Они подхватили сумки и, давясь от смеха, направились в сторону лифта, а я достал сигареты и присел на диванчик, пытаясь справиться с подкатывающим недоумением…

Однако через оговоренные полчаса как штык был в холле, причем успел за это время не только разместиться и переодеться, но и даже наскоро принять душ. Парни, естественно, опоздали.

Гарри появился минут через пять после меня, а Али – так и вообще пришлось вызванивать из номера.

После чего он таки соизволил спуститься.

Чем-то недовольный, позевывающий и слегка взъерошенный.

Ничего удивительного.

Курс молодого бойца, так сказать.

Я же понимаю…

Мы двинули в сторону Гайд-парка.

Чуть-чуть прогуляться, попить пивка в настоящем пабе, а потом найти подходящую итальянскую или аргентинскую харчевню и заточить там сочный кусок телятинки. Ибо жрать то, что британцы называют едой в аутентичных заведениях, может только человек, желудок которого адаптирован к этой хрени многочисленными поколениями предков, клавших свои животы – во всех смыслах этого слова – в хреновой туче колониальных войн во славу Империи, – как совершенно справедливо заметил Гарри на выходе из отеля.

Али внезапно остановился, осмотрел своего приятеля с головы до ног и восхищенно покачал головой:

– Надо бы записать, – говорит.

– На хрена? – искренне удивляется мой топ-бой, чиркая дешевой одноразовой зажигалкой.

– Да дочь собираюсь весной сюда на уик-энд вывезти, – улыбается Глеб. – А лучшей характеристики – и придумывать не надо…

– А у вас что, с Ингой дочь есть? – удивляюсь искренне.

Я почему-то думал, что у них вообще нет детей. Слишком уж они оба какие-то… молодые и свободные, что ли…

Взгляд Али внезапно тяжелеет.

– От первого брака, – бросает коротко. – Пошли, что ли, уже паб искать. Пива хочу. Настоящего темного британского пива. Двойную пинту, и немедленно…

…Но до паба нужно было еще и добраться. Потому как вдоль Гайд-парка шли многочисленные толпы людей: всех цветов и оттенков кожи, с какими-то типографскими и вручную изготовленными транспарантами, многие в просторных восточных одеждах, многие – в обычных джинсах и свитерах. Что-то поют, скандируют.

– Это еще что за хрень? – искренне удивился Али.

Гарри заржал.

– Говорил я тебе, Глебушка, – смеется, – что надо хоть изредка газеты читать, да новости по телевизору просматривать. А то совсем в мире потеряешься. Вот чем ты, к примеру, в самолете занимался? Не надо, не рассказывай, я сам видел. Виски жрал да Шпенглера почитывал, про закат Европы. Видел, видел – не отпирайся. Хоть бы «Плейбоем», что ли, прикрыл его для приличия. А если б как я, к слову, открыл хотя бы на пять минут лежавшую перед самым твоим носом «Файненшл Таймс», то тебе не пришлось бы краснеть перед своими товарищами за незнание того элементарного факта, что вместе с нами в славный город Лондон прилетел некий президент Соединенных Штатов. А прогрессивная, как водится, общественность приурочила к его приезду многочисленные манифестации – против имперской политики вообще и войны в Ираке в частности. Вот эти манифестанты и гуляют ща туда-сюда прямо перед твоим похмельным взором. А тебе, видать, кажется, что – глюк…

– Вот как, – снова удивляется Али, потом присматривается и неожиданно сгибается в приступе безумного хохота.

– Да, – выдавливает из себя между всхлипами, – славно они протестуют. Ой славно! Вы вон туда посмотрите, чуть левее…

Мы – посмотрели…

…В стройных рядах прогрессивной общественности уверенно, хоть и чуть покачиваясь из стороны в сторону, маршировал весьма устойчивый островок из пьяных в легкое гавнецо двадцати-тридцати довольно приметных рыл, весьма приличных для данной местности габаритов…

Рыла были, естественно, весьма легко опознаваемы: а с кем это мы еще в самолете-то сегодня летели?

