– Хансел, господин лейтенант. Джон Хансел, владелец красильни.
      Грегори не спускал глаз с Соренсена, который, вынув из чемодана резиновые перчатки и надев их, осторожно ощупал руки и ноги покойника, оттянул веки, а потом обследовал его изогнутую колесом спину, буквально водя по ней носом.
      – Он что, немец?
      – Не знаю. Может, и из немцев, точно сказать не могу. Уже его отец и мать жили в здешних местах.
      – Когда он умер?
      – Вчера утром, господин лейтенант. Доктор сказал, что от сердца. У него было больное сердце, доктор запрещал ему работать, да он не слушался. С той поры, как от него сбежала жена, он вообще махнул на себя рукой.
      – Были тут еще покойники?
      Соренсен поднялся, отряхнул колени, смахнул платком невидимую пылинку с рукава и аккуратно уложил резиновые перчатки в чехол.
      – Позавчера был один, господин лейтенант, да уже похоронили. Вчера в полдень.
      – Значит, с того времени был только этот труп?
      – Да.
      – Ну, доктор, как?
      Грегори подошел к Соренсену. Они стояли под высоким кустом, на его верхушку падали солнечные лучи, и с веток на снег сыпалась частая капель.
      – Ну что я могу сказать?
      Вид у Соренсена был обиженный, если не оскорбленный.
      – Смерть наступила сутки назад, а то и раньше. Появились трупные пятна, лицевые мышцы полностью окостенели.
      – А конечности? А? Ну что вы молчите?
      Они разговаривали шепотом, но с какой-то странной ожесточенностью.
      – Сами видите.
      – Я ведь не врач.
      – Нету окостенения. Да, нету, нарушил кто-то - и баста!
      – Оно не вернется?
      – Частично должно возвратиться, но не обязательно. А что, это очень важно?
      – Но оно было?
      – Окостенение бывает всегда, это-то вы должны знать. И кончайте, пожалуйста, расспросы, я ничего больше не могу сообщить.
      – Благодарю вас, - не скрывая раздражения, бросил Грегори и направился ко входу в морг.
      Дверь была приоткрыта, но чтобы войти в морг, пришлось бы перешагивать, вернее, перепрыгивать через труп. «Тут и так все истоптано, - подумал Грегори, - лучше не оставлять лишних следов». Он потянул сбоку за скобу. Никакого результата. Тогда он рванул, и дверь с размаху ударила в стену. Внутри было темно. В щель под дверью намело немного снега, теперь он таял и расплывался по полу лужицей. Грегори зажмурился и, поеживаясь от промозглого холода, которым тянуло от стен, ждал, когда глаза привыкнут к темноте.
      Разбитое окно пропускало немного света, второе же, забеленное известкой, было почти непрозрачным. В центре барака стоял гроб, выстланный стружками. К нему прислонен венок, обвитый черной лентой. Можно было прочесть слова: «безутешной скорби». В углу стояла крышка гpo6a. Под окном на земляном полу были разбросаны стружки. Напротив, у другой стены, стояли кирка, лопаты и лежал моток перепачканных глиной веревок. И еще лежало несколько досок.
      Грегори вышел на улицу и прикрыл глаза, отвыкшие в темноте от света. Полицейский, стараясь не дотрагиваться до трупа, осторожно накрывал его брезентом.
      – Вы дежурили до трех ночи? - подойдя к нему, спросил Грегори.
      – Да, господин лейтенант. - Полисмен выпрямился.
      – И где было тело?
      – Пока я дежурил? В гробу.
      – Вы проверяли?
      – Да.
      – Открывали дверь?
      – Нет, я светил фонарем в окно.
      – Стекло было разбито?
      – Нет.
      – А гроб?
      – Простите?
      – Гроб был открыт?
      – Да.
      – Как лежал покойник?
      – Обыкновенно.
      – Почему он голый?
      Полицейский оживился.
