Как видно, она и сейчас не остыла. Стоило увидеть его, спящего в кресле, вмиг ощутила былой пожар. Она-то да, а он?..
Нет, так больше нельзя: пора учиться говорить и понимать друг друга, иначе ничего у них не выйдет.
Вернувшись в спальню, Дилан застала Росса одного у камина. Он нагнулся и подбросил полено в огонь. Сухое дерево затрещало и осветило комнату зеленоватым пламенем. На звук ее шагов Росс, не разгибаясь, повернул голову.
– Ну что?
– Ничего.
Она ополоснула лицо теплой водой, расчесала волосы, стянула их узлом на затылке. Росс глядел на нее так пристально, что у нее защемило сердце.
– Сейчас ты совсем такая, как в тот первый раз, когда я вошел к тебе в гримерную. Тебе идет, когда лицо открыто. Глаза еще огромнее кажутся.
Давно уж он не смотрел на нее так и не делал ей комплиментов. Смущенная, не зная, что ответить, она забралась обратно в постель, которую Руфь и Росс перестелили, пока она была в ванной. С облегчением Дилан откинулась на подушку: она и не подозревала, что несколько шагов до ванной так ее утомят.
– Руфь скоро придет, – сказал он, не сводя с нее будоражащего душу взгляда. Потом подошел, присел на край кровати, погладил ее тонкие пальцы. – Дилан… скажи, ты мне веришь? Насчет Сюзи? Ей-богу, не знаю, отчего тебе пришло в голову, что между нами что-то может быть.
– А чего она все время называет тебя «милый»? – выпалила Дилан.
Он скривился.
– Да она всех так называет. Сюзи чересчур экзальтированная. Мне такие женщины никогда не нравились.
– А какие нравились?
– Такие, как ты, разве непонятно? Мне нравится, что ты не тараторишь без умолку, не заводишь поп-музыку на всю катушку, не названиваешь друзьям по поводу и без. Алан в ней души не чает, а я бы дня с ней не выдержал.
Дилан чувствовала, что он говорит правду.
– Не скажи, в ней столько сексапила, – возразила она, не смея поднять на него глаза.
– Да какая может быть Сюзи, когда у меня есть ты? – Он поднес ее руку к губам, перевернул вверх ладонью и обжег горячими губами.
Но тут послышались шаги Руфи по лестнице.
– Черт возьми, ни минуты покоя! – проворчал Росс. – Когда же мы наконец вернемся к себе, где никто нам не помешает!
Действительно, когда же, подумала Дилан; ладонь после его чувственного поцелуя будто иглами покалывало.
Росс поднялся и открыл дверь Руфи.
– Обед! – весело провозгласила она.
От запаха пищи у Дилан засосало под ложечкой. Оказывается, она дико голодна – теперь и не вспомнишь, когда ела последний раз. Завтракала вроде, но это было в другой жизни. Она села в постели, Росс подложил ей подушки под спину, а Руфь поставила на колени поднос.
Куриное рагу выглядело очень аппетитно, а запах!.. Изумительный букет курицы в соусе, грибов, порезанного кружочками картофеля, моркови, горошка и ароматных трав. Рядом с дымящейся тарелкой Руфь поставила стакан свежего апельсинового сока.
– Съедите, потом кофе принесу, – пообещала она.
– А ты ел? – спросила мужа Дилан. Он кивнул.
– Руфь никого голодным не оставит.
Он отошел к огню и стал помешивать уголья длинной кочергой. От них летели в черный дымоход искры, уютно потрескивая.
Когда Руфь принесла кофе, Дилан уже откинулась на подушки и чувствовала себя сытой, сонной кошкой.
– Бедняжка, изголодалась-то как! – со смехом заметила Руфь, забирая поднос и ставя на столик чашку кофе, щедро разбавленного молоком. Такую же чашку она поставила и Россу.
– Так было вкусно, пальчики оближешь! Большое спасибо. Принесите мне теперь мою девочку.
