увеличивался и это имело большой смысл потому, что после, примерно 4-5-месячной эксплуатации в вахтовом режиме 1-го и 2-го блоков, стало ясно, что психологически и физически, даже, это тяжелая работа, когда, пусть и с длинными перерывами на отдых, но по 10-12 часов операторы должны находиться за пультом управления, – проблема длительной оторванности от семьи, работа в необычных условиях – все это создавало такие проблемы, что становилось очевидным, что вахтовый метод, в данном случае, конечно, является не оптимальным.

Он был вынужденным, сыграл большую роль в течении того периода времени, когда им пользовались, но базироваться на нем, как на основном методе работы стало совершенно ясно, что это невозможно.

Поэтому темп сооружения города Славутич, как основного городка энергетиков, он резко усилился.

Вот, скажем, Борис Евдокимович ЩЕРБИНА, вот так на моей памяти, чуть ли не ежемесячно, совершал такие специальные вояжи для того, что бы контролировать, следить за тем как идет сооружение города Славутич, как идет оснащение, насыщение его оборудованием, – в общем этот вопрос постоянно находился под его контролем. Впрочем, как и все остальные вопросы, связанные с этой Чернобыльской аварией.

Уже где-то в середине 1987 года, вот в это лето 1987 года, наконец-то появились роботы, сделанные руками нашими, советскими. Скажем, роботы, созданные в Институте атомной энергии имени Курчатова. Это роботы-разведчики, которые мы не могли своевременно получить ни от куда, ни из какой страны мира. Вот сами мы сделали роботы-разведчики, которые в самых сложных геометрических условиях, в условиях завалов, высоких радиационных полей, могли продвигаться, практически на любые расстояния, управляемым образом, и производить радиационную и термическую разведку обстановки, выдавать необходимую информацию.

Эти роботы сыграли и большую роль уже сегодня потому, что с их помощью было обнаружено много интересов по вопросам, связанным с характером и последствиями аварии. Но я не уверен, что они принесут еще больше информации.

Другая идея которую я неоднократно высказывал и просил исполнить (она пока до сих пор не исполнена) – это идея, связанная с созданием летающих роботов, т е. авиамоделей радиоуправляемых, которые несли бы на себе датчики. Датчики как радиационных полей, датчики с помощью которых можно было бы измерять состав газа над различными точками Чернобыльской АЭС. Ну, с тем, что бы не использовать ни…

(запись стёрта)

академик Легасов В.А.

Речь идет о статье, которая должна быть написана по заданию журнала «Сантик оф америкен» и статьи, которая должна носить какой-то обобщающий философский характер.

Условное название этой статьи: «Причины приведшие к Чернобыльской аварии и следствия из неё вытекающие». Базироваться статья должна на работах: моих; товарища Дёмина; товарища Новикова; товарища Сухоручкина, – но, все таки, эти работы должны быть собраны и обработаны таким образом, что бы некая философия интегральная из них вытекала.

Первым разделом этой статьи, мне кажется, нужно изложить историю развития советской атомной энергетики, напомнить о том, что первая в мире атомная электростанция (стерта запись)…и принцип обеспечения безопасности в этой маленькой 5-ти мегаваттной станции.

В тот период времени вся система безопасности она была слизана, что-ли с… (стерта запись)… который существовал в промышленных реакторах и использовался накопленный военный опыт. Затем вторая станция – Белоярская атомная станция, где использовался и графит, как земедлитель, но это уже был реактор на быстрых нейтронах и такой – исследовательский, ну и описать действие его.

Затем нужно сказать о Нововоронежской станции, 1-й блок которой сооружался уже как станция атомная, которая должна эксплуатироваться в постоянном режиме, в условиях мирного, обычного персонала и описать те системы безопасности которые были введены на этой станции.

Затем, обязательно, нужно будет сказать о том, что после и во время сооружения Нововоронежской АЭС политика нашего государства не придавала особого значения развитию атомной энергетики, потому что считалось, что на органических источниках топлива: на угле Донбасском; на газе Саратовском; и тогда еще нефтяных источниках, – мы все свои промышленные задачи сможем решить и эта атомная энергетика, которая демонстрировалась на Обнинской, Белоярской и Нововоронежской станциях, она носила характер, скорее научно-исследовательской работы, которая готовила нас к некоторому будущему.

