День обещал быть солнечным. В Николайфиртель туристов было так много, что они наступали друг другу на пятки.
Петра поздоровалась с ней очень холодно. Пришлось ждать полчаса, прежде чем Глория наконец приняла ее.
Когда ее бывшая начальница заняла свое место за стеклянным письменным столом, Жасмин забыла все свои аргументы, придуманные ночью, и рассказала правду. Она призналась, что совершила ошибку, когда перед Красной ратушей сажала Ромео Ксандры в машину, — тогда ее и заметил Фальк. Жасмин не утаила, что он узнал ее в поезде, и призналась, что, когда она гостила в Пеерхагене, ее чувство к Северину развеялось как дым и она поняла, что любит Фалька. Этот мужчина прощал ей все: ложь, притворство, лицемерие.
— Мне захотелось помирить тогда Ахима с Ксандрой исключительно ради того, чтобы Фальк на меня не сердился и увидел во мне другого человека.
— Ох уж эти мужчины! — вздохнула Глория. — Как им удается ставить в зависимость такую умную и самостоятельную женщину? Ты — самая лучшая интриганка, которая у меня когда-либо была, самая лучшая актриса — настолько хорошая, что сейчас я даже не знаю, верить ли тому, что ты рассказываешь, или в очередной раз признать, какая ты талантливая лгунья. — Глория криво усмехнулась. — И откуда он взялся — этот Фальк? Человек, который считает, что имеет право на такую роскошь, как правда… И с чего это ты, Жасмин, вдруг начала чувствовать уколы совести и считать себя ответственной за несчастье, на которое человек сам себя обрек, даже если мы ему в этом немножко помогли? Ты делаешь огромную ошибку, Жасмин. Зачем ты пытаешься защитить Розенштоков от прессы? Если ты думаешь, что они тебя будут благодарить, то просто заблуждаешься.
— Они никогда этого не узнают.
— Тогда ты не просто наивна — ты глупа. Я не могу спокойно смотреть на то, как талантливая сердцеедка превращается в инвалидку, которая добровольно отрубает себе руку, чтобы никто не мешал красивому эгоисту наслаждаться жизнью. Посмотришь, он в конце концов женится на Николь. И тогда не жалуйся.
Из агентства «Геран» Жасмин ушла, унося в сумочке чек на восемьдесят девять тысяч евро. Но ощущения приятной неожиданности и чувства легкого триумфа было недостаточно, чтобы заглушить страх и тревогу, охватившие ее. Глория была права: она сумасшедшая и приносит слишком большую жертву ради своей душевной чистоты.
В банке ей не смогли выплатить всю сумму сразу и попросили прийти после обеда. В пять минут двенадцатого она вошла в отель «Ибис». За барной стойкой уже сидел небрежно одетый заросший мужчина и пил «Кола лайт».
— Вы?..
— Томас Улау. Но вы — не Николь Тиллер.
Жасмин пояснила ему, что Николь не придет. История, которую она хотела продать, придумана от первого и до последнего слова. Она приехала только для того, чтобы встретиться с Розенштоками и выпросить у них деньги путем шантажа.
— А вы кто? — спросил репортер.
Ни секунды не колеблясь, Жасмин назвалась вымышленным именем.
— Я могу предложить другую историю, за которую вам не придется ничего платить. Историю о мерзавке Николь. И в отличие от сказочки, которую хотела продать вам Николь Тиллер, мою историю можно проверить.
— Тогда не теряйте времени и рассказывайте, — с готовностью согласился репортер, хотя Жасмин показалось, что он не собирался что-либо печатать в ближайшем номере своей газеты.
Расставшись с Улау, Жасмин отправилась в отель к Николь, чтобы не спускать с нее глаз до того момента, как она сядет в самолет. Это были самые трудные пять часов в ее жизни. Николь все время трещала не умолкая — в таком хорошем настроении она пребывала после удачных налетов на магазины или когда отец присылал ей очередную порцию денег. Николь, лицемерно улыбаясь, с удовольствием заключала каждого встречного в свои объятия и с притворством веселилась. Но если раньше легкость Николь, ее задор и презрение к морали были для Жасмин словно наркотик, то теперь все это казалось фальшивым. Николь явно переигрывала. Когда она принялась вспоминать о школьных годах и делиться своими планами на будущее, Жасмин не чувствовала ничего, кроме горечи и боли.