      – Хоронить его должны были сегодня, а с одеждой это целая история. С тех пор как от него сбежала жена (это было два года назад), он жил с сестрой. Страшно тяжелая женщина, ни с кем не ладит. Костюм, который был на нем (он умер сразу после завтрака), она не дала, потому что он, дескать, новый и ей жалко. Она собиралась дать старый, а когда приехали из похоронного бюро, сказала, что перекрасит в черный цвет какой-нибудь похуже, но тот, из похоронного бюро, не захотел приезжать во второй раз и взял труп, как был, без одежды. Сегодня она собиралась привезти костюм…
      – Слушайте, Грегори, я, пожалуй, поеду. Мне тут делать нечего, - заявил вдруг Соренсен, внимательно прислушивавшийся к разговору. - Дайте мне машину. А сами возьмете здесь…
      – Ага, сейчас поговорим, - бросил Грегори. Соренсен раздражал его. - Постараюсь что-нибудь придумать для вас, - все-таки добавил он, глядя на помятый брезент. Внешность покойного хорошо запомнилась ему, хоть видел он его всего несколько минут. Старик, за шестьдесят. Руки мозолистые и темные, темнее лица. Во весь череп лысина, и только на висках да на затылке пробивается седая щетина. Но особенно врезалось Грегори в память удивление, застывшее в широко открытых помутневших глазах.
      В пальто становилось жарко. Грегори прикинул, когда солнце дойдет до этого пока что затененного места. К тому времени надо будет снять все следы.
      Он собирался уже посылать на шоссе полисмена, но тут увидел своих людей и кинулся им навстречу.
      – Ну наконец-то. Давайте поторапливайтесь. Томас, для меня очень важны следы между окном и дверью. Только получше посыпайте тальком, снег влажный. И осторожно, а то все расползется! Я еду в город. А вы сделайте все измерения; да, и расстояние до воды - там, за кустами, ручей. Пару общих снимков и обыщите как следует берег, может, я что прозевал.
      – Не беспокойтесь, Грегори, все будет в лучшем виде! - заверил Вильсон. Свой плоский чемоданчик он нес на ремне, перекинутом через плечо. Чемодан бился о бедро, и оттого казалось, что Вильсон хромает. - Пришлите за нами машину, ладно? - добавил он на ходу.
      – Обязательно.
      Грегори, забыв про Соренсена, направился к шоссе. А обернувшись, увидел, что тот неторопливо идет за ним. Веревки, ограждавшие место происшествия, были сняты. Двое рабочих вытаскивали «бентли» из кювета. У моста стоял «олдсмобиль». Коллз уже развернул его. Ни слова не говоря, Грегори сел на переднее сиденье, рядом с Коллзом. Мотор работал, и Соренсен ускорил шаг. Они проехали мимо постового из дорожной полиции и повернули к Пикерингу.
      Полиция размещалась в двухэтажном доме на углу рыночной площади. Полисмен проводил Грегори на второй этаж. По обе стороны длинного коридора шли двери, коридор кончался окном, из которого открывался вид на крыши одноэтажных домиков, стоящих на той стороне площади.
      Грегори вошел в кабинет. Из-за стола поднялся комендант, рыжий, длиннолицый, на лбу у него отпечатался красный рубец; шлем лежал на столе.
      Пока они обменивались первыми фразами, он несколько раз потер руки и улыбнулся - нервно, невесело.
      – Ну что ж, за работу, - усаживаясь, вздохнул Грегори. - Как дела у Вильямса? С ним можно будет побеседовать?
      Комендант отрицательно покачал головой.
      – Исключено. Перелом основания черепа. Я только что звонил в Хэйк. Он без сознания. Врачи говорят, это продлится какое-то время, если, конечно, он вообще выкарабкается.
      – Да? Скажите, вы ведь знаете своих людей, что он собой представляет, этот Вильямс? Давно ли служит в полиции? В общем, расскажите все, что вам о нем известно.