Объяснить, что на самом деле это был просчет определенный, причем: как ресурсного характера (были переоценены возможности Донецкого бассейна в поставке угля); так и просчет транспортно-экологического характера, – потому что мы не представляли, в тот период времени, масштаба наземных перевозок если базировать энергетику на органических источниках и масштаб загрязнения, в том числе, и радиоактивными элементами. Вот это надо описать. Это важно вот почему.

Важно показать, что задержка, примерно 10-ти летняя, с развитием атомной энергетики в Советском Союзе – она явилась первой причиной Чернобыльской аварии: «первой ласточкой»; первым, таким, «звоночком».

Почему? Да потому, что когда уже в 60-х годах стало ясно, что развивать промышленность в Европейской части и обеспечить её электроэнергией на органических источниках и дорого, и практически просто невозможно, и что нужно вводить ядерные источники в эксплуатацию, то делать это пришлось самым, таким, – быстрым темпом. Поэтому возникло некоторое естественное желание: затраты на развитие ядерной энергетики, при таких быстрых темпах, ну как-то миминизировать.

И вот, в этот момент, была совершена основная принципиальная философская ошибка в подходе нашем к обеспечению безопасности.

Всякий подход к обеспечению ядерной безопасности и подход к обеспечению, технологически сложного и потенциально опасного, объекта – должен состоять из трех элементов:

1. сделать сам объект, скажем, ядерный реактор – максимально, максимально безопасным;

2. сделать эксплуатацию этого объекта максимально надежной и максимально безопасной, но слово «максимально», и в том, и в другом случае, никогда не может означать 100-процентную надежность, никогда не может в ней оборудование работать на 100-процентных условиях заданных проектом и исключить полностью человеческие, не преднамеренные, а может быть, даже, преднамеренные ошибки, – то же невозможно.

И, в силу того, что вот этот, максимально безопасный реактор. и максимально безопасная эксплуатация, не 100-процентная всегда бывает – философия безопасности требует обязательного введения 3-го элемента.

3. Элемента, который допускает, что всё таки авария произойдет. И радиоактивность, или другое опасное вещество, за пределы аппарата выйдет. И, вот на этот случай, обязательным элементом является – упаковка опасного объекта в такое устройство, которое локализовало бы аварию, которая, хотя и с малой вероятностью, но все таки произойдет. Упаковала бы в то, что называется контеймент (может быть и подземный вариант, и другие возможные инженерные варианты), но, что самое обязательное для надежности – нужно иметь такую систему, которая не зависела бы от географических мест расположения и, при маловероятных, но возможных, неприятностях – эти неприятности, ну, как в случае с авариями на шахтах: только внутри самой шахты, не распространяясь на окружающую среду.

Вот это третий элемент.

Вот в советской атомной энергетике именно из-за того, что темп, из-за потерянных 10 лет, должен был быть достаточно высоким, – вот третий элемент, с моей точки зрения, преступно был проигнорирован.

Справедливости ради надо сказать, что многие специалисты Советского Союза выступали, и очень активно выступали, с позиции протестующих против сооружения атомных станций без контейментов.

Ну, в частности, член-корреспондент АН СССР Виктор Алексеевич СИДОРЕНКО, свою докторскую диссертацию, а затем и книгу, по мотивам этой докторской диссертации выпустил, в которой доказывал, всеми доступными ему в то время способами и средствами, необходимость сооружения таких контейментов.