Вплоть до момента когда Жасмин проводила ее в аэропорт, ей удавалось быть вежливой по отношению к Николь.
Но когда бывшая подруга попыталась обнять ее, прежде чем уйти по коридору к самолету, у Жасмин не выдержали нервы и она резко отстранилась.
Николь только засмеялась. Пройдя контроль службы безопасности, она обернулась и помахала ей обвешанной золотыми браслетами рукой.
— Прощай, — пробормотала Жасмин и подумала: «А не рано ли подводить под этим черту?»
Все выходные Жасмин обдумывала свое будущее. От Адельтрауд она получила небольшой заказ на сбор информации о финансовом положении одного из клиентов «Золотой Розы». Чтобы выяснить это, ей понадобилось всего лишь позвонить в общество по проверке кредитоспособности. Других поручений пока не последовало.
Вынужденное безделье сказывалось не только на душевном, но и материальном состоянии Жасмин. Сейчас ей даже не хватало денег, чтобы заплатить за квартиру. Наверное, Адельтрауд думала, что у нее есть еще какая-то статья доходов, а может, ей что-то мешало устроить Жасмин в штат агентства. Если же она испытывала к Жасмин своего рода уважение, то сейчас это только мешало. А попросить у Адельтрауд место она не могла, поскольку хорошо знала, что в фирме достаточно сотрудников и рассчитывать на то, что для нее вдруг освободится место, не стоит. Тем временем для переезда в панельный дом в район Митте теперь не осталось средств, потому что она исчерпала весь свой свободный запас кредита.
В рубрике «Работа» оказалось совсем мало объявлений.
ГЛАВА 21
В середине ноября для Рони наступил долгожданный день: во вторую субботу месяца ей исполнилось двенадцать лет. На столе в кухне стоял шоколадный торт со свечками. Несмотря на то что выпечкой занималась Зиглинда, Адельтрауд выдавала торт за свое произведение.
Все вместе — Адельтрауд, Фальк и даже Понтер Розеншток — громко спели «С днем рождения», и Роня торжественно задула свечки. Отец повел ее в гостиную, где лежали подарки.
— Велосипед! — Роня бросилась Фальку на шею. — Такой, как я хотела! Спасибо, папочка!
Фальк тихонько засмеялся, и это обрадовало Роню почти так же, как велосипед. В общем-то, вызвать у отца такую улыбку было не так уж сложно. Достаточно было крепко обнять Фалька, тем самым выражая ему свою любовь. Именно в эти редкие моменты своей трудной жизни маленькая Роня интуитивно понимала, что поступает правильно.
Как легко и радостно на душе, когда ты распаковываешь подарки: книгу о шахматах, блестящий браслет, черные ботинки с белыми носками и рисунком из черепов. И мобильник!
Роня снова бросилась отцу на шею. Принесли завернутый в бумагу подарок — почтовую посылку. Отправитель —
Жасмин Кандель. В посылке оказался детектор лжи «Експлорер».
Папа нахмурился.
Роня вынула красный приборчик, состоявший из электронной платы, сигнальной лампочки и креплений для пальцев.
— Когда человек лжет, — начал объяснять Фальк, и Роня по его тону сразу поняла, что ему неприятно говорить об этом, — его сердце бьется чаще, чем обычно, и он потеет. Прибор отражает наше состояние.
— Честно? С ума сойти! Это надо проверить! — Она была достаточно чуткой, чтобы понять, что у взрослых этот прибор вызвал раздражение, и поэтому решила испытать его на себе. Роня положила пальцы на контакты и спросила: —
А что теперь?
— А теперь расскажи нам что-нибудь, — сказал Фальк. — Но скажи заранее, что это будет — правда или ложь, а мы посмотрим, запищит приборчик или нет.
Детектор сразу замигал, как только Роня заявила, что сейчас расскажет выдуманную историю.
— Но это же правда! — закричала она. — Я сейчас расскажу выдуманную историю.
Оказалось, что по Роне было очень трудно понять, обманывает она или нет, потому что девочка рассказывала обо всем очень эмоционально. И только деду удалось заставить Роню заволноваться.
— Ты когда-нибудь крала деньги? — спросил Понтер Розеншток.
Услышав вопрос, девочка растерялась, но честность победила довольно быстро.