      Грегори говорил, а мыслями все еще был у морга, все еще видел эти следы на снегу.
      – Вильямс? Он тут уже почти четыре года. До этого жил на севере. Служил в армии, был ранен, имеет награды. Тут он женился, у него двое детей. Ничем особенно не выделяется. Любит рыбалку. Уравновешенный, неглупый. За все время службы ни одного серьезного нарушения.
      – А несерьезные?
      – Ну… я сказал бы, он был излишне… мягок. Как говорится, по доброте душевной… По-своему интерпретировал инструкции. Вы же понимаете, в такой дыре все друг друга знают… Ай, да пустяки все это, просто он слишком мало штрафовал… Человек он был спокойный, пожалуй, даже слишком спокойный, то есть не был, а есть, - поправился комендант, и лицо у него дрогнуло.
      – В привидения он верил? - совершенно серьезно спросил Грегори. Комендант поднял на него бесцветные глаза.
      – В привидения? - машинально переспросил он и вдруг смешался. - В привидения? Нет… не думаю… не знаю… Вы считаете, что он… - и не закончил. Наступило молчание.
      – А вы не могли бы, хотя бы предположительно, сказать, от кого он убегал? - тихо спросил Грегори, наклоняясь к коменданту и глядя ему прямо в глаза. Тот молчал. Потом медленно опустил и снова поднял голову.
      – Предположить не могу, но…
      – Но?..
      Комендант не моргая смотрел на Грегори, точно изучал его лицо. Потом медленно пожал плечами.
      – Ну ладно. Перейдем к фактам. Пистолет Вильямса у вас?
      – Да.
      – Ну и что?
      – Он держал его в руке, - тихо сказал комендант.
      – Вот как? Он стрелял?
      – Нет. Пистолет был на предохранителе. Но… в ствол был дослан патрон.
      – Мг-м. А как обычно ходят ваши люди? Пистолет готов к стрельбе?
      – Нет. У нас тут тихо. Дослать патрон всегда успеешь.
      – Как вы думаете, он сам прошел или прополз эти несколько шагов от того места, где был сбит, дотуда, где его нашли?
      Комендант с удивлением взглянул на него.
      – Нет, лейтенант, он так и остался лежать. Смидерз, тот человек, который его сбил, сказал, что это он перенес Вильямса - сразу же…
      – Ага. Ну, это упрощает дело. Будем думать, что… упрощает. Этот Смидерз здесь?
      – Да.
      – Я бы хотел допросить его. Вы не возражаете?
      – Пожалуйста.
      Комендант открыл дверь, отдал распоряжение и подошел к окну. Ждать пришлось не больше минуты. В комнату вошел худощавый человек со смазливым лицом второразрядного кинолюбовника, одетый в пушистый свитер и обтягивающие фланелевые брюки. Стоя у порога, он с нескрываемой тревогой смотрел на Грегори, который, повернувшись вместе со стулом, несколько секунд разглядывал его, а потом сообщил:
      – Я из Ярда, веду следствие по вашему делу. Можете вы ответить на несколько вопросов?
      Смидерз кивнул.
      – Собственно… я все уже рассказал… Я не виноват.
      – Если вы невиновны, вам нечего беспокоиться. Вы задержаны по обвинению в том, что вызвали дорожное происшествие, в результате которого пострадал человек. Вы не обязаны давать ответы на вопросы, если они могут быть использованы против вас для обоснования обвинения. Хотите отвечать?
      – Да, да, конечно… Мне нечего скрывать, - пробормотал молодой человек, явно напуганный официальной формулой. - Я ничего не мог сделать. Он просто-напросто бросился мне под колеса. В конце концов, это дорога, а не тротуар. Нельзя же ночью, да еще при таком тумане, нестись и не смотреть, куда бежишь. Моя машина едва ползла! Я сделал все, что было в моих силах, и вдобавок еще разбил машину. Это он виноват. Ума не приложу, как я из этого выпутаюсь: машина не совсем моя, и…
      – Будьте добры, расскажите по порядку, как все произошло. С какой скоростью вы ехали?
