Когда он еще чуть-чуть себя из этой пропасти за шкирку подвытащит.

Тогда, блин, – и разберемся…

Не сейчас.

А сейчас, пока, – вот эта фича, думаю, обязательно сработает:

– Не вопрос, – соглашаюсь, – мог бы и не обращаться. Я же не совсем тупой, все-таки. А Инга, кстати, нас с тобой к себе звала сегодня вечером. Ей сейчас и вправду, наверно, херово, я так думаю…

Он отрицательно мотает головой:

– Сегодня не могу. Сначала следак, потом мать погибшего, потом еще что-нибудь нарисуется. А ты езжай, обязательно. И передай, во-первых, все как есть. А во-вторых, скажи, что я к ней обязательно приеду. Завтра или послезавтра. Как только смогу быть хоть чуть-чуть уверенным, что все идет правильно. Она девочка умная, меня знает, поэтому не обидится. Я просто не умею по-другому, она поймет, все-таки двенадцать лет вместе прожили…

– О`кей, – киваю, – все понял. Когда отправляться-то, прямо сейчас?

Глеб морщится.

– Да нет, – говорит, – прямо сейчас не стоит. Ее вчера в Склифе успокоительными накачали под самую завязку, она сейчас как кукла резиновая. Мажор отзвонился под утро, доложил, что и как, спасибо ему, кстати, огромное. Так что – лучше под вечер или совсем вечером. А пока сгоняй-ка, проверь своих отморозков. Я в первую очередь о Никитосе говорю, он Ингу знает неплохо, да и насчет всего остального, я так понимаю, тоже в курсе. Звонил, по крайней мере, беспокоился, обморок. И тему с вымогательством прокачать вполне мог, через тех же ваших с ним рейсеров. Как бы у него те же идиотские мысли, что и у тебя, в дурную голову не полезли, понимаешь?!

Я на секунду задумываюсь.

– А ты знаешь, Али, – соглашаюсь, – ты ведь, наверное, опять прав. Нужно их сейчас проверить. Ей-богу нужно. Дуболомы же, прости господи. Одна извилина, да и та от бейсболки. И механизм, под который их мозги заточены, нам с тобой обоим, увы, слишком хорошо понятен. Сами такими были, а я – так вообще и до сих пор недалеко от этой публики удалился, тут уж, блин, ничего не поделаешь…

Он хмыкает понимающе, кивает, снова закуривает.

Я вздыхаю и, не торопясь, отрываю жопу от подоконника.

Потягиваюсь.

– Так что, – говорю, – отчислюсь-ка я, пожалуй, прям сейчас. Чтобы их до темноты перехватить успеть. Хорошо еще, что они у нас, сцуко, хоть пока что и туповаты малька, но – хищники изначально ночные. А значит, немного осторожные…

Глава 6

Никитосу я позвонил сразу же, как только вышел от Али и залез в арендованную тачку.

– Привет, – говорю, – чем занимаешься?

– Да так, – зевает, – дома сижу, в телек уставился. На работу решил сегодня не ходить, сказал, что приболел малость. Вроде как поверили…

– О как, – хмыкаю, перевожу разговор на «ухо» и медленно трогаюсь. – И что тебе в этом самом телеке сегодня показывают?

– Да хуйню, – снова зевает, – разную. Просто пиздец какой жвачкой народу мозг разрывают, если об этом плотно задуматься. А оторваться не могу, головы что-то совсем нет сегодня. Как раз лучшее состояние для просмотра отечественного телевидения. Да и хрен с ним. Ты лучше скажи, чего хотел-то?

– Времени мне не уделишь? – интересуюсь.

– Тебе?! – удивляется. – Тебе – всегда пожалуйста. А чо сделать-то надо?

– Ну, – улыбаюсь, – в принципе, ничего особенного. Я же «Мазду» свою у твоего дома оставлял, так?

– Так, – подтверждает.

– Ну, так вот, – смеюсь, – ее-то, красавицу, и надо подогнать на Осеннюю, к рента-кару, где я машину арендовал перед акцией. А заодно и Жеку вызвонить, чтобы туда же подтягивался. У него как раз сейчас в институте занятия заканчиваться должны, так что не проблема, я так думаю. И поедем куда-нибудь, потрындим за жизнь за нашу за скорбную…

– Круто, – радуется Никитос, – такие приказы прям и выполнять приятно. А пиво будет? А Мажор?! А девочки?!