— Да, два евро — они лежали у мамы на столе, — призналась Роня, но эти слова показались приборчику ложью.
— Но я же сказала правду! — запротестовала Роня.
Адельтрауд засмеялась.
— Но это всего лишь прибор, не переживай так.
Роня сняла контакты с пальцев.
— А теперь ты, папа!
— Ты еще не попробовала торт! — быстро сказала Адельтрауд. — Это же твой любимый шоколадный торт!
Но Фальк уже покорно надел крепление с контактами.
— Расскажи что-нибудь, — потребовала Роня.
— Нужно спросить меня.
— Что спросить?
Фальк засмеялся.
— Что тебе больше всего хочется знать.
Роня задумалась.
— Ты меня любишь?
— Да, — ответил Фальк.
Прибор молчал.
— А теперь ты, бабушка! Спроси его что-нибудь.
— Ну, Роня, мне ничего в голову не приходит. Кроме того, такими вещами не играют.
Фальк усмехнулся.
— Спроси его, он счастлив? — предложила Роня.
Лампочка сверкнула и погасла.
— Постоянно счастливых людей, к сожалению, нет, Роня, — поспешно сказала Адельтрауд.
— Ты любишь маму? — внезапно спросила Роня.
— Нет, — ответил он.
— Но ты ее когда-нибудь любил?
Фальк покачал головой.
— Не могу утверждать, к сожалению.
— А зачем же ты тогда… меня сделал?
Приборчик среагировал прежде, чем он успел ответить. Когда все немного успокоились, Фальк сказал:
— Я даже не представляю, как бы я жил, если бы тебя не было, Роня.
— Давайте же, наконец, есть торт! — настаивала Адельтрауд.
Но Роня не слушала ее.
— Тебе нравится Жасмин?
Вспыхнул сигнал, приборчик запищал. Фальк провел рукой по детектору.
— Твоя бабушка права, Роня. Есть вопросы, с которыми не шутят, и ответить на этот вопрос не так-то просто. Но…
Да, мне нравится Жасмин.
— А почему мы ее никогда не приглашаем в гости?
— Может быть, потому, что она не захочет прийти.
— А если я ее позову? У меня же теперь есть мобилка! Я могу ей позвонить, когда мне захочется.
— Ты и раньше могла это сделать, — заметила Адельтрауд таким тоном, каким взрослые разговаривают с детьми, когда не хотят больше говорить на эту тему.
— Но папа не хочет, чтобы она приходила. — Понтер неожиданно засмеялся.
— Да, я тоже слышала. Это было, когда умер Северин. Папа пришел к нам в отель и сказал Жасмин, что не хочет никогда больше ее видеть. Я подслушивала. Только я не понимаю, почему ты так поступил с ней. Она дружила с нами не из-за денег, папа. Она порвала чек на мелкие клочки.
— Ну все, Роня, хватит! — Терпение Адельтрауд лопнуло.
Но Фальк схватил дочь за руку.
— Секунду, Роня! Что сделала Жасмин?
— Она порвала чек, который ей дала Николь. Сначала они поехали в банк в Бад Доберан и сказали, чтобы я ждала в машине. Когда они вернулись, Николь спросила: «Ну что, теперь ты веришь, что чек обеспечен?» А потом, когда мы были в кафе в Ростоке, Жасмин порвала его на мелкие кусочки. Они думали, что я ничего не поняла. Но я не такая глупая, как вы думаете!
Фальк обнял Роню.
— Ты — моя самая умная девочка!
— Кажется, теперь мы все выяснили, — заявила Адельтрауд и встала. Очевидно, детектор лжи был с ней не согласен.
— Жаль, — заметил Понтер Розеншток, — я тоже с удовольствием задал бы вопрос.
Фальк подтолкнул дочку к бабушке и внимательно посмотрел на отца.
— Задавай. Я отвечу честно, и не потому, что здесь есть детектор лжи.
Понтер Розеншток многозначительно откашлялся.
— Ничего нового. Тот же вопрос, который я задал Роне: ты когда-нибудь крал деньги, Фальк?
— Нет, папа.
Возникла напряженная тишина. Роня догадывалась, что речь идет о чем-то очень важном, и чувствовала, что это действительно взрослый разговор, который она не поймет. Она была уверена, что ее папа никогда не крал деньги. Ему просто это не нужно. Она посмотрела на бабушку, и у той наконец появилась возможность увести Роню из гостиной — к праздничному торту.
