Святой Рейтинг

– Может, прямо здесь и устроимся? – предложил Мориурти, вскрывая консервную банку с мясом. – Место, как будто, неплохое. Что скажете, баронесса?

Но девушка не ответила. Закрыв глаза, она сидела в напряжённой позе и словно к чему-то прислушивалась. Фёдора удивило лицо Валькирии. На нем постепенно проступали недоумение, настороженность, тревога. Неожиданно девушка резко вскочила на ноги.

– Опасность! – тихо сказала она. – Только без паники!

Никакой паники, собственно, и не было. Никто не понял, о чём говорит колдунья. Фёдор, постеливший бумажную скатерть, огляделся и увидел те же деревья, ту же траву, те же консервы… Но всё-таки что-то изменилось. Умолкли птицы, весь день раздражавшие коренного горожанина Фёдора разноголосым пением. Налетел и взлохматил листву ветер. В воздухе повисло какое-то предчувствие. И вдруг Фёдор понял, о чём говорит Валькирия.

– Деревья!.. – сдавленно произнёс он, тыча пальцем в сторону леса.

Из рук профессора выпала и покатилась банка, орошая траву жирным соусом.

Это было дико, невозможно, немыслимо, но факт оставался фактом. На них наступали дубы!

Зелёно-коричневые великаны двигались медленно и неотвратимо, зловеще трепеща на ветру бесчисленными руками-ветками. Сантиметр за сантиметром они сжимали кольцо вокруг и без того маленькой лужайки. «Зря поляну накрыл», – машинально подумал Фёдор, глядя на выложенные припасы. Теперь не до них… Жуткий древесный круг становился все уже и уже. Было в этом что-то от психической атаки.

Лефтенант хладнокровно вытащил из подмышки скорострельный пистолет. Но передумал и сунул обратно. Не тот калибр для таких мишеней. Спокойно достал из-под кроссовочной стельки складной станковый пулемёт. С сомнением посмотрел на оружие и отложил. Неторопливо, насвистывая какой-то мотивчик, извлёк из рюкзака портативный гранатомёт… «Ну и нервы у человека!» – с невольным уважением отметил Фёдор.

– А ядерной боеголовки у вас не завалялось? – раздражённо спросил Мориурти, вытирая мгновенно вспотевшую лысину. – Неужели не ясно, что стрельбой делу не поможешь? Вон их сколько! И каждому ваша граната, что слону дробина…

– А вы предлагаете вступить в переговоры? – насмешливо ответил Лефтенант, беря оружие наизготовку.

– Подождите! – напряжённым голосом сказала Валькирия. – Я попробую по-хорошему…

– По-хорошему – это как? – быстро спросил профессор.

– Как у друидов записано…

Девушка сделала шаг вперёд и вскинула руки к небу. Медленно поворачиваясь по часовой стрелке, чтобы держать наступающие деревья в поле зрения, она громко заговорила неведомыми словами. Языком друидов Фёдор не владел, да и о них самих имел крайне смутное представление, но разве дело в словах! Голос Валькирии – страстный, нежный, чарующий – проникал прямо в душу. «Чо надо, лесоповал позорный? – говорила она, казалось. – Чо не спим, сырьё для мебельного производства? Испугать хотите, брёвна неотёсанные? Валите обратно, и нефиг кошмарить слабую девушку со товарищи на ночь глядя…»

Очарованный сладостными звуками Фёдор, тем не менее, с прискорбием отметил, что красноречие девушки пропало даром. Дубы не только не повернули вспять – они ускорили поступательное движение. Теперь их и членов экспедиции разделяли считанные метры, и отчётливо слышался хищный шелест листвы и нехорошее уханье застрявшего в ветвях филина.

В этот момент Фёдор ощутил жжение на безымянном пальце левой руки. Однако! Если яшмовый талисман проснулся, значит, опасность – смертельная?.. Увы, смертельная… Боец представил, как с четырёх сторон смыкаются древесные тиски, как потом расходятся, оставив от людей кровавую кашу… Он привычно скосил глаза на ободок перстня и оторопел. Оракул сигналил: «Коси под чурбана!»

