ГЛАВА ПЕРВАЯ

Дорога, пролегающая среди грязно-рыжих скал, казалась невыразительно серой и была гулкой, точно деревянный барабан. Ничто не радовало взгляд, лишь изредка у обочины попадалось полуссохшее корявое деревце либо чахлый куст; стук копыт и натужный скрип повозок словно заполняли весь мир.

Солнце в белесом без облачка небе стояло прямо над головами. Юный рыцарь Блекгарт пребывал в томлении.

— Поедешь рядом со мной, — сказал утром отец.

Приказания родителя следует выполнять беспрекословно. Особенно, если твой отец — прославленный герой граф Роберт Астурский, совершивший множество невероятных подвигов во славу короля Асидора; если он сейчас перевязан трехцветной лентой высокого посла и является главой континентальных рыцарей, привезших на архипелаг одну из внучек короля Арситании Асидора II для замужества с единственным сыном старейшины кланов Орнейской страны гор.

Вот и томится Блекгарт под знойным светилом, вплавляющим прямо в тело тяжелые металлические наплечники. Насколько хорошо было там, в родных просторах, среди моря зелени, гарцевать рядом с каретой принцессы Гермонды, перебрасываясь шуточками с ее фрейлинами и такими же, как он, молодыми воинами, в первый раз отправившиеся в далекое путешествие. Насколько хорошо знать, что ты любим и ежечасно видеть любимую. Но потом было долгое плавание по морю, обошедшееся без бурь, нападений пиратов и других приключений, но Блекгарту невыносимо было даже вспоминать его — все дни его мутило, не до обмена взглядами с девушками и веселых улыбок. Нет ничего хуже, когда отсутствует твердая почва под ногами, когда даже стены вокруг тебя пляшут, будто напились пенистого эля… Вот уж воистину — кто в море не бывал, тот горя не знал.

Граф Роберт посмотрел на сына, словно собираясь что-то сказать, вздохнул и вновь устремил взгляд на дорогу.

— Эй, слуга! — зычным голосом крикнул, не поворачивая головы, граф. — Еще вина!

И протянул назад левую руку, не замедляя размеренного движения коня. Он был уверен, что ему прямо в пальцы будет вложена фляга с вином. Что и произошло.

Граф зубами выдернул деревянную затычку, сплюнул ее в сторону и приложился к горлышку.

— Отец! — укоризненно произнес Блекгарт. — Это уже третья бутылка с утра. Мы едем по чужой стране, с которой, по вашим же рассказам, пятнадцать лет назад вели ожесточенную войну. Здесь опасности могут подстерегать в любое мгновение.

Не зря же вы сказали мне быть рядом с вами!

В последней фразе выразилась вся скрытая обида юноши — на скучную дорогу, на жесткое седло, на сбегавшие по спине струйки пота и пересохшее горло.

Граф оторвался от бутылки, на его ничего не выражающем лице появился интерес. Но тут же пропал. Граф снова вздохнул, словно ему предстояло выполнить тяжелую и неблагодарную работу.

— Вон, посмотри, впереди растет старый карагач. Видишь?

— Да, отец, — кивнул юноша, прикинув, что до дерева почти сто шагов.

— Отсчитай… ну, скажем, пятый сук снизу.

— Отсчитал, — сказал Блекгарт, который не понимал о чем речь, и ему было лениво вглядываться в какое-то высохшее, ничем не примечательное дерево.

Блекгарт, даже если бы ожидал движение отца, все равно бы не успел заметить, как все произошло, столь стремительно граф метнул вперед узкий длинный кинжал, до того покоившийся в расшитом вычурным узором чехле на поясе.

— Ну, смотри, — усмехнулся граф, когда они поравнялись с деревом. — Куда попал клинок?

— Под пятый сук, — несколько растерянным голосом признался юный рыцарь.

— Сможешь повторить?

Юный рыцарь не ответил. Хотя, если подумать — что здесь особенного? Ну, метнуть нож в дерево, пусть и с такого расстояния… Если постараться — каждый сможет…

— Еще вина! — граф отбросил пустую флягу. — И подайте мне мой кинжал…

Иссохший корявый карагач остался далеко позади, а Блекгарт так и не осмелился вновь заговорить с отцом.