— А как насчет чеков, которые Северин крал по твоей указке?
— Ты на самом деле хочешь услышать правду? — ответил Фальк вопросом на вопрос.
Адельтрауд закрыла за собой дверь, и они остались одни.
В следующую пятницу в девять утра Адельтрауд стремительно вошла в офис, где в этот день за одним из столов всегда сидела Жасмин, и пригласила ее в свой кабинет.
— Ну у тебя и нервы, Жасмин! О чем ты думала, когда подарила Роне детектор лжи? Ты не представляешь, в какое положение ты нас поставила! Боже мой, ведь вся повседневная жизнь состоит из маленьких и больших неправд! А нам всем пришлось говорить правду. Фальк заявил, что Северин крал чеки не для него, а для себя, и Понтер ему поверил. Фальк просто подставлял себя под удар ради брата.
Жасмин притворилась, что эта новость поразила ее. Адельтрауд, казалось, не могла остановиться:
— Наш старший сын играл в карты. Оказалось, что Северин был слабее, чем мы думали. Для нас это стало ужасным открытием. Ты подарила нам очень трудные выходные, Жасмин. Но отец и сын наконец-то поговорили откровенно, и это действительно чудесно. — Адельтрауд на мгновение задумалась и, вздохнув, произнесла: — Но знаешь, было довольно тяжело и больно. Может, в следующий раз ты подаришь Роне что-нибудь такое, с чем нельзя играть даже взрослым? Кстати, ты не хотела бы приехать к нам в Пеерхаген на Рождество? Роня будет очень рада.
— Спасибо, Адельтрауд, но я обещала родителям навестить их.
— Тогда в другой раз. Но пообещай, что приедешь.
На Рождество Жасмин действительно отправилась в Карлсруе.
— Ты плохо выглядишь, — заявила мать. — А что, с Рольфом ничего не вышло? Смотри, чтобы ты не осталась старой девой, как тетя Гортензия. Кому ты нужна в свои двадцать восемь?
Вольфрам больше порадовал родителей: его повысили в должности и поручили подготовить обвинение против Тиллера. Мать даже постепенно привыкла к Сюзи, подружке Вольфрама. Та работала в школе и очень старалась быть милой и веселой. Они купили квартиру в одном из домов на Вайфен-штрассе и собирались в следующем году пожениться и завести детей.
На второй день Рождества, распивая с Жасмин бутылку «Ротхауса», отец сказал:
— Я всегда считал, что ты у меня особенная. Выше голову, малышка! У тебя все получится!
На самом деле было не так уж плохо.
В октябре по вечерам Жасмин работала официанткой, а по утрам разносила газеты. На протяжении нескольких недель она видела Берлин только в сумерках. Бывало, когда за окном начинало светать, она только ложилась спать. Но потом улыбнулась удача: Жасмин предложили взять на себя возню с бумагами на одном небольшом предприятии в районе Кройцберга. Предприятие состояло из столярной мастерской, где трудились инвалиды, диетического ресторана, который толком и не работал, и мастерской, в которой две женщины делали сумочки из необычных материалов: дерева, жестяных банок или шин — в форме шара, куба или цилиндра. Пользовались они просто бешеной популярностью. С тех пор как Жасмин начала заниматься финансами, арендой и государственными субсидиями и при этом не ленились систематически проводить собрания, вся бухгалтерия стала сходиться.
По пятницам она помогала в «Золотой Розе». Убедившись в недюжинных организаторских способностях Жасмин, Гайер и Адельтрауд с удовольствием предоставили ей возможность устраивать встречи для желающих вступить в брак, где она тоже должна была присутствовать, но как можно более незаметно.
В январе предстояли переговоры с представителями социальных организаций города в связи с тем, что психолог агентства хотела создать кабинет для консультаций по психологическим проблемам женщин. Финансировать перепланировку флигеля в квартиру из пяти комнат и кухни должен был город.