      – Клянусь вам, не больше тридцати в час. Туман, снег, дальний свет зажечь нельзя, потому что с ним еще хуже…
      – Вы что, ехали с погашенными фарами?
      – Нет, что вы! Я зажег ближний, городской. Видимость была шагов пять-шесть. Я заметил его, когда он был уже перед самой машиной. Верите, он несся как сумасшедший, как слепой, просто бросился под машину!
      – У него что-нибудь было в руках?
      – Что?
      – Я спрашиваю, он что-нибудь держал в руках?
      – Не заметил. То есть потом, когда его поднял, увидел, что он держит револьвер. А тогда не видел. Я резко тормознул, ну, меня и повело, крутнуло, развернуло задом. Машина врезалась в дерево, а я вот поранился, - и Смидерз дотронулся до головы. Ссадина с запекшейся кровью шла у него через весь лоб и исчезала в волосах.
      – Я тогда даже и не почувствовал. Я страшно испугался, но думал, что мне удалось проскочить, не задев его, то есть я действительно проскочил. Черт знает, как его ударило - может, бампером? - когда машину крутануло. Он лежал и не шевелился. Я стал растирать его снегом, о себе я и не думал, хотя кровь заливала мне глаза. Но он не приходил в себя, и я сперва решил отвезти его в больницу, но машина не заводилась, что-то с мотором, не знаю. Тогда я побежал по шоссе и позвонил из первого же дома…
      – Вы перенесли его в кювет. А почему не в машину?
      – Ну… - Молодой человек замялся. - Это… как его… когда человек без сознания, его нужно положить ровно, а в машине мало места. И потом я подумал, что если оставить его на шоссе, то на него могут наехать.
      – Хорошо. Когда все это произошло?
      – В начале шестого. Минут десять - пятнадцать шестого.
      – Когда вы бежали в город, вы никого не видели на шоссе?
      – Никого.
      – А когда ехали, вам никто не встретился? Пешеходы? Машины?
      – Пешеходы - нет. Машины? Нет, машин тоже не было. То есть встретил два грузовика, но еще на автостраде.
      – Вы откуда ехали?
      – Из Лондона.
      Грегори замолчал. Смидерз подошел к нему и спросил:
      – Инспектор, мне можно идти? Да, а как быть с машиной?
      – О машине не беспокойтесь, - вступил комендант. - Если хотите, мы сами отвезем ее в какой-нибудь гараж. Тут рядом ремонтная мастерская, можно поставить машину там.
      – Благодарю вас. Это хорошо. Только мне нужно будет дать телеграмму насчет денег. А теперь… мне можно идти?
      Комендант и Грегори обменялись взглядами. Грегори еле заметно кивнул.
      – Оставьте свой адрес, имя и фамилию. Адрес, по которому вы живете.
      Смидерз направился к двери, взялся за ручку и остановился.
      – А… а как с ним? - чуть слышно спросил он.
      – Может, выкарабкается. Пока трудно что-либо сказать, - ответил комендант. Смидерз открыл рот, но ничего не произнес и вышел.
      Грегори повернулся к столу, опер голову на руки. Его охватила непонятная усталость. Хотелось просто молча посидеть, ни о чем не думая.
      – От чего он убегал? - вдруг неожиданно для самого себя во весь голос воскликнул он. - От чего, черт побери, он убегал?
      – Может, правильней: от кого? - поправил комендант.
      – Нет. Если бы он кого-нибудь увидел, он стрелял бы. Вы думаете, нет? А я говорю - да! Как дважды два - стрелял бы!
      – Вы осмотрели следы? - поинтересовался комендант. Он сидел и упорно старался продеть ремешок шлема в пряжку. Грегори окинул его внимательным взглядом. На щеках и под глазами у коменданта глубокие морщины, глаза покрасневшие, усталые. В рыжеватой шевелюре поблескивают седые волосы.
