарной улыбки в комнате стало светлее, – тихо произнес он и прикрепил к корсажу ее платья букетик из фиалок и белых бутонов роз.

Клодия была тронута до глубины души.

– Фиалки прекрасны! – воскликнула она. – И как великолепно сочетаются с белыми бутонами. О таком подарке я даже мечтать не могла.

– Фиалки из горшка на моем столе. Клянусь быть таким же упорным, как это упрямое растение, – сообщил он, беря ее за руки. – Я всегда буду рядом и поддержу тебя во всех твоих начинаниях.

Клодия склонила голову набок и с подозрением посмотрела на него:

– А что это вы задумали, сэр?

Он рассмеялся и поцеловал ее в лоб.

– Я люблю тебя, Клодия, и всегда буду с тобой. Но ты должна доверять мне.

Как-то незаметно разговор стал серьезным, и Клодия внимательно всматривалась в его лицо, ища этому объяснение.

– Ты мне доверяешь?

– Я готова доверить тебе даже свою жизнь. Глаза его блеснули. Он страстно поцеловал ее.

– Тогда пойдем. – И, схватив за руку, потянул за собой. Подталкивая Клодию к прихожей, он накинул ей на плечи накидку, пока она спрашивала, куда это он намерен везти ее в сочельник.

– Увидишь, – ответил он, торопливо одеваясь.

– Сейчас просто некуда ехать. Все проводят вечер дома, с семьями.

Джулиан засмеялся, подталкивая ее на улицу. У порога стоял фаэтон, и Джулиан махнул груму, придерживавшему лошадь:

– Спасибо, Джеффри. Счастливого Рождества тебе и твоей семье.

– Счастливого Рождества, милорд, миледи, – ответил грум и, спрыгнув с козел, поспешил к конюшне.

Джулиан взглянул на Клодию:

– Ну, чего ты ждешь?

– Чтобы к тебе вернулся здравый смысл, – со смехом ответила она и позволила ему подсадить ее в карету.

Они ехали по темным улицам, укрытые толстой шерстяной накидкой, и ей уже стала нравиться начатая им игра. Она забросала его вопросами, от которых он всячески увиливал. Но когда они пересекли реку, она поняла, что ее предположение о визите к Энн и Виктору оказалось неверным. Клодия буквально сгорала от любопытства, но когда они остановились перед старой кирпичной постройкой, втиснутой между двумя фабриками, удивлению ее не было предела.

– Похоже, ты совсем потерял рассудок, – сообщила она Джулиану, когда тот помог ей выйти из кареты.

Он улыбнулся и поцеловал ее в висок.

– Доверься мне! – Он обнял ее за плечи и повел к темному входу.

Клодия была уверена, что здание рухнет, едва он откроет дверь, которая громко заскрипела на ржавых петлях. В нос ударил запах сырости, словно помещение давно не проветривалось. Внутри царила кромешная тьма. Клодии даже показалось, что здесь бегают крысы. Вцепившись в руку Джулиана, она воскликнула:

– Джулиан, что за...

– Счастливого Рождества! – раздался хор голосов, и комната внезапно озарилась сиянием десятка свечей. Клодия от неожиданности завизжала. Сердце ее колотилось от страха. Свечи продолжали зажигаться, пока она стояла, разинув от удивления рот.

Комната была заполнена людьми. Казалось, все, кто ей дорог, собрались здесь – Энн и Виктор, тетя Вайолет, Дорин... Здесь было несколько женщин с детьми с Аппер-Мор-ленд-стрит, включая мисс Кольер. Отец Клодии стоял рядом с семьей Кристиан. Здесь были Мэри Уайтхерст и ее муж, Адриан и Лилиана Спенс и их маленькая дочь, Тинли, Бренда и еще несколько слуг из Кеттеринг-Хауса. Клодия обводила взглядом их сияющие лица и замерла, увидев большую вывеску, стоявшую посередине комнаты.

«Школа для девочек Уитни-Дейн».

Внезапно она обо всем догадалась, разум ее не понял, но сердце осознало ценность этого подарка. Лишившись дара речи, она посмотрела на Джулиана.

Он сиял, очень довольный собой.

– Признаю, что здесь потребуется много работы. По крайней мере у тебя не будет времени киснуть. Помощников масса, учитывая число желающих на Аппер-Морленд-стрит. Только предупреждаю, они организовались в некий рабочий союз и не потерпят тяжелых условий труда.

– Ты... ты сделал это! Джулиан засмеялся:

– Нет, дорогая, это ты сделала, трудясь в течение двух лет. Я только немного помог. А теперь послушай: у меня нет времени заниматься твоей школой, – сказал он, засовывая руку в карман. – Слишком много других важных дел – например, карты, скачки. Поэтому я оформил школу на тебя. – Он вручил ей толстый конверт с бумагами. – Если хорошенько попросишь, я, конечно, тебе помогу, но, сдается мне, в этом не будет необходимости.

Клодия уставилась на пакет с бумагами. Джулиан понял, что ей нужно больше всего, в то время как сама она еще не осознала этого. У него просто был дар понимать все ее нужды. И еще поразительнее было то, что он настолько любил ее, настолько верил в нее, что преподнес ей самый замечательный подарок, о котором она могла только мечтать. Все у нее поплыло перед глазами, и жаркие слезы радости побежали по щекам.

В глазах Джулиана тоже блеснули слезы.

– Не выразить словами, как я тебя люблю, – взволнованно произнесла Клодия и порывисто обняла Джулиана.

– О Боже! – сказал он, слегка закашлявшись и обнимая ее за талию. – Надеюсь, ты запомнишь эти слова и повторишь их, когда мы будем одни.

Клодия просияла:

– Спасибо тебе за подарок. Ты и представить себе не можешь, что он для меня значит.

Джулиан посмотрел ей в глаза:

– Хорошо представляю, поверь мне. – Он засмеялся и поцеловал Клодию. Собравшиеся между тем стали свистеть и аплодировать, требуя, чтобы почетная гостья разрезала рождественский пирог.

Примечания