Впереди гордо шествовали Степашка с Депешем.

Именно что не шли, а шествовали…

... Потому как над их головами гордо реял вручную (и явно на скорую руку, при помощи стопудово спижженой где-то простыни и прикупленного в ближайшей лавке баллончика с краской) изготовленный транспарант, из которого удивленное человечество могло познать, что, кроме американского президента, все мировое зло сконцентрировано в футбольном клубе ЦСКА…

Который за это дело должен сосать – непрерывно и не нагибаясь.

Причем, естественно, – у красно-белых.

Которые и являются вечными и неизменными чемпионами всего земного шара. По всем существующим в природе видам спорта, разумеется.

Ну и ваще…

Они еще и что-то скандировали непрерывно, подонки.

Жалко до нас не долетало.

Хотя мы – и так догадывались, что именно.

Группку постоянно старались поймать в свой объектив камеры британского телевидения и прочие фотографические папарацци. Слишком уж живописно они смотрелись на фоне всего остального митингующего скама, чего уж там…

Надо будет завтра подкупить местную прессу, полюбопытствовать, как-то сразу подумалось…

– Нормально, – завистливо вздыхает, отхохотав свое, Гарри. – Парни глумятся. Аж завидки берут, если уж совсем честно…

– А ты не завидуй, – досмеивается, продолжая нервно всхлипывать, Али. – Либо пошли паб искать скорее, либо вон, иди Депеша подмени. А то банкир наш, похоже, ща рухнет прямо на лондонскую мостовую, под неодолимой тяжестью мирового зла и так и не побежденного до конца зеленого змия…

– Это да-а-а, – уважительно тянет Гарри. – Сколько в нем плещется ща – я бы уже умер. Он еще в самолете, сцуко, прямо у меня на глазах, грамм семьсот убрал. Потом еще в Хитроу местным пивком догонялся, пока Даньку ждали. Да и после вряд ли остановился, знаю я его…

– Есть, есть еще люди в наших рядах, – вздыхая, резюмирует Али и поворачивается в мою сторону. – Учись, студент. Банкирский труд – нелегок и опасен. И – зело нервен, сцуко. Ну что, пошли пиво пить?

– Я в банкиры не собираюсь, – бурчу. – Я в МГУ учусь, на журфаке…

– О как! – Али смотрит на меня под каким-то новым углом. – Странно. Я почему-то думал, что ты какому-нибудь финансовому менеджменту обучаешься. Слишком уж, извини, не похож на человека творческой профессии. Что ж, жизнь тем и хороша, что постоянно открывается перед нами какими-то новыми гранями…

Я в ответ неопределенно жму плечами, и мы отправляемся дальше в поисках подходящего заведения.

…В пабе было темно, тихо и пустынно.

Как в настоящем английском пабе в самый разгар рабочего дня.

Я сразу направился к очень симпатичному на вид ломаному угловому столику, но Гарри почему-то меня остановил, мягко взяв за предплечье.

– Это не кафе, Дэн. Это паб. Здесь официантов – нет. Вернее есть, но они носят только еду. А пиво наливают у стойки.

Я подсмотрел, какой сорт заказали себе парни, и, уверенно выбрав именно его из многочисленных пивных «доек», попросил себе у худого как жердь рыжего бармена точно такой же.

Рыжий уважительно кивнул и налил.

Мы взяли бокалы – я обычную пинту, а Гарри с Али сразу устрашающего вида двойные – и только после этого плюхнулись за облюбованный мною столик.

Причем они начали с нескрываемым наслаждением хлебать из своих емкостей еще по дороге к столу. Я же, к счастью, сначала уселся и только потом сделал глоток из приятно холодящего руки пинтового бокала.

Блять!

Так вот какая ты, думаю, на вкус, настоящая ослиная моча…

Парни – ржали.

