Молодой рыцарь все эти дни, проведенные в чужой столице, не переставал удивляться и боялся лишь одного: как бы по не знанию странных обычаев не попасть впросак. Поэтому почитал за благо больше молчать. Тем более — когда находился рядом с отцом.

А графу будто все ни по чем, он и на церемонии представления и проверки невесты, что предваряет свадьбу, такой же равнодушно-сонный, как и в пути, разве что вина не пьет. Хотя Блекгарт подозревал, что отец с трудом сдерживает себя, чтобы не вытянуть привычно назад руку и кликнуть слугу.

Огромная круглая площадь перед дворцом была окружена народом, люди взобрались на крыши окрестных домов, на ветки деревьев, чтобы лучше видеть главное — то, для чего собрались. В центре площади, на просторном шестиугольном каменном возвышении с полудюжиной ступенек на каждой грани, стояла принцесса Гермонда. По углам площадки, в которой было не менее двадцати шагов по диагонали, шесть священников заканчивали предварительный ритуал, скоро начнется само действо. На постаменте не было ничего кроме двух каменных, тоже шестигранных, высоких столбов — между ними и стояла новобрачная.

Блекгарт даже не поверил сперва узнав, что по варварским обычаям Орнеев невестой прежде жениха обладают старейшины рода: для испытания, так сказать, девственности и пригодности к браку — что за маразм! Но для островитян это был непреложный закон. Как и для всех знатных девиц, выходящих замуж за родовичей или их сыновей, этот жуткий обряд для Гермонды заключался в том, что ее по очереди и прилюдно поцелуют те старейшины, которые того пожелают.

Этот обряд, собственно, предварял саму свадьбу, и потому все знатные рыцари, прибывшие на торжество в столицу, находились сейчас на главной столичной площади. Все, кроме, может, арситанцев, знали, что не площадь предков простиралась у главного дворца, а резиденцию старейшин возвели возле священного места.

Блекгарт вместе с отцом стоял на специальной площадке для особо почетных гостей, в трех шагах от трона старейшины, по левую руку. Цвет арситанских рыцарей, в праздничных одеяниях и с парадными мечами в золотых ножнах замерли в торжественных позах, глядя на свою принцессу.

А она, находясь в центре площадки, прекрасно понимала, что на нее устремлено множество глаз. И трепетала от этого, в тысячный раз вспоминая: все ли в ее наряде в порядке? Хотя дюжина и своих, и орнейских фрейлин, под строгим присмотром дворцовых бабок, которые встретили ее еще по дороге сюда вместе с Найжелом и ни на мгновение не упускали ее из под своей опеки, с самого рассвета колдовали над ней. Она была счастлива и… и боялась. Ей нравился этот по рыцарски грубоватый наследник старейшины, ее будущий муж, и она гадала — что же произойдет сегодня ночью? Сегодня она, наконец избавится от девственности, познает неземное наслаждение, о котором столь много ей рассказывали старшие сестры. А эта дурнушка Инесса еще долго будет дожидаться своего часа!

Шесть странных священников — вроде и одежды, как должны быть, а молитвы бормочут на другом языке — одновременно прыснули на нее священной водой. Затем двое взяли ее руки, она не сопротивлялась. Они повернули ее лицом к огромному сарая, что на другой площади, прям напротив трона старейшины, и привязали веревками к специальным кольцам на столбах. Двое других велели чуть раздвинуть ноги и щиколотки обвязали веревками. Она теперь почти не могла пошевелиться.

Затем с нее сняли расписанный арситанскими гербами плащ, оставив ее лишь в тонком белом воздушном платье, через которое на ярком солнце просвечивала фигура.

Наконец, священники сошли с возвышения. У трона старейшины церемониймейстер что-то прокричал и многоголосый рев восторга накрыл огромную площадь, заглушив звуки раздавшихся труб.

