Глава 15

Когда Роза проснулась, день уже снова клонился к закату. На мгновение ей показалось, будто она не спала совсем; однако по тому, как затекли ее конечности и как мучил ее голод, стало ясно, что проспала она целые сутки.

Роза мысленно обследовала себя, опасаясь, что может впасть в истерику или начать неудержимо рыдать. Однако она не испытывала ничего, кроме растерянности. Повертевшись на мягкой гостиничной кровати, чтобы найти удобное положение, Роза стала обдумывать ситуацию.

За то время, что она проспала, у нее откуда-то возникло решение. Да, смерть Дюмона была ужасной, но его вполне мог растерзать злой мастиф, посланный хозяином ей на защиту. Результат был бы тот же.

« За одним исключением; успокоившись, я в благодарность стала бы всячески баловать пса. Нет, проблема не в том, что случилось с этим негодяем Дюмоном, и не в том, что совершил убийство Ясон. Меня смущает другое: Ясон ради того, чтобы защитить меня, вел себя, как дикий зверь. Мне совсем не хочется расставаться с ним, но я больше не уверена в собственной безопасности. Я просто не знаю, как поступить «.

Роза на мгновение закрыла глаза. Когда она снова открыла их, ей было абсолютно ясно одно; ни при каких обстоятельствах не следует принимать поспешных решений. Кроме всего прочего, у нее недостаточно информации.

« Я приехала в Сан-Франциско, как и намеревалась, только остановилась не в городском доме Ясона, а в отеле. Я займусь сегодня теми делами, которые запланировала: оденусь, как следует поужинаю и отправлюсь в Оперу. А завтра найму кеб и побываю в Чайнатауне у господина Пао. Может быть, он сможет что-то мне посоветовать «.

Возможно, существуют лекарства, которые помогут Ясону; возможно, тот отвар, который посоветовал ему принимать китаец, и способствовал его неуправляемой ярости, кто знает? Роза понимала, что совершила серьезную ошибку, не открыв Пао всю правду о Ясоне при их первой встрече. Получилось, что она перечислила врачу далеко не все симптомы заболевания друга, не упомянув о самых существенных, и ожидала от него излечения, не дав всей необходимой информации.

Роза осторожно встала, стараясь не задевать ссадины и царапины, и отправилась в ванную, жалея о том, что здесь нет заботливых саламандр, которые бы приготовили ей все необходимое. Пока еще девушка не была настолько уверена в своей власти над сильфами, чтобы прибегать к их услугам. Может быть, позже она и станет ими распоряжаться, но торопить события Розе не хотелось.

« И уж во всяком случае, ни к чему вызывать их в моем встревоженном состоянии. Если я хоть однажды потеряю контроль над ними, потребуется черт знает сколько времени, чтобы все восстановить «.

Горячая вода успокоила боль от ушибов. Роза внимательно осмотрела глубокие царапины на руках и ногах, размышляя о том, что могла бы избегнуть многих неприятностей, если бы вовремя подумала о том, чтобы призвать на помощь сильфов. В его состоянии — а он явно находился в наркотическом трансе, — Дюмон никогда не смог бы приказать саламандрам вступить в сражение с духами Воздуха.

« К несчастью, такое просто не пришло мне в голову. В конце концов, я научилась повелевать сильфами всего месяц назад. Я все еще остаюсь новичком в магии «.

Что, интересно, подумает господин Пао о ней — подмастерье, имеющей дело с духами Воздуха, когда она явится в его лавку и попросит о помощи?

« Воздух и Огонь — союзники, но Воздух и Земля — противоположности… Хотя и не такие смертельные враги, как Вода и Огонь. Как старый китаец отнесется ко мне теперь?»

Должно быть, просто улыбнется и скажет что-то любезное и загадочное — типично китайское. Что-нибудь насчет «инь» и «ян» или насчет драконов, танцующих в облаках.

Роза быстро оделась, но не стала надевать одно из приготовленных для посещения Оперы платьев: оба они были слишком открытыми, и ей не удалось бы запудрить синяки: особенно пострадали ее руки в тех местах, где отпечатались железные пальцы Дюмона, а царапины выглядели так, словно Розе пришлось продираться через кусты терновника. Из сундука она достала юбку из тяжелого черного шелка и черную блузку с высоким воротом и длинным рукавом, расшитую стеклярусом.

«Будет казаться, что я в трауре. Ну и пусть! В определенном смысле это так и есть».

К тому же и самая нарядная шляпка Розы была черной, а густая вуаль давала возможность скрыть от нескромных взглядов ссадины и царапины на лице даже в ярко освещенном ресторане.