– Ты не переживай, – говорят. – Оно попервоначалу всем редкостным говнищем кажется. Потом привыкаешь…

– Угу, – отплевываюсь. – Цитатка есть такая. Про Ипполита Матвеича, который подарил дворнику очки. Они дворнику очень понравились. Только сначала он в них очень плохо видел. А потом привык и носил не снимая. Это я к чему… тьфу, блин… эта… может, я лучше простого светлого закажу?

Али неожиданно посерьезнел.

– А вот это ты напрасно сказал, парень. Даже – не то слово: «напрасно». А просто – глупо. Ты вот сейчас, только что, Ильфа и Петрова на память цитировал. А есть такие, что друг другу шутки Петросяна пересказывают. Так как ты считаешь, кого легче понять: Ильфа или Петросяна?

– Ну это, – смешиваюсь, – Петросяна, конечно. Только его ведь не интересно. Для тупых…

– Угу, – продолжает, – для тупых. Вот только для того чтобы ты это понял, ты сначала должен был в Ильфовский юмор врубиться. Или, к примеру, – в Булгаковский. Про Хармса я вообще молчу, потому как не знаю, дорос ты до него или еще не дорос. Но когда дорастешь и врубишься, тогда поймешь, что это – еще смешнее. Но если дать Хармса человеку, который не хочет приложить определенный труд, чтобы врубиться, то он скажет: «Какая хуйня, дайте Петросяна». Сразу после Верки Сердючки. Или – перед ней, какая разница. Понял?

– Или еще пример, – неожиданно включается Гарри. – Для сабжа, который всю жизнь пил сраную паленую водку, любое французское или итальянское вино по-любэ сначала покажется долбаной кислятиной. И даже если у него появится бабло, чтобы это вино покупать и пробовать, но не будет желания разобраться, что же умные люди в этой кислятине находят, то он так и останется быдлом, ищущим в спиртном только удар по мозгу…

Я молчал.

Осмысливал.

А Али – просто подхватил у Гарри тему, как легкоатлет подхватывает у товарища по команде эстафетную палочку.

– Я, – говорит, – к примеру, не люблю французское вино. Мне оно кажется чересчур сухим. Я даже пьемонтские вина не очень люблю, предпочитаю фриульские и еще южнее. Но я имею право так сказать, потому что я понимаю кайф хорошего французского вина, просто – это не мой кайф, понимаешь? А вот какой-нить мутик, который сразу сказал: «Тьфу, кисло» – и теперь «не любит французские вина» и этим сильно гордится, – так он мутик и есть, и не фиг о нем больше разговаривать. Или если я пока не врубился до конца в классическую музыку, то это вовсе не значит, что классическая музыка – гонево. Это значит, что я в нее просто еще не врубился. Когда врублюсь, тогда и смогу сказать – мое или не мое. Но – не раньше.

– А то, что у тебя в бокале, это «Джон Смит», – усмехается Мажор. – В России ты его не найдешь, если только какой эрзац, проверено. Один из самых лучших сортов пива, от которого получают удовольствие хрен его знает сколько поколений людей. Просто попробуй понять, что они в нем находят, ок?

– Ладно, ты, студент, пока посиди тут, подумай, – смеется в ответ своему другу Али, – а мы с Гарри пойдем, еще по одной возьмем. И вот еще – я сам врубился во вкус эля только на третий приезд в Англию. Зато сейчас, была б моя воля, только его б и пил. А непривычные ощущения – так это он просто не газированный. Как любое настоящее британское пиво. Видел, как бармен качал? Само не течет…

…И – пошли к стойке, вполне собой довольные и умиротворенные.

А я остался за столиком и попытался сделать еще один глоток.

Не могу сказать, что мне очень понравилось.

Но пить вроде можно…

…А потом мы гуляли по Гайд-парку, и Гарри самозабвенно кормил с руки белочек специально купленными орешками. А у меня – слегка кружилась голова, чуть побаливали ноги, и уши еще будто кто-то ватой набил.

Видимо, и перелет сказывался, и просто – избыток информации.

