Он хрипло застонал и шевельнулся, но капюшон по-прежнему скрывал его лицо. Роза напомнила себе, что под тяжелой тканью должно скрываться какое-то уродство. Она наклонилась и осторожно коснулась его плеча.

— Ясон!

Тело под алым бархатом конвульсивно дернулось, и Роза невольно отдернула руку. Внезапно ее охватил ужас перед тем, что она может увидеть, а руку, коснувшуюся Камерона, словно обожгло огнем.

Камерон с усилием приподнялся на локте.

— Вон! — хрипло прорычал он, не поднимая головы. — Глупая женщина, о чем только вы думаете! Вон отсюда! Оставьте меня! Отправляйтесь обратно к своим книгам!

Говорил он, задыхаясь, и усилие дорого ему обошлось. Камерон снова со стоном распластался на холодном камне.

Роза испытала мимолетное искушение поступить именно так, как он велел, но беспокойство саламандры сказало ей, что, сколько бы Камерон ни проклинал ее, предоставить его самому себе нельзя. Было ясно, что саламандра помочь ему не может.

— Нет, — просто сказала Роза, собирая все свое мужество. — Я не уйду, пока вы нуждаетесь в помощи.

Она ухватила Камерона за плечи, но он рванулся в сторону и отшвырнул ее руки, не позволив Розе поднять его.

— Проклятая девчонка, всюду сующая свой нос! Мне следовало знать! Вы не отвяжетесь, пока не увидите моего лица!

Все еще не поднимаясь с пола, Камерон поднял руку, откинул капюшон и с вызовом взглянул на Розу.

Она судорожно вздохнула и невольно отпрянула, прижав одну руку к губам, а другую к груди: на нее смотрел не изуродованный человек, а разъяренный зверь.

Она даже не могла бы сказать, что за зверь — никогда в жизни Роза не видела ничего подобного. Голова Камерона была покрыта жесткой серой шерстью, острые уши стояли торчком; с оскаленной клыкастой морды смотрели человеческие глаза. Губы Камерона кривились: говорить ему явно стоило огромного труда.

— Ну вот, теперь вы удовлетворены? — проскрежетал хриплый голос, в котором слышались изнеможение и боль. — Теперь наконец вы уйдете и оставите меня в покое?

Больше всего на свете Розе хотелось повернуться и убежать, однако именно этот хриплый полный страдания голос остановил ее. Чем бы ни было это существо, перед ней, несомненно, был Ясон Камерон, и сущность его не изменилась от того, что она наконец увидела его лицо.

«Я не должна забывать всего, что мне известно об этом человеке. Я должна вести себя как возлюбленная Тэма Лина, прекрасная Джанет : дорожить тем, что скрывается под внешностью чудовища, как бы ужасна эта внешность ни была».

— Ни в коем случае, — ответила Роза. Ей удалось заставить свой голос звучать ровно, а руки — не дрожать. — Ваша саламандра не позвала бы меня, не нуждайся вы в помощи. Где, черт побери, Дюмон? — Роза не смогла сдержаться и скрыть свое возмущение. — Почему его нет там, где он нужен? Я думала, он не только ваш секретарь, но и подмастерье! — Она снова схватила Камерона за руку, и на этот раз он не стал сопротивляться. Когда Роза помогла ему приподняться, он снова натянул на голову капюшон, избавив девушку от необходимости видеть его лицо.

— Я его отослал, — медленно выговорил Камерон, судорожно втягивая воздух после каждого слова. — Он, должно быть, догадался, что я собираюсь проделать магический ритуал, и всячески навязывал мне свою помощь. Боюсь, что ему больше нельзя доверять. Именно потому, что он пытался принудить меня воспользоваться его услугами, я уверился, что позволять ему участвовать не следует. — Камерон зашипел от боли, когда Роза помогла ему встать на колени, и махнул рукой, показывая, что сразу выпрямиться не сможет.