Метрдотель и официанты оказались услужливы, но не назойливы; может быть, такое действие оказал на них траурный наряд Розы. Ее провели к уединенному столику, накрытому на одну персону, быстро подали еду, которую Роза заказала, после чего не тревожили. Только один раз ее уединение оказалось нарушено: к ней приблизился молоденький рыжеволосый официант с подносом для пожертвований.

— Мы подумали, мэм, что вы или мистер Камерон захотите сделать взнос в фонд Палас-отеля на восстановление города, разрушенного Везувием, — застенчиво сказал он, протягивая ей газету со снимком вулкана, окутанного клубами дыма и пепла.

— Разрушенного Везувием? — переспросила Роза и растерянно покачала головой. О чем, интересно, говорит этот молодой человек? — Разве в Италии случилось извержение?

Официант вытаращил на нее глаза, словно увидел перед собой дикарку, только что покинувшую пещеру; Роза испугалась, что он заподозрит неладное и начнет сплетничать с другими слугами, а потому поспешила объяснить:

— Я только что приехала из поместья мистера Камерона. — Ее рука непроизвольно коснулась золотых часиков, висевших на цепочке у нее на шее. — Это очень уединенное место, туда даже газеты не доставляются. Пожалуйста, расскажите мне, что случилось. Если несчастье серьезное, я немедленно уведомлю мистера Камерона.

Паренек облегченно улыбнулся; у Розы промелькнула мысль, что сначала он усомнился в ее здравом рассудке.

— Началось извержение вулкана Везувий, мэм. У него вся вершина разлетелась на части. Целый город залит лавой, сотни человек погибли, тысячи ранены. На одном только рынке погибли две с половиной сотни — их засыпало пеплом. Ужасное несчастье, мэм, и по всему городу теперь идет сбор пожертвований. Палас-отель учредил специальный фонд, и нам, официантам, поручено собирать деньги.

Последние слова он произнес неуверенно. Роза обнадеживающе улыбнулась, хотя улыбаться разбитыми губами ей было больно, и порылась в сумочке. Она ничего не вынимала из нее с прошлой поездки в город, да и не тратила тех карманных денег, которые получила от Камерона. Наверняка найдется, что дать пареньку!

Извержение Везувия… Роза вспомнила свой сон — пламя, содрогающаяся земля, гибнущие люди… Не было ли это предчувствием произошедшей теперь в Италии катастрофы?

Рука Розы коснулась толстой пачки банкнот, и девушка замерла, глядя на находку.

Пачка была по крайней мере в дюйм толщиной. Держа сумочку на коленях, чтобы ее не было видно из-под скатерти,

Роза просмотрела купюры. Ни одной меньше десяти долларов

Она не обнаружила. На дне сумочки, отдельно от пачки, рассыпались мелкие деньги — то, что оставалось после предыдущей

Поездки в Сан-Франциско.

Как пачка оказалась в ее сумочке? Уж не Ясон ли положил ее туда?

Наверняка он. Как иначе могло такое случиться? Как ни умны были саламандры, Роза не думала, будто им хватит сообразительности догадаться, что человек может нуждаться в деньгах для покупок.

Она достала две бумажки — десять и двадцать долларов — и протянула официанту, глаза которого при виде их полезли на лоб.

— Вот, — сказала Роза, — десятка — от меня, двадцать — от мистера Камерона. Это самое малое, что мы с ним можем сделать.

Официант, заикаясь, поблагодарил девушку за щедрое пожертвование и отправился обходить другие столики. Роза отделила от пачки две бумажки, а остальные деньги спрятала в кармашек сумочки, чтобы ненароком не вытащить.

«Не такая уж я гусыня: даже здесь нельзя быть уверенной в собственной безопасности, если станет известно, что при мне такая крупная сумма».

Роза заплатила за ужин, оставив щедрые чаевые, и попросила швейцара найти ей экипаж для поездки в Оперу. Тот, вероятно, предупрежденный портье, а может быть, просто в ожидании щедрого вознаграждения, раздобыл для нее коляску, несмотря на большую конкуренцию. Хотя день был будним, по Миссион-стрит, овеваемой прохладным вечерним ветерком, к зданию Оперы уже стекались толпы театралов. Хорошая погода многих побудила выйти из дому в поисках развлечений. В «Колумбии» все еще шли «Дети в стране игрушек», Джон Барри-мор блистал в пьесе Ричарда Хардинга Дэвиса «Диктатор», в «Орфеуме» давали водевиль, не говоря уже о более низкопробных представлениях на Пиратском берегу; впрочем, к полуночи театры должны были закрыться, за исключением кабаре в сомнительных районах.

Швейцар помог Розе сесть в коляску и рассыпался в благодарностях, получив ожидаемую щедрую плату.

