Глава 1. ТОСТ В ЧЕСТЬ ВЕЛИКОГО ХОТАТА

День всеславия великого бога Хотата жители Хрустального города испокон веков, с тех времен, как Атлантида и Лемурия поднялись из морских глубин, почитали больше всех остальных праздников, исключая, разумеется, лишь празднования дней всемогущего Валки.

Солнечные лучи переливались на золотых шпилях и отражались в окнах древних дворцов столицы Валузии. Нарядно одетые жители прославленного города, принеся жертвоприношение могущественному богу в величественном храме, торопились на улицу, уступая место следующим, жаждущим возблагодарить всемилостивого Хотата за спокойную жизнь и мудрого правителя, которым наградила их судьба.

Выходя из мраморного храма Валки и Хотата, горожане поспешали к площади перед царской Башней Великолепия. Там, у Топазового Трона правителей древней Валузии, в окружении лучших воинов мира Алых Убийц, на белоснежном коне с тщательно расчесанной длинной гривой, восседал неподвижно, словно непоколебимая статуя самому себе, правитель древней Валузии царь Кулл.

Те горожане, что были одеты победнее, издали любовались могучей фигурой царя-воина, восхищаясь его видом и невозмутимой, уверенной в себе позой. Они выкрикивали благодарности и мудрому Хотату, и всевидящему Валке, и справедливому мужественному царю Куллу, хранящему покой народа Валузии.

Жители и гости Хрустального города знали, что едва лишь огромное жизненесущее солнце начнет склоняться к земле, собираясь на покой, на площадь для простого народа выкатят огромное бочки с игристым янтарным вином и разведут костры, на которых зажарят для угощения сотни жертвенных быков. В предвкушении этого волнующего события валузийцы славили мудрого царя, введшего в празднование великого Хотата этот великолепный обычай.

Аристократы и богатые горожане, в сопровождении личной охраны приближались к царю, кланялись ему, касаясь пальцами унизанными перстнями с драгоценными каменьями каменных плит площади, и выражали благодарность — за процветание, за спокойную жизнь, за следование заветам могущественного Хотата.

Представители древних родов со всех городов Валузии, послы всех держав, известных Семи Империям, спешили поздравить царя Кулла с великим праздником, демонстрируя жителям столицы пышность своих нарядов и красоту сопровождавших их женщин, подчеркнутую изысканными украшениями и одеждами, не скрывающими их безукоризненных прелестей.

Царь, возвышавшийся над толпой на своем верном скакуне, лишь кивал в ответ на вычурные приветствия, зачастую переходящие в неприкрытую лесть. Он знал, что за этими словами нередко скрывается тщательно загнанная в закрома души, но от этого не менее лютая ненависть к нему. Многие представители древних родов Валузии презирали его, варвара, силой захватившего древний трон, голыми руками задушившего прежнего царя-деспота.

Кулл знал, что нельзя терять бдительности и осторожности ни на минуту — слишком многие жаждут его гибели. Ни один летописец не ведал, сколько за годы правления Кулла на него было совершено покушений, поскольку царь, в жилах которого текла дикая кровь атлантов, не считал нужным докладывать об этом кому бы то ним было, а сам давно сбился со счета. Лишь многочисленные шрамы на могучем бронзовом теле царя говорили о битвах, сражениях и поединках — как с благородными противниками в честном бою, так и с подлыми убийцами, пытавшимися нанести удар из-за угла.