– Сейчас, сейчас, – заторопилась Руфь.
Она вышла из комнаты и почти тотчас вернулась с корзинкой. Следом за ней вошел Генри.
Дилан тут же отставила чашку с недопитым кофе и протянула руки.
– Дайте ее мне!
– Можно я? – спросил Росс.
Руфь ответила ему снисходительной улыбкой.
С превеликой осторожностью он вытащил ребенка из корзинки, одну руку подложил под головку, другой обхватив крохотное тельце.
У Дилан что-то дрогнуло внутри, когда он подал ей девочку. Одним пальцем она нежно отвела темные волосы с лобика и вгляделась в личико размером с кулак. На нее глянули синие глаза, точь-в-точь как у нее, потом личико сморщилось, покраснело, и раздался громкий вопль.
– Что такое? – всполошился Росс.
– Умный ребенок, – усмехнулся Генри. – Знает, что настал час кормежки. Дилан, молоко, наверно, еще не пришло, но все же дайте ей грудь, пусть учится. Ну-ка, посмотрим, как вы справитесь.
Дилан расстегнула пуговицы на рубашке и неуверенно поднесла темную головку к груди. Она сразу почувствовала, как малюсенький ротик ловит мамину грудь и едва не расплакалась от умиления. Пришлось немного подвинуть сосок к ротику малютки, но едва она почувствовала его, то присосалась так, что уже не оторвать.
– Отлично! – похвалил Генри и, прикрыв рот ладонью, зевнул. – Ну что ж, вижу, я вам больше не нужен. Пойду спать. Тяжелый нынче день выдался. Доброй ночи.
– Если захотите чего-нибудь, я пока на кухне, – сказала Руфь и тоже вышла.
Дверь тихонько затворилась. Огонь в камине догорал; в комнате слышалось только легкое шипенье раскаленной золы. Дилан тихонько поглаживала головку дочери, жадно припавшей к груди.
– Больно? – спросил Росс.
Она улыбнулась.
– Непривычно немного. Но не больно, скорей даже приятно.
– Ей тоже приятно. А мне странно видеть тебя с такой грудью. Вдвое больше прежнего.
– Что, противно смотреть? – сердито покосилась Дилан на мужа. – Точно так же, как на мой огромный живот? Если б ты меня вправду любил, то не чувствовал бы такого отвращения!
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
– Господи боже! Ну сколько можно тебе повторять! – взорвался Росс. – Ты как будто не слушаешь! Для меня жизнь была адом, но я боялся к тебе прикоснуться. Элла меня напугала, пойми! Она сказала, что ты такая хрупкая, с тобой все может случиться. И потом, ты все время была в депрессии, я чувствовал, что тебе не до меня. Если б ты знала, как я хотел тебя – до умопомрачения!
Дилан, уже не заботясь о декоре, с шумом перевела дух и тоже впилась в него взглядом. А вдруг правда? Вдруг он все это время был так же несчастен, как она?
– И не счесть, сколько ночей я дрожал от холода в лесной сторожке только потому, что дома наверняка бы не вытерпел и забрался к тебе в постель. – Голос Росса звучал глухо и хрипловато, сводя ее с ума.
– А я думала, тебе противно смотреть на такую пузатую бочку.
– Пузатая ты для меня была еще прекраснее. Знаешь, как возбуждала меня мысль, что у тебя внутри мой ребенок? – Он протянул руку и тихонько погладил мраморную грудь, к которой прильнула малышка. – Дилан, ты для меня самая желанная на свете!
Она закрыла глаза, целиком отдаваясь его ласке.
– Росс, почему же ты ничего не сказал? Ты же мог объяснить.
– Я боялся, – смущенно сказал он. – Боялся, что объяснение кончится все тем же. Безопасней было ничего не объяснять. – Его пальцы соскользнули с груди на пухленькую щечку новорожденной. – Вот с кем я бы с удовольствием поменялся, – шепнул он, и Дилан прыснула.