– Девочек, – ржу, выезжая с Улофа Пальме на Мосфильмовскую, – точно не будет. Когда говорят пушки, музы, сам знаешь, быстро подтирают задницу. А Мажору, спасибо что напомнил, прямо сейчас и звякну, тема хорошая…

– Тьфу ты! – плюется в трубку Никитка. – Это замена девочек на Мажора, в твоем понимании, тема хорошая?! Нормальный человек?!!! Девочки – добрые, красивые, ласковые. Улыбаются опять-таки постоянно. На них хоть смотреть приятно. А Мажор мало того что страшный, как моя жизнь, так еще и злой, как собака. Пива тогда хоть что ли купи, ирод, хорошего, блин, на фиг…

– Пива, – вздыхаю, – куплю. На свои последние честно заработанные. Куда ж от вас, от уродов, денешься…

Отключился, повздыхал, закурил, выехал на Третье кольцо, перестроился, перезвонил Гарри.

– Привет тебе, – говорю.

– О, Дэн, – радуется, – а я уже сам тебе звонить собирался. Встретиться бы надо, поговорить, думаю…

– Во-во, – подтверждаю, – по этому поводу и беспокою. Сейчас только тачку в рент отгоню, на свою перепрыгну да и подъеду, куда договоримся. Этих обмороков, Жеку с Никитосом, уже вызвонил, они тоже подтянутся…

– От-лич-но! – соглашается по слогам. – И где повстречаться думаешь?

– Да где-нибудь, – смотрю за окно, там все равно скоро поворот на Кутузовский, пробок вроде нет, хорошо, – на природе. Уж больно погода сегодня правильная. Хрен его знает, дождемся такой до весны или уже не дождемся…

– Согласен, – хмыкает, – природа – это тема. Давай тогда на Воробьевых, ок? Я сейчас, мигом, только секретаршу предупрежу, что сваливаю, и водителя вызову. Мы ж наверняка там пивка глотнем, так на фига мне тогда самому-то за рулем перед гаишниками палиться?

– У меня, – ворчу, – на этот случай всегда в бардачке антиполицай валяется. Который один хрен толком не помогает, хоть и жру его в нереальных количествах. Потому как личный водила по сроку службы не положен. А почему на Воробьевых-то? Чтобы, если что, сразу к Али домой подорваться? Так он сейчас по делам свалит, сам понимаешь, что на человека навалилось. Только что разговаривали…

– Догадываюсь, – вздыхает. – Но только – давай все равно на Воробьевых. Люблю я их просто. Я ж там учился недалеко, на экономфаке. В стекляшке, во втором гуманитарном корпусе. Точнее, доучивался. На экономической кибернетике. Из МАИ туда перевелся, когда окончательно все заколебало в тематике умирающего российского ракетостроения. Гулять туда, на Ленинские, с девчонками ходили. Под трамплин. Потом – с женой будущей, когда с ней в универе познакомились. Я ей, помню, как-то целый вечер на Воробьевых Окуджаву под гитару исполнял, такая вот, блин, романтика. Песня. А МВА и финансовый менеджмент уже потом были, я их как студенческие годы и не воспринимал ни хрена. Только МАИ и МГУ. Тут – ностальгия, знаешь, брат. Никуда не денешься…

– Да мне, – жму плечами, – в принципе по барабану. Воробьевы, так Воробьевы. Самое главное, чтоб на улице. И, если уж ты все равно на водиле, купи пивка тогда какого-нибудь поприличнее. Из расчета на четырех человек с весьма тревожными щщами и вполне себе непростым характером…

– Вот ведь сука! – восхищается. – Так ведь и знал, что на меня какую-нибудь проблему, но переложишь! Тебя ведь самого Никитос с Жекой наверняка на эту тему напрягли, а ты – давай вали на старшего!