Время покушений — мрак ночи; сейчас в сиянии ослепительного солнца, покровительствующего Валузии и ее царю, в окружении бесстрашных Алых Убийц, беззаветно преданных повелителю, под взглядами тысяч и тысяч подданных, ему не угрожали никакие покушения. И царь-воин, глядя на толстеющих мужей, забывших которой стороной берут в руки меч, мечтал о тех временах, когда в уши рвется грохот битвы, звон мечей и крики раненых, заглушая все остальные звуки, а безумный ветер обжигает лицо и только успеваешь наносить удары и отражать атаки, не разбираясь твоя ли кровь хлещет из ран, превратив белые одежды в красные, или это кровь многочисленных врагов, уже павших, но на смену им идут все новые и новые…

Но все спокойно на границах Валузии, враги, словно трусливые псы поджав хвосты, зализывают раны и присылают толстых напыщенных от собственной важности послов, подносящих дорогие и ненужные ему подарки — золотые статуи, бриллиантовые украшения, серебряную посуду… Изредка кто-нибудь догадается подарить оружие, но еще не видел Кулл меча лучше, чем его собственный, неоднократно спасавший ему жизнь.

Царь Кулл скучал на этом великолепном и пышном празднестве, изредка бросая взгляд в сторону неподвижных, но готовых в любую секунду броситься в бой, Алых Убийц. Лишь они радовали его взгляд.

Он почти не слышал льстивых и насквозь лживых речей кланяющихся ему знатных послов и аристократов. Он думал, куда бы отправить свою армию в поход. Войска, не должны застаиваться в столице, обрастая семьями и покрываясь ржавчиной безделья, как боевой меч не должен долго скрываться в ножнах, чтобы не потерять блеска и остроты. Но на границах все спокойно и даже лемурийские пираты, известные по всему миру дерзостью и отчаянностью, не смеют показаться в ближайших морях, страшась одного лишь вида валузийского флага.

Благородные лорды и знатные послы далеких стран, приветствовав царя, спешили в просторные сады с утопающими в зелени великолепными фонтанами искрящимися на солнце мириадами алмазных брызг, дожидаться часа, когда их пригласят на праздничный пир в царский зал, который мог вместить больше тысячи человек.

Казалось знатные люди, желающие выразить почтение царю древней Валузии, будут идти до поздней ночи, но Куллу не составляло труда сидеть в этой величественной позе воина, готового к бою, сколь угодно долго; его тело давно привыкло к любым нагрузкам, в том числе и вот к такому многочасовому сидению в седле с гордо расправленной спиной.

Но солнце, освещающее пышный и радостный праздник, перевалило высшую точку и скоро настанет пора идти в пиршественный зал и там вновь слушать здравицы и льстивые речи.

Алые Убийцы, стоявшие за царем, расступились и к Куллу подошел его главный советник Ту — уже немолодой, представительного вида мужчина, видевший на своем веку четверых валузийских царей, но считающий, что о лучшем, чем Кулл глупо даже и мечтать.

— Ваше величество, у меня важное сообщение, не предназначенное для чьих-либо ушей, кроме ваших, — с поклоном тихо произнес Ту.

Кулл повернулся к своему верному сановнику, не раз рисковавшему жизнью ради него и мудрыми советами доказавшему свою преданность, и по лицу стареющего царедворца понял, что речь действительно идет о чем-то крайне важном.

Царь легко соскочил на выложенную мрамором мостовую и кивнул одному из телохранителей. Тот взял коня за украшенную драгоценными каменьями сбрую и повел в царскую конюшню.

Кулл уселся на Топазный Трон и осмотрел людей, жаждущих поклониться ему. Заминка, вызванная его переходом из седла боевого коня на древний трон валузийских царей, слегка позабавила Кулла — знатные аристократы толкали друг друга, стремясь занять место поближе к величественному трону.

Очередной посол склонился в земном поклоне, две красавицы, не вызвавшие в царе никаких чувств, поставили к ногам повелителя древней страны золотые подносы с искусными ювелирными украшениями, предназначавшимися в подарок.

Кулл повернулся к советнику Ту:

— Брул наконец-то приехал? — Царь с нетерпением ожидал своего старого преданного друга — пикта Брула, который уехал на охоту и до сих пор не вернулся. Кулл даже начал немного беспокоиться о его судьбе.

Ту отрицательно покачал головой и прошептал так, чтобы кроме царя его никто не мог услышать:

— Мой царь, твои враги вновь замышляют против тебя. Они не успокоятся, пока не убьют тебя или не погибнут сами, но на место погибших придут другие злоумышленники.