Поэтому, когда мы уселись за столик в итальянском ресторане и Гарри заговорил с нами о моем предстоящем «золотом выезде», мне показалось, что он за это дело несколько несвоевременно принялся.

Но – что делать, что делать…

Хорошо еще, что он хоть дождался, пока официант откроет заказанную Али бутылку вина.

Мажор, кстати, выбор своего друга – более чем одобрил.

Попробовал, пожевал губами, сделал глоток, кивнул одобрительно и решительно развернулся в мою сторону.

– В общем, так, Дэн, – говорит. – Поддержка у тебя будет, даже не сомневайся. Глеб тут не случайно сидит, в том числе, как ты догадываешься. Условие одно: ты – на время, разумеется, – не участвуешь ни в каких силовых акциях, понял? И чтоб никаких мне: «Да я тут проходил мимо, вижу, наши парни дерутся, что я теперь, сторонкой обходить должен?» Должен! Если уж только совсем не прижмет. Или – если я сам тебе не скажу. Ни на дерби с конями, ни в Питере – нигде. Понял?

Али, гляжу, молчит, не вмешивается.

Не лезет в разговор лидера пусть пока что небольшой, но уже стремительно набирающей вес «фирмы» с пока еще рядовым бойцом.

Делает вид, что в окно смотрит.

Но на самом деле – слушает внимательно.

– Но… почему? – выдавливаю. – Какой смысл тогда в поддержке команды, если ты за ее честь вписаться не можешь?

Али хмыкает.

Гарри крутит пальцем у виска.

Али – вздыхает.

– Дурак ты, – говорит, – студент. Может быть, пока, а может, – и вообще по жизни. Если б Гарри просто рядовые бойцы нужны были, мясо для фестлайна, – он бы на тебя свое не самое плохое в этой жизни время не тратил. Вообще. В принципе. И я бы тут не сидел по его просьбе…

В этот момент улыбающаяся официантка приносит Гарри тарелку с карпаччо, а Али – отварную спаржу с сырным соусом.

Мне – ничего, я пиццу заказал.

И денег не так много с собой, да и вообще не понимаю я, честно говоря, в этих изысках.

Может, кстати, и стоит попробовать разобраться.

Не знаю пока.

Не уверен.

Гарри допивает свой бокал и просит официантку принести еще бутылочку такого же.

Потом смотрит прямо мне в глаза.

Ну и взгляд, кстати. Стены ломать можно, как тараном.

Да и понятно.

Лидерами группировок просто так не становятся.

Но я – выдерживаю…

– Реальный траблмейкер, – Гарри говорит медленно, как будто мучительно подбирает слова, пробует их на вкус, как только что пробовал заказанное Али вино, – может легко поднять, если ему это будет нужно, больше сотни реальных бойцов в течение получаса, пользуясь при этом только мобильным телефоном. Может в пять минут замутить беспорядки на любом стадионе любого города. Может продумать и организовать такую акцию, о которой назавтра будут писать все газеты любого сраного пердяевского местечка на всей территории Российской Федерации и по прочим говенным окрестностям. Может так просчитать подходы и отходы к месту стрелки с врагами, что, если что пойдет не так как хотелось, – то там все будет тихо, как на кладбище. И все это он может сделать так, что его не повяжут менты и не засветят на видео. Он уже будет в стороне, уйдет, как вода в песок, его никто и не вспомнит, понял? В лежании на больничной койке и сидении в ментовском обезьяннике нет никакой доблести. Вообще никакой! Случается, конечно, всякое, но – это либо прокол, либо дерьмовое стечение обстоятельств. Ведь если топ-бой окажется в ментовском обезьяннике, его оттуда по-любому будут вытаскивать. Деньгами, влиянием, прочими ресурсами. То есть кто-то будет реально и очень сильно напрягаться. А напрягать серьезных людей – это не есть хорошо, всасываешь? Ну а если надо, – он встанет в первую линию уличного боя, где его почти наверняка затопчут враги, но он будет кусать их за ласты, пока ему не вышибут последние зубы. Впрочем, это ты уже умеешь. А всему остальному – будешь учиться, усвоил? И – никаких силовых акций, вообще, по возможности, никаких драк, даже в совершенно не относящемся к делам движа кабаке из-за понравившейся девушки. Если догоняешь – кивни. Если нет – заканчиваем разговор и разбегаемся.