Маленькая Руфь выпустила сосок, откинула головку и воинственно уставилась на Росса круглыми синими глазами.
Он, увидев такой афронт, не мог не рассмеяться.
– Помешал тебе ужинать? Ну извини, солнышко! Надо же, характер сразу чувствуется, – подмигнул он жене, которая приложила девочку к другой груди.
– Вся в тебя, – улыбнулась Дилан.
Он легонько ущипнул ее за ухо.
– А в кого же! Все-таки это моя дочь, правда? – Пальцы его зарылись в каштановые волнистые волосы, и он вздохнул. – Господи, сколько же мне еще терпеть!
Она засмеялась, покраснев.
– Вот уж не представляю. Знаешь, я видела в деревне объявление: с января открываются курсы аэробики для молодых мам. Пожалуй, я туда запишусь. Там есть зал с кроватками, детей оставляют под присмотром няни, пока мамаши занимаются гимнастикой. А еще надо плавать и много гулять. Тогда я быстро войду в форму.
Он вдруг посерьезнел.
– Ты проклинала свою беременность, да?
– Я очень хотела ребенка, Росс.
– Только носить его не хотела!
– Ну, в конце мне правда было тяжело. Представь, каково балерине ощущать себя такой грузной и неуклюжей. Мне ног за животом было не видно.
– Да брось! Не такая уж ты была толстая.
– Именно такая – в зеркало глянуть противно! Думаешь, почему я так легко поверила в твое отвращение?
– Какое отвращение! Меня дрожь пробирала, когда я на тебя смотрел: маленькая, кругленькая, уютная, кожа, как персик, – так и хочется погладить. Но я держался изо всех сил, даже подойти не смел – а ну как не смогу остановиться.
Дилан с ужасом вспоминала все, что пережила за последние месяцы.
– И все-таки надо было сказать. Ты-то считал, что поступаешь правильно, а я мучилась.
Он наклонился и поцеловал ее.
– Прости, родная, честное слово, я меньше всего хотел тебя обидеть. Но от этого дикого воздержания у меня совсем испортился характер.
– Не говори! Иной раз я тебя просто ненавидела! Ну почему было не рассказать, не поделиться со мной?
Он сокрушенно покивал.
– Я только теперь это понимаю. Но я ведь по натуре не слишком разговорчив, наверно, потому и выбрал себе такую профессию. Давно привык быть один в лесу и общаться только с деревьями. До сих пор мне этого хватало.
– К этим деревьям я ревновала тебя больше, чем к Сюзи. Я же вижу – ты любишь их сильней, чем меня!
– Никого и ничего не свете я не люблю сильней, чем тебя, – услышала она прерывистый шепот, и губы соскользнули вниз по шее, к налитой груди. – Господи, твой запах! Как я скучал по нему!
Дилан робко погладила его темные густые волосы; они прилипали к ее пальцам, как наэлектризованные. Малютка Руфь уснула на сгибе материнского локтя; крохотный розовый ротик приоткрылся в улыбке. Дилан смотрела на сонно прильнувших к ней мужа и дочь, и глаза ее тоже слипались. Давно она не была так счастлива.
Через несколько минут их разбудила, войдя в комнату, Руфь. Росс тут же вскочил и смущенно пригладил волосы.
– Стучу, стучу, никто не откликается, – с улыбкой сказала Руфь. – Все трое уснули. Ну еще бы, после такого дня! Росс, я вам постелила в маленькой спальне, и бутылку с горячей водой под одеяло положила, так что не озябнете.
Росс потянулся и зевнул.
– И правда, хорошо бы выспаться. Я прошлую ночь почти не спал, и позапрошлую тоже. Чувствую: адреналин на исходе.
– Ступайте, – кивнула Руфь. – Дилан, девочку я тоже у вас забираю. К ней ночью вставать надо – перепеленать, дать водички, а вы уж выспитесь хорошенько. А если чего будет нужно – крикнете: я чутко сплю, сразу услышу.