— Ты не сказал мне ничего нового, Ту, — не повышая голоса и глядя на очередного посла, самозабвенно декламирующего изобилующее пышными сложными оборотами приветствие, произнес Кулл. — Я и так знаю, что против меня вечно устраивают заговоры и подсылают в мою опочивальню наемных убийц, хотя, видят Валка и Хотат, давно уже все спокойно. Почти месяц прошел, с тех пор, как тот дурачок подбежал ко мне из-за колонны с тем тонким ножичком…

— На этот раз, мой царь, все обстоит гораздо сложнее и опаснее. Неведомые заговорщики хотят отравить и тебя, и всех твоих советников, и гостей.

— С чего ты взял это, Ту? — нахмурил брови Кулл. — Меня пытались убить мечом, копьем и кинжалом, меня старались уничтожить колдовством и магией древних умерших богов, на меня нападали жуткие твари, но никогда еще никто не пытался убить меня столь подлым и недостойным воина способом. Ты что-то напутал, Ту. К старости ты стал слишком осторожен и шарахаешься от каждой примерещившейся тебе тени.

— Нет, мой царь, — твердо возразил сановник, — я уверен в своих словах. Главный виночерпий твоего дворца послал за мной, чтобы сообщить страшную новость: огромная бочка лучшего вина, чтобы приготовлена на пир и из которой наливали в золотые кувшины, предназначенные для царского стола, отравлена. Один из вороватых слуг, пользуясь тем, что все повара заняты стряпаньем, подкрался к бочке и зачерпнул полной кружкой. Он не успел допить украденное вино до дна, как его стало ломать и трясти от страшной боли, все тело пошло жуткими красными пятнами и через несколько минут несчастный скончался.

— Это ни о чем не говорит, Ту, — не поворачивая головы, сказал Кулл. — Этот воришка просто объелся накануне какой-нибудь дряни, вот его и скрутило. Чтобы выдвигать подобные обвинения, нужны доказательства повесомее. До начала пира осталось совсем немного, и я не хочу забивать себе голову всякой ерундой, что пришла в голову главному виночерпию, который наверняка сам отведовал этого вина и еще небось в дозах, которые не осилит и мамонт.

— Нет, ваше величества, — твердо стоял на своем Ту, — я проверил утверждение виночерпия. Я приказал дать немного вина собакам и сам видел, как они корчились и визжали перед смертью. Вино отравлено в этом нет сомнений. Тебя ждала неминуемая и страшная смерть, мой царь.

— Но я ведь не могу перенести пир из-за этого! — воскликнул Кулл.

— Не беспокойся, мой царь, — успокоил советник, — я распорядился, чтобы принесли новую бочку, раб на моих глазах испробовал вина и с ним ничего не произошло. Десять стражников стоят у бочки и никого к ней не подпустят. Нет необходимости переносить пир в честь великого Хотата! Спокойно веселитесь на пиру, все яства проверены, опасность устранена.

— Но виновный в попытке подлого отравления не найден! — с горечью молвил Кулл. — Хотел бы я, чтобы отравитель, или отравители, сколько бы их ни было, встали бы передо мной с оружием в руках. Лицом к лицу я бы показал им, кто есть кто. А как теперь узнаешь злоумышленника?

— Об этом-то я и собирался поговорить с тобой, мой царь! — все так же едва слышно прошептал Ту. — У меня есть кое-какие соображения, как узнать заговорщиков.

— Говори быстрее, Ту! — не выдержал заинтригованный Кулл. — Скоро уже пора идти ополаскивать пальцы и садиться за стол. Как ты можешь узнать отравителей?

— Тебя ненавидят слишком многие, мой повелитель, — печально констатировал сановник. — И очень многие хотели бы убить тебя. Я не сомневаюсь, что заговорщики — не из бедноты, наверняка это представители древних благородных родов.