Я молчу.

Закуриваю сигарету.

Я все понимаю, это все правильно – то, что он говорит.

Но – оставаться без этого запредельного кайфа, без этого бешеного адреналина, бьющего в голову лучше самого клевого шампанского, без ощущения братского плеча рядом с тобой…

Без этого топота ног по темным кривым переулкам, без трясущихся рук, не могущих поднести огонек зажигалки к кончику сигареты, без самого первого, самого вкусного после удачного боя глотка пива…

Я докуриваю сигарету, от души прикладываюсь к бокалу с вином.

Оно горчит.

Гарри ждет, смотрит не отрываясь.

Я – закуриваю новую сигарету, поднимаю глаза и встречаю его взгляд.

Передо мной сидит и смотрит мне в глаза волк.

Умный, уверенный в себе, осторожный, матерый волчара.

Мне хочется быть таким же.

– Да, – говорю. – Мажор. Я все понимаю. Ты – старший. Я – согласен…

Али поднимает глаза от недоеденного блюда со спаржей, смотрит на меня искоса, кивает каким-то своим мыслям.

– Ну вот, – говорит, – и ладушки. А теперь, в ожидании горячего, можно и чего покрепче выпить. Например, граппы. Ты как, Гарри?

Гарри хмыкает, постепенно, прямо на глазах, оттаивая.

– Да я бы, – отвечает, зевая и потягиваясь, – вообще бы ща наебенился с превеликим удовольствием. Устал что-то как собака. Должность еще эта новая. Ну на работе. Начальник управления, не хухры-мухры. Мозгами понимаю, что надо. Карьера, мать ее так. Да и бабки совершенно другие. На порядок. А все равно, не будь семьи, которую кормить надо, с таким бы удовольствием всю эту байду на хер послал – ты даже представить себе не можешь…

– Почему это не могу?! – удивляется в ответ Глеб. – Еще как могу! Может, еще даже похлеще, чем ты, брат, думаешь…

И – машет рукой пробегающей мимо официантке…

…Обратно в отель мы добирались уже на кэбе.

Нет, идти, в общем-то, у нас еще получалось.

Но вот только как-то уж совсем медленно…

…В номере на соседней кровати жутко храпел абсолютно пьяный Степаша. Я вспомнил предостережения парней и решил, что они меня напрасно запугивали. Я сам сейчас в таком состоянии, что меня никакой храп не остановит.

Посмотрел на часы.

Надо же.

Еще всего три часа дня по-местному.

В Москве, соответственно, – семь вечера.

Вот что значит – вылетать ранним утренним рейсом, думаю. Еще вечером погулять по городу немножко успею.

Поставил на шесть будильник на мобильном телефоне, задернул шторы и – моментально отрубился.

Как будто в пропасть обрушился…

Глава 2

Лондон и Ливерпуль

…Просыпаюсь – темно.

Мучительно шарю рукой по тумбочке, пытаясь найти часы или хотя бы мобильник.

А вот те хрен.

Ну, думаю про себя, – мутик, ты для чего в Лондон летел?

Чтобы спать?!

На соседней койке неожиданно застонали.

Я приподнялся на локте и сквозь плотный сумрак сумел-таки разглядеть круглые, немного испуганные глаза Степашки.

– Слышь, – говорю, – Степ, ты не в курсе, сколько сейчас времени?

Он прокашливается, что-то ищет рукой на тумбочке.

Часы, наверное.

– К черту, – отвечает наконец, – эти подробности! Лучше скажи, в каком мы городе?

Я захрипел и начал шарить ладонью по стене в поисках выключателя…

…Времени, кстати, оказалось не так уж и много.

Полседьмого.