– Да зачем? Оставьте ее здесь, я справлюсь. Дома ведь у нас нянек не будет.
Но Руфь уже подхватила корзинку.
– Вот и запасайтесь сном, пока возможность есть. После родов надо отдохнуть хорошенько, верно, Росс?
– Да, – послушно кивнул Росс. – Отдыхай, милая. Спокойной ночи. Спасибо вам, Руфь.
Он поцеловал жену в макушку и вышел, а Руфь осторожно взяла у Дилан свою маленькую тезку и уложила в корзинку. Малышка недовольно почмокала, сдвинула бровки, потом смешно зевнула и снова погрузилась в сладкий сон.
Руфь спала беспокойно, то и дело просыпалась от крика младенца. Еще не рассветало, а она расхаживала с красной, надсадно орущей новорожденной взад и вперед по кухне.
– Шшш… шшш… – успокаивала ее Руфь, похлопывая по спинке, а после, когда это перестало помогать, стала тихонько петь ей колыбельную, слышанную в детстве. Всех слов Руфь не помнила и большей частью просто мычала, но девочке, как видно, понравилось: она затихла, прислушиваясь.
– Приятный голос. Тебе бы в церковном хоре петь, – сказал с порога Генри, и Руфь вздрогнула от неожиданности.
Он был чисто выбрит, седые волосы аккуратно приглажены, а глаза лучились улыбкой. Взглянув на него повнимательнее, Руфь с удивлением узнала свой синий свитер, надетый на вчерашнюю рубашку.
– Не сердишься? В твоем гардеробе позаимствовал. А то вставать уж очень холодно.
– Нет, ну что ты. Странно, что он тебе подошел. Возьми себе, я его не ношу, а тебе идет.
– Спасибо. С Рождеством!
– Господи! Я и позабыла, что Рождество! Вот ведь дура старая!
– Ну да, с младенцем на руках еще не то позабудешь, – засмеялся он. – К тому же гостей полон дом. Чем кормить собираешься? Рождественской индейки что-то не видно, да и пудинга тоже.
– Я праздновать не собиралась. Какой интерес, когда живешь одна?
Генри сказал, посерьезнев:
– Я тебя понимаю. У меня тоже не было потребности праздновать. Открытки пошлешь, подарки купишь, а чтобы готовить или омелу наряжать – и в голову не приходило. Меня всегда куда-нибудь приглашали.
Еще бы, с легким раздражением подумала Руфь. Одиноких женщин в деревне хватает, а он чем не жених? Видный, серьезный, обеспеченный мужчина – такие в праздник одни не остаются.
Вот ей никто приглашения не пришлет: кому нужна скучная старая дева в такой уютный, веселый, исключительно семейный праздник?
– И чье же приглашение ты принял? – полюбопытствовала она, прижимая к себе малышку и чувствуя, как маленькое тельце трогательно обмякло у нее в руках: убаюкала все-таки!
– Твое, – удивленно отозвался он, как будто это само собой разумелось.
Она вытаращила глаза.
– Я тебя не приглашала!
– Однако я здесь и намерен остаться на весь день. Давай-ка я сварю кофе, а ты пока отнеси девочку матери. Потом вместе приготовим завтрак и подумаем, как устроить праздник твоим нежданным гостям.
Сегодня он совсем на себя не похож. Куда девались ворчливость, резкость, глухой, насмешливый голос? Даже морщины, изрезавшие лицо с тех пор, как от него сбежала жена, будто разгладились.
– Что это ты нынче такой живенький? – буркнула Руфь.
– Это называется «дух Рождества». Погоди еще, вот отнесешь ребенка, и я тебя подловлю где-нибудь под омелой.
К ужасу своему, Руфь почувствовала, что заливается краской.
– Язык у тебя без костей! – Она поспешно отвернулась и пошла к двери.
– Точно, без костей! – ухмыльнулся он. – Ведь омелы-то все равно нет. Ну и не надо! Когда хочется кого-то поцеловать, можно и без омелы обойтись.