— Да, — вздохнул Кулл, — они не могут простить того, что на древнем троне Валузии, сижу я, атлант, силой, мужеством и умом сваливший кровавого тирана Борну.

— И они наверняка будут присутствовать на пиру, — продолжал советник Ту. — Они не упустят возможности поглядеть на твою мучительную смерть и возжелают провозгласить своего ставленника царем, когда ты еще мучился бы от страшного яда, не прознай мы об их коварном замысле.

— Ты прав, — согласился царь, — но ведь на пиру будут сотни лордов и послов. Как же мы узнаем, кто именно подсыпал отраву в вино?

— Они отравили всю бочку, — напомнил Ту, — по их замыслу должны погибнуть все, кто поднимет первый кубок в честь великого Хотата — и ты, и твои советники, и послы, и все гости. Кроме, самих отравителей. Но ведь в их кубках тоже должно быть отравленное вино, как и у всех прочих гостей и они единственные, кто знает об отраве. Значит, они поднимут кубки, но даже не пригубят — будут ожидать, пока все выпьют и повалятся с кресел на пол, мучимые жестокими внутренними болями.

— Воистину ты прав, мудрый Ту! — воскликнул царь, хлопнув в ладоши. — Те, кто не будет пить вино — и есть истинные злоумышленники. Клянусь всевидящим Валкой, мы поймаем их всех, до единого. Алые Убийцы будут пристально следить за каждым гостем! Что ж, с удовольствием посмотрю, как палачи снимут с заговорщиков по десять шкур. Немедленно позови ко мне Келькора, я отдам ему распоряжения.

Советник Ту с поклоном отошел от трона и через минуту к царю приблизился закованный с ног до головы в алые доспехи командир личных телохранителей царя Келькор. Кулл едва слышно что-то прошептал ему, тот согласно кивнул и быстро ушел.

Кулл встал с Топазного Трона, показывая, что праздник приближается к своему торжественному и длительному завершению.

— Хвала великому Хотату! — произнес царь громко, так, что казалось его голос был слышен в дальних уголках огромной площади, полной народа. — Граждане Валузии выпьем в честь великого бога, покровителя нашей прекрасной страны!

На площадь, давно ожидая команды, выкатили огромные деревянные бочки. Каждая бочка была выше любого самого рослого валузийца. Могучие кузнецы приготовили кувалды, чтобы вышибить днища у бочек. Горожане в предвкушении дарового угощения торопились к ближайшим бочкам, доставая заранее прихваченные из дома кто кубки, кто кружки. По опыту прошлых праздников в честь Валки и Хотата, проводимых царем Куллом, все знали, что вина, как и жареного бычьего мяса, с избытком хватит каждому и так, что можно будет и на завтра прихватить говядинки и кувшин доброго винца. Но все равно у бочек началась давка, поскольку промочить в честь великого бога и мудрого царя глотку хотелось как можно быстрее.

Послы дружественных держав и представители древних валузийских родов, не успевшие выразить свое почтение и поздравить с празднеством царя, со вздохами — кто досады, а кто и облегчения — потянулись в изумрудные сады Пурпурной Башни, чтобы в прохладе деревьев любоваться прекрасными фонтанами в ожидании приглашения в пиршественный зал.

Царь Кулл под охраной воинов в алых одеяниях отправился во дворец. Он прошел в свои личные покои, где слуги давно приготовили пиршественный наряд. Кулл с некоторым сожалением снял золоченые парадные доспехи и облачился в царские парчовые одеяния. Золотой меч в ножнах, усыпанных изумрудами и рубинами, складывающимися в сложный, чрезвычайно красивый узор, завершил наряд.

Кулл в нетерпении вышагивал по комнате из угла в угол, то и дело бросая взгляды на дверь.

Наконец, вошел советник Ту, лицо старого царедворца ничего не выражало, словно ничего особенного и не произошло. Кулл вопросительно взглянул на него. Советник Ту подождал, пока слуги покинут помещение и двери плотно закроются за ними.

— Брул вернулся?