– А фигли, – ворчу, – можно подумать, что не твой ученик…

– В этом смысле, – вздыхает, – ни фига не мой. Это уже Али, узнаю почерк мастера. Сам у него учился, но ты, похоже, куда плотнее его навыки впитывал…

– Да брось ты, – хмыкаю, – прибедняться. Лучше еще сухариков каких прихвати, и побольше. Знаю я этих оглоедов! И виски для себя, а то мало ли что тебе в голову придет. Это я, бедный, за рулем буду. Я ж тебе, в конце концов, не предлагаю за этими отморозками по всей Москве мотаться, так что вполне нормальное человеческое распределение труда получается. Ты – алкоголь доставляешь к месту проведения мероприятия, а я к нему – алкашей говорливых, в виде бесплатного приложения. А то вдвоем бухать все равно как-то не так интересно получается. Даже на природе. Через час там быть сумеешь?

– Через час, – хмыкает в ответ, – не сумею. С учетом заезда за пивом и сухариками. Через полтора.

– Ну, – соглашаюсь, – через полтора, так через полтора. Темнеть к тому времени еще не начнет, и то слава богу…

…Через полтора часа, несколько раз еще по дороге созвонившись и уточнив диспозицию, мы и вправду встретились на Смотровой площадке.

Пожали друг другу руки, распределили пакеты из Мажорова багажника и не спеша двинулись вниз, в парк, в поисках подходящей скамеечки.

А погода – и впрямь расстаралась, лето прям, да и только.

Я даже куртку в машине оставил, а свитер повязал на плечи, поверх футболки с короткими рукавами.

Впрочем, с Москвы-реки все равно, как напоминание о неумолимости осени, зимы и смерти, поддувал весьма зябкий, влажный и противный ветерок. Это здесь, в парке, нас от него деревья загораживали…

Смешная у нас, кстати, компания получилась.

Гарри на строгом деловом костюме, ослепительно-белой сорочке с умопомрачительным галстуком, строгих очках в тонкой металлической оправе и на нереально сложной топ-менеджерской таблице.

Я на раздолбайском трикотажном итальянском свитере, небрежно повязанном вокруг шеи, и на сумрачных, слегка помятых щщах. С тревожными, прячущимися за длинный сломанный козырек темной стоунайлендовской бейсболки, невыспавшимися до конца глазами.

И эти два клоуна на цветастых молодежных толстовках, с белыми, как у близнецов, капюшонами.

Причем выражения лиц, как бы это помягче сказать… у всех совершенно одинаково беспокойные…

У людей с такими лицами в парке сигареты лучше не спрашивать, короче говоря.

А то могут и удивиться невзначай.

Я бы лично на задворках романтических пешеходных аллей Воробьевых гор с такими подозрительными типами не хотел бы пересекаться ни при каких обстоятельствах. Если только уж совсем прижмет, и то в последнюю очередь.

Как от нас только окрестные пешеходы не шарахались, – просто ума не приложу…

Хотя, – наверное, привыкли.

Москва все-таки.

Какую тварь тут только не встретишь…

…Нашли подходящее местечко, уселись, раскупорили первые бутылочки.

Никитос с Жекой, как я и предполагал, тут же набросились на соленые ржаные сухарики, мне Гарри протянул весьма симпатичную пластиковую упаковочку с моими любимыми сушеными кальмарами.

Выпили, закурили.

Помолчали немного, сделали еще по небольшому глоточку.

– Ну, – выдыхает, наконец, Мажор, – по глотку сделали. А теперь давайте рассказывайте...

– С чего, – спрашиваю, делая еще один небольшой глоток, – начинать-то? И с кого из нас троих, если еще конкретнее?

– С тебя, разумеется, – кривится. – С этими-то двумя стосами мне и так все понятно. Попробовали бы не доложить! Все, как надо, сделали, хоть, по сути, и придурки редкостные. Акция прошла удачно, мусор вынесен. Никто серьезно, кроме этого самого мусора, не пострадал. «Ю» еще по дороге, как мы и предполагали, коняшек как следует опиздюлили по твоей наводке. Хотя составчик у них, справедливости ради, не очень был, подвели твои скауты...

Я хмыкаю, мысленно ставлю галочку, с кем разобраться.

Юны к своей репутации ревностно относятся.

Серьезно.

Иногда даже чересчур серьезно, мне почему-то так кажется.

Могут и обидеться слегонца за не совсем точную инфу…

Гарри успокаивающе хлопает меня по плечу, улыбается.