С трона встал старейшина орнеев и медленно прошел через площадь к принцессе. Она робко улыбнулась ему — вся ее спесь и гордость улетучились мгновенно при виде медленно подходящего к ней со спины тучного, полного величия, пожилого мужчины, облеченного в тяжелые одежды. Казалось, он не замечает их, не смотря на стоящую жару.

Старейшина подошел к Гермонде, взял ее рукой за подбородок и коснулся сухими губами ее полных девичьих губ. Потом обвел взглядом площадь и кивнул — вновь раздались крики восторга.

Каждый, находившийся на площади, или даже взирающий издали с крыши какого-либо строения, знатный вельможа или самый последний нищий, чувствовал свою причастность к происходящему на площади, причастность к государственным делам.

Старейшина старейшин орнеев все так же не спеша вернулся к трону. По призыву церемониймейстера к принцессе двинулся другой старейшина из тех, что стояли по правую руку от золоченого трона.

— А ты что ж не там? — спросил граф Роберт находившего рядом с ним Найжела.

— Мне с тобой веселее, — ответил друг.

— Тебе ж ведь по званию теперь полагается принять участие в обряде?

— Попросит старейшина — поцелую, — угрюмо отозвался Найжел.

Граф усмехнулся. Принцесса успела устроить Найжелу веселенькую сценку за те три дня, что он вез ее до столицы, приняв заботу о ней от арситанского посла.

— На самом деле, — пояснил орней, — хоть это нигде и не записано, и не говорится вслух, считается, что в этом обряде участвуют лишь пожилые вожди, которых женщины давно не интересуют. А у меня молодых жен полон дом — хорош бы я был на этом помосте рядом с принцессой!

Чтобы друг не сердился, граф попросил его рассказывать ему о выходящих к центру площади старейшинах, дабы быть в курсе местных отношений. Конечно, он дал волю другу, но поскольку ему предстояли еще тяжелые секретные переговоры, то не мешало знать подходы к каждому из тех, кого придется убеждать.

— Это Трайгал, старейшина клана бобра, — пояснил Найжел своему другу.

К центру площади величественно шествовал согбенный старец, опирающийся на замысловатый посох. Голову его украшал немыслимый убор, изображающий оскалившего пасть первопредка, тяжелая мантия из блестящих черных шкур почти скрадывала фигуру. На боку красовался ритуальный костяной меч, дошедший с древних времен — сейчас с таким в бой никто не пойдет.

— Я вообще удивлен, что он сюда явился, — продолжал Найжел. — Когда меня представляли мальчишкой старейшинам, он уже тогда был невероятно стар. Всеми делами в роду заправляет его внучатый племянник, Торнал, вон, смотри, тот который стоит в четвертом ряду справа, в таком же наряде. Этот тип ненавидит вас, арситанцев, один из тех, кто хотят новой войны… Сам-то в прошлой войне, по малости лет, не участвовал… Дядя его во всем поддерживает, поскольку сам, похоже, может уже лишь важно кивать головой.

Найжел непроизвольно потер на лице старый шрам — память о мече графа Роберта, сердечного друга. Поставила их судьба в той войне в разные армии и оба сражались честно — за свою страну, за своих близких, за свои земли. Друг против друга.

Начнется новая война между Орнеями и Арситанией — оба вновь окажутся с разных сторон поля битвы. Ни тот, ни другой этого не желали.

— А это — глава клана орла. Он…

Блекгарт, видя как в знойной тишине проходят довольно большое расстояние до принцессы немощные старцы, затосковал, догадавшись, что церемония затянется надолго. Ноги еще не устали, хотя он встал с рассветом и ни разу не присаживался, но где-то внизу грудной клетки пронзительно заныло.

— Этого ты должен помнить, Роберт. Он разбил ваши войска у берегов Великой, тогда нам всем казалось, что победа близка…

— Да, герой.