У нее перехватило дыхание. Давным-давно она себе сказала: «Стара ты, чтоб мечтать о чужих мужьях. Не смеши людей, а то подумают: старуха из ума выжила». Себе самой она внушила, что они с Генри просто добрые друзья, а вот его бывшую жену провести не сумела. Гвен своим хватким, как капкан, умом сразу почуяла неладное.
Еще совсем недавно Руфь скорее умерла бы, чем признала, что Гвен права. После того как Гвен открыто обвинила ее в том, что она преследует Генри, Руфь при встречах с ним надевала маску холодной вежливости, а в душе переживала: что, если Гвен все расскажет Генри и они вместе будут смеяться над ней?
Когда же Гвен сбежала с этим юнцом, Руфи стало проще держать дистанцию: оскорбленное достоинство Генри во многом облегчило ей задачу.
И вдруг их отношения неуловимо изменились. Руфь сама не понимала, когда и почему.
Росс проснулся и не сразу сообразил, где он. В крохотной комнатушке царил полумрак, но солнечные лучи, отражаясь от снежного покрова, все настойчивей проникали сквозь шторы и плясали на потолке. Когда же память вернулась к нему, он, как подхлестнутый, спрыгнул с кровати и натянул старый, свежевыстиранный халат, который приготовила ему Руфь. Халат едва прикрывал бедра; Россу казалось, что вид у него идиотский.
Он заглянул к Дилан и увидел, что комната пуста. Постель разобрана, а жены нет. Сердце ухнуло в пропасть: где же она, где ребенок?
Но тут дверь ванной распахнулась, и появилась Дилан в длинной, до пят рубашке желто-лимонного цвета, облепившей полную грудь, тонкую талию и бедра, такие стройные, что голова у Росса пошла кругом. Она улыбнулась ему немного смущенно, а он даже не нашел в себе сил улыбнуться в ответ, только глаза полыхнули огнем.
– Привет.
– Здравствуй, – пробормотала она и, чуть прихрамывая, двинулась к постели.
Вчера он не заметил, что она хромает.
– Что с тобой, ногу подвернула? – забеспокоился он.
Дилан забралась под одеяло и села в постели, облокотясь на подушку.
– Это когда я в ограду врезалась. Небольшое растяжение. Но мне уже лучше.
– Дай посмотрю.
Она высунула из-под одеяла ногу, и Росс внимательно, осторожно ее ощупал.
– Опухла. Сильно болит?
– Наступать больно. А опухоль уже спадает.
– Ты Генри показывала?
– Конечно. – Она спрятала ногу под одеяло. – Он говорит: ничего страшного. Ну как ты спал?
– Без задних ног. Свет потушил, больше ничего не помню. – Росс присел на постель и поцеловал ее в губы. – А ты умница, уже душ принять успела, благоухаешь.
Он спал голый, вдруг подумала Дилан и невольно потянулась взглядом в прорезь короткого халата. Росс заметил, куда она смотрит, и шумно выдохнул. Потом схватил ее за руку и дал ей почувствовать свое неуемное желание. Росс прикрыл глаза и со стоном выговорил ее имя.
– Как давно…
– Очень давно, – подтвердила она шепотом.
Шаги Руфи по лестнице застигли обоих врасплох. Их спасла только кстати скрипнувшая ступенька: Дилан успела спрятать руку под одеяло, а Росс вскочил и запахнул халат. Но их разгоряченные лица говорили сами за себя.
– А вот и мамочка! – сказала Руфь, подавая Дилан малышку. – Я же говорила: сейчас ты ее увидишь, а ты не верила! Ну-ка, скажи: «Счастливого Рождества!»
– Рождество! – ахнул Росс. – Я и забыл совсем!
Дилан прижала к себе девочку, заглянула в широко раскрытые темно-синие глаза.
– Здравствуй, моя радость. С Рождеством тебя. Ну как тебе спалось?
– Очень хорошо, – слукавила Руфь. – Настоящий рождественский ангел!