Когда Камерон снова собрался с силами и смог встать, Роза, вспомнив, как пожарные помогают жертвам стихийных бедствий, перекинула его руку себе через плечо, чтобы Камерон мог на нее опираться. Он оказался гораздо тяжелее, чем она думала, и девушка пошатнулась под его весом.

Саламандра выпорхнула в дверь, показывая дорогу, и общими усилиями Розе и Камерону удалось выйти в коридор и добраться до соседней комнаты. Это оказалась спальня, но сил Розы хватило только на то, чтобы довести Камерона до ближайшего кресла: как ни закалили девушку долгие прогулки, Камерон для нее был слишком тяжел. Шатаясь, как пара пьянчуг, они добрели до огромного обитого кожей вольтеровского кресла. Камерон рухнул в него, не имея сил на то, чтобы опуститься медленно. Роза присела на скамеечку для ног, только теперь заметив, что волосы у нее выбились из прически и висят неопрятными прядями, а жакет расстегнулся. Она отвела от лица влажные от пота кудри, застегнула жакет и обратилась к саламандре:

— Принеси все, что ему нужно.

Саламандра исчезла. Немного отдышавшись, девушка поднялась на ноги и принялась зажигать свечи. Потом она придвинула к креслу столик и стала ждать возвращения саламандры.

Дух Огня скоро влетел в комнату, ведя за собой парящий в воздухе поднос. К изумлению Розы, на нем оказался большой стакан молока, кусок почти сырого мяса и несколько таблеток. На таблетки Роза посмотрела с недоверием, вспомнив все, что говорил ей господин Пао.

— Поставь поднос на стол, а потом принеси мне чайник с кипятком, две чашки, ситечко и завернутый в коричневую бумагу пакет из моего саквояжа, — приказала она саламандре и взяла стакан с молоком.

«Молоко! Что ж, оно восстанавливает силы, хоть я бы никогда не подумала, что это тот напиток, который пьют чудовища».

Камерон безжизненно обмяк в кресле, не замечая ничего и никого. Голова его свесилась набок, капюшон сдвинулся, и теперь Роза смогла рассмотреть его лицо. Глаза Камерона были закрыты, он тяжело дышал, приоткрыв пасть и немного высунув язык.

— Ясон, — решительно сказала она. — Вы должны это выпить.

Один глаз слегка приоткрылся.

— Вы все еще здесь? — прохрипел он грубо, даже и не подумав поблагодарить ее за помощь.

— Здесь, и уходить пока не собираюсь. Сможете вы выпить молоко сами, или вам требуется помощь?

Камерон с отвращением скривил губы, но протянул лапу и взял стакан. Пил он не слишком элегантно, однако сумел не расплескать молоко. Его губы и язык были более подвижны, чем у животного; поэтому-то, вероятно, он и был способен разговаривать.

Когда Камерон протянул Розе пустой стакан, она заметила, что лапа его дрожит. Девушка поставила стакан на стол и начала нарезать мясо, не спрашивая, нравится это Камерону или нет.

«Обычно он, наверное, рвет мясо на части, но я не собираюсь сидеть здесь и смотреть на это».

Камерон сердито взглянул на Розу, но ничего не сказал, когда она поставила ему на колени тарелку и протянула вилку. Он неловко ухватил вилку лапой, которая тряслась как осиновый лист, и ткнул ею в кусок мяса. Ему удалось успешно донести кусок до рта и он проглотил, не жуя.

«Голодный, как волк… Ну конечно! Если каким-то образом смешать человека и волка, существо будет выглядеть именно так!»

Теперь Роза знала, почему страшная морда показалась ей знакомой, хоть она и никогда не видела живого волка — только чучела в музеях. Камерон не был точной копией волка, но еще меньше напоминал он собаку. В нем проглядывала свирепость хищника, которой не могла обладать ни одна собака.

Саламандра вернулась, доставив все, что велела Роза. Из свертка с лекарствами доктора Пао девушка извлекла красный пакет, отмерила нужное количество снадобья в чашку и залила кипятком.

Камерон с подозрением следил за ее действиями.

