– Похоже, вы уверены, что у нас тут происходит грубое нарушение закона и справедливости?
      – Я просто не знаю, что и думать, мистер Лауэри.
      Лауэри стоял у окна, спиной ко мне и Келли. Но тут он круто развернулся и впился в меня пронизывающим взглядом. На меня это не произвело большого впечатления – я как раз разглядывал его на заказ сделанные туфли. Его следовательские штучки в разговоре мне были до лампочки.
      – Политически корректный ответ, – сказал Лауэри. – Вы со мной в искусстве уклончивости упражняетесь? Или говорите от души?
      – От души, сэр, – сказал я. Ну да, стану я тебе, хлыщ поганый, от души что-то говорить!
      – И хотел бы вам верить, да как-то не верится, – сказал Лауэри. – У меня впечатление, что вы только прикидываетесь простачком, а на самом деле знаете больше, чем говорите вслух.
      Лауэри опять переключился на вид из окна. Из его кабинета вид на центр был чудесный. А я переключился на экраны трех установленных рядышком телевизоров. На экранах мелькали картинки, правда, без звука. Очевидно, в высших кругах считается шиком смотреть сразу несколько программ – дескать, мы ежеминутно в курсе всего!
      – Парень из глубинки решил показать городским задавакам, где раки зимуют, – задумчиво произнес Лауэри. – Что ж, поделом городским задавакам, они крепко потрепали ему нервы... – Лауэри вздохнул. – Шериф Трумэн, шутки шутками, но вы должны понять мое положение...
      – Мистер Лауэри, вы не обязаны извиняться передо мной.
      – Совершенно верно. Я извиняться перед вами не обязан. Я вообще вам ничем не обязан. А вот вы, будучи не у себя дома, кое-что обязаны... Скажите мне на милость, что вы потеряли в нашем архиве? Ведь вы там с утра копались в досье Траделла!
      – Так точно, сэр.
      – Ищете связь с убийством Данцигера?
      – Такая связь вполне возможна.
      – Ага, вполне возможна. Я так понимаю: это ваша позиция. А в вину Брекстона вы не верите?
      – На сто процентов уверен быть не могу.
      – А вы всегда желаете быть уверенным на сто процентов?
      – В идеале – да.
      Лауэри подумал секунду-другую, а затем сказал отеческим тоном:
      – Бен, я в судебных залах не первый год. И знаете, что судья всякий раз говорит присяжным? Что они должны решить, виновен ли обвиняемый «вне любого разумного сомнения». Обратите внимание на формулу. Судья не говорит: «Вне всякого сомнения». Он говорит осторожно: «Вне любого разумного сомнения». То есть судья как бы даже и не мечтает о том, что присяжные будут уверены на все сто процентов. Он лишь просит о предельно возможной уверенности. Иными словами, смиренное сознание, что ошибки возможны, лежит в самой основе нашей юридической системы. Потому что судебный аппарат – это люди, а людям свойственно ошибаться. И мы вынуждены с этим мириться, ибо иного выбора у нас нет. Никто из нас не имеет монополии на истину, никто не имеет машины времени, чтобы побывать в прошлом и все увидеть своими глазами. Мы высказываем догадки, собираем улики и молим Бога, чтобы мы оказались правы, чтобы мы не допустили ошибки. Это огромная, тяжкая ответственность, Бен!
      – Понимаю, сэр.
      – Мы арестовываем человека не тогда, когда мы на сто процентов уверены в его вине, а когда эта уверенность достигает определенного уровня – к примеру, пятьдесят один процент. Как только мы решили, что вот он, виноватый, мы полностью сосредотачиваемся на отработке принятой версии, землю роем, чтобы подтвердить – да, это и есть преступник. На этом этапе следствия мы забываем о презумпции невиновности. Для нас существует одна реальность – данный человек совершил преступление, и наше дело – это доказать!
      – Да, сэр.
      Я покосился на Келли, который сидел в кресле справа от меня. Он со скучающим видом разглядывал потолок. Прокурор мог бы с тем же успехом рассуждать о репродуктивных привычках галапагосских черепах.
      – Итак, шериф Трумэн, у вас есть сомнения в том, что Брекстон – убийца?
      – Да, сэр.
      – Выкиньте их из головы.
      – Простите, сэр?
      – Выкиньте их из головы. Убийца – Брекстон.
      – Почем вам знать?