– Как вкусно от тебя пахнет. – Дилан погладила кругленькую щечку. – А во что тебя нарядили? Руфь, откуда это?
На малютке было платьице из выцветшего голубого льна с кружевным воротником и манжетами, а поверх него – синее вязаное пальтишко со старинной вышивкой.
– Стащила! – улыбнулась Руфь.
– Где стащили?
– Я – жуткая барахольщица, – призналась женщина, – ничего не выбрасываю. В кладовке хранятся все мои книжки, игрушки и среди них две любимые тряпичные куклы с фарфоровыми лицами. Глупо, конечно…
– И вовсе не глупо! – возразила Дилан. – Я тоже храню своих кукол и старого одноглазого мишку.
– Слава богу, не одна я такая сентиментальная идиотка! – рассмеялась Руфь. – Вчера, когда готовила комнату для Росса, прикинула, что куклы такого же роста, как ваша маленькая. Я их раздела, одежки выстирала, высушила, отгладила, и сегодня после купанья мы нарядились. Думаю, когда-то это платьице было моим, а потом мама надела его на куклу.
– Все возвращается на круги своя, – пошутил Росс. – Надо сказать, нашей дочери очень идут старинные наряды. Особенно с этой копной волос. А я думал, дети рождаются лысыми.
– В основном да, если верить Генри. А ваша – исключение. – Руфь потянула носом воздух. – Чувствуете, пахнет беконом и кофе? Дилан, я оставлю девочку. Что вам принести на завтрак? Яичницу с беконом? Мюсли с фруктами? Кофе? Чай?
– Что вы, то и я, спасибо.
– Ладно. А вам, Росс?
– И мне то же самое. Огромное вам спасибо, Руфь, что вы с нами так возитесь. Вот и Рождество вам отравили!
– Отравили? Да я в жизни своей не помню такого удивительного Рождества! – запротестовала Руфь и легко, как девочка, побежала вниз по ступенькам.
– До чего же славная женщина!
Росс вновь было уселся к Дилан на кровать, но она шуганула его.
– Ступай прими душ перед завтраком. Судя по дивным запахам с кухни, у тебя не так уж много времени.
Он засмеялся и ушел с видимой неохотой. А Дилан прижала к себе теплое тельце дочки и стала легонько ее покачивать.
– А знаешь, ведь ты у меня красавица! – (Синие глазища не мигая уставились на нее.) – Да, вижу, что знаешь! – рассмеялась Дилан и поцеловала носик-пуговку. – Проголодалась? Ну еще бы, за целую ночь! – И она расстегнула ворот на рубашке.
Вскоре Руфь принесла ей завтрак на подносе и увидела, что раскрасневшаяся малютка сыто посапывает на руках у матери.
– Давайте сюда. Я отнесу ее вниз, в корзинку. Ну что, с кормлением у вас наладилось?
– Она сосет с удовольствием – это главное. А что вы наливаете ей в бутылочку, Руфь? Коровье молоко?
– Нет. Генри все предусмотрел и привез питание для грудничков в порошке, несколько бутылочек с сосками и таблетки для их стерилизации. Ну и, конечно, одноразовые пеленки – они так облегчают жизнь! А теперь поешьте и вздремните немного.
Дилан окинула взглядом плошку отрубей с ломтиками свежего банана, дымящуюся яичницу с беконом, тост и чашку горячего кофе с молоком.
– Все очень аппетитно, но можно ли есть в таких количествах? Я же скоро буду толще, чем во время беременности!
– Пока грудью кормите – никаких диет! – заявила Руфь и унесла тезку вниз.
Дилан съела все подчистую, легла, закрыла глаза и погрузилась в счастливый, солнечный транс.
Внизу, в залитой солнцем гостиной Руфь уложила ребенка в плетеную корзину, а Клио не сводила с нее любопытных зеленых глаз.