— Что еще там такое? — нелюбезно поинтересовался он. Роза посмотрела на него холодно, со смесью превосходства и жалости — именно так она не раз укрощала непочтительных первокурсников.

— Лекарство от господина Пао, — твердо сказала она. — Он советует вам отказаться от того, что вы принимаете, и попробовать его целебные травы. Я собираюсь проследить, чтобы именно так вы и сделали, особенно теперь, когда видела, что за странными снадобьями вы пользуетесь. Половина из них наверняка ядовита, а остальные бесполезны. Я намерена убедиться, что вы по крайней мере попробуете лекарство господина Пао.

Камерон замер, не донеся вилку до рта, и с изумлением взглянул на девушку.

— И как же вы собираетесь это осуществить? Насильно влить лекарство мне в рот?

Роза шмыгнула носом и задумчиво посмотрела на чашку.

— Когда я была маленькая, я давала щенку средство от глистов, — рассудительно ответила она, как гувернантка, урезонивающая непослушного ребенка. — Не думаю, что мне будет трудно с вами справиться: вы еле держите вилку. Тот щенок был гораздо шустрее.

Камерон продолжал смотреть на Розу, вытаращив глаза. Лапа с вилкой медленно опустилась.

— Клянусь всеми святыми, — наконец выдавил он, — с вас и в самом деле станется.

— Ваше мнение в данном случае несущественно, поскольку настой готов и его надо выпить. — Роза процедила жидкость через ситечко во вторую чашку. — Готово. — Она протянула чашку Камерону. — Выпьете сами, или мне придется запрокинуть вам голову и влить лекарство в рот? А дальше сами решайте — проглотить или захлебнуться. Я не стала бы гладить вас по носу, чтобы успокоить, — задумчиво продолжала Роза, — но я могу забыть, что вы не щенок, и сделать это по привычке.

— Что ж, придется выпить эту гадость, раз уж несносный Пао решил, что так надо, — проворчал Камерон. Ему явно хотелось выхватить у Розы чашку, но на такой эффектный жест не хватало сил. Сморщившись от отвращения, Камерон понюхал настой и одним глотком опорожнил чашку.

— Фу! — чуть не подавился он, вывалив язык точно так же, как делал щенок времен Розиного детства. — И эту мерзость я должен пить вместо своих обезболивающих лекарств!

— Если в них содержится опий, как предположил господин Пао, то такой выбор, несомненно, предпочтительнее, — решительно ответила Роза. — Вам следовало бы подумать о том, что ваши так называемые обезболивающие во многом виноваты в том состоянии, в котором вы сейчас находитесь. Вспомните, что говорится в ваших собственных книгах о том, можно ли заниматься магией после употребления крепких напитков или наркотиков. Дело, конечно, ваше, если вы предпочитаете вести себя как глупец и пренебрегать наставлениями для подмастерьев, которые сами же заставляли меня читать.

Камерон кисло посмотрел на Розу, но ничего не сказал и снова начал есть мясо, втыкая в куски вилку с такой яростью, словно видел в них виновников своего несчастья.

«Или как если бы это была моя плоть».

Роза взглянула на острые белые клыки и с трудом подавила дрожь. Что в Камероне было от человека, а что от зверя? Не накинется ли он на нее, если раздразнить его слишком сильно?

«Но если я начну проявлять жалость и сочувствие, он не сможет собраться с силами. Если я выкажу страх, он станет меня презирать. Я должна обращаться с ним так, как это диктуется ситуацией, — как с равным мне человеческим существом, совершившим большую глупость и заслужившим несколько резких слов».

Камерон доел мясо, устало опустил вилку, потом все же сумел поставить тарелку на поднос. Ему с каждой секундой становилось лучше, и Роза порадовалась хотя бы этому.