Однако, эта точка зрения специалистов во внимание принята не была. Есть к этому еще одно определенное обстоятельство. Это то, что атомная энергетика в Советском Союзе выростала не из сферы энергетики, а она вырастала, как бы, из атомной промышленности: в которой был и действовал высоко подготовленный и высоко дисциплинированный персонал; где действовала специальная военная приемка каждого элемента оборудования, – и поэтому: надежность там, в этой сфере атомной промышленности, надежность, как с точки зрения оборудования, как с точки зрения персонала, владеющего станцией, – была достаточно высокой и опыт 15-20-летний, который накопила эта отрасль народного хозяйства, он свидетельствовал: что при грамотной, надёжной, точной эксплуатации атомных объектов, технических средств обеспечения безопасности и воспитание персонала, достаточно для того, что бы каких-то аварий, с выходом радиоактивности наружу, крупных, – не происходило, по крайней мере, на самих станциях.

Не было учтено, что при выходе атомных объектов из ограниченной отрасли промышленности на широкий простор, который представляет из себя атомная энергетика уже такого мирного назначения, условия существенно меняется и просто само число атомных станций, постоянно повышающееся, просто, из самых простых вероятностных соображений, – увеличивает риск возникновения ошибок в действиях персонала или сбоев в работе тех или иных технических устройств.

Вот, с моей точки зрения, это была философская ошибка: – допущение работы станций без внешнего локализующего укрытия, – она была принципиальной.

С какого времени эта ошибка у нас начала исправляться?

Вот, когда Советский Союз вышел на внешний рынок и, когда он стал строить первую атомную электростанцию для зарубежной страны, – для Финляндии, вот там Финская сторона – как сторона заказчик она потребовала, изучив международный опыт, а к этому времени уже международный стандарт сложился, требующий именно трех элементов безопасности: надёжный реактор, надежная эксплуатация и обязательный контеймент.

Вот этого третьего элемента Фины и потребовали.

И, поэтому, Финская станция уже была сооружена с колпаком. После этого «лед сдвинулся», – руководство энергетическое, с большим пониманием, стало относиться к важности этого элемента, хотя и до конца, конечно, не давая себе отчет в серьёзности этого вопроса, и, так сказать, наши проектные организации стали работать над контейментом.

Вторым следствием замедления в развитии атомной энергетики послужило то обстоятельство, что мощности по производству, скажем, корпусов для реактора ВВЭР (а это все таки наиболее распространенный в мире тип реактора, и при его сооружении и эксплуатации можно было учитывать не только собственный опыт, но и опыт всего мирового сообщества) у нас не хватало. То есть, не хватало мощности машиностроительных предприятий, что бы в нужном количестве изготавливать корпуса и другое оборудование для реакторов типа ВВЭР.

И в это время часть энергетиков вышла с предложениями: для того, что бы не снижать планы ввода атомных мощностей и, учитывая перегруженность машиностроительной промышленности, создать параллельную веточку в атомной энергетике, которая позволяла бы строить достаточно мощные реакторы, не используя корпусной принцип, не загружая машиностроительную промышленность сложной технологией изготовления высоконадёжных корпусов реакторов, которые требуются при ВВЭР.

Так появилась идея реактора РБМК канального типа с графитовыми блоками и т д. и т д.

Если бы была философия развита, связана с обязательностью контеймента над каждым из атомных объектов, то, естественно, РБМК, по своей геометрии, по своей конструкции, как аппарат, просто не мог бы появиться.

Он был бы, так сказать, вне международных стандартов, вне международных правил, как бы надежен и как бы хорош он не был по своим другим характеристикам, – он появиться бы не мог.

Но, поскольку эту философию руководство энергетики, того периода, не восприняло – обязательность контеймента, – то реактор РБМК появился.

И вот это, таким образом, я считаю, что начало Чернобыльской трагедии отсчитывать нужно от замедления развития атомной энергетики в конце 50-х начале 60-х годов.

Построив первыми в мире первый атомный объект, мы потом замедлили освоение технологии их создания, рассмотрение всех вопросов безопасности, связанных с эксплуатацией этих аппаратов, а потом начали торопиться.

И вот, эта торопливость привела к необходимости: за одни и те же деньги строить большее количество аппаратов. Возникла необходимость в экономии. Экономить начали на контейментах.

А раз котеймент сделался необязательным, то появился соблазн построить вторую линию, которая, как бы выручала бы страну, не загружая машиностроительную промышленность.

Так возникла идеология реактора РБМК.