Замешательство длилось долю секунды, не больше. Инстинкт самосохранения, помноженный на солдатскую смекалку, мгновенно перекрутил подсказку перстня в конкретные действия. Фёдор бережно отстранил Валькирию и смело шагнул вперёд.

– Здорово, братва! – гаркнул он.

При этом боец задрал голову и уставился в крону ближайшего дерева. Застрявший филин ответил вызывающим взглядом.

– Чего смотрите? Или своего не признали? Это ж я, Буратино Карлович, родом из полена… Рубанком струганый, долотом долблёный, наждаком тёртый!

Дубы озадаченно замерли. Заметив это, Фёдор продолжал с удвоенной энергией:

– Что же вы, братья-стволы! Угрозы, подозрения… Как неродные, честное слово… Не думал я, что на исторической родине так неласково встречают!

Дубы недоверчиво зашумели.

– Это почему же не похож? – удивился Фёдор. – Очень даже похож. А с носом я лису Алису и кота Базилио оставил. Пусть караулят, покуда я по делам странствую! И-эх, куда только судьба-злодейка не бросала!.. А эти вот со мной: Мальвина (он с любовью посмотрел на Валькирию), Пьеро (взгляд коснулся Лефтенанта) и папа Карло (профессор быстро закивал).

Далее Фёдор принялся вдохновенно пересказывать содержание сериала «Золотой ключик», памятного с глубокого детства. Живописуя каверзы и подлость Карабаса-Барабаса, боец играл желваками, а, говоря про утраченные золотые, чуть не заплакал. Дубы настороженно внимали.

– Так и живу, – надрывно закончил Фёдор. – Не имеется в жизни щастья. Одна была радость – кукольный театр, да и тот злые люди отняли. Говорят, чурке не полагается, – приврал он, развивая классический сюжет на потребу ситуации. – А я что? Я и впрямь не их. Я наш, древесный!

С этими словами он постучал себя по лбу.

Раздавшийся гулкий звук привёл дубов в абсолютный восторг. Они одобрительно зашумели листвой и принялись рукоплескать ветками. «Он из лесу вышел!» – утвердительно шелестело в воздухе. Филина выгнали взашей, чтобы не портил уханьем радость встречи.

– Я вот что предлагаю, – строго сказал Фёдор. – Утро вечера мудренее. Давайте-ка теперь по местам и спать. А наутро приду в гости, и покалякаем о делах наших скорбных. Экология вон совсем от рук отбилась и вообще…

Приветливо кивая кронами, дубы принялись неторопливо отступать на исходные позиции. Фёдор махал рукой и низко кланялся. Коллеги по экспедиции следовали его примеру.

– Фантастика! – выдохнула Валькирия, когда они остались одни. – Вы его переколдовали!

– Кого «его»? – спросил Фёдор, в изнеможении опускаясь на траву.

– Если бы я знала!.. Но ведь не по своей же воле дубы хотели нас раздавить. Их кто-то натравил. И это очень сильный колдун, очень! Вы же видели, заклинания друидов не подействовали. А вы… Как вам удалось?

– Жить захочешь, и не так сколдуешь, – скупо сказал Фёдор, отворачиваясь от многозначительного взгляда Мориурти. Не рассказывать же девушке о подсказке чудесного талисмана. К тому же бойцу начинало казаться, что дело тут не только в талисмане. Дело, похоже, в нём самом…

– Версия насчёт колдуна интересная, – сказал профессор. – Но вообще-то не факт. Не забывайте, мы в аномальной зоне, и совершенно не знаем, что здесь творится. Может, давить сторонних посетителей – местная традиция…

Неожиданно Лефтенант расхохотался.

– Эк ты Буратино-то изобразил, – еле выговорил он, дружески хлопая бойца по плечу. – А по лбу-то как стучал убедительно! Большой талант!

– А то! Контуженый артист республики, – поддакнул профессор, хлопая по другому.