Перед ними ехали только два знаменосца — один с распущенным знаменем Арситанского королевства, второй — с личным знаменем графа Роберта, на котором над родовым гербом золотом был вышит дракон, добавленный в символику графа два десятилетия назад, после знаменитой победы над гриадским четырехкрылым драконом-людоедом.

Огромная кавалькада растянулась за двумя всадниками, сыном и отцом, на тысячи шагов. Четыре оруженосца следовали за графом Робертом. Двое, со щитом и копьем, чуть позади, такие же соискатели шпор, каким был Блекгарт всего полгода назад. А сразу за графом ехали с мечом наготове пожилой воин, который, говорят, при графе с первого дня получения им шпор, и странный маленький оруженосец, везший графский боевой шлем. Этот молчаливый человек по имени Марваз, сидевший на коне так, словно на нем и родился, был уродлив, всегда носил повязку, закрывающую нижнюю половину лица — лишь черные, колкие глаза под густыми сросшимися на переносице бровями в окружении сетки глубоких морщин были открыты собеседнику.

Он почти неотлучно находился при графе, не брезгуя выполнять и обязанности слуги.

Блекгарту, наследнику графа, четыре оруженосца не положены по возрасту. Его единственный был вдвое старше самого рыцаря и не раз отличался в сражениях в отряде графа. На рыцарские шпоры он не претендовал, а ратное дело, учитывая бесценный опыт, знал не хуже (если не лучше) своего юного господина.

Сразу за ними, на маленьких мулах, тряслись двое мужчин в одинаковых серых одеждах свободного покроя, с огромными капюшонами, надвинутыми почти до самых глаз — Тени рыцарей, которые, ни во что не вмешиваясь, должны смотреть и все их подвиги, дабы такие будут, пересказать. Каждому рыцарю, даже еще не обзаведшемуся по скудости средств слугой и оруженосцем и которому самому приходилось готовить себе ночлег, полагался такой Тень, член братства, основанного чуть ли не столетие назад еще отцом нынешнего короля. Чем они питаются, о чем думают — рыцаря не волнует. Но если вернешься из похода один, без Теня, то можешь даже не заикаться об одержанных победах и славных подвигах, просто-напросто слушать никто не знает. Дело рыцаря — воевать, другие за него все расскажут. Этот обычай распространился почти на все рыцарские страны и братство имело свои замки с хранилищами рукописей во многих крупных городах мира; можно было пойти в любое из них и узнать, что совершил в своей жизни достойного, а также недостойного, например, твой прадед. Лишь в постель Тени нос не совали, да при разговорах отходили на почтительное расстояние, если рыцарь специально не приглашал послушать — мысли и пустые слова рыцарей Теней не интересовали, только поступки. К этим немногословным спутникам рыцарей все давным-давно привыкли и никто не обращал на них внимания, точно так же как на естественную, отбрасываемую солнцем тень, которая, по легендам, являлась законной супругой члена братства.

Позади графских оруженосцев ровными рядами ехали двадцать два арситанских рыцаря, отправленные королем в почетный караул своей внучки. Перед господином следовал знаменосец с гордо распущенным стягом; место каждого рыцаря в процессии было строго определено знатностью рода и заслугами перед королевством.

Не часто даже жители самых блестящих столиц могли любоваться столь величественным и красивым зрелищем, на которое сейчас равнодушно взирали окрестные скалы.

За рыцарями ехала, запряженная четверкой белых без единого пятнышка лошадей, золоченая карета арситанской принцессы. Следом — карета графа, подобающая ему по должности королевского посла, но никто не видел, чтобы он хоть раз садился в нее. А дальше — неохватная взглядом вереница карет священнослужителей, знатных дам и фрейлин, повозок с провиантом, запасным оружием и прочей необходимой в дальнем походе снедью, а также с приданым принцессы, одно перечисление которого заняло четыре свитка. Замыкали кавалькаду, за которой еще не успели, как на материке, увязаться гулящие девки, конные копейщики и два опытных рыцаря, участвовавших в последней арситанско-орнейской войне, поставленных графом в арьергарде для защиты от внезапного нападения с тыла.

Сотни человек, третий день пути по безлюдной дороге главного острова архипелага.