Мы со Степашей оделись и пошли вниз, в бар, приводить себя в порядок.

Хотя бы пивом.

Башка болела так, что я уже готов был мысленно согласиться с Али насчет того, что британский эль, по крайней мере, ничуть не хуже моего любимого чешского светлого. А, может, даже и лучше.

Если он – холодненький, а никакого другого пива в баре, к примеру, не имеется.

К счастью, – имелось.

Легкое и светлое.

Мы со Степашкой взяли сразу по три и после второй – заблаженствовали.

Его, кстати, на самом деле Толиком звали. А Степашка – это просто кличка такая, потому что он всех Степами зовет.

Он – не обижался.

Он вообще, по-моему, ни на что не обижался.

Я еще никогда в жизни не видел таких добродушных и по-хорошему оторванных людей.

Но боец, говорят, в свое время был весьма нефиговый.

Да и сейчас, пожалуй, если припрут к стенке, то под его колотухи лучше не попадаться.

На секторе его, по крайней мере, уважали.

А это, поверьте мне, – дорогого стоит.

Очень дорогого.

В каком он городе находится, кстати, Толик вспомнил, когда умывался. По типичным английским кранам, из одного из которых – совершенно отдельно – течет горячая вода, а из другого – холодная.

Я раньше об этом только читал, а он, оказывается, уже тут бывал.

Два раза.

Один раз – просто так, с женой. А второй – на выезде, когда «Спартак» проиграл «Арсеналу» на «Хайбери».

Ну и еще один раз – проездом, когда с «Лидсом» бились.

Но это, он говорит, – не считается.

А я-то, дурак, думал, что насчет «города» – это он просто прикалывается…

Когда мы допивали по третьей кружке, сверху спустился злой, помятый и похмельный не хуже нас Али.

– Ты уже здесь? – накидывается. – А что, блин, не разбудил-то?

Да.

Действительно косяк, думаю.

К счастью, выручил Степашка.

– Слышь, – говорит, – Степ. Ты знаешь, как я тебя люблю и уважаю, но – хорош тут дедовать, на фиг. Давай лучше садись, пивка с пацанами попей, повспоминаем с тобой годы наши старые, золотые, – молодому, вон, на радость. Он и не видел, небось, такого никогда…

Али вздыхает, надменно улыбаясь сквозь явную головную боль.

Он что, думает – незаметно?

Да у него даже каждая волосинка на большой породистой башке вопиет ща о кружке пива и рассказывает об этом всем окружающим!

– Ох, – говорит, – Толь. И за что я только тебя, дурака старого, так люблю? Может, за то, что ты, как всегда, прав?

– О! – Степаша поднимает вверх указательный палец. – Вот именно! А еще – за то, что я хороший…

Они, кстати, оказались – ровесники…

А ведь – не скажешь.

Али выглядел по крайней мере лет на десять моложе.

И это – как минимум.

…А потом спустился Гарри и сказал, что ему звонили парни, они нас всех ждут в каком-то ресторане.

Пива он пить, кстати, не стал.

Опрокинул по-быстрому стаканчик виски, и мы поехали.

Ну а там – уж как водится.

Неплохо, что называется, посидели. До номера добираться пришлось – опять на полусогнутых.

Но – добрался.

Порадовало только одно: Степаша еще пока что где-то загуливал, а значит, засыпать доведется, слава Богу, – в тишине.

Храп у него, конечно, – просто запредельно громкий…

С этими мыслями и завалился спокойненько, даже зубы умудрился заставить себя перед сном почистить.

К сожалению, как выяснилось, – я рано радовался…

…Разбудил меня резкий, сильный и очень-очень злой стук в дверь.

Было такое ощущение, что долбили аж в четыре руки, причем давно и безнадежно.

Ни фига себе, думаю.

Пожар?!

Потоп?!

Или что?!

Степаша ключ, что ли, от номера потерял?!

Ну, судя по его состоянию, – не удивительно…

– Сейчас-сейчас! – кричу спросонья. – Минутку!