      – Да потому что я ловлю преступников с незапамятных времен. У нас достаточно улик, чтобы трижды засудить Брекстона за убийство Бобби Данцигера! Мне, черт возьми, случалось выигрывать дела, где было раз в пять меньше доказательств! Поэтому я не испытываю никакой нужды притягивать к делу за волосы случай десятилетней давности – убийство Траделла. А значит, забудьте, выкиньте все из головы!
      Поверьте мне, без упоминания об убийстве Траделла нам проще засудить Брекстона. Таким образом, мы не будем сбивать с толку присяжных избытком информации. Да и городу будет только вредно, если всплывет давняя тема – нераскрытое убийство полицейского Артура Траделла!
      Бен, тут речь идет о большой политике. Надеюсь, вы, человек не без образования, это прекрасно понимаете. В данный момент в Бостоне нет острых расовых противоречий, все более или менее нормально. Преступность держится в рамках, народ полицию уважает. Афро-американская часть населения живет лучше и спокойнее, чем в любом другом большом городе Соединенных Штатов. Скажем, в Нью-Йорке ситуация другая. Там полиции не доверяют. Там ее даже ненавидят! Нас, к счастью, Господь миловал. Да, Бен, сейчас речь идет о вопросе политической важности.
      Я не очень-то верил идиллической картинке, нарисованной прокурором. Пусть он это втравляет избирателям перед выборами. А у меня свое мнение.
      – Даже если дело будут рассматривать в штате Мэн, – продолжал Лауэри, – оно все равно окажется в центре внимания бостонской публики. И я обязан буду сказать народу, что все улики свидетельствуют против Брекстона. И другого подозреваемого не существует. Я не желаю упоминать прошлое десятилетней давности. Я не хочу, чтобы прошлое постоянно волочилось за нами и мешало идти вперед!
      – К сожалению, сэр, прошлое неизбежно волочится за нами.
      – Бен, я вас прошу, не ройтесь вы в прошлом дерьме! Десять лет назад убийство Траделла привело к обострению отношений между белыми и черными. Сами понимаете: белый полицейский убит черным парнем. «Опять белый убит черным!», «Опять черного обвиняют в убийстве белого!». Вы, Бен, стоите возле цистерны с бензином и поигрываете спичками. Не лучшее занятие для человека вашего ума!
      Келли вдруг поднялся.
      – Все ясно, сэр. Спасибо за разговор. Пойдем, Бен.
      Выйдя на улицу, мы с Келли решили, что мы на правильном пути. Раз Лауэри так разволновался, надо действовать дальше.
      Келли предложил еще раз наведаться к Хулио Веге.
      Нам было невдомек, что мы с этим опоздали.
      Хулио Вега был уже мертв.

      Вега висел в кухне своего небольшого домика. Он использовал электрокабель, который привязал к крючку для люстры. Массивный узел петли наклонил голову вперед. Спереди удавка терялась в складках жира на шее. Стул, на котором он стоял, теперь валялся на полу.
      Келли притронулся к руке покойника. Тело качнулось и несколько раз прошлось из стороны в сторону, как маятник.
      – Холодный, – констатировал Келли.
      Он позвонил в полицию. И началась обычная катавасия. Через полчаса явились все, кому положено – и местные полицейские, и бостонские, и ищейки из отдела по расследованию убийств. Даже самоубийство классифицируется законом как «неестественная смерть» и расследуется по полной программе.
      Но, по-моему, смерть Хулио Веги была предельно естественной. Логическое завершение десяти лет опалы в полиции, преждевременного увольнения на пенсию, угрызений совести и пьянства. Вега наконец-то сполна расплатился за свои прегрешения, если таковые имелись. Уйдя из жизни, он избежал вторичного слушания по делу об убийстве Траделла, которые должны были просыпать новую соль на незажившие раны.
      Даже сам вид покойного наводил на мысль о естественной смерти. В отличие от трупов Данцигера и Ратлеффа, где все кричало о насилии, Вега, казалось, просто уснул. Правда, в крайне неудобной позе. Однако кому из нас не случалось заснуть в совершенно дурацкой позе?
      Гиттенс тоже явился. Он был заметно расстроен.
      – Я боялся, что именно так все и кончится. Уж очень жестоко обошлись с Вегой. Он этого не заслужил.
      Я хотел было подойти к Гиттенсу и сказать несколько слов утешения, но вовремя одумался. Не те у нас теперь были отношения, чтобы он оценил мое сочувствие.
      Келли отвел в сторонку одного из детективов и спросил его мнение.
      – Чистое самоубийство. Мы тут единственно для проформы.