И каждый думает о своем: принцесса — о том, как выглядит ее суженый, а так же, что тот рыцарь, жадно ловящий каждый ее взгляд, очень недурен собой, что граф Роберт жестокий самодур, шуток не понимающий, что его сын сегодня же будет восхищенно стоять перед ней на коленях, а сквернавке Инессе, она еще отомстит как подобает. Фрейлины мечтали о ласках какого-нибудь молодого кавалера, едущего шагах в ста от кареты, или о новых прическах, что они увидят в чужой столице; воины прикидывали долго ли еще до стоянки и что было бы неплохо расположиться на ночлег в каком-нибудь городке, где есть постоялые дворы со всеми приличествующими подобным заведениям атрибутами, говоря проще, вином, сытным ужином и девками; ветераны прошлой войны рассказывали соседям по строю о жестоких и странных обычаях, бытовавших в ту пору у орнеев, но их историям сейчас уже верилось с трудом; слуги размышляли о какой-нибудь болячке, чесночной похлебке или другом подобном пустяке. И все маялись от жары и скуки.

Один граф обязан думать о безопасности, об успешном выполнении миссии.

А он, казалось, дремлет в седле, углубившись в себя после краткого диалога с сыном. Огромный, тучный, с коротко стриженными каштановыми волосами, начинающими серебриться на висках, еще красивый, но то, что старость уже стучится в его двери, догадаться несложно. Конь под стать хозяину, с толстыми ногами, обросшими у копыт густой шерстью — специальной выносливой породы, что разводят в вольных княжествах на малом континенте. Другой конь такого гиганта как граф и не выдержит; еще три подобных запасных коня двигались в обозе. Предусмотрителен граф во всем, что касается амуниции, и, значит, жизни. Опытный, битый, закаленный… Хотя по лицу и не скажешь, чистое лицо, ни шрамов, ни ожогов, словно всю жизнь провел в великолепных дворцах, развлекаясь танцами с прекрасными дамами. И не поверишь, глядя на него сейчас, в рассказы о нем, но Тени соврать не дадут.

Да и не слышал молодой Блекгарт ни одного рассказа из уст отца, он с ним вообще общался крайне мало, поскольку отец все время в разъездах — стремится к цели, известной лишь ему одному. А вот барон, у которого Блекгарт служил два года оруженосцем, был совсем другим, так и сыпал: «А вот, помню, я вызвал на поединок такого-то…» или «А вот, помню, я вызволил из плена красавицу такую-то…» Как правило, у Тени барона никто переспрашивать о тех подвигах не решался, а сами они в разговоры никогда, если уж слишком рыцарь не фантазирует, не вмешиваются:

когда спросят, тогда и скажут, что видели, без комментариев. А вот отец — молчалив, за него говорят другие. Такое говорят, что и поверить трудно. Тем более, глядя, как он сейчас дремлет в седле, а до этого тянул лениво винцо из фляги. Причем — на такой жаре. А другим, кроме как на привале, вино пить не разрешает… Он — посол, ему все можно…

А до привала еще ой как далеко.

Сам Блекгарт внешне на отца не походил, удался в мать, тонкую хрупкую и очень красивую женщину, отошедшую в мир иной семь лет назад. Юноша не отличался высоким ростом, хотя и низким его было не назвать, ни геркулесовым сложением.

Черты его лица были тонки и изящны, сразу привлекая к себе женский взгляд, а небольшой шрам между правым глазом и виском, оставшийся от детской шалости, добавлял ему мужественности.

Дорога резко огибала скалу, сразу за поворотом выделялся на фоне коричневых невзрачных гор огромный, не менее двух человеческих ростов, идеально черный валун. Юный рыцарь бросил на него равнодушный взгляд и невольно вздрогнул.

— Отец! Что это? — не сдержал он восклицания.

— Старый идол, — не поворачивая головы, ответил граф Роберт. — Стоит уже много веков, с тех времен, когда истинная вера еще не была принята здесь. Ты еще и не то в столице орнеев увидишь. Вера, казалось бы, одна, а обычаи… Ничему не удивляться — вот первый закон для рыцаря, сынок. Вбей это себе в сердце, если хочешь выжить…

Блекгарт смотрел на отполированный то ли временем, то ли человеческими руками или магическим желанием валун.

Посреди гладкой поверхности камня, точно на уровне головы проезжающего мимо путника, в камне были глаза. Они казались живыми, наверное, были выложены из тщательно подобранных по цвету минералов. Они были не человеческими, почти круглыми, напоминали скорее глаза какой-нибудь хищной кошки.