— Поскольку вы уже знаете, что я могу быть дерзкой, я собираюсь вести себя так и дальше, — сказала Роза. — Как могло такое с вами случиться? Что превратило вас в… — Она запнулась, не найдя подходящего слова, но Камерон понял и ответил с горечью:

— Гордыня. Я настолько овладел всеми тонкостями магии Огня, что мне стало скучно, и я начал экспериментировать с другими разновидностями заклинаний. В одном из средневековых трактатов я нашел описание того, как можно по собственному желанию превратиться в волка, а потом — снова в человека.

— Луп-гару, — выдохнула Роза. — Я помню древние легенды об оборотнях.

«Я также помню об ужасной жестокости вервольфа, его неистребимой ненависти к людям, пока он пребывает в волчьем обличье. Как можно было захотеть принять такой облик?»

— Не совсем так. Вервольф из легенд не волен над своими превращениями, он не сохраняет человеческий разум, превратившись в животное. Заклинание, о котором я говорю, должно было позволить мне претерпевать превращение с полной безопасностью и не теряя человеческой личности. — Камерон закрыл глаза и откинулся в кресле; даже на морде зверя было явственно написано отчаяние. — Что-то пошло не так. Я оказался полуволком-получеловеком. Поэтому-то мне и понадобились ваши услуги — чтобы помочь найти недостающую часть магической формулы. Я обязательно должен обнаружить способ вернуть себе человеческий облик.

— Что ж, теперь я по крайней мере знаю, что ищу, — Роза обхватила колени руками и задумалась. Где-то в глубине души она решила, что гибрид человека и волка не такой уж и отталкивающий.

«Если бы он был изуродован, я испытывала бы ужасное чувство, которое всегда испытываю при взгляде на калеку: у меня сжимается сердце и появляется желание убежать. Здесь все совсем иначе. Пожалуй, я со временем смогу привыкнуть к его внешности».

— Простите меня за вопрос… Но какая часть вас — волк? — Роза покраснела, поняв двусмысленность того, что сказала, и поспешно поправилась:

— Изменились ли ваша личность и чувства, например? Не хочется ли вам выть на луну или охотиться со стаей?

Его смех оказался очень похож на лай.

— Ничуть! Уверяю вас, я вполне ручной! — Однако за его словами явно крылось сомнение, словно он и сам гадал, в какой мере над ним властны инстинкты волка, а не разум человека.

Возникшая неловкость заставила их умолкнуть, и Роза решила сменить тему.

— Теперь я прекрасно понимаю, почему вы были таким затворником, но ведь больше надобности в этом нет, — сказала Роза, несколько удивив саму себя: такая мысль пришла ей только что. — Раз уж я вас видела, вам нет смысла посылать мне книги, а мне выкрикивать перевод в переговорную трубку. По-моему, будет более логично, если я буду приходить сюда и читать книги по вашему выбору — тогда в случае, если вы вспомните о чем-то, что есть в другом томе, мы сможем заняться этим немедленно, а не ждать следующего дня, когда вы пришлете мне нужную книгу.

Камерон задумчиво облизнул губы; красный язык мелькнул на фоне острых белых зубов.

— Вам не так уж отвратительно смотреть… на это? — Он показал на свое лицо рукой, больше похожей на волчью лапу. Розе удалось не опустить глаза.

— Вашу внешность приятной не назовешь, но и ничего неприятного в ней нет тоже. Она поражает, конечно, и я могу предположить, что некоторые ваши прежние знакомые, особенно те, кто ничего не знает о магии, увидев вас, испытали бы шок. Но не скажу, чтобы вы вызывали у меня отвращение. — Произнося эти слова, Роза поняла, что все так и есть. — Есть еще одно довольно странное обстоятельство: многие люди радуются, когда в их любимых собаках проглядывает что-то человеческое; в вашей внешности как раз наличествует такая смесь.

Камерон фыркнул.

— Странная вы женщина, Роза Хокинс, — не слишком любезно сказал он. — По светским меркам — совсем не женственная женщина.

Розе такое говорили и раньше, и боли она не испытывала.