Фёдор пропустил насмешку мимо ушей. Он молча сидел, гладил руками траву и чувствовал на себе взгляд Валькирии – задумчивый, изучающий, немного тревожный…

Как только обстановка разрядилась, все сразу почувствовали зверский голод и усталость. И всё-таки профессор предложил, не теряя времени, сменить место дислокации. Проще говоря, смыться. Кто их знает, эти дубы, что у них на уме. А вдруг снова возбудятся и предпримут вторую атаку…

Фёдор возразил. На потемневшем небе загорались первые звёзды, и углубляться в незнакомый ночной лес было, по меньшей мере, неразумно. Тут-то поляна изученная, да и дубы-колдуны, что бы ни говорил профессор, теперь не чужие. Поэтому есть смысл разбить палатку прямо здесь, выставить часового и завалиться на боковую.

– Это правильное решение, – поддержала Валькирия. – Дубы настроены миролюбиво. Я чувствую. Никакой опасности нет.

– Остаёмся, – скомандовал Лефтенант на правах руководителя.

Договорились дежурить по три часа. Баронессу от несения вахты освободили, невзирая на её протесты. Первым вызвался в часовые полковник, затем профессор, а на долю Фёдора выпала утренняя вахта. Наскоро перекусив, он, Мориурти и Валькирия залезли в просторную палатку – в сущности, настоящий шатёр, где места было вдоволь.

– Быть может, излишне говорить, – многозначительно произнесла девушка, – но я надеюсь, что слабая женщина может спать спокойно? И все присутствующие – для их же блага – джентльмены?

– А как же, – буркнул профессор, – не считая тех, которые леди…

Фёдор ничего не сказал. Он провалился в сон сразу, как только голова коснулась надувной подушки. И снились ему удивительные вещи…

Первый сон Фёдора Николаевича

Он в Хаудуюдуне, и сидит во внутреннем дворике старинного монастыря. В руке у него чашка с жасминовым чаем. Напротив устроился седенький Суй Кий, прихлёбывающий из точно такой же чашки. Оба одеты в жёлто-красные монашеские балахоны.

– Наставник! – с детской радостью говорит Фёдор. – А я по тебе соскучился, наставник!

– Я тоже, – говорит жестами Суй Кий, улыбаясь в длинную редкую бороду.

Они пьют чай.

– Как дела, Фёдор? – спрашивает жестами Суй Кий.

– Все нормально, – отвечает Фёдор. – Службу несу, пока не женился. Сейчас вот в экспедиции.

– Знаю, – говорит Суй Кий жестами.

– Опасная экспедиция, – скупо жалуется Фёдор. – Ещё до начала чуть не отравили. Потом чудище какое-то по мою душу явилось. Теперь дубы чуть не затоптали… Если бы не твой перстень, нипочём не отбился бы. Очень помогает!

– Для того и подарен, – замечает Суй Кий жестами.

Пьют чай.

– Послушай, Фёдор! Я хочу поговорить с тобой насчёт экспедиции, – начинает жестами Суй Кий. – Ни ты, ни твои товарищи не представляете, куда пришли и с чем предстоит столкнуться. То, что с тобой произошло, только начало. Я хочу, чтобы ты был готов ко всему. У тебя есть шанс уцелеть и сделать великое дело. И талисман тебе в этом поможет. Но главная твоя опора – ты сам. Ты уже не такой, каким был до Хаудуюдуня…

Фёдор холодеет.

– Значит, тогда… в тот вечер… мне не показалось, – с трудом произносит он.

– Нет, не показалось, – мягко говорит Суй Кий жестами.

– А что именно мне не показалось? – спрашивает Фёдор.

– Сейчас не об этом! Главное, что не показалось… Вот почему тебя особенно боятся и постараются во что бы то ни стало уничтожить.

– Да кто боится? Кто постарается-то? – чуть не кричит Фёдор.

Суй Кий качает седой головой и вздыхает.

– Жестами этого не объяснить, слишком сложно, – произносит он жестами, – а по-китайски ты не говоришь. Я по-русски, впрочем, тоже.

– Языковой барьер, – понимающе кивает Фёдор.

Пьют.

– И всё-таки одну вещь скажу. Есть недобрый человек… Впрочем, быть может, уже и не человек… Словом, его надо остерегаться!

Фёдор напряжённо вникает в смысл жестов наставника.

– А как я узнаю этого человека? – тревожно спрашивает он.

– Этот человек сам тебя найдёт, – успокаивает Суй Кий.

Допивают.