И этот безконтейментный подход, с моей точки зрения, это главная и основная ошибка советской атомной энергетики, даже не советской атомной энергетики, потому что: собственно специалисты по атомной энергетике, они (я еще раз хочу повторить: ну не все, не единодушно, но довольно широким фронтом) выступали против реактора такого типа: – как по соображениям безопасности; – так и по соображениям отсутствия контеймента, – что то же вопрос безопасности.

Уже первый пуск этого реактора на первом блоке РБМК на Ленинградской АЭС показал, к тому же, что такая протяженная активная зона, в том исполнении, в котором она была сделана, – она является довольно сложной для оператора.

При первых же пусках первого блока Ленинградской атомной станции, в общем, – возникла проблема неустойчивости нейтронных потоков и трудности управления ими.

Пришлось на ходу менять: степень обогащения топлива; целый ряд других технических мероприятий делать, для того, что бы облегчить проблему управления реактором.

И все таки, даже после этих мероприятий (и это все специалисты у нас в Советском Союзе знали), с точки зрения управления, – этот реактор требовал очень большого внимания от оператора и являлся всегда достаточно сложным.

Кроме того, сам факт появления этого аппарата РБМК, с точки зрения международных и вообще нормальных стандартов безопасности, – был незаконным (факт появления такого аппарата). Но, кроме этого, и внутри этого аппарата были допущены, по крайней мере, три крупных конструкторских просчета:

Первый конструкторский просчет заключался в том, что как требовали международные стандарты и как требует, в общем-то говоря, здравый смысл – систем аварийной защиты должно быть, по крайней мере, – две.

Причем, одна из систем аварийной защиты, должна быть основана на других физических принципах, чем первая и, что еще более важно, с моей точки зрения: одна из двух защит должна работать независимо от оператора.

Значит, скажем:

– одной системой защиты – аварийной – должен управлять оператор: автоматически, полуавтоматически, вручную, – это зависит от режима;

– а вторая система аварийной защиты – должна независимо работать (при любом состоянии оператора) только на превышение параметров, скажем: нейтронных потоков, мощности, температуры и т д. и т д. и должна автоматически останавливать реактор.

Вот реактор РБМК – не был снабжен такой второй, независимой от действий оператора, невключенной в систему управления, защитой.

Это, в общем-то говоря, крупная ошибка и, скажем, если бы её не было – Чернобыльской аварии не было.

И, наконец, третья конструкторская ошибка, которую даже трудно объяснить, заключалась в том, что системы аварийных защит, которых было достаточно большое количество, они были доступны персоналу станции.

Вот, скажем не было специальных шифров, на здваивание, скажем, систем отключения защиты, когда бы, скажем, защита могла быть отключена только по двойной, а то, может и тройной команде:

– поворот ключа оператором;

– дублирующий поворот ключа, скажем начальником смены станции;

– и, может быть, даже, какая-то: особо ответственная защита, дублирующий поворот ключа начальником станции, главным инженером или его заместителем.

Вот таких технических средств и технических устройств, которые, в общем-то, работают во многих армейских устройствах, на ракетных комплексах, в ядерном оружии используются, – вот этого ничего не было использовано.

Это, конечно, представляется удивительным и странным.

Как я уже сказал, аппарат РБМК не прост в управлении, в силу того, что в нем довольно часто возникают принципиально возможные неустойчивости в режиме работы аппарата и, следовательно, тем более важны были бы тренажеры при каждом аппарате РБМК, которые позволяли бы постоянно тренировать персонал на правильное поведение в условиях тех или иных отклонений в работе аппарата от нормы.

Однако, именно для этих аппаратов, тренажеров, собственно говоря, и не было.

Ну, при этом надо добавить, что целый ряд вопросов в этом реакторе были решены очень хорошо, скажем, ну это уже известно, скажем, целый ряд таких достоинств этого аппарата, как, например:

– во-первых, действительно, возможность сооружения аппарата без использования машиностроительных мощностей (я имею ввиду отсутствие корпуса реактора);

– возможность перегрузки реактора на ходу, позволяла иметь высокий коэффициент использования мощности в этом реакторе;

– сам канальный принцип этого реактора;

– целый ряд других технических решений: насосы, которые были высоконадёжными на этом реакторе.