— Значит, светские мерки слишком ограниченны, — решительно заявила она. — Хоть я и не назвала бы себя суфражисткой, я вполне сочувствую большинству их требований. Не знаю, как среди простонародья, но в нашем классе, Ясон Камерон, молодые женщины вынуждены жить словно на пьедестале, а это, позвольте вам сказать, чрезвычайно неуютное место. Я предпочитаю жить на земле, чтобы иметь возможность чего-то достичь, и если это делает меня «неженственной женщиной», что ж, пусть так. — Роза скрестила руки на груди и с вызовом посмотрела на Камерона. — Признайте, что моя неженственная натура сослужила вам хорошую службу. Беспомощная, то и дело падающая в обморок истеричная леди едва ли смогла бы вам помочь в ваших теперешних трудностях.

Камерон только устало махнул лапой и откинулся в кресле, прикрыв глаза.

— Хватит. Я не собираюсь устраивать дебаты о правах женщин. Но вернемся к прежней теме: уверены ли вы, что готовы продолжать нашу работу здесь, в моих апартаментах? Я могу сделать так, что вы забудете обо всем случившемся, если вы предпочтете позволить мне это, и мы сможем вернуться к прежнему распорядку.

«Позволить ему вторгнуться в мой разум, вложить в него мысли, которые он считает подходящими? Нет, спасибо!»

— Я не предложила бы вам этого, если бы не рассчитывала, что вы примете мое предложение, — ответила Роза. — Более того: разве есть что-то, что помешало бы мне занять место Дюмона и выполнять обязанности вашего подмастерья? Мне кажется, что вы нуждаетесь в помощи, когда выполняете магические ритуалы.

— Вы? — Камерон наконец повернулся к Розе, широко раскрыв изумленные глаза. — Помогать в качестве подмастерья? Да вы хоть представляете себе, насколько это опасно? Вы что, лишились рассудка?

— Не думаю, — с несколько принужденным смехом ответила Роза. — Но если вы не хотите, чтобы помогала вам я, может быть, нужно попросить помощи у кого-то другого? Какого-нибудь великого мага, например… — Она стала лихорадочно вспоминать имена экспертов в оккультизме, о которых писали газеты. — Например, Алистера Кроули?

На этот раз в смехе Камерона прозвучало презрение.

— Кроули? Да уж лучше прибегнуть к услугам циркового клоуна! Разве этот, по его собственному выражению, «самый ужасный человек в мире» способен кому-нибудь помочь? Скорее камень начнет кровоточить, чем я дождусь содействия Алистера Кроули, моя дорогая Роза; любая помощь, которую он мог бы оказать, обошлась бы мне так дорого, что мое состояние лишь ухудшилось бы, а не улучшилось. — Камерон снова засмеялся. — К нему обращаются лишь два типа людей: те, которые используют других в своих целях, и те, кому судьбой назначено вечно все терять, включая самоуважение. Кроули имеет дело лишь с хищниками и жертвами и использует и тех, и других в своих целях, никому не принося пользы, кроме самого себя. — Камерон с усилием покачал головой. — Нет, не существует никого, к кому я мог бы обратиться за помощью. Даже мой старый учитель только ответил бы, что раз моя собственная гордыня навлекла на меня беду, то я сам и должен искать выход.

«Может быть, это и верно, но…» Роза поморщилась.

— Звучит довольно жестоко.

— Таково свойство магии: и выживают, и заслуживают жизни лишь умелые и сильные. — Камерон попытался пожать плечами, но ему удалось приподнять только одно плечо. — Вы же сами читали об этом во многих книгах, которые я вам присылал.

Роза вздохнула и повторила свое предложение:

— Что ж, хорошо. Вы больше не доверяете Дюмону и не можете обратиться ни к кому из магов своего уровня. Я снова вполне искренне говорю вам: я готова помогать вам всем, чем только смогу, если вы, конечно, захотите этого.

Камерон обратил на нее изумленный взгляд.

— Вы видите, что стало со мной, вы знаете, что виновата во всем магия, и все же настаиваете?