Жасмин удалось договориться о получении намного большей суммы, чем она рассчитывала, и весь февраль прошел в переговорах с фирмами, составлявшими предварительную смету, которая не выдерживала никакой критики. Слишком низкие суммы — только чтобы получить заказ — никак не устраивали Жасмин. После того как она разбила весь заказ на несколько частей и стала договариваться по отдельности с каменщиками, электриками, слесарями и малярами Кройцберга, психолог уволилась. Она влюбилась, вышла замуж и переехала в Мюнхен. Жасмин рвала на себе волосы, и Адельтрауд, стараясь успокоить ее, поучительно говорила:
— Единственная постоянная вещь на свете — это человеческое непостоянство. Вот только Фальк становится все надежнее. Он уже начинает меня беспокоить. Работает как вол! А когда приходит домой, занимается только Роней. Даже в шахматы с ней часами играет. Девочка просто с ума сходит — все пытается победить отца. Но он не поддается, считая, что она заметит. Удивительно, насколько Роня упрямая. Вся в отца. Я Фальку сказала, что, по твоему мнению, у нее синдром отсутствия внимания. Мне кажется, ему стало легче. Теперь он не корит себя в том, что Роня быстро перескакивает с одной темы на другую. Ты же знаешь, мы подарили ей велосипед на день рождения, и с тех пор она очень много катается. Это пошло ей на пользу, а Фальк почему-то не радуется. Он пугает меня своим хладнокровием. Конечно, в доме стало спокойнее с тех пор, как он перестал сам чинить водопроводные трубы, окончательно ломая при этом не только их, но и все инструменты в доме. Но с ним что-то происходит… Я думаю, моему сыну нужна жена. Я ему уже предлагала подыскать. У нас же здесь просто золотая жила! Но Фальк, конечно, отказался.
Жасмин испугалась: однажды это должно случиться. И в один прекрасный день Адельтрауд сообщит ей, что у Фалька появилась подружка или что вернулась Николь.
— Фальк всегда был послушным мальчиком, — продолжала болтать Адельтрауд без всякой задней мысли. — Я без опаски высказывала ему свое мнение, поскольку знала, что он не обидится. Он всегда был со мной честен. Поэтому я как-то его спросила… — Тут она пронзительно посмотрела на Жасмин своими темными глазами. — Почему у вас ничего не вышло…
Жасмин едва не поперхнулась.
— Но он не захотел говорить. А вы были такой красивой парой! Помнишь, когда вы в прошлом году, в августе, возвращались вместе с причала. Вы поссорились?
Жасмин покачала головой.
— Не то чтобы…
— Жасмин, что между вами произошло? Роня сказала, что Фальк не хочет тебя видеть, и он даже не возразил ей. Честно говоря, все это напоминает мне театральное представление.
— Я… Я думаю, что… — пробормотала Жасмин и сделала глубокий вдох. — Дело в том, что он не хочет простить мне одну… ложь, точнее, несколько.
— Даже несколько! — Адельтрауд опять налила себе чай и с любопытством посмотрела на нее.
И вдруг Жасмин почувствовала, что Адельтрауд не съест ее и не прогонит, если она признается в ошибках, которые совершила.
— Я, — начала Жасмин, — пять лет работала в агентстве, которое…
Тут дверь распахнулась и в комнату влетела фрау Гайер.
— Только что звонил граф. Он возмущался, что девушка не пришла к нему на встречу, а он прождал ее целых два часа. Он очень сердит.
Адельтрауд вздохнула.
— Это же не первая встреча с этой девушкой?
— Нет, третья.
— Ну почему они не понимают, что, начиная со второй встречи, все зависит только от них: придет девушка на третье свидание или нет. Ладно, фрау Гайер, соедините меня с ним.
Жасмин знала, о ком они говорили. Граф хотел себе в жены женщину, которая бы выглядела как топ-модель, а ее родословная восходила бы как минимум к Карлу Великому. К тому же у избранницы должны быть деньги, потому что небольшой замок графа на берегу Бодензе требовал средств на поддержание в нем порядка, а сам жених не располагал такими деньгами. Ему подыскали дочку алльгейского сырного магната — очень красивую и богатую. И граф смирился с тем, что она из не очень древней и славной семьи.
Проблема теперь была только в отце девушки, настоящем швабском крестьянине, который заявил, что не отдаст графу деньги. Он даже собирался лишить дочь наследства. Жасмин пояснила пригорюнившейся девушке, что при сегодняшних возможностях следить за своим здоровьем, особенно, здоровьем алльгейского крестьянина, ей придется долго ждать, прежде чем дело дойдет до наследства. А пока что у нее были земельные угодья и поселок, который старик подарил ей, чтобы увернуться от налогов. Это, кажется, успокоило претендентку в графини. Но видимо, что-то произошло.