— Только, потеряв руку, он уже не боец. Но в совете старейшин держится твердо и, кстати, тоже противник войны с Арситанией. Понимает, что нам друг с другом не совладать и посматривает на малый континент. Его ребята, а клан этот самый сейчас многочисленный, рвутся в бой. Меч, как говорится, в ножнах ржавеет. Без стычек настоящих бойцов не вырастить — дюжина турниров не заменит одну хорошую битву.

Принцесса, казалось, не чувствовала усталости — сердце билось учащенно от счастья и волнения. Все старцы, едва коснувшись ее уст своими губами, кивали в знак одобрения. А что произойдет, если хоть один из них не одобрит ее? Она была еще юна, хоть и своенравна, и не понимала, что это всего лишь торжественный ритуал, необходимый, но совершенно ничего не значащий.

Кто же следующий? Когда же пройдут все эти беззубые старики с трясущими руками и начнется сама свадьба?

Площадь, огороженная копейщиками, была пуста, церемониймейстер, по священному обычаю, выкрикивал имена родов, у которых давно погас огонь в чашах в Пещере Предков. В толпе кто обсуждал стоявшую на возвышении принцессу, кто предвкушал предстоящую веселую ночь с песнями и обязательными на подобных праздниках драками, кто с иссохшим горлом не мог дождаться когда выкатят на площадь огромные бочки с арситанским вином для бесплатного угощения. Словно огромное рокочущее море билось волнами о стражников, оцепивших площадь.

Найжел уже рассказывал о чем-то, не имеющем отношения к происходившему обряду, когда удивленно воскликнул:

— О, проклятье, а этот-то чего поперся?

Блекгарт, рассматривающий орнейских рыцарей и знатных дам, резко обернулся.

К принцессе, под приглушенные смешки, в черных мохнатых одеждах, приближался Орестай из клана грача.

— А ты говорил, что только старцы…

— Так оно и есть! — процедил Найжел, поймавший презрительный взгляд врага. — Только этот Орестай… Похоже, не биться мне с ним на поединке, кто-нибудь обязательно убьет его раньше! Сам напрашивается…

— А он имеет право идти к ней? — не выдержал и спросил друга отца Блекгарт.

— Право-то имеет, раз глава рода не смог приехать и раз он был в Пещере Предков… Только… Да уж, такого я не ожидал.

Никто, в том числе и сама принцесса, с удивлением увидевшая не глубокого старца, а крепкого мужчину с холеными черными усами, не ожидали того, что произойдет через несколько мгновений.

Орестай, известный своими дерзкими выходками далеко за пределами земель клана грача, обошел помост, чтобы зайти по ступенькам, глядя на девушку, привязанную к столбам. Он смотрел принцессе прямо в глаза и словно взлетел по ступенькам на возвышение.

Под гробовое молчание Орестай положил руку на талию Гермонды и буквально впился в ее губы совсем не в ритуальном поцелуе.

От него пахло хищником и силой.

Принцесса закрыла глаза, не в силах сопротивляться обрушившемуся на нее урагану противоречивых чувств. Ее еще никто никогда (не смотря на усиленно распространяемые ею же самой слухи и сплетни) по настоящему не целовал.

Она чувствовала крепость его руки, его губы словно впитывали в себя ее жизненные силы, ей было необыкновенно хорошо, палящая жара вдруг сменилась для нее ласковым морским ветерком; ей казалось, что они одни в цветущем раю. Принцесса забыла, что ее окружают тысячи людей, она была в тишине и вот-вот от счастья потеряет сознание…

Тишина действительно царила над огромной священной площадью — словно все из многочисленной толпы от старейшины старейшин до последнего нищего затаили дыхание, наблюдая за этим долгим поцелуем. Даже воры на мгновение забыли высматривать кошельки у беспечных зевак.

Веревки впивались в запястья принцессы, но она почти не чувствовала их, и даже боль в занемевших было руках исчезла без следа. Для нее сейчас существовало только это восхитительное мгновение.