— Нет, но как только он появится, его сразу проведут к вам, — поклонился сановник, — Гости ждут вас, мой царь. Скоро вы узнаете кто замышлял против вас в этот раз. Но послушайте моего совета.

— Какого совета? — нахмурил брови царь. — Те, кто хотел отравить меня и моих гостей не заслуживают ни малейшего снисхождения…

— Я не об этом говорю, ваше величество, — снова поклонился Ту. — Разумеется, зло должно быть примерно наказано, чтобы другим впредь не повадно было покушаться на древний трон Валузии, который сейчас занимает наиболее достойный из всех царей. Напротив, я как раз хочу, чтобы все заговорщики были выявлены, поэтому и осмеливаюсь дать совет. Забудьте о покушении, ваше величество, это уже дело доблестного Келькора и его воинов — они не пропустят ни единого человека, кто не пригубит вина после вашего тоста в честь великого Хотата. Ведите себя просто, словно думаете о том, как бы повкуснее поесть и попить. А то сейчас по вашему грозному виду сразу всем ясно, что вы словно готовитесь к бою. Это отпугнет заговорщиков раньше времени, они смогут понять, что их злокозненный замысел раскрыт и вино успели заменить на доброкачественное. Тогда мы не узнаем имен преступников, и они будут плести свои зловредные сети и следующий их удар может оказаться роковым. Сейчас вы напоминаете разъяренного тигра, вышедшего на охотничью тропу в поисках добычи.

— Ты прав, старый Ту, — согласился царь, оправляя на себе прекрасные одежды. — Я хочу узнать имена преступников, а посему буду вести себя как ни в чем не бывало. Слава Валке, ждать осталось совсем недолго. Идем же скорее в пиршественный зал!

Фанфары возвестили о том, что царь древней Валузии прибыл в пиршественный зал, чтобы отпраздновать со знатнейшими и благороднейшими людьми страны, а также послами дружественных держав праздник великого Хотата.

Гости стоя приветствовали царя восторженными криками:

— Славься царь Валузии, Кулл, мудрейший и справедливейший из всех царей!

— Хвала Валке и Хотату, что послали Валузии такого бесстрашного и мужественного царя!

— Да пребудет во веки веков царь Кулл в добром здравии, а царство его пусть процветает и богатеет!

Но не все восхищенно смотрели на рослого и красивого мужчину в золотых парчовых одеждах и царским мечом в роскошных ножнах, не все восторженно приветствовали его, некоторые цедили хмуро сквозь зубы, так что сами расслышать почти не могли:

— Да будь ты проклят, кровавый тиран! Смерть царя Борны жаждет отмщения ненавистному убийце!

— Позор для древней Валузии, что варвар восседает на ее троне!

— Смердячий узурпатор с грязных языческих островов!

Куллу было совершенно наплевать, как на лживые льстивые речи, так и на искренние ненавистные взгляды врагов. Большинство врагов способны были лишь бросать яростные взгляды, да бессильно цедить сквозь зубы проклятия, в честный бой — меч против меча, сила против силы, они вступать не отваживались и потому служили валузийскому царю верой и правдой. Самое смешное, что им царь доверял порой даже больше, чем тем, кто восторженно расточал ему похвалы и здравицы. И почему-то Кулл был уверен, что отравителем окажется совсем не тот, кто отводит хмурый взор, а тот кто восхищенно приветствует его с благостной улыбкой.

Кулл сел на точное, только значительно меньшее, подобие Топазного Трона во главе огромного стола. Вернее, к главному столу, у которого были приготовлены места царю, его сановникам и ближайшим друзьям, а также послам самых могущественных держав, были приставлены семь длиннейших столов, по обе стороны которых и рассадили дорогих гостей.

По правую руку от царя сел советник Ту. Кресло по левую руку было оставлено для Брула, а следующее занимал посол пиктов Ка-ну, которому Кулл был многим обязан и очень любил старика, за живой ум и многие знания прощая ему маленькие слабости, такие как излишнее пристрастие к вину и слабому полу.