– Да, наставник, – спохватывается Фёдор. – Давно хотел спросить. Я-то в твоих жестах разбираюсь, привык. А ты-то как меня понимаешь? Сам сказал, что по-русски ни бельмеса…

Суй Кий хитро улыбается.

– Односторонняя телепатия, – говорит он, прежде чем исчезнуть с прощальным жестом.

– Подожди! – останавливает его Фёдор. – Ты хоть скажи… Наше дело правое? Враг будет разбит? Победа будет за нами?

Суй Кий делает неопределённый жест, который сын эфира переводит так: «Хочется верить…».

Зарю второго дня экспедиции Фёдор встретил на посту, охраняя товарищей и палатку. Профессор передал вахту и с невнятным бормотанием уполз в брезентовый домик досыпать. Сын эфира остался один на один с прелестным ранним утром. Непривычный к прекрасному, Фёдор с трепетом наблюдал, как на голубом небе розовеют лёгкие облачка, как тёплый ветерок спозаранку ласково ерошит древесную зелень, как над остроконечными верхушками деревьев неторопливо поднимается солнечный желток. Давешние дубы-обидчики выглядели вполне мирно. Фёдор издали помахал им и задумался.

Присутствие во сне Суй Кия, в общем-то, не удивило. Даже среди собратьев-китайцев старенький наставник славился исключительной пронырливостью. Без мыла пролезть в чужое сознание или присниться кому-нибудь было для него делом плёвым. А вот содержание диалога… Желание предостеречь от опасности… Невнятные намёки на безымянную угрозу… От всего этого веяло чем-то настолько недобрым, что Фёдор внутренне поёжился.

Но главное, что окончательно понял Фёдор: Хаудуюдунь действительно изменил его. Разве иначе одолел бы он рогатое чудовище? Разве смог бы вчера навешать лапшу на уши дубам-убийцам, тем самым заочно переплюнув неизвестного колдуна? Нет! Он, сын эфира, больше не сын эфира. Во всяком случае, не совсем. Он теперь кто-то другой. А кто?..

Лёгкий шорох сзади мгновенно привёл в действие боевые рефлексы. Вот за что Фёдор любил свои боевые рефлексы, так это за безотказность. Только что сидел на пеньке, мирно размышлял о своём, любовался природой – и вот уже пружинят полусогнутые ноги, в руке не дрогнет пистолет, а на физиономии такое выражение, что сам испугался бы, окажись рядом зеркало… И все на автопилоте!

К счастью, на сей раз тревога оказалась ложной. Шорох издала Валькирия, грациозно выбираясь из палатки. При виде девушки автопилот радостно отключился. Как она была хороша! И мигом иссяк словарный запас… И сердцу тревожно в груди…

– Доброе утро! – выдавил Фёдор, неловко пряча оружие.

– Доброе утро, герой! – с очаровательной улыбкой молвила Валькирия, протягивая руку.

В нежном голосе Фёдору почудилась лёгкая насмешка, и он нахмурился, осторожно пожимая изящную ладонь.

– А что это вы с утра пораньше обзываетесь?

– И ничего не обзываюсь! Вы же нас вчера вечером спасли, забыли разве? Герой и есть. И, между прочим, заслуживаете награды. Просите!

Фёдор облегчённо вздохнул и выпалил:

– Разрешите вас переименовать!

Соболиные девичьи брови удивлённо поднялись.

– То есть?

– Ну, Валькирия – это как-то официально. Можно, я буду звать вас просто Валей?

Девушка звонко рассмеялась, наморщив модельный носик.

– Тогда уж лучше Кирой. А впрочем, как угодно… Разрешаю. В первый раз вижу воина, которому не нравится имя девы-воительницы.

«В первый раз вижу…» Значит, были и другие, менее привередливые воины?! Чугунное копыто ревности больно лягнуло в сердце. Фёдор стиснул зубы. Ну, что ж… Лишнее подтверждение тому, что в борьбе за девушку ждёт не лёгкий бой, а тяжёлая битва. Хорошо бы подарить ей сейчас букет луговых цветов… Только что-то не видать их: ни василька, ни ромашки…

Между тем, зевая и щурясь, из палатки выползли Лефтенант и профессор. Профессор выглядел помятым, невыспавшимся и смотрел по сторонам совершенно мизантропическим взглядом. Полковник даже в тренировочном костюме ухитрялся оставаться подтянутым и элегантным.