– Ну да ладно, – говорит, – их дела. Они не в претензии, кстати, если что. Как и кони, все по-честному было. Так что по теме околофутбола – у нас все в порядке. Но лично меня сейчас, куда больше любого ОФ и любых в нем побед, то, что с Ингой и Али происходит, волнует, как ты сам прекрасно понимаешь. Как он хоть сам-то там сейчас, не сильно плывет?

Я хмыкаю и смотрю направо, где совсем молоденькая светловолосая девчонка увлеченно катает простенькую синенькую коляску.

Такую, родом из восьмидесятых.

Я фотографии старые у мамы в альбоме видел, так что опознаю без труда. Сам когда-то на почти что такой рассекал.

В счастливом, ничего не понимающем возрасте.

Причем судя по уверенным, отточенным движениям, которыми она в этой самой коляске что-то поправляет, и по тому, как при этом вся изнутри светится, – не няня, не сестра и не тетя – ребенок ее.

Студентка, наверное.

Из МГУ.

У них тут студгородок недалеко, общаги.

И, что самое удивительное, в них действительно студенты живут, а не какие-нибудь очередные вьетнамцы с азербайджанцами…

– Глеб, – говорю, – в порядке. В полном. Настолько, насколько это вообще возможно в его нынешнем положении. У меня даже такое чувство, что он наоборот немного подсобрался.

Мажор вздыхает, делает большой, жадный глоток из бутылки. Я продолжаю.

– А куда тут денешься-то?! – развожу руками. – Встряхнуло его вчера, конечно, нереально. По полной программе, ни одному врагу не пожелаешь. Я временами даже прежнего Али за его спиной разглядывал. Ту самую злобную хитро-сделанную сволочь, которую мы все так любили. Аж мурашки по коже один раз прошли. Даже для бассейна время выкроить умудрился, вместо того чтобы начинать опохмеляться и жалеть себя, несчастного и неприкаянного. Вот только не знаю, надолго ли вся эта красота на нашей фотке проявляется? Тут ведь и не угадаешь, как ситуация будет поворачиваться…

– А что, – спрашивает Гарри, – есть шансы, что эта кривая вверх ненадолго?

– Да, – жму плечами, – хрен его знает. Это же не финансовая операция, тут тренд так сразу и не определишь ни хрена. Ингу-то он по-любому вытащит, а вот что дальше – тут, как говорится, возможны варианты. Наука, знаешь ли, имеет много гитик. Не мне тебе, короче, объяснять…

– И что же, – Гарри одним глотком добивает бутылку и тут же открывает следующую, – нам делать тогда, брат? Если ты говоришь, что ты видел прежнего Али, то еще раз терять своего старого друга я – совершенно не намерен. Мне и за прошлый раз, когда мы с тобой, как последние уроды, потихоньку в сторонку отошли, не мешая ему разваливаться да в водке эти развалины топить, – хочешь, верь, хочешь, нет, но до сих пор стыдно нереально…

– А мне, – неожиданно встревает Никитос, – в этой истории почему-то больше всего Ингу жалко. Красивая она очень. И хорошая. Я влюблен в нее даже был, прям по самые по уши, когда против нее в челлендже гонялся…

Ну ни хрена себе, думаю! И этот туда же…

Но молчу.

Только, подражая Мажору, добиваю одним глотком бутылку пива и лезу в сумку за следующей.

– Ингу, – соглашаюсь, – тоже жалко. Человечек она и вправду неплохой…

– Но нашего друга, – подхватывает Гарри, – зовут Али. Точка. И Ингу в этой ситуации лично я воспринимаю исключительно как одну из частей одной огромной проблемы по имени Глеб. И – будьте любезны…

Я отхлебываю глоток из второй бутылки, снова бросаю тоскливый взгляд в сторону светловолосой молодой мамашки и отрицательно качаю головой.