Собравшиеся на пир гости по приглашающему знаку царя сели в кресла, многочисленные рабы проворно наполнили всем кубки прекрасным янтарным вином, один запах которого мог вскружить голову. Все смотрели на царя Валузии.

Наступило решающее мгновение. Кулл поднял свой кубок и все последовали его примеру.

— Я поднимаю этот золотой кубок с прекрасным вином, — громким, полным непередаваемого достоинства, голосом произнес царь, — за древнего покровителя Валузии — великого Хотата, единоутробного младшего брата могущественного Валки, которого в Валузии чтили с незапамятным времен и почитать будут всегда. Да не оставит Хотат без своего великодушного покровительства прекрасную Валузию и дружественные ей страны, да будет славиться имя Хотата в веках! В честь него я опорожню сейчас этот кубок до дна и кто из моих дорогих гостей думает так же, как я, пусть последует моему примеру!

Почти все гости не впервые оказались за царским столом и уже привыкли к лаконизму его тостов. Все в один голос вторили: «Да будет славиться имя Хотата в веках!»и приложились к серебряным кубкам из древнего сервиза валузийских царей. Не все, подобно могучему атланту смогли одним залпом осушить столь приличную порцию холодного терпкого вина, но отпить хотя бы до половины каждый посчитал своим долгом.

Кубки звякнули о дерева стола, гости потянулись к огромным серебряным блюдам с искусными яствами, над которыми с самого восхода солнца трудилась целая армию опытнейших царских поваров.

Кулл поставил царский кубок на стол, но даже не посмотрел на золотую тарелку, полную заботливо уложенными рабами изысканнейшими закусками.

Семь человек дружно встали в разных концах огромного пиршественного зала.

— Да будь ты проклят, мерзкий узурпатор, убийца царя Борны, в чьих жилах текла благородная кровь древних владык Валузии! — с пафосом воскликнул старик с длинной седой бородой.

Веселые возгласы в зале мгновенно затихли, все посмотрели на седобородого, по гербу узнав в нем одного из аристократов города Грелиманус, что у дальних юго-восточных границ Валузии.

— Радуйся, изверг, последние минуты! — продолжал старец. — Сейчас ты умрешь и будет на то воля великих древних богов, которых ты оскорбил, оставив их имена в беспамяти и прославляя лишь одних Валку и Хотата, которые были лишь дальними потомками великих богов, покровительствовавших Валузии. Ты испил чашу терпения до последней капли и гнев древних богов пусть обрушится на тебя, поганый варвар, выходец из разбойничьей Атлантиды. И пусть мучения твои перед смертью будут ужасны!

Мрачная тишина повисла в просторном зале, до того полного радостных воскликов и женских улыбок.

Кулл смотрел на старика, прищурив глаза, вспомнив, как на редких советах, на которые этот аристократ соизволял явиться, он всегда был источником свар и нудных споров. Кулл давно хотел прихлопнуть его могучей ладонью, как надоедливую козявку, и лишь уважение к сединам не позволяло царю исполнить желаемое.

— Ешьте же, гости проклятого древними богами тирана, пришедшие поклониться и возрадовать узурпатора. Ешьте эти яства, потому что это последнее, что вы видите в своей жизни! Вино было отравлено божьим провидением, рука человека лишь направлялась им, и не успею я договорить, как все вы падете от праведного гнева истинных богов!

Раздался женский визг, кто-то в ужасе бросил прямо на стол серебряный кубок, разбрызгивая изысканное вино, кто-то отпрянул, опрокинув резное кресло, кто-то бросился к дверям в сад, на воздух, чтобы стошнило, а кто-то замер, не в силах пошевелиться, словно высеченная из белейшего мрамора статуя.

Праздничный зал вмиг наполнился страхом, криком и тревогой, точно сама смерть явился требовать свое место за накрытым столом.

Посол пиктов в Валузии Ка-ну, посмотрел на вполовину опустошенный кубок в своей руке, и, верно подумав, что раз все равно умирать, то хоть перед смертью урвать еще чуточку удовольствий, бесстрашно влил в себя остатки вина.