Валькирия позвала Фёдора умываться. Неподалёку протекал то ли большой ручей, то ли мелкая речушка. Вода была прохладная, голубовато-чистая, и, как выяснилась, очень вкусная. Со дна поднимались кустики травы, взад-вперёд сновали мальки.

– Отвернитесь и не подглядывайте, – нестрого приказала девушка. Фёдор с трудом повиновался.

Пока Валя-Кира приводила себя в порядок, боец разделся до плавок, и, не подглядывая, вошёл в воду по пояс. Более глубокого места не было. И не надо! Втайне он радовался, что может ненавязчиво предъявить мощный торс и тем самым намекнуть, что с таким не пропадёшь.

Искупавшись, сын эфира собрался выйти на берег, как вдруг левая нога наступила на какой-то предмет. Фёдор окунулся, порылся в донном песке и достал его. Предмет оказался бутылкой довольно архаичных очертаний. Такие бутылки доводилось видеть в исторических сериалах из жизни двадцатого века. В них разливали «Портвейн», «Вермут», «Солнцедар», «Плодово-ягодное» и другие элитные напитки далёкой эпохи.

– Какая красивая! – воскликнула Валя-Кира, проводя пальцем по вытянутому горлышку.

– Раритет, ёксель-моксель, – солидно сказал Фёдор, соображая, как бы потактичнее презентовать его девушке.

Самое интересное, что бутылка была тщательно закупорена. Фёдор наскоро очистил её от ила и мелких ракушек. А вдруг внутри вино? Тогда ей просто цены нет. Это сколько ж времени прошло…

Действительно, в бутылке что-то было, но не вино. Сквозь тёмное стекло смутно виднелся какой-то бурый предмет неясных очертаний. Фёдор нахмурился.

– Давайте вернёмся к нашим, там и откроем, – предложил он.

Заинтригованная девушка поспешила следом.

Осторожно повертев бутылку, профессор нашёл на донышке какую-то метку и пришёл в первобытный восторг.

– Это же одна тысяча девятьсот семьдесят седьмой год! Какая редкость! Ну и повезло тебе, лейтенант! Знаешь, сколько нам за неё коллекционеры отвалят?

– Нам? – искренне удивился Фёдор, деликатно отнимая бутылку у распалившегося Мориурти.

С этими словами он достал нож и осторожно срезал пластмассовую пробку.

Послышался негромкий хлопок. Бутылка сильно вздрогнула, и, вырвавшись из рук изумлённого Фёдора, упала на траву. Горлышко издало то ли шипение, то ли свист.

– Ложись! – негромко скомандовал Лефтенант и лёг. В руке у него блеснул пистолет. Фёдор, не раздумывая, заслонил собой Валю. Профессор спрятался за них обоих.

Однако ничего страшного не произошло. Хотя кое-что всё же произошло.

На глазах поражённых участников экспедиции из горлышка вылезло какое-то мелкое существо. Существо начало быстро увеличиваться в размерах и превратилось в хлипкого мужичонку, завёрнутого в звериную шкуру неопределённой расцветки.

– Джинн?! – тихо взвизгнул профессор.

– Ага, с тоником, – огрызнулся мужичонка. – Ну, чего уставились? Лешего не видели, что ли?

Глава седьмая

Те же и леший

– Не видели, – честно признался Фёдор, как только вернулся дар речи.

– Видели, – негромко сказала Валя-Кира.

Ах, да! Лесная колдунья…

Фёдор во все глаза смотрел на нового персонажа.

Откровенно говоря, мужичонка доверия не вызывал. Несимпатичный он был какой-то, хоть убей. Что маленький, хлипкий – ладно, бывает… Но черты лица отталкивающие; взгляд маленьких глаз бегающий; волосы и борода с усами свалялись, точно войлок; цвет кожи землистый, как у профессионально пьющего человека… И эта засаленная шкура, точнее, полушубок из медвежьей шкуры, в которую мужичонка зябко кутался, хотя день с утра обещал быть жарким… И зыркает, зараза, подозрительно, исподлобья, словно успел записать присутствующих в личные враги…

Взаимное молчаливое разглядывание продолжалось до тех пор, пока ситуацию не взял в руки Лефтенант. Для этого ему пришлось убрать пистолет подмышку.