Поцелуй длился долго, очень долго — целую вечность.

И никто, даже если бы пожелал, даже сам старейшина орнеев, не имели права прервать его.

Смутно знакомое птичье чириканье раздалось где-то позади Блекгарта и он повел головой по сторонам, удивляясь, где в этой толчее умудрилась примоститься птаха.

Никакой пичуги он не увидел и еще раз подивился — как среди такого большого собрания людей может быть столь поразительная тишина; все, кроме него смотрели на центр площади. Тишина давила юноше на уши, хотелось закричать, чтобы выдернуть непристойно взирающих на целующуюся пару людей из зачарованного столбняка.

Он еще не успел додумать эту мысль, как отец, несокрушимый граф Роберт Астурский, вдруг громко вскрикнул, схватился за левую половину груди и рухнул наземь — ни сын, ни друг, ни стоявший впереди охранник не успели поддержать грузное тело.

— Графу Роберту плохо! — разорвал напряженную тишину чей-то визг.

— Лекаря! Лекаря!

— Жара такая, сердце не выдержало!

— Чай, не молод уже…

— На помощь! На помощь!!!

Эти крики словно разбудили толпу.

Орестай, державший принцессу, словно коршун голубицу, вздрогнул, услышав крики, в которых громче всех звучали слови «Роберт»и «лекаря!». Прервав долгий поцелуй, он посмотрел в сторону, откуда исходила паника.

Огромная толпа словно вздохнула с облегчением — спало невесть откуда возникшее напряжение этого странного поцелуя, длившегося почти бесконечно.

Где-то захныкал ребенок, на него сразу зашушукали со все сторон.

Граф Роберт встал на ноги, отстранив спешивших помочь людей. Бросил быстрый взгляд в сторону принцессы.

— Все хорошо, — сказал он, обращаясь к старейшине орнеев. — Не надо мне лекаря, случайная слабость. Я сказал — не надо лекаря. — Он отстранил сына. — Я еще способен сам стоять на ногах.

Старейшина что-то шепнул стоявшему рядом слуге. Тот помчался выполнять распоряжение.

Герольд подошел к арситанскому послу.

— Старейшина просит вас присоединиться к нему, благородный граф. Сейчас вам принесут стул.

Без полномочного посла Арситании, представлявшего на церемонии самого короля Асидора, обряд продолжаться не мог. И все это отлично понимали.

— Я сам постою! — сердито ответил граф. — Неужели вы полагаете, что воин будет сидеть в присутствии стоящих старейшин?! Продолжайте ритуал, я уже отлично себя чувствую. Хотя, если могущественный старейшина позволит, глоток вина поможет мне скорее вернуть силы.

Слышавший слова старейшина сделал жест, означающий, чтобы благородному послу дружественной державы немедленно подали кубок.

Все смотрели на графа, кто с сочувствием, кто с удивлением, кто старательно сдерживал злорадную улыбку: мол, был граф Роберт, да весь вышел, укатали сурового бойца беспутные дороги. Знатные вельможи расступились перед слугой и тот протянул кубок. Граф взял бокал, поклонился в сторону трона, и сделал большой глоток. Едва не скривился — орней подал ему кубок пива, не вина. Но граф еще раз поклонился старейшине:

— Благодарю. Я вполне пришел в чувство. Не обращайте более на меня внимания, продолжайте.

Все вновь устремили глаза на принцессу. Ноги не держали ее, она бессильно повисла на веревках — если бы не они Гермонда просто-напросто повалилась бы на каменные плиты ритуального помоста, едва прервался поцелуй.

Орестай вновь положил ей руку на талию, но церемониймейстер что-то прокричал по орнейски. Черноволосый красавиц что-то процедил сквозь зубы и кивнул в знак одобрения — ничего другого ему не оставалось.

Найжел тоже выругался — да на таком замысловатом нездешнем языке, что понял его, пожалуй, лишь граф Роберт.