Пока Адельтрауд пыталась успокоить возмущенного клиента, Жасмин вернулась за свой стол в офис, где сидели штатные сотрудницы, и позвонила Лизелотте. Дружба победила, и секрет раскрылся: подруга подтвердила, что Глория получила заказ от производителя сыров из Кристацгофен и этим делом уже занимается Ванесса.
По улицам Берлина хлестал противный дождь, принесенный западным ветром. При сильных порывах зонты то и дело выворачивались. Лица немногочисленных прохожих были хмурыми.
Фальк припарковал машину на Карл Маркс-штрассе неподалеку от дома Жасмин и позвонил ей с мобильного. Никто не отвечал. Было одиннадцать часов. Конечно, Жасмин на работе. Но где? От матери он знал, что она работала в Кройцберге, но адрес не спросил.
Две недели назад мать застала его ночью в кухне, где он почему-то сидел, не включая света. Фальк молча смотрел на раковину в углу и видел перед собой Жасмин, вспоминая, как она яростно критиковала некоторые неудобства современных кухонь. Мать включила свет и спросила его о Жасмин — прямо, но и как бы между прочим, как она всегда это делала.
— Мама, — сознался он, — Жасмин слишком непонятна для меня. Я ее не понимаю.
— Что ты не понимаешь? — голос матери звучал ласково, как в те времена, когда она садилась на его кровать, чтобы утешить.
— Жасмин — чудесная женщина, — вырвалось у Фалька. — Она красивая, чувственная, умная. Но я не могу понять, чего она хочет, что она чувствует по отношению ко мне.
— Так спроси ее.
«Исключено», — подумал он тогда, но промолчал. Как он узнает, насколько она честна с ним?
— Она любила Северина, мама, — пояснил Фальк. — А я… Я был для нее вторым, только вторым.
Адельтрауд рассмеялась.
— Вторым? Невысокого же ты о себе мнения! Может, ты не давал ей понять ничего, кроме сожаления, что она встретила первым не тебя, а Северина? Но вот что я тебе, Фальк, скажу: вторая любовь — настоящая. Первая — это просто девичьи мечты. Ничего серьезного у них с Северином не было. Кстати, она могла соблазнить его еще до свадьбы, но не сделала этого.
Фальк не возразил ей.
— Поговори с ней, — продолжала Адельтрауд. — Ты же не успокоишься, пока вы не выясните свои отношения. Будь приветлив, разумен, спокоен и не забывай слушать ее. Вы, мужчины, все время забываете об этом.
Две недели Фальк мучительно размышлял. Ему было стыдно, что он сомневается в себе, страдая от душевной боли. Казалось, что он отчаянно борется с ветряными мельницами, пытаясь подавить в себе чувства к Жасмин. В конце концов Фальк решил поехать в Берлин, чтобы разыскать ее. В крайнем случае, если встреча по какой-то причине не состоится, он позвонит ей и задаст самый главный вопрос.
Но ее не было дома.
Весь день Фальк слонялся по Берлину, раздражая и партнеров по бизнесу, и друзей, особенно Ахима. В половине шестого ее все еще не было дома. Фальк звонил каждые полчаса, но никто не брал трубку. Уже где-то в начале одиннадцатого на другом конце сняли трубку, но Фальк так испугался, что чуть было не проглотил язык и едва смог вымолвить слово. Оказалось, что он ошибся номером. В половине двенадцатого он перестал набирать номер Жасмин.
Фальк переночевал в доме на берегу Ваннзе, пытаясь привести свои мысли в порядок. Его не покидало чувство, что он все делает неправильно. Незадолго до рассвета какая-то мысль выдернула его из полудремы и он очнулся. К черту все прелюдии! Нужно просто сказать, что он любит ее. А потом спросить Жасмин и ждать ответа. Фальк схватил мобильник — телефон лежал тут же, на столике. Но прилично ли звонить куда-нибудь в шесть утра? Наверное, да, если речь идет о жизни и смерти. Он набрал номер. Гудок… еще гудок, и еще.