— Я была бы готова поступить так ради любого человека, которым восхищаюсь, — правдиво ответила Роза. — Пусть мне не очень нравятся некоторые ваши принципы или действия, но вы обладаете высоким интеллектом, и к нему я не могу не относиться с восхищением. Я считаю, что вы слишком дорого заплатили за такой не слишком тяжкий грех, как гордыня.

Роза протянула Камерону руку, чтобы скрепить договор. Тот с сомнением посмотрел на нее.

— Я вас не понимаю, — сказал он наконец. — Однако если вы готовы броситься на амбразуру, я был бы идиотом, если бы отказался. Вы совершеннолетняя и знаете о возможных последствиях. — Камерон говорил резко, но Розе было все равно. Руки он ей тоже не подал, но и это она ему простила.

«На его месте я тоже постеснялась бы протянуть женщине лапу».

— Прекрасно. Мы пришли к согласию. — Роза внимательно оглядела Камерона; теперь это далось ей гораздо легче, чем несколько минут назад. Наверное, она начала привыкать к его внешности.

— Логически рассуждая, мне следовало бы уложить вас в постель, но я понятия не имею, как это сделать. Честно говоря, у меня не хватит сил, чтобы вас отнести.

Уложить в постель! Ни одна настоящая леди никогда не позволила бы себе подобного предложения.

«Если я по-прежнему буду думать о нем как о непослушном ребенке, я смогу и впредь говорить такие вещи, не краснея».

— Мне помогут саламандры, — безразлично отозвался Камерон. — Сейчас ваша помощь уже не нужна.

Роза вопросительно взглянула на саламандру; та кивнула, словно поняв, чего от нее хотят.

— Вот и хорошо, — ответила девушка, поднимаясь и отряхивая юбку. — Оставляю вас выздоравливать. Господин Пао сказал, что его лекарство вам следует принимать, когда вы почувствуете боль или усталость, но не больше, чем шесть чашек в день.

Камерон с отвращением скривил губы.

— Едва ли я выдержу это больше двух раз в день. Отправляйтесь, если и правда хотите дать мне отдохнуть.

Роза подавила желание ответить резкостью. Она кивнула, собрала остальные пакеты с травами и вышла из спальни.

Камерон не поблагодарил ее, да она этого от него и не ожидала.

Ясон смотрел ей вслед, разрываясь между противоречивыми чувствами. Он понимал, что должен бы быть ей благодарен, но ничего подобного не испытывал и уж тем более не собирался притворяться, будто испытывает. Он кипел яростью, хоть и не по отношению к Розе, и чувствовал унижение от того, что помогла ему именно она. С другой стороны, было облегчением знать, что маскарад закончен; он был поражен тем, как спокойно Роза отнеслась к его уродству.

Однако сильнее всего он страдал от разочарования и полного упадка сил. Столько усилий — и снова неудача! Может быть, Роза — и господин Пао — правы: следует отказаться от болеутоляющих.

Он слушал, как шаги Розы удаляются; потом открылась и снова закрылась дверь в конце коридора.

— Не трудись ее снова запирать, — устало сказал Камерон саламандре. — Теперь, когда я разрешил этой проклятой настырной женщине помогать мне, она, если обнаружит, что дверь заперта, просто снесет ее с петель.

Саламандра ничего не ответила, но Камерон почувствовал ее неодобрение. Ну и пусть!

По крайней мере отвар, который Пао так ловко подсунул ему, вроде бы помогал. Боль в неестественно вывернутых суставах утихла, и силы возвращались быстрее, чем он ожидал. Он осторожно выпрямился в кресле и обнаружил, что голова у него не кружится при каждом движении, как раньше.

«Хоть до постели я смогу добраться без посторонней помощи».

Единственное, чего саламандра не могла сделать — что бы он ни говорил Розе, — это коснуться живой плоти, не оставив на ней ожогов. Только когда она пребывала в зачарованном состоянии — называемом «огненная кобылица», — могла она прикасаться к людям, а люди могли прикасаться к ней. Да и груз тяжелее, например, чемодана был саламандре не по силам.