Роза не обратила особого внимания на толчею; хоть ее и окружала суматоха, девушка чувствовала себя в странном одиночестве, словно ее существо частично пребывало в каком-то ином мире, словно в Оперу ехала лишь часть нее.

Поездка от Палас-отеля до Оперы была недолгой. Вскоре Роза вышла из коляски и присоединилась к трем тысячам любителей музыки — счастливцам, которым удалось достать билеты на дебют великого тенора в Сан-Франциско.

Роза вошла в ложу Камерона и попросила служителя частично задернуть занавеси. Сегодня ей не хотелось никого видеть, да и быть на виду тоже. Честно говоря, больше всего девушка стремилась к тому, чтобы остаться наедине со своими мыслями, однако уединение номера в отеле было совсем для этого не подходящим.

Когда свет в зале погас, а оркестр заиграл первые такты знаменитой увертюры, Роза откинулась в кресле. Однако сегодня музыка не оказала на нее обычного действия, не заставила забыть о себе, не перенесла в мир, где события целой жизни укладывались в три-четыре часа. Даже невероятно красивый голос Карузо не мог улучшить ее настроения, хотя, стоило ему открыть рот, как он обрел благородство и даже величие. Маленький толстенький итальянец с напомаженными волосами с легкостью превратился в испанца Хозе, солдата и несчастного любовника. Может быть, эффект портила его партнерша, немецкая певица, обычно блистающая в операх Вагнера в доспехах валькирии или в золотых кудрях Эльзы Брабантской. Она впервые выступала в роли Кармен, которая явно ей не подходила. Музыка, преобразившая Карузо, не помогла ей стать искусительницей-цыганкой. Певица явно чувствовала себя так же не в своей тарелке, как и сама Роза. Она трясла юбками, словно вытряхивала из них блох, а вовсе не старалась соблазнить Хозе, показав ему на мгновение изящную ножку. Что же касается драки с другой работницей табачной фабрики, то она походила на потасовку сварливых фрау из-за кочана капусты, а не на схватку двух горячих испанок, готовых схватиться за ножи. Слушатели были так же недовольны, как и Роза, и, вероятно, по той же причине: когда пел Карузо, в зале царила мертвая тишина, но стоило появиться примадонне, как начинались шепот, шуршание программок, скрип кресел, говорившие о том, что певица не в силах удержать внимание аудитории.

К антракту Роза, хоть и наслаждалась каждой нотой, которую спел Карузо, обнаружила, что не смогла отвлечься от своих горестей.

Когда свет в зале вспыхнул снова, девушка решила остаться в своей ложе, не рискуя пробираться сквозь толпу в поисках шампанского или другого напитка. Посредственное вино или выдохшийся лимонад не стоили усилий, которые потребовались бы для этого.

Стук в дверь оказался для Розы совершенно неожиданным, и она ответила, прежде чем сообразила, что этого делать не следует, чтобы не обнаружить свое присутствие в ложе.

— Да?

Посетитель воспринял ее ответ как приглашение и открыл дверь.

Это оказался приятной внешности мужчина среднего возраста; фигура его говорила о том, что стремление к радостям жизни уже сказывается на атлетическом здоровье. Его темные волосы были модно причесаны, усики щегольски подкручены. Превосходно сшитый вечерний костюм наводил на мысль о том, что большой бриллиант в его булавке для галстука — настоящий камень, а не подделка.

«Он выглядит, как оперный персонаж, хоть я и не могу сообразить, какой именно. Может быть, дон Джованни в современной одежде?»

Посетитель держал в руках два бокала с шампанским, и Роза решила, что он ошибся ложей.

— Прошу прощения, мисс Хокинс, не разрешите ли вы мне войти? — сказал он, сразу же развеяв предположение Розы о том, что произошла ошибка. — Я не был уверен, стоит ли вас беспокоить, но у меня оказалась бутылка превосходного шампанского, которую мне не с кем разделить. Я увидел, что вы занимаете ложу Ясона, и подумал, что вы не откажетесь от бокала. — Он улыбнулся; в улыбке сквозила уверенность в том, что его предложение будет принято с благодарностью. — Это была бы большая милость с вашей стороны: полбутылки шампанского никому вреда не принесут, а выпить целую — значило бы признаться в порочной приверженности к вину.

Изумленное молчание Розы ее посетитель истолковал как согласие и вошел в ложу; за ним следовал служитель с ведерком со льдом, в котором стояла открытая бутылка шампанского. Прежде чем Роза сообразила, что сказать, непрошеный гость вручил ей бокал, расплатился со служителем и уселся в кресло.