– Ребенок, маленький, – пояснила ей Руфь. – Ты смотри у меня, чтобы близко к корзинке не подходила! – Она укрыла маленькую Руфь одеяльцем, а Клио выгнала из комнаты и плотно закрыла за ней дверь.
Вызывающе размахивая хвостом, Клио прошла на кухню и свернулась клубочком на подоконнике. Отсюда ей было хорошо видно, как Фред шныряет по саду – выискивает что-нибудь зелененькое под снегом.
Генри говорил по мобильному.
– Да ну? Просто чудо какое-то! Если будут вызовы, звоните мне сюда, к Руфи. Да, Мег… с Рождеством тебя!
Он поднял голову и наткнулся на вопросительный взгляд Руфи.
– Дежурная сестра. Пока никто меня не требует. Постучи по дереву. И ночь вроде прошла спокойно, без травм. Мы с Россом идем на добычу. Решили устроить вам настоящее Рождество. Мы ненадолго – на час, на два. Оттепель уже началась, так что за нас не волнуйтесь.
– Так ведь магазины все закрыты. Да и зачем? Я нашла большую курицу в морозильнике и уже положила в микроволновку оттаивать. Через полчаса можно будет ставить.
Генри предостерегающе поднял палец.
– Чтоб для меня в деревне магазин не открыли? Да я этого Джека в порошок сотру, даром что столько лет его лечил! Ставь свою курицу, все остальное за нами.
Пока они ходили «на добычу», Руфь разморозила курицу, начинила ее смесью разных трав, в изобилии росших у нее на подоконнике, и каштанами, что хранились в кладовке. Она думала их зажарить целиком, в кожуре, но для такого случая очистила и мелко нашинковала. Напоследок она запихнула в птицу целый, неочищенный апельсин, а поверх тушки, чтоб не подгорела, выложила крест-накрест полоски бекона.
Когда Росс и Генри вернулись, в доме уже витал аромат курицы, жарящейся в печи.
Мужчины оббили снег с ботинок на коврике перед входом и ввалились в дом раскрасневшиеся с мороза, все в клубах зимнего пара.
У каждого в руках было по два огромных набитых пакета. Росс тут же прошел в гостиную, наотрез отказавшись предъявить Руфи содержимое пакетов, а Генри поставил свою ношу на стол в кухне.
– Здесь провизия. Можешь распаковать и полюбоваться на эту роскошь! – заявил он с гордостью.
Она и вправду просияла, увидев пудинг, кульки с грецкими орехами, миндалем и фундуком, рождественский бисквит, печенье, фрукты, полдюжины пакетов молока и столько же – апельсинового сока.
– Потрясающе! Вот это добытчики! – Она с благодарностью взглянула на Генри, который помог ей разложить продукты по местам.
– Я сунул нос в кладовку перед уходом. Ты что же, вообще не собиралась праздновать?
– Так же, как и ты!
– Не говори! Но знаешь, я впервые за много лет рад этому празднику. А ты?
Она улыбнулась и кивнула.
Генри достал из кармана и помахал над ней чем-то зеленым, потом наклонился и поцеловал ее в губы. Сама себе удивляясь, Руфь обхватила его за шею и тоже поцеловала. Смеясь и краснея, как дети, они заглянули друг другу в глаза, будто в первый раз.
– Счастливого тебе Рождества, Руфь.
– С Рождеством, Генри.
Он перевел дух и вдруг выпалил:
– А не выйти ли тебе за меня замуж?
Она ушам своим не поверила и несколько секунд изумленно смотрела на него; приготовилась было отшутиться, но потом отбросила стыдливость к чертям собачьим и выдохнула:
– Да, Генри, да!
* * *
В два часа Росс подхватил Дилан на руки и прямо в халате, в ночной рубашке понес вниз.
– Не уронишь? – спросила она, обвив руками его шею. – Я же тяжелая.
Он покрепче прижал ее к себе.
– Какая там тяжелая! После родов ты опять стала пушинкой. И еще красивей, чем была!
Она легонько чмокнула его в шею.
– Врун несчастный!