«Да я скорее доберусь до постели ползком, чем позволю этой девчонке помогать мне!»

Камерона ужасно терзало сознание того, что он оказался не в состоянии сам о себе позаботиться. И надо же было ей явиться и спасти его от последствий собственной глупости — ей, его подчиненной, женщине! Ох, это совершенно невыносимо! Камерон заскрежетал зубами, когда, выбравшись из кресла, был вынужден остановиться, чтобы перевести дыхание.

«Было бы отвратительно, если бы меня в таком состоянии обнаружил Дюмон, но она!.. Еще каких-то два месяца назад девица не верила в существование магии, а теперь поучает, как мне себя вести! Какая наглость! Меня, который спас ее от нищеты, вытащил из того мерзкого пансиона! Она позволяет себе сидеть тут в моей собственной спальне и говорить, что вольет мне в горло, как щенку, это гадкое пойло, которое прислал мошенник Пао!»

И все же, шептала его совесть, и Роза, и Пао были правы. Опий влиял на разум: он не предпринял бы сегодняшней попытки, если бы наркотик не затуманил его рассудок. А питье, приготовленное по рецепту Пао, хоть и было отвратительным на вкус, определенно вернуло ему силы.

Но ведь дело же не в этом!

Камерон оперся на спинку кресла, потом дотянулся до стены. Используя ее как опору, он добрел до кровати, хоть и был вынужден часто останавливаться, чтобы перевести дыхание. Никогда еще постель не казалась ему такой желанной; одеяло было предусмотрительно откинуто, и Камерону оставалось лишь лечь. Он развязал пояс бархатной мантии, которую надевал для занятий магией, и оставил ее на полу: саламандры уберут. Кроме брюк и рубашки, под мантией ничего не было — Камерон слишком торопился начать ритуал, чтобы надеть что-нибудь еще, — но переодеваться в пижаму он не стал.

«Продевать хвост в проделанные для него отверстия в одежде ужасно долго. Слава Богу, что здешний климат избавляет от необходимости носить теплое белье».

Он застонал от облегчения, добравшись наконец до постели, перекатился, чтобы целиком оказаться на матрасе, и, рыча от собственной неловкости, принялся раздеваться, распарывая когтями ткань и отрывая пуговицы. Такое он проделывал не в первый, да и вряд ли в последний раз. Саламандры починят одежду. Впрочем, можно купить и новую; денег хватает. Хотя в последнее время его преследуют неудачи, хотя бы с финансами все превосходно.

Оставшись нагишом, Камерон натянул на себя одеяло и закрыл глаза. Голова кружилась, но, к счастью, тошнотой это не сопровождалось.

— Сделай-ка мне еще одну порцию этого проклятого зелья, — сказал он, зная, что саламандра наготове и немедленно выполнит приказ. — Ты ведь следила, как Роза делала отвар?

— Следила, — ответила саламандра.

Камерон услышал сухой шелест целебной травы, потом журчание воды.

— Как я понимаю, это ты привела ее? — спросил он саламандру.

— Служить тебе — мой долг, — спокойно ответила саламандра. — В тот момент ничего лучшего я сделать не могла. Надо же, как теперь она заговорила!

— Ты доверяешь ей во всем остальном, — продолжала саламандра, и Камерон снова услышал журчание воды. — Так почему бы не доверить и этот секрет? На нее можно положиться, да и твоя внешность не внушила ей отвращения.

— О, еще как внушила! Просто девица хорошо умеет сохранять пристойное выражение лица. Ей пришлось этому научиться: она выросла среди университетских преподавателей. Нигде так не процветают сплетни и клевета, как на вечеринке у уважаемого профессора. Я предпочел бы оказаться среди крокодилов, чем среди профессорских жен: по крайней мере моя репутация осталась бы незапятнанной. — Камерон ощутил исходящее от саламандры тепло и открыл глаза; чашка висела перед ним в воздухе. Протянутая за чашкой лапа уже не так дрожала, и это его порадовало.