— Прошу меня простить: я не представился, — сказал незнакомец, который вел себя так, словно имел полное право находиться в этой ложе. — Я Саймон Белтайр. Хоть и нельзя сказать, что мы с Ясоном Камероном коллеги в полном смысле слова, мы с ним принадлежим к одному кругу.

Роза наконец вновь обрела способность говорить.

— Вот как? — Она попыталась вложить в свой ответ сарказм, однако ничего не могла с собой поделать: голос ее прозвучал слабо и невыразительно. Блеск черных глаз Белтайра, одновременно отталкивающий и притягательный, оказывал на нее странное действие: Розе трудно было отвести взгляд от его лица.

«Откуда он узнал, кто я такая? Это ведь не может быть широко известно…»

— Мы с Ясоном разделяем многие, очень многие интересы, — продолжал Белтайр. Роза автоматически отпила из бокала, который тот ей вручил. — У нас их гораздо больше, чем можно подумать.

Белтайру удалось втянуть Розу в разговор, хотя она и не могла понять, каким образом. Его настойчивые вопросы заставили девушку открыть больше, чем ей хотелось бы; блеск его глаз, в которых, казалось, сконцентрировалось сияние всех светильников зала, оказывал на Розу гипнотическое действие. Никогда еще она не чувствовала себя такой беспомощной: ей ничего не удалось узнать о собеседнике, пока он сам, откинувшись в кресле, не заговорил после паузы:

— Я буду откровенен с вами, мисс Хокинс, поскольку из ваших слов ясно, что Камерон посвятил вас во многие секреты. Я и не представлял себе раньше, насколько во многие. Короче говоря, он открыл вам причину того, почему нуждается в ваших услугах.

— Вот как? — беспомощно пробормотала Роза. — Я понятия не имею, о чем вы говорите, сэр.

Белтайр махнул рукой, отметая ее отговорки.

— Не думайте, будто должны что-то от меня скрывать, мисс Хокинс. Если Камерон может доверять вам, то и я могу говорить с вами без обиняков. Вы, должно быть, гадаете, откуда я знаю о вашем существовании, и более того: знаю ваше имя, знаю, чем вы занимаетесь, и в курсе ваших отношений с Ясоном. — Белтайр наклонился вперед и снова наполнил бокал Розы; она никак не могла вспомнить, когда выпила предыдущую порцию. — Все очень просто. Ни один Повелитель Огня не может ничего сохранить в секрете от другого.

От этих слов Розу словно пронзил удар электрического тока; она резко выпрямилась в кресле. Следующие слова Белтайра поразили ее еще сильнее.

— Мне все известно о так называемом «несчастном случае» с Камероном, мисс Хокинс. Совсем не несчастный случай был причиной того, что Ясон обрел лицо — и натуру — волка.

Роза даже не заметила, что представление снова началось; мрачные аккорды темы рока служили, казалось, колдовским фоном словам Белтайра. Бокал выпал из внезапно ставших бессильными пальцев девушки и, не разбившись, покатился по покрытому ковром полу; его содержимое пролилось у ног Розы.

Показалось ей, или в самом деле ее реакция вызвала улыбку у Белтайра? Может быть, это был всего лишь обман зрения в полумраке: в следующий момент маг наклонился к Розе с выражением сочувствия и заботы.

— Я знаю гораздо больше Камерона о магии превращений. У меня есть манускрипты, о существовании которых он и не подозревает. И мне хорошо известно, что такая магия может сотворить с человеком — с его внутренним миром, а не только внешностью. — Белтайр многозначительно коснулся виска пальцем затянутой в белую перчатку руки.

Однако внимание Розы привлекли к себе его предыдущие слова.

«Не может ли он быть тем человеком, о котором говорил единорог? Тем самым, у которого находится необходимый Ясону манускрипт?»

Белтайр продолжал говорить, и хотя говорил он тихо, его голос каким-то образом перекрывал и голоса певцов, и звуки оркестра.

— Ясон Камерон наполовину зверь, мисс Хокинс, и именно та его часть, которая является зверем, становится все сильнее. Чем дольше это будет тянуться, тем меньше в нем останется от человека. Его способность мыслить начнет ослабевать, ее место займут инстинкты зверя. Камерон все чаще будет впадать в неуправляемую ярость, не осознавая, на кого или на что она окажется направлена. — Роза охнула: перед ее мысленным взором возникло искаженное лицо, невидящие глаза Ясона, и Белтайр сочувственно кивнул. — Именно поэтому легенды о вервольфах твердят, что оборотень жестоко убивает тех, кого больше всего любил, будучи человеком: когда им овладевает ярость, ничто не имеет значения, кроме жажды убийства, и жертвой становится тот, кто оказался рядом.