– Так, – веско сказал он.

Командный тон и звучный голос полковника произвели на лешего заметное впечатление. Он вздрогнул и втянул мелкую голову в плечики.

– Будем знакомиться, – внушительно продолжал начальник экспедиции. – Полковник Лефтенант. Да вы присаживайтесь, нам с вами беседовать и беседовать.

– О чём это? – подозрительно спросил мужичонка.

– О разном, – отрезал полковник. – Присаживайтесь, говорю, вот соответствующий пень… Фёдор, веди протокол.

При слове «протокол» мужичонка рухнул на пень и потерянно обхватил голову руками. «Твою же мать…», – невнятно донеслось из-под рук.

– Имя, отчество, фамилия? – строго спросил полковник.

– Оглобля Корней Михеевич, – угрюмо сказал мужичонка.

– Возраст?

– Не считал, – огрызнулся беседуемый.

– Происхождение?

– Из нечистых…

– Род занятий?

– Лешие мы…

– Так и записывать? – сдержанно спросил Фёдор.

– Так и записывать, – невозмутимо ответил Лефтенант. Повернувшись, к лешему, он продолжал: – Ну-с, о месте проживания не спрашиваю – ручей, наверняка, безымянный… А теперь самое интересное: вы с какого перепугу в бутылку полезли, господин Оглобля?

Леший неожиданно вскочил на ноги.

– А ты откуда знаешь, начальник? – сдавленно спросил он, тараща глаза на контрразведчика.

Фёдор с Валей переглянулись. За компанию переглянулся и профессор.

– Мы знаем всё, – многозначительно сказал полковник. – А всё остальное нам рассказывают в порядке чистосердечного признания… Повторяю вопрос: с какого перепугу…

– Так именно что с перепугу! – закричал леший. – С такого перепугу, что и вспоминать-то страшно…

– А придётся, – по-доброму сказал Лефтенант. – Мы слушаем вас очень внимательно.

Леший рванул на груди полушубок и со словами: «Пропади оно всё пропадом!» – приступил к скорбному рассказу.

Корней Михеевич Оглобля был потомственным лешим из местных.

Лешие живут долго. Ещё совсем молодым Корней застал коммунистическую партию и советскую власть. Потом пришли демократы во главе с этими… ну, как их… один на танке, а другой рыжий такой, во всём виноватый. Их сменила вертикальная диктатура. Мяконькая такая. Потом были ещё кто-то, разве всех упомнишь?

Впрочем, при всех режимах Оглобле жилось примерно одинаково. При любой власти люди ходили в лес за грибами, ягодами, дровами. А охотники! А любители пикников! А лесоразработчики! В общем, было общество. Было кого пугать, путать, заводить в непроходимую чащу. В жизни присутствовал смысл.

Наступившую телевизионную эру леший не одобрил. Слишком изменились люди вместе с нравами и привычками. Если раньше после работы народ стремился на природу, то теперь, отбыв положенные часы, все кидались к видеопанелям. Лес опустел. Стало скучно и тоскливо. От нечего делать, Корней начал курить мох и траву, и даже сватался к кикиморе, но, к счастью, получил отказ. Пустая жизнь тянулась долго и бессмысленно.

А потом стало страшно.

Нельзя сказать, что страх пришёл да и взял за горло в одно мгновение. Ничего подобного. Он возникал ниоткуда, он таился за каждой веткой, и постепенно, по капле, просачивался в лесную атмосферу. В воздухе повисла какая-то жуть. Пугливыми стали кабаны. С оглядкой пробирались в чаще волки. Медведи старались вылазить из берлог как можно реже. Даже лягушки, и те в своей болотной вотчине ушли в тину и квакали через раз.

Хозяин леса, сызмальства знавший каждую былинку, Оглобля хватался за голову. С лесом происходило что-то непонятное.

Во-первых, он быстро разрастался и густел. Зато со всех лужаек и полянок почему-то исчезли цветы.