      Тело все еще висело в центре комнаты – фотографы-криминалисты задерживались на другом происшествии.
      В момент, когда рядом с трупом никого не было, Келли подвел меня к Веге и сказал:
      – Посмотри на следы на его шее, Бен. Приподними-ка тело.
      Сам он приподнял голову Веги, раздвинул складки кожи. Я увидел две сине-красные полосы. Одна полоса кровоподтеков ниже кадыка, вторая – выше.
      – Хм, – сказал я, не зная, что бы еще добавить.
      Келли осуждающе посмотрел на меня.
      – Смотри внимательнее! Замечаешь странность?
      Я опять невнятно хмыкнул. Потом сказал:
      – Говоря по совести, ничего не замечаю. Это первый повешенный, которого я вижу.
      – А я повешенных видел не раз. Хотя впервые вижу человека, который ухитрился повеситься дважды.
      Через несколько минут подъехала Кэролайн и с ходу сунула мне в руку бумажку с номером телефона.
      – А кому я должен позвонить? – спросил я. – Тут нет фамилии!
      – Незачем светить фамилию, – сказала Кэролайн и тихонько добавила: – Это Макс Бек.

      В Паблик-Гарден на островке посреди пруда разыгрались-раскрякались дикие утки. Особенно волновались селезни – вытягивали головы, гонялись друг за другом, молотили крыльями и с громким всплеском ныряли в воду.
      Макс Бек сидел на лавочке у пруда, рассеянно жевал сандвич и наблюдал за шумными кряквами. Фольгу от сандвича он сунул под бедро, чтобы ветер не унес. Здесь, в городском идиллическом уголке природы, Бек казался заурядным раздобревшим мужчиной средних лет. С трудом вспоминалось мое первое впечатление от него – скользкий судейский крючок, один вид которого приводит в отчаяние любого человека, мечтающего о справедливом миропорядке.
      – Добрый день, мистер Бек, – сказал я.
      – А, шериф Трумэн! Спасибо, что пришли. Садитесь. Желаете бутерброд с тунцом?
      Я кивнул и взял бутерброд.
      – Молодец, – сказал Бек, – не боишься данайцев, дары приносящих.
      – Вы тут часто обедаете? – спросил я для поддержания дружелюбного разговора.
      – Нет. Обычно я вообще не обедаю. Или некогда, или совесть не велит. – Он с улыбкой показал на свое брюшко. – А вас я позвал именно сюда потому, что хотел поговорить без посторонних.
      Утки опять закрякали, забегали.
      – Что-то их беспокоит, – заметил я.
      – Просто холодает. Они волнуются, пора улетать в теплые края.
      Мы какое-то время молча жевали.
      – Кто-нибудь знает, что вы здесь, со мной? – наконец спросил Бек.
      – Нет. По телефону мы договорились о конфиденциальной встрече. Кстати, вы уж извините, но встреча с вами – это не то, чем я стал бы хвастаться перед своими друзьями-полицейскими.
      – Твои друзья в полиции небось считают, что я принадлежу к плохим парням – только потому, что они платят мне как адвокату.
      – Адвокат адвокату рознь, – произнес я. – Есть мнение, что вы слишком уж на стороне плохих парней. Так сказать, поклонник сатаны.
      Бек ухмыльнулся. Клеймо сатаниста его не пугало. Сатана и иже с ним щедро платят.
      – Как бы то ни было, – сказал Бек, – я благодарен вам, что вы пришли. Не будем засиживаться, чтобы нас никто не застукал вместе. Поэтому к делу. Обычно я договариваюсь напрямую с прокурором. Но сегодняшний случай – особый. Мой клиент хочет не просто сдаться властям. Он хочет сдаться лично вам.
      – Мне? Почему лично мне?
      – Он вам доверяет.
      – И напрасно. Ваш клиент сообщил вам, что сегодня ночью он со своим костоломом вломился ко мне в гостиничный номер и приставил мне пушку ко лбу?
      Бек отрицательно помотал головой.
      – Возможно, сегодня в полиции я не самый большой благожелатель Брекстона.
      – Понимаю ваше раздражение. Но я помню, что вы не стали подавать на Брекстона жалобу за нападение в комнате допросов. А ведь вы тогда могли доставить ему огромные неприятности! Однако вы его пощадили. Это сбрасывать со счетов и забывать нельзя.
      Я молчал.
      – Харолд сказал, что вы помогли вернуть его дочь.
      – А, пустяки.