Они являлись, конечно, небольшими плюсами, преимуществами. Но, все таки. Все таки, отсутствие контеймента, принципиальное, которые, как показала практика, не заменялись прочно-плотными боксами.

Вот это, – вопрос, который оказался принципиальным.

Ну, нужно сказать, что, конечно, величина коэффициента положительной реактивности в этом аппарате для физиков оказалась неожиданной.

Это опять же связано с первой причиной – с торопливостью, с необходимостью высоких темпов развития ядерных аппаратов, потому что, в принципе, при правильной конфигурации графита, при меньшем его объеме, вводимом в зону, этот графитовый замедлитель мог бы, конечно, не выходить, за величину, как сейчас практика показала: сумма мероприятий, которые были приняты по этому реактору, привели величину парового коэффициента – не более чем одна бетта, а эта величина уже вполне управляемая, которая позволяет, при соответствующей скоростной защите справиться с любыми процессами, но раньше этого сделано не было и аппарат работал с величинами положительных коэффициентов реактивности существенно большими чем одна бетта – во-первых, а во вторых, то, что считалось – на практике оказалось существенно большим чем считалось, потому, что физическая изученность этого аппарата была при этом еще и не достаточной.

Вот эта группа причин, которая привела к тем неприятностям, о которых я хотел бы сказать.

И, таким образом, дело не в операторах…

Конечно, ошибки, которые совершили операторы, они общеизвестны, их не нужно снова еще раз перечислять (ошибки, сами по себе, являются чудовищными): поведение руководства станции является трудно-объяснимым; наказание виновников этой аварии – прямых, является правильным; потому, что действия не соответствовали нормативным требованиям и показали несоответствие должностным требованиям тех людей которые действовали в этой обстановке, но, все-таки, – это вина должностных лиц.

Но главная причина, даже, – не ошибки в конструкции реактора, которые то же имели место и за которые придется, – и наверное, – отвечать соответствующим специалистам.

Но главная причина и есть нарушение основного принципа безопасности таких аппаратов – отсутствие и самопроизвольное снятие третьего элемента – размещение опасных аппаратов в обязательных каких-то капсулах, которые ограничивают возможность выхода активности за пределы самой станции и самого аппарата.

Вот это и есть главная причина такого масштаба аварии.

Вот этот тезис, мне и хотелось бы, что бы был развит, когда мы говорим о причинах аварии.

Следующий тезис связан с конкретным описанием конструкции аппарата, дефектов этой конструкции и последовательное описание причин которые привели к самой аварии.

Прежде всего нужно отметить, что это эксперимент, который не должен был проводиться на атомной электростанции, потому, что величина выбега турбины на холостом ходу – это вещь, которая должна была бы определяться на специальном стенде, сооруженном у конструктора турбины.

Вот, я бы хотел, чтобы это было подчеркнуто. Именно там этот вопрос должен был бы быть экспериментально проверен.

Он там не проверялся.

Поэтому это заставило, вроде бы из благих побуждений, руководство станции провести этот эксперимент. – Раз.

Во-вторых – отсутствие системного мышления у руководителей станции, имеющих отношение к этому делу.

Когда первые эксперименты 82 или 83 года показали, что за время выбега, турбина не сохраняет необходимые электротехнические параметры, для обеспечения собственных нужд станции, – то никому в голову не пришло пойти решать эту проблему с другой стороны, а именно: сокращение времени ввода в строй и выхода на нужные параметры резервных дизель-генераторов.

А пошли со стороны увеличения времени выбега, хотя за это время уже появились дизель-генераторы с временами выхода на необходимые электротехнические параметры в два-три раза лучшими, чем у тех дизельгенераторов, которые были и устанавливались на Чернобыльской станции.

Самой простой операцией – было бы – заменить дизель-генераторы Чернобыльской станции на те, которые делали бы всё нормальным и та вся процедура этих испытаний и проверок – стала бы просто ненужной.