Натянул на всякий случай джинсы, включил настольную лампу, подошел к двери.

– Кто там? – спрашиваю.

– Конь в пальто! – отвечают из-за двери голосом Степаши. – Открывай, бля…

Но вот только почему-то голос этот доносится… э-э-э… как-то… э-э-э… снизу, что ли…

Ну ладно, мне не жалко, открываю.

...!

Мама!

Ну ни фига же себе, картина маслом!

Тело Толика висит в коридоре фактически параллельно земной поверхности, голова где-то как раз на уровне моего… гкхм… скажем так, – ниже пояса…

Штаны спущены фактически до коленей.

Впрочем, и неудивительно.

Потому как, пока его тащили по коридору, эти самые колени почти наверняка волочились по полу.

Куда же им, бедным, – в смысле, коленям, – еще деться-то, при живом-то весе тела явно прилично больше ста килограммов.

Кто волок?

А вот они стоят, красавцы.

Два совершенно огромных, мускулистых, налысо выбритых негра.

Я таких раньше только в голливудских фильмах видел…

– Хуль встал, пропускай! – подала неожиданно голос поднявшаяся по этому случая до уровня моего пупка голова Толика.

И – запела.

– Быва-а-али дни-и весе-е-елые… дальше ни хуя не помню… ой!

Это его негры на кровать бросили.

Где он немедленно и захрапел своим богатырским храпом.

А негры все так же молча развернулись и пошли.

Я кинулся за ними.

– Извините, – говорю, – господа. Но что случилось с моим товарищем?

Один из гигантов все-таки соизволил обернуться.

– Твой долбаный товарищ, – отвечает, – спал под нашей дверью, на коврике. И я еще пока не слышал, чтобы хоть один сукин сын храпел под моей дверью так громко, что у меня в номере стекла вибрировали. И еще, передай ему, чтобы он молился своему долбаному белому Богу или кому там еще у вас молятся, что мы с Сэмом не педики. Иначе одной целой белой жопой сегодня стало бы меньше, а он бы даже ничего не почувствовал.

– Ничего себе, – говорю. – Спасибо вам, парни. Но как же вы узнали, в каком номере он живет? Ведь он же ни слова не говорит по-английски!

– Это было непросто, – вздохнул второй гигант, и они величественно удалились.

Я подошел к окну, отодвинул шпингалет и закурил.

А Степаша перевернулся на другой бок и неожиданно перестал храпеть…

…Когда я на следующее утро рассказал эту историю Гарри и Али, они ржали – просто как подорванные…

Правда, недолго.

– Это еще фигня, – говорят. – Тебе еще повезло, что тебя с Герцыным в один номер не поселили. Он однажды у своего напарника контактные линзы выпил. Кстати, здесь же, в Лондоне, на «Арсенале»…

– Как это вообще, в принципе-то, возможно, – поражаюсь, – контактные линзы выпить?

– А вот так, – ржут. – Проснулся ночью с бодуна, сушняк долбит, до мини-бара ползти тяжело. Глядь, – а на тумбочке стакан стоит. Откуда ж ему, бедолаге, знать, что его товарищ туда специально на ночь контактные линзы положил? Что там Серега после этого на «Хайбери» разглядеть мог – просто ум за разум заходит…

Да, думаю.

Тогда – и вправду, наверное, повезло.

А может, просто хорошо, что у меня зрение нормальное?

Следующий день, кстати, оказался обычным туристическим днем, без каких бы то ни было особенных приключений.

Мы прокатились на знаменитом лондонском двухэтажном туристическом автобусе, потом на кораблике по Темзе.

Попили пива в доках, прошвырнулись по Пикадилли, покормили голубей на Трафальгарской площади.

Пообедали, по совету одного из приятелей Али, в довольно симпатичном пакистанском ресторанчике.

Словом – день как день.

А потом мне позвонила Лида, сказала, что у нее закончились занятия, она освободилась, и пригласила на обещанную экскурсию по вечернему Лондону. И мы после этого где-то часа четыре гуляли по городу.