Блекгарт ехал, не в силах оторвать взор от странных глаз. У него было такое ощущение, будто они сверлили его взглядом, не отпуская ни на мгновение, пока юный рыцарь не отъехал достаточно далеко. Взглянув вперед на дотоле опостылевшую дорогу, юноша вздохнул с облегчением. Он с трудом преодолел, и то лишь потому, что рядом ехал отец, желание слезть с коня и встать перед камнем на колени. Злой был взгляд у этого идола, беспощадный, и в то же время будто вопрошающий: «Куда и зачем едешь ты, путник?»

Молодой рыцарь не выдержал — бросил прощальный взгляд на странного идола. И заметил, что все прочие так же не могли отвести с него взгляда, а кое-кто из рыцарей даже спешился перед ним, словно молча давая отчет о прожитой жизни чудному камню с пронизывающим взором.

Все разговоры смолкли, словно люди считали кощунственным обмениваться незначительным фразами перед взором, глядящим из глубины веков; только топот коней, да скрип колес, раздавался над дорогой, да и то, они будто тише стали.

Блекгарту очень хотелось подъехать к каретам фрейлин принцессы и поинтересоваться, какое впечатление странное изваяние произвело на них. Молчание все более и более угнетало юношу, а граф беззаботно прихлебывал из очередной фляги, словно находился на прогулке в собственных владениях и ни что окружающее его не касалось.

— Отец, — не смог снести молчания Блекгарт, — сколь долго еще до Иркэна?

— Не знаю, — пожал плечами граф. — Я всегда преодолевал это расстояние за два дня. Когда ехал один. А сейчас… — он кивнул за спину. — Когда еле тащимся…

Столько же осталось. А, может, и чуть больше.

Граф снова вздохнул — не тяжело, не горестно, скучающе. Он ничем не показывал, что возложенная на него почетная миссия посла ему в тягость. Как ни молчалив граф, но долгая дорога, тем более безделие во время морского путешествия, развязывает язык, и окружающие его рыцари знали, что согласился он на путешествие в Орнеи единственно, чтобы повидать своего старого друга Найжела, который отписал графу, что отныне не может более покинуть родину. И Роберт, нелюбивший отвечать за кого-либо, кроме себя самого, согласился на просьбу своего короля. Да и кому нести мир, как не одному из героев прошедшей войны?

Многие из кланов орнеев его ненавидят? Что ж, пусть смирятся, раз тогда не сумели победить. Очень многие из островитян хотели бы реванша — граф Астурский это очень хорошо понимал. Но он, несмотря на то, что для рыцаря война родная стихия, так же понимал, что еще одно противостояние было бы губительно для обоих сторон (стареет, стареет — лет двадцать назад такие мысли и в голову бы не пришли). В то время, как на малом континенте появилось новое грозное государство, подмявшее под себя почти всех соседей и угрожающих начать завоевания большого материка, что этот государь рвется к силам столь великим…

Впрочем, долой эти думы — нового не надумаешь, а от постоянного перетирания одного и того же тошнит, да и толку никакого. Смотри вперед и предвкушай встречу со старым другом, дороже которого, как оказалось, и нет никого, после потери жены.

— Уже три дня едем — ни поселка, ни придорожной гостиницы… — подосадовал Блекгарт. — Даже ни один путник навстречу не попался. У нас бы уже сотни повозок и тысячи нищих встретили…

Граф усмехнулся.

— Если ты их не видишь, это не значит, что никого нет.

— Я не понял вас, батюшка.

— Прячутся в горах, — безразличным голосом пояснил граф. — Дорога — для важных господ, ее еще прозывают здесь Царской дорогой. Для простых людей есть тропки в горах, покороче, но покруче и поопасней — камнепады случаются, да порой шалят там лихие люди.

— А здесь разве не может быть разбойников?

— Может быть все, — усмехнулся граф. — Запомни это крепко накрепко, сынок.

Считается, что эту дорогу охраняют призраки померших старейшин кланов и их лучших воинов… Но никто лучше не сбережет, как собственная рука, да верный меч. Никогда не рассчитывай на помощь духов, либо лесных или горных существ, только на себя, да на преданного друга. Вбей это себе в сердце, если хочешь… выжить.