— Успокойтесь! — перекрыл крики ужаса мощный уверенный голос царя. — Я не позволю никому в мире напоить моих гостей отравленным вином. Я сам пил, вот мой пустой кубок, но я здоров, как всегда — смотрите на меня!

Все, словно зачарованные звуком его спокойного голоса, посмотрели на царя.

На лице Кулла не было ни малейшего признака тревоги или волнения.

Потихоньку все успокоились, лишь седобородый грелиманусец, гневно тыкал в царя скрюченным от старости пальцем, унизанным перстнем с благородным черным опалом.

— Будь ты проклят, варвар, ввергающий древнюю Валузию в пропасть распутства и порока, изверг! Да будет проклято имя твое и потомков твоих до самых последних времен, когда всю землю скуют вечные льды и замрет всякая жизнь. Сгинешь ты все равно, мучимый страшными огненными болями и кровь твоя по капле ссохнет и тело сморщится до клочка никому не нужного пуха!

— Келькор! — не обращая внимания на проклятия старца, позвал царь. — Взять его под стражу. Вы наблюдали, кто не пригубил из бокалов, всех заметили?

— Да, мой царь, — склонился в поклоне военачальник Алых Убийц, — Восемь человек после вашего тоста в честь великого Хотата, поставили свои кубки на место не коснувшись губами вина.

— Садитесь на места, гости дорогие, — обратился ко всем присутствующим царь Валузии. — Вино была предусмотрительно заменено — вы пили неотравленный напиток и, надеюсь, по достоинствам оценили его бесподобный вкус. Но все вы могли действительно корчиться сейчас в предсмертных муках, поскольку злоумышленники подло отравили вино, приготовленное на сегодняшний пир, собираясь отправить в Царство Теней меня и моих друзей, собравшихся здесь. Чистая случайность, а скорее милость великого Хотата, чей день мы сегодня празднуем, уберегли нас от неминуемой смерти. И сейчас мы допросим злоумышленников, целиком выдавших себя, поскольку не пригубили вина, которое, как они думали, было отравлено. А пока пусть рабы наполнят кубки вновь и выпьем за Хотата, уберегшего нас от жуткой и бесславной смерти.

— Слава великому Хотату! — искренне вскричали гости, поистине чудом избежавшие смерти.

Все с ненавистью смотрели на седобородого старца и еще семерых людей, которых Алые Убийцы, подталкивая мечами, подвели к царю для суда скорого и справедливого.

— Смерть подлым отравителям! — кричали даже те, кто всей душой жаждал гибели царю-атланту. Отравить-то ведь хотели не только Кулла, возможно и заслужившего такую смерть, но и всех, собравшихся сегодня в этом зале.

Плененных злоумышленников подвели к царю.

Шестеро холеных мужчин в богатых одеждах, забыв всю гордость и тени прославленных предков, бухнулись пред Куллом на колени, вымаливая пощаду, крича, что это лорд Сан-Сан — все шестеро дружно указывали дрожащими перстами в сторону седобородого старца — заставил их принять участие в богомерзком преступлении.

Разоблаченные отравители, растеряв весь свой лоск, готовы были рассказать в полном молчании присутствующих о всех злокозненных замыслах. Они, перебивая друг друга, поведали, что Сан-Сан, всего лишь слуга Тулсы Дуума и древнего повелителя змей, которые забыли о давней вражде, ополчившись на общего врага — царя Валузии, Кулла.

Пленники кричали, вымаливая пощаду, такое, во что было просто трудно поверить, что в голове не укладывалось: о многоярусном подземном храме, о приношении в жертву мерзкому Змею, поселившемуся в подземельях под Грелиманусом, невинных младенцев, о том, что Змей в человечьем обличье пожирает еженощно самых красивых и знатных девушек, что все жители околдованы и уже и не люди даже, а подчиняющиеся воле двух злых чародеев зомби.