      – Расскажите, как там было, когда вы приехали? В котором часу? - вопросом на вопрос ответил Грегори.
      Комендант сосредоточенно поправлял язычок пряжки.
      – Дежурным был Паррингз. Этот молодой человек позвонил в полшестого. Паррингз разбудил меня, я живу рядом. Я сразу велел сообщить вам и поехал.
      – Когда вы приехали туда, было еще темно?
      – Только-только начало светать, но стоял густой туман.
      – Снег шел?
      – Уже нет.
      Комендант отложил шлем, ремешок упал на стол.
      – Доктор занялся Вильямсом, я помог задвинуть носилки в «скорую помощь»; Вильямс - парень крупный, а санитар был только один. Тем временем подъехали двое из дорожной службы, я поставил их на шоссе, а сам пошел на кладбище.
      – Фонарь у вас был?
      – Нет, я взял у Хардли. Это сержант из дорожной. Труп лежал у самых дверей, головой к порогу. Двери были приоткрыты.
      – В какой позе?
      – С поджатыми руками и ногами.
      – Где вы взяли брезент?
      – В морге.
      – Это вы туда входили?
      – Да, но я боком, перешагнул через порог. Все-таки было темно, я мог что-нибудь не заметить, а с другой стороны, кроме следов Вильямса, я там никаких других не видел. Я думал, может, внутри… - Комендант запнулся.
      – Вы думали, он еще там?
      – Да.
      Категоричность ответа удивила Грегори.
      – Почему вы так решили?
      – Там что-то шевелилось, внутри, когда я посветил…
      Грегори, сгорбившись, сидел боком на стуле и смотрел в лицо коменданту. Их разделяло, может, полметра, а может, и меньше. Комендант молчал. Потом поднял глаза, и на губах у него появилась неуверенная улыбка, словно он стеснялся того, что собирался сказать.
      – Это была кошка… - сообщил он, потом дотронулся до стола и добавил:Она здесь.
      – Где?
      Грегори обвел взглядом комнату, но комендант отрицательно покачал головой.
      – Здесь…
      Он выдвинул ящик. В нем лежал небольшой пакет, завернутый в газету. Комендант заколебался, потом решительно выложил его на стол. Грегори развернул измятую газету. Белая тощая кошчонка с черным кончиком хвоста, мокрая, взъерошенная, с неестественно вытянутыми лапами, смотрела на него одним узким, точно восклицательный знак, помутневшим зрачком.
      – Дохлая? - Грегори ошеломленно смотрел на коменданта.
      – Когда я туда вошел, она была еще жива.
      – А! - неожиданно воскликнул Грегори. - Когда она подохла?
      – Когда я ее взял, она уже начала холодеть. И ужасно мяукала.
      – А где вы ее нашли?
      – У гроба. Она сидела на венке.
      Грегори закрыл глаза. Потом снова открыл, взглянул на кошку, завернул ее в газету и отложил на подоконник.
      – Надо будет ее захватить, вскрытие сделать, что ли, - пробормотал он, потирая лоб. - А зачем вы ее взяли?
      – Из-за следов. Вы не видели ее следов, верно?
      – Нет.
      – Потому что их не было, - объяснил комендант. - У меня был только фонарик, но я тщательно осмотрел все вокруг. На снегу ее следов не было.
      – Но как же она попала туда? Может, она все время там сидела?
      – Не знаю. Должно быть, когда пошел снег, она уже была там.
      – А когда пошел снег?
      – В начале двенадцатого. Может, чуть позже. Это можно точно установить.
      – Хорошо, но как она попала в морг? Она что, все время там была?
      – Вечером ее не было. Стикз дежурил до трех. С одиннадцати до трех. Я думаю, тогда…
      – Этот Стикз, он открывал дверь?
      – Когда принял дежурство, открыл. Он очень исполнительный. Хотел удостовериться, что все в порядке. Я спрашивал у него.