Орестай медленно пересекал участок от помоста до места, где у трона стояли старейшины орнеев. На его плечи словно навалилась тяжелая скала, он еле волочил ноги.

— Найжел, твой перстень с камнем-дионисием при тебе? — быстро спросил граф у друга.

— Ты же знаешь, он всегда со мной, — удивленно ответил старейшина клана вепря.

— А что?

— Воспользуйся своим правом — иди, поцелуй принцессу, — то ли попросил, то ли потребовал граф.

— Да зачем?

— Я прошу тебя! — с нажимом сказал граф. — Целуй ее как можешь дольше. Не меньше, чем Орестай. Да прижимай к ее телу свой перстень, отгоняющий магию.

— Ты полагаешь, что…

— Я знаю, — устало перебил Роберт. — Не теряй времени, Найжел. Выпей из нее эту муть.

— Что ж, для тебя я готов не только на это, Роберт…

— Сразу после обряда выпьем вина — чтобы ты очистился. Не здешнего пива, а нормального вина…

Но друг его последних слов уже не слышал.

В то время как церемониймейстер хотел торжественно завершить ритуал, Найжел, глава рода вепря, вышел из кольца охранников и уверенно направился к помосту.

Еще не успели обсудить странную выходку грача, как не менее странный поступок совершает глава клана вепря, жены которого находились среди присутствующих дам.

Да, скучная церемония, которую надо было просто перетерпеть, уже дала поводов для догадок и пересудов, которых хватит до самого вечера — от загадочного поведения двух всем известных воинов до внезапного приступа арситанского посла.

— Я сделал, что мог, Роберт, — сказал Найжел, вернувшись на место. — Дыхалка уже не та, что прежде.

— Все хорошо должно было получиться, — успокоил граф. — Я видел. Спасибо тебе, друг.

— Да, я заметил как у нее глазенки засверкали.

При упоминании сверкающих глаз принцессы граф лишь крякнул.

— А где Орестай? — поинтересовался Найжел. — Что-то его нигде не видно.

Роберт пожал плечами, словно это ему было безразлично. Может и действительно, ему было все равно где сейчас находится Орестай из клана грача и чем занимается.

Вряд ли кто вообще вспоминал уже об этом событии, поскольку растворились дверцы высокого сарая, стоявшего напротив дворца, стражники предусмотрительно отодвину толпу любопытных и под завораживающие тягучие звуки древних орнейских инструментов с непроизносимым названием на площадь ступило механическое чудовище, в высоту превышающее семь или даже восемь рослых мужчин, встань они один другому на плечи.

Громкие радостные крики встретили появление символа первопредка всех орнеев.

Блекгарт от удивления приоткрыл рот, взирая на исполинского голубого дракона, сделанного искусными руками местных умельцев. Чудовище вполне можно было счесть живым, если не знать, что в природе таких не водится. Он был голубого цвета, свежевыкрашенные чешуйки, покрывающие монстра, блестели на солнце. У дракона было невероятных размеров брюхо, волочившееся по земле и могучие ноги, расположенные по бокам этого самого брюха — чудовище переставляло ноги по очереди, опираясь как на брюхо, так и на мощный хвост, с растущими в разные стороны роговыми наростами. Чудовище двигалось очень медленно, лапы с грохотом ударялись о землю — бум… бум… бум… бум; пока чудовище делало огромный шаг, сердце зрителя успевало ударить не менее сотни раз.

Принцесса Гермонда едва не закричала и судорожно дернулась — чудовище двигалось прямо к ней. Веревки держали крепко. Всем существом ей хотелось оборвать их и бежать прочь отсюда, куда глаза глядят. С одной стороны она знала, что у нее сегодня свадьба, что ничего дурного с ней не случится… А с другой стороны — страшно же ведь! Вдруг она не прошла это дурацкое испытание, вдруг нельзя было отвечать на эти длинные поцелуи?.. Вдруг чудовище ее пожрет? Почему, почему никто не о чем ее не предупредил?