– Это, – говорю, – похоже, и есть наша основная ошибка, Гарри. Нет отдельной проблемы по имени Глеб, точно так же, как и нет отдельной проблемы по имени Инга. Это, брат мой старший, одна – очень дурная, надо сказать, – но одна, и только одна, проблема. А Али и Инга всего лишь – две разные стороны одной и той же медали. И, что самое страшное, брат: они, похоже, оба это прекрасно понимают. И понимали с самого начала, просто сделать ничего не могли. И сейчас не могут. И как им с этой херней помочь, у меня, просто поверь, совершенно в башке не укладывается. Потому как люди и вместе быть не могут, и по отдельности просто тупо подыхают, разваливаются, деградируют. Просто ты этот процесс только с одной стороны наблюдал, Никитос – только с другой, а я имел сомнительную честь с обеих, итить их мать, сторон поучаствовать…

– Во-о-от даже как, – тянет Мажор и лезет ко мне в карман за пачкой с сигаретами. – А что?! Вполне даже может быть, что и так. Тут тебе, брат, точно виднее. У меня-то по этой части опыта никакого. Я ж, понимаешь, всегда от такой Санта-Барбары бегал быстрее, чем черт от ладана и поп от триппера. Женился, доченек родил, людей из них воспитаю хороших, – и все дела. Дома комфортно опять-таки. Жена – женщина надежная, спиной к ней поворачиваться не страшно. А спроси меня, любил ли я ее когда-нибудь, так и даже не найду, что ответить-то. Даже когда песни ей под гитару тут на Воробьевых распевал, бля, как кот мартовский…

Я вздыхаю в ответ, тоже вытаскиваю из пачки сигарету, и мы прикуриваем.

– Даже не знаю, – тоскливо смотрю в сторону, – как мне относиться к этим твоим словам. Завидовать или сочувствовать…

– Каждому, – жмет плечами Мажор, – свое. И меня мое лично вполне пока что устраивает…

Сидим.

Молчим.

Пьем пиво, шуршим сухариками.

Все четверо.

Ветра здесь и вправду почти что нет, и я смотрю, как неторопливо, выписывая не поддающиеся математическому исчислению кривые, падают на асфальт разноцветные осенние листья.

Хотя какой-нибудь физтех со мной, наверняка, на эту тему поспорил бы.

Насчет, в смысле, математического исчисления.

Мне плевать.

Мне нравится так думать – и все дела.

– Угу, – неожиданно болезненно и ядовито кривится Никитос, – устраивает, конечно. Пока то, что не устраивает, не подойдет к тебе так тихонько из-за угла и не ебанет тебя по твоей тупой банкирской башке. Да так ебанет, что тебе пыльный мешок, бля, просторным и чистым дворцом покажется…

И снова присасывается к бутылке с пивом и деловито шуршит целлофановыми обертками от ржаных сухариков.

Ну, бля, думаю, – что за жизнь.

И листья никак падать не прекратят, и пиво, сцуко, никак не кончается…

– Может, оно и так, конечно, – держит удар Мажор. – Я тут вообще-то, сцуко, профан, так что даже спорить не буду. Только пока в руках себя держать удавалось. Хотя, врать не буду, и накатывает порой такая тоска, что хочется плюнуть на все на хрен и отправиться немедленно к проституткам. Но – держусь ведь как-то, потихонечку…

– Не о том ты сейчас, – снова кривится Никитка, – Гарри. Ой, бля, не о том…

– Да я знаю, – неожиданно широко улыбается Мажор, – что не о том, салага. Просто сейчас речь вообще не обо мне идет. Вот когда придет мой черед по крышам прыгать и в омут нырять, – тогда и поговорим «о том» гораздо подробнее. А сейчас у нас на повестке дня – совсем другая хуйня, брат. И ее в отличие от моей – от пока что, к счастью, гипотетической – надо решать немедленно. Иначе сами себе пожизненный приговор мужского непрощения и неуважения подпишем. Тебе это надо, Никитос?! Думаю, что нет. Вот и мне не надо. Ну, просто ни капельки…

Я хмыкаю.

Про себя, разумеется.

Молодец, Мажор.

Просто красавец.

Отбился, да еще как, с каким профитом!

Вот только любопытно, что за чертей он в своей роскошной рублевской квартире гоняет тоскливыми осенними вечерами?

Боюсь, что наши с Никитосом личные дьяволята при виде этих тварей со страху сдохнут. И разбегутся с диким истерическим писком по пыльным уголкам наших с ним маленьких персональных преисподенок…

Ну да ладно, думаю.