      – Для него не пустяки. Шериф Трумэн, бостонская полиция рвет и мечет – они остервенело ищут Брекстона. Но найти его они не должны. Это очень важно. Вы понимаете, что я имею в виду?
      – Нет, не понимаю. По-моему, важно, чтобы они его наконец нашли. Выписан ордер на его арест. Все законно.
      – Я не против закона. Просто нельзя допустить, чтобы Харолд попал в лапы бостонской полиции. В этом случае его жизнь гроша ломаного не стоит. Он либо погибнет в камере при загадочных обстоятельствах, либо белые полицейские пристрелят его как собаку где-нибудь в темном переулке – при попытке бегства или за вооруженное сопротивление при аресте. Задним числом ему что-нибудь да пришьют. В Бостоне моего клиента ждет не судебное разбирательство, а расправа. Мне не понравилась его речь. Белые полицейские! Какого дьявола так обобщать! Я, в конце концов, тоже белый и тоже полицейский!
      – Кого я в данный момент слышу, – спросил я, – вас или вашего клиента?
      – Мы с моим клиентом говорим одним голосом.
      – Ага! И вы хотите отрицать, что вы с дьяволом на дружеской ноге!
      Бек нахмурился. Он разломил кусок хлеба и бросил его уткам. Те бесстрашно подбежали совсем близко к его ногам и устроили маленькую драчку вокруг добычи.
      – Мой клиент попросил передать вам его просьбу, – другим, более официальным тоном продолжил Бек. – Что я и делаю. Раз существует ордер на его арест, он готов сдаться. Но он выдвигает два условия. Во-первых, он сдается именно вам. Во-вторых, его тут же увозят в Мэн – следствие и процесс должны проходить в вашем штате. Оказаться в руках бостонской полиции он не желает ни на день, ни на час, ни на минуту! В этом пункте он настроен решительно – будет так и не иначе.
      – А если я не соглашусь, тогда что?
      – Тогда его рано или поздно найдет бостонская полиция. И ей он без боя не сдастся. Кто-то пострадает.
      – Возможно, Харолд.
      – Да, возможно, Харолд. Шериф Трумэн, вам такой вариант кажется приемлемым?
      – Разумеется, нет. Вы за кого меня принимаете! Вы всех копов считаете циниками?
      – Некоторые копы не вызывают у меня восторженных чувств.
      – Причислять меня к выродкам в форме несправедливо!
      – Ладно, извините. Мой клиент считает, что некоторые бостонские полицейские намерены от него избавиться. А теперь позвольте вам показать один интересный документ. Думаю, это вам многое прояснит в ситуации.
      Бек достал из своего кейса несколько бланков с шапкой окружного прокурора и протянул их мне. На каждой из четырех страничек стоял штамп «Секретно».
      На первом листе была указана тема документа: «Соглашение между стороной обвинения и Харолдом Эллисоном Брекстоном».
      Не скрою, я был ошарашен.
      – Посмотрите в конец, – сказал Бек, – на подписи.
      На последней странице стояли росчерки сразу трех работников прокуратуры, начиная с самого высшего.
      Подписали:
      генеральный прокурор штата,
      окружной прокурор Лауэри,
      помощник окружного прокурора Данцигер.
      – Харолд просил показать этот документ вам. Вы понимаете, что у вас в руках, шериф Трумэн? Это соглашение о сотрудничестве. Подписано среди прочих и Бобом Данцигером. Вы знали, что Брекстон работал на Данцигера?
      – Н-нет.
      – В этом свете вам не кажется странным предположение, что Харолд взял да убил человека, который только что обеспечил ему иммунитет? Взгляните-ка на этот пассаж. – Бек указал мне абзац на второй странице. – «Применить принцип неподсудности в отношении к его показаниям касательно событий в ночь с 16 на 17 августа 1987 года, когда был убит Артур Траделл». Вы знаете, что означают слова «применить принцип неподсудности»?
      – Да. Что бы он ни сказал, давая показания по данной теме, это не может быть использовано против него. Разве что обвинение сумеет доказать, что оно получило ту же информацию из другого, независимого источника. Короче, формальное обвинение в убийстве Траделла с него не снимают, но все сообщенное Брекстоном не имеют права использовать против него в суде.
      – Правильно. Однако это гарантийное письмо имеет второй смысл. Тот факт, что Боб Данцигер пошел на соглашение с Брекстоном, однозначно показывает – Данцигер не считал.