Вела б она себя чуть по иному в пути, граф Роберт счел бы своим долгом подробно описать ритуал орнейской свадьбы. А так — пусть о ней орнеи беспокоятся.

Впрочем, сердечко молодое, от страха не разорвется. А поволноваться ей полезно.

Граф не впервые видел подобный ритуал — это чудовище выходило сюда и в день заключения мира, и на похороны предыдущего старейшины, на которых Роберт удостоился чести присутствовать. Потрясающее было зрелище, что и говорить, любую заскорузлую душу заставит прослезиться. И графа сейчас интересовал дурацкий вопрос — сколько ж человек сидит внутри рукотворного монстра, чтобы приводить его в действие? То, что магия не использовалась, он знал достоверно.

О, он очень много чего знал достоверно, даже то, откуда взялось это чудовище, которого никто из живущих на земле воочию никогда не видел — этого сейчас уже не знали и сами орнеи, считающие его первопредком. Роберт смотрел на потрясенное лицо сына и почему-то впервые пожалел, что не раскрывал ему душу, не рассказывал то, что повидал в далеких странах за годы скитаний. Не рассказывал того, что узнал, ночи напролет изучая древнейшие рукописи в храме ордена, имени не имеющего. Узнал из записей на таком хрупком пергаменте, что его страшно было брать в руки — за ними следит и переворачивает страницы специальный монах. Это для всех в Арситании, в том числе и для родного сына, граф не владел грамотой — на то мол есть священники и Тени, пусть они читают, дело рыцаря сражаться. На самом деле граф прекрасно разбирал знаки, как находящихся ныне в хождении алфавитов, так и те символы, о существовании которых никто не помнит.

Граф мог бы рассказать не то, что говорится в легендах, в каждом народе по-разному, он читал летописи трехтысячелетней давности, написанные очевидцами события. Он знал о страшных катастрофах, одна за другой обрушивавших на его мир и совершенно изменивших жизнь. И он знал, что рано или поздно грядет очередная катастрофа — следствие первых двух. Он не знал, когда это произойдет и каким именно образом, но он знал, что необходимо сделать все, чтобы ее предотвратить.

Три тысячи лет назад мир выглядел совсем по другому — был один цветущий континент, да несколько десятков крупных островов. Но на этом-то единственном материке было великое множество государств, постоянно враждовавших друг с другом, королевства то росли за счет завоеваний, то рушились в одночасье. Маги, которых тогда, как понял Роберт, было совсем не много, но силой они обладали в тысячу раз более могущественной, чем нынешние, в дела государств не вмешивались, да и между собой почти не встречались. Один из магов — имени его история не сохранила — в одном из своих экспериментов прорвал барьер, отделяющий наш мир от иных. И первым пал жертвой собственной оплошности — через разверзнутый им межмировой туннель хлынули хорошо организованные войска. Пришельцев назвали голубыми драконами.

Может быть они, как и людские племена, разнились между собой строением глаз и формой ноздрей — для покоренных все пришельцы были на одно лицо, вернее, отвратительную морду. Ни на каких драконов, что до сих пор обитают в горах и лесах, принося людям сплошные неприятности, чужаки, конечно не походили. Были они очень высокими — не как этот механический монстр, конечно, но Роберт доставал среднему чужаку едва до трети роста. У графа перед глазами возникло чучело, сотворенное в бездне веков из убитого чужака. Кожа чучела давно потеряла исконный цвет, но невольное чувство восхищения мощью охватывало при виде его в полном вооружении. Чужаки имели очень толстые ноги и хвост, они прыгали на этих ногах на расстояние чуть ли не до десяти шагов, как утверждали древние летописи.