Лишь седобородый Сан-сан стоял гордо подняв голову, не отводя полного ненависти и бессильной злобы взгляда от побледневшего от подобных речей Кулла. Рука царя непроизвольно сжалась на украшенной огромным изумрудом рукояти меча. Восьмой пленник, юноша с гордым гербом прославленного рода, отец которого некогда встал плечом плечу рядом с Куллом против кровопийцы Борны, стоял с бледным лицом, уставив взгляд вдаль, в никуда, словно все происходящее его не касалось.

Шестеро коленопреклоненных, плачущих заговорщиков, захлебываясь и перескакивая с одного на другое, торопясь выложить царю все, что знали и не знали, в надежде вымолить пощаду, обвиняли во всех грехах седобородого и друга друга, готовые вцепиться товарищу в бороду, лишь бы обелить самого себя.

— Прекратите, жалкие трусы! — вдруг на весь зал взревел Сан-Сан. — Чтобы сохранить свои никчемные жизни, мокрицы, вы готовы возводить напраслину и подлую клевету на достойнейших мужей! Будь проклят час, когда я связался с вами, подлые заячьи душонки! Я вас ненавижу и презираю даже больше, чем этого узурпатора-атланта. Но мне не нужны ваши ничтожные жизни — Кулл, вот кого я готов стереть с лица земли, даже ценой собственной жизни, лишь бы прекрасное небо Валузии не осквернялось его презренным дыханием!

Седобородый поцеловал черный камень в своем перстне и быстро обвел им вокруг. Бирюзовый луч обежал зал и встрепенувшиеся телохранителя царя, как и пораженные всем происходящим гости, замерли в самых глупых и неестественных позах. Даже птицы в саду прекратили пение, даже пылинки, казалось, замерли в лучах собирающегося на покой солнца.

Кулл успел вскочить с кресла и выхватить из ножен меч, но тоже замер, скованный невидимыми магическими оковами.

Мир словно остановился посреди мгновения, смолкли все звуки, померкли цвета.

Лишь седобородый маг Сан-Сан, расхохотавшись, распростер руки в стороны. Плащ мягко упал с его плеч. Лицо старца исказилось то ли от боли, то ли от жестокой злорадной усмешки, и вдруг богатые одежды лопнули на груди, а длинные седые волосы бороды опали к его ногам, словно пожелтевшие листья с осеннего дуба.

На глазах у многочисленных изумленных, напуганных и обездвиженных злым колдовством гостей, слуг и рабов происходило жуткое и отвратительное чудо — седобородый превращался в непредставимого монстра. А присутствующие в пиршественном зале, скованные древней магией волшебного черного опала, даже прославленные Алые Убийцы, были не в силах пошевелиться, не могли произнести ни звука. Все, что им оставалось, это смотреть, как чародей превращается в гигантского — чуть ли не два человечьих роста белошерстного дракона с могучими кенгурячьми лапами и мощным, утыканным крепкими роговыми пластинами, хвостом. Ногти на передних лапах у перерождающегося мага не уступали ни размерами, ни остротой кривым лимурийским пиратским кинжалам. Дорогая одежда слетела с монстра и лишь золотой перстень с магическим камнем каким-то чудом держался на лапе.

Отвратительно и грозно ревя, не глядя на своих коленопреклоненных товарищей, дракон обошел их и направился к так же замершему и державшему бесполезный сейчас прославленный в битвах меч, Куллу.

Кулл видел приближающуюся звериную морду чудовища, у которого меж оскаленных желтоватых клыков текла мерзкая липкая слюна. Перед глазами вспыхивали красные круги злости и досады — Кулл не боялся умереть, но он не желал погибать столь глупо и бесславно. Он ничего не мог сделать, не мог защищаться, не мог нападать.

Что может быть обиднее для воина, чем это бездействие? Для воина, прошедшего через столько сражений, что все их просто невозможно запомнить, для которого звуки сражения, звон скрещивающихся мечей — самая сладостная мелодия на свете.