Вот это обстоятельство следовало бы отметить.

Теперь нужно описать подробно как проходил сам эксперимент, кто его там разрешал, кто не разрешал, как нарушались инструкции и как развивалась авария.

При этом, вот тут, что является существенным элементом, в этом описании?!

Почему-то во многих источниках существует:

– то-ли один взрыв,

– то-ли два взрыва,

– то-ли водородный взрыв,

– то-ли не водородный взрыв.

На сегодняшний день, совершенно достоверно установлено, и это, так сказать, нужно однозначно писать, – что было два взрыва, последовательных, причем второй имел большую мощность чем первый.

Это вот надо отмечать.

Во-вторых, нельзя говорить о водородном взрыве, как нельзя упоминать о том, что в дополнение к паровому взрыву энергия химическая, связанная с взаимодействиями во всей этой раскаленной массе, была добавлена.

Надо сказать, что все количественные оценки показывают, что мощность взрыва составляла где-то три-четыре тонны, в тротиловом эквиваленте.

Эту цифру сегодня можно называть как достоверно установленную цифру, с тем, чтобы не гуляли цифры, там: в десятки тонн, в килотоннах и т д. и т д.

Вот 3-4, или назвать в пределах до 10 тонн тринитротолуола вот максимум, что можно называть.

По характеру взрыва, по свечению, по разлету, – ясно, что система имела объёмно-детонирующий взрыв.

Была объёмная детонация.

Взрыв носил объёмный характер. Значит, быстрое паровое расширение, термически всё время разогреваемое, привело к такому поражению, которое было.

Ну, дальше: известные цифры выноса топлива, это было менее понятно.

Затем нужно описать классическую схему того, что происходило в реакторе с топливом: время его разогрева, время прекращения разогрева, система охлаждения и так далее.

И, очень важно, описать те мероприятия, которые проводились и их значимость.

Например, имела ли какое ни будь значение задержка на сутки с мероприятиями вообще? Первые сутки, 26 числа. Кроме того, что заливали воду там ночью, в ночь на 26, – ничего не производилось. Забросы, скажем, песка, доломита, глины, начались где-то 28 числа. 27, в конце дня, – первые, кажется, были забросы.

Вот все это нужно очень тщательно описать, потому писать нужно именно физический смысл каждой операции, потому что он заключается в том, что, скажем:

– во-первых, размышление Правительственной комиссии, был вариант: ничего не предпринимать, дать возможность графиту спокойно гореть.

Но тогда это бы означало: – вынос на графитовых частицах радиоактивности на большие расстояния. Максимальная скорость горения при тех температурах, которые мы там определяли (температура горения графита), это где-то такое – тона в час. Значит вот и считайте.

Это горение продолжалось бы, учитывая, что там 2400 тонн две тысячи четыреста часов. Вот, в течении такого времени происходил бы разнос радиоактивности, причем в аэрозольной форме, на большие расстояния. Значит нужно было погасить, прежде всего, графитовый пожар.

Отсюда появление песка, как средства тушения пожара.

(окончена сторона «А», часть 7)

– во-вторых, раз появился песок, значит теплоизоляция появилась, значит появилась дополнительная неприятность от возможного разогрева зоны. Следовательно появляются такие компоненты как доломит и свинец. Свинец – трудно окисляется. Доломит – разлагается. Эндотермически свинец берет энергию на плавление, доломит берет энергию на плавление, СиОдва (сам песок) то же берет энергию на плавление, поэтому большое количество энергии было забрано на эндотермические процессы.

– и наконец, такие компоненты, как глина, например, служили фильтрующими элементами, которые призваны были задержать часть радиоактивных изотопов от выхода их во внешнюю среду.

Вот все эти рассуждения нужно сопоставить с реальными графиками: когда что выходило, когда что прекратило выходить.

В, частности, например, надо говорить, что и не все мероприятия были и разумены.

В частности, подача жидкого азота, которая по моему предложению была сделана, где-то 2-го мая, а начала реализоваться 4-5 мая.