Он почему-то внезапно расхохотался. Блекгарту очень трудно было разговаривать с родным отцом, совсем не то, что с многословным бароном, у которого не так давно служил оруженосцем.

Граф неожиданно оборвал смех и поднял вверх руку, в которой была зажата фляга с вином.

— Стоять! — гаркнул он.

Двое знаменосцев тут же натянули поводья. Кавалькада еще какое-то время двигалась по инерции и длинная череда повозок, растянувшаяся по дороге, стала уплотняться — словно червяк стягивается, чтобы преодолеть следующий отрезок пути.

Блекгарт подумал, что отец решил сделать здесь обыденную остановку, чтобы сойти с коня и размять ноги. Многие решили так же и начали присматривать подходящие нагромождения камней, чтоб справить естественные нужды.

Но граф не опускал руку, всматриваясь вдаль. Даже приложил к глазам ладонь руки, вроде козырька от солнца, и чуть привстал на стременах. Его сын тоже посмотрел вперед, но кроме обрыдлой дороги среди не менее надоевших гор ничего не разглядел.

— Видишь? — спросил граф.

— Что? — чтобы не молчать, когда спрашивает отец, переспросил Блекгарт.

— Впереди отряд, — лаконично пояснил граф. — Пыль подняли, как и мы.

— Наверное, это наконец-то встречают нас, — предположил юноша. — Гонца-то еще из порта отправили ихнему королю.

— У них не король, а старейшина, — не сводя глаз с дороги, поправил сына граф.

— Что, в общем-то, одно и то же, если разобраться, раз титул по наследству передают…

Он пробормотал это про себя, совершенно не вникая в смысл сказанных слов. Он принимал решение, которое должно быть единственно верным.

Собственно, а что тут думать? Гонец был отправлен сразу же, как только они высадились с кораблей, их должны встречать, по всем законам рыцарства. Что Блекгарт и сказал вслух:

— Это, наверняка, встречают нас посланцы старейшины орнеев. Давно пора!

— Нет, не пора, — покачал головой граф. — Рановато.

— Отец, но ведь вы сами говорили, что до Иркэна доезжали за два дня. Значит, гонец уже давно был там и они сразу же выслали навстречу рыцарей.

— По моим соображениям, мы должны были их встретить завтра-послезавтра. Но…

все может быть. Могли и вчера встретить, я бы не удивился… Особенно, если встречать поехал Найжел, вот уж кто коней никогда не щадит.

Граф повернулся к молча ожидавшим команды рыцарям.

— Вы двое, — он назвал имена рыцарей, — останетесь здесь. Повозки пусть вплотную подтянутся друг другу и воины из заднего отряда, на всякий случай займут оборону. Окна кареты принцессы закрыть ставнями и никого — слышите, никого! — не подпускать к ней. Даже пролетающую мимо птицу сбивать стрелами и проползающего гада рубить мечами. Это — приказ, за выполнение отвечаете собственными жизнями! Остальные рыцари, с оруженосцами и знаменами поедут со мной. Герольды, трубите марш короля Асидора!

Раздались торжественные звуки труб, равно как зовущие на битву, так и вливающие в душу гордость за свою страну.

Тем же неспешным аллюром, что и прежде, граф направил коня вперед.

Вскоре и Блекгарт увидел приближающийся отряд — с распущенными знаменами, с рыцарем впереди. Это, несомненно, были встречающие, и Блекгарт возрадовался, что на сегодня утомительная дорога закончена — после церемониала приветствий два отряда сольются в один, разобьют шатры и, как того достойно, отпразднуют радостную встречу.

Заметив движущихся к ним рыцарей, встречный отряд остановился, граф продолжал движение — как и подобает гостеприимный хозяин ждет у порога, гость с чистым сердцем движется к нему.

Наконец, расстояние между отрядами сократилось до десятка шагов. Блекгарт видел орнейских рыцарей с приветливыми мужественными лицами, все были в парадных одеждах и лазурных плащах, со значком старейшины Орнеев на груди и собственного клана; за каждым воином оруженосец держал тотем, где под драконом, располагалось изображение покровителя рода.

Впереди на красавце коне каурой масти восседал глава встречающих, рыцарь с пересекающим всю левую половину лица застарелым шрамом.

— Отец! — воскликнул Блекгарт, — это же ваш лучший друг, с которым вы позапрошлым летом приезжали в наш замок! Рыцарь Нэйджел.