Отвар был столь же отвратителен на вкус, как и в первый раз: значит, саламандра все сделала правильно.

«Впервые с тех пор, как со мной произошло превращение, в моей комнате была женщина, а я не мог даже к ней прикоснуться».

Потребности его тела не изменились, и он отчетливо сознавал, что Роза Хокинс — женщина очень привлекательная, хоть временами она его раздражала.

«Какая женщина могла бы взглянуть на меня теперь и не испытать отвращения? Никакие деньги не купят мне услуг продажной любви: самая опустившаяся, самая несчастная девка с Пиратского берега откажется иметь со мной дело. Боже мой, да целовать меня — все равно что целоваться с овчаркой! Что же до остального…»

При одной только мысли об этом Камерон поморщился. Любая нормальная здоровая женщина отшатнется от него, хоть от шеи до колен его тело и оставалось человеческим.

За исключением хвоста, конечно… Впрочем, хвоста никто и не увидит: достаточно одного взгляда на лицо и руки.

Шерсть, покрывавшая голову и шею Камерона, становилась тоньше и вовсе исчезала на середине груди; кожа его стала теперь бледнее, чем была раньше. Шерсть снова появлялась на середине бедра, а ниже колен ноги были покрыты волчьей шкурой. Впрочем, и торс не весь был лишен растительности: вдоль спины тянулась полоса меха, завершавшаяся над самыми ягодицами хвостом. Камерон больше не мог носить обуви: ступни его еще больше походили на лапы, чем руки. Когда ему все-таки приходилось обуваться, он предпочитал мягкие мокасины или домашние туфли без задников.

«Очаровательная внешность, ничего не скажешь. Любая настоящая женщина тут же воспылает страстью… Только думать она наверняка при этом будет о своем любимом спаниеле».

Поэтому и Роза обошлась с ним точно так, как обошлась бы любая нормальная женщина, не лишившаяся самообладания: она обошлась с ним как со щенком.

«По крайней мере она не чесала меня за ухом и не уговаривала быть хорошим песиком».

Камерон поставил чашку и свернулся клубочком. Не было ничего удивительного в том, что такая поза ему удобнее: волку несвойственно лежать на спине.

«Опять этот проклятый хвост…»

Саламандра, к счастью, молчала.

— Погаси свет, — распорядился Камерон, и сияние, которое он видел сквозь сомкнутые веки, исчезло.

Теперь его занимала другая мысль: почему саламандра так себя повела? Почему позвала Розу, как только та вошла в свои апартаменты? Что это на нее нашло? Саламандрам не свойственно действовать по собственной инициативе.

По крайней мере ни в одной книге Камерон такого о стихийных духах не читал. С другой стороны, его отношения с саламандрами не были основаны на принуждении; может быть, позтому-то другие Мастера, навязывавшие свою волю подвластным им существам, и не сталкивались с подобным поведением?

Но почему саламандра привела именно Розу? Почему не Дюмона?

«Дюмона они не любят, но дело не в этом. Их первый долг — оберегать меня от опасности. Не видят ли они в Дюмоне угрозу?»

Такое было вполне возможно: его любимая саламандра уже много раз предостерегала Камерона против секретаря.

Однако основной вопрос оставался: зачем было приводить Розу в его личные апартаменты? Почему не сделать сначала те простые вещи, которые вполне под силу саламандре? Можно было оставить его там, где он упал, принести туда одеяла и лекарства, которые помогли бы ему собраться с силами. Зачем вообще приводить Розу?

Дверь на первом этаже открылась и закрылась. Камерон услышал, как по лестнице поднимается Дюмон. Одна хорошая сторона в его состоянии все-таки была: слух Камерона стал во много раз тоньше. В доме и иголка не могла упасть без его ведома.

Дюмон тихо насвистывал себе под нос: что-то, должно быть, привело его в очень хорошее расположение духа.

«Он ведь с моего разрешения может приказать саламандрам запрячь для него лошадей в коляску для поездки в Пасифику; может быть, дело в этом: он чувствует себя Мастером».