У них были небольшие руки и маленькие головы на короткой шее и в бою они были, благодаря подвижности ног, необычайно опасны. Они не использовали коней, передвигаясь на марше прыжками и неся на спинах тюки с продовольствием. Роберт усмехнулся представив как сто подобных бойцов дружно и в ногу прыгают по дорогам — зрелище жуткое и смешное одновременно. Они совершенно не походили на монстра, который долженствовал был изображать их — ни ростом, ни брюхом, которого у них не было, ни тем более мордой: в пасть механического чудовища свободно проходил человек.

И были завоеватели, в отличие от тех же драконов, разумны — имели свою письменность, ремесла, строй. И порядок. Может и были у них какие разногласия, но на мир словно обрушилась лавина, напоминая природную ярость по неудержимости, но последовательная и методичная. Пришельцы не собирались сосуществовать с коренными обитателями нового для них мира, они собирались занять его целиком, раз и навсегда, чтобы от людей и памяти не осталось.

У них была своя культуры, но сведений об их обычаях и нравах не сохранилось, даже их языка никто не знал. Роберт видел бережно охраняемые в цитадели ордена чудом сохранившиеся таблички со странными полосками — ряды кружков, то пустых, то темных, то с зачерненным сектором: алфавит. Над его разгадкой тщетно ломали головы лучшие умы ордена. Для чего? Да для того, чтобы знать: кто они, откуда пришли, что там, за границей мира, в других мирах? Каких напастей еще можно ждать, если вновь какой-нибудь безумный маг пробьет проход в приграничные миры?

Сколько их, по каким живут законам? Неразрешимая тайна…

От пришельцев остались крохи, следы их тайно и тщательно разыскиваются по всему миру, чтобы хоть на полшажка приблизиться к разгадке. Даже самоназвания их история не сохранила. Кстати, тот камень с глазами, что так поразил Блекгарта по дороге сюда, тоже дело рук чужаков. И в нем заключена дремлющая тысячелетиями магическая сила. Когда-то, как говорят хроники, подобные камни были установлены чужаками во всем мире, но для чего они служили, так и осталось неизвестным. Да и сохранилось их во всем мире не больше трех дюжин…

Впрочем не так уж и сильны и могучи были пришельцы, как доказали последующие три десятилетия после их появления. Сперва успехи их были ошеломительны — они быстро разобрались в ситуации, теперь уж не узнаешь каким образом, и не лезли с завоеваниями во все страны разом. Королевство покорялось за королевством, разрушались столицы, рушились неприступные замки, население уничтожалось почти поголовно, оставшиеся живыми счастливцы — счастливцы ли? — попадали в унизительное рабство. А соседи покоряемых государств равнодушно взирали на это, полагая, что сами-то избегнут подобной участи. Но раскаленная лава уничтожает все на своем пути и не оставляет цветущие оазисы там, где пролегает ее путь.

Через десяток лет после появления чужаков, казалось, что людям больше нет места в этом мире. Это была самая настоящая катастрофа, равная по разрушительной силе всемирному наводнению, которое произошло за тысячи лет до нашествия, или тех времен, когда земли ушли под воды и из океана родились новые, а единый континент раскололся надвое — но это было уже после появления чужинцев. А тогда — не природа, другая раса чуть не уничтожала людей, чтобы жить в этом мире. В летописях говорится, что они осваивали континент, обрабатывали поля, разводили скот, выстраивали свои, непривычные по формам города, в которых людям, казалось, и жить нельзя. И на этом бы история человеческая могла бы и закончится, если бы не появился герой по имени Марлор.

Одни легенды утверждают, что он был сыном того самого мага, что раскрыл дверь в иноземье, другие летописцы пишут, что он был рабом, третьи — принцем последнего из оставшихся непокоренными государств. Так или иначе, он сумел объединить вокруг себя людей и возглавить сопротивление. Долгих два десятилетия шла непрерывная война по всей земле, но уже не чужаки уничтожали людей — волна, разбившись о неприступный берег, откатывала. И пришла пора, когда людские армии оттеснили пришельцев к замку мага, туда, откуда начали чужаки свой путь. В последней решающей битве (детали у всех древних историков, кто писал об этом, почти не сходятся) замок был взят. И Марлор хотел уничтожить проход и покончить с собой, потому что дело всей его жизни свершилось.