— Его зовут Найжел, — коротко бросил граф.

В это мгновение герольды доиграли марш и граф, остановив коня, обратился к своему старому товарищу, который сейчас представлял правителя своей страны.

— Благородный рыцарь, славный орней, сын вепря, сына дракона, мы — посланцы короля Асидора, везем его внучку, принцессу Гермонду, для замужества сыну вашего государя. А также мы везем многие дары старейшине рода дракона, отца всех орнеев, в знак уважения и дружбы между нашими странами.

— Мы рады приветствовать благородных посланцев арситанского короля Асидора на земле орнеев, — глухим басом ответил человек со шрамом, торжественно приложив руку к правой половине груди.

Герольды за его спиной коротко проиграли фразы из общего гимна орнеев.

Блекгарт облегченно вздохнул, церемониал приветствия не оказался слишком долгим, сейчас отец даст сигнал, чтобы приблизились остальные и сойдет с коня. Тогда и Блекгарт сможет наконец размять ноги.

Где-то позади отца раздался птичий посвист «Фью-ить фьюи-фьюви фьють!». Юный рыцарь оглянулся, но пичуги нигде не заметил, словно это оруженосец графа, никогда не снимавший повязку с нижней половины лица, чирикает по-пташьи.

— В кипящем котле, Найжел, — улыбаясь сказал граф, своему старому другу, возглавляющему представительство государя Орнейского.

— Мы отпразднуем нашу встречу прямо сейчас, — ответил тот, словно не расслышав странных слов посла короля Асидора. — У нас с собой запасены прекрасное вино, и вчера еще бегавший по горам королевский олень. Но сперва вы должны, как положено обычаями, представить меня принцессе Гермонде.

Однако граф, вместо того, чтобы, как все ожидали, отдать приказ, выхватил из ножен кинжал и без размаха метнул в собственного старого друга.

Кинжал попал точно в переносицу, погрузившись в голову встречающего до самой рукояти.

Вскрик удивления и еще неосознанного ужаса от содеянного раздался только в в рядах рыцарей короля Асидора.

Его перекрыл могучий рык графа Астурского:

— Меч и щит мне, живо! Рыцари — к бою! За короля Асидора! Герольд — труби тревогу, чтобы все наши слышали!

Блекгарт отлично разобрал эти слова, и даже понял их смысл, но он замер в седле, словно окаменев, и не мог свести взгляда с рыцаря Найжела, которого убил его отец. И другие рыцари, побывавшие не в одной переделке, тоже не могли сообразить, что вынудило их предводителя убить посла страны, в столицу которой они уже так долго едут. Переходить от мечтаний о сытном ужине и добром вине к смертному бою с людьми, которых мгновение назад считал друзьями, да еще без вразумительных причин к этому, тяжело даже для бывалых людей. Но оруженосцы спохватились сразу, подскакивая к господам и протягивая первым делом шлемы.

А с предводителем встреченного отряда происходили совсем уж непонятные вещи — вместо того, чтобы рухнуть с коня на землю, он медленно поднял руку и выдернул смертоносный клинок из раны, та мгновенно затянулась.

Без слов и кличей отряд под предводительством не желающего умирать Найжела ощетинился мечами, причем (рыцари, правда, не обратили на это внимания)

оруженосцы орнеев не очень-то беспокоились подать щит и шлем господину, даже женщины и слуги собирались сражаться сами наравне с остальными.

Но путь им преградил граф Роберт, со своим грозным мечом, блеснувшим в лучах солнца, словно волшебный луч. Голову графа уже закрывал боевой шлем, быстро надетый и пристегнутый проворным Марвазом. И развевающиеся белые перья плюмажа над алым плащом с золотым драконом на спине, вывели рыцарей из ступора.

Все кричали, чтобы оруженосцы быстрее подавали мечи и щиты, воздух наполнился боевыми кличами.

Чудным образом не погибший Найжел не успел ни взять меч и щит у оруженосца, ни отвернуть коня. Словно удар молнии обрушился на него удар графского меча, в который могучий боец вложил всю свою силу и сноровку.

Меч рассек орнея надвое аж до низа живота, задев и высоко поднятую луку седла.