Это мероприятие оказалось бессмысленным, потому, что когда я вносил предложение, но еще не знали степени разрушения реактора и не знали естественной циркуляции воздуха (естественного его расхода), а через некоторое время мы подсчитали, что расход воздуха так велик, что подача и разбавление жидким азотом этого воздуха (во-первых: он уходил в боковые щели и проходил практически мимо реакторного пространства с топливом, ну и, во-вторых: его количество было определено совершенно неверно) никакого эффекта дать не могло, поэтому мы прекратили подачу жидкого азота.

Это мероприятие практикой, скажем так, как полезное, не подтвердилось.

По свинцу, нужно, значит, то же определить, что первоначальное наше предложение было, конечно, подавать металлическую (железную) дробь туда. Дробь была на территории станции, но она была в помещении, которое оказалось сильно загрязненным, поэтому в вертолеты её загружать было нельзя. Потом мы не знали точного уровня температуры на разных отметках Чернобыльского разрушенного реактора. Скажем, для высших отметок мы видели, что температура масштаба 300—350 градусов. Вот для этих температур наиболее удобные компонентом, к тому же, закрывающим радиоактивность, – был свинец. Для области с более высокими температурами, которые находились ниже, нам нужно было подавать металл, но тогда он давал бы давал переокислением дополнительную энергию, поэтому мы предпочли СиО-два (песок), который выполнял ту же функцию, то есть, расплавился, затекал, – то же самое делает доломит, потому, что Магний-ОН – относительно теплопроводящая керамика (из всех керамик, самая теплопроводящая керамика).

Поэтому все эти мероприятия были достаточно разумными.

Ну и, скажем, при введении этих всех компонентов, таких как свинец, например, мы там оценивали – не возникнет ли свинцовое загрязнение местности. Мы просто взяли и подсчитали: забросили 2400 тонн свинца, предположили, допустим, что весь этот свинец попадет в горячую зону и испарится, что не возможно, потому, что большая часть его конденсировалась на верхних отметках. Потом мы предположили, что даже если весь свинец испарится, взяли площадь 30-ти километровой зоны и получили, что, так сказать, все получается ниже предельно-допустимых концентраций.

По крайней мере, потом товарищ ИЗРАЭЛЬ, со своими товарищами мерили концентрацию свинца и в воздухе и на земле и оказалось, что она определяется исключительно свинцом выбрасываемым из выхлопных труб автомобилей от этилированного бензина и на этом фоне, на фоне этих свинцовых загрязнений заметить 2400 тонн распыленных практически невозможно, а разговоров о свинцовых дополнительных отравлениях было много.

Поэтому нужно очень точно вот эти все расчеты привести по сумме мероприятий.

Затем нужно несколько слов сказать о принципах подхода к сооружению саркофага. Их было 17 проектов, но нужно описать только два-три подхода:

– первый подход: вот холм насыпной и почему мы от него отказались;

– ну и, скажем, второй вариант, это значит тот саркофаг, который есть, только с куполом бетонным. Почему мы от бетонного купола отказались – конструкции не выдерживали. Почему бетонный купол, который был бы конечно лучше, заменили на трубный накат и соответствующую металлическую крышу.

Вот эти обстоятельства нужно объяснить.

Объяснить нужно в этом цикле следующие обстоятельства. Это очень важно.

Ни в одной стране мира, потому, что довольно многие страны откликнулись на нашу беду, присылали телеграммы, предложения и т д. Мы убедились, что ни в одной стране мира, отработанного, экспериментально проверенного, плана действий в этих ситуациях не было. Это первое обстоятельство.

Второе. Дозиметров с соответствующими шкалами от минимальных доз до максимальных доз – не было. Летательных аппаратов, безлюдных, которые были бы снабжены необходимой измерительной аппаратурой – не было к моменту аварии. К началу, верней. Поэтому вынуждены были использовать вертолеты с людьми. Что заставляло и дополнительное облучение людей делать и что делало полеты эти опасными, потому, что вертолеты могли задеть за ту или иную конструкцию и привести к разрушению блока, скажем, соседнего какого ни будь.