      – М-да. Вы полагаете, кошка в это время и проскользнула?
      – Да. Думаю, так оно и было.
      Вошли Томас и Вильсон.
      – Лейтенант, все готово. Коллз поехал подбросить доктора на станцию, сейчас вернется. Едем.
      – Да. Положите это в багажник. Соренсену будет работка, - не без злорадства заметил Грегори и подал коменданту руку. - Благодарю вас. Если будет возможно, пусть Вильямса перевезут в лондонский госпиталь. В случае чего звоните мне. Ладно?
      Они спустились вниз. Грегори посмотрел на часы и удивился: было уже начало первого. Хотелось есть.
      – Перекусим? - предложил он.
      Рядом был маленький ресторанчик. Даже не ресторанчик, а бар с четырьмя столиками. Только они сели, подъехал Коллз. Вильсон позвал его. Сержант поставил машину и присоединился к ним. Ели в полном молчании. Фотограф вытер салфеткой черные пижонские усики и заказал пиво.
      – Выпьете, лейтенант?
      Грегори отказался. Сержант тоже.
      – Не могу, за рулем, - объяснил он.
      Когда они вышли из ресторанчика, был уже второй час. В канавах текли черные ручьи, снег превратился в темную жижу, только кое-где на крышах поблескивал грязно-серый лед. Грегори захотелось повести машину. Коллз сел рядом с ним, остальные на заднем сиденье. Машина рванула, поднимая фонтаны грязной воды. Грегори краем глаза глянул на Коллза: не против ли тот такой скорости - как-никак за машину отвечает он, - но сержант сонливо и безучастно смотрел в боковое стекло. Тогда Грегори поехал еще быстрей. Вел он хорошо, но, как ему казалось, слишком нервно. Машина мчалась с ветерком, через несколько минут все стекла были в мелких каплях. За Уимблдоном на шоссе стало тесно. Грегори так и подмывало включить сирену: приятно было бы видеть, как перед тобой моментально освобождается дорога. Но он не решался: все-таки они никуда не торопятся. До Лондона доехали меньше чем за час. Вильсон и Томас пошли в лабораторию. Грегори решил идти домой, и сержант подвез его. Когда машина остановилась, Грегори, вместо того чтобы выйти, предложил Коллзу сигарету, а потом вдруг спросил:
      – Ну как, видели?
      Сержант, опуская боковое стекло, неопределенно кивнул.
      – Слушайте, Коллз, мы знаем друг друга не первый день. Скажите, что бы вас заставило бежать без оглядки с заряженным пистолетом в руках?
      Коллз искоса глянул на Грегори, поднял брови и аккуратно стряхнул пепел. Грегори уже решил, что ответа не будет, как вдруг сержант бросил:
      – Танк.
      – Нет, нет, вы же понимаете, что я имею в виду.
      Сержант сделал глубокую затяжку.
      – Я там внимательно осмотрелся. Он ходил по кругу, все время по кругу. И вот, часов в пять или около того заметил что-то, что ему не понравилось. Но побежал он не сразу. И это важно. Он остановился… вытащил револьвер. Да только вот не успел снять с предохранителя.
      – А не мог он вытащить его на бегу? - спросил Грегори. Глаза у него блестели. Он смотрел на сержанта в упор. Тот неожиданно улыбнулся.
      – Вы же сами знаете, что нет. Наши пушки очень плотно сидят. Вы помните его следы? Он же мчался, как заяц! Кто так бежит, не станет возиться с кобурой. Для этого нужно остановиться. И какой бы ни был туман - фары, если они светят прямо в лицо, можно увидеть шагов за десять. А он не увидел. Он вообще ничего не видел. Здорово же его прихватило.
      – От чего может убегать полисмен с револьвером в руках? - повторил Грегори, уставясь невидящими глазами куда-то в пространство. Ответа он не ждал и не получил.
 

4