Даже на расстоянии было видно, что противник графа — не человек. У него не было обычных органов, кровь не залила попону коня, который дико заржал, отпрыгнув в сторону так резво, что граф едва не выпустил из руки меч.

Граф уже разрубил оруженосца, спешившего на помощь Найжелу, и тот тоже оказался не из крови-плоти.

А Найжел ухватил правой рукой левую половину тела, а левой — правую и потянул, соединяясь. На глазах оторопевшего Блекгарта обе половины срослись и, что более удивительнее, срослись доспехи и одежда. Только лицо мерзкого нечеловека больше не напоминало даже отдаленно черт Найжела, теперь была полубесформенная звериная отвратительная морда, с яростно горевшими желанием убивать глазами.

— Это грязевые куклы! — крикнул граф. — Они слеплены по подобию настоящих людей, но почти лишены разума! Старайтесь рубить их и тут же сбрасывайте на землю. На земле они не возживают! Стаскивайте их чугунными клювами и добивайте на земле!

Во время этой короткой речи граф, подавая пример, выбил разрубленного оборотня из седла и, когда тот коснулся дороги, направил на него коня, щитом отбивая удар одного из самых шустрых противников.

Блекгарт словно очнулся от зачарованного сна — оруженосец протягивал ему щит и шлем. Медлить было нельзя и юный рыцарь быстро надел на голову тяжелый шлем, на котором красовался скромный алый плюмаж. Это был его первый настоящий бой, в котором он принимал участие, не как оруженосец. Бой не на турнире, а с врагом, да еще не с простым, с магическим!

Юный рыцарь боялся лишь одного — оплошать на глазах строгого и такого бесстрашного и сильного отца. Поэтому даже не дождавшись пока оруженосец как следует прикрепит шлем, он выхватил у него меч (копье в такой толчее бесполезно) и рванулся в бой.

Дорогу, окаймленную горами, нельзя было бы назвать узкой, но и на ристалище она никак не походила. Рыцари графа, водрузив на головы шлемы и взяв у оруженосцев мечи, ринулись вслед за предводителем, который уже далеко проник во вражьи ряды, кроша противников на части, будто повар вареную морковь для супа, и рычал за спину:

— Один из герольдов — к кортежу! Пусть поставят тройной заслон у кареты принцессы! Чтоб ни одна тварь до нее не добралась! А ты, дружок, труби громче!

Звук твоей трубы нагонит страха на проклятых чудовищ! Не делайте разницы между рыцарями и слугами! Они все — колдовские чудища! Убить надо всех!

Его слова не расходились с делом, он неустанно взмахивал мечом, его оруженосцы, скидывали на мгновение потерявших возможность действовать противников на землю, под копыта боевых коней.

— Лошадей врага старайтесь не ранить! — кричал граф, не прекращая смертельной жатвы. — Надо будет вернуть хозяевам!

Что за неуместные мысли у графа? О том ли следует думать в такую минуту?

— Тот из врагов, у кого потечет обычная кровь — кукловод! — прокричал граф.

— Его не убивать, взять живым! Кто возьмет его в плен — в награду получит полную пригоршню золота. Если это сделает оруженосец — шпоры гарантирую!

Первого своего противника — молодого черноволосого рыцаря со щегольскими усиками и в национальном костюме орнеев — Блекгарт зарубил наотмашь. Сила удара и чуть под неправильным углом повернутый меч привели к тому, что враг, прыснув на Блекгарта из раны вместо крови какой-то серовато-коричневой густой дрянью, вывалился из седла. Блекгарт услышал предостерегающий крик оруженосца и сумел вовремя подставить щит под удар противника слева, а то бы разделил судьбу своей жертвы и валялся бы сейчас в пыли дороги, если и не погибший, то рискующий быть забитым конскими копытами с тяжелыми подковами.

Первый успех взбудоражил кровь. Тот вражина, что наносил удар, получил в ответ резкий выпад, который снес ему часть головы вместе с ухом. Но противнику это было словно ни почем и Блекгарт уже с трудом отразил щитом новый удар. И атаковал сам, но промахнулся, попав по крупу лошади, наверное, перерубив ей хребет. Конь под противником свалился как подкошенный. Но лишенный части головы магический монстр, плеская на Блекгарта мерзкой, ничем не пахнущей жижей, проворно вскочил на седло — видно прав отец, прикосновение к матушке-земле этим тварям смерти подобно.