Тут-то он, по крайней мере, прав – стопудово.

Сейчас об этом думать – не время и не место.

Просто потому, что у другого нашего с ним друга этого самого времени, – в смысле, для того, чтобы подумать, – боюсь, остается все меньше и меньше.

Скукоживается оно у него, словно шагреневая кожа у героя одной из новелл старинного французского беллетриста.

Жившего, если мне склероз не изменяет, аж в позапрошлом столетии.

Во дела, качаю про себя головой.

Неужели и вправду человек вообще ни хрена не меняется?!

И его одни и те же проблемы занимают, что в девятнадцатом, что в – страшно подумать – аж двадцать первом столетии?!

Да нет, вряд ли.

Вряд ли бы бальзаковские герои в наше время элементарно выжили, со всеми этими своими мильонами терзаний.

А мы – ничего так, пыхтим потихонечку.

И даже умудряемся удовольствие от этой жизни получать какое-никакое…

– Самое поганое, – говорю медленно, с трудом подбирая слова, – что мы, похоже, в той же ловушке, что и они сами. Это, блядь, просто, по ходу, воронка какая-то их личного, ниебически хитровыебанного изготовления. И нас туда всех, мудаков, потихонечку и заволакивает. Туда бесконечно падать можно, и чем глубже падаешь, тем сильнее засасывает. Просто потому, что мы, как и они сами, тоже все понимаем, а помочь им ничем не в состоянии. И не помочь не можем, бля, потому что, – тут Гарри прав, причем стопудово, – сами себе этого никогда не простим. И не забудем, даже если очень постараемся. Вот такая вот хуйня у нас в результате и рисуется, – захочешь, не сотрешь. Ни действия, ни бездействия…

– И что же нам делать? – внимательно и тяжело смотрит мне прямо в глаза Никитка.

И мне становится страшно, потому что я вижу, что он тоже взрослеет и матереет.

Скоро тебе тоже свою стаю придется сбивать, парень.

Потому что эту я тебе не отдам.

И не надейся…

…Я только бессильно пожимаю плечами.

– Если б я знал, – морщусь. – Если б я только знал, Никитос, то, неужели ты думаешь, что я бы не поделился? Но я – просто не знаю. Как и Мажор. Как и ты сам, похоже. Вон, может, Жека знает, ему со стороны, глядишь, как-то виднее…

Мы втроем улыбаемся.

Жеке – везет, ему все эти проблемы – до флага.

Он и Али-то толком не знал никогда.

Что уж тут говорить про Ингу и всю эту вполне себе дерьмовенькую историю…

Но именно Жека – неожиданно для нас для всех – жмет плечами, встает с лавки, потягивается и улыбается.

– А что тут знать-то, – спрашивает, – парни?! Нужно просто смотреть и ждать. И в нужное время, итить, просто чуть-чуть подтолкнуть события в нужную вам всем сторону. Делов-то… Вы лучше как-нибудь меня с этим вашим Али познакомьте поближе, ок? Любопытный мужик, похоже, итить. Хоть и слабенький…

Мы так и застываем все втроем.

С раззявленными щщами и по ходу слегка расслабленными сфинктерами.

Вот ведь какая шняга, думаю…

Я все-таки не ошибся в тебе, Жека.

Хоть ты и совсем щенок и иногда просто откровенно не рубишь тему.

Потому как то, о чем ты сейчас сказал, в нашей компании до тебя мог сказать только один человек.

Так кто же тебя все-таки сменит, Мажор, когда ты вслед за Али отойдешь в сторону от бригады?

Я?!

Или вот эта вот зеленая ждановская отморозь?!

Ну-ну.

Гы.

Ну уж нет.

Мы еще, пожалуй, поборемся…

Глава 7

К Инге я уехал прямо от ребят, из парка на Воробьевых горах, оставив их и дальше обсуждать происходящее с миром, с ними самими и с нашим общим другом Али на тихой скамеечке неподалеку от трамплина.

И так и не предупредив, кстати, насчет неприемлемости простых силовых решений.

Впрочем, они, похоже, и сами все прекрасно поняли.

И без специально поданной команды голосом действовать и не собирались, причем ни при каких обстоятельствах.