Но среди его соратников тут же началась свара не на жизнь, а на смерть — кто будет правителями отвоеванных от захватчиков стран, каждый доказывал свои права, как по роду, так и по праву сильного. Каждый считал, что его земли меньше, чем у соседа и надо отвоевывать свое, пока войска привычны к битвам. Как это все напоминает нынешние времена!

И тогда Марлор кликнул своих воинов — не военачальников, а простых солдат, которые были с ним с самого начала — и собрал в замке армию. И послал во все края гонцов с сообщением, что если он узнает о войне между людьми, то явиться и разобьет обе враждующие армии. Так его и прозвали — Царь Мира. А он сидел безвылазно в замке, охраняя лаз в иномирье, не в силах уничтожить его.

Его единственный сын погиб в одном из решающих сражения, это сводило Марлора с ума. И к нему стали со всех краев приезжать женщины, оставшиеся вдовами или те, которых замуж никто не брал. Легенды то описывают его страстным любовником, который за сутки мог обрюхатить тысячу женщин, то суровым аскетом, который не отказывал ни одной женщине в семени, но делал это, словно выполнял тяжелую повинность. И через несколько десятилетий появились целые братства его сыновей, которые считали своим долгом лишь сохранение мира, и для этого постоянно готовились к войне.

Странно, несмотря на века процветания, когда человеческое племя сумело отправиться от тяжелейших потерь, когда вновь расплодилось по всей земле и заново были отстроены города, словно сызнова изобретены ремесла, о тех временах осталось очень мало сведений. Тысяча лет, лишь утверждают хроники, длились благодатные времена. А потом произошел перелом мира — жуткие времена. Уцелели, дай бог, один из десяти, живущих тогда людей, земля словно взбунтовалась — рушились города, годами на землю низвергался неостановимый ливень, континент раскололся на два, оставив между новыми материками лишь полоску островов. И где-то далеко в холодном море, сохранился на одиноком острове замок Царя Мира.

Много в ордене высказывалось предположений о причинах той всемирной беды, но какое из них правдиво — кто сейчас скажет? Может, и верно, что магия чужого мира, врываясь сквозь оставшееся открытым отверстие, переполнила астрал и мир возмутился.

Да, Роберт, в отличие от всех, взирающих сейчас на огромного механического монстра, ничуть не походящего на оригинал, знал правду. Вернее то, что считалось правдой, то что можно было вообще узнать, и что тщательно оберегалось членами тайного ордена.

А орнейское племя, выжившее на образовавшемся архипелаге, почему-то считает, что произошло от голубого дракона, благословившего землю своим посещением в незапамятные времена и ушедшего навсегда в свое прекрасное занебесье, куда после смерти призывает своих потомков, дабы дать им в награду вечное наслаждение.

Более полутысячи лет прошли со времен последней катастрофы, и все стирается из памяти людей, метаморфируется и принимает совершенно уж невозможные формы: чего не было — стало; что было — навсегда исчезло. И лишь немногие знаю правду. И не говорят ее другим не потому, что считают необходимым хранить в тайне, а потому что знают — правда никому и не нужна.

— Вы готовы, благородный посол короля Асидора? — обратился к нему церемониймейстер, один из самых знатных и уважаемых людей своего народа.

Огромный механический голубой дракон уже дошел до самого помоста, где находилась принцесса Гермонда и, раскрыв огромную пасть, в которой была лишь чернота, остановился. Принцесса едва не потеряла сознание и лишь тихонько простонала, голос королевской крови подсказывал ей, что кричать здесь и сейчас нельзя, даже если ее будут рвать этими огромными острыми зубами на куски.