Во-вторых, в лесу начали появляться неведомые существа. Они шлялись без видимой цели, никого не трогали, но от них исходила такая угроза, что никто не рисковал попадаться им на пути. Это были и не звери, и не люди, но – и звери, и люди одновременно. Как описать? Представьте, например, здоровенного мужика с жабьей мордой, с кожей, усеянной ядовито-зелеными наростами, с проваленным носом, и ртом до ушей, из которого торчат клыки и сочится мерзкая слюна, а позади у него длинный хвост… Или того хлеще: баба (ну, по всем признакам баба), со змеевидной головой и выпуклыми узкими глазами, поперёк которых, словно враспор, торчат кошачьи зрачки… Впервые увидев такого зверечеловека, Корней долго не мог отдышаться…

В-третьих, посреди леса буквально в одночасье вырос замок. Нет, это не оговорка. Его не строили, не возводили – просто вырос. Ещё вчера не было, а сегодня взял да и появился. И вот это оказалось самым страшным. Потому что когда Оглобля, не веря собственным глазам, приблизился к замку и потрогал высокую каменную стену, которой тот был обнесён, с ним случилось что-то непонятное. Тело налилось смертельной слабостью, в глазах потемнело, а в голове стали возникать странные картины и видения. Сплошная темнота, в глубине которой мелькают тусклые багровые огни… Сцены с участием многоликих кошмарных тварей, чьи несчитанные руки-щупальца тянутся к бедному лешему… И ещё что-то такое виделось, чего он, леший, передать не в состоянии – словарного запаса не хватает.

Но что Корней чувствовал точно: ещё несколько минут у стены замка – и он не сможет уйти. Он просто умрёт в этом страшном месте. Но сначала сойдёт с ума…

В ту ночь он бежал, куда глаза глядят. Бежал без оглядки, дрожа и всхлипывая от ужаса. Но беда в том, что податься, в общем, было некуда. Профессиональный леший дальше леса убежать не мог. А лес был насквозь пропитан страхом. За каждым кустом мерещился зверечеловек. В каждой ветке чудилась зелёная чешуйчатая рука.

И когда ужас окончательно стал непереносимым, Корней решился.

В разных концах леса у него были тайники. Теперь он вспомнил, что в одном из них с незапамятных времён хранится нетронутая бутылка вина. Её когда-то забыли вусмерть пьяные туристы, приехавшие на пикничок. После них осталась загаженная полянка, на которой валялся всякий мусор, в том числе недоеденные припасы…

Прокравшись к тайнику, Оглобля извлёк бутылку, аккуратно снял пластмассовую пробку и залпом выпил вино. Для храбрости, и вообще… Не выливать же! Тем более что от времени «Солнцедар» просветлел и облагородился. Сполоснув бутылку, поддатый леший прочёл одно за другим три заклинания. При помощи первого он уменьшился в размерах и пролез в тару. После второго пробка плотно закупорила горлышко. А выслушав третье, изнутри, бутылка сама собой поднялась в воздух, долетела до ближайшего водоёма, коим оказался безымянный ручей, и плюхнулась на дно.

Там и пролежал несчастный леший до тех пор, пока рука сына эфира не извлекла сосуд на поверхность.

Торопливо записывая показания Оглобли, Фёдор искоса поглядывал на товарищей. Лефтенант вёл себя предсказуемо: какие бы странные вещи ни рассказывал леший, ни один мускул на строгом лице не дрогнул. Валькирия слушала с полузакрытыми глазами, время от времени кивая – интересно, чему? А вот Мориурти…

Фёдор воспринимал профессора как-то не всерьёз. Вроде бы мировое светило, но, с другой стороны, ведёт себя несолидно. Молодится, косит под рубаху-парня, не упускает случая выпить и нахамить… Но сейчас Фёдор вдруг увидел другого Мориурти. Слушая Корнея, тот энергично подался вперёд, взгляд зажегся исследовательским пылом, – короче, недюжинный интеллект заработал на всю катушку, препарируя и оценивая информацию.

Сам Фёдор пока что ни черта не понимал. Но он чувствовал, что ужас, пережитый лешим, каким-то образом связан с его собственным кошмаром. Там зверелюди, тут монстр позорный – в обоих случаях сверхъестественные твари…

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.