Школа.

Все-таки у жестко-иерархических структур, типа хулиганских околофутбольных бригад, есть, думаю, свои определенные преимущества.

Хотя бы в принципах управления.

В других жизненных ситуациях и с другими людьми, – пришлось бы попотеть, объясняючи самые простые и элементарные вещи.

А тут: сказано – сделано.

И даже не сказано – все равно сделано.

Одна, кстати, из причин, почему я на этой стороне баррикад.

И менять ее, эту сторону, не собираюсь.

Ни при каких обстоятельствах.

Накосячить эти люди, разумеется, могут, причем по полной программе.

А вот предать – никогда.

…А Инге я, разумеется, сначала позвонил.

Еще когда там, у скамейки, с парнями пасся.

Без звонка в таких ситуациях в гости ездят только самовлюбленные кретины, полагающие, что уж их-то точно все и всегда рады видеть.

Я сам таких обычно либо бью, либо игнорю.

В зависимости от обстоятельств.

Причем бью как раз тех, кто, с моей точки зрения, еще пока что не совсем безнадежен.

Иначе зачем к ним еще и какие-то усилия прилагать, время свое тратить, отнюдь, кстати, не бесконечное?

И по этой самой – страшной и оттого весьма уважительной причине еще более ценное…

– Привет, – говорю, – Инусь, как себя чувствуешь?

– Спасибо, – отвечает, – хреново. Можно подумать, что сам не понимаешь. Вы с Глебом как, – приедете? Я жду…

– Глеб, – мнусь, – пока не готов. Он сейчас делами занят сильно, догадываешься какими, наверное. Сказал, что ты поймешь, типа, не просто так двенадцать лет вместе прожили. А мне велел к тебе ехать обязательно. Впрочем, я бы и сам приехал, без всяких его указивок…

– Понятно, – усмехается Инга, – ему просто так приехать нельзя. Только в роли принца на белом коне. Спасающим бедную принцессу от ментов и прочей уголовщины. Ну что ж, рада, что хоть что-то в этой жизни не меняется. А ты приезжай, конечно, буду ждать…

Но в голосе, чувствую, реальное недовольство присутствует.

И даже не слишком сильно скрываемое.

Я там нужен, разумеется.

Но только в качестве сопровождающего лица.

А так – как рыбе зонтик, приблизительно.

Нда, думаю…

– Напрасно ты так, Инг, – говорю. – Я бы и сам на его месте сразу вот так вот к тебе мчаться реально подобосрался бы. К тому же еще в такой поганой ситуации…

Она замолкает. Надолго.

Словно как на стенку какую с разбега налетает, мне почему-то так кажется.

– Так ты, – выговаривает, наконец, – исключительно в этом дело, думаешь? Что он не на место мое, – слева, в самом крайнем ряду, меня поставить хочет, а просто с духом собирается?

Я тоже замолкаю.

Только по совсем другой причине.

Ошарашенно.

– Дура ты все-таки, Инга, – выдыхаю. – Хоть и умная. Нет, если это тебе так интересно, дело не в этом. Точнее, не только в этом, конечно. Там, в его мозгах, я так понимаю, чересчур много всего сейчас наворочено. И насрано. У меня бы вообще, наверное, крыша бы прохудилась. Ну и постановка тебя на место, наверное, тоже имеет место быть. Сразу же после желания выиграть первенство мира по перетягиванию каната. И необходимости срочно научиться вязать на спицах крестиком…

Инга вздыхает.

– Сам ты дурак, Данька, – всхлипывает, – причем еще и безграмотный. Крестиком не вяжут, крестиком вышивают. И гладью. Так что если в следующий раз захочешь что-то умненькое сказать, то сначала подумай хорошенько. Головой, желательно. И инфу покачай. Тоже мне – хардкор, хулиган, кежуал. Известный, блин, журналист с именем. Сопляк неумытый. А так – приезжай, конечно. Буду ждать. Очень. Только не обижайся, пожалуйста, я сейчас не в себе немного. И внешне разобранная, и внутри растрепанная. Мне времени нужно, хоть немного. Хотя бы для того, чтобы умыться элементарно, понимаешь? И задуматься…

– Хорошо, – говорю торопливо, понимая, что вот как раз задумываться-то ей в этой ситуации ну совершенно не стоит.