Иногда даже – трогательно держась за руки.

…Лондона в тот раз я, правда, особо не рассмотрел…

Просто потому, что мне почему-то куда больше нравилось смотреть в ее сторону.

Она, как мне показалось, – тоже особо не возражала…

…Когда я вернулся в отель, Толик уже спал.

Храп, естественно, стоял такой, что можно повеситься. Но я-то уже, блин, знал, что с этим можно бороться!

Аккуратно перекатил его на другой бок – и все дела.

Не могу, конечно, сказать, что это было очень легко: эдакую тушу ворочать – это вам не в Интернете на основу выеживаться, – зато результат сразу же превзошел все, даже самые смелые, ожидания.

Тишина.

И только ровное детское сопение на соседней кровати, как будто приглашающее – давай-ка и ты ложись спать, старик.

Что я, собственно говоря, и сделал совершенно незамедлительно…

…Утро показалось мне в тот раз – каким-то ну совершенно удивительным. Как только проснулся – сразу перед глазами вчерашний день рисуется: город, река, площади, парни с пивом…

Лида…

Я открыл глаза и потянулся с улыбкой.

За окном номера – явно еще раннее-раннее утро. Второй этаж, окна открыты, а – тишина.

Солнышко через еще зеленые листья пробивается, лицо щекочет, как в детстве.

Казалось бы, – еще спи и спи себе в удовольствие, высыпайся.

А – не хочется.

Встал, оделся.

Почистил зубы в ванной комнате, умылся, причесался, вообще привел себя в порядок.

Бриться, смотрю, – пока не надо, я вообще редко бреюсь.

Где-то раз в неделю.

Батя смеется, что пока.

Посмотрим…

Я не комплексую по этому поводу, если честно...

Постоял у окна, посмотрел на улицу.

Солнечно.

Пустынно.

А пойду-ка я, думаю, – позавтракаю…

Спустился в ресторан.

... Нда...

То, что англичане называют завтраком, – добило меня окончательно.

Хорошая страна, отличный город, но, блин, как они могут это говно жрать-то?!

Надо, думаю, в бар выдвигаться, может там хоть чипсы какие со вчерашнего вечера остались, а то так и буду ходить голодным.

Захожу, – а там уже Али сидит, кофе пьет.

Свежий, гладко выбритый, подтянутый.

Запах дорогого мужского парфюма, оказывается, просто замечательно сочетается с запахами табачного дыма и свежесваренного эспрессо.

Словом, – не мужик, а загляденье.

Нда, думаю…

Позавчера, да и вчера – он совсем не таким был.

Что ж, делаем выводы…

– О! – говорит. – Привет, студент! Ты что так рано?

– Да вот, – жму плечами, – выспался…

– Я вот – тоже, – вздыхает. – Вчера, как только ты к своей террористке умчался, как-то сразу понял, что «немного устал», мягко говоря. Вернулся в отель, принял несколько даблов скотча и спать завалился. Даже пары страниц на ночь прочитать не сумел, а обычно без книги и не засыпаю. Такое вот мое личное снотворное…

Тоже заказываю чашку кофе, достаю сигареты, усаживаюсь за его столик.

– А Гарри, – интересуюсь, – что, спит еще?

– И не спрашивай, – смеется. – Они вчера куда-то «клубить» намыливались. Всем составом. А это – на всю ночь, даже не сомневайся. Я, когда проснулся, хотел было ему позвонить, но потом подумал, что быть посланным по матушке – удовольствие по-любому сомнительное. А ты что такой кислый?

– Да вот, – морщусь, – испортили настроение, сцуко. Ты еще на завтраке не был?

– Нет, – жмет плечами. – Я что, больной, в отельную тошниловку жрать ходить?

Потом хлопает себя по лбу, смеется.

– А, – ржет, – так вот что тебе настроение-то испортило. Да ты не переживай, брат. Сейчас кофе попьем и пойдем куда-нибудь в город, перекусим…