Перед входом в гостиную он остановился.
– А теперь закрой глаза.
– Зачем?
– Это сюрприз!
Она со смехом повиновалась, и Росс внес ее в гостиную. В ноздри ей ударил терпкий запах леса, сразу напомнивший о доме.
– Ну, смотри!
Дилан завороженно уставилась на красные, синие и золотые лампочки, мерцающие среди темно-зеленых ветвей.
На верхушке ели красовалась серебристая звезда, а внизу небольшой кипой были сложены подарки. Через всю комнату протянулись сверкающие нити мишуры, подсвеченные отблесками пламени из камина, перед которым стояли и улыбались ей Генри и Руфь.
– Это все Росс, – объявила женщина. – Он даже остролист нашел с ягодами!
– И омелу, – добавил Генри. – С Рождеством, Дилан.
Как по волшебству, в руках его оказалась бутылка шампанского. Он мастерски откупорил ее и разлил игристую жидкость в бокалы. А Росс тем временем осторожно усадил жену в кресло у огня.
– Перед праздничным обедом мы решили поднять тост за вас обоих и за вашего младенца. Вы принесли нам счастье, и это Рождество мы никогда не забудем!
– Дилан, мы решили пожениться, – сообщила сияющая, помолодевшая Руфь.
– Я так рада! – воскликнула Дилан. – Поздравляю от всей души!
Росс на миг остолбенел, потом разулыбался и поднял свой бокал.
– Вот это новость, так новость! Счастья вам обоим! Генри, вам очень повезло. Вам досталась лучшая жена на свете после моей.
– У меня самая лучшая! – твердо заявил Генри. – Давно надо было сделать ей предложение, но такой уж я тугодум. Только увидев, как она ухаживает за Дилан и малышкой, я понял, что лучше Руфи на свете нет и надо хватать ее скорей, пока не увели.
– Пожалуй, я тоже кое у кого тебя перехватила! – засмеялась Руфь. – В наши годы время упускать опасно.
– Мы своего не упустим. И нечего нас в старики записывать, у нас все еще впереди. Завтра сядем и подумаем, где провести медовый месяц. Надо, чтоб ни ты, ни я там не бывали.
– Мы в неоплатном долгу перед вами, – вмешался Росс, усаживаясь на подлокотник жениного кресла и обнимая ее. – Даже не знаю, как благодарить вас обоих!
– Уже отблагодарили, – отозвался Генри. – Если б ваша жена не врезалась в ту ограду, мы бы, наверно, до сих пор не поняли, как нужны друг другу. Нет, это вам спасибо за все.
Женщины помалкивали и только счастливо улыбались, глядя на своих мужчин, пока Руфь не опомнилась:
– Господи! У меня же там картошка печется! Сейчас пригорит! – И стрелой полетела на кухню.
– Пойду помогу ей, – сказал Генри. – Прошу прощенья. Допивайте шампанское, к столу мы вас позовем.
Он вышел. Росс, лукаво прищурясь, поглядел на Дилан.
– Видала? Кто бы мог подумать?
– Я. Мне сразу стало ясно, что Руфь его обожает. И я все гадала, когда же он сообразит, какая замечательная из нее выйдет жена.
– Почему все женщины такие догадливые? Впрочем, нет, не все. – Росс поднял глаза к потолку. – Ты не заметила, куда я поставил твое кресло?
Дилан тоже задрала голову и увидела прямо над собой пушистую ветку омелы.
– Ах ты, хитрюга!
Он медленно склонился к ней и прошептал прямо в податливо приоткрытые губы:
– Я так люблю тебя, Дилан!
В корзинке мирно посапывал младенец. На кухне и в гостиной целовались влюбленные. За окнами, в ярко-синем небе ослепительно светило зимнее солнце, радужно посверкивая на одетых в хрусталь деревьях. Из дома ему подмигивали лампочки на пышной ели, а в комнатах витали ароматы хвои, апельсинов, миндаля, остролиста и радостного рождественского ожидания.