Она молчит, дышит в трубку.

– Хорошо, – повторяю, – тогда через час жди, как раз умоешься. И кофе приготовь покрепче, а то я считай почти что всю ночь не спал…

Вру, конечно.

Нормально вполне я у ее бывшего мужа на квартире выспался.

Просто их сестре в такой ситуации жизненно необходимо хоть о ком-то, хоть в чем-то, хоть чуть-чуть позаботиться.

Иначе – кранты.

А ничего умнее кофе за эти короткие секунды у меня придумать все равно не получается…

Так что – сойдет и такая «забота», думаю.

Ибо – не фиг.

Вздыхаю в ответ – и немедленно отключаюсь.

Чтобы у нее даже шанса мне возразить не было ни малейшего.

…Слышавший весь этот безумный диалог Мажор понимающе и устало усмехается и, незаметно для Никитоса и Жеки, манит меня в сторону.

Он это умеет лучше всех, кого я когда-либо знал, – быть, если надо, совершенно незаметным.

Вообще, тактик гениальный, кстати.

Как я теперь начинаю понимать, именно это Али в нем в свое время особо и ценил, как ценил любое умение, ему самому недоступное.

– Держи, – сует мне в карман плотно запаянный прозрачный пакетик с белым порошком, – потом перепрячешь, куда положено. Здесь четыре веса, так, на всякий случай. Может, и пригодится, черт ее знает, в каком она сейчас состоянии…

Я жму плечами, привычно воровато оглядываюсь.

– Ну, – говорю, – ей-то это вряд ли понадобится. Она и раньше, в хорошие времена, да при живом-то Али, который тогда нос в порошок совал, как не каждый кобель под хвост течной суки, этой дрянью не шибко увлекалась. А теперь, думаю, и вовсе побрезгует. Хотя, конечно, кто его знает, что могло за такую кучу времени в человеке перегореть и перекраситься…

Гарри кивает и делает такие сложносочиненные щщи, что я даже не понимаю, чего мне больше хочется, плакать или смеяться, на них глядючи.

Все-таки психолог он – никакой, думаю.

– Так что, – спрашивает, – не нужно что ли?

Я усмехаюсь и немного отвожу глаза в сторону.

– Почему же не нужно? – хмыкаю. – Мне, по крайней мере, эта фигня – совершенно точно пригодится. Я уж и сам дилера какого искать хотел, врать не буду. Хотя бы для того, чтобы мозги себе в порядок чутка привести, да и выговорить девушку как следует. А то, догадываешься, небось, что она внутри себя под такую сурдинку насочинять может? А какие там еще, внутри этой хорошенькой головки, тараканы бегают, мне, Гарри, честно скажу, даже представить себе страшно…

– Мне тоже, – вздыхает. – Иначе бы я, наверное, с тобой поехал. Может, хоть чем-то помочь попытался бы. Хоть и не очень умею. Но я таких баб, как эта чертова Инга, просто боюсь, представляешь? И неважно, в каком они состоянии. Вчера, пока с ней по врачам ходил полночи, так чуть с ума не сошел, честно. Так что, извини, но помочь могу только тем, что тебе только что в карман бросил. А насчет того, нужно это ей сейчас или не нужно, так это пусть уж она сама решает. Я вон тоже уже больше года на «чистом» сидел и ни о чем таком просто даже не задумывался. А сегодня с утра вызвал своего старого дилера, взял пять весов и один убил прямо у себя в кабинете, представляешь? Охренеть себе, зампред правления банка, пусть и не самого крупного…

– Да ладно, – машу рукой, – видал я вас, банкиров, во всех позициях. За не самое причем длительное время моей текущей журналистской практики. И за горой кокоса, и в саунах с такими шмарами, на которых у нормального мужика и не встанет никогда, даже если ее всю этим самым порошком с ног до головы усыпать. Вперемешку с какой-нибудь виагрой, которую я, к счастью, тоже никогда не пробовал. Так что – фигня это все. Кроме пчел. А в твоем случае, кроме того, чтобы эта твоя секретарша распрекрасная, которую ты о чем-то там «предупреждал», тебя с этим самым кокосом куда надо не застучала…