      Брекстона убийцей Траделла! Никогда прокурор не подарит убийце полицейского юридической неприкосновенности, даже такой ограниченной, как в данном случае! Следовательно, Данцигер хотел использовать Брекстона как орудие для поиска настоящего убийцы.
      – Что-то я не понимаю. Если Брекстон не убивал Арчи Траделла, то что он вообще мог сообщить полиции по данному делу?
      – Шериф Трумэн, отношения Харолда с полицией весьма и весьма сложны. Он отнюдь не тот монстр, каким его малюют. Он многим детективам помог, и не раз. В том числе и вашему другу Мартину Гиттенсу.
      – Брекстон был шестеркой Гиттенса?
      – Давайте будем деликатнее и не станем бросаться нехорошими словами. Брекстон был источником информации Гиттенса. И продолжает быть.
      – Не верю!
      – Спросите самого Гиттенса. Они оба уже много лет работают в Мишн-Флэтс – каждый в своей сфере. И отлично уживаются. Не скажу, что они друзья-приятели. Это лишь деловое сотрудничество: ты – мне, я – тебе. Гиттенс получает информацию. А Брекстон... – Бек не сразу нашел подходящую деликатную формулировку: – А Брекстон получает свободу маневра.
      – Свободу маневра! Ловко сказано. То есть, говоря простым языком, Гиттенс его покрывает. Нет, не могу поверить!
      – Уж так сразу и покрывает!.. Гиттенс помогает Брекстону избегать неприятных ситуаций. Если готовится полицейский рейд, Гиттенс может своевременно предупредить. Это, кстати, довольно распространенная практика. Сами понимаете, разведка и контрразведка. Обычный шахер-махер.
      Надо думать, Бек угадал по моему виду, насколько я потрясен услышанным. Он замолчал и дал мне время прийти в себя.
      Я тупо смотрел, как он бросает кусочки хлеба уткам, как те отгоняют от своего обеда наглых голубей.
      Наконец Бек решил продолжить беседу:
      – Не стоит так переживать, шериф Трумэн. Мартин Гиттенс на самом деле весьма неплохой полицейский. Он просто выполняет свою работу. И в вопросе, кого вербовать в информаторы, ему не приходится быть разборчивым. Он занимается наркотиками. А кто способен поставлять информацию из мира наркоманов и наркодельцов? Наркоманы или наркодельцы. Да, так устроен мир – о преступниках лучше всего информированы преступники. Значит, надо дружить с одними преступниками против других преступников. Вам кажется это мерзким, мне – забавным. Так или иначе, Гиттенс не худший из полицейских. Я к вашему брату особой любви не испытываю, но Гиттенса более или менее уважаю.
      – Значит, Гиттенс «оберегал» Брекстона в момент, когда Траделл и Вега готовили рейд?
      – Да, он предупредил Брекстона о грядущем налете полиции. Именно поэтому Харолда не было в квартире во время налета. Но надо отдать должное Гиттенсу – как только возникла версия, что это Брекстон застрелил Траделла, Гиттенс больше никакой поблажки Брекстону не давал – навалился на него с предельной жесткостью. Кстати, как вы помните, именно Гиттенс нашел орудие преступления.
      – С отпечатками пальцев Брекстона.
       – Отпечатки пальцев были перенесены на пистолет.
      – Бросьте чепуху молоть!
      – А вы разве не знаете, что отпечатки пальцев можно перенести с одного предмета на другой? Достаточно куска скотча и кой-каких элементарных знаний. А если эти отпечатки будут удостоверять ваши кореши из отдела криминальной экспертизы, тогда и вовсе никаких проблем!
      – Стало быть, пресловутый Рауль – это Брекстон?
      Бек театрально пожал плечами:
      – Кто ж его знает...
      – Тогда у меня возникает вопрос: как именно Данцигер намеревался использовать Брекстона? Ясно – как свидетеля. Но что должен был показать Брекстон?
      – Он должен был засвидетельствовать под присягой, что Гиттенс предупредил его о готовящемся рейде коллег. Только это. Потому что Брекстон ничего больше не знает относительно той ночи.
      Бек заглянул мне в глаза и вкрадчиво продолжил, стараясь выглядеть предельно искренним:
      – Шериф Трумэн, Брекстон не убивал Боба Данцигера. Я не говорю, что мой клиент ангел. Но в данном случае он чист как стеклышко!
      – Почему я должен верить Брекстону – и вам?