Он был поражен. Нормальные люди в шесть часов утра обычно бывают дома. Значит, Жасмин ночевала где-то в другом месте, вероятно у своего парня.
Фальк пошел в ванную. Душ освежил его. Если он вернется в Пеерхаген, то ему придется признать свое поражение и окончательно перевернуть эту страницу своей жизни. Возможно, он так и сделает, но хотелось бы по крайней мере знать почему.
Целый час он бродил по пустынному, мокрому и серому Николайфиртель в ожидании, когда же откроется агентство «Геран». Из кафе «Цум Нусбаум», что на углу, он увидел какую-то женщину, которая держала в руке зонт и пыталась открыть ключом дверь в доме, где располагалось агентство. Он узнал ее — это была секретарша. Фальк пошел за ней и, недолго думая, ворвался в офис. Петра как раз повесила мокрый плащ и собиралась поправить прическу.
— Госпожа Геран придет не раньше одиннадцати. Она пошла к стоматологу, — холодно пояснила секретарша.
— Хорошо, я подожду столько, сколько потребуется.
И стал ждать. Он стоял у окна и смотрел на затянутое тучами небо. Потом разглядывал цветы, украшавшие уголок для посетителей, и висевшие на стенах фотографии греческих и еще каких-то островов.
Сотрудники офиса начали приходить около девяти, среди них — одна маленькая, толстенькая женщина с глазами навыкате. Она украдкой поглядывала на него и улыбалась. Красивая блондинка со стрижкой каре бросила на Фалька довольно откровенный взгляд. Наконец явился и этот неприятный мужчина по имени Рольф.
— Господин Розеншток! — крикнул он и остановился, когда Фальк повернулся к нему. — Ваш чек оказался необеспеченным.
Фальк сдержанно улыбнулся.
— Это мое упущение. Со мной такое бывает, когда все хотят от меня денег.
Рольф отвернулся, пробормотав сквозь зубы ругательство, которое Фальк, правда, все равно не расслышал. Вскоре пришла Глория Геран.
— Вы ко мне, господин Розеншток? — прогнусавила она. — Очень жаль, что вам пришлось ждать, но мне нужно было к стоматологу. Проходите же. Простите, я не могу сейчас говорить четко. Ничего не чувствую. — Она притронулась к своей левой щеке. — Чем могу быть полезна?
Они сели в уголке. Петра принесла кофейные чашки и термос.
— Я ищу Жасмин Кандель, — начал Фальк, когда они остались одни.
— Она здесь больше не работает. С августа.
— Я знаю.
Глория задумчиво потрогала онемевшим языком припухшую десну и прошепелявила:
— Если вы знаете об этом, то зачем тогда пришли?
— Может быть, вы скажете, где она работает теперь.
— Может быть.
Фальк засунул руку во внутренний карман и достал бумажник, полный купюр редкого сиреневого цвета. Он неторопливо вытащил пару пятисотенных купюр и посмотрел на Глорию.
Глория, казалось, онемела и молча наблюдала за ним.
Фальк ждал.
— Я не могу дать вам ее домашний адрес, — наконец произнесла она.
— Он у меня есть.
— Тогда… Я действительно не могу вам сказать, где теперь работает Жасмин. Мы не поддерживаем с ней связь. Мы прекратили все деловые отношения с тех пор, как она последний раз была здесь в сентябре и…
Фальк положил купюры на стеклянный стол, откинулся на спинку кресла и стал ждать продолжения.
— Ладно, почему бы, в конце концов, не сказать вам? Это делу не повредит, да и Жасмин не обязывала меня хранить молчание. Тут дело вот в чем. В середине сентября в Берлин приезжала Николь Тиллер. Тогда ваши родители путешествовали, а вы были на какой-то ярмарке. Николь разыскала Жасмин, и они встретились. Речь шла о деньгах. Насколько мне известно, Николь угрожала, что расскажет представителям прессы какую-то сногсшибательную историю о Розенштоках. Жасмин пришла ко мне и попросила… вернуть ей долг.
Фальк с трудом сдерживал себя, чтобы не выругаться.
— Сколько? — выдохнул он.
— Я была должна ей восемьдесят девять тысяч евро. Но я знаю, что Николь получила ровно сто двадцать тысяч.
Сказать, что Фальку стало стыдно, значило ничего не сказать. Он молча встал, сжав кулаки, слегка поклонился и вышел.