      – Да потому что Данцигер верил Брекстону! Он знал, что Харолд не убивал Траделла. И поэтому Данцигер обеспечил моему клиенту иммунитет. Вам остается только выяснить, откуда у Данцигера была эта уверенность, на чем он основывал невиновность Брекстона.
      – Его самого я спросить опоздал, – произнес я с печальной улыбкой. – А где искать дальше?
      – Что-то должно было остаться. Чьи-то показания, какие-то записки. Могу только гадать. Харолд надеется на ваши способности. Он велел мне показать вам этот документ, чтобы не только он вам, но и вы ему доверяли. Друзьями вы не станете, дело ясное. Но доверять друг другу в трудной ситуации вам просто необходимо. Позвольте ему сдаться.
      Я бросил уткам остатки своего сандвича и встал.
      – Хорошо. Но как это выглядит практически?
      – Мы выберем место вне Бостона, где здешняя полиция не имеет юрисдикции. Харолд сдастся вам добровольно. Вы его арестуете и незамедлительно, напрямую доставите в одну из тюрем штата Мэн. Судебный процесс должен происходить там же, в вашем штате.
      – На месте Брекстона я бы не слишком рвался предстать перед судом!
      – Шериф Трумэн, будь вы на его месте, опасность предстать перед судом была бы наименьшей из ваших проблем!

      Мы встретились с Гиттенсом в скверике, который разбит на мысе Бэттери-Пойнт, что выдается в бостонскую гавань на юго-восточном конце Мишн-Флэтс. Здесь некогда стояли английские пушки, охраняющие южные подходы к городу, – так сообщает медная табличка на парапете. За парапетом начинается почти первозданное болото, которое незаметно переходит в залив. Этот район слишком далек от центра, чтобы вкладывать деньги в осушение и строительство, как было сделано в других местах.
      – Ну и местечко ты выбрал для встречи, – сказал Гиттенс.
      Ветер трепал наши куртки. Здесь, на юру, было неприятно холодно.
      – Хотел поговорить без помех, – сказал я.
      – Выбрал бы лучше Северный полюс. О чем поговорить-то?
      – Мне нужна еще информация по делу Траделла.
      – Ах ты Господи, никак не угомонишься!
      – Мартин, вам не кажется странным, что все замешанные в этом деле кончают печально: убит Траделл, убит Данцигер, убит Вега.
      – Пардон! Вега повесился.
      – Нет, его удавили. На шее две полосы. То есть его повесили один раз – он сопротивлялся, выжил. Тогда его повесили вторично.
      – Ты фантазер, – возмущенно сказал Гиттенс. – Забудь ты и Вегу, и Траделла. История не стоит выеденного яйца. Все уже ясно: Брекстон застрелил Данцигера без всякой на то особой причины, просто по злобе, желая поквитаться с настырным прокурором-ищейкой.
      – А кто Траделла убил?
      – Да тот же Брекстон, черт возьми. Нужно тебе огород городить!
      – Брекстон не мог убить Траделла. Это исключено.
      – Почему же исключено?
      – Да потому что Брекстона не было в квартире за красной дверью! Вы его вовремя предупредили о рейде!
      Гиттенс несколько секунд молча изучающе смотрел на меня.
      – Ты это дерьмо не вздумай больше повторять, Бен, – сказал он. – Я терплю-терплю до поры до времени, но ведь и у меня терпелка не железная! Я Брекстона ни о чем не предупреждал. Кто тебе про это напел?
      – Таковы факты из досье Данцигера. Я знаю и кое-что похуже. Данцигер дал Брекстону гарантию иммунитета. Брекстон должен был выступить свидетелем по делу перед большим жюри!
      – Бред собачий.
      – Нет, не бред. Вот гарантийное письмо. Оно как минимум объясняет тот факт, почему Брекстон оказался в штате Мэн. Он туда поехал не Данцигера убивать, а обговаривать детали сотрудничества. Он намеревался стать звездой на процессе, который готовил Данцигер.
      Гиттенс просмотрел письмо. Ни один мускул не дрогнул на его лице. Поскольку он никак не прокомментировал свое впечатление, то я сказал:
      – Мартин, Данцигер знал все.
      – Все – это что именно?
      – Что Брекстон был твоим информатором. Что ты его оберегал от полиции.
      – Ты ни черта не понял. Получал ли я время от времени информацию от Брекстона? Да, конечно, получал. Делал ли я время от времени что-либо взамен? А как же иначе, в чем смысл кооперации? Но называть Брекстона моим информатором – это преувеличение века!